Дональд Уэстлейк
      Утонувшие надежды
      Роман
      Перевод с английского Р. Волошина, 1996.
      Кругленькая сумма - семьсот тысяч долларов. Наличными! Но осуществить золотую надежду не так-то просто. Денежки захоронены в... гробу, гроб зарыт в тайнике, а тайник, увы, на дне водохранилища. Тяжело приходится в охоте за "дорогим утопленником" неудачливому грабителю Джону Дортмундеру и его бывшему сокамернику. А тут еще выясняется, что не только этим "ловцам удачи" известно о сокровище...
      ОБЛОМ ПЕРВЫЙ
      1
      Над городом уже занимался серый рассвет, когда Дортмундер отправился домой и застал Мэй на ногах, в зеленых брюках из шотландки и мешковатом свитере. Услышав, как Дортмундер открывает дверь, она вышла из гостиной в прихожую, но вместо своего обычного "Ну, как?" произнесла голосом, в котором слышались одновременно и беспокойство, и облегчение:
      - Ты вернулся.
      Уставший и расстроенный, Дортмундер не обратил на ее слова внимания и ответил на совсем другой, привычный вопрос:
      - Да неважно...
      Открыв дверцу стенного шкафа, он принялся неторопливо извлекать из многочисленных внутренних и наружных карманов своей черной куртки инструменты и с глухим лязгом рассовывать их по полкам.
      - Ювелир переехал в Ринбек, теперь на месте его магазина итальянская пиццерия. Антиквар забросил свои древности и начал торговать куклами из диснеевских мультиков. А в чековой кассе завели собаку. - Сняв куртку, Дортмундер поднес ее к глазам, рассматривая свежую прореху на спине. Проклятая подлая псина, - пробормотал он.
      - Джон... - произнесла Мэй, в ее голосе слышалось напряжение. Пальцы левой руки сложились так, будто Мэй держала сигарету, сбрасывая воображаемый пепел на пол. Такого не бывало с тех пор, как она бросила курить.
      Но у Дортмундера было полно своих забот. Повесив на крючок рваную куртку, он сказал:
      - Самое время подумать, не начать ли мне честную трудовую жизнь. Впрочем, я успел прихватить малость, когда вышвырнул пса на улицу и он убежал. - Дортмундер извлек из-за пазухи комок банкнот и положил их на столик в прихожей.
      - Джон, - сказала Мэй. Глаза ее округлились и побелели. - Тут какой-то человек.
      Дортмундер замер, рука его зависла над деньгами.
      - Что такое?
      - Он говорит, - Мэй опасливо и подозрительно оглянулась на дверь гостиной, - что он - твой старый приятель.
      - Кто говорит?
      - Этот человек.
      - Эл?.. - раздался хриплый надтреснутый голос, в котором тем не менее сквозили самоуверенные нотки. - Эл, это ты?
      На лице Дортмундера появилось озадаченное выражение, сменившееся испугом.
      - Нет, я не Эл, - ответил он.
      В дверях гостиной появился мужчина - серый и холодный, словно рассвет за окном, сухой и жилистый старик чуть выше шести футов ростом, в серой ветровке, накинутой поверх мятой синей рабочей рубахи, в мешковатых штанах и черных стоптанных ботинках. Его шишковатая квадратная голова прочно сидела на каменных плечах, словно кишащий древоточцами чурбан. Глаза у него были тусклые, щеки заскорузлые, брови кустистые, а жиденькие седые прямые волосы лежали на больших отвислых ушах.
      - Привет, Эл, - сказал старик. Губы его при этом оставались неподвижными. Но какому чревовещателю придет в голову использовать такое создание в качестве своего второго "я"? - Как поживаешь, Эл? - Хриплый бесцветный голос прямо протискивался сквозь эти окаменевшие губы. - Давно не виделись.
      - Будь я проклят, - ответил Дортмундер. - Значит, тебя выпустили.
      2
      Старик издал звук, который можно было принять за смешок.
      - Удивлен, а? - спросил он. - Я и сам удивляюсь.
      - Стало быть, ты с ним знаком, - сказала Мэй так, словно не знала, хорошо это или плохо.
