Она поднимает прозрачный мешочек с уликами, содержащий нож.

– Это орудие убийства. Самый что ни на есть заурядный кухонный нож фирмы "Дженсен лазер". Массового производства, относительно дешевый. Купить такой нож очень просто, и убийца, если у него есть хоть капля ума, прибрел его за наличные. Более того, эта покупка могла быть сделана когда угодно, может быть, несколько лет назад, и где угодно, отсюда до Пензанса в Корнуолле. Но, несмотря на это, нам придется проверить все имеющиеся в соответствующих магазинах округи данные о такого рода покупках.

Что не менее важно и о чем нужно будет предупредить всех торговцев, так это о том, что преступник может попытаться приобрести себе новый нож, точно такой же или очень похожий. В связи с чем магазины должны будут ставить нас в известность о каждом случае приобретения подобных изделий. Если покупатель использует кредитную карту, торговец потянет время, сделав вид, будто возникли проблемы с идентификацией. При покупке за наличные в супермаркете покупатель должен быть задержан службой безопасности. Конечно, в маленьких магазинах этот номер не пройдет, но, если нас проинформируют, мы по крайней мере сможем получить отпечатки пальцев – они останутся на деньгах, которыми он расплачивался.

– В магазинах воспримут это на ура, – подает кто-то голос. – Вооруженная полиция хватает домохозяек!

– Мы ловим преступника, зверски убившего двух женщин, и по сравнению с этим всякое мелкое недовольство не стоит и кучки дерьма. Кстати, в связи с этим – я имею в виду дерьмо – должна добавить следующее. Теперь, когда мы знаем, что кровь под ногтями Петры принадлежит Блайки и что Блайки не убийца, источником ДНК преступника для нас остается сперма. Однако для анализа в равной мере подходят и его фекалии, оставленные на теле жертвы. Образец уже отправлен в Бирмингемское отделение Судебно-медицинской экспертной службы. Они недавно совершили значительный прорыв в области идентификации митохондриальной ДНК, которая содержится в испражнениях и прочих тканях "мертвого" тела, таких как волосы и кость. Митохондриальная ДНК находится в другой части клетки, не там, где обычная, хромосомная ДНК и не разрушается с такой быстротой. Однако на получение результатов можно рассчитывать только через пару недель. Что ж, в любом случае это поможет нам, только если у нас к тому времени будет подозреваемый для сопоставления анализов. Таким образом, на биохимию особо полагаться не приходится, и поэтому нам нужно детально изучить биографию Элизабет Харт. Установить, не было ли у нее общих знакомых с Петрой Галлахер. Последнее, конечно, сомнительно не только потому, что они вращались в совершенно разных кругах, но и потому, что едва ли наш Черный Аспид такой уж идиот. Поэтому мне особенно важно знать, куда ходила Элизабет Харт и что она делала. Мне нужно что-нибудь, связывающее ее перемещения с перемещениями Петры Галлахер. Я хочу знать, где он их увидел. Это визуальное преступление, что явствует хотя бы из того, как лежали тела. Для Черного Аспида образы чрезвычайно важны.

Она снова делает паузу.

– Все сказанное относится к вопросу "что". Теперь мы перейдем к "почему". Все теперь указывает на то, что Черный Аспид серийный убийца. Как вы знаете, убийцы такого рода обычно подпадают под одну из двух категорий: сфокусированные на процессе или сфокусированные на результате. Соответственно их называют дезорганизованными и организованными. Термины "процесс" и "результат" введены в оборот криминологами Холмсом и де Бургером, книга которых вам известна. Понятия "организованные" и "дезорганизованные" используются в ФБР, с деятельностью которого, я уверена, все вы знакомы.

По помещению пробегает легкая рябь смеха.

– Такое разделение ни в коем случае нельзя считать абсолютным и безусловным, но польза в нем тем не менее есть. В данном случае мы почти наверняка ищем человека, ориентированного на процесс, или дезорганизованного убийцу. Для подобного убийцы характерно применение избыточного по сравнению с альтернативным типом насилия, а также зачастую расчленение и надругательство над телом жертвы. В данном случае все эти признаки налицо: яростное насилие, выразившееся в нанесении большого числа ран, отсечение конечностей, пытки и сексуальный контакт. Иными словами, мы имеем дело с сексуальным психопатом. Он подвергает свои жертвы истязаниям, чтобы достигнуть оргазма, – видимо, обычное сексуальное удовлетворение для него недоступно. Ему не нужны сексуальные партнеры, ему нужны страдальцы. Секс для него – это средство достижения полного, безраздельного господства и, соответственно, полная беспомощность, унижение и страдания объекта сексуального вожделения. Он убивает ради самого процесса умерщвления, а не ради конечной цели – смерти жертвы. Подмечено, что подобные убийцы редко продумывают и планируют свои преступления заранее, во всяком случае основательно. Выбор жертв, как правило, произволен или почти произволен и осуществляется визуально – убийца видит кого-то, и этот кто-то ему нравится. Петра была привлекательной девушкой. Она, несомненно, могла явиться приманкой для человека подобного типа.

– Но уж Элизабет-то никак не была красоткой, – указывает на очевидный момент Шервуд.

– Верно. Но кто знает, каковы вкусы Черного Аспида?

Шервуд хмыкает.

– Мне понятен ваш скептицизм, – говорит Кейт. – Но если вам нужны доказательства, посмотрите на оборотную сторону монеты. Ориентированные на результат, организованные убийцы убивают быстрее и эффективнее дезорганизованных, а вот калечат жертвы гораздо реже. Обычно их преступлениям предшествует тщательное планирование, включающее, помимо прочего, и способ сокрытия тела. А вот Черный Аспид в обоих случаях не только не пытался спрятать тела, но, похоже, намеренно оставлял их там, где они должны были довольно скоро попасться кому-нибудь на глаза. Так оно и вышло: один труп нашел человек, делавший утреннюю пробежку, второй – дежуривший неподалеку ночной сторож. Их нашли очень скоро, как и было задумано.

Кейт полыхает яростью, однако теплее ей от этого не становится.

– Привет. Я Салли, ассистент режиссера. Хотите, я заберу часть вашей одежды? Под телевизионными прожекторами становится чересчур жарко.

– Спасибо. Мне и так хорошо.

– Здесь правда очень жарко. Вот почему дикторам приходится надевать специаль...

– Я же сказала, мне не жарко.

– Ладно-ладно.

Салли смотрит на часы.

– Ваш эфир через три минуты.

Она торопливо уходит, выискивая кого-нибудь, кого сможет заразить своей деловитой нервозностью.

Диктор пробегает свои заметки. Сзади ее шею обхватывает тугой, телесного цвета обруч, удерживающий миниатюрные наушники, – сейчас она отвечает в микрофон звучащему в них голосу:

– Хорошо, Джон... Нет, все нормально. Мы можем пустить этот материал во время ланча.

Гул в студии заглушается на подступах к мыслям Кейт.

"Что дает вам это право, мистер Черный Аспид? Как вы оправдываете то, что делаете? Что это? Отсутствие любви, сочувствия, сопереживания? Или, может быть, вы считаете себя каким-то особенным, для кого законы не писаны? Тем, кто вправе требовать от других повиновения, но не желает повиноваться сам. Все мы в той или иной мере этим грешим, не так ли? Превышаем скорость, включаем по ночам громкую музыку, покуриваем травку и все такое. Да, но мы все-таки не располосовываем людям глотки и не отрезаем им руки и ноги. Мы-то уж не делаем исключительно ради собственного удовольствия ничего такого, что поставило бы на уши всю полицию округа Грампиан".

Рациональной частью мозга Кейт понимает, что должна сохранять максимальное хладнокровие. Эмоциональное вовлечение, слишком большое желание добиться успеха – все это будет работать против нее. Кейт убеждает себя в том, что невозмутимость дает неоспоримые преимущества, но, увы, логика пасует. Она не может заставить себя относиться к этому делу с профессиональным бесстрастием, особенно после того, как узнала об уровне гистамина. То есть о том, какие страдания довелось испытать Петре Галлахер и Элизабет Харт в минуты или часы перед смертью.

В прошлом, занимаясь поисками убийц или насильников, Кейт порой с удивлением ловила себя на том, что не испытывает неприязни к неизвестному подозреваемому. Но на сей раз все по-другому.

На мониторе картинка с места преступления в Толлохилл-Вуд, полицейское оцепление, трепещущее на ветру ленточное ограждение, белые халаты экспертов-медиков. Фотография дома Элизабет Харт и ее фотопортрет, на котором она более всего похожа на старую, с кислой физиономией, летучую мышь. Может быть, это просто неудачная фотография. Снова лесопарк, репортер с микрофоном в уголке рта, титры с его именем и указанием места действия. Отснятый на месте преступления материал заканчивается, и ведущая обращается к Кейт:

– Детектив, старший инспектор Кейт Бошам ведет расследования убийств не только Элизабет Харт, но и Петры Галлахер, местного репортера, чье тело было найдено два дня тому назад. Полагают, что оба преступления – дело рук одного и того же человека. Детектив, с какого рода преступником мы имеем дело?

"О, он наверняка очаровашка".

Кейт без удовольствия вспоминает лекции по общению со средствами массовой информации. Ее учили тому, что задача полицейского использовать интервью, чтобы донести до широкой аудитории то, что нужно полиции, а отвечать при этом непосредственно на заданный вопрос совершенно не обязательно.

– Сегодня утром кто-то спугнул убийцу. Нам настоятельно необходимо найти этого человека, чем быстрее, тем лучше. Если вы находились где-нибудь поблизости ранним утром, пожалуйста, дайте о себе знать. Явитесь в управление на Куин-стрит и спросите меня, старшего детектива-инспектора Кейт Бошам, или детектива-инспектора Питера Фергюсона. Возможно, вы проезжали по дороге Б-9077 или посещали ближние окрестности и просто не поняли, что увиденное вами являлось не чем иным, как жестоким убийством. Даже если вы сами совершили нечто предосудительное или противоправное, меня это не интересует. Мне нужно поговорить с вами только о том, что имеет отношение к убийству.

У нее нет другого выхода, кроме как пригласить свидетеля на личную встречу, ибо в противном случае группе придется иметь дело со шквалом звонков от всякого рода придурков. Опыт показывает, что, когда речь идет о необходимости явиться в полицию, желающих попусту потратить чужое время оказывается гораздо меньше. Но в любом случае свидетель должен чувствовать себя в безопасности.

– Вы слышали, как наш репортер говорил об атмосфере страха на улицах Абердина, – произносит ведущая. – Погода стоит редкостная, мало кто помнит такое теплое лето, однако женщины слишком напуганы, чтобы выходить на улицу без сопровождения. Вместо того чтобы радоваться солнечным дням, они вынуждены сидеть в четырех стенах. Какой совет могли бы им дать?

– Будьте осторожны. Бдительность – это лучший способ помочь и полиции, и себе самой. Если вы увидите кого-то подозрительного, дайте нам знать. Если вы знаете кого-либо или живете с человеком, чье поведение в последнее время изменилось, опять же дайте нам знать. Пусть вас не беспокоит то, что ваши подозрения могут оказаться беспочвенными. Помните, ваше молчание может обернуться для кого-то бедой. Мы предпочтем разработать тысячу ошибочных версий, чем упустить хоть что-то, способное помочь делу.

– Насколько вы близки к поимке этого человека?

"Насколько близки? Что за идиотский вопрос?"

– У нас в разработке целый ряд направлений. Я не могу...

– Вы ожидаете неминуемого ареста?

От гнева к горлу Кейт подступает ком.

Она смотрит не на ведущую, а прямо в камеру.

"Поговори с ними в их гостиных, за их обеденными столами. Поговори с ними. Поговори с ним".

– Если вы смотрите нашу передачу, я хочу сказать вам следующее. Вас предупредили. Мы вас обязательно поймаем. Это вопрос времени, только времени, и ничего другого.

Выдержка начинает изменять ей. Она чувствует, что готова сорваться и заскользить в непредсказуемом направлении, как Сильвия по накрененному полу бара "Амфитриты", но чувствует и то, что уже слишком поздно. Ей с этим не справиться, она просто обязана, обречена и хочет пройти через это.

– Вы считаете, что имеете своего рода право делать то, что делаете. Позвольте мне в связи с этим заявить следующее. Я не успокоюсь, пока вас не найдут, слышите? Этому будет посвящено мгновение жизни, находящееся в моем распоряжении. Если потребуется, я обойду всю землю, я буду преследовать вас на суше и на море. Куда бы вы ни посмотрели, я обязательно буду там, прямо позади вас. Пока вы на свободе, я не остановлюсь.

Ведущая взирает на нее в изумлении.

Кейт тяжело сглатывает. Ее колотит от ярости.

Ее дрожащие пальцы движутся к микрофону, прикрепленному к воротнику свитера. Она отстегивает его аккуратно кладет его на столик перед собой, встает и не говоря ни слова, покидает студию.

"И почему только чужой опыт ничему нас не учит? Редферн Меткаф позволил делу Серебряного Языка разрушить свою жизнь, потому что считал его своим личным делом. В глубинах той холодной зимы в Лондоне, когда убийства следовали одно за другим и мы ничего не могли поделать, чтобы остановить их, я поняла, что за кошмар навлек на себя мой босс, и дала себе слово никогда не допустить, чтобы нечто подобное случилось со мной. Я буду выигрывать и буду проигрывать, но никогда не допущу, чтобы это влезло мне в душу. Да нет же, мы ничему не учимся!"

В дом Элизабет Харт Кейт является затем, чтобы попытаться поднять ее из мертвых и заглянуть внутрь того, что было ее жизнью. Белый жар ее ярости, направленной на Черного Аспида, охладился до управляемого, равномерного кипения, однако огонек, поддерживающий эту температуру, в любой момент может вспыхнуть испепеляющим пламенем.

Элизабет жила на Виктория-стрит, как раз за западной оконечностью Юнион-стрит. Это типично абердинская улица, с двухэтажными домами на одной стороне и одноэтажными коттеджами с большими, встроенными в покатые кровли мансардными окнами – на другой.

Элизабет жила в одном из двухэтажных строений, с гранитным бордюром и входной дверью со стороны заднего фасада.

Опросы соседей Элизабет не прибавляют знаний о Черном Аспиде, но позволяют много узнать о его жертве. Можно с уверенностью сказать, что сильно скучать по ней никто не будет. По общему единодушному мнению, покойная являлась завзятой сплетницей, любительницей подглядывать в замочную скважину и копаться в грязном белье. На каждого, кто был готов ее выслушать, она выливала целый ушат неприглядных сведений о супружеских изменах, любовных связях и порочных детях, почерпнутых из невесть каких источников, а то и притянутых за уши.

Работа на дому предоставляла Элизабет бесконечные возможности для домашнего шпионажа. Ее письменный стол был расположен так, что с рабочего места была видна Виктория-стрит, а из кухни открывался панорамный вид на задние стороны домов на соседней улице. Три отдельных ряда домов – ее дом, дом напротив и дома позади – и целый сериал о чужих жизнях для ее развлечения.

Элизабет жила здесь лет двадцать – примерно столько, сколько длилась холодная война Кейт с Фрэнком, – и всегда одна, никаких жильцов, никаких сожителей и, конечно, никакого мужа. В первые годы ее злословие порождало проблемы и явилось причиной по меньшей мере двух разводов, случившихся из-за того, что она, став свидетельницей неверности мужей, не преминула сообщить об этом их женам. Однако со временем у соседей выработалось что-то вроде иммунитета к ее словесному яду: над тем, что раньше бесило, стали посмеиваться.

Стоя посреди пустого дома, Кейт размышляет о том, что хуже: когда тебя ненавидят или когда над тобой смеются, и приходит к выводу, что даже отвращение предпочтительнее презрения.

Может быть, единственный отчасти положительный отзыв последовал от соседки, сказавшей Фергюсона, что теперь, когда полиция лишилась недремлющего ока осведомительницы, следует ожидать локального всплеска преступности.

Как ужасно, если твоя жизнь настолько никчемна, что единственным развлечением становится жизнь других людей.

"Может быть, и меня в будущем ждет такая же участь. Не в смысле ловли сплетен и подсматривания за проходящей мимо чужой жизнью, а в смысле ужасного одиночества, когда твой дом каждую ночь зияет издевательской пустотой. Лео вырастет, у него появятся девушки. Да, конечно, Синклер неплохо справляется с одиночеством. Но он мужчина, ему легче".

Дом Элизабет представляет собой любопытную смесь признаков обжитого и пустующего помещения. С одной стороны, очевидно, что в этом месте постоянно кто-то присутствовал: свидетельством тому запахи дыхания, кожи и освежителя воздуха, разложенные страницы газеты с телепрограммой, где передачи, которые стоит посмотреть, обведены красной ручкой. С другой стороны, здесь нет ничего, что хотя бы отдаленно могло быть описано как личное: никаких безделушек или сувениров, никаких фотографий или почтовых открыток, ничего такого, что накладывает на место проживания человека отпечаток его индивидуальности. Для корректора и редактора у Элизабет удивительно мало книг – половина полки, не больше. Да и эти, как устанавливает Кейт при ближайшем рассмотрении, сплошь библиотечные.

Однако жалкий, никчемный образ жизни Элизабет, по крайней мере, облегчает задачу по установлению маршрута ее вчерашних передвижений. Киоскер в конце дороги вспоминает, что она заходила к нему за "Скотчменом" около десяти часов, как делала всегда. Пенсионер через дорогу видел, как она возвращалась домой несколькими минутами позже. Если не считать этой короткой прогулки, Элизабет, по всей видимости, весь день провела дома. Четыре человека помнят, что видели ее у окна в различное время на протяжении дня. Ее постоянное наблюдение, похоже, сформировало у соседей условный рефлекс: они не могли пройти мимо ее дома, не проверив, наблюдает ли она за ними. Каковому занятию она неизменно и предавалась.

Контраст с Петрой Галлахер полный – решительно ничего общего. Петра была молода и привлекательна, полна жизни и интереса к ней, завела шашни с двумя мужчинами одновременно. Элизабет, пережившая климакс, непривлекательная ни внешне, ни по характеру, погрязшая в одиночестве старая дева. Кейт никак не может уразуметь, зачем Черный Аспид убил их обеих, не говоря уже о том, что имел секс с ними обеими, хотя ей известно: нередко между жертвами убийц мало сходства. Может быть, Черный Аспид был первым мужчиной, вступившим в сексуальный контакт с Элизабет за долгие годы. А может быть, и за всю жизнь. Эта мысль игриво проскальзывает в голове Кейт, но она не собирается зацикливаться на чем-то подобном, а просто пытается увидеть хоть нечто, роднящее между собой обе жертвы. Но, похоже, из общего у них только убийца и род смерти.

Единственное, что приходит Кейт в голову, это свойственное обеим любопытство. Петра была журналисткой, Элизабет сплетницей. Любопытство. И все знают, что бывает с любопытными и их носами. Но, собирая материал для "Абердин ивнинг телеграф", Петра не совала носа ни во что такое, за что убивают журналистов, ну а уж раздражающее, но в целом безобидное наушничество Элизабет тем паче вряд ли могло подтолкнуть кого-то к убийству. Истории с разводами, даже если и переживались тяжело, случились давным-давно, и никто из причастных к ним здесь уже не жил.

Черный Аспид их где-то увидел. Увы, но это единственное, что можно предположить с достаточной долей вероятности. Все остальные версии в конечном счете ведут в тупик.

Что мог он увидеть в Элизабет? Впрочем, что бы это ни было, Кейт не может этого определить. Ей не под силу идентифицировать себя с Элизабет так, как с Петрой. Конечно, Элизабет имела право на жизнь точно так же, как всякий другой, и, конечно, мнение Кейт о жертве ни в коей мере не ослабляет гнева на Черного Аспида. Но Кейт знает, кого ей жаль больше, и уже одно это заставляет ее стыдиться себя, ибо они обе равны, когда лежат на столе для вскрытия, под не ведающими жалости лучами прозекторских светильников.

Чем больше упорствует Лавлок, тем большее удовольствие доставляет Фрэнку их конфронтация. Он никогда не почитал влиятельных людей ради их влиятельности и попытки Лавлока оказать давление не только не пугают инспектора, но лишь служат для него дополнительным раздражающим фактором.

– Как вы знаете, – говорит Фрэнк, – вчера вечером мы подняли передние наружные ворота, так называемое забрало. С тех пор мои инспекторы непрерывно изучают его, и их выводы, увы, однозначны. На "забрале" никаких следов взрыва не обнаружено. И нигде на всем пароме тоже. Следовательно, никакого взрыва на "Амфитрите" не было.

Судя по виду, вот-вот взорвется сам Лавлок.

– Это невозможно!

Фрэнк берет листок бумаги с напечатанным текстом и начинает читать:

– Краткое изложение результатов инспекции. Имеет место существенное смещение "забрала" вверх и вправо. На металле "забрала", особенно со стороны правого борта, имеются сильные вмятины и отметины. Нижняя часть искорежена и под воздействием сильного давления загнута наверх. Оба боковых запирающих зажима вырваны из перемычки "забрала", причем зажимы открывающих цилиндров имеют многочисленные деформации со стороны правого борта, а нижнее запорное устройство испытало мощное растяжение в результате толчка в том же направлении. Эти наблюдения позволяют прийти к следующему заключению: "забрало" было сорвано с носовой части "Амфитриты" силой шторма. Направление преобладающих ветров коррелирует с местоположением и характером повреждений "забрала".

Отрыв "забрала" мог произойти только в случае, если оно находилось в поднятом положении и (или) не было адекватно подогнано и закреплено к корпусу. Нормативы прочности, данные ремонтно-технической службы и результаты компьютерного моделирования сопротивляемости нагрузкам однозначно сходятся на том, что опущенное и надлежащим образом закрепленное "забрало" могло выдержать в отрытом море натиск ветра вдвое большей силы. И никакое взрывное устройство вблизи "забрала" приведено в действие не было.

Он снова кладет листок бумаги. На лице Лавлока читается настороженность.

– Паркер сказал, что бомба была, – говорит Лавлок.

– Это еще не все. Пункт второй этих заключений указывает на открытое "забрало" и (или) неадекватность креплений. Я еще раз проверил записи ремонтно-технической службы о степени исправности "Амфитриты". В ноябре прошлого года, когда судно стояло в сухом доке, техосмотр выявил неполадки в механизме закрытия наружных ворот. "Забрало" останавливалось за несколько футов до полного опускания.

– Я это прекрасно помню. Так же, как и то, что неисправность была устранена.

– Было записано, что она устранена.

– Она была устранена. Проверку проводил независимый инспектор.

– Три недели тому назад в ремонтно-техническом журнале была сделана еще одна запись. Спорадические сбои в работе сенсорного индикатора закрытия "забрала". На панели горел красный сигнал, когда должен был гореть зеленый. Жалоба была подана капитаном Саттоном. Никакой записи о проверке, установлении причин сбоев и устранении неполадки в журнале не имеется.

– Ну и что? Эта проблема так просто не решается, а дефект незначительный. Кого волнует, что показывает индикатор, если ворота закрыты?

Фрэнк качает головой и выкладывает свой козырь:

– А что, если "забрало" не опустилось до конца? Что если это была та же проблема, что и раньше?

– Невозможно.

– Отнюдь. Крепления были в хорошем состоянии, их проверили в сухом доке. Следовательно, сорвать "забрало" шторм мог в единственном случае – если оно не было полностью закрыто. Следовательно...

– Вахтенный офицер увидел бы это с мостика.

– Ничего подобного. Носовые ворота с мостика не видны.

– Но Паркер сказал, что они были закрыты. На это указывали индикаторы.

– Паркер находился на мостике. Находящаяся там контрольная панель ворот не полностью дублирует основную. Туда выведены лишь датчики боковых запоров "забрала" и замыкающего устройства пандуса. О состоянии донного замка "забрала", полностью оно опущено или нет, с мостика узнать невозможно. И дело было в том, что неправильно функционировал вовсе не датчик, а механизм закрытия наружных ворот. Датчик показывал, что ворота полностью не закрыты, по той простой причине, что так оно и было!

– Вы хотите сказать, что "Амфитрита" три недели плавала с приоткрытым "забралом".

– Не обязательно. Саттон описал эту неполадку как проявляющуюся спорадически.

– То, что вы сводите вместе эти две, совершенно не связанные одна с другой, записи в журнале технического состояния, не более чем досужее предположение.

– Отнюдь. Оно полностью соответствует фактам. И, что более важно, это единственная возможность, которая им соответствует. Рассмотрим следующий сценарий. "Амфитрита" покидает Берген с закрытыми пандусом и "забралом": помните, Саттон отмечал спорадический характер данной проблемы. Даже если "забрало" чуть приоткрыто, на первом этапе плавания, пока море спокойное, а погода хорошая, не должно было возникнуть никаких затруднений. Их и не возникало на протяжении двенадцати часов.

Потом приходит предупреждение о бомбе. Саттон действует быстро и решительно, как и подобает хорошему капитану, каковым он является. Не убоявшись риска, он лично возглавляет операцию по удалению с борта подозрительного транспортного средства, после чего с главной, внутренней панели управления закрывает ворота. И тут оказывается, что при закрытии не все индикаторы меняют цвет на зеленый. Поставим себя на место капитана: он знает, что такого рода проблема уже возникала, и считает ее связанной с неполадками сенсора. При этом он торопится: судно уже выбилось из графика, и терять время никому не хочется. Думаю, размышлял Саттон не больше нескольких мгновений.

– Это вы думаете.

– Но, к несчастью, на самом деле имевшие место неполадки имели отношение не к датчикам, а к самому "забралу", не закрывшемуся полностью. И надо же такому случиться – носовые ворота приоткрыты, а погода, как назло, портится. Дело идет к шторму. На нос "Амфитриты" обрушиваются стотонные штормовые валы. Атакующая судно вода ищет точку наименьшего сопротивления и очень скоро ее находит. Это небольшая, всего в несколько футов, щель в области, близкой к ватерлинии. Правда, небольшим этот зазор остается недолго: под непрекращающимся напором воды щель расширяется, и крепления не выдерживают. "Забрало" начинает отходить от корпуса, принимает напор воды на себя, и волны, скрутив и сорвав крепления, открывают наружные носовые ворота с такой же легкостью, с какой вы сорвали бы со стены плакат. Внутренние ворота остаются закрытыми, однако они, как известно, не являются водонепроницаемыми. Вода просачивается внутрь в местах негерметичных соединений и разливается по автомобильной палубе.

Фрэнк постукивает пальцами по листку бумаги.

– Все паромы, рассчитанные на то, что въезд на борт и съезд на берег транспортируемые автомобили осуществляют своим ходом, имеют серьезный конструктивный недостаток. Их уязвимое место – это автомобильная палуба, площадка, превосходящая футбольное поле, но не имеющая никаких внутренних водонепроницаемых переборок. В такой ситуации даже относительно небольшое количество попавшей внутрь воды способно создать серьезную угрозу для плавучести судна. Двух тысяч тонн воды на автомобильной палубе – это слой воды примерно в два с половиной фута – уже достаточно, чтобы существенно увеличить осадку и создать возможность проникновения воды в корпус через другие слабые точки. В случае с "Амфитритой" таким слабым местом оказались кормовые иллюминаторы четвертой палубы. Как только течь обнаружилась и на пассажирском уровне, судно стало стремительно терять равновесие и фактически было обречено. Никакие действия уже не могли ему помочь. Стабилизировать положение не представлялось возможным, поскольку прорвавшаяся внутрь вода заполняла все судно через соединения между палубами, лестничные шахты и двери. На самом деле паромы, рассчитанные на самостоятельный въезд и выезд автомобилей, изначально представляют собой смертельные ловушки. Безопасность приносится в жертву удобству и быстроте загрузки: судну ничего не стоит опрокинуться, поскольку на нем не имеется практически ни одного отсека, который можно было бы герметически изолировать. Поэтому стоит корпусу дать где-то течь, конец наступает с ужасающей быстротой, почти без перехода между повреждением и погружением. "Титаник" после столкновения с айсбергом оставался на плаву около двух часов. "Амфитрита" ушла на дно за пятнадцать минут.

"Пятнадцать минут".

– А как насчет взрывов, о которых упоминал Кристиан Паркер? Вы не можете отрицать того, что эти звуки слышало множество людей. Я ведь тоже разговаривал со спасшимися, как и вы.

– Паркер сказал, что слышал грохот. Два удара, настолько громких, что их было слышно на мостике, то есть на семь палуб выше автомобильного отсека. Будь это на самом деле взрывы, то взрывы такой мощности разнесли бы паром в клочья. Но корпус цел, там вообще нет никаких следов взрыва. Следовательно, грохот, который слышали люди, был вызван чем-то другим.

– Например?

– Например, тем, что заполнившая автомобильную палубу вода сорвала крепления машин, и грузовики при качке стало швырять от борта к борту.

Лавлок развел руками.

– И опять это всего лишь предположение.

– Нет. Это логический вывод. Результат дедукции.

– Похоже, вы считаете, что разобрались во всем.

– Не во всем. Остался один существенный пункт.

– Какой?

– Как известно, носовые ворота открыли для того, чтобы выбросить подозрительное транспортное средство.

– И?

– Я хочу знать, что было в том автомобиле.