- Местные хулиганы?
      - Полиция. Он поморщился:
      - Плохо. Голос тоже из-за этого?
      - Думаю.., думаю, да.
      - Лучше закройте дверь.
      - Да, сэр. - Я быстро закрыл ее и поставил на предохранитель.
      Когда я отошел от двери, Флетчер уже сидел в кресле, открывая чемодан.
      - Вы лучше сядьте, - сказал он. - Вы очень бледны.
      - Да, сэр.
      - А это что такое? Вы весь в пластыре!
      - Да, заклеен живот.
      - Переломов нет?
      - Нет, сэр.
      - Слава Богу.
      Я снова прилег на кровать, почувствовав слабость. Затем вдруг спохватился и спросил:
      - Сколько времени, не знаете? Он взглянул на часы.
      - Четверть третьего. Должны были приехать сюда раньше, но в бюро проката автомобилей в Сиракьюсе царит полная неразбериха. - По его тону я понял, что некомпетентность для него - смертельный грех, а абсолютная компетентность единственная стоящая цель. Он сразу же завоевал мое доверие, и я лежал на спине, довольный, что мое представление о нем подтвердилось.
      Он вытащил плоский серебряный портсигар и открыл его.
      - Полагаю, что вы сейчас не в состоянии курить. Я покачал головой:
      - Нет, спасибо.
      - Так я и подумал.
      В портсигар была вделана зажигалка, он закурил и сунул портсигар обратно в карман.
      - Я не хочу, чтобы вы слишком напрягали голос, - сказал он, - но мне необходимо знать, что здесь происходит. Расскажите в общих чертах.
      - Существовала переписка с человеком по имени Гамильтон, работавшим на здешней обувной фабрике. Мы с Уолтером приехали сюда, чтобы встретиться с ним. Мы пошли к нему домой, он находился на фабрике, и мы побеседовали с его женой. Потом нас арестовали. Меня продержали всю ночь, а Уолтера держат до сих пор. Они не сообщили мне о причине ареста, и только утром я понял, в чем дело. Был убит Гамильтон. Застрелен.
      - Они не предъявили Уолтеру обвинение?
      - Думаю, нет. Они задержали его, чтобы допросить. Его тоже били.
      - А с вами как? Как вы все это заработали?
      - Я.., ну, одна девушка, которая работает репортером в местной газете, оказалась студенткой из моего колледжа. Она дочь управляющего фабрикой, но я подумал.., словом, я говорил с ней. Все рассказал ей в точности, как было на самом деле. А потом в газетной статье она все вывернула наизнанку и обозвала меня глумливым и дерзким Стендишем, и я пошел к ней, чтобы выразить свое отношение к ее писанине.
      - Вы пошли в редакцию?
      Я почувствовал, что краска стыда заливает мое лицо.
      - Нет, домой к ее отцу. И с ее отцом я тоже разговаривал.
      - Ссорился с ним?
      - Нет.., не совсем. Он пытался убедить меня, что АСИТПКР - плохой профсоюз. Флетчер невесело улыбнулся:
      - Рассказал вам все о Хоффе, конечно...
      - Да, сэр.
      - Они всегда это делают. Люди, подобные Хоффе, льют воду на мельницу руководителей предприятий. Произнеси слово "профсоюз" в беседе с каким-нибудь управляющим, и он сразу же начнет распространяться по поводу Джимми Хоффы. Но они не скажут, что "чистые" профсоюзы мечтают о том, чтобы Хоффа вообще не родился на свет. - Он пожал плечами, снова выразив свое раздражение по поводу допущенной мною оплошности. - Значит, он вас не убедил и, когда вы ушли, натравил на вас собак.
      - Примерно так, - ответил я.
      - Вы слишком неопытны для всего этого, - сказал он. - Утром я отправлю вас в Сиракьюс. Вы сможете долететь до Вашингтона на самолете.
      И снова мне был предложен почти почетный путь к отступлению, но я возразил:
      - Думаю, мне не следует покидать город. - Это была не правда, но правда прозвучала бы слишком сентиментально и глуповато для этого трезвомыслящего прагматика.
      - М-м. В таком случае, оставайтесь. Не выходите из этой комнаты, еду вам будут приносить, я распоряжусь. Никуда не ходите и ни с кем не разговаривайте.
      - Ну, есть еще...
      Он мрачно посмотрел на меня:
      - Есть еще что-нибудь?
      Меня охватило смущение, и я только кивнул.
      Он вздохнул и покачал головой.
      - Расскажите мне про это, - сказал он.
      - Когда я пришел в себя, после того как меня избили, здесь находился старик. Он привел ко мне врача, заплатил ему за визит. Он был другом убитого, Гамильтона, и он сказал, что Гамильтону удалось что-то узнать.
      - Что именно?
      - Не знаю. Он пытался... Гамильтон пытался раскопать какую-нибудь гадость, которая могла бы помочь профсоюзу. И он что-то раскопал. Но не сказал, что именно. Этот старик - его зовут Джефферс - хотел, чтобы я ему помог.., помог пойти по следам Гамильтона... - Когда я умолк, мне показалось сказанное мною смехотворным.
      Флетчер посмотрел на меня задумчиво и сказал:
      - И вы видите себя в роли Фило Венса, не так ли?
      - Мистер Флетчер, но никому нет дела! Надо же кому-то этим заняться! Гамильтон мертв, а полиция не хочет ничего выяснять, и никто ничего не делает, а этот человек, Джефферс, просит меня помочь ему, и я хочу ему помочь.
      - От вас не будет никакого толку, - сказал он. - Только вред. Вы навредите себе, этому старику, навредите Килли и профсоюзу, навредите всем вокруг. Держитесь от этого подальше. Теперь-то вам ясно, что у вас еще нет достаточных знаний и опыта, чтобы вступать в единоборство подобного рода.
      - Я хочу этим заняться.
      Он снова сел, испытующе глядя на меня. Потом сказал:
      - Это не ваше дело. У вас нет оснований ввязываться в него.
      - Человек мертв, мистер Флетчер.
      - Вы его не знали, вы никак не причастны к его смерти, вы ничем ему не обязаны.
      - Но...
      Он поднял руку.
      - Один момент. Я не говорю, что его смерть не имеет значения или что не следует бороться за справедливость. - Он чуть заметно улыбнулся. - Я бы не занимался работой, которой я занимаюсь, если бы так думал. Но есть лучший способ делать дело и худший, а посредине - множество посредственных способов. Избранный вами способ представляется мне наихудшим. Дайте нам возможность использовать сначала самый лучший способ.
      - Какой именно?
      - Этот город управляется маленькой горсткой людей, опорой ее власти служит обувная фабрика. Но власть всегда пребывает в зыбком равновесии, рискуя покачнуться. Об этом свидетельствует убийство, а также расправа с вами и Килли. Если бы они не опасались за свою власть, они бы на вас не обратили внимания. Другими словами, если умело направить события и учитывая толчок, полученный в последние дни, эту власть можно сокрушить. Ключ лежит в профсоюзе, это рабочие. Я предсказываю, что через месяц местным рабочим в качестве уступки будет предложено организовать здесь местное отделение профсоюза АСИТПКР. Ведь я наблюдал подобную ситуацию не раз. Как только рабочие получают собственный источник власти, происходит общее очищение города. Местное отделение, особенно когда оно представляет такой высокий процент всего населения города, является мощным политическим орудием. Через два года этот городок станет чистым. А местное отделение, уж вы мне поверьте, не может ждать, пока дело об убийстве Гамильтона будет снова открыто и расследовано до конца. Вот в чем суть лучшего способа.
      Флетчер говорил разумные вещи. И он был прав, я отвел себе роль, близкую к роли Фило Венса. Но Фило Вене не был таким уж подходящим для современности.
      Но волею судеб я оказался в самой гуще событий. Слишком многое мне пришлось пережить и слишком сильно пострадать, чтобы согласиться с разумной мыслью о моем неучастии в этом деле. Я к нему и так уже причастен. Флетчер лучше сможет справиться с освобождением Уолтера. Местное отделение АСИТПКР сумеет скорее, чем я, заставить полицию найти и покарать убийцу Чарлза Гамильтона. Все это совершенно разумно, но нельзя же не учитывать тот факт, что я волею судеб оказался в самом центре этого водоворота и что мне надо выйти из всего этого, более или менее сохранив самоуважение. И для этого понадобится больше чем травля гундосого охранника интеллигентной лексикой.
      Но тем не менее некоторое понятие об осторожности пробудилось во мне. Наивность рухнула в пропасть, и злость тоже исчезла. Оставалось только прибегнуть к хитрости. Я не знал собственных возможностей в этом смысле, но это было последнее оружие в моем арсенале. И мне пришлось впервые испытать его на Флетчере.
      - Я думаю, вы правы, - сказал я. - Вы завтра поговорите со стариком?
      - Был бы рад. Не исключено, что он поможет... Прежде всего, завтра с утра я должен заняться освобождением Килли. Если этот ваш друг придет в мое отсутствие, попросите его подождать.
      - Попрошу. - Мне хотелось поговорить с Гаром до Флетчера.
      Он помолчал, поглядев на вторую кровать.
      - Может, прислать одного из сотрудников, чтобы побыл с вами? Вы думаете, полиция не может вернуться?
      - Я думаю, она не вернется.
      - Ну, тогда ладно. Утром вы познакомитесь с остальными. Сожалею, что разбудил вас.
      - Ничего страшного.
      Глава 15
      Утром я познакомился со всеми, приехавшими вместе с Флетчером. Это были: Бухгалтер, Ответственный за Пропаганду и Охранник. Я встретился с ними в соседней с моей комнате, в одном из двухместных номеров, которые я же и заказал по просьбе Флетчера.
      Бухгалтер, приехавший для того, чтобы изучать документы профсоюза компании, если ему удастся их заполучить, был невысоким сухощавым мужчиной в очках с металлической оправой и вялым рукопожатием. Казалось, он просто высох, как будто по ошибке его оставили среди песка на ветру, и только глаза его за стеклами очков были влажными и очень близорукими. Его звали мистер Клемент, он пробормотал свое имя коротко, когда Флетчер представлял меня ему, и сразу же отошел в сторону.
      Человек, ответственный за пропаганду и рекламу, приехал сюда, чтобы опровергать клевету на профсоюз. Он тоже был небольшого роста, с длинным тонким носом и острыми как лезвия глазками. Его имя было Фил Кати, и он крепко пожал мне руку, сказав при этом:
      - Non illegitimus carborundum, парень. Я улыбнулся в ответ:
      - Постараюсь. - Наутро мой голос немного окреп, хотя все еще был хриплым.
      Охранник, прибывший сюда, чтобы не позволить нам стать легкой добычей для Джерри и Бена, был представлен мне как Джордж; я так никогда и не узнал его фамилии. Это был крупный парень с бочкообразной грудью и таким же пузом, с тройным подбородком и с такими здоровенными руками, что казалось, их невозможно поднять. Его лицо было сплошь покрыто рубцами, так что на их фоне его глаза, рот и нос казались чем-то совсем неприметным, второстепенным. Он усмехнулся, обнажив кривые щербатые зубы, и сказал:
      - Мы им покажем, дружок.
      Я надеялся, что мне представится такой случай.
      Закончив представления, Флетчер сказал:
      - Пол, вы останетесь здесь с Филом и Джорджем. Я вернусь, как только смогу; хочу посмотреть, что можно сделать для освобождения Килли. Вы поедете со мной, Альберт.
      Альбертом звали мистера Клемента. Он кивнул нам на прощанье и вышел вслед за мистером Флетчером.
      Джордж потянулся, расставив свои руки, как грузовой самолет, и сказал:
      - Не знаю, как они, но я хочу есть.
      - Совершенно согласен, - сказал Фил Катц. - Где поблизости можно поесть?
      - Тут неподалеку есть закусочная. Я вас отвезу. На случай, если Гар придет до нашего возвращения, я прилепил к двери записку, на всякий случай без обращения и без подписи: "Скоро вернусь. Подождите меня".
      Мы поехали в закусочную "Сити Лайн". За завтраком мы почти не разговаривали, просто перекинулись парой фраз о погоде и тому подобном, но на обратном пути Фил сказал:
      - Я слышал, у них и газета "карманная".
      - Вне всякого сомнения. Вы бы видели статью, которую они состряпали о нашем с Уолтером аресте.
      - Это все девушка-репортер, не так ли? Вы разговаривали с ней.
      - Мне ничего не оставалось.
      - Ну да ладно, век живи, век учись. У вас есть экземпляр?
      - Да, в мотеле.
      - Покажете мне.
      Когда мы вернулись в мотель, я увидел, что моя записка по-прежнему красуется на двери, значит, Гар пока не появлялся. Фил Катц подергал соседнюю дверь, убедился, что Флетчер еще не вернулся, и мы втроем пошли в мой номер. Джордж немедленно растянулся на кровати Уолтера, серьезно заметив при этом:
      - После каждого приема пищи следует полежать. - Он лежал на спине, как спиленное дерево: ноги сдвинуты, руки прижаты к туловищу, грудь и живот высоко вздымались вверх. Он лежал с открытыми глазами и шумно дышал через рот.
      Я достал газету со статьей Сондры и протянул ее Филу. Он читал ее, то сжимая, то расслабляя губы, кивая изредка, а когда закончил чтение, сказал:
      - Местами неуклюже, но у нее есть чутье. - Это было беспристрастное мнение профессионала, задевшее меня за живое.
      - На мой взгляд, статья отвратительна, - сказал я. Фил пожал плечами и усмехнулся.
      - Ладно, возможно, и так. Вы же ведь все это испытали на своей шкуре. Удалось ли вам ее подкупить?
      - Вы хотите сказать, убедить ее после всего этого, что профсоюз прав? Не очень-то, ведь она дочь управляющего.
      - Ладно, это было просто предположение. Держите, это вам в альбом для вырезок. - Он вернул мне газету.
      - А что сейчас происходит? - спросил я.
      - Телефонные звонки. Все звонят в Вашингтон, а Вашингтон отвечает: делайте то, делайте это. Затем мы делаем то и это. В промежутках мы просто сидим. У вас есть колода карт?
      - Нет.
      - Играете в джин?
      - Немного.
      - Хорошо. Этот Джордж, ему всегда приходится говорить, что сколько стоит.
      - Однажды я вас обыграл, - самодовольно ответил Джордж. - На тридцать восемь центов. - У него был и так низкий голос, но когда он лежал на спине, то голос становился еще ниже.
      - Тридцать восемь центов, - сказал Фил таким тоном, будто речь шла о какой-то смехотворной сумме. Он покачал головой и посмотрел на меня:
      - А другие газеты как?
      - Что?
      - Газеты, газеты. Эта "Путеводная звезда" - единственная местная газета?
      - Думаю, да.
      - А как насчет других? Газет из соседних городов. Таких, как, например, Уотертаун?
      - Ну?
      - Ну, продаются ли в Уиттберге тамошние газеты?
      - Не знаю. К сожалению, не обратил внимания.
      Фил пожал плечами. Это было характерным для него жестом.
      - Значит, мне надо будет попытаться выяснить это. Послушайте, у меня есть колода карт, хотите сыграть в джин? По пенни за очко?
      - Конечно. Почему бы нет?
      - Тридцать восемь центов, - мечтательно произнес Джордж.
      - Я тебя учил, - сказал ему Фил. - Я сейчас. - Он вышел и через минуту вернулся с картами, и мы уселись по-турецки у меня на кровати.
      Когда два незнакомца впервые играют в джин, они непременно сталкиваются с тем, что играют по разным правилам, поэтому перед началом игры необходимо решить, по каким правилам они будут играть. Например, я всегда играл по правилам, когда сдается по десять карт, а мой партнер - по одиннадцать, в моем варианте первая карта в колоде после сдачи не открывается, а мой партнер открывал, не тасуя оставшуюся часть колоды. Фил всегда играл по первому варианту. Вскоре мы все уладили и приняли часть его правил, часть моих и начали играть. Фил вел счет, и вскоре я уже был должен ему три доллара и сорок пять центов. Он принадлежал к числу людей, которые запоминают все до единой сброшенные карты и какой игрок какую карту сбросил. В какой-то момент я сказал ему:
      - Не думаю, что стал бы играть с вами в пинакл.
      Он мечтательно улыбнулся и сказал:
      - Да. Вот это игра.
      Через некоторое время Джордж громко проворчал:
      - Одиннадцать часов. Когда же они приедут?
      - Когда приедут, тогда и приедут, - ответил Фил. Он как раз только что закончил сдавать карты. Одиннадцать часов? Где же Гар?
      - Подождите минутку, - сказал я. - Мне надо позвонить.
      - У меня затекли ноги, - пожаловался Джордж. Он стоял посреди комнаты с серьезным видом и махал руками.
      Я вышел из номера и направился в офис мотеля, где был телефон-автомат. Очень кстати там оказалась и телефонная книга. Джефферс Гар, 121, Седьмая улица... 4-8629.
      Ответили на второй звонок. Мужской голос произнес:
      "Алло?"
      - Алло? Гар?
      Последовала короткая пауза, а затем голос произнес:
      - Он сейчас не может подойти. Кто изволит звонить?
      Но я узнал этот голос. Я задержал дыхание, как будто выдох может меня выдать, и дрожащей рукой положил трубку. Что там такое случилось?
      Выйдя на солнце, я постоял некоторое время в нерешительности перед офисом, раздумывая, что следует делать. Я готов уже был пойти за советом к Филу и Джорджу, но вовремя вспомнил, что Флетчер не хотел, чтобы я продолжал заниматься этим делом, и, вне всякого сомнения, наказал Джорджу не спускать с меня глаз и следить, чтобы я снова не напоролся на неприятность.
      "Форд" стоял рядом, а ключ был у меня в кармане. Я очень беспокоился, понимая свои ограниченные возможности. Чем я могу ему помочь? Ничем. Однако Гар сам пришел ко мне, и мы договорились о своего рода партнерстве, и по крайней мере прийти к нему я просто обязан.
      Я бросился к "форду", завел мотор и развернулся, собираясь выехать на дорогу, втайне опасаясь, что, услышав звук мотора, Фил и Джордж немедленно выскочат и попытаются преградить мне дорогу, - отчасти я даже хотел, чтобы произошло именно так: побряцаю оружием, фактически ничем не рискуя, - но дверь оставалась закрытой. Я выжал первую скорость и выехал на шоссе, ведущее к городу.
      Голос, ответивший мне по телефону, принадлежал Джерри.
      Глава 16
      Если бы я ничему больше не научился в Уиттберге, то достаточно было бы и того, что я научился элементарному умению вора проникать в дом без взлома и ловкости мелкого воришки-карманника. Я не научился пока соблюдать осторожность, когда нужно было помочь другу, но, по крайней мере, теперь я не стану действовать безоглядно или идти напролом.
      Джерри находился в доме Гара, но это не означало, что за мной никто не следит, скажем Бен или кто-нибудь еще из молодчиков капитана Уиллика. Я поехал через Уиттберг кружным путем, то и дело возвращаясь назад, делая случайные повороты, и больше следил за зеркалом заднего вида, чем смотрел на дорогу перед собой. Но преследования не обнаружил.
      Я выскочил к границе Утопии рабочих на Сара-стрит, тремя кварталами севернее Харпер-бульвара. На второй скорости я доехал вверх по холму до Седьмой улицы и остановился, готовясь повернуть налево.
      Но как раз в тот момент, когда я подъехал к перекрестку, знакомый голубой "плимут" проехал мимо по Седьмой улице, слева направо от меня. Я оцепенел. Сжимая ладонями руль, я не мог решить, что мне делать: жать ли на тормоз или на сцепление. Я видел, как они проехали мимо, но они меня не заметили. Когда же они целиком попали в поле моего зрения, они смогли бы заметить только краем глаза.
      Джерри сидел за рулем, а Бен рядом с ним на переднем сиденье. На заднем сиденье никого не было. Значит, Гара, по крайней мере, они не арестовали, не поместили в мрачное кирпичное здание для манипуляций, которые они проделали со мной. Но может, они избили его? Такого-то старика.., впрочем, - уж я-то прекрасно знал, - эти двое не испытывали ни малейших угрызений совести, избивая свою жертву.
      Я продолжал стоять на месте, но через несколько минут мой "форд" стал тихонечко двигаться задом - дорога в этом месте довольно круто шла вверх. А стоял я отчасти из осторожности в надежде, что Джерри не заметит меня в зеркале заднего вида, но главным образом потому, что был охвачен страхом. Я боялся этой парочки. Насмешливый Джерри и угрюмый Бен; я не знал, кого из них я боялся больше. При виде этих двоих вместе я буквально превращался в медузу и становился полностью беззащитным.
      В конце концов я заставил себя сдвинуться с места. Впервые за много лет я вел машину, четко осознавая каждое движение, будто мы с машиной были единым целым, этаким металлическим роботом с мотором и хромированными трубами. Я оторвал правую ногу от тормозной педали, передвинул ее правее, поставил на акселератор, изогнул ногу на педали акселератора, а левую на педали сцепления. Машина поехала вперед, так же вяло, как ее водитель, а моя рука крутанула руль против часовой стрелки. Я выполнил поворот с робостью ученика, сдающего экзамен по вождению, и медленно повел "форд" по улице.
      Дом номер 121 находился на левой стороне. Я припарковался напротив дома, только на противоположной стороне улицы. Эта часть улицы была совершенно безлюдной и утопала в лучах солнечного света, совсем как вчера. Я отошел от машины, огляделся с опаской по сторонам и поспешил к дому 121.
      Дом Гара был похож на соседние дома. Он находился почти у самого подножия склона, как и дом Гамильтона, и мог считаться его близнецом. На пологом склоне лужайки была даже альпийская горка, однако этот сад был не так хорошо ухожен. А на двери из сетки висела табличка с буквой "Д".
      Я позвонил, и почти сразу же дверь распахнулась, и я увидел девушку, вопросительно взиравшую на меня.
      На первый взгляд, Элис Макканн можно было дать семнадцать лет. Потом я пригляделся сквозь сетку получше и решил, что ей двадцать семь. Трудно установить истинный возраст некоторых стройных и тонкокостных женщин с изящной осанкой и бледной, нежной кожей, туго обтягивающей широкие скулы и четко очерченный подбородок. Такие женщины и в старости продолжают выглядеть молодо. К этому типу женщин принадлежит Лилиан Гиш. На Бродвее тридцатилетние актрисы частенько дебютируют в роли юных девушек, Джулия Харрис например, - и все они из разряда этих стройных, нестареющих женщин.
      У Элис Макканн были очень большие темно-карие глаза и аккуратный носик, ноздри которого чуть заметно подрагивали, как у чистокровного животного. Она нехотя, с изящной торжественностью подняла на меня глаза, тем самым подчеркивая свое сходство с подростком. Но на ней было строгое черное платье, подчеркивающее осиную талию, великолепную форму бедер и широко расставленные конические груди.
      Преодолев минутное смущение - я чуть не обратился к ней как к подростку, но, к счастью, вовремя спохватился, - я выдавил из себя:
      - Дома ли мистер Джефферс Гар? Гар дома? У нее был очень тихий, но хриплый голос.
      - Вы мистер Стендиш? - спросила она.
      - Да, Пол Стендиш, совершенно верно.
      - Войдите. - Она отступила, пропуская меня и жестом приглашая пройти в гостиную.
      В отличие от дома Гамильтонов, здесь гостиная не была захламлена, мебель выглядела новее и была подобрана с большим вкусом, не было бесконечных салфеточек и заставленных безделушками столиков. Телевизора тоже не было. Я остановился посреди комнаты, в которой никого не было, и спросил:
      - Ваш дедушка дома? - "Нет, они не увезли его с собой, - мысленно твердил я себе. - Наверное, они избили его, и он лежит наверху в кровати, может быть, даже еще не пришел в сознание".
      Но она медлила с ответом и вместо этого предложила:
      - Пожалуйста, присядьте.
      Я опустился в кресло, она присела на диван, сдвинув колени и слегка разведя внизу под углом ноги в туфлях без каблуков. Она взглянула на меня и скорбно-торжественным тоном сказала:
      - Мой дедушка умер, мистер Стендиш.
      - Умер - Я тут же вскочил на ноги, хотя совершенно не представлял себе, куда намерен ринуться. - После посещения Джеффри и Бена?
      - Его убили, - сказала она. Девушка произнесла это бесцветным голосом, безо всяких эмоций. Она как-то отрешенно взирала на меня, видимо, еще не успела осознать случившееся.
      Мне следовало догадаться, что за ее внешним бесстрастием и спокойствием кроется отчаянное стремление не потерять самообладание. Я это понимал, но сам был настолько потрясен и подавлен своими собственными проблемами, что не сумел быстро переключиться на чужую беду. Поэтому я позволил себе самое худшее, что можно только себе представить в подобной ситуации, - я спросил ее, как это произошло.
      Вначале с ней было все в порядке, и она стала рассказывать:
      - Сегодня утром мне нужно было отлучиться в магазин, у нас кончилось масло. Вы знаете, сегодня все с утра не работает из-за похо.., из-за Чака Гамильтона. Поэтому я ушла.., около девяти. Вернувшись минут через двадцать, я не нашла дедушку внизу, где оставила его, уходя. Я окликнула его, но он не ответил, поэтому я пошла...
      Она умолкла и закрыла глаза, сжатые в кулаки руки покоились на коленях; она словно окаменела, казалось, достаточно слегка ее толкнуть, и она упадет с дивана на пол, не меняя позы.
      С опозданием я понял, что натворил. Я все еще стоял и теперь робко приблизился к ней, говоря:
      - Вам не надо было все это рассказывать. Я сожалею, мне не следовало...
      - Все в порядке, - сказала она, не открывая глаз, и повторила:
      - Все в порядке... Я расскажу вам. Я хочу вам рассказать.
      Я понял, что, рассказывая, она постигает реальность свершившегося, и что, начав, она уже должна дойти до конца.
      Наконец она открыла глаза, но смотрела не на меня. Скорее, сквозь меня, в окно, откуда видна была каменная альпийская горка.
      - Я поднялась наверх, - сказала она. Ее голос оставался таким же бесцветным, лишенным эмоций. - Он лежал на своей кровати. Он был убит, и револьвер валялся на полу рядом с кроватью. Полиция считает, что это был тот же револьвер, из которого убили Гамильтона.
      - И это случилось, пока вы ходили в магазин?
      - Да. Когда я уходила, он был жив. Мы говорили с ним о вас. Он был жив и еще пошутил, говоря, что я позволила маслу убежать, и я пошла в магазин... Он был жив, когда я уходила...
      - Постойте! Постойте! - Я бросился к ней, упал на одно колено и взял ее руки в свои. Она сидела слегка откинув голову назад и говорила отрывисто, с трудом, голос то и дело срывался. Я пытался согреть ее руки, холодные и безжизненные. - Подождите! - закричал я, пытаясь прервать поток ее слов. Она вздрогнула, замолчала, ее взгляд остановился на мне. И она разрыдалась.
      Я сел на диван рядом с ней, обхватив ее за плечи, и она доверчиво прижалась ко мне. Она плакала навзрыд, тело ее отчаянно сотрясалось от горя и отчаяния. Невыносимо было сознавать при этом полное свое бессилие помочь ей чем-то или облегчить страдания. Я проклинал себя за идиотские вопросы, которые и послужили причиной истерики. Она неизбежно должна была рано или поздно осознать случившееся, но из-за меня это произошло раньше, чем хотелось бы, и потому ее реакция была столь болезненной.
      Не знаю, сколько прошло времени, но постепенно ее рыдания стихли, казалось, она окончательно обессилела и не могла уже говорить, а только отчаянно ловила ртом воздух. Я продолжал сжимать в объятиях ее изящную, нежную фигурку, такую хрупкую, что казалось, она рассыплется под давлением горя, не выдержит такого напряжения. В какой-то момент я попробовал высвободить ее из своих объятий, но она воспротивилась этому, вцепилась в меня еще крепче, и мы просидели так еще некоторое время, пока она не устала и не отпустила меня. Я поднялся, все еще поддерживая ее одной рукой, и осторожно положил на диван. Ее лицо распухло и покраснело от слез, но не лишилось очарования. Да, теперь она выглядела старше. И необычайно чувственно-привлекательной. Однако эта чувственность была отнюдь не безобидной: внезапно я почувствовал пробудившуюся во мне нежность. И желание.
      Я испытывал острое чувство вины перед ней: сначала из-за своей вопиющей бестактности, а теперь еще и из-за пробудившегося во мне желания. Я хотел загладить свою вину, сделать ей что-нибудь приятное и поэтому спросил:
      - Не хотите кофе?
      - Нет, - прошептала она. - Пожалуйста. - Она уткнулась лицом в спинку дивана.
      Я растерянно осмотрелся вокруг.
      - Я приду попозже, - сказал я. - Завтра или как-нибудь еще.
      - Нет, - прошептала она так тихо, что я едва расслышал. - Пожалуйста, останьтесь.
      Вот я и остался. Я сел в кресло, стоявшее в углу гостиной, и не сводил с нее глаз. Она лежала неподвижно, сложив руки на груди, отвернув голову к спинке дивана, так что я не видел ее лица. Ее черные волосы были растрепаны.
      Теперь я размышлял над тем, что она мне рассказала. Гар был мертв, убит, застрелен. Я вспомнил слова капитана Уиллика: "застрелен насмерть", а теперь это случилось во второй раз. Живое человеческое существо превратилось в разлагающуюся массу. Застрелен насмерть.
      Без сомнения, тем же самым человеком и из того же оружия. Но на этот раз он оставил револьвер, а после первого убийства хорошенько его вычистил. Смог ли он так же хорошо отмыть свои руки? Интересно, не оставлял ли этот неведомый убийца кровавые следы на всем, до чего дотрагивался. Не остаются ли его кровавые следы всюду, куда ступает его нога?
      Я вспомнил "Портрет Дориана Грея": у каждого человека есть собственный портрет, хранящийся у него внутри. На убийце не может быть никаких отметин, по крайней мере снаружи. Его надо будет найти каким-то другим способом.
      Почему он убил Гара? Потому что Гар, точно так же как Чарлз Гамильтон, представлял для него опасность. Оба вступили в контакт с людьми из профсоюза, причем один из них располагал информацией, которая могла бы повредить убийце, другому было известно о существовании такой информации. Гар вступил на тот же путь, который привел Чарлза Гамильтона к его открытию и - к смерти. Гара он тоже привел к смерти.
      А затем мне пришла еще одна мысль. Двадцать пять человек поставили свои подписи под вторым письмом, которое Гамильтон отправил в профсоюз, и двое из них уже мертвы. Погибнет ли еще кто-нибудь из них? Все же на этот раз убийца оставил свой револьвер, как бы объявляя, что завершил то, что считал нужным сделать.
      О чем теперь думают Джерри и Бен? О чем думает капитан Уиллик? Уолтер все еще находился в тюрьме, когда был убит Гар, а у меня есть два свидетеля, обеспечивающие мне стопроцентное алиби. Комедия, которую полиция разыгрывала вокруг следствия по делу об убийстве Чака Гамильтона, закончилась не только провокацией в отношении ни в чем не повинных граждан из Вашингтона, но и ко второму убийству. Я прекрасно понимал, что истинные виновники убийств не будут привлечены к ответственности. Больше озабоченная тем, чтобы угодить мистеру Флейшу, а не поисками убийцы, местная полиция по существу развязала ему руки. Интересно, думал я, осознал ли свою вину лицемерный капитан Уиллик?