Лена Апулевич никогда не стеснялась в выражениях. На литературном факультете студенты открыто называли ее за прямоту Пулей, а за глаза – занудой, но сейчас она почему-то не испытывала никакого желания докопаться до правды. Как ни тревожилась она о Диме, оставаться на этом опасном месте совсем не хотелось. Поэтому она подошла к Гарику, положила руку ему на плечо и сказала как можно убедительней:
      – В любом случае давайте сейчас уедем отсюда на Димкиной машине, а там разберемся, что делать.
      В эту же секунду крышка люка, который недавно со всей тщательностью закрыли Гарик с Шухратом, приподнялась и медленно, с металлическим скрежетом начала отъезжать в сторону. Лена с Катей закричали от страха, а ребята застыли на месте, не зная, что делать: то ли бежать отсюда со всех ног, то ли защищать девчонок. Из колодца сначала показались две измазанные в глине руки, затем оранжевая каска, и через секунду долговязый Дима Сидоркин выкатился на асфальт рядом с люком. Вид у него был такой ошеломленный, словно он вернулся с того света.
      Катя бросилась к нему, позабыв о слабости и боли в шее. Видеть его было само по себе таким счастьем, рядом с которым меркло все остальное. Катя обняла Диму за шею и прижалась к нему всем телом. Лена Апулевич просто остолбенела от такой наглости. Конечно, она считала себя очень демократичной, несмотря на высокое положение в обществе, созданное ее отцом, и старалась общаться на равных даже с такой деревенской простушкой, как эта Катя. Но смотреть, как парня, на которого ты имеешь виды, обнимает эта провинциальная замарашка! Это было выше сил!
      Лене очень хотелось вцепиться Кате в волосы, однако недаром она была прекрасно воспитана, поэтому просто извлекла из своего замшевого рюкзачка бутылочку «Эвиан», открутила пробку и протянула Диме, как бы случайно потеснив Катю.
      – Выпей водички, Димка, я так за тебя волновалась!
      – Дим, у тебя на лбу ссадина! Дай я вытру! – Катя полезла в карман за носовым платком.
      Этого Лена уже вынести не могла и холодно произнесла:
      – Хватит телячьих нежностей, у нас завтра экзамен, поэтому поехали отсюда. На сегодня впечатлений более чем достаточно!
      И она направилась к Диминому джипу, не оглядываясь, в полной уверенности, что все остальные последуют за ней. Так и случилось. Компания сильно напоминала остатки разбитой армии Наполеона. Катя шла, еле передвигая ноги, пошатываясь, поэтому ей подставил плечо непривычно хмурый Шухрат. Гарик с унылым видом плелся рядом с прихрамывающим Димой. Они с разных сторон подошли к джипу, Дима нажал кнопку сигнализации, машина квакнула, с готовностью помигав фарами, словно приглашала пассажиров занять свои места побыстрее.
      Когда все расселись, Лена со злостью сказала:
      – Чтоб я еще раз под землю полезла… Да ни за что!
      Ей никто не ответил, наверное, потому, что и все так думали. «Ха-пятый» присоединился к плотному потоку машин и покатил прочь, подальше от проклятого места.
      – Меня до сих пор трясет, – прервала через некоторое время молчание Катя.
      – Семиглазова, возьми себя в руки! – властным тоном сказала Лена.
      Она надеялась, что никто не заметил, как ей хочется вцепиться Кате в волосы и стукнуть ее головой о дверь машины. Некоторое время ехали молча, но все, кроме Лены, думали об одном и том же.
      – Слышь, Дим, ты чего, реально сквозь стену прошел, как фокусник Копперфилд? – спросил Шпиль неуверенно.
      Ему больше всего хотелось, чтобы все было только обманом зрения.
      – Ты где был-то? – подхватил тему Шухрат.
      Дима ответил не сразу: невозможно было описать словами то, что с ним произошло.
      – Сам не пойму, вроде на кладбище каком-то… – неохотно произнес он.
      Добряк Шухрат шлепнул Диму сзади по плечу и воскликнул с видом первооткрывателя:
      – Слушай, а может, это и правда глюки, а? Под землей газ скопился, радон какой-нибудь галлюциногенный… А мы надышались…
      – Ну да! – хохотнул Гарик. – Кто о чем, а Шухратик о приходе. Включи голову, братан! Разве глюки такие следы на теле оставляют?
      – Я кое-что слышал об этом в диггерском клубе, – признался Дима. – Меня тогда первый раз под землю забросили и для смеху водили по ракоходу на карачках. А потом пугать начали, как это у нас принято… Этой самой штукой… – Дима надолго замолчал, глядя на дорогу и машинально переключая рычаг скоростей.
      – Ну и что они говорили? – поторопила его с ответом Катя.
      – Да по-разному ее называют: кто Черная Гибель, а кто просто Тьма. Говорят, вроде бы спастись от нее почти невозможно… Она может оставлять следы на шее жертв, а может и не оставлять. Все равно они погибают не от удушья, а от разрыва сердца…
 
      Дима слышал немало баек о Черной Гибели. Когда он только еще вступил в диггерский клуб, его буквально снедало любопытство: он все время приставал ко всем старичкам-ветеранам с просьбами поделиться информацией о подземных ужастиках.
      Каждый из бывалых диггеров мог рассказать немало странного и необъяснимого, все так или иначе сталкивались с таинственной, враждебной подземной темнотой. Были случаи, когда опытные люди, имея на руках карту и находясь в здравом рассудке, могли заблудиться, как говорится, на ровном месте. С любым из них мог случиться приступ паники совершенно безо всякой причины. Некоторые теряли на короткое время память, другие несколько минут не могли ориентироваться в пространстве, кто-то ненадолго терял зрение или слух. Поэтому все они были суеверны или религиозны и носили всевозможные обереги, кресты и иконки. А еще очень любили шутить и высмеивали собственную боязнь с большой охотой и изобретательностью, потому что так легче было ее преодолеть. Ведь осмеянный страх теряет свою силу хотя бы отчасти.
 
      Гарик Шпилевский уставился в окно джипа, мысленно прокручивая в голове новые сведения о Тьме. Он слыхивал байки и пострашнее – да кто их не слышал, – но никогда не воспринимал всерьез… А сейчас пребывал под впечатлением лично пережитого кошмара, и нужно было остаться наедине со своими переживаниями.
      – Высади меня здесь, Дим… – попросил Гарик, – я хочу пешком прогуляться…
      Джип резко вильнул вправо, подрезав черный «чероки», и через секунду затормозил в неположенном месте у тротуара. Шпилевский неловко выбрался из машины, махнул рукой на прощание и, опустив плечи, поплелся куда глаза глядят. Он даже не замечал, как от него шарахаются прохожие. Мало того что диггерский прикид и каска были совсем не к месту на людной улице, лицо у него при этом было мертвенно-бледное, взгляд как у зомби, и выглядел он сбежавшим из психушки сумасшедшим.
      – Я, между прочим, тоже опаздываю, – сказал Дима ребятам, отъезжая от тротуара. – У меня с отцом тренировка, и он до смерти не любит этих самых опозданий.
      Дима прибавил скорости и помчался по улице, распугивая гудком мирно едущие автомобили. Любовь к пунктуальности Сидоркина-старшего была единственным темным пятнышком в отношениях отца и сына. И как бы Дима ни старался, обстоятельства всегда складывались таким образом, что он вечно опаздывал на встречи с отцом, а его оправдания звучали крайне неубедительно, что очень огорчало обоих.
      Вот и сегодня он опаздывает, а ведь отец страшно занятой бизнесмен. Дима всегда завидовал способности отца виртуозно планировать время и являться на встречи секунда в секунду. Папе никогда не приходится оправдываться. А кто любит оправдываться? Диме предстоял неприятный разговор, но не явиться на тренинг было бы еще хуже.
 
      Нугзар ехал в плотном потоке автомашин, откинувшись на спинку сиденья своего «чероки», держа руль небрежно, едва касаясь пальцами. Сейчас на нем был элегантный и неброский темно-синий костюм-тройка, и выглядел он очень респектабельно. На смене имиджа настояла Нора, которую раздражала привязанность Нугзара к демократичным джинсам и свитерам еще больше, чем его регулярные прогулки в метро.
      – Не уподобляйся московскому быдлу, – часто говаривала она, удивляя Нугзара своим закоренелым снобизмом.
      Сама Нора в любое время суток выглядела безукоризненно, хоть в вечернем туалете, хоть в пеньюаре. Вот и сейчас она сидела рядом с Нугзаром на переднем пассажирском сиденье в огненно-красном платье, помолодевшая после истории с Березкиным на полтора десятка лет, и вовсе смотрелась ослепительно. Она стряхивала пепел с длинной тонкой сигареты в карманную пепельницу с таким изяществом, что Нугзар не удержался от одобрительной улыбки.
      На заднем сиденье дремала черная собака, положив огромную тяжелую голову на широкие лапы. Нугзар время от времени бросал взгляд в зеркало заднего вида, любуясь Тьмой. И каждый раз она сразу же открывала свои дымчато-серые глаза и внимательно смотрела на хозяина, едва заметно виляя хвостом.
      Невесть откуда взявшийся нахал – черный джип «БМВ Х5» – вильнул прямо перед капотом их машины и обогнал на приличной скорости. Нугзар выругался, ударил по тормозам, пропуская «ха-пятый». Через десяток метров тот затормозил у тротуара, а через секунду, догнав, уже ехал рядом. За рулем дорогого джипа сидел рыжий худосочный наглец из тех папенькиных сынков, которым судьба приносит все мыслимые блага на блюдечке с голубой каемочкой. Уже одно это может взбесить кого угодно. Нугзар высунул левую руку в открытое окно и сделал резкое движение ладонью, будто стряхивал с нее в сторону наглеца невидимые капли воды.
      Черный джип паренька мотнуло в сторону, он пошел юзом по совершенно сухой дороге, вызывая проклятия водителей, немилосердно жавших на клаксоны и тормоза. То ли водитель был классный, то ли просто повезло, но ему удалось справиться с управлением, а «чероки» Нугзара, проехав еще несколько сот метров, мягко подкатил к тротуару…
      Нугзар остановился напротив дверей магического салона Норы, заглушил двигатель и с довольным видом посмотрел на нее.
      – Почему ты отпустил этих сопляков? – рассеянно спросила она, поправляя и без того идеально уложенные волосы и наблюдая в зеркале заднего вида созданный Нугзаром на дороге хаос.
      – Сам не знаю, – удивленно произнес Нугзар, – отпустил, и все… А ты хотела вот так?
      Он снова резко повел кистью руки в сторону проезжавшей мимо «Волги», и та врезалась в мачту городского освещения. Было видно, что водитель очень сильно ударился теменем о лобовое стекло, а пожилая пассажирка кричит и плачет, сжимая окровавленную голову руками. На лицах у Нугзара и Норы появилось выражение полнейшего счастья, и даже собака на заднем сиденье, казалось, тоже заулыбалась, энергично помахивая хвостом.
      – Баловник, – рассмеялась Нора, показав великолепные, белые, как у младенца, зубы.
      – Люблю помогать людям, – сказал он, сохраняя серьезное выражение лица, – взять хоть профессора Березкина. Неплохая получилась из него энергетическая таблетка… Ладно, успехов тебе на магическом фронте!
      Нора привычно поцеловала Нугзара в щеку и вышла из машины, направляясь к своему салону. Он посмотрел вслед. Да, Нора выглядела очень хорошо, великолепно – ослепительно красивая высокая блондинка в красном платье. Валькирия… Нугзар запустил двигатель и мягко тронулся с места.
 
      Хотя Дима справился с опасной ситуацией на дороге, ему стало не по себе, и он решил остановиться на некоторое время, чтобы взять себя в руки. Проехав несколько десятков метров, затормозил у тротуара, вытер вспотевший лоб рукавом и поморщился: ссадина на лбу – память о подземелье – дала о себе знать ноющей болью.
      – И как это в нас никто не врезался? Видели, как меня долбануло, причем на ровном месте? – спросил Дима удивленно. – А тот мужик на «Волге»! Как его на столб бросило!
      – Денек сегодня какой-то паранормальный… – вздохнула Лена. – О, смотрите, может, нам сюда?
      Лена высунула руку из окна джипа и показала жестом гида – всей ладонью – на большую вывеску над роскошным гранитным подъездом: «Салон магии Норы Кибельской». Как раз в этот момент в двери салона входила высокая длинноногая блондинка в дорогом красном платье.
      – Фигня вся эта салонная магия, – презрительно фыркнула Катя, – в Москве одни шарлатаны собрались, а не маги. Настоящие ведьмы людей сторонятся, живут вдали от больших городов…
      – Семиглазка у нас крупный специалист по магии, – хохотнул Шухрат. – Когда поедем к настоящей ведьме Шпилю мозги вправлять?
      – Да кончай ты ржать, как баран! – Дима был совсем не расположен к шуткам. – Дело серьезное…
      Катя была уверена, что дело гораздо серьезнее, чем кажется Диме, но ничего не стала говорить. Она почему-то боялась признаться ему, что действительно имеет к магии самое прямое отношение.
 
      Станица Шапсугская затерялась в горах, отгородилась от остального мира быстрой горной речкой, а на самом ее краю стоял небольшой беленый дом Натальи Семиглазовой. Ее дом отличался от остальных не только тем, что был на отшибе, но и внешним видом напоминал старика, по недоразумению затесавшегося в компанию молодаек.
      Все дома в станице были светлыми, с чисто вымытыми окнами, а в каждом палисаднике буйствовали краски – каких только растений и цветов не было! Хозяйки соревновались между собой и следили за своими клумбами вдохновенно и трепетно, ревниво примечая малейшие изменения в палисадниках у соседок. Огороды у станичников щетинились кукурузными стеблями, с ними спорили в росте долговязые подсолнухи; розовые помидоры, желтые перцы, фиолетовые баклажаны и оранжевые тыквы выглядывали из зелени грядок и радовали глаз своим изобилием.
      А в Натальином доме всегда были наглухо закрыты ставни, кровля покрылась густым зеленым мхом, в палисаднике не росло ничего, кроме лебеды, только куст шиповника возле калитки смягчал картину запустения своими розовыми бутонами. И если в домах станичников мычали коровы, визжали поросята, кудахтали куры, то у Натальи всей живности было только два больших черных кота, один с пронзительно-желтыми, а второй с изумрудно-зелеными глазами.
      На котов этих не лаяла ни одна собака, а местные жители крестились и плевались, когда те переходили дорогу, станичники боялись этих котов не меньше, чем самой Натальи, и даже говорили, что она посылает их в станицу в качестве соглядатаев и смотрит их глазами. Сторонились станичники Натальи и больше всего боялись, как бы не явилась она незваной на свадьбу, ведь всем известно – верная примета – тогда счастья молодым ни за что не дождаться. Потому и приглашали ее в числе первых, но она и не приходила никогда. А услугами ее пользовались только самые забубённые – кому жизни нет от мужа-пьяницы, влюбленные до смерти девки или у кого хозяин на сторону своротился и норовит детей бросить.
      Жизнь ведьмы нелегка и одинока, полна событий, требует самоотречения и постоянного стремления к совершенству, потому что нельзя останавливаться: как только ведьма перестает узнавать что-то новое, она должна умереть.
      Во все времена люди думали, что знать будущее, видеть зло и добро – великое благо. Дескать, если можешь остеречься сам, предупредить других о грозящей опасности, то и судьба сдается и предлагает тебе еще один шанс, чтобы поступить правильно.
      Неправда. Очень тяжело нести эту ношу, этот дар давит сильнее самого тяжелого камня, не дает тебе вздохнуть свободно, как самый горький дым. И ты становишься рабом своего дара. Безропотным рабом, почти довольным своим рабством.
      Если бы обыкновенные люди знали, как они счастливы от своего неведения! Если бы смертные не пытались настырно заглянуть в грядущее, все было бы проще и правильней, а значит – лучше. И не нужны были бы такие отщепенцы, обреченные владеть тайными знаниями.
      Наталья твердо знала, что все мы игрушки в руках Его Величества Случая, который вовсе не случаен, а подчинен строгой закономерности, постичь которую полностью не может никто, кроме Творца. Можно сказать: мол, судьба такая, но фиксированной судьбы не бывает, она имеет несколько вариантов. И только мы сами выбираем сценарий, по которому складывается наша жизнь. Сколько раз каждый человек восклицал с досадой: «Эх, если бы тогда я не опоздал (не пришел, не сделал, не женился), то все было бы по-другому!» И это правда.
      Судьба подобна дороге с множеством поворотов и перекрестков, и каждый сам выбирает направление, а после пожинает плоды своего выбора. Люди все разные, одни не обладают никакими сверхъестественными способностями, другие открывают их в себе или получают по наследству от предков…
      Наталья залезла по приставной лестнице на чердак, где большими пучками висели под стрехой всевозможные травы, придирчиво выбрала все необходимое для гадания и вернулась в горницу. Навстречу ей, выгнув спины, вышли коты, посверкивая в полутьме горящими глазами.
      Сложив травы в таз, Наталья поставила его на стол рядом с большим зеркалом и зажгла свечу. Свечой подпалила пучок, и сразу повалил густой серый дым, растекаясь под низким потолком. Коты недовольно фыркнули, спрыгнули на пол, затаившись под лавкой. Наталья села напротив зеркала и начала говорить: сначала тихо, а потом все громче:
 
Чистым пламенем запались,
Черным дымом задымись,
В зеркале отразись,
В отражении появись!
Расскажи, сон-трава, про мой сон,
Покажи то, что мне знать дано…
 
      Голос у Натальи был высокий и красивый. Прочитав заговор, она наклонилась к зеркалу и внимательно вгляделась сквозь клубы дыма в серебристое стекло. Отражение дрогнуло, и поверхность зеркала как будто пошла рябью. Наталья озабоченно провела руками над зеркальным полотном, словно выравнивая его. Оно вновь застыло, и вдруг из дымного Зазеркалья выскочила громадная собака. Ее ощеренная пасть с огромными клыками оказалась в нескольких сантиметрах от лица гадалки: черную тварь отделяло от нее только зеркальное стекло. И сразу же зашипели под лавкой коты. Собака исчезла.
      Проведя по зеркалу рукой, Наталья продолжала вглядываться в серебристую даль. В ней, словно фотография в раме, проступило лицо ее дочери Кати. Но – странное дело – на лице не было глаз! К чему бы это?
      Подняв ведро с водой, ведьма залила дымящуюся в тазу траву, бросила туда свечу и положила зеркало вниз стеклом, отнесла таз в угол, села на стул и задумалась. Потом резко вскочила, распахнула дверцы шкафа и вынула дорожную сумку. Раздался робкий стук в дверь.
      – Не заперто, входи, Кондратьевна! – крикнула Наталья.
      Дверь отворилась, и на пороге возникла крепкая, как зимнее яблочко, румяная старушка.
      – Что это, Натальюшка, у тебя дымно так? Чисто пожар! – всплеснула Кондратьевна короткими пухлыми ручками.
      – Хорошо, что сама пришла. А то я к тебе бежать собралась… – обрадовалась Наталья.
      – Случилось чего? – В голосе Кондратьевны слышалось неподдельное волнение, и смотрела она восхищенно-подобострастно, готовая кинуться на подмогу по первому зову.
      Наталья махнула рукой и, не глядя, побросала кое-какие вещички в сумку.
      – Ехать мне в Москву надо поскорее – дочку спасать, не то беда будет!
      Кондратьевна удивленно вытаращила глаза.
      – Как же так, – запричитала старушка, – ты ж ее с таким заклятием в Москву проводила, оберег на все времена…
      – Кто-то посильней меня к ней руки тянет, – вздохнула Наталья, – ты уж присмотри тут за моим хозяйством, котов корми… Я не знаю, насколько уеду. Вот тебе денежка на фураж. Спасибо тебе, соседка! Одна ты меня не боишься…
      – Да ты что, Натальюшка! – Кондратьевне так редко приходилось слышать от соседки доброе слово, что она встрепенулась. – Да как ты порчу смертную с меня сняла, я за тебя хоть в огонь, хоть в воду! Ты погодила бы маленько, я тебе в дорогу хоть картошечки отварю, огурчиков положу малосольных…
      – Некогда, Кондратьевна, все, побежала я на станцию. Ключи под порожком!
      И выбежала из дома, забыв даже причесаться. С сосредоточенным видом быстро шла по станице, не глядя по сторонам. Женщины возле магазина, увидев ее, прыснули в стороны, как стайка заполошных кур.
      Наталья хмыкнула, заметив, что кое-кто из них торопливо перекрестился. До слуха долетело выпущенное, как камень в спину, слово – ведьма…
 
      Нора ни при каких обстоятельствах никогда не опаздывала на работу, вот и сегодня пришла за пятнадцать минут до начала приема, с независимым видом прошла мимо уже собравшихся клиенток, которые, впрочем, ее даже не заметили, потому что она мимоходом отвела им глаза. Приветливо кивнув толстоморденькой секретарше Лере, Нора переоделась в широкое черное платье, напоминающее балахон, и, расположившись на диване в уютной, светлой комнатке, выпила чашку кофе, которая уже стояла на столике приготовленная так, как она любила – кофе, сливки и никакого сахара. Комнатка эта служила ей местом отдыха, отсюда можно было попасть одновременно и в приемный покой, и в магический кабинет.
      Через минуту Нора заняла свое место за рабочим столом, застеленным черной тканью, и настроилась на общение с клиентами.
      Все убранство магической комнаты было тщательно продумано. Нора обустроила кабинет с оглядкой на вкусы толпы. Для нее такой интерьер не имел особого смысла, но впечатлял несведущего в этих делах человека – со стен на посетителя смотрели жуткие черные маски, подсвеченные снизу зыбким пламенем тусклых лампад. На низких столах стояли блюда с устрашающе толстыми иглами; в прозрачной дымчато-серой чаше горкой были насыпаны костяные руны; на краю стола лежали необыкновенные карты, изготовленные из толстой кожи. А посреди круглой столешницы, среди зажженных свечей, располагался большой хрустальный шар на резной подставке красного дерева. Единственной современной вещью на столе был черный пульт переговорного устройства. Вздохнув, Нора нажала на кнопку вызова.
      – Давай проси, – властно приказала она расторопной секретарше, которая дрожала перед ней и боялась как огня и, если бы не баснословно высокая зарплата, никогда добровольно не приблизилась бы к этой странной женщине.
 
      Диггер Женя, который в свое время и привел в клуб Диму Сидоркина, уже давно не спускался в свое подземное царство-государство, потому что супруга была против этого увлечения, а он привык уступать. Самого Женю постоянно дергали ребята-диггеры, приставая с предложениями, за которые еще несколько месяцев назад он бы ухватился обеими руками. Свои отказы он объяснял по-разному, чаще всего ссылаясь на болезнь жены. И ему даже не пришлось ничего придумывать: она и в самом деле стала прихварывать все чаще и чаше и даже обратилась к какой-то колдунье за помощью. Лечение стоило дорого, поэтому Женя старался подработать, где только возможно. Жену он очень любил, каждый день старался порадовать, чем мог, хоть грошовым букетиком ландышей или васильков, в зависимости от сезона.
      Как раз накануне ее дня рождения, когда Женя остался без копейки в кармане, а подарок надо было купить во что бы то ни стало, ему позвонили из какого-то магического салона. Девушка с приятным голосом представилась как Лера и предложила кучу баксов за сопровождение какого-то толстосума по имени Вадим Михалыч, которому приспичило прогуляться по подземной Москве. Богатенький Буратино подвернулся весьма кстати. Женя сразу согласился. Как говорится, любой каприз за ваши деньги. Пятьсот долларов за каждый час экскурсии показались отличной платой, способной решить его финансовые проблемы.
      Женя встретился с Вадимом Михалычем в салоне Норы Кибельской, как оказалось, хорошо знавшей его жену. Переговорив с довольно неприятным бизнесменом, который чувствовал себя хозяином жизни, разговаривал снисходительно и властно, Женя уяснил себе желания любителя приключений и успокоился окончательно: мужичок был непуганый, и стало ясно, что путешествие по обыкновенному коллектору наверняка вызовет у него бурю эмоций.
      Женя поклялся себе, что в отместку за барский тон обязательно проведет бизнесмена под ржавым шлюзом, которым диггеры любили пугать чайников. Им объясняли, что шлюз закрывается всегда неожиданно, а неудачника, попавшего под него в этот момент, перерубает пополам, как гильотиной. Впечатлений бизнесмену хватит надолго, и у него появится возможность прихвастнуть перед дамами своими диггерскими подвигами.
      Подготовив снаряжение, они забросились через люк в районе Покровских Ворот. Женя объяснил Вадиму Михайловичу, что все самое увлекательное и достойное внимания находится в пределах Садового кольца, так как на окраинах сплошняком идут новоделы, а интереснее всего бродить по историческим местам. Но на этот раз все пошло совсем не так, как представлял себе Женя. С самого начала их преследовали мелкие неудачи в виде то и дело гаснувших фонарей, а потом и вовсе возник какой-то низкий гул, который не стихал по мере их продвижения по темным тоннелям. Звук этот подействовал на бизнесмена неожиданно сильно: тот струсил так, что было заметно, как он дрожит.
      «И на фига полез в темноту, раз такой хлипкий?» – с досадой подумал Женя.
      Прошли немного вперед: тут фонарь у Вадима начал снова помигивать. Женя уже вошел в роль Хичкока и трагическим шепотом заметил, что это не к добру. Вадим заволновался и предложил повернуть назад.
      – Ну ладно, – с деланым разочарованием согласился Женя, – дойдем до того поворота и будем искать открытый люк.
      – Искать? – ужаснулся Вадим. – Почему искать?
      – Если хотите, можем вернуться обратно, – покладисто предложил Женя, – но тогда придется пройти под гильотиной. – И он рассказал, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, историю кровавого шлюза.
      – Хорошо, – покорно проблеял Вадим, – давайте искать люк.
      И вдруг у них за спиной раздался оглушительный рев. Женя увидел в свете фонаря совершенно белую физиономию вопившего от страха Вадима: голоса его не было слышно. Он показывал рукой в глубь туннеля. Нечто ужасное приближалось к ним из темноты подземелья. Женя попробовал бежать, но ноги словно приросли к полу, и сначала он стал свидетелем мучительной смерти Вадима Михайловича, а потом пришел черед умереть ему самому…
 
      Черный джип «БМВ Х5» на огромной скорости подкатил к особняку Сидоркиных и застыл с пронзительным визгом тормозов у кованых въездных ворот. Жилище Сидоркиных отличалось от большинства домов на Рублевке, как барышня-дворянка от разодетых в пух и прах купчих. Большой двухэтажный дом был стилизован под боярские палаты семнадцатого века и выкрашен в благородный белый цвет. Его высокие, с мелким переплетом окна имели полукруглое завершение, крыльцо тоже было выдержано в древнерусском стиле, но соединено с пандусом, по которому можно было подъехать на солидном автомобиле к самым дверям особняка – дубовым, высотой в три метра и снабженным длинными бронзовыми ручками в виде кадукеев.
      Дима опаздывал уже минут на пятнадцать. Схватив рюкзак с диггерским снаряжением, он бегом пересек широкий, мощенный красной плиткой двор, не снижая скорости, взбежал на пандус, с трудом открыл тяжелую парадную дверь и едва не столкнулся на входе с дворецким – Алексей Сеичем, как привыкли называть его домашние. Торопливо извинившись, Дима попросил его озаботиться «ха-пятым», швырнул сумку в угол холла и, прыгая через две ступеньки, спустился по лестнице в подвал, где у Сидоркиных был оборудован отличный спортзал и где его дожидался отец. Занятия кэндо были его навязчивой идеей: он надеялся, что японский бой на мечах поможет сыну в умении концентрировать внимание и заранее просчитывать свои действия.
      В спешке натянув на себя черные латы и пристроив шлем прямо на испачканную грязью физиономию, Дима выбежал на татами… И вдруг прямо перед его лицом мелькнул деревянный меч. Он даже не успел отпрянуть и мог бы получить серьезные повреждения, если бы отец действительно хотел его ударить.
      – Нападай! – крикнул отец.
      Дима неловко взмахнул мечом и пошел в атаку, но вся серия его ударов была легко отбита. Конечно, он находился не в лучшей форме после подземных приключений и поэтому чувствовал легкое раздражение от своей неловкости. Тут Сидоркин-старший снова перешел в нападение, и сын едва успевал парировать сыпавшиеся градом удары, а последний и вовсе пропустил. Отец остановил бой и снял с лица шлем. Дима последовал его примеру, и Родион с неудовольствием отметил и ссадину на лбу, и размазанные по лицу сына потеки грязи.
      – Ты опять не можешь сосредоточиться на бое! – недовольно сказал отец. – А если бы тебе пришлось противостоять настоящему клинку? О чем ты сейчас вообще думаешь?
      – Об экзаменах… – ответил Дима, сознавая, что вранье, как всегда, плохо ему удается.
      Отец и сын были очень похожи друг на друга: оба с глазами цвета серого нефрита, оба очень высокие и поджарые, темно-рыжие. Только старший Сидоркин носил короткую аккуратную прическу, а у Димы волосы были длинные, до плеч. А еще их объединяло одинаково упрямое выражение лица.
      – Ничего подобного! Это отговорка, – возразил Родион. – Ты не хотел выиграть и даже не воспользовался тем, что ты левша! А главное, тебе по жизни ничего не надо, вот что меня беспокоит. Ты меня слушаешь или ворон считаешь?
      – Папа, у меня к тебе серьезный разговор! – глядя отцу в глаза, сказал Дима.
      Ему давно хотелось поговорить с ним о наболевшем, но тот посмотрел на часы и сказал:
      – Не сейчас, у меня весь день расписан. Потом…
      Дима с досадой бросил деревянный меч на татами и направился к выходу.
      – Хорошо, говори, в чем дело, только быстро… – остановил его Родион, который все время укорял себя за то, что в этой сумасшедшей гонке по имени бизнес не успевает уделить сыну внимание.
      – Папа, извини, но я не хочу жениться на Лене Апулевич, – сказал Дима. – Мы с ней абсолютно разные люди.
      – И очень хорошо, что разные, – заметил Родион, освобождаясь от лат и аккуратно укладывая их в специальный футляр, – женишься – так остепенишься. А то ползаете под землей, как кроты. Не нравится мне это твое увлечение.
      Родиону действительно не нравилось, что Дима вступил в диггерский клуб, да еще и притащил туда своих друзей из университета. Под землей может случиться все что угодно – обвал, например. Вон сейчас в Москве проваливаются целые куски поверхности, подмытые грунтовыми водами или из-за неисправных коммуникаций. А можно и заблудиться, с Димиными способностями искать и находить приключения этот вариант нельзя отнести к разряду невероятных.
      Сам Сидоркин-старший панически боялся темноты, подвалов и даже обычных деревенских погребов, пережив несколько неприятных часов в захлопнувшемся подполе у бабушки в доме, где он проводил каникулы. Он был так напуган, что даже не кричал, а наверху взрослые сходили с ума, разыскивая маленького Родиона. И после того как он нашелся, фельдшерица отпаивала бабушку валерьянкой и даже сделала ей какой-то укол. Да и сейчас, будучи успешным и солидным человеком, Родион Петрович так и не избавился от своей фобии, хотя никому в этом не признавался.