      - Мы с Томом вместе сидели, - неохотно объяснил Дортмундер. - В одну пору даже были сокамерниками.
      Угловатый, жилистый старик, чей облик так не вязался с домашним и милым именем Том, вновь издал этот свой смешок и добавил:
      - Сокамерники. Кореша. Верно, Эл? Сведенные вместе причудой судьбы так, что ли?
      - Да, верно, - отозвался Дортмундер.
      - Почему бы нам не посидеть в гостиной? - предложил Том и сжал губы в тонкую прямую линию. - У меня там кофе стынет.
      - Да, конечно, - согласился Дортмундер.
      Том повернулся и направился в гостиную, шагая так, будто бы его скелет разобрали на части, да так и не сумели толком собрать, явно переборщив с "безумным клеем". Мэй яростно жестикулировала за его сутулой спиной, выражая бровями, плечами и пальцами безмолвное негодование: кто это такой? Как он оказался в моем доме? Когда все это кончится? Дортмундер в ответ подмигивал и кривил рот: понятия не имею, то ли у нас неприятности, то ли нет, поживем - увидим. Они вошли следом за Томом в гостиную.
      Том выбрал себе лучшее кресло и уселся, свесив руку до пола. Дортмундер и Мэй заняли места на диванчике напротив. Они выглядели точь-в-точь как супружеская пара, которой только что предложили всерьез задуматься о страховании жизни. Том сдвинулся на край кресла, подался вперед и, взяв со столика чашку, стал с видимым удовольствием потягивать кофе. В нем было что-то от второстепенного персонажа из фильма о Великой депрессии - этакий старикашка, греющийся у маленького костра в обществе бродяг. Дортмундер и Мэй опасливо наблюдали за ним; наконец Том поставил чашку на стол, откинулся на спинку кресла и, слегка вздохнув, заявил:
      - А я теперь спиртного - ни-ни. Отучился в тюрьме.
      - Сколько же ты просидел, Том? - спросил Дортмундер. - Сколько же ты просидел за всю свою жизнь?
      - За всю жизнь? - Том вновь издал свой смешок. - Всю свою жизнь просидел - вот сколько. В последний раз - двадцать три года. А должны были продержать до самой смерти. Тюрьма стала мне домом родным.
      - Да, я помню, - отозвался Дортмундер.
      - Дело в том, - продолжал старик, - что, пока я жрал казенные харчи, работал на правительство и спокойно спал в камере, мир стал куда хуже, чем в былые времена. Наверно, теперь меня не считают опасным для общества.
      - С чего ты это взял, Том?
      - Знаешь, почему меня выпустили? - ответил тот. - Все дело в инфляции, урезанном бюджете и переполненности тюрем. Общество взрастило - заметь, самостоятельно, без нашей помощи - целое поколение преступников, мелких воришек, которые и в подметки не годятся таким волкам, как мы с тобой, Эл.
      - Это точно, подонков вокруг полно, - согласился Дортмундер.
      - Такие люди не отличат чертеж от конфетного фантика, не говоря уж о том, чтобы разработать серьезный план. Сделав шаг правой ногой, эта шваль даже не имеет представления, что делать с левой.
      - Да, их полно вокруг, - повторил Дортмундер. - Заползет такой субчик под лестницу и спит, положив под голову краденый телевизор. А нам за него отдуваться.
      - Всему этому они учатся в тюрьме, вот что я тебе скажу, - заявил Том. - И главная беда - то, что их к этому подталкивают нечестивые помыслы. Мы-то с тобой знаем, Эл, что если парень заявляется в банк с пистолетом и говорит: "А ну, деньги на бочку и чтоб пять минут никто не шевелился", - то у него на это могут быть только две стоящие причины. Либо его семья живет впроголодь и нуждается в лечении, обуви, учебниках для ребятишек и хочет есть мясо чаще, чем раз в неделю, либо этот парень желает свозить свою девчонку в Майами и малость повеселиться. Либо так, либо этак. Верно?
      - Что ж, обычное дело, - согласился Дортмундер. - Только теперь ездят все больше в Лас-Вегас.
