- "В колено"... - пряча пистолет в кобуру, ухмыльнулся один из них.
      - Ну промазал чуток, - отозвался второй. - Их бы всех сейчас к стенке, да очередью...
      - Нельзя, - с сожалением вздохнул третий. - Ладно, пошли, пусть полежит пока.
      - Давайте-ка тех троих мимо этого проведем - разговорчивей будут, - предложил первый.
      - Так они же потом на него все станут валить.
      - Ну и пусть валят! Райотдел вместе расстреливали, так что вали - не вали, а отвечать придется! На видеопленке их ведь опознали, и машину их тоже...
      - Всех бы к стенке... - повторил второй. - Й-эх...
      ПОДМОСКОВЬЕ, ИВАНТЕЕВКА
      Майор милиции Сергей Абрамов шел по Детскому проезду родного городка, однако не замечал вокруг ничего. Ни старого, дореволюционной еще постройки, здания из темно-красного, сгладившегося от времени на стыках, кирпича, обнесенного старинной кованной решеткой - так называемого Приходского дома; ни красивой, лишь недавно отремонтированной церкви Иконы Смоленской Божей Матери; ни дореволюционной же постройки дачи фабриканта Лыжина; ни относительно нового угловатого длинного жилого желто-кирпичного здания с рядом магазинов в цоколе... Он просто шел - и не мог примириться с тем, что нынче произошло.
      Как же все-таки бренна и ненадежна наша жизнь на этом свете... Что происходит на том, другом, свете, быть может его и вовсе нет, а может и существует и там тоже все не менее бренно, нам знать не дано. Пока. Побываем - узнаем.
      Чушь какая-то в голову лезет. Еще тут, на этом свете, нужно разобраться с теми, кто убил друга, а потом уже... Потом уже узнавать, что дано нам познать в мире ином.
      Сергей пересек улицу по серому, потрескавшемуся, в рытвинах, асфальту, подошел ко входу в здание библиотеки. Здесь на втором этаже располагался местный художественный музей. И тут раза два в месяц собирались местные поэты. Абрамов к поэзии всегда относился скептически. Никогда ее не понимал, называл рифмоплетством.
      Миновав вход, постарался как можно более приветливо (сегодня это ему удалось с трудом) улыбнуться гардеробщице.
      - Где моя супруга?
      - Наверху, - охотно кивнула ему старенькая седенькая женщина.
      К Абрамову она всегда относилась подчеркнуто благожелательно. Даже как-то сказала жене: скинуть бы мне, мол, годков тридцать, не видать бы тебе своего Серегу как собственных ушей... Жена, рассказывая об этом, посмеялась, и тем не менее попросила мужа приходить к ней на работу пореже. И Сергей тогда тоже посмеялся: да не собираюсь я пока тебя менять, а уж если и надумаю, то на кого-нибудь помоложе... В общем, пошутили, попикировались, да и все. Но только Абрамов с тех пор на всякий случай и в самом деле стал заходить на работу к жене пореже; и не потому, что боялся ревности, тем более к женщине весьма почтенных лет, просто подумал, что просьба жены может иметь совершенно иное объяснение. Где конкретно он работает, хоть кто-то, да знал - городок маленький, всем обо всех все известно... Ну а где "хоть кто-то", там и все остальные. Ведь кто его знает, как люди относятся к жене "мента"...
      Абрамов поднялся на второй этаж, вошел в помещение музея. На стенах висели в основном картины Анатолия Петушкова, уроженца Ивантеевки, художника, профессора Международной Славянской академии. Его творчество Сергею нравилось. Однако сегодня он прошел мимо них, даже не взглянув на полотна - было не до того.
      Из задней комнатки музея доносились голоса. Значит, опять поэты заседают. Просто непонятно, кому сейчас это все нужно... Что, времени лишнего у них настолько много? Так им еще и в местной газете "Пульс Ивантеевки" регулярно предоставляют целую полосу под эти творения.
      Впрочем, с другой стороны, может, кому-то невмоготу жить, не занимаясь рифмоплетством? У них, у людей, которые считают себя поэтами, в душе есть стремление к самовыражению путем складывания слов в определенном порядке, а это уже образ жизни, и подобные встречи для них крайне важны... Так что редактор, быть может, напротив, молодец, что дает им такую возможность... Вот только кто читает эти рифмованные строки - это вопрос!
      Сергей осторожно заглянул в комнату. Н-да, знакомые все лица... Вовка Кошелев, Коля Михеев, Илья Грехов, Александрина Суровцева, еще кто-то... А читала свои творения Стаська Ершова. Она, конечно, со своими закидонами, не без того, но девчонка классная... Она, кажется, обожает только три вещи: свое имя Анастасия (не уставая напоминать, что это имя по-древнегречески значит "Воскресшая"), Россию и Володьку Кошелева.
      Сейчас она читала, судя по всему, свою поэму "Анастасия".
      А ты расстреляна в подвале
      В семнадцать сероглазых лет.
      Тебя любовь тогда искала,
      А пуля ей, как видно, вслед.
      С двух рук стрелял палач Юровский.
      Залп... Торжествующий оскал...
      А город нарекли Свердловском.
      И в ночь конь бледный проскакал...
      Что за конь бледный? Наверное, это из Апокалипсиса, поначалу решил Абрамов. Решил так, потому что как-то по настоянию жены прочитал эту книгу и был покорен мрачной поэтикой прогноза грядущего. В самом деле, убеждался он, мир почему-то устроен так, что стоит только где-то кому-то о чем-то протрубить, кто-то где-то сломает роковую печать - и все беды мира обрушиваются, причем исключительно на бедную многострадальную Русь...
      Хотя нет, в Апокалипсисе, кажется, нет коня именно бледного. "Конь бледный" - это, кажется, Савинков, отец русского эсеровского террора. Его книга так называется, книга, за которую Георгия Валентиновича исключили из партии, потому что он, по мнению классических эсеров, изобразил террориста не так как полагается. Значит, думал Абрамов, Стаська намекает в своем стишке на то, что пора уже возродить террор? Так он уже и без ее намеков возродился. Не то что дома взрывают - вон что сегодня, гады, натворили...
      Нет, погоди, остановил себя Абрамов. А с чего бы это Савинков назвал свою книгу именно так?.. Все правильно, есть в "Апокалипсисе" конь бледный, есть, точно. Именно на нем ехал всадник, имя которому Смерть, и за ним следовали все силы ада, и дана была власть истреблять человечество всеми возможными способами. Точно, так и было!..
      Аплодировали Стаське вяло. Не в том смысле, что не одобряли - просто людей в помещении было не так много. Ну а кроме того, Сергей уже давно подметил, творческие люди так устроены, что каждый себя считает (может, в данном случае и по праву, тут Абрамов не признавал за собой абсолютного права на окончательную оценку) Поэтом с большой буквы. Так что аплодисменты, полученные от коллег по творческому цеху, - это не овация как таковая, а лишь показатель того, что коллеги признали поэму за состоявшееся произведение.
      Ершова положила на столик страницу... Странно, почему это все поэты и юмористы, за небольшим исключением, читают собственные произведения с листа? Это оттого, что они боятся сбиться, или же оттого, что нечем руки занять?
      - А теперь я хочу прочитать свое новое, из наболевшего... - продолжала Стаська. - Только хочу пару слов сказать для пояснения. У Руси, как и у любого другого государства, издревле был свой тотем...
      - Сокол, - попытался проявить эрудицию кто-то из присутствующих.
      - Сокол - это был тотем киевских князей, да и то не всех, а только Рюриковичей, - поправила Анастасия. - А тотемом Руси была рысь.
      - Рысь? Никогда не слышал...
      - Мало ли что мы не слышали, - философски заметил кто-то другой. - Ты давай, Анастасия, читай.
      - Сейчас. Только еще одно: дело в том, что некоторые прорусские, в первую очередь казачьи, именно казачьи, обращаю внимание, о чем у меня, кстати, тоже в стихотворении говорится, в основном сибирские, где все русское на сегодняшний день еще наиболее сильно, военизированные формирования тоже избрали себе символом рысь... А теперь стихотворение. Оно посвящено нам, русским...
      Анастасия подобралась, сжала перед собой руки и словно преобразилась. Стала резкой, жесткой, колючей... И читала так же: с вызовом, с напором, рубленными фразами.
      - Ах, Русь-Рысь!
      Схрон - Отец-лес.
      Ай, Русь - высь!
      Спустится Рысь с небес.
      Ой, Отец-лес!
      Рысий горит взгляд.
      Ох, Отец-лес,
      Жизнь на Руси - ад!
      И редка, редка - рысь:
      Порезвился браконьер - всласть.
      Только рыжий камуфляж "рысь"...
      Скоро будет и у нас власть.
      Встанет и у нас шерсть.
      Приготовится к прыжку Рысь.
      Не забыли мы свою честь.
      Клич "По коням!", ну а аллюр - рысь.
      Скоро будет и у нас власть.
      Затрепещет, задрожит высь.
      И потеха будет здесь - страсть!
      Скоро прыгнет, ждите, Русь-Рысь!
      Теперь ей аплодировали не коллеги-соперники-поэты - теперь аплодировали люди, завороженные чеканными строками стихотворения.
      Скоро прыгнет Русь-Рысь...
      И в самом деле, не пора ли, с тоской подумал Абрамов. Вон сегодня бандиты сколько понатворили, а за спиной у этих отморозков были черномазые кавказцы - это точно известно... Именно за спиной, потому что по их указке русские убивали русских... Русские - русских! С княжеских усобиц, во время всех бунтов, смут, восстаний, "крестьянских войн", революций - на протяжении веков русские убивали русских! На радость соседям и врагам.
      Прыгнет Русь-Рысь...
      Только мы-то знаем, что если Русь-Рысь прыгнет, никому мало не покажется. Те, кто станет стрелять, не будут разбираться, кто что делал, скажем, в августе девяносто первого или в октябре девяносто третьего, - всех на фонари без разбора. (Абрамов, кстати, в том непонятном октябре стоял в оцеплении и был как будто бы за Президента, а тот же Кошелев, который сейчас сидит в кругу поэтов, сам будучи тогда в аппарате Президента, в ту ночь хряпнул стакан коньяку, да и провозгласил: "Не хочу и не буду служить под президентом-убийцей!" - и в самом деле ушел со Старой площади... Сейчас ничего, здороваются, камень друг на друга за пазухой не держат...) А потом, когда дров наломаем, когда по чужой указке перебьем друг друга выше всякой мерки - насколько, конечно, слово "мерка" подходит к человеческим трупам - уцелевшие опять будут спорить, кто виноват и что делать... Ну начнем, допустим, сейчас крушить всех подряд кавказцев и жидов... Как встарь: "Бей жидов - спасай Россию"... В каком-то фильме прозвучала фраза, что, мол, "всех жидов повыбили, а Россию все равно не спасли". Надо бы сказать по-другому: и жидов не выбили, и Россию не спасли... Ну а больше всего сами себя намолотим, хотя и так народу в стране уже почти не осталось... Гибнет Россия, вымирают русские!..
      Как-то сын, вспомнил Сергей, услышав, что какая-то малочисленная республика собирается отделяться от России, высказался, что, мол, пусть все отделяются, мы, мол, и без них проживем - вы без нас попробуйте... Сергей тогда ему сказал: да, мол, ты, несомненно, прав, пусть все отделяются. Только предварительно ответь на пару-тройку вопросиков... Итак: пусть отделяются чукчи со своим золотом, ненцы с нефтью и газом, якуты с алмазами, Россель с неисчерпаемыми кладовыми Урала... Они ведь все к России когда-то были присоединены... А ты-то, говорю, за счет чего собираешься жить? За счет лозунгов, что, мол, Россия - для русских?.. Ну так это слишком уж ненадежный источник доходов... Он мне: мол, когда изгоним всех инородцев... Я ему: мы это уже проходили! Когда разваливали Советский Союз, тоже говорили, что каждый в одиночку лучше проживет, а что на практике вышло? Всем стало хуже, даже прибалтам, хотя их-то уж Запад подкармливает и содержит - будь здоров... Главное, говорю, это экономика; будет она работать - будет у нас все, не будет... Он: порядок нужно навести, железный порядок, тогда и экономика заработает, мы найдем, кого и как заставить работать... Ну а я: экономику из-под палки мы тоже проходили, но только работать-то должны сами же люди, добровольно и с удовольствием, получая за это эквивалентный доход... А он засмеялся и говорит: вот и ты перешел на мои рельсы - каждый должен трудиться на своей земле... Я: а ты определил, что такое Россия?.. Сибирь, Северный Кавказ, Дальний Восток, Сахалин... Любое государство всегда образовывалось в результате завоеваний и переселений... И кого вы будете числить русскими, если у нас испокон веков происходило смешение наций?..
      И вот теперь думаешь, кто из нас двоих прав, прервал Абрамов воспоминание о том бесконечном и бесперспективном споре. Раньше я считал, что формула предельно проста: все люди равны, все имеют равные права... В жизни все оказалось сложнее. Может, не так уж и неправ сын, когда говорит о необходимости подчистить Москву, Подмосковье, да и вообще Россию?.. Но подчистить от кого? Как будто наши, свои, русские бандюки добрее и порядочнее, чем остальные, с другим цветом кожи... Вон сегодняшний день показал, кто стрелял, отрабатывая деньги кавказцев, - свои, "бледнолицие"...
      В зале наконец заметили стоявшего у двери задумавшегося Абрамова.
      - Зина, там твой супруг пришел, - услышал майор.
      Потом торопливо и приглушенно простучали по покрытому ковром полу каблучки. Жена выглянула в зал.
      - Ты чего? - спросила она чуть недовольно.
      - Пошли, - мотнул головой в сторону выхода Сергей.
      - А что случилось?
      - Потом скажу...
      Зина мгновение смотрела в мрачное лицо мужа.
      - Сейчас, погоди немного.
      Абрамов кивнул:
      - Я подожду на улице...
      Выйдя на свежий воздух, он прислонился к стене, глядя вдоль улицы. День клонился к вечеру, тени удлиннились, потянуло желанной прохладой... Однако Абрамову было не до того. Жена знала Жерара Моисеева, а потому сейчас сильно расстроится, когда узнает, что он погиб. И опять начнется: уходи из этой конторы, все люди как люди - и день нормированный, и деньги неплохие... Ты что, работы не найдешь, вон, в банке в каком-нибудь охранником, или в магазине, сутки отдежурил - трое дома... Он знал весь ее репертуар и в то же время понимал, что и она знает набор аргументов, которые он будет приводить ей в ответ... И главный аргумент сейчас - он, майор милиции Сергей Абрамов, не сможет спокойно жить, пока не отомстит тем ублюдкам, которые убили Жорку...
      Его внимание вдруг привлекла машина, притормозившая возле коммерческого ларечка на углу. Вернее, не сама машина, а вышедший из нее человек, который быстро пересек тротуар и исчез в двери магазинчика. Уж очень его фигура и особенно куртка напоминали облик одного из нападавших на райотдел милиции - видеозапись, которую через окно из здания администрации Рузского района сделал один из сотрудников, они прокручивали, с максимальным увеличением, несколько раз, фиксируя изображения на тех кадрах, где можно было разглядеть лица нападавших, их особые приметы.
      Неужели это и в самом деле кто-то из боевиков?
      ...Когда подобные эпизоды показывали в каких-нибудь фильмах про преступников и милицию или полицию, Сергей всегда смеялся. Потому что свято верил в то, что поймать преступника помогает не случайное везение, не слепая удача, а исключительно ум следователя и мастерство оперативника. А тут... Неужто и в самом деле бывает, что бандит сам натыкается на того, кто его ловит?.. Наверное, бывает, коль народ придумал поговорку про ловца и зверя...
      Абрамов решительно оторвался от стены и зашагал по направлению к остановившейся машине. На всякий случай поправил под пиджаком кобуру.
      Сзади хлопнула дверь.
      - Абрамов, ты куда? - окликнула его жена.
      Он приостановился только на мгновение, оглянулся и торопливо проговорил:
      - Если что, звони Михалычу, вызывай его!..
      В первое мгновение Зина его не поняла. А потом вдруг соотнесла его мрачно-расслабленный вид несколько минут назад, целеустремленную собранность, с которой он теперь направился к крутой иномарке, стоящей у магазина, "если что" и "звони Михалычу"... Михалыч - это какой-то местный милицейский чин, которого они оба хорошо знали, потому что жили по соседству...
      - Сергей, стой!.. - рванулась за мужем Зина.
      Своим криком она привлекла внимание редких прохожих. А главное - водителя иномарки, который сидел, высунувшись в открытое окно машины и подставив лицо под прохладный ветерок. Тот тоже мгновенно оценил ситуацию: рванувшегося по направлению к нему крепкого коротко стриженного мужчину, которого пытается удержать женщина... У водителя нервы были на взводе, а потому он сорвался тут же. Машина рванулась с места прямо на бегущего к ней Абрамова. Тот едва успел отпрыгнуть в сторону. Споткнувшись о бордюр, он упал, однако сумел выхватить пистолет и несколько раз выстрелить по пролетевшему мимо автомобилю. Машина вильнула, однако выровнялась и скрылась за углом.
      - Вот черт! - выругался Абрамов.
      При прыжке он подвернул ногу и, падая, почувствовал острую боль, которая на миг отвлекла его от действительности.
      Из магазина выскочил человек, который ранее привлек внимание Сергея. Он тоже разом охватил всю картину в целом: исчезнувшую за углом машину, на которой скрылся его компаньон по криминальным делам, лежащего на асфальте человека с "макаровым" в руке, бегущую к нему женщину... Смуглый боевик отшвырнул в сторону пакет с только что купленными продуктами, из которого вылетела и звонко разбилась бутылка, выхватил из-под куртки короткий пистолет-пулемет. Он успел выстрелить раньше неловко, из-за подвернувшейся ноги, переворачивавшегося в его сторону Абрамова. В майора впилось несколько горячих пуль. Сергей выронил пистолет и опрокинулся на землю. На пыльный асфальт часто закапала кровь, сворачиваясь в ало-серые катышки.
      - Сережа-а!..
      Следующая очередь сшибла с ног Зину. Она словно наткнулась на стену - только что бежала вперед и мгновенно опрокинулась на спину... Боевик уже исчез с места преступления, а ноги женщины еще какое-то время подергивались, елозили по шершавой мостовой, раздирая колготки и царапая смуглую загорелую кожу.
      Сам же убийца забежал за новый, только недавно построенный торговый павильон, швырнул в кусты оружие, сорвал с себя модную броскую куртку, которую, рассудил он, скорее всего, заметил хоть-нибудь из прохожих, бросил ее туда же. Оставшись в модной среди жителей Кавказа черной, с серым узором, рубашке с воротничком-"стойкой", неторопливо пошел в сторону площади. Там он сядет в первый попавшийся автобус и поедет куда придется: в Москву, в Пушкино, на любую из двух платформ Ивантеевки - куда угодно, только бы подальше от этого места, где он так глупо подставился...
      И дернул же его черт зайти именно в этот магазин, как будто других по пути не было!
      МОСКВА. КВАРТИРА АРОНА ШТИХЕЛЬМАХЕРА
      Трубку Борис снял не сразу. Какое-то время колебался, не зная, чего ждать от этого звонка. Но потом не выдержал, решился.
      - Слушаю, - несмело проговорил он.
      - Это я, - услышал он голос мамки. - Чего это ты долго не подходил?
      - Я... Я был в туалете, - соврал Борис. - А что? Ты чего звонишь?
      - Слушай сюда внимательно, - мамка говорила решительно, с напором. - Я уже перезвонила. К тебе уже выехали. Когда приедут, то скажут, что за кассетой, ты им ее просто отдай, и все. И забудь про нее, и никому ничего не говори, - подтвердила мамка худшие предположения Бориса. - Как будто и не было ее вовсе.
      - А кто это будет? - несмело поинтересовался он.
      - Увидишь, - не стала распространяться мамка. - Когда отдашь, тут же перезвони мне, я буду ждать звонка.
      Значит, понял Борис, опуская трубку на место, к нему и в самом деле приедет не кто-нибудь официальный, а те, кого он уже успел вычислить благодаря детективным фильмам, которые очень любил, - бандиты.
      Ну, мамка, ну, стервоза!.. Своего сына так подставить!.. Ну ладно, еще посмотрим, кто кого!
      Борис решительно схватил трубку, начал лихорадочно набирать номер.
      - Итак, суммируя сказанное, можно сказать так, - продолжал долдонить дед. Однако внук его слушал вполуха. - На сегодняшний день сахарный диабет неизлечим. Задача науки состоит в том, чтобы максимально облегчить страдания людей, которых постиг этот недуг. Насколько я знаю, прибора, подобного тому, который сделал я, в мире не существует. Страна или фирма, которая его заполучит, будет иметь огромные доходы. Я хочу, чтобы этой страной была Россия...
      "Старый маразматик!" - уловив последнюю фразу, вдруг окрысился на покойного Борис. Уехал бы дед со своей идеей на Запад, или в свой Израиль, ему бы там и лабораторию дали, и в деньгах купался бы как дядюшка Скрудж из мультика про утиные истории, и его, Бориса, вывез бы, и обучал бы его западной жизни на конкретных примерах... А тут теперь из-за его чистоплюйства, из-за выжившего из ума старого козла, сиди и трясись от страха!
      - Кому я на хрен нужен, ёканый мамай? - раздалось наконец в трубке.
      - Малахай, это я, - торопливо проговорил Борис. - Слушай меня сюда...
      В трубке раздался приглушенный звон стекла и женский пьяный смех.
      - А ты не мог бы попозжей звякнуть? - Малахай был откровенно не расположен к разговору.
      - Малахай, друг, спасай меня!
      Мишка Малахов, старый друг, на просьбу отреагировал более чем прохладно.
      - Не могу, Берий, - сказал он. - У меня тут сейчас такая подруга... И предки в отлучке...
      Подруга!.. У него подруга! А здесь сейчас неизвестно, что может произойти!
      - Ну, Малахай, пойми, мне помощь твоя нужна! - взмолился Борис. - Без балды, по-настоящему... Я к тебе так еще ни разу не обращался...
      В трубке зависла короткая пауза.
      - Ну ладно, слушаю, еканый мамай, - откровенно вздохнул Мишка. - Что тебе нужно?.. Только быстро, а то у меня тут все стоит, а ты мешаешь, - коротким хохотком подчеркнул он двусмысленность шутки.
      Из трубки опять донесся женский смех.
      - Малахай, у меня тут такое дело... - Борис вдруг понял, что не знает, как по телефону обрисовать ситуацию - чтобы было ясно и в то же время ничего не рассказать. - Ты ведь нашего участкового знаешь?
      - Ну, знаю, - похоже, только теперь Мишка встревожился всерьез. - А что, у тебя и в самом деле что-то случилось? Я думал, просто выпить не с кем...
      Дошло!
      - В том-то и дело, что случилось... Малахай, срочно дай мне телефон участкового!
      - Записывай... А что случилось?
      И тут Борис не выдержал.
      - Малахай, мне страшно, - едва не всхлипнул он. - Ты знаешь, я думаю, что ко мне сейчас могут приехать бандиты...
      - Глупости, - неуверенно отозвался Мишка. И добавил: - Ну так уходи из дома... Давай ко мне, еканый мамай!
      Может, и в самом деле?.. Да только что потом мамке сказать? Вдруг тут и в самом деле ничего страшного нет? Ну не может же мамка своего сына...
      - Нет, мне обязательно нужно быть дома, только участковому позвоню.
      - Знаешь что, я к тебе сейчас тоже зайду! - вдруг решительно сказал Малахов. Было слышно, как он сказал кому-то: - Ты ведь меня подождешь?.. Ага, потом мы, наверное, вдвоем вернемся... Ха-ха... Не переживай, еканый мамай, из-за тебя мы не подеремся, разве что поделимся... - и опять в трубку: - Все, решено, сейчас буду. Но если ты меня разыгрываешь - самого в задницу отдеру!..
      Мишка - друг... От бабы оторваться, чтобы другу помочь - это поступок...
      Борис начал набирать продиктованный другом номер.
      - Итак. Модификации прибора могут быть разными, - говорил дед. - Это неважно. Важен принцип. Более того, быть может, со временем и от других недугов смогут найти средство, аналогичное этому. Ведь человечество страдает примерно десятью тысячами болезней! Может быть, островки Лангерганса поджелудочной железы со временем станут трамплином, с которого стартует принципиально новое направление медицины...
      - Отделение милиции слушает, - наконец раздалось в трубке.
      - Мне нужен наш участковый, - торопливо проговорил Борис, - старший лейтенант Захаров.
      Только бы он был на месте!..
      - Я слушаю.
      Ответ прозвучал слаще райской музыки. Борис почувствовал, что у него отлегло от сердца.
      - Владимир Иванович, это говорит Берий... - торопливо, сбиваясь и проглатывая окончания слов, зачастил он. - То есть Боря, внук Штихельмахера Арона Абрамовича, который недавно умер и у которого в квартире был погром... Вы меня помните?.. У нас тут недавно было...
      - Да-да, конечно, я помню,- перебил участковый. - К сожалению, пока ничего нового...
      Он и в самом деле вспомнил. Причем вспомнил также и то, что ему часа два назад звонил начальник и передал - правда, с известной долей скептицизма - полученную "сверху" рекомендацию взять под охрану наследника квартиры Штихельмахера. Да только Захаров, не придав "рекомендации" особого значения, закрутился - и забыл. Правда, этот наследник еще не вступил в законные права на квартиру и участковый мог не знать, где его разыскивать...
      - Владимир Иванович, послушайте! - Борис понимал, что на пустопорожние разговоры уходит сишком много времени, что бандиты, скорее всего, уже мчатся к его дому... - Мне нужна ваша помощь. Я боюсь, что на нашу квартиру опять готовится нападение бандитов. И я боюсь...
      - А почему ты так думаешь? - похоже и участковый не воспринял его слова всерьез.
      Хотя, если этот звонок соотнести с "рекомендацией" начальства...
      - Владимр Иванович, пожалуйста, приезжайте, я вам все объясню! Только обязательно оружие возьмите!
      И Борис бросил трубку. Он твердо решил больше к телефону не прикасаться. Пусть звонит кто угодно и сколько угодно. Он боялся оставаться. Но и уйти тоже боялся: во-первых, по-юношески опасался оказаться в смешном положении, а потом, "запустив маховик" с вызовом Малахая и милиции, ретироваться было уже поздно. Куда больше он боялся теперь другого - если ничего не случится и тревога окажется напрасной, как он будет выглядеть и как над ним будут смеяться-потешаться... Малахай, конечно, мужик свой, да только он не преминет во всех подробностях и картинках рассказать на тусовке, как у него все стояло, а он бросился помогать другу, как там нарвался на ментуру, а потом просто приехал человек, забрал какую-то кассету и уехал... Была бы такая возможность, Борис уже повернул бы время вспять и отменил оба вызова. Да только теперь робел сделать и это.
      - У меня очень слабое сердце. Кто его знает, может, скоро помру, - заканчивал свой монолог покойный Арон Абарамович. - Поэтому официально заявляю, что в случае моей внезапной смерти все наследственные права или как они там называются на изобретение переходят исключительно Кариночке Туманян. Исключительно ей одной. Ни дочка, ни тем более внук не смогут ими распорядиться как следует...
      "Старый ты хрен!"- едва не вслух воскликнул Борис. Не смогут распорядиться... Мамка ладно, на своих вовиков все спустила бы. Ну а я... Да я бы с этими правами, вернее, с дивидендами от этих прав... Ох, и зажил бы я! Тогда бы пил не такую хренотень, как это пойло. А какие девочки у меня были бы!..
      В этот момент раздался звонок в дверь. Борис бросился в прихожую. Хотел было припасть к глазку и посмотреть, кто пришел, но потом вдруг вспомнил, что в фильмах киллеры часто стреляют, когда затемняется глазок. Он понимал, что в него стрелять сквозь дверь бандитам невыгодно... Но в то же время вдруг почувствовал себя старым опытным шпионом, а потому встал за бетонный выступ и крикнул сквозь дверь:
      - Кто там?
      - Да я это, еканый мамай, - послышался в ответ голос Малахая. - Охренел ты что ли совсем?
      И в самом деле, как ребенок, в игрушки играюсь, устыдился своего поступка Борис.
      Он отодвинул защелку-"собачку", впустил друга. Тот был под изрядным хмельком. Но не так, как Борис, тяжело, а весело и легко.
      - Ну что у тебя тут? - ввалился Мишка в комнату. - Кого "мочить" будем, еканый мамай?.. О-о, это хорошо! - увидел он недопитую бутылку. - А говорил, не за этим зовешь... - В следующий миг Малахай увидел деда Арона, который что-то по-прежнему бубнил с экрана. - А это что?..
      - Что-то я заболтался, - словно отвечая ему, сказал Штихельмахер. - Тем более что главное уже сказано... Итак, окончательный итог. Мой прибор не имеет аналогов в мире. Но у нас в стране, а в Институте и подавно, сейчас нет денег, поэтому я боюсь, что его попросту за бесценок продадут за бугор. Даже не его, а идею... А потому я хочу довести его до относительного совершенства и сделать так, чтобы польза от него была в первую очередь России, а потом уже всему остальному человечеству... Итак. Судя по тому, что кто-то добрался до этой кассеты, меня уже нет в живых. Ну а раз так, прежде чем перейду непосредственно к техническому описанию прибора, я хочу пару слов сказать для своего внука, Бориса Иванова... - дед скривил губы в насмешливой гримасе. - Надо ж, как судьба распорядилась: Штихельмахер-Иванов... Прямо анекдот...
      - Слышь, Берий, я не просек базара, - Малахай был искренне удивлен.
      - Погоди! - остановил его Борис.
      Дед нечастно с ним разговаривал и при жизни, а тут вдруг с того света...
      - Внучок! - седой носатый Арон Абрамович говорил едва ли не с библейской торжественностью. - Мы с тобой никогда друг друга толком не понимали. Это нормально и объяснимо: отцы и деды, или там как-то иначе, неважно - это не нами придумано и так будет всегда. Главное, что нам этого и не отменить... Итак. Главное, пойми, в другом... Борис, пойми: о том, что каждый из нас представляет, судят не по тому, чего мы хотим, даже не по тому, что мы хотим и собираемся сделать, а по тому, что мы делаем и что уже сделали. И в жизни недостаточно замечать грехи других и разглагольствовать о том, что можно было бы сделать, - нужно делать самому. Это сказано про тебя. Если ты способен исключительно только пьянствовать, так не осуждай других за то, что они тоже допускают какие-то ошибки и имеют какие-то слабости. Знаешь, для меня самые неприятные люди в Библии - это фарисеи, которые, к слову, тоже были семитами, то есть те, кто требует от других праведной жизни, в то время как сами не являют собой образец добродетели... Но это все так, к слову. Я знаю, Боря, ты меня всегда осуждал, что я живу в этой стране, а не уезжаю в Израиль. Ты был уверен, что там ты будешь жить в свое удовольствие и в ус не дуть. Да только, Боренька, в этой жизни просто так дается что-то очень немногим...
      В дверь опять позвонили. Борис был так увлечен обращением к нему деда, что, забыв о своих страхах, кивнул через плечо Малахаю: