- Ладно. Отсюда до дома два квартала. Давай подумаем, как туда войти.
      Некоторое время мы молчали. Я сидел, сложив руки, и угрюмо смотрел на капот, зловеще поблескивавший в свете фонарей. В голову ничего не приходило. Мне даже не хотелось думать о том, что бы такое придумать. Я был погружен в воспоминания о спокойных деньках, когда стоял себе в баре и смотрел по телеку, как Бейби Лерой швыряет в Филдза жестянку с кальмарами.
      - А может... - сказала Хло.
      Вырванный из мира Бейби Лероя, который как раз раскидывал по полу черную патоку, я повернул голову и спросил:
      - Что "а может?".
      - А может, получится.
      - Что получится? - осведомился я.
      - Никто из них не успел толком меня рассмотреть. Только тебя они знают в лицо.
      - Ну, и?
      - Мистер Гросс думает, что я Алтея, а Траск со Слейдом знают, как она выглядит. Стало быть, я в полной безопасности.
      - Рад за тебя, - сказал я.
      Хло уже не была так раздражена, поубавилось и язвительности, но мне никак не удавалось подстроиться под нее.
      - Нет, ты послушай, - сказала она, впервые за час с лишним не обратив внимания на мой сарказм. - Я войду первой. Буду плестись, как пьяная, а когда добреду до его машины, устрою спектакль. Затяну песню или рухну прямо на машину. Подниму переполох, отвлеку внимание, а ты тем временем юркнешь в дом. Потом уж и я приду.
      - А что, если он заподозрит?
      - Почему он должен заподозрить? Пьяная девица в Гринвич-Виллидж в час ночи - что может быть естественнее?
      - Не нравится мне это.
      - Ты просто считаешь, что обязан спорить, поскольку я женщина, да и Эррол Флинн не одобрил бы такой план.
      - Тогда ступай и приведи его в жизнь, - сказал я, разозленный до такой степени, что мне уже почти хотелось, чтобы она попала в передрягу с Траском или Слейдом. - Приятных развлечений!
      - Не сердись. Мы оба устали, но держи себя в руках.
      - Прекрасно, - заявил я. - Я держу себя в руках.
      - Ну и хорошо. Так, вот ключ. Он открывает и подъезд, и квартиру.
      - Вчера ночью дверь подъезда была не заперта.
      - О? - Похоже, это её не очень интересовало. Хло открыла дверцу. Оставь куртку в машине. Я надену её, когда вернусь сюда, чтобы он не понял, что я та же девица.
      - Ты и впрямь хочешь все это проделать? - спросил я.
      - Да. Я устала, и это совершенно безопасно, а кроме того, мы не можем больше ничего придумать.
      Я пожал плечами и вылез из машины. Сняв куртку, швырнул её на переднее сиденье, потом запер дверцу со стороны водителя и выбрался на тротуар, где меня уже ждала Хло.
      - Может, лучше снимем комнату в гостинице? - предложил я.
      - В этой затее столько изъянов, что я и не знаю, с которого начать.
      - Например?
      - Ну, во-первых, то, что придется снимать не одну комнату, а две.
      - Ты ведь можешь переночевать дома.
      - Если я тебя оставлю, ты бог знает чего натворишь. Во-вторых, ни у тебя, ни у меня нет денег на гостиницу. В-третьих, нам все равно надо встретиться с Арти, а как это сделать, не приходя к нему домой?
      - Ладно, - сказал я, - убедила.
      Я запер вторую дверцу машины и вручил Хло ключи.
      - Ни пуха ни пера, - пожелал я.
      - К черту, - ответила Хло и подмигнула.
      Мы дошли до угла Перри-стрит и Бликер-стрит, и я привалился к стене углового дома, откуда мог следить за происходящим. Хло сказала:
      - Тебе надо выждать, пока я не отвлеку его как следует.
      - Ладно.
      - До встречи, - сказала Хло, свернула за угол и тотчас загорланила чересчур громко и не в той тональности "Да здравствует ублюдочный Британии король!" И так далее. Я уже давным-давно не слышал эту песню. Она была очень грязная.
      Вдохновенно распевая и размахивая для пущей выразительности руками, Хло нетвердым шагом двинулась вдоль квартала, а потом побрела через мостовую к черной машине. В своих рабочих портках и черном свитере, с длинными прямыми черными волосами она выглядела прямо-таки как собирательный художественный образ жрицы свободной любви из Гринвич-Виллидж, и я был уверен, что Траск или Слейд наверняка попадется на удочку.
      Но Хло решила исключить всякий риск. Налетев на левое переднее крыло черной машины, она принялась раскачиваться и изучать возникшую на пути преграду. Так прошло несколько секунд. Со своего места я не видел Траска или Слейда, но мог биться об заклад, что он во все глаза пялился на Хло, а совсем не на дом Арти. Я набрал в грудь воздуху и приготовился к забегу.
      И тут Хло стянула с себя свитер.
      Дуреха! Этим она отвлекла не его, а меня. Я застыл на месте, вытаращив глаза и разинув рот.
      - А теперь я лягу спать! - заорала она во все горло и залезла на капот черной машины. Скомкав свитер, Хло подоткнула его под голову и свернулась калачиком, будто кошка на печи.
      На Хло был черный бюстгальтер.
      Закончив молитву, она благочестиво замерла на несколько секунд, а потом опять затянула свою старую песню.
      Траск или Слейд выскочил из машины. Он заорал, зашелся благим матом и замахал руками, как садовод, сгоняющий детвору со своих яблонь.
      - Пошла отсюда! Давай, давай, слазь!
      Хло ответила ему не скажу что и перевернулась на другой бок.
      Я вихрем понесся вперед. Хло с Траском или Слейдом продолжали орать друг на дружку. Не уверен, но, кажется, Хло гаркнула что-то про изнасилование. Будто Роджер Бэннистер, я промчался полквартала, свернул налево, взлетел на крыльцо и шмыгнул в дом.
      Нынче вечером дверь подъезда тоже была не заперта. Я с грохотом взбежал по лестнице и с помощью ключа проложил себе путь в обитель Арти.
      Здесь было темно, и я не стал зажигать свет. Если Траск или Слейд посмотрит вверх и увидит горящие окна, то наверняка поднимется узнать, в чем дело. Тем не менее с улицы просачивался тусклый свет, и я сумел обойти вокруг нагромождения мебели в середине комнаты. Я выглянул наружу. Внизу, разделенные черной машиной, стояли Хло и Траск или Слейд. Первая выглядела изрядно помятой и натягивала свой черный свитер, а последний или самый последний продолжал размахивать руками, а значит, и орать. Перебранка не утихала.
      Ни один из жителей соседних домов не вышел на улицу взглянуть, что там творится. Полиция тоже не показывалась. Шла приятная семейная пикировка.
      Наконец Хло, пошатываясь, побрела прочь, продолжая петь и косить под забулдыгу. Траск или Слейд стоял на мостовой и провожал Хло гневным взором, пока она не скрылась за углом, потом повернулся и посмотрел на меня, вернее, на окно, за которым трусливо стоял я. Потом он забрался в машину. Прошло несколько секунд. Вспыхнула спичка, и он прикурил сигарету, дабы успокоить нервы.
      Шестьсот секунд пролетели как один миг. Я стоял у окна и смотрел на улицу.
      Какой-то молодой парнишка в рабочей робе - полотняных штанах, черной куртке и кепке - шагал по тротуару с той стороны, откуда прибежал я. Из угла его рта торчала сигарета, руки были засунуты в карманы куртки, из заднего кармана штанов выглядывала свернутая в трубочку газета.
      Парень остановился перед домом, щелчком отшвырнул окурок, и я увидел, что это Хло. Кроме того, я увидел бледную физиономию Траска или Слейда, который глазел на неё с противоположной стороны улицы. Убедившись, что Хло - это не я, он успокоился, а потом она вразвалочку поднялась на крыльцо и исчезла из поля моего зрения.
      Я ждал её у двери на лестницу. Хло поднялась на второй этаж, улыбаясь, снимая с головы кепку и вытаскивая из кармана газету. Все её волосы были под кепкой, и теперь упали ей на лицо. Хло отбросила их, вошла в темную гостиную и спросила:
      - Ну, как мои успехи?