      - А нынешние шуты даже этого понять не могут, - сказал Том. - Они крадут для того, чтобы кольнуться и наширяться. Они колются и ширяются даже в тюрьме, покупая зелье у охранников, вольняшек, посетителей - у кого угодно, даже у тюремного капеллана. Но спроси у них, почему они не пошли к специалисту по подбору профессии и встали на путь преступления, хотя ни бельмеса в этом не смыслят, и тебе скажут, что в их бедах виновата политика, а они - лишь ее жертвы.
      Дортмундер кивнул.
      - Я слыхал об этих типах, - сказал он. - Так говорят, когда хотят добиться смягчения приговора, а то и освобождения на поруки.
      - Мура все это, Эл, - продолжал настаивать Том.
      - Том, да ведь и мы с тобой в свое время вешали судье на уши такую же лапшу, - осторожно заметил Дортмундер.
      - Ну ладно, - сказал Том. - Допустим, ты прав. Но, как бы то ни было, из-за инфляции содержать и кормить человека в тюрьме, в тех условиях, к которым мы все привыкли, становится все дороже, а бюджет урезают... Известно ли тебе, Эл, - прервал сам себя Том, - что заключенные с большими сроками самые здоровые люди Америки?
      - Понятия не имел, - признался Дортмундер.
      - Так вот, это истинная правда, - сказал Том. - Размеренная жизнь без всяких потрясений, однообразная пища, бесплатная врачебная помощь, регулярные занятия физкультурой - все это приводит к тому, что самыми здоровыми людьми нашего общества оказываются те, кто сидит пожизненно. Это подтвердит любая страховая компания.
      - Ну что ж, должно же быть хоть какое-то утешение, - отозвался Дортмундер.
      - Вот-вот. - Том снова выдавил смешок. - Сидишь в камере и утешаешься тем, что на воле ты бы помер раньше. - Том отпил кофе - при этом его губы, казалось, оставались плотно сжатыми. - В общем, все одно к одному удорожание питания и содержания, сокращение бюджета, теперь у них еще меньше денег на содержание и питание - плюс на воле бродят целые толпы мужиков от семнадцати до шестидесяти лет, которых нужно сажать и кормить. И вот губернатор решил сделать мне подарок к семидесятилетию. - Том улыбнулся Мэй плотно сжатыми губами: - Вам и в голову не пришло бы, что мне уже семьдесят?
      - Это точно, - согласилась Мэй.
      - А я выгляжу моложе Эла, - сказал Том.
      Мэй взглянула на Дортмундера, нахмурив брови.
      - Джон, - сказала она, - почему он называет тебя Элом? Если ты знаешь его, а он знает тебя и если твое имя - Джон (а тебя действительно зовут Джон), так почему он продолжает называть тебя Элом?
      Том издал звук, который мог означать смешок.
      - Это наша с Элом тюремная подначка, - сказал он.
      - У Тома весьма своеобразное чувство юмора, - объяснил Дортмундер. - Он узнал, что мое второе имя - Арчибальд и что оно мне не нравится.
      - Ты это имя просто ненавидишь, - заметила Мэй.
      - Самое худшее, что происходит при задержании, - продолжал Дортмундер, - это когда легавый смотрит мне в глаза и говорит: "Джон Арчибальд Дортмундер, вы арестованы!" В такие мгновения у меня просто колени подгибаются, и все из-за этого имечка.
      - Короче говоря, Том узнал о твоей ненависти к своему имени и с тех пор называет тебя этим именем?
      - Совершенно верно.
      - И это он придумал тебе прозвище Эл как уменьшительное от Арчибальд?
      - Да.
      - Типичная тюремная подначка, - усмехнулся Том.
      - И это называется чувством юмора, - сказала Мэй.
      - Какая ты понятливая, - отозвался Дортмундер.
      - Эл, - произнес Том, - скажи, ты достаточно близок с этой женщиной? Я имею в виду, не стоит ли нам переговорить наедине?
      - Видишь ли, Том, - ответил Дортмундер, - если ты собираешься много общаться со мной, то тебе придется мириться с ее присутствием. Такие дела.
