- Ничего, - спокойно ответил Уолтер.
      - Не хотите ли вы сказать, что я подбрасывал вам вещественные доказательства?
      - Ни в коем случае, - сказал ему Уолтер. - И я вовсе не утверждаю, что ваши люди нарочно разбили мою пишущую машинку. Или порвали чемодан моего друга.
      - Вы хотите написать жалобу, не так ли? - Теперь он был очень зол, у него сами собой сжимались кулаки.
      - Конечно же нет, - заверил его Уолтер. - По правде говоря, на мой взгляд, вы заслуживаете награды за ревностную службу.
      Прежде чем пожилой полицейский успел что-нибудь ответить, Джерри доложил, вернувшись из ванной комнаты:
      - Пока ничего не обнаружено.
      - Продолжайте искать.
      - Хорошо.
      Теперь Джерри занялся кроватями, сдернул одеяла и скинул белье и одежду на пол, причем не преминул потоптать наши пиджаки. Потом заглянул под кровати, обыскал ночную тумбочку.
      - Осторожно с лампой, - спокойно предупредил его Уолтер, - она не наша.
      Джерри ухмыльнулся и продолжил обыск. В это время дверь нашего номера распахнулась и вошел человек в полицейской форме. Он сказал пожилому полицейскому сценическим шепотом:
      - Мистер Флейш здесь.
      - Заткнись, - рявкнул на него пожилой полицейский, гнев его становился все более яростным. - Убирайся отсюда прочь, дурень проклятый!
      - Да, сэр! Да, сэр! - Человек в полицейской форме, часто-часто моргая, попятился к двери, а пожилой полицейский вышел вслед за ним и закрыл за собой дверь.
      Я посмотрел на Уолтера. Он, конечно, тоже все слышал. Флейш - это человек, который управлял обувной фабрикой компании "Макинтайр" от имени наследников умершего хозяина. Уолтер ободряюще улыбнулся мне и продолжал наблюдать за тем, как продолжает бесчинствовать Джерри.
      К тому времени, когда Джерри сокрушил и испортил все, что попалось ему под руку, пожилой полицейский появился снова. Джерри доложил ему, что он "его" не нашел, и тот велел нам надеть пиджаки.
      Я поднялся из кресла и взял с пола свой пиджак, стряхнув следы от подошв Джерри. Накинув на плечи пиджаки, мы с Уолтером вышли на улицу под жгучие лучи послеполуденного солнца. Золотисто-оранжевый диск солнца медленно катился на запад, к линии горизонта. На обочине шоссе, неподалеку от дорожного знака, указывающего поворот к мотелю, был припаркован черный "линкольн-континенталь"; за рулем сидел шофер, а в салоне на заднем сиденье виднелась какая-то смутная фигура.
      Две полицейские машины взяли в клещи наш "форд". В одну из них посадили Уолтера, вместе с Джерри и другим полицейским, а меня препроводили ко второй машине тоже двое полицейских: тот самый пожилой и полицейский в форме. Когда мы выезжали на шоссе, я попытался разглядеть, кто сидит на заднем сиденье "линкольна", но мне это не удалось.
      Глава 5
      Полицейский участок находился в квартале от Харпер-бульвара, в худшей части города. Прилегающие к главной улице кварталы не претерпели столь сильного разрушения и не превратились в трущобы, как два или три квартала, расположенные чуть западнее. Здесь, на Клинтон-стрит, обосновалось множество мелких мастерских: слесарных, сапожных, по ремонту телевизоров и так далее. Над этими жалкими постройками царило трехэтажное кирпичное здание с голыми окнами, похожее внешне на фабричное здание, - это и был полицейский участок. Четыре широкие ступени вели к арочной двери, по обе стороны которой висели старинные зеленые светящиеся шары с черной надписью "Полиция". Наш кортеж свернул за угол здания полиции, во внутренний двор - служебную автомобильную стоянку. Там находился пожарный выход с соответствующей ржавой табличкой, а помойный контейнер, тоже ржавый, соседствовал с тремя припаркованными там машинами.
      Путь от мотеля до полиции прошел в полном молчании, и, когда машина остановилась, все так же продолжали молчать. Старший полицейский вылез из автомобиля и молча сделал знак рукой, чтобы я следовал за ним. Я видел, как Уолтер вылезал из второй, машины. Нас провели через черную металлическую дверь вверх на один лестничный пролет и дальше по длинному коридору. Пол здесь был старый, докрашенный масляной краской, доски кое-где рассохлись и разошлись, в щели набилась грязь.
      Пройдя половину коридора, мы остановились перед деревянной дверью, на которой не было таблички. Пожилой полицейский достал из кармана связку ключей и, найдя нужный, отпер дверь. Затем он махнул Уолтеру рукой:
      - Сюда!
      Уолтер вошел в комнату. Я направился было за ним, но пожилой полицейский остановил меня:
      - Вам не сюда.
      Он повел меня к следующей двери, а Джерри и другой полицейский остались с Уолтером. Пожилой полицейский отпер дверь и велел мне входить внутрь. Он закрыл за мной дверь снаружи и запер ее, таким образом, я оказался в заточении.
      Это была маленькая мрачная комната с вытоптанным голубым линолеумом. Единственное окно было забрано густой металлической сеткой снаружи и решеткой из металлических прутьев изнутри. С потолка свисала не защищенная абажуром электрическая лампочка, под ней находился обшарпанный письменный стол главный предмет меблировки. У стола - деревянное кресло с деревянными же подлокотниками и зеленовато-желтая металлическая корзина для мусора. Помимо перечисленных выше предметов здесь было два деревянных стула, напольная латунная пепельница в одном углу и настенная вешалка в другом.
      Минуту я просто стоял, гадая, что будет дальше. Но время шло, а ничего не происходило. То ли стены были толстыми, то ли в участке было тихо; я не слышал ничего, кроме приглушенных шумов, доносившихся с улицы. Я огляделся по сторонам, и меня вдруг поразила страшная мысль, заставившая сердце болезненно сжаться. Я подумал о том, что сказал бы обо всем этом доктор Ридмен. Мысль о том, что я оказался здесь по воле этого благородного человека, показалась мне настолько дикой, что я громко рассмеялся, хотя ничего забавного во всем происходящем не было. Мне просто нужен был какой-то шок, чтобы мой мозг снова заработал, и воспоминание о докторе Ридмене было именно тем, что мне сейчас требовалось.
      Я вытащил сигареты, закурил и собрался было положить их обратно в карман, но потом решил сосчитать, сколько штук у меня осталось. Оказалось - восемь. Если я буду курить по две сигареты в час, их хватит на четыре часа. Но сколько меня здесь продержат - одному Богу известно.
      Обшарпанный стол приковывал мое внимание, и мне пришло в голову внимательно оглядеть стол - как знать, может, я сумею понять, для чего служит эта комната. Я обошел вокруг стола, выдвинул один за другим все ящики. Они были пусты, и только на дне их я заметил красные и синие пятна, те самые пятна, которые каким-то непостижимым образом появляются на дне каждого старого ящика всех письменных столов в мире. Следовательно, комната не использовалась для каких-то определенных целей. Ее держали долгие годы специально для меня.
      И все-таки, что я тут делаю? От потрясения, волнения и малодушного страха, вызванного видом направленного на меня оружия, я не успел раньше задать себе этот вопрос. Полицейские ворвались в номер, обыскали меня, порвали мой чемодан, испортили мои вещи. Потом привезли в полицейский участок и посадили под замок. Но я ничего не сделал. Ничего противозаконного, вообще ничего. Поэтому ничего подобного не должно было произойти. Так что же мне делать?
      Здесь есть дверь. Значит, надо к ней подойти и постучать, а когда кто-нибудь откликнется на мой стук, объяснить, что я ни в чем не повинен, и попросить объяснить мне, что, по мнению полиции, я совершил. Тогда все выяснится и мы с Уолтером сможем вернуться в мотель, а полиция извинится перед нами и возместит Уолтеру ущерб за сломанную пишущую машинку. А если они откажутся подчиниться логике, истине и здравому смыслу, я знаю, что я имею право на телефонный звонок, и я позвоню адвокату.
      Я снова принялся вспоминать о том, что довелось слышать на лекциях и читать в учебниках, чтобы решить, как действовать сейчас. Правильно я намерен поступить? В результате я пришел к выводу, что мой жизненный опыт, увы, весьма скудный в вопросах, касающихся закона и полиции, и образование, на которое я затратил пятнадцать лет, убеждали меня в том, что в сложившейся ситуации мне ничего не остается, как стучать в дверь.
      Тем не менее почему-то я этого не сделал. Видимо, я инстинктивно понял, что все полученные мною знания о законе - обман. Возможно, мои наставники из лучших побуждений старались не открывать мне глаза на самые грубые стороны реальной жизни. И в сущности, это был обман. Сейчас я ощущал полную беспомощность. Конституция, Билль о правах и все войны за демократию жили по соседству с Питером Пеном, потому что в мире, где существует эта мрачная комната с голубым линолеумом на полу, я так же беспомощен, беззащитен и обречен, как младенец, находящийся в одной колыбели с голодной крысой. Но зачем рассказывать младенцу о правосудии? Если вы не можете сказать правду, доктор Ридмен, почему бы вам не закрыть свой беззубый рот навсегда?
      В душе у меня кипел гнев, инстинктивный гнев жертвы, гнев крепостного, чью жену увели в замок, гнев раба, чьего ребенка продали с аукциона другому хозяину, беспомощный немой гнев, который, как мне было ясно, я не осмелюсь проявить. Я сел на стол и курил, кляня себя и презирая за то, что не приспособлен к жизни в этих чертовых джунглях.
      Не знаю, как долго я так просидел. Я докурил свою третью сигарету, когда пришли они, но думаю, что я курил чаще чем две в час. Я не носил часов, потому что еще полтора года назад в них лопнула пружина.
      "Они" - это пожилой полицейский, Джерри и третий человек, который был с ними в мотеле, плюс еще один в штатском, которого я до этого не видел. В руках у него был блокнот для стенографирования и карандаш, и он сразу же уселся на стул в углу комнаты. Пожилой полицейский подошел к столу и приказал:
      - Встать.
      Я повиновался.
      - Выбросить сигарету! - продолжал он все тем же суровым тоном. - Туда! - И указал на напольную пепельницу. - И подобрать эти окурки с пола! У себя дома вы не стали бы бросать окурки на пол.
      У меня на языке вертелся резкий ответ, но я сдержался и сделал все, что мне было ведено. Пожилой полицейский расположился в кресле за столом. Вид у него был недовольный и мрачный. Он сказал:
      - Положите свой бумажник на стол и сядьте. - И он жестом указал на стул возле стола.
      И снова я сделал все, как мне было сказано. Я сидел на стуле, Джерри и остальные стояли справа от меня, привалившись к стене, а я наблюдал, как пожилой роется в моем бумажнике.
      - Пол Стендиш, - сказал он. Стенографист принялся писать. - Зачетная книжка студента Монекийского колледжа. Вы там учились?
      - И до сих пор учусь, - уточнил я.
      - Тогда что вы тут делаете?
      - В Монекийском колледже мы полгода учимся, а полгода занимаемся практической работой по специальности.
      - Какова ваша специализация?
      - Экономика.
      - М-м-м. Где ваш воинский билет?
      - Я уже отслужил в армии. Три года.
      - Вы были добровольцем?
      - Совершенно верно.
      - Наверное, вы слишком часто проявляете добрую волю. - Он закрыл мой бумажник и кинул его мне. Он упал на пол, и я встал, поднял его и убрал в карман.
      - Когда-нибудь прежде попадали в переделку? - спросил он.
      - Нет, сэр, - сказал я. Я не собирался говорить "сэр", но это произошло непроизвольно. Я мысленно дал себе зарок не допускать подобных ляпов.
      - Отлично. - Он повернулся в кресле и сказал:
      - Расскажите нам подробно обо всем, чем вы занимались сегодня. В течение всего дня.
      - Я встал около восьми. Мы поехали в закусочную "Сити Лайн" позавтракать около половины десятого. Потом мы ездили по городу, наверное до половины второго или двух. Потом мы поехали навестить мистера Чарлза Гамильтона, но его не оказалось дома. Мы побеседовали с его женой и договорились, что мистер Гамильтон заедет к нам в мотель около семи вечера, поэтому мы вернулись в мотель и стали его ждать.
      - Когда вы приехали в мотель?
      - Точно не могу сказать. Наверное, что-нибудь в половине третьего, может, раньше.
      - И все время оставались там?
      - Около пяти я сходил за гамбургерами и кофе на обед.
      - Как долго вы отсутствовали?
      - Может быть, пятнадцать минут.
      - А ваш партнер, этот Килли, он был в номере, когда вы вернулись?
      - Да.
      - Выходил ли он куда-нибудь в течение всего этого времени?
      - Нет, потому что он ждал прихода мистера Гамильтона.
      - Откуда вы знаете Гамильтона?
      - Я его не знаю.
      - Откуда Килли его знает?
      - Он его тоже не знает. Мы просто...
      - Откуда вы знаете, что он его не знает?
      - Ну, мы просто...
      - Как долго вы знакомы с Килли?
      - Всего пару дней.
      - Значит, он мог быть знаком с Гамильтоном годы, а вам об этом ничего не известно.
      - Он бы упомянул об этом.
      - Вы уверены?
      - Ну, конечно, я уверен.
      - М-м-м. О чем вы хотели говорить с Гамильтоном? Я колебался. Враждебность полиции по отношению к нам можно объяснить только нашей причастностью к АСИТПКР. Эти люди не знают, какой я студент, какой ветеран, какой сын, какой человек вообще; они знают только, что я служащий АСИТПКР. Поэтому я не знал, что можно, а чего не следует мне рассказывать, а потому ответил расплывчато:
      - О профсоюзных делах.
      - О каких профсоюзных делах?
      - Послушайте! - Я взглянул на тех двух у стены. У них был скучающий вид, и они даже не смотрели в мою сторону. И я сказал:
      - Послушайте, зачем вы задаете мне все эти вопросы? Вы считаете, что я...
      - Я задаю вопросы, - оборвал он меня. - Вы отвечаете.
      - Нет, - сказал я.
      Он удивленно вскинул бровь:
      - Что вы хотите сказать этим "нет"?
      - Идите вы все к чертям! - сказал я. Не потому, что такую модель поведения мне подсказали учебники или лекции, а потому, что даже младенец может попасть пальцем в глаз крысе. Что может сделать крыса хуже того, что задумала?
      Он разозлился.
      - Следи за своими словами, мальчишка, - сказал он. Я сложил руки на груди и стал смотреть в окно.
      - Ну-ка, послушай, - сказал он, - я обходился с тобой по-доброму, но могу и проявить крутость, так что смотри, все зависит от тебя.
      - По-доброму? Этот ваш негодяй разорвал мне чемодан, истоптал одежду и сломал пишущую машинку моего друга. И вы называете это добрым отношением? Вы арестовали меня без каких-либо оснований и заперли здесь...
      - Я не арестовывал тебя, - сказал он.
      - Хорошо. Я пошел домой. - Я поднялся с места.
      - Садись. Тебя привезли сюда для допроса. Я стоял, глядя на него в упор:
      - По какому поводу?
      - Сначала сядь, - сказал он.
      - Черта с два! Я...
      Кто-то больно схватил меня за плечо и толкнул на стул. Я оглянулся и увидел Джерри. Он, ухмыляясь, смотрел на меня сверху вниз, и у меня непроизвольно сжались кулаки.
      - Ты ведь не хочешь схватиться со мной, дружище?
      - Прочь руки от меня.
      - Ладно, Джерри, - сказал пожилой полицейский. Джерри отпустил меня и снова привалился к стене. Пожилой сказал мне:
      - Лучше умерь свой пыл, парень. Ты можешь схлопотать большие неприятности.
      - Простите, - сказал я. - Я просто к такому не привык. В городе, где я вырос, полицейские были порядочными людьми.
      Он ударил ладонью по столу.
      - Думай, что говоришь! Никто не просил тебя и твоего хитрожопого друга приезжать сюда и провоцировать неприятности...
      - Какие неприятности? Мы немного поездили по городу и поговорили всего с одной женщиной, чей муж просил нас приехать сюда. Так о каких неприятностях вы говорите?
      Но он снова взял себя в руки.
      - О том промежутке времени, когда ты выходил за гамбургерами и кофе, сказал он. - Ты сказал, во сколько ты ушел?
      - Точно не знаю. Около пяти часов.
      - А во сколько вернулся?
      - Я полагаю, через четверть часа. Я отсутствовал не более пятнадцати минут.
      - Точно ты не знаешь, сколько именно?
      - Нет.
      - Но в то же время ты точно знаешь, что это заняло пятнадцать минут.
      - Около пятнадцати минут.
      - Двадцать минут?
      Я пожал плечами, не видя в этом большой разницы - пятнадцать или двадцать минут. Мое раздражение нарастало.
      - Может быть.
      - Может быть, полчаса?
      - Нет, не так долго. Я уже вам сказал, около пятнадцати минут.
      - Ты ходил пешком?
      - Нет, на машине.
      - Когда ты ушел, было пять часов.
      - Да.
      - Точно?
      - Откуда я знаю? Около пяти, это все, что я знаю.
      - К твоему сведению, - сказал он, - ты точно так же мог выйти и в половине шестого, вместо пяти, и не возвращаться до шести. Не так ли?
      - Нет, когда я ушел, было около пяти, и около пяти пятнадцати я вернулся назад.
      - М-м-м. Какой револьвер у этого Килли?
      - Я вообще не знаю, есть ли у него револьвер.
      - Ты никогда его не видел?
      - Нет.
      - Он просто говорил тебе об этом.
      - Он ничего не говорил об этом.
      - Тогда откуда у тебя представление о том, что он у него есть?
      Я собирался ответить. Но заставил себя ухмыльнуться.
      - Вы заочно изучили курс психологии, не так ли? Это вы подали мне идею, что у него есть револьвер. Вы принимаете меня за одного из ваших местных простачков.
      - Все люди здесь простачки, не так ли?
      - Пока я встречал только таких. На этот раз он не впал в ярость. Вместо этого он улыбнулся и сказал:
      - Ты смышленый парень, образованный. Скажи мне, почему тюрьму называют "холодильник"?
      - Не знаю. Ну, так почему, мистер Собеседник, тюрьму называют "холодильник"?
      Но и эта моя издевка не взбесила его.
      - Потому что она дает умникам возможность остыть. А тебе это как раз и требуется. - Он взглянул на Джерри. - Лучше отведи его ненадолго наверх, сказал он.
      - Я имею право на телефонный звонок! - закричал я.
      - Да, я знаю, но телефон не работает.
      Джерри подскочил ко мне сзади и уже протянул руку, готовясь схватить меня. Я оттолкнул его руку и встал. Он был примерно на дюйм выше и фунтов на тридцать тяжелее меня. К тому же по виду он был драчун и скандалист, а я таковым не был и никогда не буду, но я искренне верил в то, что сказал ему:
      - Только дотроньтесь до меня, и вашему другу придется отцеплять меня от вас.
      Джерри засмеялся в ответ, глядя сквозь меня на пожилого полицейского.
      - Вспыльчив как порох, не так ли?
      - Я заметил это.
      Он кивнул, усмехнулся и попятился, чтобы пропустить меня к двери.
      - Ладно, ваше высочество, - сказал он. - Ведите себя хорошо, и у меня не будет ни малейших причин дотрагиваться до вашей нежной белой кожи. - Он распахнул дверь и насмешливо поклонился, пропуская меня в коридор. - Сюда, сказал он. - Будьте добры.
      Глава 6
      Третий этаж этого здания попросту не поддается описанию. Представьте себе старое здание вроде этого. Если убрать на целом этаже все внутренние стены и перегородки, у вас получится огромное пространство в виде прямоугольника, замкнутое во внешних стенах. Внутри этого прямоугольника сооружается металлическая коробка, нижним и верхним основанием которой служат перекрытия здания, а стены примерно на три фута ниже внешней стены здания. Таким образом, вокруг коробки получается своеобразный коридор. Одна стена коробки сооружается из вертикальных металлических прутьев, чем обеспечивается свободный доступ туда воздуха, а в противоположной стене имеется металлическая дверь с маленьким окошком из армированного стекла на уровне глаз. Внутри коробка расчленена металлическими же перегородками на множество ячеек. Все это кое-как окрашено серой эмалью. Получилась тюрьма.
      Прямо перед дверью, ведущей в эту коробку, стоял стол, и за ним сидел дежурный в униформе. Джерри сказал ему что-то скабрезное про меня, и он достал из ящика стола большой пакет из плотной бумаги и велел мне положить в него все имеющиеся при мне ценности, а также ремень и шнурки. Единственной ценностью у меня был мой бумажник. Я вернул дежурному пакет, но Джерри поспешил добавить:
      - Очки тоже. Не хватало еще, чтобы он разбил их и порезался.
      - Точно, - ответил дежурный.
      - Мне нужны очки, - сказал я и вцепился в них правой рукой. Я почувствовал, как меня охватывает паника.
      - Здесь они не понадобятся, - сказал Джерри. - Здесь нечего рассматривать.
      - Давай, давай, - поторопил меня дежурный. Я снял очки и отдал их ему. Он положил их в пакет. Затем спросил мою фамилию и написал ее на клапане пакета, после чего вместе с Джерри повел меня в эту коробку. Они поместили меня во вторую камеру справа от входа и ушли.
      У меня очень плохое зрение, шесть диоптрий в правом глазу и восемь в левом. Некоторое время я стоял, моргая и щурясь, около металлических прутьев, стараясь понять, куда я попал. Стены здесь были металлические, железная койка была прикована цепями к потолку. Здесь же находился маленький грязный умывальник и маленький грязный унитаз. Одна из стен камеры, решетчатая, была обращена внутрь помещения, так что мне были видны шесть камер на противоположной от меня стороне. Камера непосредственно напротив моей была пуста, но мне удалось и без очков разглядеть, хотя и не очень четко, окошко на внешней стене камеры.
      Некоторое время спустя, когда я свыкся с мыслью о своем заточении, мне надоело стоять у решетки, и я сел на койку. Она была застелена тонким армейским одеялом, жестким на ощупь.
      У меня никогда не было неприятностей с законом, ни дома, ни в армии, ни в колледже. По-видимому, я не попадал в неприятности не из-за боязни последствий, но из-за моей естественной нерасположенности к этому. Можете назвать это "моралью наоборот". Я никогда не был склонен совершать поступки, чреватые арестом и заключением. И в этом отношении мои взгляды и поведение не претерпели изменений. Однако я оказался в тюремной камере, осмеянный и запуганный, лишенный даже возможности видеть, что происходит вокруг.
      Неужели все это происходит наяву? Неужели злобная сила, скрывающаяся под значком полицейского, способна вырваться наружу и сокрушить любого, ни в чем не повинного человека? Оказывается, я все время жил в этом мире, но просто по счастливой случайности не сталкивался с его злом.
      Почему-то, оставшись без очков, я чувствовал себя сонным и вялым. Мои нервы были напряжены от того, что со мной случилось, и от того, что еще могло случиться, но сонливость победила, и некоторое время спустя я вытянулся на железной койке и закрыл глаза.
      Я не собирался спать. Но заснул и проснулся, когда кто-то начал грубо меня трясти. И услышал донесшийся как бы издалека голос Джерри.
      - Осторожно, Кларенс, он не любит, когда до него дотрагиваются.
      - Тем хуже для него. Давай, давай, поднимайся. Я вскочил с койки, стараясь встряхнуть онемевшее тело. Я щурился от желтого, тусклого света лампочки у меня над головой. Стоявший у решетки снаружи Джерри сказал:
      - Маленький лорд Фаунтлерой, капитан Уиллик хочет опять с вами побеседовать.
      Я шатаясь вышел из камеры и послушно пошел за ним;
      Кларенс тащился сзади. Мой сон был тяжелым, и потная одежда липла к телу, а в голове шумело.
      Мы снова спустились вниз, прошли по уже знакомому мне коридору и вошли в комнату с голубым линолеумом на полу. Уже знакомый мне пожилой полицейский по-видимому, это и был капитан Уиллик, - как и тогда, сидел за столом, а лампочка, свисавшая с потолка, ярко горела, заливая комнату ярким светом. В комнате находились и другие люди, но, поскольку я был без очков, я не мог разглядеть их лица, я различал лишь их смутные очертания, подобные теням на фоне стены.
      - Идите сюда, Стендиш, садитесь, - сказал капитан Уиллик.
      Я подошел к столу, но не рассчитал и ударился коленями о стул, когда обходил его, чтобы сесть. Я сел, потирая колено, и Уиллик спросил:
      - Где его очки?
      - Вместе с другими ценными вещами, - ответил Джерри.
      - Принесите их. - Всего два слова, но их тон и манера удивили меня. Они были произнесены нехотя и с какой-то затаенной злостью, которая, казалось, была обращена не на меня, и не Джерри, и вообще ни на кого бы то ни было, а на него самого. Впервые мне пришла мысль, что капитану Уиллику не нравится то, что он сам и его команда делают со мной, и это меня удивило. Я внимательно посмотрел на него, стараясь как можно яснее разглядеть выражение его лица. Но не смог и подумал, что это не имеет значения. Его лицо его не выдаст. Если бы на мне были очки, если бы мое зрение было таким же хорошим, как мой слух, если бы я не так сильно зависел от моей способности слышать, я, возможно, вообще не смог бы уловить малейшие нюансы в его голосе.
      "Но если ему не нравится то, что он делает, почему бы ему не покончить с этим", - недоумевал я, но ответа не находил. И потому решил спросить его самого:
      - Зачем вы делаете то, что вам самому не нравится? Он ответил быстро и сердито:
      - Замолчи! С меня достаточно всей этой самоуверенной нахальной чуши!
      - Но я не собирался... Спокойный голос из угла произнес:
      - Лучше помолчи, парень.
      И это прозвучало как дружеский совет. Я не узнал этот голос и не мог понять, кто говорил, но я послушался совета. Этот капитан Уиллик был очень раздражительный, возможно, потому, что ему не нравилось то, что он делал, и самое лучшее для меня - помалкивать. Капитан был прав: за время, проведенное в "холодильнике", мой пыл охладился. Я продолжал чувствовать, что со мной обращаются несправедливо, но уже не верил, что способен что-нибудь изменить крикливыми заявлениями. В конце концов все уладится; негодяи устанут от меня, отпустят и начнут охотиться за очередной жертвой.
      Мы молча ждали, когда вернется Джерри с моими очками. Я надел их и некоторое время моргал, пока глаза не привыкли и стали различать лица людей и окружающие предметы. Теперь я увидел, что у стены стояли трое: тот, который ворвался тогда к нам в номер вместе с Джерри и капитаном Уилликом, и еще двое, скроенные по тому же шаблону. У всех у них были расстегнуты пиджаки и криво повязаны галстуки, и все они держали руки в карманах.
      Перед капитаном Уилликом на столе лежала стопка бумаг, сколотых вместе. Он мрачно вперился в верхний листок, но тут же перевел взгляд на меня:
      - Ну, теперь ты намерен отвечать на вопросы? У меня вертелся на языке грубый ответ, но я сдержался и спокойно ответил:
      - Да.
      - Хорошо. Тогда расскажи, как ты первый раз встретился с Чарлзом Гамильтоном.
      - Я вам уже отвечал на этот вопрос. Я никогда его не видел.
      - Вообще никогда?
      - Да.
      - М-м-м. А когда Килли впервые встретился с ним, тебе известно?
      Казалось, он снова хочет довести меня до бешенства, но я решил не поддаваться и сказал:
      - Он тоже никогда с ним не встречался.
      - Ты в этом уверен?
      - Да.
      - Это он сказал тебе, что никогда не встречался с Чарлзом Гамильтоном?
      - Он сказал, что мы встретимся с ним впервые.
      - Так длинно?
      - Я не помню точно, как именно он сказал, но смысл был именно такой.
      - Ты сказал, что, когда вернулся в мотель в шесть часов, Килли был на месте?
      - Я вернулся в четверть шестого, и он был на месте.
      - Выходил ли он до того, как ты пошел за гамбургерами?
      - Тогда это могло произойти только позже, - сказал я. Я не знал, что Уолтер вообще куда-то выходил. И тут, с опозданием, я понял, что это был один из провокационных вопросов, а Уолтер никуда не выходил и не должен был выходить, потому что ждал Гамильтона.
      Но Уиллик, по всей видимости, не обратил никакого внимания на мой ответ. Он только сказал:
      - И никто из вас не выходил с того момента, как ты вернулся, до того, как появились мы, верно?
      - Верно.
      - А когда раньше в течение дня ты был с Килли, ты не навещал никого, кроме миссис Гамильтон, верно?
      - Верно.
      - К кому он ходил, пока ты отлучался?
      - Ни к кому.
      Уиллик посмотрел на меня, притворившись удивленным:
      - Тогда куда же он ходил?
      - Никуда.
      - Ты сказал, что он выходил, пока тебя не было.
      - Нет.
      - Ты этого не говорил?
      - Нет.
      - Я готов поклясться, что ты так сказал. - Он поглядел на типов, стоявших у стены. - Не так ли, вам ведь тоже так послышалось, парни?
      Они все дружно согласились, что все именно так им и послышалось. Я указал на стенографиста, который снова работал в углу, и сказал:
      - Почему вы не спрашиваете у него? Уиллик посмотрел на меня так, будто я просил его отдать мне в жены его дочь, и медленно сказал:
      - Не пытаешься ли ты указывать мне, как мне делать мою работу?
      - Нет, - сказал я.
      - Ты просто стараешься вывести меня из терпения, - сказал он. Он поднялся из-за стола и, проходя мимо молодчиков у стены, буркнул:
      - Я скоро вернусь. Попробуйте добиться от него правдивого ответа.
      - Уж будьте уверены! - сказал Джерри. Он подошел и с обычной своей ухмылкой сел за стол. Трое других встали вокруг меня, глядя на меня сверху вниз.
      - Ты собирался рассказать капитану Уиллику о револьвере Килли. Можешь рассказать это мне, - сказал Джерри.
      - У него нет оружия, - ответил я.
      Один из его подручных не преминул заметить:
      - Он ведь противоречит сам себе, не так ли?
      - Я прекрасно понимаю это, - продолжал Джерри и вдруг приказал мне:
      - Сними очки!
      - Что?
      - Окуляры! - рявкнул еще один из троицы и сорвал с меня очки. - Мы хотим, чтобы ты их снял.
      Меня обуял страх, как тогда в мотеле, когда впервые увидел направленное на меня оружие. Я съехал немного с сиденья стула, не в силах унять сотрясавшую меня дрожь.
      - Ну, так Килли рассказал тебе, куда он отлучался, пока ты ездил за гамбургерами? - спросил Джерри.
      - Он никуда не ходил.
      Один из троицы ударил меня по лицу ладонью, не очень сильно, а другой заорал:
      - Просто отвечай - да или нет! И снова Джерри:
      - Я повторю вопрос. Рассказал ли тебе Килли, куда он отлучался, пока ты ездил за гамбургерами?