      - Грандиозно, - ответил я. - Только цензура все равно заставит вырезать этот эпизод.
      - Идем в спальню, там можно зажечь свет.
      Я уже немного привык к темноте, поэтому пошел впереди, ведя Хло за руку. Мы закрыли за собой дверь спальни, и Хло включила свет.
      Арти не верил в целесообразность наведения порядка в доме. Постель была смята, в комнате - все та же позорная грязь, уже знакомая мне по последнему посещению. Но здесь было относительно безопасно, да ещё имелась кровать, а единственное окно выходило в вентиляционную шахту, так что я не очень роптал.
      - Да, нескоро он меня забудет, - сказала Хло, стягивая куртку.
      - Где ты достала кепку? - спросил я.
      - Сняла с пьянчуги, который дрых на Чарльз-стрит. - Она брезгливо оглядела головной убор и швырнула его в угол. - Дай бог не завшиветь. - Хло взъерошила свои и без того растрепанные волосы. - Ну ладно, вчера ночью ты спал на полу, значит, сегодня можешь почивать на кровати, а я пойду в гостиную на диван.
      - Кажется, ты как-то обозвала меня Эрролом Флинном, - сказал я. - Но я сегодня больше похож на Кэри Гранта, ты согласна? Это он вечно спал в одной комнате с женщинами - и ни-ни.
      - Совершенно верно, - небрежно бросила Хло. - Ни-ни... - Она оглядела комнату. - Никаких записок. Может, в гостиной? Будет светло - поглядим.
      Я промолчал. Желание только что крепко въехало мне под дых, и я испытывал трудности с воздухозабором.
      Даже и не знаю, когда такое случилось со мной в последний раз. А сейчас, после стольких часов, проведенных с Хло, это ощущение и удивляло, и создавало неудобства.
      Проклятье. Только нынче утром я видел, как она снимает портки, и мне было хоть бы хны. Вечером я наблюдал обряд освобождения от свитера - и хоть бы хны. В промежутке между двумя этими событиями я объездил с ней на "паккарде" весь Большой Нью-Йорк, и хоть бы хны. Минуту назад я брал Хло за руку, чтобы отвести в спальню, и опять хоть бы хны.
      А теперь - хоть хнычь! Думаю, всему виной волосы - то, как она взъерошила их. Хло стояла посреди захламленной спальни, будто растрепанный соблазнительный эльф - такой теплый, усталый, рассеянный, а потом подняла правую руку, взъерошила себе волосы, и я был сражен. В книжках это называют обостренным восприятием. И оно пришло ко мне.
      Обостренное восприятие. Да уж и не говорите! Я вдруг настолько остро воспринял Хло как обладательницу женского тела, как набор женских прелестей, что утратил способность двигаться. Я не мог и шагу ступить, я ничего не соображал, я едва дышал.
      Лирическое отступление. Когда мне было четырнадцать лет, я нанялся на лето посыльным в ресторан для гурманов в самом центре Манхэттена. Носил кофе и бутерброды в конторы, расположенные на Пятой и Мэдисон-авеню. Как-то днем, оттащив заказ в нью-йоркское отделение "Лонжин-Виттнэр", я втиснулся в битком набитый лифт и поехал вниз. А на следующем этаже влезли эти трое. Круглозадые белокурые самочки. Кажется, на том этаже размещалось бюро поддержки юных дарований или ещё что-то такое. Короче, в лифте мы стояли вплотную, и одна из девиц прижалась ко мне спереди, а две другие стиснули с боков. Пока мы добирались до первого этажа, я пережил такое потрясение, что пошел на Шестую авеню, в "Белую розу", наврал про свой возраст и впервые в жизни жахнул виски в баре. А виски я терпеть не мог.
      До сегодняшнего вечера с Хло у меня больше ни разу не было никаких таких обостренных восприятий. И вот теперь десять лет жизни, все мои свидания с девушками и редкие - постыдно редкие - удачи как волной смыло. Будто где-то прорвало плотину. Мне снова было четырнадцать лет, я снова ехал в лифте, стиснутый со всех сторон, и так трусил, что боялся даже дрожать.
      Хло подняла руки и потянулась.
      - Ну, - сказала она, - хочешь что-то обсудить, или спать пойдем?
      - Спать, - ответил я.
      - Прекрасно. Я все равно ничего не соображаю от усталости. Придется погасить тут свет, прежде чем я открою дверь.
      Я кивнул.
      Держась одной рукой за дверную ручку, а другой - за выключатель, Хло взглянула на меня, улыбнулась и сказала:
      - Чарли, а ты и впрямь того.
      Я взял себя в руки, осклабился в нервной улыбке и умудрился выговорить:
      - Сама ты с приветом.
      - Ну-ну. - Хло погасила свет, открыла дверь и ушла в гостиную.
      - Спокойной ночи, - донеслось до меня сквозь мрак, и дверь закрылась.
      - Спокойной ночи, - промямлил я, хотя Хло уже не могла меня слышать.
      Разумеется, я не выспался.
      Запахло жареным. Жареными яйцами. Яйцами, превращающимися в яичницу-болтунью. Может быть, даже в пышный пористый омлет. Во всяком случае, яйцами.
      Запах, само собой, разбудил меня Я, само собой, открыл глаза.
      Я лежал навзничь на кровати Арти в одних трусах. Уснул я, укрывшись простыней, но, должно быть, ночью брыкался и сбросил её. Мне, помнится, привиделись два-три ярких сна, подробности которых я, к счастью, запамятовал.
      Серый, неестественный дневной свет заливал вентиляционную шахту. Я сел и оглядел царивший вокруг унылый беспорядок - точно такой же, как и в моей спальне над баром в Канарси, теперь такой далекой! Вдруг я почувствовал плаксивую тоску по дому, какую чувствует ирландец, попавший на Третью авеню. Вот уже третий день, как я - беженец.
      Лязг посуды в соседней комнате напоминал мне о запахе яиц, пробудившем меня ото сна, а мой желудок тотчас принялся сердито и настырно урчать. В общем, день мало-помалу начался.
      Я неохотно вылез из постели Арти и потащился в ванную. Тут я совершил омовение, после чего позаимствовал из шкафа Арти кое-какое нижнее белье, слишком тесное для меня, натянул брюки, обулся и прямо в майке отправился в гостиную.
      История повторяется. Возле все той же плиты стояла и жарила яичницу все та же босоногая лиловоокая красотка с волосами цвета воронова крыла, облаченная в рабочие штаны. Торчавшая изо рта сигарета дополняла портрет несносной распутной грешницы. Если бы Хло снимали в немом кино, первый кадр с нею обязательно сопровождался бы бегущей строкой: ДРУГАЯ ЖЕНЩИНА.
      - Какую яичницу ты любишь - жидкую или прожаренную? - спросила другая женщина.
      - Кофе.
      Хло удивленно взглянула на меня.
      - Ты не хочешь яичницы?
      Чем больше я просыпался, тем хуже себя чувствовал. Так бывает, когда ослабевает действие новокаина.
      - Может быть, попозже, - ответил я, руководствуясь скорее желанием успокоить Хло и заставить её прекратить разговоры о яичнице, нежели убежденностью в том, что ещё настанет день, когда я смогу пропихнуть кусок в горло. - А сейчас только кофе.
      Покончив таким образом с этой темой, я отправился к замысловатому набору мебели в центре комнаты и уселся в нечто более-менее похожее на кресло.
      - А может быть, жареного хлеба? - предложила другая женщина.
      Жареный хлеб. Я скривился, делая вид, будто размышляю. Поскольку упоминание о жареном хлебе не убило меня на месте, я ответил:
      - Ладно, это сойдет.
      Но Хло ещё не насытилась моими страданиями.
      - Сколько ломтиков? - спросила она.
      Я нахмурился. Почесал нос. Моргнул раз-другой. Поскреб шишечку на левой щиколотке краем подошвы правого башмака. И сказал:
      - Не знаю.
      - С двумя справишься?
      Она требовала ответа, и все тут.
      И плевать ей, что у меня голова не работает.
      - Пожалуй, да. Нет, пожалуй, нет. Или... подожди минутку...
      - Сделаю один.
      - Хорошо.
      - А если потом захочешь добавки, я дам.
      - Прекрасно.
      - И яиц тоже, коли будет угодно.
      - Чудесно.
      Наконец она вернулась к своей стряпне. Но ненадолго. Через минуту ей понадобилось узнать, хочу ли я повидла. Услышав мое "нет", Хло возжаждала получить ответ на вопрос, желаю ли я меду. Второе "нет" побудило её объявить, что неплохо бы намазать хлеб апельсиновым вареньем, и поинтересоваться моим мнением на этот счет.
      Я решился.
      - Замолкни, Хло.
      Она резко повернулась и вытаращилась на меня.
      - Что?
      - Прекрати болтовню, - загремел я. - Кончай свои расспросы! Не надо мне этот чертов хлеб ничем мазать! Ничем!
      - Даже маслом?
      Я вскочил и запустил в стену диванной подушкой. Хло не сводила с меня глаз. Когда подушки кончились, она сказала:
      - Я прекрасно знаю, что с тобой творится. И ты сам в этом виноват.
      - Что?
      Только теперь она кое-как справилась со своей болтливостью. Хло с многозначительным видом повернулась ко мне спиной и завершила яичную церемонию.
      В ожидании поджаренного хлеба с кофе я слонялся по комнате, подбирая диванные подушки и укладывая их на место. По ходу дела я нашел на диване двадцать пять центов, так что, в общем-то, бушевал я не совсем уж напрасно.
      Я перестал кипеть одновременно с кофейником и маслом на сковородке. Хло притащила снедь в комнату, поставила чашки и тарелки на противоположные концы стола, в высокомерном молчании уселась с таким расчетом, чтобы маячить у меня перед глазами, и начала свои ш-ш-ш-ык, ш-ш-ш-шык, ш-ш-ш-ыкания с яичницей. Я поковырял вилкой кофе и уже собрался было хлебнуть хлебушка.
      Когда выносить это молчание стало невмоготу, я, даже зная, что, возможно, ставлю себя в безнадежно проигрышное положение, в конце концов спросил:
      - Что ты хотела этим сказать?
      - Чем этим? - прикинулась она.
      - Ты говорила, будто знаешь, что со мной творится, и что я сам во всем виноват. Что ты хотела этим сказать?
      - Ты знаешь, что я хотела этим сказать.
      - Не знаю. Если ты не прочь просветить меня, прекрасно Если не хочешь - ничего страшного.
      Она нахмурилась, сунув в рот свою яйцечерпалку, и молчала до тех пор, пока между нами не выросло нагромождение из неровных глыб безмолвия. Я посасывал хлеб, который Хло все-таки намазала маслом, и чувствовал, что начинаю - только начинаю - возвращаться к жизни.
      - Я имела в виду твою раздражительность, - сказала Хло.
      Я был весь внимание, но молчал.
      - Ты такой, потому что не выспался.
      И тут я впервые с момента своего пробуждения вспомнил, чем кончился вчерашний вечер - то мгновенное ощущение осознания, прокатившееся по разуму и не дававшее мне успокоиться почти до самого рассвета. Всю ночь на внутреннюю поверхность моего черепа, будто на экран, проецировались порнофильмы.
      Я почувствовал, что начинаю краснеть. Заслонив лицо куском хлеба и чашкой кофе, я пробормотал:
      - Не понимаю, о чем ты.
      Хло взмахом руки в корне пресекла мою попытку развести словоблудие и сказала:
      - Все дело в том, что ты на меня запал.
      - Чепуха, - выдавил я и решился попробовать в последний раз и из последних сил: - Не понимаю, о чем ты.
      - И ты все время думал обо мне, - как ни в чем не бывало продолжала она. - О том, как я лежу с Арти Декстером а той же кровати, в которой ты спишь один-одинешенек, между тем как я - в соседней комнате.
      - Не дури, - храбро сказал я в свою кофейную чашку. - Я уснул, едва моя голова коснулась подушки.
      - Я слышала, как ты ворочался чуть ли не до рассвета.
      - Я мечусь во сне.
      - Странное дело: последние несколько часов ты не метался.
      На это у меня тоже был готов ответ, но, похоже, я слишком набил рот жареным хлебом.
      - Сноб - вот ты кто, - заявила Хло.
      Я довольно долго бился с жареным хлебом, потом все же проглотил его и спросил:
      - Чего-о?
      Я удивился, и у меня было на это полное право.
      - Сноб, - повторила она. На скулах её горел яркий сердитый румянец. Я с изумлением заметил, что Хло, оказывается, все это время сдерживала неподдельную ярость. - Вчера ночью, когда ты взял меня за руку, у тебя была мыслишка завязать какой-нибудь роман. И тебе хотелось прийти сюда потом, когда мы уже разбрелись по койкам. Но ты этого не сделал.
      - Э-э-э... - сказал я.
      - Сначала я подумала, что ты робкий и застенчивый. И это показалось мне очень милым в каком-то смысле. Но причина была совсем не в том. Причина заключалась в твоем снобизме. Я спала с Арти Декстером, и ты решил, что для тебя я плоха, вот в чем дело.
      - Да нет! - заспорил я. - Нет, что ты...
      - Заткнись! - Хло поднялась на ноги. - Вот что я тебе скажу. Если ты думаешь, что я плоха для тебя, потому что я не девственница, - думай. Но если ты девственник, то, черт побери, ты для меня плох. А посему знаешь, что ты можешь делать? Убираться к бесам - вот что!
      Ну что тут скажешь? Ничего.
      Когда Хло нагляделась на меня горящими глазами и наслушалась моего молчания, она взяла со стола свою тарелку и чашку, отнесла их в мойку и завозилась там.
      Ну а я запихнул в рот остатки хлеба насущного и принялся в задумчивости жевать его.
      Обвинение, брошенное мне Хло, кажется, можно было разбить на несколько пунктов и рассмотреть каждый из них в отдельности. Во-первых то, что я якобы плохо спал из-за внезапно вспыхнувшей плотской страсти к ней. Во-вторых - то, что я не предпринял никаких шагов для утоления этой страсти из-за своего снобизма.
      Очень хорошо. Итак, пункт первый. Я мог бы признаться себе, что она более-менее права, хотя не знаю, достало бы у меня смелости поделиться этим признанием с Хло или нет. Но вот что касается пункта второго, - тут Хло была совершенно не права. Я ничего не сделал для утоления своей страсти это верно, но причина заключалась совсем в другом. Мне просто не пришло в голову, что я могу что-то сделать.
      А мог ли я? Был ли способен подкатиться к Хло вчера ночью? Я до сих пор не знал со всей определенностью, что она имела в виду. Она вполне могла (женщины есть женщины) иметь в виду, что ожидала поползновений с моей стороны и была готова дать мне отпор. Не то чтобы хотела этого, а просто учитывала такую возможность и почувствовала себя оскорбленной, когда ничего подобного не произошло.
      Теперь она возилась в мойке, гремя кухонной утварью Арти и грозя вот-вот расколотить всю посуду.
      Что же я мог ей сказать?
      Я решил попробовать.
      - Извини...
      На это ответа не последовало.
      Я встал и подошел поближе, хотя и не совсем вплотную.
      - Хло, - сказал я её спине. - Мне правда очень жаль.
      По-прежнему никакого ответа. Похоже, она решила перемыть всю посуду в раковине, не ограничиваясь своей чашкой и тарелкой, испачканными за завтраком.
      - То, что я сделал... вернее, то, чего не сделал... или чего не попытался сделать... Это не потому, что я сноб, правда. Это потому, что я болван. Я сделал это... вернее, не сделал... то есть, не попытался сделать... по неведению своему.
      Она повернулась ко мне. Руки её по самые локти были в мыле. Хло одарила меня взглядом, который был холоден и колюч, как ноготь на стопе пещерного человека.
      - И ты ещё смеешься надо мной?
      - Смеюсь над тобой? Господи, Хло, я просто пытаюсь...
      - Смеешься, смеешься. - Хло погрозила мне мыльным пальцем. - Вот что я скажу тебе, Чарли Пул. Кто ты такой, чтобы кичиться высокой нравственностью? Ты - мелкая сошка из преступного мира.
      - Эй, что ты хочешь этим сказать? Мелкая сошка из преступного мира! Я не...
      - Именно так. Ты работал в баре в угоду подонкам общества, ты хранил их свертки и кульки и помогал преступникам уклоняться от уплаты налогов.
      - Да я даже не знаком с преступниками! Мой дядя Эл...
      - Ни слова о твоем дяде Эле! - Хло уже успела стряхнуть с пальца почти все мыльные пузыри. - Я говорю о тебе, Чарли Пуле. Думаешь, ты можешь запросто сказать - ничего я не знаю, это все дядя Эл? Думаешь, ты можешь запросто сказать: "Это не я, Хло, я всего лишь работаю там, для меня это не вопрос нравственности?" Нет, не можешь, потому что это речи в духе Адольфа Эйхмана - вот что это такое. И, думается, мне нет нужды делиться с тобой своим мнением об Адольфе Эйхмане.
      Я начинал сходить с ума. Адольф Эйхман! Попробуй-ка, скажи ей, что она раздувает из мухи слона.
      - Послушай, - сказал я, - говорить об...
      - Довольно с меня разговоров, - заявила Хло и опять повернулась ко мне спиной. Бултых! Ее руки погрузились в воду.
      - Не пора ли тебе в путь? - спросила Хло, не прерывая мытья. - Ты должен найти своего дружка Махоуни, не забыл?
      Я искоса посмотрел на её спину.
      - Ты со мной не пойдешь?
      - У меня - своя жизнь, - сказала Хло мойке. - Сегодня я должна ехать к моей Линде. Кроме того, надо заглянуть домой, узнать, нет ли почты.
      - Стало быть, - молвил я, - ты со мной не идешь.
      - Нет. Я с тобой не иду.
      - Ну что ж, - пробормотал я, - в таком случае, никуда ты со мной не пойдешь.
      Она не ответила. Сочтя молчание Хло верным признаком того, что она никуда со мной не пойдет, я пошел в спальню, чтобы забрать свою рубаху, у которой был такой вид, будто её выстирали в чернилах фирмы "Брэндэкс".
      Нет. Просто она была слишком грязная. Я покопался и откопал чистую белую сорочку Арти. Она оказалась вопиюще мала мне, но я не стал застегивать ворот, а рукава закатал до локтей, чем придал себе весьма приличный вид. Кроме рубашки, в платяном шкафу нашелся черный плащ, который, наверно, был велик Арти, потому что на мне сидел как влитой. Я заметил, что поначалу плащ был снабжен подкладкой на застежкам, которую впоследствии сняли, так что, возможно, именно поэтому плащ и пришелся мне впору: с теплой подкладкой он был бы впору не мне, а своему владельцу. Особенно, если владелец надел бы под плащ ещё и костюм или куртку.
      Маленький пистолетик я запихнул в карман плаща, а большой решил оставить. Собравшись, вернулся в гостиную. Теперь Хло стояла у окна, курила очередную сигарету и угрюмо смотрела на улицу.
      - Ну, я пошел, - сказал я.
      - Прощай.
      Вот как? Да чего же ей от меня надо? Я уже раз извинился, хватит. Да и обида из-за Эйхмана ещё не улеглась.
      - Прощай, - ответил я.
      Я был уже в дверях, когда она сказала:
      - Глупец.
      Я остановился.
      - Что?
      - Ты даже не знаешь, наблюдают они за квартирой или нет. Ты даже не потрудился сперва выглянуть в окно.
      Она была права, я совсем позабыл о Траске или Слейде. Но я лишь сказал:
      - Если они ещё там, я вернусь.
      Хло покачала головой.
      - Их там нет, - проговорила она деланно-утомленным голосом, словно давая понять, что больше не в силах выносить мое присутствие.
      Что ж, взаимно.
      - Большущее спасибо, - сказал я. - До свидания.
      Я вышел и прикрыл за собой дверь.
      Да, верно, Траск или Слейд убрался. Стоя перед домом, я видел пожарный гидрант на той стороне улицы. Он блестел в лучах полуденного солнца. Я спустился с крыльца и, повернув налево, зашагал к Западной четвертой улице. Я не стал поднимать голову, чтобы посмотреть, стоит ли Хло у окна гостиной.
      Я был один.
      Вы можете подумать, что ресторан на Центральном вокзале очень хорош. Достаточно посмотреть, сколько поездов собралось перед входом. Но собрались они напрасно.
      А может, это я, а не ресторан, был повинен в том, что любая пища, которую я брал в рот, имела вкус песка. Понимаю, что я был вконец измотан, а голова, которая не варит, - главная причина несварения желудка.
      Разброд в моих мыслях был связан с двумя совершенно разными людьми Хло Шапиро и Патриком Махоуни. Я по-прежнему безумно злился на Хло, но в то же время меня никак не оставляло вчерашнее желание, да и от перспективы продолжать свою одиссею без неё становилось не по себе. Но прежде всего этот налет неопределенности. Я до сих пор не совсем понимал, что же было у Хло на уме. Что касается Махоуни, то я жаждал встречи с ним приблизительно в той же мере, в какой хотел бы избежать её. Если вы помните старого безумного марсианина Вольто, который правой рукой подтаскивал к себе людей, а левой отпихивал их прочь, вам станет понятно, как я воспринимал Патрика Махоуни, помощника старшего инспектора.
      Как и в случае с зубным врачом, лучшее, что можно было сделать, - это поскорее сходить к Патрику Махоуни. Я расплатился за свой песок, покинул ресторан и вошел в здание вокзала, где под щитовой рекламой "Кодак", такой же замысловатой и трудноусвояемой, как стриптиз Салли Рэлед, стояло скопление телефонных будок, похожее на пчелиный улей. На задней стене этого улья висели справочники, ради которых я пришел на Центральный вокзал.
      Значит, так. Первым делом я прошерстил книги в поисках Патриков Махоуни и П. Махоуни вообще. Четырех я нашел в Куинсе, в Бруклине - ещё семерых, в Манхэттене - трех и в Бронксе - пятерых. Затем, вооружившись пригоршней десятицентовых монет, наменянных в ресторане, я вошел в одну из будок и принялся накручивать диск. Всякий раз, когда мне отвечал мужской голос, я спрашивал: "Старший инспектор Махоуни?", а если отвечала женщина, то осведомлялся "Инспектор Махоуни в управлении?" Получив несколько разнообразных ответов - все отрицательные с точки зрения моей задачи, а некоторые - юморные сами по себе, - я, наконец, услышал от одной женщины: "Да, он там и пробудет весь день".
      Ага! Но куда я попал? Домой к Патрику Махоуни или просто к какой-нибудь родственнице, случайно знавшей, где он, мой Махоуни? Дабы выяснить это, я спросил:
      - Вернется ли он домой к шести часам?
      - Сомневаюсь, - был ответ. - Почему бы вам не поискать его в управлении?
      - Хорошо, поищу, - пообещал я.
      - Что передать... - начала она, и я повесил трубку.
      Видите? Все очень просто. Теперь я знал, где его искать - нужного мне представителя сословия Патриков Махоуни. Если верить телефонной компании, его адрес был 169-88, 83-я авеню, Куинс.
      Успех моего блистательного стратегического замысла придал мне уверенности и частично вернул надежду на успех, которая за последнее время серьезно пошатнулась. Воспользовавшись нахлынувшим воодушевлением, я бросился вперед.
      В уголке, где едва слышался вокзальный галдеж, стоял книжный ларек, в котором я купил план района Куинс. Сверяясь с ним, обнаружил, что угол 169-й улицы и 83-й авеню находится в квартале под названием "Ямайка", всего в нескольких кварталах от станции метро на Независимой линии. Стало быть, пришло время возвращаться в подземку. Ощутимое унижение после вчерашних прогулок в роскошном мягком "паккарде", пусть и похожем на машину преступников.