Вторник

Кейт накрыта двумя покрывалами и одеялом, но, проснувшись, все равно чувствует себя озябшей. Выпрыгнув из кровати, она бежит к платяному шкафу на дальней стороне комнаты и хватает оттуда все теплые вещи, какие подворачиваются под руку: толстые носки, лыжные штаны с начесом, два свитера. Она напяливает все это на себя. Ее раздувшееся отражение таращится на нее с большого, в полный рост, зеркала на внутренней стороне дверцы шкафа.

Лео еще спит. Слишком разгорячившись ночью, он ногами сбросил постельные принадлежности, и теперь смятые простыни прикрывают лишь нижнюю часть его тела.

Кейт смотрит на будильник. Десять минут седьмого. Он может еще поспать.

Она выходит из спальни в прихожую, открывает входную дверь, поднимает валяющийся на коврике свежий номер ежедневной газеты "Скотчмен" и идет на кухню, где, чтобы не видеть льющейся воды, наполняет чайник, подставив носик прямо под кран.

Пока чайник закипает, она пролистывает газету. "Амфитрита", "Амфитрита", снова "Амфитрита". Фотоснимки спасшихся, схемы парома, таблицы со сходными несчастными случаями. В правом нижнем углу первой страницы маленькая колонка под заголовком "Другие новости". "Другие новости", вот уж действительно нечего сказать. Какие еще "другие новости" могут быть?

Она перескакивает к прогнозу погоды, из которого следует, что сегодня будет самый теплый день в году, в середине дня до двадцати восьми градусов. Жаркий и влажный, причем ожидается, что жара простоит до выходных.

Какая, к черту, жара! У нее зуб на зуб не попадает, и этим все сказано.

Она делает себе чашку кофе и выпивает его таким горячим, какой может вынести, в надежде на то, что жидкость согреет ее изнутри и хоть немного ослабит холод, пробирающий ее до мозга костей.

Краешком глаза она видит красную пульсацию индикатора автоответчика. Сосчитав – получается восемнадцать – вспышки, соответствующие числу поступивших вчера сообщений, Кейт со вздохом подтягивает к себе алфавитный блокнот и нажимает кнопку воспроизведения.

Бесконечные голоса, проникнутые участием. Все наперебой предлагают свою помощь. Ее подруга Мэри. Честер Ренфру, главный констебль округа Грампиан, который говорит, что она может не выходить на работу, пока полностью не оправится. Бронах, дважды, но еще до того как Кейт у нее побывала. Некая Джейн Бэвин, которая говорит, что она психотерапевт. Питер Фергюсон, ее заместитель. Еще пара коллег, некоторые из друзей. Когда электронный голос сообщает, что "список поступивших звонков исчерпан", Кейт замечает, что прослушивает автоответчик и делает записи в блокноте уже около пятнадцати минут.

Она смотрит на страницу перед собой и видит, что сообщение Ренфру записано более крупными буквами, чем остальные.

Он сказал, что ей можно не выходить на работу, пока она не оправится. Коротко и ясно.

Кейт размышляет, не принять ли ванну, и тут же понимает, что на это она не способна. Правда, точно так же она понимает, что ей необходимо с чего-то начать. Ее страх перед водой подобен ране, и избавляться от него придется так же, как залечивают повреждение. Постепенно, шаг за шагом.

Она идет в ванную и снимает с себя одежду. Залезает в ванну, задергивает шторку, берется за распылитель душа. Поворачивает кран, включая душ, но держит распылитель подальше от тела, давая воде нагреться.

Пора.

Струйки воды колют кожу Кейт острыми иголками. Она отводит распылитель в сторону, но тут же, понимая, что обязана пересилить страх, поворачивает к себе. Вода играет на ее животе, плещет вверх и вниз, по груди и по ногам. Там, куда ударяют струйки, кожа краснеет, но боль, хотя и не исчезает, становится не такой острой. Это терпимо. И не так страшно, как она думала.

Правда, когда Кейт пытается поднять распылитель выше, к лицу и голове, руки отказываются ей повиноваться. Это ей пока недоступно. Ну что ж, не все сразу. Шаг за шагом, как и предполагалось.

Она выключает душ и заворачивается в самое большое полотенце, какое нашлось, после чего заходит в спальню, будит Лео, помогает ему одеться и готовит ему завтрак. Слова Ренфру пялятся на нее со страницы.

"Можешь не выходить на работу, пока не оправишься".

Если она хочет примириться с тем, что произошло на "Амфитрите", то, разумеется, лучший способ добиться этого – вести себя совершенно как обычно. Нельзя допустить, чтобы случившееся стало доминировать в ее жизни. Конечно, притворяться, будто ничего не было, глупо, но это не должно поглотить все остальное. Она оправилась. Она будет работать. Все лучше, чем слоняться по дому весь день напролет.

Пока Лео ест, Кейт роется в шкафу, достает рабочую одежду: юбку, блузку, плотный пуловер – и одевается.

Но как только она возвращается на кухню, ее снова настигает крушение "Амфитриты". Как будто прокручивается видеозапись – сначала позади глаз, потом перед ними, и в ушах, и в ноздрях, и на кончиках пальцев, и повсюду вокруг нее. Все происходит заново. Бог свидетель, она прекрасно сознает, что находится в Абердине, в своей собственной квартире, но тем не менее все ощущается столь же реальным, как когда это происходило впервые.

Кейт чувствует, как пол, уходя из-под ее ног, размашисто качается из стороны в сторону. Она делает два быстрых шага к столу и тяжело садится на один из стульев, вцепившись в края сиденья, чтобы не оказаться сброшенной, не полететь через комнату и не врезаться в стену.

Лео бросает на нее быстрый нелюбопытный взгляд и, не вникая в то, что происходит с матерью, с довольным видом продолжает жевать. Снаружи солнечно и тепло, но она ощущает холод и сырость. Чувствует себя промокшей насквозь, обдаваемой солеными брызгами. В ушах стоит лязг и скрежет металла, на который накладываются пронзительные крики. Перед мысленным взором проплывают лица, искаженные злобой и ужасом.

Тем не менее Кейт не напугана. Совсем нет. Повторение пережитого придает ей, как ни странно, ощущение надежности. Все это ей знакомо. Все это она уже пережила, преодолела и, поскольку осталась в живых, знает, что, как бы ужасно это ни воспринималось, концовка будет той же самой. Ведь в этой мысленной видеозаписи крушения парома она единственная, кому удается сохранить самообладание.

"Люди, как зеваки на уличном представлении толпящиеся над трапом, над той, застопорившей движение женщиной".

Запись останавливается как раз в тот момент, когда они с Алексом собираются прыгать. Под ее ногами исчезает палубное покрытие – и все прекращается. Комната возвращается в фокус, теплая, светлая и сухая. Лео обеими руками поднимает стакан с молоком, на микроволновой печи мигают цифровые часы.

Движение перед ней, и она вздрагивает.

Стена. Стена, прямо напротив нее. Она двинулась.

"Не будь дурой! Стены не двигаются".

Она смотрит снова. Стена как будто чуть-чуть приблизилась. Быстрый взгляд обводит комнату. Все углы остаются прежними. Если эта стена и приблизилась, значит, и остальные три тоже.

Стены. Надвигаются на нее. Чтобы раздавить ее в этой комнате.

Выбраться. Тогда было необходимо выбраться с того парома. Теперь необходимо выбраться из дома.

Она тянется через стол и забирает у Лео стакан.

– Лео. Пошли. Пора в школу.

Она ставит стакан на стол.

– Но, мама...

– Быстро. Не спорь. Пошли.

Кейт выбегает из кухни в прихожую, по пути хватая ключи с коридорного столика. Лео следует за ней, волоча ударяющий по ногам ранец. На его лице написано полнейшее недоумение.

Она распахивает входную дверь и останавливается.

Странная мысль приходит ей в голову: "Выключен ли утюг? "

Чтобы проверить это, она возвращается на кухню бегом, быстро, пока стены не догадываются, что она опомнилась. Гладильная доска стоит прислоненная к стене, а утюг находится на оконной полке позади нее. Стоит передним концом вверх, шнур плотно обмотан вокруг его основания. После возвращения она еще ни разу не гладила и утюга не включала.

А краны? Краны на кухне. И в ванной. Ими она пользовалась.

Кейт снова бежит на кухню, убеждается, что краны завернуты, потом в ванную, где они тоже плотно закрыты. Потом ей приходится проверить, выключен ли телевизор и плейер, и удостовериться, что все пульты ДУ положены кнопками вверх. Ведь если оставить их брошенными кнопками вниз, это может стать причиной пожара. Звучит глупо, но это правда, из-за постоянного давления поверхности на кнопку пульт может начать искрить. В прошлом году такое случилось в Роузмаунте. Затем она проверяет, закрыты ли окна в гостиной, ванной, спальне и на кухне, положена ли телефонная трубка, – и лишь тогда осмеливается наконец выйти и захлопнуть за собой дверь.

Из записей Джейн Бэвин, скопированных для сэра Николаса Лавлока, председателя совета директоров "Паромных перевозок".

"Посттравматический синдром представляет собой естественную реакцию человеческой психики на перенесенный стресс. Люди сталкивались с этим явлением испокон веку, и если оно и кажется относительно новым, то лишь потому, что мы имеем о данном явлении более полное и научно достоверное представление, нежели наши предки. Прекрасное описание ПТС можно найти в дневниках Сэмюэля Пеписа[5], где описывается, как после Великого Пожара многие лондонцы бесцельно слонялись по городу, уподобившись зомби.

Существуют два основных типа психологической травмы. Тип первый, когда стресс вызывается кратким, единовременным инцидентом, и тип второй, когда негативное воздействие на психику является длительным и повторяющимся. Тип первый соотносится с такими происшествиями, как землетрясения, похищения, террористические акты, промышленные инциденты, пожары и тому подобное. Тип второй включает хронические сексуальные надругательства, последствия таких катастроф, как ядерные взрывы, и, разумеется, переживания типа "вьетнамского синдрома", связанные с опытом военных действий. К счастью для тех, кто находился на борту "Амфитриты", люди, как правило, быстрее и полноценнее восстанавливаются после травмы первого типа, чем после второго. Прослеживается простая линейная зависимость – чем дольше продолжалось негативное воздействие, тем больше времени требуется на преодоление его последствий. Таким образом, спасшиеся после происшествия на "Амфитрите" поправятся гораздо быстрее, чем, например, американские солдаты, воевавшие в джунглях Вьетнама.

Синдром ПТС в большинстве случаев проявляется в трех формах – интрузии, избегания и повышенной возбудимости.

Интрузия. Данное проявление синдрома характеризуется постоянным прокручиванием в памяти ставших причиной травмы событий, причем эти воспоминания нередко оказываются весьма реалистичными, как будто переживаемый инцидент повторяется заново. Причем такие повторы могут не ограничиваться визуальными образами, но включать воспроизведение звуков и запахов. В силу мультисенсорного характера данного психологического расстройства оно может быть инициировано различными причинами: образами, запахами, звуками, вкусовыми или тактильными ощущениями.

Избегание. В силу чрезвычайно огорчительного характера воспоминаний о пережитом многие люди идут на все, чтобы избежать любых раздражителей, способных ассоциироваться с полученной травмой. Избегание проявляется по-разному, например путем замещения. В этом случае страдальцы, чтобы не оставлять места для неприятных воспоминаний, с повышенным рвением и даже фанатизмом отдают себя работе или хобби. В других случаях пострадавшие просто всячески сторонятся форм деятельности, мест или людей, способных активировать воспоминания о травме. Ну а порой включаются защитные механизмы подсознания, и прошлое частично стирается из памяти.

Избыточная возбудимость. Жертвы посттравматического синдрома могут испытывать трудности со сном или с концентрацией на длительные промежутки времени. Они бывают гораздо более раздражительными, чем в норме, или же постоянно находятся на грани срыва. Воспроизводя травматическое событие, их мозг дурачит организм, заставляя его реагировать так, словно опасность имеет место в действительности. Это заставляет соответствующие органы выделять нейромедиаторы катехоламины – химические вещества, необходимые, чтобы подготовить организм к сопротивлению. Главным образом адреналин. Ну а частый вброс адреналина держит нервную систему в постоянном или почти постоянном напряжении.

Многие люди указывают на очевидное противоречие между избеганием и повышенной возбудимостью, ведь на первый взгляд кажется, что избегать события и в то же время проявлять на него повышенную реакцию невозможно. Однако сосуществование подобных реакций представляется совершенно логичным, если согласиться с тем, что на интеграцию травматического опыта в общую психологическую конструкцию личности жертве необходимо время. Пока же этого не произошло, тело и сознание требуют и настороженности, и покоя настолько интенсивно, что не могут прийти к нормальному компромиссу между этими конкурирующими требованиями. Таким образом, они либо реагируют избыточно, либо не реагируют вообще".

Обняв Лео на прощание, Кейт смотрит, как он рысцой бежит к школьным дверям. Мальчик нагоняет одного из своих приятелей, и дальше их маленькие ножки живо семенят вместе. У самого входа Лео машет Кейт ручкой и исчезает за дверью. Вулмэнхиллская начальная школа поглощает его на очередной учебный день.

Через дорогу, на противоположной стороне, под массивным гранитным портиком Майклхауса стоят одетые в униформу привратники. В бюро, похоже, не ожидают скорого прибытия инспекторов. Кейт нервно наблюдает за входом, как если бы оттуда в любой момент мог появиться ее отец. Трое мужчин выходят и направляются по улице, не взглянув в ее сторону. Все они в одних рубашках, пиджаки перекинуты через плечо. Должно быть, уже тепло, хотя Кейт этого не чувствует.

Быстро вернувшись к машине, она достает свой официальный, выданный полицией мобильный телефон – ее собственный находится на дне Северного моря – и, пока не передумала, набирает номер приватной линии Ренфру.

– Офис главного констебля.

– Тина, это Кейт Бошам.

Кейт надеется пообщаться с самим Ренфру. Тина, с ее эмоциональным напором, способна заболтать кого угодно, а Кейт сейчас предпочла бы более деловой, без словесных излишеств, подход к жизни.

– Кейт, как ты? Господи, какой ужас! Как ты это пережила? Ты, наверное...

– Я в порядке. Я в порядке. Шеф на месте?

– Ему сейчас звонят, но я знаю, что он сам хотел с тобой поговорить. Подожди секундочку, я ему доложу. А ты уж держись, ладно?

Кейт ждет, нетерпеливо барабаня пальцами по рулевому колесу.

– Кейт, – слышится скрипучий голос Ренфру. – Как ты?

– Я еду.

– Как, сегодня?

– Сейчас.

– Кейт, в этом нет никакой необходимости. Не торопись. Ты перенесла ужасное потрясение.

– Нет. Я хочу заняться делами. Тем более что их у меня уйма.

– Например?

– Для начала трехлетний план.

Трехлетний план. В любой другой день она предпочла бы заняться чем угодно, только не тягомотиной. Реструктуризация, отчетность Департамента расследования преступлений, финансовый менеджмент. По большей части копание в бумагах.

– Ты хочешь заняться трехлетним планом? – Ренфру издает смешок. – Что случилось? Голову ушибла?

– Со мной все в порядке. Правда.

– Что угодно, лишь бы было чем заняться, а?

– Да.

– И, надо думать, мечтаешь с головой погрузиться во что-нибудь... этакое?

Шеф не смог подобрать нужного слова, но она знает, что он имеет в виду.

– Именно. Хотелось бы, конечно, заняться настоящим делом.

– Ну что ж, если есть желание занять себя, у меня как раз найдется подходящее дельце.

– Какое? – нетерпеливо выдыхает она.

– Правда, я не уверен...

– Скажи мне. Что за дело.

Кейт слышит, как Ренфру вздыхает, словно взвешивая "за" и "против".

– На данный момент этим занимается Фергюсон, но ты можешь возглавить группу.

– Где Фергюсон?

– Выехал на место преступления, к больничному комплексу "Роща". Это по дороге на Хэзлхед.