Малышкина и Карлос. Магические врата

      Когда Грызлов доверчиво протянул к девочке передние лапки, та удивленно ойкнула. Это были не лапки, а маленькие ручки с гладкими черными ладошками. Миниатюрные пальчики маскировала растущая сверху густая шерстка, на безымянном пальце виднелась небольшая ранка.
      Алиса осторожно обхватила песика поперек живота, прижала к груди и понесла к выходу. Когда они дошли до того места, где висела странная ткань, Грызлов спросил:
      – А как ты ухитрилась раздвинуть магический занавес? Это ведь не каждому дано, значит, у тебя есть Сила…
      – Это был магический занавес? – удивилась Алиса, продвигаясь к выходу. – Не знаю, просто очень захотелось пройти.
      Навстречу ей по темному коридору, опираясь одной рукой о стену, медленно шагала встревоженная Юля.
      – Ой, Алиска! Как же ты меня напугала… Куда ты делась? Ты просто пропала, я ищу тебя, ищу! Ой, кто это? Какой хорошенький! Заблудился, да?
      – Это, Юль, Разлай… м-м-м… Грызлов…
      Юля расхохоталась.
      – Он что, тебе фамилию сообщил?
      – Почему бы нет, что здесь такого? – недовольно проворчал Грызлов.
      – Ай, – вскрикнула Юля, – он разговаривает!
      – Не он, а Разлай Макдональдович, – уточнил домовой.
      – Макдональдович? – ахнула потрясенная Юля.
      – И учтите, мое отчество не имеет ничего общего с американскими котлетами из одноименного заведения! Я происхожу из старинного шотландского рода, моя бабка у самого Брюса служила рухлядницей!
      Юля от удивления потеряла дар речи. Где-то в районе солнечного сплетения зашевелилось неприятное чувство страха и… Точно сформулировать свои опасения ей не удалось, но ничего хорошего здесь ожидать не приходилось.
      – Надо ему ранку зеленкой обработать, – встревоженно сказала Алиса. – Воспалится еще…
      – Здесь зеленка не поможет! – трагически возвысил голос Грызлов. – Тут вот в чем дело…
      Из его объяснений стало понятно, что жуткие эти твари, на него напавшие, и не коты вовсе, а мертверы. В мертверов превращаются после смерти люди, которые пользовались черной магией, наводили порчу на себе подобных и сознательно служили Злу. Вот и облик у них соответствующий – выглядят как дохлые, полуразложившиеся коты. Особенно они не любят собак, подростков и музыку в стиле рэп. Но самое страшное: раз Грызлова укусил мертвер, то грозит ему превращение в такого вот мерзкого вампира.
      – Знаю, что надо делать! – закричала Алиса. – Надо отнести его к бабе Ванде!
      Грызлов изо всех сил закивал:
      – Знаю такую ведьму, слышал, что сильная она и знаменитая.
      – Ну так пойдемте к ней! – крикнула Алиса, и компания почти бегом отправилась к бабе Ванде.
      Разлай Макдональдович был тяжеленький, и девочки договорились нести его по очереди.
      – Я вообще-то к кошкам хорошо отношусь, – продолжал вещать по дороге Грызлов. – Кошка домовому первый друг. Когда, например, в новую квартиру переезжаешь, надо первой кошку пустить, а еще сказать: домовой, домовой, вот тебе мохнатый зверь на богатый двор! И тогда жизнь хорошая в новом доме обеспечена. Особенно я скоттиш-фолдов уважаю, ну, кошек шотландских вислоухих. Эх, есть о чем с ними поговорить… А мертверы, брр. – Домового передернуло. – Твари они и в Африке твари.
      До бабы Ванды спасатели добрались достаточно быстро, но запыхались все, даже домовой. Алиса хотела нажать кнопку звонка, однако дверь распахнулась сама, как по щучьему велению, и… девочки застыли в немом изумлении. На пороге стоял Швыров!
      Кумир толпы! Идол фанатов рэпа! Вот он, здесь, на расстоянии вытянутой руки! И выглядит как самый обыкновенный человек и одновременно почти так же, как на рекламном плакате: простое курносое лицо, синие, как будто удивленные глаза, короткие соломенного цвета волосы и слегка оттопыренные уши. Красавцем его назвать трудно, а в сумме очень симпатичный молодой человек двадцати трех лет от роду.
      – Вам кого, дамы? – довольно неприветливо спросил он, переводя взгляд с одной подруги на другую.
      По нему было видно, что он принял девочек за поклонниц, и особой радости это ему не доставило. Первой пришла в себя Алиса.
      – Нам бабу Ванду, – громко сказала она, злясь на себя за невольное смущение.
      – Вам назначено?
      – Нет, – вмешался Грызлов, – но нам очень срочно, все равно как с острой болью!
      Алиса отметила про себя, что Швыр совершенно не был удивлен тем, что черный скотч-терьер заговорил человеческим голосом. Впечатление было такое, будто он только и делал, что разговаривал в свободное от концертов время с черными скотч-терьерами.
      – Понял, не дурак, – ответствовал рэпер и крикнул, обернувшись назад: – Тетечка! К тебе пришли!
      – Кто это там? – послышался из глубины квартиры голос бабы Ванды.
      – Это я, баба Ванда, Алиса Малышкина!
      – Хорошо, хорошо. Вот я здесь. Что стряслось? – Баба Ванда выплыла в коридор, поправляя невозможный платочек на голове.
      – Его укусили коты, эти, как их… мертверы! Помогите ему, прошу вас! – Алиса подняла Грызлова повыше, выставив вперед его укушенный палец.
      Разлай Макдональдович скорбно опустил голову и тяжело вздохнул.
      – Ага, ага… Вижу, – задумчиво покивала головой баба Ванда, – домовой во цвете лет, косит под скотч-терьера. Сейчас попробуем что-нибудь для него сделать. Неси его в кабинет.
      По коридору они прошествовали целой процессией. Впереди Ванда, за ней Алиса с Грызловым на вытянутых руках, потом Юля, которая все время спотыкалась на ровном месте, потому что постоянно оглядывалась на замыкавшего вереницу Швыра. Он всегда ей очень нравился.
      – Метни-ка болезного сюда, на стол. – Баба Ванда быстренько освободила место на столешнице, постелила чистую клеенку и уложила Грызлова на бок. – Ну-ка, давай, скидавай прикид! – сказала она командным тоном.
      – Зачем? – возмутился домовой. – Укус-то на пальце!
      – Делай, что тебе говорят, – рассердилась баба Ванда, – кто лучше знает, как надо, а? Ты или я?
      – Тогда пусть эти отвернутся!
      Алису некстати разобрал смех, и она закашлялась для вида, чтобы скрыть свою невоспитанность. Домовой, который стесняется девчонок! Ну и чудеса! Значит, он считает себя мальчиком? Мужчиной то есть!
      – Мы в коридор выйдем, Разлай Макдональдович… – как можно серьезней сказала Юля.
      Вылетев из комнаты, девчонки все-таки прыснули, надеясь, что домовой этого уже не слышит. А баба Ванда взяла в обе руки по горящей свече и стала водить вдоль тельца Грызлова, стараясь не опалить шерстку.
      – Выгоняю и выкликаю, как кошка боится собаки, как бумага боится огня, так и ты меня бойся, опалю, обожгу и выжгу! – Свечи оказались в опасной близости к нежным пальчикам Грызлова.
      – Эй, осторожней! – не выдержал тот, отдернув лапки.
      – Отвянь! – прикрикнула на него баба Ванда и нараспев произнесла: – Пошел прочь, мертвячий дух! Как правда, что солнце встает, так и правда, что домового яд не возьмет! Слово мое каменное, дело мое правильное! Язык. Ключ. Замок.
      Баба Ванда загасила свечи в миске с водой. Грызлов приподнял голову над столом и спросил слабым голосом:
      – Все?
      – На время это поможет, но только на время! Знаю я, чем укус вампира вылечить можно, знаю, где лежит это, да не добраться нам до нужного места…
      – Куда нам надо? – встрепенулся домовой. – Говори, баба Ванда!
      Ворожея объяснила, что добраться им нужно ни много ни мало до тайной комнаты Брюса в подземельях Сухаревки. По сведениям, которые передавались в роду Ванды от предка к потомку, выходило, что где-то там хранится перстень Гиппократа, при помощи которого Брюс лечил безнадежно больных и умирающих. Перстень этот и Грызлова запросто поставит на ноги, вернее, на лапы, да и ей самой в целительстве пригодится. А еще она не оставляла надежды найти Тайную книгу Брюса. Вот тогда бы она стала всем ведьмам ведьма! Но об этом она, самом собой, предпочла умолчать. Еще не пришло время раскрывать карты.
      – Ничего нет проще, – заявил Грызлов, – недалеко это, в подземельях под Садовым кольцом, бабушка меня еще малюхоньким туда сколько раз водила! Помчались!
      – Ну нет, зачем гнать волну? – возразила Ванда. – Завтра с утра почапаем, уж больно по ночам нечисть активная!
      Кухня у бабы Ванды была самой что ни на есть современной. Ни горшков, ни ступок на ней не наблюдалось. Зато была микроволновка «Панасоник», громадный холодильник стального цвета, а на длинной столешнице теснились ростер, тостер, соковыжималка и миксер. Кафельная плитка была нежно-розового цвета, а безукоризненно чистые и выглаженные полотенчики – голубого. Возле раковины висел на крючке кокетливый фартучек с оборками.
      – Поставь чайник, Мишенька, – обернулась баба Ванда к Швырову.
      Тот проворно налил воды из фильтра и нажал кнопочку на пластмассовом чайнике. Юля пихнула Алису локтем и тихонько прошептала ей на ухо:
      – Мишенька… Подумать только…
      – Садитесь, – радушно сказала баба Ванда, – сейчас я вас чаем с ватрушками напою.
      Грызлов заметно оживился и сообщил, что без ватрушек ему жизнь не мила, потому что он, дескать, на них вырос. Будто бы его бабушка пекла потрясающие ватрушки, за которыми домовые выстраивались в очередь от Лефортова до Разгуляя, где находилась ее резиденция.
      – А разве домовые едят ватрушки? – удивилась Алиса.
      Грызлов рассмеялся и замахал на нее здоровой рукой.
      – Конечно, едят! И молоком запивают! – произнес он своим приятным баритоном. – Эх, кабы мне сейчас стаканчик молока пропустить… Для поправки здоровья.
      – Легко, – сказала баба Ванда, вытаскивая из холодильника пакет молока с похожей на волшебницу старушкой на боку, – угощайся на здоровье.
      Баба Ванда плеснула молока в пузатый серебряный стакан, по краю которого вязью шла надпись «Его и монаси приемлютъ», и поднесла его домовому. Тот отхлебнул из стаканчика, поцокал языком:
      – Свежее. Знатно… Зело борзо!
      Швыров тем временем подливал девочкам чаю, а баба Ванда выглядела бы обыкновенной тетушкой, если бы на ее носу не сидели необыкновенные синие очки…
      Карлос стоял в центре воронки, наблюдая за нечистью, которая медленно кружила вокруг него против часовой стрелки. Нападать они перестали, но уюта это не прибавило. Мортпаззлы сложились в огромную акулью пасть несколькими рядами острых, как вилы, зубов. Мертверы держались особняком, а йерубы храпели на все подземелье, вольготно раскинувшись в живописных позах прямо на дне воронки.
      За свои тридцать два года Карлос впервые попал в такое безвыходное положение. Он с грустью признался сам себе, что вряд ли ему удастся выбраться отсюда без посторонней помощи. Только от кого этой помощи ждать? Ни одно из экстренных средств магической связи не работало в этом гиблом месте. Он уже пробовал двигаться в обратном направлении, но ничего не получилось– слишком силен был крутящий момент времени. Долго сопротивляться не было сил.
      Карлос расслабился, погрузился в атмосферу воронки, как в черный вязкий кисель, и медленно поплыл по кругу вместе с другими узниками Кокона Велиара. «Лучше включить голову, чем тратить силы напрасно… Думай! – приказал он себе, – думай, не бывает безвыходных ситуаций!»
      Карлос попытался припомнить курс демонологии. Как жаль, что он пропускал занятия… Велиар, сподвижник Сатаны, адский лгун, толкающий людей на путь вранья и обмана, сын Ваала, демона вероломства, великого герцога ада. Да, сила их велика, но не бесконечна… И тут он вспомнил заклинание против демонов. Карлос вскочил и громко, стараясь не пропустить ни одного звука, произнес.
      – Гутц! Алегемос! Карабша, гултай юхала! Саган! Небазгин!
      Стенки воронки дрогнули, ее бег замедлился на несколько секунд, но вскоре кокон закружился с прежней силой. Карлос прикусил губу. Справившись с разочарованием, он попробовал еще раз. Воронка угрожающе загудела, у ее края на короткое мгновение появились синие искры, похожие на электрические. Нечисть пришла в движение. Мертверы разом зашипели, открыв зловонные пасти. За вампиров отвечает демон Сабнак, он ведает гниением трупов и следит, чтобы вампиры не разложились окончательно. Брр! Какая гадость! Сколько же их тут набилось?
      Перед глазами Карлоса бегущей строкой пронеслись строчки из магических учебников и пособий. Не думал он, что первое, с чем столкнется в прошлом, окажется порождением демонических сил. Удивительно, но мир темных сил тоже стремится к иерархии и порядку.
      Есть и главный архитектор, и хлебопек, и главный врач – демон Уфир, а еще Нибрас, отвечающий за развлечения, и Дантаман, подбивающий людей на злые поступки, и сотни, тысячи других демонов.
      Но и они были бы бессильны против Силы Времени, которое вращает назад воронку Велиара…
 
      В квартире Малышкиных бушевала гроза. Корделия, по своему обыкновению, обвиняла мужа во всех своих и чужих несчастьях. Она так разошлась, что спокойный по природе Владимир Владимирович даже прикрикнул на жену:
      – Зачем ты Алису ударила, а? Кто тебе позволил распускать руки?
      Корделия опешила от неожиданности. За семнадцать лет брака это был первый случай, когда Малышкин оказал сопротивление. Она с видом оскорбленной невинности прошествовала в ванную, чтобы перевязать голову полотенцем. Это должно было означать, что у нее зверски болит голова и она нуждается в сочувствии. При этом телезвезда не забыла попудриться, чтобы выглядеть бледнее обычного, а значит, и несчастней.
      – О-о-о, – стонала Корделия, выходя из ванной, – за что мне такое наказание? Я стараюсь для всех, разрываюсь на части, лишь бы вам было лучше! И что я получаю? Одну только черную неблагодарность! Мало того что ты меня не любишь! Теперь еще и дочь из дома сбежала! Какая же я несчастная! – Она без сил рухнула на диван.
      – Корочка! – Встревоженный Малышкин присел рядом с женой. – Я тебя очень люблю, очень!
      В голове у Владимира мелькнуло, что, пожалуй, сейчас он любит ее куда меньше прежнего. Память услужливо подсунула ему образ Ниночки Водорябовой, и Малышкин с усилием отогнал видение.
      Корделия с трагическим выражением лица возлежала на диване и демонстративно молчала. На самом деле она очень волновалась за Алису, было стыдно и досадно, что распустила руки, но признать это даже перед близким человеком было совершенно невозможно.
      – Ну и что мы теперь станем делать? – спросила Корделия возмущенно. – В милицию звонить? – Конечно, охотней всего она бы сейчас обратилась к ясновидящей Ванде, но слишком хорошо знала, что та не станет с ней церемониться и обязательно отругает за что-нибудь. – Вот дрянь девчонка! Где ее ветер носит, кто мне ответит?!
      – Не переживай так, я Юле звонил, ее тоже дома нет, значит, они вместе. – Малышкин подвинулся еще ближе и осторожно погладил полотенце на голове жены.
      – Ну слава богу! – саркастично улыбнулась Корделия. – Это, конечно, полностью меняет дело!
      И она обиженно отвернулась от мужа.
      – Нам скоро выезжать, сейчас машина придет за нами со студии, а ты еще не готова… – примирительно сказал Малышкин.
      Корделия встрепенулась, резво спрыгнула с дивана и бросилась в спальню, к своему любимому трюмо.
      – Позвони в милицию! – крикнула она громко, глядя в зеркало и машинально накладывая макияж на лицо.
      – Я лучше полковнику Ягодкину позвоню, помнишь, я у него интервью брал, – возразил Владимир.
      Через десять минут Корделия была готова к выходу– сказывался недюжинный опыт. Ее окружал запах модных духов.
      – Что сказал твой хваленый полковник?
      – Надо подождать. Заявление все равно не примут пока. Рано…
      – Какое безобразие! – нахмурилась Корделия. – Никакого порядка в стране!
      Микроавтобус уже ждал у подъезда. Сотрудники телецентра за стеклами окон приветственно махали руками. Малышкин привычным движением открыл дверь на салазках, и Корделия опустилась на свободное сиденье, величественно кивнув коллегам, как герцогиня Уэльская. Надо заметить, что Владимира Владимировича сослуживцы встретили более радушными улыбками, чем его супругу.
      Когда микроавтобус подъезжал к повороту на проспект Мира, Малышкин увидел Алису, которая выходила со Сретенки на Садовое кольцо вместе с Юлей, высоким парнем и старушкой в больших синих очках. На руках у Алисы была черная собака, а парень в желтой бейсболке беспечно помахивал короткой палкой.
      – Корочка, смотри! – радостно воскликнул Малышкин. – Вон Алиса!
      Корделия нервно повернулась в его сторону:
      – Где?
      – Да вон же, слева, на той стороне кольца! Надо остановить машину! – Малышкин так разволновался, что задрожали руки.
      – Опоздаем на эфир! – одернула Корделия. – Наверное, домой идет. Слава богу, что жива и здорова.
 
      Было позднее утро, но профессор Серебряков все еще спал на своем старинном диване под клетчатым шотландским пледом. Накануне ночью он лег очень поздно, поскольку раскопал в Интернете такую отличную статью про друидов, что не смог оторваться, пока не дочитал до конца. Теперь ему снилось, что он читает студентам лекцию о принципах управления атмосферными явлениями, которые широко применялись друидами для улучшения видов на урожай или перевода погоды в режим серого ненастья, то есть магического сумрака, или для психического давления на противников.
      И вот когда он во всеуслышание объявил, что, с одной стороны, вокруг друидов накопилось столько легенд и сказок, что практически невозможно отделить вымысел от фактов и научных данных, но, с другой стороны, легенды, как и предрассудки, – это обломки древней правды и они всегда имеют под собой более чем твердое основание… Именно в этот момент его разбудил телефонный звонок.
      – Слушаю, – сказал профессор в трубку хрипловатым со сна голосом, – здравствуйте дорогая баба Ванда! Конечно! Интересует ли меня Брюс? Еще бы! В любое время дня и ночи готов бежать сломя голову куда угодно! Где? В сквере на Сухаревке? Когда? – Серебряков посмотрел на часы. – Буду через двадцать минут…
 
      Дело шло к полудню. Алиса, Юля, баба Ванда и Швыров уже больше получаса слонялись по скверику на Сухаревской площади, но профессор задерживался. Грызлов, со свойственной собакам и домовым непосредственностью, развалился прямо на зеленой траве газона. Он лежал на спине, закинув заднюю лапу на лапу, и покусывал крупными белыми зубами стебелек сорванного здесь же цветка.
      – Эх, – вздохнула баба Ванда, устраиваясь на лавочке, – красота-то здесь какая! Башня как лебедь белая плывет.
      Алиса и Юля завертели головами, оглядываясь вокруг, но ничего достойного внимания не увидели. Поэтому они с недоумением уставились друг на друга.
      – Да не видят они ничего! – пренебрежительно хмыкнул Грызлов. – Не доросли пока…
      Между тем было понятно, что у Швыра таких проблем не наблюдается. Он явно видел вместо проезжей части Садового кольца что-то высокое, потому что стоял, задрав голову в желтой бейсболке, и внимательно разглядывал нечто в пространстве перед собой.
      – Неужели и правда не видите? – спросил он девочек. – Вон белые картуши на красных стенах, два крыла и башня посередине. Похоже чем-то на высотку на площади Восстания.
      Грызлов потянул Алису за подол юбочки, и она нагнулась к нему.
      – Помнишь, как в подвале занавес магический руками развела? Делай так же!
      Объяснив Юле, что надо делать, Алиса крепко зажмурилась и захотела увидеть… Когда она открыла глаза, то ахнула от удивления – кругом расстилался совершенно другой пейзаж. Юля тоже смогла его разглядеть, правда чуть хуже, чем Алиса, ведь она это проделывала впервые.
      Садовое кольцо изменилось до неузнаваемости, никаких машин и асфальта не было в помине, каменные дома тоже исчезли. На их месте появились покрытые рощицами и кустами зеленые пригорки. Между ними бежали ручейки и речки с прозрачной чистой водой. Совсем недалеко раскинулась на холме живописная стрелецкая слобода с маленькими рублеными домами в окружении садов и огородов.
      Сухарева башня стояла на пересечении Садового кольца со Сретенкой. Вернее, не Садового кольца, а расположенного на его месте Скородома, земляного вала с остатками деревянной крепостной стены. В нижней части башни виднелись большие деревянные ворота, укрепленные коваными полосами железа, по обе стороны от ворот были видны караульни, выше были палаты, окруженные крытой галереей, над галереей словно парили большие часы. Все окна обрамлял белокаменный узор.
      – Очень красиво! – Алиса внимательно присмотрелась. – А что это за птицы, там, над башней?
      – Ты что? – Шныров удивленно уставился на Алису. – Какие птицы? Это же нечисть над башней вьется, приглядись получше, разуй глаза.
      Алиса и Юля напрягли зрение так, что прослезились.
      – Точно! – воскликнула Алиса, толкая Юлю в бок локтем. – Похоже на стаю прозрачных летучих мышей!
      – Ужас, – охотно согласилась Юля. – Я этих летучих мышей больше крыс боюсь. Крысы по крайней мере не летают и не спикируют тебе на голову, когда ты этого меньше всего ждешь!
      Все были так заняты разглядыванием башни, что не заметили, как к ним подошел профессор Серебряков. Он галантно раскланялся с девочками, пожал руку Шныру и отпустил комплимент ворожее:
      – Вы как всегда обворожительны, Ванда.
      Та зарделась от удовольствия:
      – Скажете тоже…
      Серебряков наклонился к Грызлову и попытался потрепать его по загривку, но тот отскочил в сторону и попросил без разрешения не нарушать его приватность. Серебряков замер на месте с открытым от удивления ртом. Пришлось Алисе пускаться в объяснения и рассказывать Серебрякову историю Грызлова, после чего профессор почтительно пожал домовому здоровую руку.
      – Э-э-э, простите, вы так похожи на скотч-терьера с портрета Якова Брюса, который висит у меня в кабинете… Это не случайность? Ах, это ваша прабабушка? Тем более приятно познакомиться…
      Грызлов вдруг запустил пальцы в густую черную шерсть на голове и принялся рвать на себе волосы, как трагический актер на сцене провинциального театра. При этом он похожим на рэп речитативом информировал присутствующих, что дни его сочтены и до прабабкиных лет ему дожить не суждено.
      – Что такое? – спросила его баба Ванда. – Откуда такая уверенность?
      Вместо ответа домовой показал ей на свой длинный, на вид совершенно кошачий хвост.
      – Пропадаю я! Процесс с хвоста пошел… – И он горько заплакал, размазывая по щекам слезы маленькими, покрытыми черной шерстью руками.

Глава 3

      В телестудии сегодня выдался особенно напряженный, суматошный и богатый событиями день. Редакторы, режиссеры и вся телевизионная братия сбились с ног, клавиатуры буквально дымились под летающими над ними пальцами корреспондентов. Репортеры чуть ли не одновременно брали по три интервью, причем в разных местах огромного мегаполиса. Короче, совершали информационные подвиги и творили чудеса профессионализма.
      Малышкин устал неимоверно. Вернувшись в телецентр, он без сил рухнул в свое вращающееся кресло и пустым взором уставился в монитор компьютера. На нем, лениво шевеля плавниками, плыли мимо едва заметного крючка разноцветные рыбки. Время от времени одна из них заглатывала наживку и пропадала с экрана.
      В эту минуту Малышкину больше всего на свете хотелось снять ботинки и выпить чашку хорошего чая, а не эту бурду из синтетических кофейных опилок, которой они угощались на студии. К тому же ему не нравилось то непривычное для него возбужденное, даже раздраженное состояние, в котором он по непонятной причине пребывал последнее время. А ведь он так гордился своей уравновешенностью и умением владеть собой.
      Малышкин откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и попытался расслабиться. Даже задремал, но ненадолго– кто-то ласково коснулся его запястья. Он вздрогнул и поднял веки: над ним, как две зеленые звездочки, сияли глаза Ниночки Водорябовой. Розовые губки ее расплылись в радостной улыбке.
      – Привет! – прощебетала она. – Отдыхаем?
      – Пытаюсь, – растирая лицо руками, ответил Малышкин. – Только не очень-то получается.
      – Хочешь чайку? У меня отличный, просто отменный чай, оригинальный купаж разных сортов по моему рецепту!
      – Ну если по твоему рецепту, – почему-то несказанно обрадовался он, – давай, я весь нетерпение…
      Ниночка счастливо заулыбалась и пригласила Малышкина на свою территорию. Он шел за ней, как щенок на поводке, с удовольствием разглядывая сзади ее милую фигурку и стройные точеные ножки. Надо сказать, что женщины с такими ногами всегда вызывали у него уважение независимо от того, что и как они говорили. То есть, как и многие представители мужского пола, женщин он встречал не по уму или платью, а по ногам. С этим у Ниночки было все в порядке. И сегодня она почему-то выглядела особенно обворожительно.
      А какую чайную церемонию она организовала в своей редакторской! Чай действительно оказался выше всяких похвал, и Малышкин пил его не торопясь, с толком, с чувством, с расстановкой. Даже жмурился от наслаждения.
      Владимир и Нина сидели на стульях напротив большого зеркала, обрамленного горящими лампочками. В комнатушке было жарко и так тесно, что их колени соприкасались, и обоим было невообразимо приятно чувствовать друг друга. Владимир ослабил галстук и расстегнул пиджак…
      – Ой! – вскрикнула вдруг Ниночка. – У тебя пуговица на пиджаке на одной ниточке держится. Давай пришью.
      – Да неудобно как-то, – начал отнекиваться Владимир, – у тебя своих дел полно…
      – Глупости! Снимай, снимай, я сейчас быстренько слетаю в костюмерную и все сделаю, а ты пока чаю попей.
      Малышкин послушно скинул пиджак. Водорябова впилась в него своими цепкими розовыми коготками и бросилась вон из гримерной. Оставшись один, Малышкин подмигнул своему отражению в зеркале, расслабился, налил себе еще чашечку чаю. От утомления и плохого настроения не осталось и следа.
      Ниночка уже сидела под лампой в углу костюмерной. Она ловко вдела нитку в иголку и быстро пришила пуговицу. Потом маникюрными ножничками вспорола с краю подкладку пиджака, запихнула в дырочку крошечную тряпочку. Тряпочка была непростая, на ней была капелька Ниночкиной крови, мало того, в нее было завернуто несколько ее волосков. Зашивая подкладку, Водорябова шептала заговор. Был он длинный и сложный, но Ниночка ни разу не сбилась.
      – Стану я, не благословясь, пойду, не перекрестясь, не дверьми, не воротами, а дымным окном да подвальным бревном, и побегу я в черный лес, на большое озерище; по тому озерищу плывет челнище, в том челнище сидит черт с чертищей. Пойди ты, чертище, к людям на пепелище и сделай разлад у них в избище. Чтобы Владимир жену ненавидел. И тебе мои словеса сильны и крепки, тем моим словесам быти отныне и до веку.
      Ниночка убрала иголку с нитками в коробку, встряхнула пиджак, как полотнище флага, и торжественным шагом пошла обратно в гримерную.
      «Вот так-то! – ликовала она в душе. – Ну, Корделия, посмотрим кто кого!»
      Швыр с маленьким ломиком-фомкой в руке, а за ним и все участники экспедиции остановились в одном из зеленых московских двориков, затерянных в гуще сретенских переулков. У их ног слегка выступал из земли ничем не примечательный чугунный люк подземного коллектора. Хотя нет, при ближайшем рассмотрении оказалось, что по краю стального блина пущена надпись «Московская городская управа». Значит, это очень старый колодец, по крайней мере дореволюционный!
      – Нам сюда, – постучал по люку ломиком Швыров.
      Грызлов вскочил на люк и стал на нем подпрыгивать, словно мячик. Швыру пришлось согнать его нетерпеливым взмахом руки, но тот продолжал перебирать на месте ногами, как застоявшийся конь. Через минуту тяжелая крышка уже крутилась на ребре, как брошенная монета, потом со звоном упала плашмя на асфальт. Швыр наклонился над колодцем и бросил вниз ломик. Судя по времени полета, шахта была довольно глубокая. Металлический звон донесся снизу с большим опозданием.
      Первой во враждебную темноту подземелья спустилась Алиса, за ней Грызлов и все остальные. У Юли при этом было такое испуганное лицо, будто ей предстояло попасть на прием к зубному врачу. Профессор Серебряков страховал снизу бабу Ванду, а когда она оступилась на нижних ступеньках лесенки из арматурных прутьев, галантно поддержал даму. Последним спустился Швыр, поскольку должен был закрыть крышку люка. Раздался стальной скрежет, и стало темно как в склепе. Пахла темнота, кстати, соответствующим образом.
      – Вот черт, фонарь-то мы забыли взять, – раздался голос невидимого Швыра. – Придется возвращаться.
      – Стойте, сейчас будет свет! – крикнул запасливый Грызлов.
      Он на ощупь достал из кармана своего комбинезона овальный черный камень. Это был древнеегипетский скарабей. Грызлов подул на него, и скарабей засиял белым светом не хуже любого диггерского фонаря. Все вздохнули с облегчением. Нет ничего страшнее слепящей темноты и неизвестности, которую она влечет за собой. Алиса с удивлением заметила, что, несмотря на яркий свет, никто из присутствующих не отбрасывает тени. «Значит, это не обычный свет? – подумала она. – Надо будет спросить у профессора».
      – Нам правой стороны надо держаться, – сказал домовой тоном специалиста.
      – Это точно, – поддержал его Швыров, который неоднократно диггерствовал в прошлом. – Давай я твой фонарь понесу, я здесь выше всех.
      – Не выше, а длиннее… – проворчал домовой.
      Швыр, подняв руку со скарабеем, пошел впереди. Ломик он на всякий случай взял с собой. Сначала кирпичный коридор с бочкообразным потолком был широким, но вскоре стал сужаться. Кладка стен была удивительно ровной и аккуратной, с известково-белыми полосками между кирпичами. На некоторых из них стояло клеймо в виде двуглавого орла и даты – 1725 год. Да, это были старинные катакомбы.
      Алиса с Юлей то и дело ойкали, спотыкаясь на битом кирпиче, которым был усеян пол коридора. Ванда держалась молодцом, профессор старался идти с нею рядом. Швыр между тем рассказывал, как он однажды давал концерт для диггеров в огромном круглом зале с колоннами, который находится под станцией метро «Измайловский парк».
      Подземелья Москвы настолько грандиозны, что знакомство с ними вызывает шок у неподготовленного человека. Это буквально еще один мегаполис, только невидимый, неведомый, доступный лишь избранным. Кто же не слышал баек про обитающих в Метро-2 полуметровых крыс-людоедов? Про крокодилов, которых злые хозяева еще малютками спустили в унитаз? И которые, попав будто бы в благоприятные условия, вымахали там до десятиметровой длины? А что вы скажете о неизвестных науке подземных тварях, которые нападают на диггеров и бомжей, заблудившихся в темных переходах? Это ведь факт, который только дураки могут отрицать! Ведь полуистлевшие трупы и скелеты, как говорится, налицо?