      - Хорошо, - сказал Том. - По мне - так все в порядке. Просто хочу, чтобы ты был в своей тарелке.
      - Тебе что-то от меня нужно, Том? - спросил Дортмундер.
      - Да, мне кое-что от тебя нужно, - ответил Том. - Уж не думаешь ли ты, что я соскучился и приехал в гости? Что я пересек континент и завалился к старому приятелю, чтобы поболтать о старых добрых временах? Неужели я похож на человека, рассылающего рождественские открытки?
      - Я уже сказал, Том, - терпеливо повторил Дортмундер. - Ты приехал, поскольку тебе что-то нужно.
      - Да. Мне кое-что нужно.
      - Что именно?
      - Мне нужна твоя помощь, - помолчав, сказал Том.
      - Деньги? - спросил Дортмундер, догадываясь, что деньги здесь ни при чем. Том Джимсон был не из тех, кто просит взаймы, - он скорее застрелил бы тебя и обобрал твой труп, но не унизился бы до попрошайничества.
      - Ну что ж, в некотором смысле - деньги, - ответил Том. - Давай-ка я тебе все объясню.
      - Слушаю тебя.
      - Короче, дело обстоит следующим образом. Всякий раз, сорвав изрядный куш, я прятал часть навара - или весь целиком - в таком месте, откуда мог бы впоследствии его достать, как только потребуется. Я научился этому у Дилли, когда был еще ребенком.
      - Дилли? - спросила Мэй.
      - Джон Диллинджер, - пояснил Дортмундер. - Том начинал вместе с Диллинджером и называл его Дилли.
      - Прямо в глаза? - спросила Мэй.
      - Послушайте, мадам, - сказал Том. - Я всю жизнь был сам себе голова, и если мне захотелось назвать Эла "Элом", я так его и называл. Если мне хотелось назвать Диллинджера "Дилли", я так его и называл.
      - Понятно, - отозвалась Мэй. Ее глаза становились все более затравленными.
      - Мы с Дилли, образно выражаясь, вместе вышли на большую дорогу. Я имею в виду - когда его в тридцать третьем выпустили из тюрьмы в Индиане, я как раз начинал. Мне тогда было четырнадцать. За тот год я многому успел научиться у Дилли, пока его не настигла смерть, и одной из наук, которые я тогда усвоил, была привычка откладывать на черный день.
      - Как же, помню, - заметил Дортмундер. - Когда мы сидели в одной камере, тебе при каждой встрече с адвокатами приходилось сообщать им, где зарыт твой очередной тайник, который они могли выкопать, чтобы получить свой гонорар.
      - Адвокаты, - проворчал Том еще более сиплым голосом. При этом его губы чуть шевельнулись, открывая мелкие, белые, острые на вид зубы. - За эти годы они наложили лапу на большую часть моих запасов, а я не получил от них ровным счетом ничего. Но до моего главного тайника они не добрались - черта с два! Я берег его даже от адвокатов. Это моя пенсия. Я выбрал себе местечко на западном побережье, в Мексике, неподалеку от Акапулько. Я уеду туда, как только получу свои деньги - деньги, которые надолго обеспечат мне счастливую и здоровую жизнь. Я стану почтенным пожилым человеком. Это единственное желание, которое у меня еще осталось.
      - Прекрасная мысль, - сказал Дортмундер. Интересно, подумал он, что помешало Тому просто сесть на самолет и отправиться на юг? Зачем он приехал сюда, зачем рассказывает эти истории мне, Дортмундеру?
      - Мы взяли броневик, перевозивший деньги из Олбани в Нью-Йорк по Сквозному шоссе, - продолжал Том. - Сработали чисто, да только впоследствии моим ребятам не повезло, и я оказался единственным хозяином всех семисот тысяч.
      Дортмундер с изумлением посмотрел на него:
      - Долларов?
      - Чего же еще? Долларов, конечно. Это было за год или за два до моей последней отсидки. Денег было завались, а поскольку делиться не с кем, я купил гроб...
      - Ты хочешь сказать, сейф? - вставил Дортмундер.
      - Нет, именно гроб, - сказал Том. - Если ты решил что-то надежно спрятать, то лучше гроба ничего не придумать. Водонепроницаемый, герметичный гроб со стальной обшивкой.
      - Ну и ну, - поразился Дортмундер.
      - Вот тебе и "ну", - сказал Том. - Беда в том, что его просто так не купишь. Фирма-производитель ведет тщательный учет своей продукции.
      - Зачем это? - нахмурился Дортмундер.
      - Видишь ли, они не хотели бы, чтобы ты купил гроб и, засунув в него свою матушку, зарыл ее где-нибудь на огороде. Самовольное погребение незаконно.
      - Полагаю, что так, - согласился Дортмундер.
      - Но у меня в то время был один приятель, владелец похоронного бюро, продолжал Том, - мы вели дело на паях...
      Дортмундер и Мэй обменялись многозначительными взглядами.
      - ...так что он продал мне один гроб, что называется, из-под прилавка. Чудесная вещь, он стоил каждого пенни вложенных в него денег. Хоронить людей в таком гробу - настоящее преступление.
      - Ага, - пробормотал Дортмундер.
      - Неподалеку от Сквозного, - продолжал Том, - был маленький городишко под названием Паткинс-Корнерз. Как-то ночью я приехал туда, пробрался за библиотеку, где никто не мог меня увидеть, вырыл яму глубиной в четыре фута, опустил туда гроб и засыпал его землей. А потом уехал, и теперь никто во всем мире - кроме вас, конечно - даже понятия не имеет, что я вообще когда-либо бывал в этом самом Паткинс-Корнерз.
      - Так значит, ты хочешь, чтобы я помог тебе вырыть гроб с деньгами и вывезти его из Паткинс-Корнерз? - спросил Дортмундер.
      - Именно об этом и идет речь, - ответил Том.
      - Мне кажется, это дело - проще пареной репы, - заверил его Дортмундер, решив, что семидесятилетний Том просто боится, что не сумеет вырыть и достать тяжелый гроб.
      Однако Том покачал головой и сказал:
      - Боюсь, это будет потруднее, чем ты думаешь, Эл. Видишь ли, четыре года спустя - примерно в то самое время, когда тебя поселили в моей камере, - власти штата Нью-Йорк выкупили все тамошние земли да еще четыре селения в придачу, включая и Паткинс-Корнерз, а людей вывезли. Затем землю передали городу и, перекрыв ведущее в долину шоссе дамбой, устроили там водохранилище для нужд прилегающих районов.
      - Вот это да, - протянул Дортмундер.
      - Потому-то я и обратился к тебе за помощью, - объяснил Том. - Дело в том, что сейчас мои денежки покрыты тремя футами земли и пятьюдесятью футами воды.
      - Что ж, - согласился Дортмундер. - Это серьезная задача.
      - Но выполнимая, - сказал Том. - В этом и состоит мое предложение. Ты, Эл, парень с головой, так что...
      - Спасибо за комплимент.
      - ...так что я беру тебя в долю, - закончил Том. - Мы достанем мой ящик - я, ты и, может быть, кто-то еще, затем разделим поровну. Половина мне, половина - тебе, а ты поделишься с теми, кого пожелаешь подключить к этому делу. Триста пятьдесят тысяч. Вполне хватит, чтобы вести жизнь почтенного пожилого человека, особенно в Мексике. Что скажешь?
      - Что ж, предложение занятное, - сказал Дортмундер, подумав, что стоило бы разнюхать, что именно произошло с партнерами Тома по ограблению и почему он остался единственным обладателем семисот тысяч долларов. Правда, учитывая почтенный возраст Тома, можно было предположить, что он теперь не столь опасен, как в сорок три или сорок четыре года, когда брал броневик. Одновременно в голове Дортмундера зашевелились мысли о размере добычи и воспоминания о схватке с бешеной собакой и о жалких крохах, доставшихся ему после ограбления кассы. Дортмундер понятия не имел о том, как он будет выкапывать гроб со дна водохранилища на глубине пятидесяти футов, но даже если пригласить еще двух-трех ребят - скажем, для верности - трех, все равно на его долю остается около сотни тысяч. И никаких тебе собак.
      - Хорошо, я согласен, - сказал он.
      - Так, может быть, нам сегодня же вечером - но только не слишком поздно - отправиться туда, чтобы я показал тебе место? Два часа езды от города.
      - Нынче вечером? - Дортмундер подумал, что ему, вероятно, захочется поспать подольше. Схватка с собакой в кассе вымотала его до предела.
      - Чем раньше, тем лучше, - сказал Том.
      - Неужели ты действительно хочешь этим заняться, Джон? - спросила Мэй.
      Дортмундер видел, что Том вызывает у Мэй, как и у всякого другого человека, чувство неприязни; однако, взвесив положительные стороны дела, о которых только что размышлял, Дортмундер ответил:
      - Надо посмотреть, Мэй. Посмотреть, что там и как.
      - Делай как знаешь, - процедила Мэй, и звуки ее голоса содержали еще множество невысказанных слов.
      - Я только посмотрю, - заверил ее Дортмундер и, обернувшись к Тому, спросил: - Где ты остановился?
      - Пока мои деньги лежат в Паткинс-Корнерз, я согласен удовлетвориться тем диванчиком, на котором вы сидите.
      Лицо Мэй превратилось в каменную маску. Дортмундер сказал:
      - Что ж, в таком случае мы поедем туда сегодня же вечером.
      3
      Машина свернула со Сквозного шоссе и покатила по Норт-Дадсону, крохотному городку, забитому едва ползущими автомобилями, водители которых, казалось, никак не могли решить, делать ли им левый поворот. Дортмундер и без того терпеть не мог сидеть за рулем, и нерешительность местных жителей отнюдь не улучшала его настроения. Дортмундер привык к тому, что машиной управляет настоящий водитель - как правило, Стэн Мэрч, иногда - Энди Келп, а специалисты, сидя на заднем сиденье, смазывают клещи или обертывают черной изолентой отвертки. Посадить специалиста за руль и заставить его ехать по местности, находящейся в сотне миль от города - по крайней мере в нескольких десятках миль, - значило поручить машину чрезвычайно самоуверенному и вместе с тем нервному человеку.
      Однако выбора на сей раз не было. Даже если Том Джимсон и умел когда-то управлять автомобилем и ему доставало осторожности и человеколюбия, чтобы никого при этом не давить, то его умение и осторожность совершенно испарились за двадцать три года, проведенных в камере. Короче говоря, Том взял напрокат машину, вместо того чтобы позаимствовать ее где-нибудь на улице, и Дортмундеру волей-неволей пришлось ее вести.
      Одно радовало: погода стояла отменная. Блики апрельского солнца играли и переливались на белых алюминиевых прутьях оград затейливых каменных домиков, придававших Норт-Дадсону налет декоративности, от которого у всякого настоящего горожанина тотчас разыгралась бы мигрень. Особенно если он как следует не выспался. Поэтому Дортмундер предпочел сосредоточить внимание на немногочисленных знакомых ему признаках цивилизации - дорожных огнях, дугах "Макдональдсов" и рекламных щитах "Мальборо" - и знай себе погонял машину, понимая, что Норт-Дадсон когда-нибудь да кончится. Сидевший рядом Том Джимсон вертел головой и насмешливо улыбался неподвижными губами. Наконец он сказал:
      - Эта деревня - все тот же кусок дерьма, что и раньше.
      - Что мне делать, когда кончится город?
      - Езжай дальше.
      На окраине города примостился бар, в витрине которого красовалась неоновая реклама немецкого пива техасского производства. Далее простирались поля, леса и фермы. Дорога завиляла и полезла в гору; то тут то там мелькали каменистые пастбища, и лошади провожали машину своими рыбьими взглядами.
      Они отъехали от города мили на четыре, когда Том нарушил затянувшееся молчание:
      - Поворот проехали.
      Дортмундер нажал на тормоза и, остановив машину посреди шоссе, выругался вслед обогнавшему их грузовику, который едва не довел его до инфаркта.
      - Где поворот?
      - Там, сзади, - сказал Том, посмотрев на Дортмундера. - Да только теперь его не видать. Я же тебе говорил - Паткинс-Корнерз больше не существует. И это наша главная беда.
      - Так ты говорил про старую дорогу, - сообразил Дортмундер. - Значит, я не должен был никуда сворачивать.
      - А ты и не смог бы, - отозвался Том. - Дорога совсем заросла.
      Дортмундер не заметил никакой дороги; видимо, Том не врал, когда говорил, что она заросла.
      - Когда ты сказал, что мы проехали поворот, я подумал, что мне нужно было свернуть туда или что-то в этом роде, - объяснил Дортмундер.
      - Когда придет время сворачивать, я тебе сообщу, - заявил Том.
      - Мне показалось, что ты имел в виду именно этот поворот, - настаивал Дортмундер.
      - Ты ошибся.
      - Но прозвучало именно так! - В этот миг их обогнала повозка, и возница подудел в свой рожок, требуя убраться с середины дороги. - Когда ты сказал "мы проехали поворот", это прозвучало так, будто мы пропустили поворот.
      - Мы действительно проехали поворот. Двадцать три года назад там была дорога, - раздраженно заявил Том. - А теперь на ее месте лишь деревья, кусты да холмы.
      - Короче, я тебя неправильно понял, и все тут. - Голос Дортмундера заглушил рев сигнала проезжавшего мимо лесовоза, кузов которого был под завязку забит бревнами.
      Том развернулся и заглянул в глаза Дортмундеру.
      - Я тебя понял, Эл, - сказал он. - И нечего больше болтать. Давай-ка поезжай. Мне уже семьдесят лет, и я понятия не имею, долго ли еще протяну.
      Дортмундер покатил дальше, и спустя милю автомобиль подъехал к дорожному указателю, сообщавшему о том, что они пересекают границу округа Вилбургтаун.
      - Тот самый округ, - сказал Том. - Водохранилище затопило его практически целиком. Не осталось ни одной деревни. Главная усадьба располагалась в Паткинс-Корнерз... о, поворот проехали.
      Влево от шоссе отходила двухполосная асфальтовая дорога. Дортмундер понимающе кивнул и поехал прямо.
      - Эй! - рявкнул Том.
      - Что случилось?
      - Мы же поворот проехали! Ты что, глухой?
      На сей раз Дортмундер остановил машину на пыльной обочине. Обернувшись к Тому, он спросил:
      - Уж не хочешь ли ты сказать, что я должен был свернуть?
      - Да, именно это я и сказал! - Том так рассердился, что его губы чуть-чуть шевельнулись. - Я же сказал: мы проехали поворот!
      - В прошлый раз, когда ты сказал "мы проехали поворот", - ледяным тоном ответил Дортмундер, потихоньку начиная звереть, - ты вовсе не хотел сказать, что мы пропустили поворот. Ты имел в виду нечто иное. То ли тебя потянуло на воспоминания, то ли что-то еще.
      Том вздохнул и, уставившись на приборную доску, потер кончик носа согнутым пальцем. Затем кивнул.
      - Ладно, Эл, - сказал он. - Мы слишком долго жили порознь. Нам придется вновь научиться понимать друг друга.
      - Наверное, ты прав, - согласился Дортмундер, не желая спорить со старым приятелем.
      - Так вот, на сей раз я имел в виду "сверни на этом повороте". Я и сам проклинаю себя за то, что так и не научился выражаться более ясно.
      - Это было бы весьма кстати, - признал Дортмундер.
      - Теперь слушай мои указания. Сейчас мы развернемся, отъедем назад и попробуем все сначала. Хорошо?
      - Хорошо.
      Дортмундер оглянулся по сторонам, развернул машину, и Том тут же сказал:
      - Поворачивай.
      - Я помню, - заметил Дортмундер, сворачивая на двухполосную дорогу.
      - Я только хотел поучиться произносить это слово так, как полагается.
      - Интересно бы узнать, - сказал Дортмундер, ведя машину меж обступивших дорогу деревьев, - что это было - еще одна из твоих знаменитых шуточек?
      - Может, и так, - ответил Том, рассматривая дорогу сквозь лобовое стекло. - А может быть, следствие подавляемой злости. Как-то раз меня обследовал тюремный психиатр, так он сказал, что у меня в душе накопилось много злобы. Порой какая-то ее часть вылезает наружу и получаются такие вот неприятности.
      Дортмундер с изумлением посмотрел на него.
      - У тебя еще и подспудная злость есть? - спросил он. - Мало тебе явной, так еще и скрытая?
      - Так сказал психиатр, - ответил Том, пожимая плечами. - Впрочем, чего еще от него ожидать? Эти психиатры - сами психованные и только потому берутся за эту работу... Теперь притормози, мы приближаемся.
      Направо в лес уходила грунтовая дорога, перегороженная простым металлическим шлагбаумом с надписью: "Проезд запрещен - территория водохранилища Вилбургтаун". Чуть поодаль в ту же сторону от дороги отходил еще один проселок, с таким же шлагбаумом и такой же надписью. Еще дальше из леса под углом к дороге выходил забор, ограда из колючей проволоки высотой футов в восемь.
      - Неужели все водохранилище обнесено колючкой? - поразился Дортмундер.
      - Представь себе, - отозвался Том.
      - Очень уж строгие меры безопасности для простого водохранилища. Дортмундер неопределенно махнул рукой. - А мне казалось, что водохранилище это такое место, куда можно свободно подъехать, чтобы порыбачить и искупаться.
      - Да, но во времена строительства этого водохранилища Америка переживала революционный момент. Ты, верно, помнишь все эти выступления против войны, против правительства, за окружающую среду...
      - Они и поныне продолжаются.
      - Но в те времена они носили особенно ожесточенный характер. Взрывы в колледжах и все такое прочее. А это водохранилище оказалось в самом центре событий. Появились группировки, угрожавшие напичкать его химикатами, которых хватило бы, чтобы одурманить весь Нью-Йорк.
      - А что? Вполне могли, - согласился Дортмундер, вспоминая некоторых своих городских знакомых.
      - Нет, не могли, - возразил Том. - Здесь построили забор, выставили полицейские кордоны, издали соответствующий закон и тем самым сделали водохранилище совершенно недоступным для посторонних.
      - Но это же было так давно, - заметил Дортмундер. - Всех этих химикатов уже и след простыл. А хозяева, должно быть, сами нажрались этой отравы.
      - Эл, - сказал Том. - Ты видел правительство, которое добровольно отказалось бы чем-то управлять? Здесь по-прежнему стоит забор, по-прежнему дежурит полиция, закон так и не отменили, тут идет работа, и ее делают люди. Иначе правителям было бы неловко получать зарплату каждую неделю.
      - Ясно. Это, разумеется, усложнит дело, но ничего страшного.
      - Главное затруднение в другом, - пробормотал Том. Увы, в тот миг Дортмундер не додумался спросить, что он имеет в виду.
      Водохранилище было совсем рядом. Ограда тянулась все дальше, и за ней поблескивала вода. Показалось огромное озеро, сиявшее в лучах заката, подернутое рябью от прикосновений легкого игривого ветерка. Растущие по берегам водохранилища сосны, дубы, клены и березы подступали к самому урезу воды. И ни одного дома вокруг, ни лодки, ни живой души. Дорога шла вдоль берега, и по другую ее сторону, за вторым забором, начинался крутой спуск в глубокую долину.
      - Останови-ка, - велел Том.
      Дорога здесь сужалась, и забор подступал вплотную к проезжей части. Если бы Дортмундер загнал машину на обочину, Том вряд ли смог бы открыть свою дверцу, а другой борт автомобиля все равно оставался бы на дороге. Однако на этой второстепенной дороге движения не было вовсе, и Дортмундер мог остановиться где угодно, ни о чем не беспокоясь.
      - Отлично, - сказал Том, вылезая из машины и оставив свою дверцу открытой.
      Дортмундер последовал за ним, выбрался на бетон. Глушить мотор он не стал, но дверцу захлопнул - на тот случай, если кто-нибудь все же проедет. Обойдя машину, он остановился рядом с Томом у забора и вгляделся в спокойные воды озера. Том просунул сквозь забор корявый, похожий на сучок указательный палец и сказал: