- Где? - Антон постарался принять манеру собеседника говорить коротко и отрывисто.
      - Ровно через час я буду стоять на Конюшковской, напротив стадиона. Здесь и буду вас ждать. Пока вы через весь город туда доедете, пройдет примерно столько же времени. Так что до встречи!
      И отключился.
      ...В назначенное место машина подъехала в точно оговоренное время. Народу тут было, как всегда, не слишком много, все шли торопливо, подняв плечи, стараясь поскорее попасть куда-нибудь под теплую крышу. Поэтому Валентина Антон Валерьевич распознал издалека. Тот, единственный на всю округу, стоял в круге света, засунув руки в карманы куртки и, прислонившись к фонарному столбу, терпеливо ждал.
      - Вон он, - указал депутат заранее проинструктированному водителю.
      После этого поднял звуконепроницаемую перегородку. Задернул гофрированную матерчатую шторку.
      Едва машина остановилась, Валентин отлепился от столба, распахнул дверцу и нырнул внутрь лимузина. Плюхнулся на мягкое сиденье. И уставился на мафиози по кличке Тоха прямо в глаза. Смотрел сурово, беспощадно, без доли сомнения в правильности того, что делает.
      - Я, Тоха, не буду говорить слишком долго, - начал он без преамбул. - Ты ведь уже понял, что охота направлена в конечном итоге против тебя лично?
      - Понял, - не стал спорить тот. И зачем-то уточнил: - Я это уже давно понял.
      - Ну вот и хорошо, - констатировал Валентин. - Ну а из-за чего все это происходит?..
      Он не договорил фразу, сделал выжидательную паузу.
      - Тоже, - кивнул мафиози. - Ты брат Евгении.
      И снова Валентин только согласно кивнул, не выразил удивления по поводу осведомленности собеседника.
      - Ну а раз так, то согласись: было бы странно, если бы на пути к тебе я убрал столько народа, а тебя вдруг помиловал бы.
      Антон Валерьевич был бледен, но тут позволил себе усмехнуться.
      - Соглашусь, конечно, что это было бы странно... Но и ты согласись, что поступил крайне неразумно, добровольно усевшись сюда. Потому что там на переднем сиденье, рядом с водителем...
      - ...сидит Капелька? - вопросительно закончил Валентин. - Эх, Тоха, Тоха, ни хрена-то ты пока про меня не понял... Ну так я тебе сейчас кое-что объясню. Во-первых, если ты заметил, я до сих пор не совершил ни одного ошибочного хода, так почему же ты решил, что я сознательно подставлюсь тебе сейчас, когда дело уже сделано?.. И второе: неужели до тебя до сих пор так еще и не дошло, что я всегда обладаю эксклюзивной, так сказать, информацией, которая и позволяет мне действовать безошибочно?.. Я-то думал, что ты это сам понял или хотя бы Самусь тебе подсказал... Нет, Тоха, я хотя и сижу возле тебя, а для тебя неуязвим и недосягаем. А потому давай не будем блефовать и друг друга пугать, а поговорим конкретно.
      Уязвленный нотацией, Антон Валерьевич слегка пожал плечами:
      - Ну что ж... Давай.
      Валентин этой репликой был заметно удовлетворен.
      - Вот так-то...- усмехнувшись, обронил он. - Кстати, скажи своему водиле, что он может ехать куда угодно, даже на твою дачу. На любую: бывшую государственную, а теперь тобой за бесценок выкупленную, в Завидове или на личную, тобой построенную в заповедной зоне... Мне фиолетово, куда мы поедем. А можем и просто покататься по городу...- он подождал, пока Тоха в переговорное устройство передал распоряжение в кабину покататься пока, до его распоряжения, по городу. А потом продолжил: - Итак, Тоха, я готов ответить на твои вопросы, а потом перейдем к делу, ради которого я здесь. Слушаю тебя.
      Слушаю... Легко сказать "слушаю", когда испытываешь обыкновенный человеческий страх перед этим затрапезного вида парнем, который так безбоязненно уселся к нему в машину. Не мог же он, долбодятел, не понимать, что сзади уже едет еще один автомобиль с тремя головорезами, да Капелька впереди... Они же ему бошку отвернут без малейших проблем - а он держится уверенно, будто сам является хозяином положения. А может и в самом деле он действует наверняка? Не может же человек совершать подобные поступки, не обеспечив себе надежного тыла!.. Не хотелось бы в это верить...
      Однако...
      Однако Тоха и в самом деле слишком много прошел в этой жизни испытаний, чтобы вот так просто сдаться. В конце концов, подчиниться обстоятельствам, сделать хорошую мину, когда на руках нет не то что "каре", "флеши" или "стрита" - даже плохонькой пары, если воспользоваться терминологией из игры в покер, это тоже искусство. Ну а такое искусство не дается от рождения, оно приобретается с годами, в ходе постоянной тренировки, в ходе постоянных столкновений с неожиданностями.
      - Кофе будешь?
      Антон Валерьевич с невольным удовлетворением отметил, что в деланно невозмутимом и самоуверенном лице Валентина что-то дрогнуло. Он несколько раз подряд растерянно моргнул глазами.
      - Кофе?
      - Ну да, кофе, - повторил Тоха. - Кофе будешь? Или тебе коньяку?
      - Я не пью... Я не пью спиртного. А кофе пожалуй... Нет, спасибо.
      - Не хочешь принимать пищу из рук врага?
      От вида растерянности противника Антон Валерьевич вдруг почувствовал какое-то облегчение. Он понимал, что это глупо, по-мальчишески - а тем не менее испытал едва ли не злорадство.
      Однако Валентин уже оправился от неожиданности. Снова стал спокойным и слегка насмешливым.
      - Я не хочу принимать что бы то ни было из твоих рук по двум причинам. Первая: потому что я тебя убью. Вторая: потому что ты дерьмо. А даже самый лучший кофе, полученный из рук дерьма, известно чем пахнет...
      - Ну, насчет убить - это ты погорячился, - самодовольно ухмыльнулся Тоха, ощутив в душе невольный холодок. - Это еще бабушка надвое сказала.
      Машина резко затормозила, слегка повернув в сторону. Потеряв равновесие, Валентин по инерции навалился на своего врага-собеседника. Антона Валерьевича вдруг как озарило: такого случая может больше не быть!
      Он легко, слишком легко, невероятно легко обхватил шею Валентина согнутой в локте правой рукой и сжал ему горло. Борьба длилась бы совсем недолго...
      - Твоя дочь...- прохрипел сквозь пережатую гортань Валентин.
      Что?!!
      Инстинкт самосохранения на мгновение схлестнулся с инстинктом отца. Миг, целый миг побеждал первый. У Валентина уже выпучились глаза, вылез изо рта посиневший язык, начали непроизвольно, судорожно подергиваться руки и ноги...
      И тогда Антон его отпустил.
      Он понял, что с этого мгновения он обречен. У него нет никаких шансов остаться в живых. Тем не менее отпустил. И больше не предпринимал попыток напасть на врага.
      Мафиози отвернулся к окну, невидяще глядя на проплывающую мимо панораму столицы. Старался не вслушиваться - хотя куда тут денешься, куда избавишься от этих звуков - в то, как громко хакает, тяжело, с хрипом, пытается отдышаться его враг. Враг, которого он размазал бы сейчас, которого он спровадил бы к Барабасу на фарш, которого его молодцы смогли бы больно убивать в течение долгих трех суток - если бы этот гад не произнес святого, нет, священного для него, Антона, слова.
      "Дочь!"
      Этим было сказано все. Ради этого слова Валентин остался жить. Вернее, конечно, не ради слова, а ради того беспомощного существа, которое за ним стоит.
      - Я тебя слушаю, - сказал Антон Валерьевич, когда по звукам, раздающимся сзади, понял, что Валентин немного оклемался.
      - Ну ты ловок...- раздалось в ответ.
      - Я тебя слушаю, - холодно повторил Тоха. - Только ясно и четко.
      - Мы договорились, что я сначала отвечу тебе на твои вопросы, - напомнил Валентин. - Или тебя больше ничего не интересует?
      Кое-что Антона Валерьевича все же интересовало.
      - Почему ты выбрал именно Апока... - спросил он. - Ну, именно эту Библию...
      Валентин откровенно хохотнул.
      - Ты даже выговорить не можешь название одной из главных книг христианской религии... И говорить, что это одна из Библий - чистейшая глупость. Ты что же думаешь, что если ты перечислил на счет восстановления Храма Христа Спасителя свою толику долларов, обеспечил себе спасение?.. Дурак. Да и вообще вся эта затея с Храмом, к слову... Знаешь, Антон, - в
      голосе Валентина вдруг прорезались какие-то простые и человеческие нотки. - Думаешь, я сам до конца уверен, что поступаю правильно, когда убиваю таких как ты?.. Тоже не уверен. Вот ты на Храм отвалил сумму, о которой не смеет и мечтать та старушка или тот бюджетник, которые и в самом деле вкалывали и вкалывают для страны. А я на такое не способен, нет у меня таких денег. И вот простые люди, у которых нет денег, на Храм не жертвуют, им попросту нечем поделиться, а ты и такие как ты - жертвуют... Так кто же более угоден Богу и Небесам? Выходит, что ты и твои дружки?.. Скажешь, что я кощунствую... Наверное. Но только если Господь создал нас по образу и подобию своему, коль он наделил нас способностью мыслить и анализировать, то, значит, не должен и казнить нас за неудобные вопросы... Так вот, я и не могу понять, что правильнее: терпеть и смотреть, как власть в стране... Ну ладно, может, не в стране, а в отдельных ее проявлениях... Так вот, если я вижу, что власть оказывается в руках у вас, у богатого дерьма. Типа тебя. И вы можете откупиться от правосудия земного и небесного, можете спокойно вершить свои преступления, а вам за это обещается на небесах отпущение грехов... Я не могу с этим согласиться. Потому что если бы мы всегда уповали на отмщение на небесах, вы бы размножились как тараканы и поглотили бы все человечество. А потому я, человек, который не внес на восстановление Храма ни копейки, потому что у меня просто нет лишней копейки, должен казнить человека, который отвалил на это святое дело немалую сумму, но который совершил на этом свете столько грехов, что на том свете, если он конечно имеется, составлен многотомный труд о твоих злодеяниях.
      Тоха слушал все это со смешанным чувством. С одной стороны, он мог бы ответить... Он много чего мог бы ответить этому загнавшему его в угол человеку.
      Он бы сказал, что церковь точно так же погрязла в деньгах, в коммерции и в доходах, как и коммерсанты. Что Бог - избитый пример - только единожды изгнал из храма торговцев, а во всех остальных случаях мирился с ним вполне нормально, осознавая их важность если не для религии, то для служителей культа. Что покаяние является автоматическим отпущением грехов даже самому погрязшему в грехе человеку...
      Все это было так, что все это было правильно. И в то же время...
      Не тот момент сейчас, чтобы устраивать теологические разбирательства.
      - Так что ты хочешь? - глухо поинтересовался Антон.
      - Я что хочу? - переспросил Валентин. - Я много чего хочу. Но в данном случае я хочу только одного: убить тебя.
      Логично.
      - Но пойми, Валик...- засуетился мафиози. - Я не собираюсь перед тобой оправдываться, я не прошу твоего снисхождения... Пойми же, что твою сестру никто не убивал. Она погибла случайно...
      Валентин это и сам понимал. Но у него были свои соображения.
      - Я это знаю. И все равно ты виноват! Если бы вы, кобели, ее не позвали к себе, если бы ты не велел приготовить ее для себя, она бы не погибла.
      - Ты же знаешь, что "если бы" не считается. Твою сестру никто насильно туда не тянул. И никто ее не насиловал. Она погибла случайно, без участия посторонних людей. Это факт. Так причем тут все мы?
      Тоха повернулся и уставился в глаза своему врагу. Тот немного помедлил, но потом не выдержал, отвел взгляд. Антон Валерьевич счел это благоприятным знаком.
      - Так чем же...
      - Но она, Женька, погибла, - торопливо перебил его Валентин. - Она погибла трагической смертью, погибла у тебя в Бассейне, пусть даже лично ты в этом непосредственного участия не принимал. Но именно ты Тоньке поручил привезти лично тебе именно Женьку. А потому в ее гибели в первую очередь виноват ты... Кстати, если бы ты тогда так скоропостижно не слинял из нашего города, я бы тебя там достал бы. Правда, там я тебя убил бы просто, без таких выкрутасов. Ну а пока я тебя искал, пока все обдумывал...
      - Ну ладно. Может быть, по-своему ты и прав, - перебил его Тоха; рассуждение о том, что он мог стать трупом уже давно, ему не понравилось. - Хотя я в этом не уверен... Так что ты хочешь?
      Валентин в своих прогнозах на развитие ситуации остался последовательным.
      - Я же сказал, - напомнил он, - сначала я готов ответить на твои вопросы.
      - Мне по фигу все остальное, - не сдержавшись, грубо сказал Тоха.- Ты мне только одно объясни: чего четко и конкретно ты хочешь от меня лично?
      - Ты в этом весь, - пробормотал Валентин. И продолжил уже иным тоном: - У меня только одно требование. Ты сегодня же должен отравиться.
      Он достал из кармана куртки и протянул Тохе крохотный аптекарский пузырек с белым порошком.
      Только теперь Антон Валерьевич обратил внимание на то, что на руках у Валентина натянуты тонкие хирургические перчатки.
      - Вот как? Всего лишь? Как говорится, ни отнять, ни прибавить...- не притрагиваясь к пузырьку, высокомерно ухмыльнулся тот. - Ну а если нет?
      - Ты отравишься, - уверенно ответил Валентин. - У тебя нет иного выхода. Потому что если ты этого не сделаешь, тебе же будет хуже.
      - Хуже смерти ничего не бывает, - не слишком уверенно отозвался Тоха.
      - Да? Не уверен...- искусственно улыбнулся Валентин. - Но проясню тебе на всякий случай, что может быть хуже смерти. Во всяком случае, лично для тебя... Дело в том, что если ты не отравишься, или если ты сейчас свистнешь своим архаровцам и они оставят от меня мокрое место, буквально завтра твое досье окажется на столе у генерального прокурора России - уж поверь, я смогу это сделать. Второй экземпляр его ляжет на стол кого-нибудь из любителей жареного из "Московского комсомольца"... Правда, допускаю, что ты достаточно богат, чтобы откупиться от первых и заткнуть глотку вторым. А потому третий экземпляр уйдет в Интерпол. Причем, не в российское бюро, на которое, кто его знает, может, ты тоже сможешь надавить, а непосредственно в Париж через французское посольство. В этом случае твои колумбийские дела выйдут на свет Божий. И вот это для тебя, я думаю, самое страшное. Ведь так?
      Так... Конечно, так.
      - И что тогда? - глупо спросил Тоха.
      Глупо, потому что уже знал ответ и понимал, что противник знает самую главную его тайну.
      - Что тогда?.. - Валентин не стал апеллировать к оговорке. - Если ты этого не сделаешь, как ты уже понял, тогда случится самое страшное для тебя: будет арестован тот самый счет, с которого оплачивается пребывание твоей дочери...
      - Хватит!
      Тоха произнес это слово негромко. Но настолько весомо, что Валентин замолчал.
      - Где гарантии, что если я...- он запнулся. - Что если меня не станет, то ты не сделаешь то же самое?
      Валентин усмехнулся. Правда, его усмешка больше была похожа на хищный оскал.
      - Гарантии? Ну какие в этом деле могут быть гарантии, Тошенька? Конечно же, никаких гарантий... Всего лишь мое слово, что я не стану причинять вреда несчастной больной девочке, которая изначально невиновна в том, что она появилась на белый свет от такого ублюдка, как ты. Этого тебе достаточно?
      Достаточно ли?.. Не отвечая, Антон Валерьевич неопределенно передернул плечами.
      - В общем, так, Тоха, - жестко проговорил Валентин. - Наш разговор слишком затянулся. Если ты сегодня принимаешь этот яд - или любой другой, на твое усмотрение - я не передаю компромат кому следует. Соответственно пенсион, который ты определил дочке...
      Все остальное было настолько очевидно, что Антон Валерьевич не выдержал.
      - Ты - дерьмо, - тоскливо выдохнул он.
      - В самом деле? - усмехнулся Валентин. - Может быть. Но только нужно соотнести, кто из нас подпадает под эту категорию в большей степени... Ты мне не дал закончить. Впрочем, ты, скорее всего, и сам уже понял, что три пакета с документацией уже готовы и через час будут отправлены по соответствующим адресам. Именно через час...- он взглянул на часы и поправился: - Уже через пятьдесят минут... Так что если вдруг сейчас твои хлопчики попытаются выпытать у меня, где пакеты находятся, перехватить их вы при всем желании не
      успеете.
      ...Умереть... Умирать страшно. Веришь ты в загробную жизнь или нет, а умирать всегда страшно. Особенно добровольно. Или когда нет иного выхода.
      Ладно, хрен с ним, с неудачником, который в том, чтобы выброситься из окна или пустить пулю в лоб, видит избавление от постылой жизни. Но когда процветаешь, когда все у тебя хорошо, когда у тебя денег куры не клюют, когда ты обрел известность, когда у тебя прекрасная любовница, когда ты всего в жизни достиг... Нет, в такой ситуации кончать счеты с жизнью не хочется вообще.
      Но - тюрьма, в которую непременно угодишь, если Валентин приведет в исполнение свою угрозу. Нет сомнения, что если колумбийские дела, связи с Быком, информация о других делах Тохи получит огласку, его не спасет никакая депутатская неприкосновенность.
      А с другой стороны - дочка. Это несчастное существо, обиженное судьбой... Нет, не судьбой, обиженное Богом! Пусть он, лично Антон Валерьевич, будет трижды грешником, но никогда он не согласится с тем, чтобы за его грехи страдал его же невинный ребенок. Как бы то ни было - либо Бог не такой уж всеблагий, всемогущий и вседобрый, либо его роль не так уж велика в человеческой жизни - но только дети не должны расплачиваться за грехи родителей.
      А у нас, в человеческой жизни, такое происходит сплошь и рядом. И это в корне неправильно. Человек должен отвечать за свои грехи только сам. Лично. И не надеяться, что дерьмо из авгиевых конюшен выгребет кто-нибудь другой. Особенно дети.
      Где-то в самой глубине души у Антона Валерьевича шевельнулось что-то похожее на раскаяние. В самом деле, сколько людей, в том числе и детей, он сделал несчастными! Что стало со всеми теми девчонками, которых он отправил "за бугор", невесть куда и к кому? А сколько тех же девчонок и мальчишек стали наркоманами на Бульваре? А его участие в деле по вывозу донорских органов, которые брали у младенцев, которых выкупали в Домах малютки, а потом "списывали" на болезни? А его участие в охоте за изобретением Арона Штихельмахера?1). А его покровительство этому
      1). Роман "У гения - две смерти".
 
      наркоману, садисту и маньяку, который под видом секты сатанистов попросту обтяпывает свои личные делишки?..
      Да, ради своей дочери он сейчас готов на все. Ну а как же остальные родители, у которых пропали дети не без его, Антона Валерьевича, прямого или опосредованного участия?
      - Короче говоря, ты мне предлагаешь выбор...- произнес он.
      - Ты не понял. Я не предлагаю тебе выбора, - жестко перебил его Валентин. - У тебя его просто нет. Ты сейчас берешь этот пузырек, глотаешь порошок и спокойно засыпаешь. Ты просто никогда не проснешься. Или ты делаешь все, что угодно - но тогда ты в полном проигрыше... Вернее, не ты, ты так или иначе уже больше не жилец, тебя заберут в СИЗО буквально завтра-послезавтра, а если ты попытаешься бежать, Интерпол откроет на тебя всемирную охоту, а номера твоих счетов будут арестованы. Чуешь, как я тебя обложил?.. Так что себя спасти ты уже не можешь, так хоть дай шанс подольше пожить твоей больной дочери, которая на чужбине останется без средств к существованию. Вот и все.
      Антон почувствовал, что ему стало тоскливо. И, опять же вдруг, захотелось с кем-то поделиться тем, что на душе. Сокровенным. Чем даже с Самусем не делился.
      - Ну ладно, Валик, ты победил, - спокойно сказал он, откинувшись на спинку сиденья и прикрыв глаза. - Это должно тебя греть... Греет?
      - А то как же, - не стал оспаривать Валентин. - Я ведь все организовал, согласись, неплохо.
      - Соглашусь. Только ведь, Валик, согласись и с другим. Ты сейчас убьешь меня - и, по совести, наверное, справедливо убьешь. Так или иначе, за грехи надо расплачиваться... Но пойми и другое: в мире от этого не изменится ничего. Ни-че-го! Мир не станет чище, мир не станет лучше, мир не станет совершеннее... Кто-то все равно станет вывозить дурочек за границу в бордели, кто-то все равно будет продавать младенцев на донорские органы, кто-то все равно станет заказывать убийство честных людей... Понимаешь, Валик?.. На мое место, на место Быка, Жеки придут другие... Ты сейчас мстишь за свою сестру. Это прекрасно, это благородно. Я тебя понимаю. Но только ведь ни я, ни кто-то другой ее не насиловал, не затаскивал в Бассейн силой. Она приехала сама. Ты слышишь? Сама! Не упала бы она тогда - все равно она стала бы стервой... Ну не дергайся же, Валик, это же правда. И ты бы ругался с ней, если бы она осталась в России, и кричал бы, что лучше бы ты сдохла, сука... Жизнь
      наша такова, Валик.
      Валентин слушал, в такт согласно покачивая головой. И отвечал потом столь же размеренно и спокойно.
      - Ты, наверное, прав, Тоха. Только все дело в том, что в гибели Женьки виноват именно ты. Персонально. Потому что именно ты первым предложил набирать девочек из нашего детдома. Ты это все организовал и финансировал. И лично ты заказал себя в постель Женьку.
      - Но я же не собирался ее насиловать! - быстро проговорил Антон Валерьевич. - Если бы все получилось, она бы жила припеваючи...
      - Как бы она жила, сейчас не так уж важно, - так же быстро ответил Валентин. - Важно, что она из-за тебя умерла... В общем, Тоха, я тебе предлагаю идеальный вариант. Ибо сказано: "и съел ее; и она в устах моих была сладка, как мед; когда же съел ее, то горько стало в чреве моем"... Это тоже из Апокалипсиса.
      Антон Валерьевич не открывал глаз. Он даже не стыдился того, что из-под век выкатилась предательская слезинка и поползла по щеке.
      - Я не хочу умирать, Валик, - тихо сказал он.
      И убийца ответил ему едва ли не с сочувствием:
      - Я понимаю. Но только я должен это сделать. Потому что тогда и Васька, и Бык, и все остальные погибли зря. Они ведь были только твоими подручными... Как и Самусь...
      Уже готовый расстаться с жизнью мафиози вдруг встрепенулся.
      - Как?!. И Самусь?
      Валентин не считал нужным скрыть самодовольной улыбки.
      - Да, уже и Самусь. Как и обещано: огонь, дым и сера...
      Автомобиль резко повернул направо. Валентин вновь навалился на Тоху. Теперь тот даже не пытался напасть на противника.
      - Высади меня где-нибудь поближе к метро, - буднично попросил Валентин.
      И в этот миг мягко прозвучал сигнал телефона. Антон Валерьевич схватился за трубку, будто она могла принести ему спасение.
      - Да, - коротко бросил он. Выслушал сообщение. - Понял, спасибо, - отозвался столь же кратко. Закрепил трубку в гнезде. И только тогда сказал: - Кто-то из твоих подручных вперся на Бульвар.
      - А, черт! - с нескрываемой злостью выругался Валентин. - Несет их куда не надо... Но только тебе это уже все равно не поможет. Не знаю, утешит тебя эта новость или расстроит, но только это значит, что и это твое детище, Бульвар, тоже накрылся медным тазом. Так что тебя мало кто на этом свете завтра вспомнит добрым словом. Разве что Капелька, честный и преданный тебе парень, с которым, к слову, ты породнился на своей горничной. Ну да это ладно, горничные и секретарши в счет не идут, они для того и предназначены, чтобы роднить начальников и подчиненных... Так высади меня возле метро. И имей в виду: если утром я не услышу, что скоропостижно скончался народный избранник имярек, бумаги уйдут, куда я обещал. Все!
 
      МАКСИМЧУК - СТАС
      Будь на месте Максимчука любой другой человек, нет сомнения, что он бы не успел даже дернуться. Однако Александр прошел слишком хорошую школу - навыки оперативника так быстро не выветриваются.
      Он не услышал шума открывающейся двери - он шестым чувством ощутил едва заметное дуновение застоявшегося воздуха в закупоренном помещении. Останавливаться и оборачиваться он не стал - это было бы сродни самоубийству.
      Александр сильно оттолкнулся и, опершись о перила, сиганул вниз, по воздуху преодолев весь лестничный марш. Только внизу, на межэтажной площадке, прижавшись спиной в угол, посмотрел вверх. В пробивающемся сквозь стекло слабом свете увидел, что пролетом выше замерли две крепкие мужские фигуры.
      - Стой, не дергайся! - сказал один из мужчин.
      Не дергайся... Так что же, просто так стоять и ждать, пока они сюда спустятся и начнут его в бараний рог сворачивать? Нет, ребятки, не на того напали.
      Они сделали шаг одновременно: двое сверху - Александр от них. Потом еще, еще... Максимчук спускался вдоль стены, потому что идти приходилось в темноту. А там - кто его знает, какие внизу могли его подстерегать сюрпризы.
      И параллельно в голове билась мысль: это ж надо, едва не в центре столицы, в заурядном подъезде ничем не примечательного дома, творится что-то такое, что стоит лишь войти в него и тебе уже гарантированы неприятности... Значит, сюда и в самом деле не следовало соваться одному. И второе: дурак ты, братец, что вообще влез в эту историю!
      Теперь бы только прорываться, теперь бы только на улицу выскочить...
      Они так и спустились до первого этажа. Александр вдоль стенки, опасаясь нападения со спины. Двое преследователей тоже неторопливо, словно стараясь просто вытеснить непрошеного гостя из подъезда.
      До площадки первого этажа оставалось еще пять ступенек - чтобы не споткнуться в полумраке, Максимчук считал их - когда вдруг открылась дверь в одну из квартир и оттуда ударил мощный поток света. И сразу высветилось, что отступать сыщику больше некуда. Выход на улицу перекрывали еще парочка фигур. А на пороге квартиры виднелся еще один человек, старший, как сразу понял Александр.
      - Позвольте спросить, что вы здесь делаете? - спросил он.
      - Я?- глупо переспросил Александр, понимая, что любой ответ на этот прямой вопрос будет звучать еще более идиотски, чем этот. - Да просто так, на огонек заглянул, - решил он попытаться пошутить.
      - Вот как? На огонек, говоришь?.. Ну что ж, заходи, коли так...
      Он отступил на шаг, делая приглашающий жест внутрь квартиры.
      Выхода не было. Это только в кино в подобных ситуациях какой-нибудь Брюс Ван-Норрис по прозвищу Зверь раскладывает по полочкам десятками таких вот крепышей. Еще с двумя, да на свету можно было бы попытаться помахаться, ну а здесь... И в дверь на улицу не сиганешь - парни, перегородившие проход явно готовы к такому повороту событий.
      - Спасибо, - вежливо отозвался Максимчук.
      Больше не стараясь обезопасить спину, он быстро пробежал оставшиеся ступеньки и шагнул в ярко освещенную квартиру. Оказавшись в коридоре, он снова прижался к стене, выжидая, когда глаза привыкнут к свету. В это мгновение он, пожалуй, не смог бы оказать достойного сопротивления, если бы на него попытались напасть. Но с другой стороны, здесь был только
      один старший, остальные же тоже вошли сюда из полумрака, так что они оказались бы на равных.
      На мгновение мелькнула шальная мысль: а что если сейчас этого старшего схватить, скрутить и, используя его в качестве щита, попытаться-таки вырваться на улицу? Да только натура человеческая несовершенна: вполне логичная мысли разбилась о поднявшийся изнутри протест - они же тебе, Сашка, ничего плохого не сделали, так чего же ты на них с кастетом... Так ведь когда сделают, поздно будет...
      Но дверь уже захлопнулась. Момент был упущен.
      - Проходи, проходи, гостем будешь, - указал вглубь квартиры старший.
      Кроме него в коридоре оказались еще двое. Явные "качки", они держались вне досягаемости кулаков Максимчука и глядели на него явно неприязненно.
      - Благодарю...
      Прямо как глухари на токовище, - подумал Максимчук. Раскланиваемся друг перед другом, культур-мультур изображаем, а потом, скорее всего, из одного из нас пух и перья полетят. Причем, - усмехнулся он самокритично, - я даже догадываюсь, из кого именно.
      В комнате, в которую они вошли, мебели было совсем немного. Большой старинный круглый стол, из тех, которые раньше стояли в главной комнате каждой квартире и по праздникам раздвигались с противным скрипом. Несколько разномастных стульев вокруг него. Разложенный широченный диван с небрежно застланной постелью. А в углу, на столике, перед большим кожаным удобным креслом, в котором, развалившись, сидел еще один человек, светилось три экранчика; причем если на одном была видна улица в ее нормальном черно-белом изображении, то на двух других цвета выглядели зеленоватыми... Значит, в подъезде стоят инфракрасные камеры, мгновенно сообразил Александр. То-то же эти ребятки тут потешались, когда видели, как он осторожненько, чтобы остаться незамеченным, бродил по лестницам!..
      Оба окна в комнате были тщательно закрыты плотной материей. Теперь понятно, почему с улицы не видно, что тут кто-то есть...
      - Присаживайся, - указал в сторону стола старший. - Чего-нибудь выпьешь?
      На столе, на несвежей клеенке, явно контрастируя с ней, стояла пузатая бутылка какого-то дорогого коньяка, пластмассовая колба с тоником, небрежно на тарелку были свалены пластинки колбасы и соленой рыбы, которые продаются нарезанными и запаянными в полиэтилен. Тут же стояли стаканы и чашки с кофе.
      - Угостишь - выпью, - не стал отнекиваться Максимчук, вспомнив аналогичную сцену из приключений Володи Шарапова в весьма неважном, по его мнению, исполнении Конкина.
      Александр расстегнул куртку, распахнул ее, уселся на стул. Снял и небрежно бросил на соседний шапку. Судя по всему, прямо сейчас на него набрасываться не собираются, а потому можно чуть расслабиться. Ну а там видно будет. Будем решать проблемы по мере их поступления.
      Старший набулькал прямо в стакан напитка из бутылки. Подвинул его поближе к Александру. Однако, подметил тот, и сам тоже старался к нему не подходить и держаться на расстоянии.
      - А кофе будешь?
      - Если не жалко.
      - Ну что ты, для дорогого гостя...- усмехнулся хозяин и кивнул одному из парней.
      Тот вышел.
      Хозяин между тем уселся напротив Максимчука. Взял один из стаканов, слегка пригубил его.
      - Так что же тебя, дружище, привело к нам сюда?
      Александр тоже отхлебнул напитка.
      В конце концов, коль уж попался, нужно и отвечать откровенно. В пределах, понятно, разумного...