- Да, на сей раз, - ответил Том, оглядываясь и рассматривая через правое плечо дорогу, по которой они только что проехали. - Давай вернемся, Эл. Слышишь?
      Дортмундер набрал в грудь воздуху и задержал дыхание. Потом кивнул сам себе, выпустил воздух из легких, включил заднюю передачу, и стиральная машина рванулась назад. Из-под ее колес во все стороны брызнул гравий.
      - Успокойся, Эл, - примирительно произнес Том, выглядывая в свое окно. Затем высунул наружу руку и указал пальцем: - Вот он. Видишь?
      Наконец Дортмундер увидел потрескавшийся асфальт, засыпанный землей и покрытый растительностью.
      - Это и есть дорога?
      - Когда-то эта дорога вела в обратную сторону, - сказал Том. - Кстати, та дорога, на которой мы находимся сейчас, тоже в свое время была асфальтированной.
      - Почему бы нам не поехать по дороге, что ведет к городу?
      - Ее уже нет. Часть дороги разрушили при постройке шоссе, а часть полосы отчуждения была распродана фермерам.
      - Далеко еще?
      - Миль шесть.
      - Я не уверен, что мы сможем проехать, - сказал Дортмундер. - Тут нужен джип, а то и танк.
      - Все будет в порядке, Эл, - заверил его Том. - Ты знай крути баранку.
      Дортмундер направил свой маленький белый аппаратик по дороге, которая была ему явно не по колесам. Покрытие большей частью раскрошилась, растрескалось или было размыто дождями. То, что уцелело, поросло травой, пробившейся сквозь асфальт. Когда-то дорога была достаточно широка и имела две полосы, однако самые сильные разрушения пришлись на края, так что временами дорога сужалась до ширины машины, и ни на одном из своих отрезков не выглядела хоть сколь-нибудь прилично и цивилизованно.
      Впрочем, Тому было наплевать. Автомобиль проезжал мили четыре в час, и на такой скорости они добрались бы до Кронли часа через полтора. Дортмундер сгорбился над рулевым колесом и, прижав лоб к ветровому стеклу, всматривался в ухабы, грозившие переломать машине оси.
      Вдруг Том самым беззаботным тоном произнес:
      - Ты знаешь, Эл, а ведь это мой самый старый тайник. Я заложил его сразу после войны, во времена повального возвращения солдат. Шулера и мошенники уже поджидали их на улицах городов с досками и колодами карт в руках. В Кронли был один парень, он жил в гостинице с девицей по имени Мира. В тех местах проходили толпы солдатиков - кто-то из них возвращался на свои фермы, кто-то пересаживался на другой поезд. Видишь ли, тогда из Кронли еще можно было уехать в Уошито-Фоллз, а то и к самой Уошито, или даже в Амарильо. Куда угодно. Так вот, этот парень - как бишь его звали? Впрочем, не важно. Короче, они на пару с Мирой обдирали солдатиков как липку. Парень играл с ними в покер в гостиничном номере, а Мира толклась поблизости с очень соблазнительным видом. Мы с ней быстро нашли общий язык и договорились, что, когда в комнате запахнет большими деньгами, она подаст мне знак и отопрет двери. Потом мы - я и еще двое парней - вошли в номер и забрали деньги. - Том кивнул и, не шевеля губами, сказал: - Хи-хи, эти двое, они ничего не знали про меня и Миру. Они вскочили в лифт, а я захлопнул за ними дверь, вырубил электричество и унес денежки в номер, который Мира сняла для меня.
      - Вырубил электричество? Во всем отеле? - спросил Дортмундер.
      - Ну да, чтобы усугубить переполох, - объяснил Том.
      - А твои партнеры остались в лифте?
      - Бывшие партнеры, - подчеркнул Том и вновь хихикнул. - Полагаю, до прибытия полиции солдатики успели хорошенько намять им бока.
      - А разве отель не обыскивали? - спросил Дортмундер.
      - Конечно. Но Мира записала меня своей сестрой, так что...
      - Сестрой?
      - Мира была хитрющая девица, ну, и я был парень с головой, и когда тот шулер узнал, что Мира состояла в сговоре с налетчиками...
      - Откуда он узнал?
      - А как ты думаешь, Эл? - спросил Том.
      - А-а, понятно, - сказал Дортмундер, объезжая рытвины.
      - В общем, к тому времени я был уже далеко. Но не смог забрать все деньги и оставил их в отеле. Там они в полной безопасности.
      - Сколько?
      - Мы взяли шестнадцать тысяч. Две я прихватил с собой, четырнадцать припрятал.
      - И ты думаешь, эти четырнадцать тысяч по-прежнему лежат там, где ты оставил их сорок лет назад?
      - Уверен. Видишь ли, я проделал этот долгий путь совсем не ради прогулки на свежем воздухе и, уж конечно, не для того, чтобы встретиться с Мирой.
      - Интересно, сколько ей теперь лет? - спросил Дортмундер.
      - Нисколько, - ответил Том. - Такие шлюхи, как Мира, не заживаются на этом свете.
      Уже в который раз Дортмундер невольно задал себе вопрос, какого черта он связался с Томом Джимсоном. В тюрьме у него не было выбора - во всяком случае, право выбирать себе соседей предоставлялось лишь самым старым долгожителям тюрьмы. Но там Дортмундер мог по крайней мере тешить себя мыслью о том, что где-то рядом, не дальше расстояния полета пули, находится вооруженная охрана.
      "Какое мне дело до людей в долине, - спрашивал себя Дортмундер, ведя маленький, автомобиль к мертвому Кронли. - Да появись я там, покажись в окрестностях всех этих Дадсонов - и местные жители тут же вызовут полицию. В конце концов спасать долину от Тома Джимсона - вовсе не моя обязанность. Я ввязался в это дело лишь потому, что он меня застращал. Я и не думал, что дело окажется таким трудным, что придется преодолеть так много препятствий. И увяз во всем этом по уши - добрался аж до Оклахомы, словно какой-нибудь пионер или торговец с пивной бочкой на колесах. Есть ли в этом смысл?"
      - Вот он, - заметил Том, прерывая непривычно долгое молчание.
      Дортмундер притормозил, и машина почти остановилась, так что он мог рискнуть оглядеться. Они только что перевалили через невысокий пригорок, и впереди показалась зелень, которой Дортмундер не видел с того мгновения, когда в самолете подали салат. Это были невысокие кряжистые деревца темно-зеленого цвета, тонкая шеренга которых пересекала равнину поперек. Большая часть второй половины дня прошла в утомительной скачке по кошмарным пародиям на дороги, так что тени деревьев уже вытянулись вправо, будто острые пальцы, которые советовали приезжим катить в объезд. Над линией деревьев возвышалось несколько строений и церковный шпиль.
      - Деревья растут там, где проходит река? - спросил Дортмундер.
      - Да ты настоящий лесник, Эл, - ответил Том.
      - Это и есть твой город?
      - Это мой тайник, - сказал Том. - Вон то высокое здание - это городской отель.
      - Высокое здание, - отозвался Дортмундер.
      - Смейся, смейся, - сказал Том, хотя Дортмундер и не думал смеяться. Между прочим, из окна комнаты Миры на верхнем этаже открывался вид во все стороны на много миль.
      - И что же оттуда видно?
      Том хихикнул.
      - Да хотя бы нас, к примеру, - сказал он.
      36
      Гаффи заметил маленький белый автомобиль, неторопливо приближавшийся к городу. Бинокль позволил рассмотреть его получше, но детали изображения размывались. Куда сподручнее было смотреть в прицел снайперской винтовки: его оптическое разрешение было намного выше. При желании Гаффи мог бы уже с этого расстояния навести кружок прицела на любую из голов, качавшихся за лобовым стеклом. Впрочем, у него не было никаких причин отстреливать незнакомцев, словно бешеных собак; во всяком случае, следовало дождаться их приближения и хорошенько рассмотреть.
      "А вдруг это... - лежавшие на стволе винтовки костлявые руки Гаффи дрогнули, - а вдруг это он?"
      Тим Джепсон. Старый, очень старый знакомый.
      - Человек, сломавший мою жизнь, - прошептал Гаффи сухими потрескавшимися губами. Опустив винтовку, он впился слезящимися старческими глазами в маленькую машину, которая едва ползла по дороге, подпрыгивая и раскачиваясь. Тим Джепсон.
      Разумеется, это не он. Гаффи поджидал его долгие годы, подавляя свое нетерпение, но Тим Джепсон все не появлялся. За долгие двадцать шесть лет Тим Джепсон так и не вернулся в город, чтобы забрать свои четырнадцать тысяч.
      Но ведь он должен приехать! Обязан! А он не приезжал.
      В начале шестидесятых в мертвый город повадились обычные мародеры, рассчитывая поживиться стройматериалами и бронзовыми дверными ручками, которые не достались более ранним грабителям. Это были суровые на вид, мрачные, отталкивающей внешности городские типы в грязно-зеленых рабочих комбинезонах. Они приезжали на тупорылых грузовиках и курили сигары. Они напоминали Гаффи самых крутых обитателей тюрьмы, и он предпочитал не показываться им на глаза и смывался, прихватив свои скудные пожитки, так что ни один из грабителей даже не догадывался, что в Кронли до сих пор постоянно проживает человек.
      В конце шестидесятых в город зачастили посетители иного рода: подростки в ярких одеждах и головных повязках, ни дать ни взять карнавальные индейцы. Они приезжали в помятых автобусах, жгли костры, крутили пластинки на портативных проигрывателях и пытались сеять кукурузу, помидоры и коноплю. Поскольку кроме конопли ничего не родилось, все эти шайки вскоре уезжали. Гаффи провожал глазами уносящиеся автобусы.
      Лишь очень немногие подростки узнавали о существовании отшельника Гаффи. Кое-кому из девиц доводилось видеть его воочию. Он подглядывал за ними, когда те голышом купались в реке. Чаще всего девушки пугались и поднимали шум, прибегали их кавалеры, и Гаффи приходилось по несколько дней скрываться в лесу, пока не прекращались поиски. Впрочем, как-то раз одна девица поманила его пальчиком и кривой ухмылкой, и... о Господи! - это была первая женщина Гаффи с тех пор, как его упекли за решетку сорок лет назад. И это была штучка хоть куда! Будет о чем вспоминать холодными ночами.
      В начале семидесятых поток хиппи и юппи со всеми их сиффи и триппи мало-помалу иссяк, и в течение нескольких лет город был в безраздельном владении Гаффи. В конце семидесятых в Кронли прибыли первые профессора: археологи, антропологи, этнологи, специалисты по общественной истории. Это были мужчины и женщины в штанах защитного цвета, тяжелых ботинках и с целыми тюками сменной одежды. Гаффи удалось стащить у них комплект на замену своему износившемуся костюму.
      Со временем научные субсидии потекли в других направлениях. Последний раз Гаффи встретил профессора в шляпе-"сафари" и тяжелых сапогах лет десять назад. Потом город изредка посещали ремесленники, архитекторы и декораторы, которых интересовало дерево: доски, лестничные пролеты, изысканные старомодные панели. Наезды этих умельцев способствовали дальнейшему развалу Кронли, однако мода на дерево оказалась недолгой и вскоре увяла, а в городе по-прежнему оставалось немало ценных деревянных деталей. С тех пор, на памяти Гаффи, сюда три или четыре года не заглядывала ни одна душа.
      И вот на дороге появилась эта маленькая белая машина. Повинуясь инстинкту самосохранения, Гаффи собрал свой нехитрый скарб и, покинув комнату на верхнем этаже отеля Кронли, прошел по обшарпанному, захламленному холлу к лестнице. Лифт, разумеется, уже долгие годы не работал, но Гаффи в любом случае не рискнул бы воспользоваться лифтом. Этим лифтом или каким-либо другим, но уж в особенности - этим. Именно с этого лифта начались все его беды.
      Их было трое - Гаффи, Эдди Хоббз и Тим Джепсон, самый старший из них. Гаффи и Эдди знали, что Тим - матерый волк. Они и сами мечтали стать матерыми волками, и, когда он предложил совместное ограбление, это показалось им шуткой, забавой. Они не собирались грабить порядочных людей, речь шла о том, чтобы почистить карточного шулера, который объегоривал возвращавшихся с войны солдат. Именно так Джепсон обрисовал им положение дел, и они с Эдди - девятнадцатилетние оболтусы, глупые и зеленые, что называется, прямо от сохи, с радостью согласились.
      Джепсон их предал. Втолкнул в неработающий лифт и скрылся с добычей. Они с Эдди чуть с ума не сошли в темной кабине, однако самое страшное началось, когда вновь загорелся свет и лифт пришел в движение. Они с Эдди понимали, что стоит лифту опуститься на нижний этаж, и им придет конец.
      Ожидания оправдались в полной мере. Никто, кроме них самих, не поверил в сказочку об ограблении мошенника. С точки зрения окружающих, в числе которых были и солдаты, сидевшие за картами в тот момент, когда в номер ворвались Гаффи, Эдди и Тим с пистолетами в руках, - с их точки зрения Гаффи и Эдди ограбили солдат. Бравых вояк, возвращавшихся домой на исходе войны. В те дни человек, ограбивший солдата, не мог рассчитывать на снисхождение.
      В течение последующих лет Гаффи били часто и больно. И началось это, когда открылись двери лифта, за которыми оказались те самые солдаты, что играли в покер в том злосчастном номере. Вскоре появились полицейские, однако они не торопились положить конец потасовке. И потому прошло немало времени, прежде чем Гаффи и Эдди доставили из отеля в больницу.
      Больше Гаффи и Эдди не встречались. Одна из теток Эдди была знакома не то с губернатором, не то с председателем законодательного собрания штата, и дело Эдди рассматривалось отдельно. Потом был суд, и Гаффи потянул на максимальный срок - от двадцати пяти до сорока лет, и все потому, что он, во-первых, ограбил солдат, во-вторых, у него в руках оказался пистолет и, в-третьих, за ним уже числилось мелкое хулиганство (собственно, именно из-за этого Гаффи не попал в армию). Но самое главное - потому, что Тим Джепсон скрылся и унес все деньги.
      Слава Гаффи продолжала преследовать его и в тюрьме штата, где его для начала побили охранники, потом - заключенные, потом - снова охрана... Порой побои прекращались, но лишь до тех пор, пока в тюрьму не попадал какой-нибудь бывший солдат. В большинстве своем они чувствовали себя несправедливо обиженными, и, пока носили тюремную робу, Гаффи служил им прекрасным средством отвести душу.
      Однажды в тюрьме появился некто Митч Ланч, получивший большой срок за продолжительный шантаж владельца нефтяной компании в Талсе. Гаффи не узнал в Ланче того шулера, которого они ограбили вместе с Эдди и Тимом, однако Ланч узнал в Гаффи одного из тех уродов, что ворвались в его номер с пистолетом в руках. Так что Ланч принялся было выбивать из Гаффи дух, но вскоре увидел, что выбивать-то почти нечего. Лупить Гаффи было ничуть не интереснее, чем мочалить половую тряпку. Ланч пару раз взял Гаффи в оборот, но не испытал ни малейшего удовольствия; кончилось тем, что они каким-то странным образом подружились. По крайней мере стали приятелями.
      Ланч рассказал Гаффи, как его предала девица Мира и как ее саму предал Тим Джепсон, прежде чем смыться с добычей. Причем, что самое интересное, большую часть добычи он оставил на месте.
      Мира поклялась Ланчу, что Тим Джепсон спрятал четырнадцать тысяч из шестнадцати (она была в этом твердо уверена) где-то там, в городе, поскольку не желал путешествовать, имея на руках крупную сумму и навлекая на себя подозрения. Он рассчитывал вернуться за деньгами, когда возникнет нужда.
      С особым пристрастием Ланч допросил Миру о том, куда именно Джепсон спрятал четырнадцать тысяч. В конце концов он совершенно уверился в неведении Миры, ибо, будь иначе, она непременно раскололась бы.
      - Когда-нибудь я выйду отсюда, - повторял Ланч. - Выйду, вернусь в Кронли и стану ждать. Устроюсь на работу, какую бы ни предложили. И в один прекрасный день этот сукин сын вернется.
      До сих пор ни одному из предсказаний Ланча не суждено было осуществиться. Он не вышел на волю - не дожил до конца срока. В 1952 году в одной из стычек на тюремном дворе ему между ребер всадили заточенную ручку ложки, и та угодила прямо в сердце. Но даже если бы он и вернулся в Кронли, то застал бы его вымершим и, уж конечно, не нашел бы там никакой работы. Помимо всего прочего, Тим Джепсон не спешил возвращаться в город за своими четырнадцатью тысячами.
      Отсидев восемнадцать лет, Гаффи вышел на свободу. Сейчас он выглядел куда старше своих тридцати семи лет, лишился всех зубов, а кости его были до такой степени изломаны, что он двигался подобно пораженному артритом восьмидесятилетнему старику. Гаффи напрочь разучился жить в обществе. Он стал волком-одиночкой, способным либо злобно рычать, либо прятаться в норе. Он не мог найти работу, не мог снять комнату, даже не мог войти в автобус, не попадая при этом в неприятное положение. За ним приглядывал офицер, о котором ходила молва, будто он - сама доброта, но даже этот святой возненавидел Гаффи.
      Именно тогда Гаффи начал всерьез задумываться о преступлении, которое обеспечило бы ему возвращение в камеру. Осознав, что ему следует немедленно изменить свою жизнь, он вспомнил о Тиме Джепсоне - человеке, поломавшем его судьбу, и о Митче Ланче - человеке, упорно и терпеливо дожидавшемся случая поквитаться. Воспоминания об этих людях, а также мысль о том, что в Кронли сейчас нет ни одной живой души, сделали свое дело. Гаффи отправился в путь где автобусом, где на украденном велосипеде, а под конец - на своих двоих.
      Долгие двадцать шесть лет Гаффи оставался единственным постоянным жителем Кронли. Он ждал, пестовал свою ущемленную гордость, восстанавливал крепость духа, присматривался к нечастым гостям, но караулил лишь одного.
      И разумеется, продолжал искать тайник с четырнадцатью тысячами. Не нашел, но знал, что деньги где-то здесь. Тим Джепсон спрятал их очень хитро, и это обстоятельство гарантировало сохранность тайника. Когда-нибудь Джепсон вернется.
      Сегодня?
      Вывеска отеля Кронли уже давно обвалилась. Подъездная дорожка, на которой в сороковые - пятидесятые годы суетились швейцары, вызывавшие за четвертак такси для бродяг, желавших выехать за город, оказалась заваленной булыжниками. Гаффи осторожно пробирался между ними, прижимая к себе винтовку и джутовую сумку. За его костлявыми плечами болтался рюкзак, украденный у профессора. Прощальные лучи солнца осветили Калифорния-стрит, в дальнем конце которой появилась маленькая белая машина, направлявшаяся к отелю. Желтый солнечный свет отражался от ее лобового стекла.
      Это не профессора и не хиппи. И не любители копаться в грязи, занятые поисками скобяных изделий двадцатого века и деревяшек девятнадцатого.
      Неужели Тим Джепсон? Неужели он все же вернулся за своими деньгами? Гаффи крепче сжал в руке винтовку и скрылся в одном из переулков.
      37
      Дортмундер устал, был раздражен, рассержен, ему все осточертело и обрыдло.
      - А теперь мне вести машину обратно по этим ухабам, да еще в полной темноте, - сказал он.
      - Нас ждет уютный номер в гостинице, - ответил Том. - Так что никаких затруднений не предвидится.
      - Никаких затруднений, говоришь?
      Они уже въехали в город и тащились по главной улице, по обе стороны которой красовались двух-трехэтажные деревянные и кирпичные здания с магазинами в первых этажах. Все стекла были выбиты много лет назад, и кое-где стены хранили на себе следы пожаров. Бетонное покрытие проезжей части и тротуаров растрескалось и распалось на большие куски, похожие на льдины, вздутые и изломанные, покрытые пылью и мусором, который Дортмундеру приходилось старательно объезжать. На вывесках магазинов кое-где сохранились еле заметные буквы:
      ДАМСКАЯ ОДЕЖДА ЗОМОНСКИ
      ФИЛКО ГРОССЕР АДМИРАЛ ОЛЕКСЮК
      ТЕЛЕРАДИОТОВАРЫ
      ТАКСИ "ВИКТОРИ"
      КАФЕ "АТОМИК"
      - Хватит уже того, что здесь негде перекусить, - продолжал Дортмундер. - Кафе-то на замке.
      - Когда оно работало, было ничуть не лучше, - сказал Том. - Смотри-ка! Вывеска отеля рухнула.
      - Вот как?
      - Раньше над вращающимися дверями была двухсторонняя вывеска "Кронли-отель", - пояснил Том. - С огромной красивой буквой "К".
      - Которая теперь валяется перед входом в виде груды мусора. Как я понимаю, туда мы и направляемся? - уточнил Дортмундер.
      - Да-да, именно туда, - ответил Том и, покачав головой, добавил: - Ты знаешь, Эл, до сих пор мне не доводилось путешествовать с людьми, у которых было бы такое же плохое настроение, как у тебя.
      - Но только не по этой дороге, - заметил Дортмундер и остановил машину у кучи мусора напротив пятиэтажного кирпичного здания, стены которого словно горошком были усеяны окнами без стекол. - Мы правильно приехали?
      - Самое высокое здание города, - заявил Том. - Цела вывеска или нет, но это - городской отель.
      - Том, - произнес Дортмундер, стараясь говорить как можно мягче. - Ты уверен, что деньги по-прежнему здесь? Ведь столько лет прошло.
      - Абсолютно, - отозвался Том, открывая свою дверцу. - Идем и найдем их.
      Было очень приятно выбраться наконец из машины. Даже здесь, в Кронли. Дортмундер встал, помассировал кулаками поясницу и потянулся.
      - Глядя на это здание, я представляю, какие разрушения, не говоря уж о разграблении, перенес город. Сорок лет - не шутка, Том. Ты по-прежнему уверен, что никто не нашел тайник и с ним ничего не случилось?
      - Ни в коем случае, - ответил Том, открывая заднюю дверцу и извлекая свою сумку. Затем он на секунду замер на месте, поглядел на Дортмундера поверх крыши автомобиля и добавил: - Нам потребуются фонари, Эл. Администрация уже который год не платит за электричество.
      - Как скажешь. - Дортмундер открыл заднюю дверцу со своей стороны и выволок наружу свой чемодан. - Надеюсь, никаких приключений не предвидится?
      Они открыли сумки, кое-как разместив их на крыше машины, и Том пустился в объяснения:
      - Мне пришлось спрятать наличные в отеле. Несколько дней, пока я играл роль сестры Миры, Мелиссы, мне нельзя было уезжать. Но я знал, что вскоре все выплывет наружу и станет известно, что я спрятал деньги в отеле. Поэтому мне пришлось найти место, куда они ни за что не сунули бы свой нос. Я не мог спрятать деньги за картиной, которую могли снять со стены, не мог засунуть их в оконную раму, которую можно открыть. И в ножку кровати их тоже не спрячешь, ведь кровать могли выбросить. Это должно было быть такое место, в которое никто не полезет и которое нельзя выбросить. И я нашел местечко, которое навсегда оставалось бы в неприкосновенности, пока его не затопила бы вода. И теперь, оглядывая живописные окрестности, я не вижу ни малейшей причины волноваться. Чтобы достать деньги, нам потребуются только гаечный ключ и молоток.
      Они запихнули свои сумки обратно на заднее сиденье, и Дортмундер спросил:
      - И где же оно, это таинственное место?
      - Увидишь, Эл, и очень скоро, - ответил Том, захлопывая свою дверцу. Полагаю, запирать машину нет необходимости.
      Они медленно и осторожно пробрались сквозь кучи камней к зияющей дыре входа в здание. Уже много лет назад вращающиеся двери отеля вместе с козырьком (и даже опорной плитой!) покинули город в кузове какого-нибудь самосвала, и теперь вход в гостиницу выглядел куда менее торжественно, чем в те времена, когда власти Кронли еще мечтали видеть свой город в роли врат на пороге волшебной страны в междуречье Уошито, Киовы и Джексона. Войдя в дверной проем, Дортмундер и Том включили фонарики и принялись изучать в их свете грязь, мусор, булыжники и прочие следы развала и упадка. Ковры, панели, окантовка кирпичных колонн и даже доска портье исчезли отсюда многие годы назад, являя взгляду грязные исцарапанные стены.
      - Холл выглядит просто ужасно, - заметил Том. - Нам нужно обойти кабинет управляющего сзади и спуститься по лестнице в подвал.
      Они пробирались сквозь холмы оставшейся от штукатурки пыли, мимо балок, ощетинившихся цеплявшейся за одежду арматурой и клубков проволоки с заостренными концами. Том сказал:
      - Я сделал вот что. Велел Мире принести с кухни несколько пустых винных бутылок. С пробками.
      - Винных бутылок? - удивился Дортмундер. - Но ведь ты говорил, что в те времена здесь действовал сухой закон, из-за которого все и получилось.
      - Ты ничего не понимаешь, Эл, - сказал Том. - В мире не существует законов, которые нельзя обойти. Оклахома была "сухим" штатом, но ты мог пить сколько угодно в частном клубе, будучи его членом. Поэтому все рестораны и отели стали частными клубами.
      - О Господи, - только и мог вымолвить Дортмундер.
      - Вот-вот, - подтвердил Том. - Для того чтобы стать членом ресторанного клуба, достаточно было заказать что-нибудь поесть. А членом клуба отеля ты становился, как только снимал в нем номер.
      - Ничего не понимаю, - признался Дортмундер. - К чему все эти премудрости?
      - Полагаю, на то были свои причины, - сказал Том. - Лестница должна быть... Вот те на! Все двери сняты. Надеюсь, лестницу-то они оставили?
      - Надеюсь, они не взяли заодно и твой тайник.
      - К нему они даже не прикоснулись, уж поверь мне, Эл. Так, одна из этих дверей ведет в... Да, это здесь.
      Лучи фонариков высветили ржавые металлические ступени, ведущие вниз, в непроглядную черную тьму. Посмотрев туда, Дортмундер сказал:
      - Как странно получается, Том. Куда бы я с тобой ни пошел, рано или поздно все кончается спуском в какую-то преисподнюю.
      - Это очень прочное здание, - заверил его Том. - Нет никаких оснований опасаться, что оно обрушится на нас.
      До сих пор Дортмундер даже не думал о такой возможности, но теперь дело предстало совсем в другом свете.
      - Спасибо, успокоил, - сказал он.
      - Не за что, - отозвался тот и принялся спускаться, держа ключ и молоток в одной руке, фонарь - в другой. Дортмундер неохотно последовал за ним. Том добавил, оглядываясь через плечо: - Так вот, насчет винных бутылок. Я скатал банкноты и рулончики и рассовал их по бутылкам. Всего набралось на три бутылки. И как-то ночью я пронес их сюда под юбкой.
      - Под юбкой? Ты все еще играл роль сестры?
      - И продолжал ее играть до тех пор, пока не оказался в Ногалезе, штат Нью-Мексико... А сейчас посмотрим, куда идти дальше.
      Они уже спустились к подножию лестницы и очутились на крохотном пятачке, от которого во все четыре стороны вели пустые дверные проемы. Вокруг, куда ни кинь взгляд, безликие крошащиеся кирпичные стены и выщербленный бетонный пол. Том медленно поворачивался, посвечивая фонариком и припоминая забытую за долгие годы дорогу.
      - Скажи, Эл, - заговорил он, - задумывался ли ты, смывая воду в унитазе в гостиничном номере, куда девается вся эта вода? Содержимое сотен туалетов, раковин, дерьмо сотен находящихся в здании людей, которые ходят по-маленькому и по-большому, чистят зубы и спускают в канализацию посторонние предметы, несмотря на то что их просят этого не делать? Ты когда-нибудь задумывался, куда утекает вода вместе со своим содержимым?
      - Нет, - ответил Дортмундер.
      - Мы пойдем туда. - Том вошел в самый широкий и грязный проход с низким потолком. Дортмундер двинулся следом. - В общем, вода спускается здесь, продолжал Том. - Она протекает по все расширяющимся трубам, через решетки, на которых оседают крупные предметы, и наконец впадает в главную, самую большую трубу, проходящую под улицей и соединяющую отель с городской канализацией. И в месте этого впадения находятся самая последняя решетка и отстойник. Туда ведет особый люк - чтобы сантехник мог спуститься к месту соединения, если произойдет нечто чрезвычайное. Но обычно к этому люку даже не притрагиваются.
      - Я бы держался от него подальше, - сказал Дортмундер.
      - Ты можешь верить или не верить, Эл, - сказал Том, - но даже человек, ищущий четырнадцать тысяч долларов, обошел бы то место стороной. Стопроцентная гарантия.
      - Уж не там ли ты спрятал свои винные бутылки?
      - До сих пор чувствую запах, - произнес Том, покачивая головой.
      Очередной дверной проем без двери вывел их в более обширное помещение. Фонарик Дортмундера вырвал из темноты несколько распластанных на полу скелетов мелких животных. Здесь был более сухой, но словно бы прогорклый воздух. Создавалось ощущение, будто нос уткнулся в гниющую древесину.
      - Я тоже его чувствую, - сказал Дортмундер.
      Том издал свой характерный смешок.
      - С тех пор, как в этом городе в последний раз смывали воду из унитаза, прошло немало лет, - произнес он. - Теперь там нет той вони, что раньше. Там, впереди.
      Впереди возвышалась очередная кирпичная стена. Осветив ее фонариком, Том обнаружил поблизости металлическую плиту размером три на два фута, углы которой были привинчены к бетонному полу болтами. Том опустился у одного из углов на колени и наклонился, чтобы сдуть с болта пыль и грязь.
      - Сейчас придется малость пошуметь, - сказал он.
      И принялся шуметь. Наложив ключ на головку болта, Том лупил по его металлической ручке молотком. Бам! Бам! Бам! А в паузах между ударами раздавалось эхо звука, отражавшегося от стен и разносящегося по замкнутому пространству.
      После пяти минут этого адского концерта Том поднялся на ноги и вытер лоб.
      - Смени меня, Эл, - сказал он.
      И Дортмундеру пришлось начать самому издавать кошмарные звуки. Наконец под его руками болт стронулся с места и начал неохотно проворачиваться, добавляя в грохот скрипящие звуки.
      Болт не желал сдаваться. Каждый крохотный поворот его головки давался лишь ударами молотка по ключу. Но в конце концов его толстое, ржавое и длинное тело вышло наружу и вместе с ключом, до сих пор цеплявшимся за его головку, упало на металлическую плиту, издав напоследок еще один жуткий звук.
      - Отлично, Эл, - сказал Том. - Остались всего три штуки. Давай-ка я постучу.
      Как потом подсчитал Дортмундер, они с Томом проработали около часа, прежде чем последний болт с трудом вышел из своего гнезда и повалился на плиту. Но и тогда проклятая плита не пожелала шевелиться, и Тому с Дортмундером пришлось нанести еще, казалось, миллионы ударов, обстукивая ее с боков. Наконец тяжелая и ржавая плита неохотно поддалась и чуть приподнялась с одной стороны.
      О Господи! За сорок лет этот аромат ничуть не ослаб.
      - А-ааа! - завопил Дортмундер и выпустил из рук плиту, которая опрокинулась и повалилась вверх ногами. Том с искренним интересом наблюдал, как Дортмундер проворно отскочил назад, зажимая пальцами нос, словно кто-то хватил его по лицу снятым с покойника саваном.
      - Это еще не все, Эл, - невозмутимо заявил Том. - Бутылки там, внизу, привязаны проволокой" к ступенькам трапа. Видишь трап?
      Однако Дортмундеру совсем не хотелось осматривать это место.
      - Я верю тебе на слово, - сказал он, с трудом проталкивая слова сквозь горло и не испытывая ни малейшего желания вдохнуть. - Все в порядке. Я тебе верю.
      Ткнув фонариком в открытую ими дыру, Том сказал: