– Пойми ты, это же ценные картины, – продолжал упорствовать Гриффит.
– Леон, я не держу у себя украденных вещей, – терпеливо объяснил ему Ренард. – У меня есть покупатель на шесть картин. Ты отдаешь их мне, я передаю ему. Он платит мне, я плачу тебе. Картины находятся у меня максимум полчаса. Я не стану держать у себя краденые картины.
– Они будут у меня!
С презрительной гримасой Ренард снова отвернулся от Гриффита.
Гриффит растерялся. Он стоял, бессмысленно уставившись на жирную спину Ренарда, прикрытую розовым платочком, и больше всего на свете хотел, чтобы все это оказалось сном, чтобы он нашел выход из этого тупика, чтобы он никогда не брался за это дело.
Ренард обратился к нему прежде всего потому, что знал, насколько плохи финансовые дела Гриффита. У Ренарда появился покупатель на шесть картин, которые сейчас возили по всей стране с передвижной выставкой произведений современного искусства. Если бы Гриффит сумел достать их, Ренард готов был заплатить шестьдесят пять тысяч долларов за шесть картин.
Все это выглядело очень заманчиво, но вскоре дела вышли из-под контроля. Почему надо ограничиваться шестью картинами? Почему не забрать все – на выставке экспонируется двадцать одна картина, – а потом найти покупателя на остальные пятнадцать? В отличие от других украденных товаров, которые продают гораздо дешевле их товарной стоимости, к украденным произведениям искусства у некоторых покупателей возникает романтический интерес. Картину, которую нельзя будет выставлять, часто покупают по более высокой цене, чем она стоила бы при законной купле-продаже.
Через своих знакомых по бизнесу Гриффит вышел на Мак-Кея, и поначалу задуманная операция казалась простым и легким делом. Мак-Кей выполнит заказ за сто тридцать тысяч долларов. Эта сумма в два раза превышала то, что собирался заплатить ему Ренард за шесть картин. Гриффит отдаст Мак-Кею те деньги, что получит от Ренарда, шестьдесят пять тысяч, после удачно проведенной операции, а остальные выплатит ему приблизительно через год, когда продаст оставшиеся у него пятнадцать картин.
Все шло прекрасно, пока не появился дружок Мак-Кея, Паркер, тут-то и возникли осложнения. Гриффит позволил Паркеру расколоть его еще на тридцать тысяч долларов, потому что у него все еще оставался солидный резерв – пятнадцать картин, которые он собирался оставить себе. А потом выяснилось, что от него требуют доказательств его платежеспособности. Гриффит согласился на их условия, потому что к этому времени сделка стала иметь для него первостепенное значение; он видел в ней единственный выход из своего затруднительного положения. В последние несколько лет Гриффит стал богатым человеком, но затем дела его пошатнулись и пошли на спад, а у него все еще сохранялась уверенность, что деньги всегда можно добыть тем или иным способом.
Он ошибался. Гриффит заложил все, что мог, задолжал всем, кто соглашался дать ему взаймы, и у него все еще не хватало семидесяти тысяч долларов. А он теперь хорошо знал обоих, Мак-Кея и Паркера; они не возьмутся за эту операцию, пока не уверятся, что получат свои деньги.
А если он не сумеет их достать? Финансовое положение Гриффита пошатнулось уже давно; теперь, когда он столько должен, когда он так глубоко увяз в этом деле, пути к отступлению отрезаны. Ему необходимо получить эти картины, надо достать деньги, чтобы профинансировать это ограбление, иначе он конченый человек.
Гриффит молчал, обдумывая ситуацию и тупо уставившись в спину Ренарда. Ренард снова обернулся к нему, и, очевидно, выражение лица Гриффита встревожило его, возможно, даже напугало. Он привстал на колени и крепче сжал в руках лопатку.
– Ты что, действительно дошел до ручки? – спросил он; на этот раз в его голосе прозвучало что-то, похожее на участие.
Гриффит не знал, что увидел или о чем подумал Ренард, но быстро сообразил, что следует воспользоваться изменившейся ситуацией.
– Да, – ответил он решительно, – мне позарез нужны деньги.
Ренард задумался. Облокотившись на перила террасы, он молча смотрел на парк. Наконец, все еще не отрывая взгляда от раскинувшегося перед ним пейзажа, он произнес:
– Можно, конечно, одолжить их.
– Я взял в долг везде, где мог, – возразил Гриффит. – Не осталось человека, у которого я не просил бы денег.
– Я говорю о другом, – ответил Ренард, искоса бросив на него взгляд.
– Не понимаю, о чем ты, – покачав головой, сказал Гриффит.
– Я знаю людей, которые могли бы дать тебе в долг. Но с ними опасно иметь дело, – предупредил Ренард.
– Кто они? – нетерпеливо спросил Гриффит. Не отвечая ему, Ренард хмуро разглядывал раскинувшийся внизу парк.
– Честно говоря, не знаю, как поточнее назвать их. Полагаю, что они как-то связаны с мафией, – проговорил наконец он.
– И они дают в долг деньги? – уточнил Гриффит.
– Да. Сколько угодно.
Гриффит не задавал больше вопросов. Он понимал, что за словами Ренарда скрывается какая-то недосказанность, но не знал, что именно тот утаивает от него.
– Так в чем загвоздка? В чем проблема? – не выдержал он молчания.
– В их интересе, – все также задумчиво ответил Ренард. Пристально посмотрев в глаза Гриффиту, он объяснил: – Они берут два процента в месяц.
– Боже мой! – ужаснулся Гриффит.
– Да, это чересчур много, – рассудительно кивнул головой Ренард. – Забудь о том, что я говорил.
– Нет, погоди. – Гриффит погрузился в расчеты; два процента от семидесяти тысяч долларов – это тысяча четыреста долларов. Деньги ему нужны всего на месяц. Четырнадцать сотен долларов – не самая страшная цена, если учитывать его положение. – Мне придется пойти на их условия, – сказал он. – У меня нет выхода.
– Уверен? – спросил Ренард, внимательно посмотрев на него.
– У меня нет выбора, – повторил Гриффит.
– Хочешь, чтобы я позвонил им?
– Да, – ответил Гриффит.
– Что ж, тебе, конечно, виднее, – вздохнул Ренард.
Гриффит не ответил. Ренард еще несколько секунд молча смотрел на него, потом со вздохом поднялся.
– Подожди меня несколько минут, – сказал он, – любуйся пока пейзажем.
Гриффиту, однако, было не до пейзажа. Он стоял на террасе, с трудом переводя дыхание, будто бегом поднимался на двенадцатый этаж. Он смотрел в сторону парка, но не видел его; перед глазами Гриффита мелькали цифры его долгов, те суммы, которые требовались, чтобы погасить их, со всех сторон его обступали цифры.
Ренард вернулся с клочком бумаги в руках. Лицо его приняло обычное выражение, жалость и понимание исчезли бесследно.
– Поезжай к этим людям, – сказал он, – они ждут тебя.
Гриффиту показалось почему-то очень важным не разворачивать эту бумажку в присутствии Ренарда. Взяв записку, он сунул ее в карман брюк, будто все это не имело особого значения, и небрежно сказал:
– Так я дам тебе знать, когда получу картины.
– Будь так любезен, – ответил Ренард, снова опускаясь на корточки перед своими растениями.
– Можешь не провожать, я найду дорогу.
Ренард что-то промычал в ответ. На секунду Гриффита охватила ярость, настолько сильная, что перед глазами поплыли огненные круги. Не сказав ни слова, он резко повернулся, чуть не споткнувшись о порог дверей, ведущих в квартиру, и не глядя по сторонам, на такие уютные и спокойные комнаты, поспешил к выходу.
Только очутившись на улице, Гриффит достал из кармана клочок бумаги и прочитал неразборчивые каракули Ренарда, украшенные множеством завитушек: «Контора по продаже недвижимости Боро», Атлантик-авеню, 299, Брук".
Бруклин. Гриффит был недоволен. Недоволен был и шофер такси, которое он поймал, чтобы добраться по указанному адресу. «Замечательно!» – недовольно буркнул шофер, когда Гриффит назвал ему адрес, по его виду нетрудно было догадаться, что он от всей души желает Гриффиту провалиться в преисподнюю.
За те полчаса, что они добирались до места, ни один из них не произнес ни слова, в машине царила нервная, напряженная обстановка, водитель с трудом прокладывал себе дорогу в плотном потоке машин. Гриффит также нервничал и чувствовал себя не в своей тарелке при мысли о том, у кого ему придется одалживать деньги. И когда они наконец достигли цели, он почувствовал почти облегчение, что «Контора по продаже недвижимости Боро» оказалась небольшим, обшарпанным помещением, занимавшим первый этаж здания на грязной, замусоренной улице. Неужели здесь Гриффиту дадут семьдесят тысяч долларов, в этой дыре, к грязным окнам которой приклеены скотчем объявления о продаже дешевых квартир?
Гриффит испугался, как бы все это путешествие не оказалось жестокой шуткой, которую решил сыграть с ним Ренард. Гриффит, расплатившись с шофером, вошел в контору, где полная женщина средних лет, с таким пышным бюстом, что на нем свободно поместилась бы шахматная доска, одарила его наигранно приветливым взглядом и поинтересовалась:
– Чем могу быть полезна?
– Я – Леон Гриффит, – ответил он после секундного замешательства, в голове гвоздем засела мысль, что все это слишком похоже на розыгрыш. – У меня вроде бы назначена здесь встреча? – не удержался он от вопросительной интонации.
Как ни странно, женщину не смутил его вопрос.
– Мы ждем вас, – сказала она. – Мистер Смит вас примет. Пройдите в эту дверь, пожалуйста.
Гриффит прошел мимо полудюжины пустых, видавших виды столов и, открыв дверь в противоположном конце комнаты, попал в маленькую, обшарпанную контору с нищенской обстановкой. Худой мужчина лет пятидесяти сидел за письменным столом. По внешнему виду он был похож на опустившегося адвоката: лоснящийся костюм, мятый галстук, на плечах следы перхоти, водянистого цвета глаза за очками в изогнутой оправе. Но когда он поднял глаза на появившегося в дверях Гриффита, в них появилось какое-то неожиданное выражение, какая-то уверенность в своих силах или понимание своей власти, столь не соответствовавшие ни его внешнему виду, ни окружающей его обстановке.
Гриффит повторил свое имя, и человек, сидевший за столом, улыбнулся скорее из чувства удовлетворения, чем в знак приветствия.
– Входите, – сказал он. – Я мистер Смит. Присаживайтесь.
«Не следует мне находиться здесь, – подумал с тоской Гриффит, – надо уносить ноги, пока не поздно». Но он опоздал: думать надо было раньше, много месяцев назад.
– У вас надежные рекомендации, – сказал мистер Смит. Он достал бланки из ящика стола. – Заполните вот это...
Гриффиту показалось, что перед ним обычные долговые расписки: фамилия, род занятий, доход, банковский счет, рекомендации. Гриффит молча заполнил бланки и подтолкнул их по столу к мистеру Смиту, который внимательно, не спеша принялся изучать их. Гриффит сидел, наблюдая, как мистер Смит читает бумаги, и удивлялся, о чем думает этот человек. Лицо его оставалось бесстрастным.
Наконец мистер Смит удовлетворенно кивнул, отложил в сторону формуляры и обратился к Гриффиту:
– Кажется, все в порядке, мистер Гриффит. Вы знакомы с условиями залога?
– Кажется, знаком, – ответил Гриффит.
– Два процента в месяц, – уточнил мистер Смит.
– Я знаю.
– Минимальный срок – полгода. Гриффит удивленно уставился на мистера Смита.
– Вы этого не знали? – спросил тот.
– Нет. Минимальный срок – полгода: восемьдесят четыре сотни долларов. Это почти десять тысяч.
Мистер Смит одарил его сочувственной улыбкой.
– В таком случае, – продолжал он, – полагаю, вы также не знаете, что проценты за первые полгода мы берем вперед.
– Вперед, – тупо повторил Гриффит, недоверчиво покачав головой, он не верил своим ушам.
– Если вы берете в долг семьдесят тысяч, – разъяснил с дружеским участием мистер Смит, – то на руки вы получите шестьдесят одну тысячу шестьсот долларов. Но, конечно, ваши проценты удерживаются только за первые шесть месяцев.
– Мне нужны семьдесят тысяч, – все еще не понимая смысла сказанного, повторил Гриффит.
– В таком случае, – терпеливо объяснил мистер Смит, – я предлагаю вам взять восемьдесят тысяч, тогда вы получите на руки семьдесят тысяч четыреста долларов.
– А сколько... гм, какой процент?
– Девять тысяч шестьсот долларов, – любезно ответил мистер Смит.
Невероятная сумма. Гриффит нервно облизал пересохшие губы и слабым голосом произнес:
– И... потом я должен за полгода погасить задолженность?
– Нет, нет, совсем не обязательно. Пока будете платить проценты, можете не волноваться об основной сумме.
– Платить тысячу шестьсот долларов в месяц? – уточнил Гриффит.
– Совершенно верно, – подтвердил мистер Смит.
– Каждый месяц я выплачиваю вам проценты, пока не погашу основной суммы, – подытожил Гриффит.
Мистер Смит молча кивнул.
Гриффит понял, что это конец. Почти две тысячи долларов в месяц. Это выбьет его из колеи, ему не выбраться из этой трясины, он никогда не сможет выплатить всей суммы.
Никогда? Господи, конечно, это не так. Он должен со временем собрать восемьдесят тысяч долларов. По крайней мере, в течение года. Любыми способами. Как только он разберется с сегодняшней ситуацией, он займется проблемой займа.
– Будете подписывать бумаги? – спросил мистер Смит.
– Да, – нервно кивнул в ответ Гриффит.
Глава 6
В Индианаполисе выставка закрылась в понедельник в восемь часов вечера. Через десять минут" после того, как из зала вышел последний посетитель и охранники заперли двери, галерея поступила в распоряжение упаковщиков, которые принесли с собой деревянные ящики с пластиковыми прокладками, пюпитры в виде дощечек с зажимами, тележки и брезентовые рукавицы. Они приступили к демонтажу выставки.
Почти две дюжины человек разбрелись по трем комнатам временной картинной галереи; столько народу здесь не появлялось в течение одного часа за все время работы выставки. Пятеро охранников в форменной одежде и с пистолетами на боку наблюдали за действиями рабочих. Восемь человек занимались демонтажем под присмотром двух экспертов по перевозке произведений искусства, которых специально выписали из Нью-Йорка. Два молчаливых представителя страховой компании, оба в отутюженных костюмах, и два представителя благотворительного фонда, действовавшего совместно с правительством, также слонялись по комнатам. Работник местного музея, отвечавший на взаимодействия Индианаполиса с фондом, являвшимся спонсором этого турне, также неизвестно зачем присутствовал при упаковке. Кроме них здесь же бродил еще один, одетый в гражданское детектив.
Рабочие действовали быстро и умело, но все же на упаковку каждой картины уходило много времени. Картину осторожно снимали со стены и укладывали полотном вниз на мягкие чистые прокладки в неглубокие деревянные ящики. Дополнительно по краям укладывали еще слой упаковочного материала, кроме того, слой – наверх, и только после этого крышку ящика скрепляли болтами и гайками. Название картины было заранее написано на крышке и боковых стенках ящика. После окончания всей операции название упакованной картины отмечалось в двух списках, один из которых находился у представителя фонда, а другой – у представителя страховой компании. Затем ящик переносили поближе к дверям и ставили на грузовую платформу, которая стояла в ожидании, пока не будут упакованы и готовы к отправке все картины. Во время упаковки картин никому не разрешалось выходить из галереи или входить в нее.
На упаковку ушло три часа, работу закончили только к половине двенадцатого. После чего один из экспертов по транспортировке доложил о выполнении задания представителю фонда, а тот передал эту новость детективу из городской полиции, который в свою очередь позвонил в участок и сообщил, что они готовы приступить к следующему этапу операции.
Теперь предстояло загрузить картины в трейлер. Крупная общенациональная компания по перевозке и хранению грузов предоставила по договору о краткосрочной аренде сверхмощный красный тягач с длинным серебристым трейлером, к задней стенке которого крепилась лесенка. Изнутри стены и пол трейлера были обиты темно-зеленой тканью, а к крюкам, вмонтированным в стенки трейлера, прикреплялись длинные канаты, с их помощью привязывали груз, чтобы не повредить его при перевозке. Водитель, работавший в компании, специализировался на транспортировке только произведений искусства. Сейчас он праздно сидел в машине, подогнанной вплотную к погрузочной платформе еще в десять часов вечера, слушал по транзистору концерт легкой музыки, транслировавшийся индианаполисской станцией, и читал одновременно последний роман Тревиса Мак-Ги. Лязг открывшейся двери погрузочной платформы ненадолго оторвал его от событий, развертывавшихся на побережье Флориды, но когда он увидел в левое боковое зеркало своей кабины, что это всего лишь началась погрузка ящиков с картинами, он снова углубился в свою книгу.
До начала погрузки двери трейлера были заперты, а ключ находился у одного из представителей фонда. Он сам отпер их, а когда двери раскрылись, к погрузочной платформе подъехала патрульная машина индианаполисской полиции и остановилась поблизости. Детектив, находившийся в здании, спрыгнул с платформы и подошел к патрульным, сидевшим в машине.
Местные грузчики разгружали этот трейлер, когда картины доставили в город, сейчас они проделывали ту же операцию; но поскольку они только второй раз имели дело с подобным трейлером и грузом, они четко исполняли инструкции двух экспертов, по транспортировке, указывавших им, в какой последовательности и в каком положении следует грузить упакованные картины. Погрузив ящики в трейлер, они привязывали их особым способом вмонтированными в стенки трейлера канатами. Когда работа была закончена, трейлер был загружен точно так же, как десять дней назад, когда картины доставили в город.
Пока шла загрузка трейлера, патрульная полицейская машина стояла рядом, а пятеро охранников окружили погрузочную платформу, наблюдая за работой и напряженно вглядываясь в окружающую темноту. В Индианаполисе в будние дни спать ложатся рано, а здание, где разместилась временная картинная галерея, находилось на боковой улице; с наступлением темноты движение по ней практически прекратилось.
Из-за тех мер предосторожности, которые следовало применять, и специальных инструкций, которым полагалось неукоснительно следовать, на погрузку картин в трейлер ушло не меньше часа. Был уже почти час ночи, когда двери трейлера наконец закрыли и представитель фонда запер их, крикнув шоферу, чтобы он включил охранную сигнализацию – сирену, которая начинала выть, как койот, если кто-нибудь пытался открыть трейлер без ключа, хранившегося у представителя фонда.
Когда двери трейлера закрыли, двое охранников прошли до угла улицы, обогнули его и минуту спустя вернулись в двух темно-зеленого цвета «плимутах», арендованных фондом, как и грузовик, на время турне. Еще два охранника уселись на передние сиденья каждого «плимута», а пятый вскарабкался в кабину грузовика, к шоферу. Двое представителей страховой компании уселись на задние сиденья «плимутов», представитель фонда и эксперт по транспортировке произведений искусства заняли свободные места на задних сиденьях «плимутов», оставив одного представителя фонда и одного эксперта по транспортировке на месте: они путешествовали сами по себе и должны были прибыть в Сан-Луис приблизительно за час до основной компании, чтобы убедиться в готовности к приемке ценного груза.
Такое представление разыгрывалось каждый раз, как картины перевозили из одного города в другой; это был уже шестой по счету город, но большинство участников занимались перевозками произведений искусства не первый год, и вся процедура давно превратилась для них в знакомую и порядком надоевшую рутину. Они проделали те же самые операции, что перед отправкой груза в Индианаполис, и проделывали подобные операции уже много-много раз.
Теперь местные грузчики уехали так же, как и организатор выставки. Местный детектив уселся на заднее сиденье патрульной полицейской машины, и водитель грузовика, прогрев мотор, помогая себе мощным движением плеч, повернул руль. Трейлер не спеша оторвался от погрузочной платформы и выехал на улицу. Колонну возглавляла патрульная полицейская машина, за ней следовал «плимут» с двумя охранниками, представителем фонда и экспертом, за ними следовал трейлер, а замыкал колонну второй «плимут», также с двумя охранниками и представителями страховой компании. Караван из четырех машин медленно проехал по Меридиан-стрит и выехал на магистраль номер 70, соединявшую между собой штаты. Кортеж направился по ней на запад, и, когда они достигли границ города, один из полицейских в патрульной машине сообщил об этом по радио в полицейское управление штата, находившееся всего в миле-другой от шоссе.
В полицейском управлении все было приведено в боевую готовность, ждали только звонка. На границе города местных полицейских сменила машина полиции штата, а патрульная машина, развернувшись на Моррис-стрит, вернулась домой.
Кортеж ехал со скоростью сорок пять миль в час, ниже установленного полицией предела, но с максимальной скоростью, разрешенной фондом и страховой компанией. Поскольку от центра Индианаполиса до центра Сан-Луиса двести пятьдесят миль, на дорогу отводили шесть часов; по расписанию они должны были прибыть в Сан-Луис к семи часам утра, с тем чтобы немедленно начать разгрузку. На разгрузку и развешивание картин отводилось четыре часа, так что до пресс-конференции, назначенной на час дня, и коктейля, запланированного на четыре часа, оставалась уйма резервного времени. Пока все шло строго по расписанию.
До Терре-Хаута семьдесят пять миль, а после него еще десять – до границы штата Иллинойс. Первую полицейскую машину у Кловердейла, приблизительно на полпути к Терре-Хауту, сменила другая. В столь поздний час движение по шоссе практически прекратилось, мимо них проносились только такие же громадные трейлеры, обслуживающие дальние перевозки; некоторые ехали еще медленнее, чем конвой, но из-за слишком тяжелого груза, а не по требованию страховой компании.
Объезд в сто шестьдесят пять миль шел через штат Иллинойс, от Терре-Хаута, штата Индиана, до Сан-Луиса, штата Миссури. Полицейская машина штата Иллинойс брала на себя охрану груза у города Стейт-Лайн, таким образом в пути груз охраняли четыре разные машины, они менялись приблизительно через каждые сорок миль.
В половине пятого утра патрульная полицейская машина штата Иллинойс, С-562, управляемая полицейскими Джарвисом и его напарником Мак-Эндрюсом, выехала на шоссе номер 70 с 40-й магистрали у Блафф-Сити. Полицейский Мак-Эндрюс связался по радио с полицейской машиной, сопровождавшей в настоящий момент бесценный груз, и узнал, что конвой прибудет к 93-й миле по шоссе приблизительно через десять минут. Стоянка, используемая только для государственных машин, находилась дальше этой отметки; полицейский Мак-Эндрюс информировал своих коллег, что они будут ожидать их на этой стоянке.
До стоянки оставалось буквально две минуты езды, но когда они туда подъехали, то увидели машину.
– В чем дело, черт возьми? – сердито спросил полицейский Мак-Эндрюс. – Ведь частные машины не имеют права пользоваться этой стоянкой, здесь не положено останавливаться.
– "Шевроле" пятьдесят восьмого года, – с презрением сказал полицейский Джарвис. – Старый Драндулет, давно снят с выпуска, ему вообще не место на дорогах. Может, машина сломалась, вот и запихнули ее сюда.
– Не положено ей находиться здесь, – повторил полицейский Мак-Эндрюс.
– Сейчас выясним, в чем дело, – недовольно сказал полицейский Джарвис, развернув машину и остановившись рядом с «шевроле». И тут они увидели, что на одеяле, расстеленном около «шевроле», расположилась парочка.
– Сукин сын! – выругался полицейский Мак-Эндрюс.
Голая задница парня перестала двигаться, когда любовники оказались в свете фар полицейской машины, и он с удивлением уставился на машину, остановившуюся в двух ярдах от его ног. Парень был косматым и волосатым, как горный козел.
– Опять эти хиппи, – проворчал полицейский Мак-Эндрюс.
– Сейчас увидим, – мрачно ответил полицейский Джарвис и заботливо поставил машину на ручной тормоз, прежде чем вылезти из нее.
Пока полицейские выбирались из машины, парень скатился с девицы. Девушка зажмурилась от света и прикрыла глаза руками, как индейский разведчик, но не потрудилась прикрыть все остальное.
Полицейские направились к ним, передвинув поудобнее ремни с оружием. Нахмурившись и излучая праведный гнев, они приблизились к парочке. Парень теперь сидел рядом с девушкой, щурясь от света фар и улыбаясь во весь рот. Всем своим видом он молил о снисхождении. Он был одет, но его брюки и трусы болтались на правой лодыжке.
Девушка тоже была полуодета. Сквозь тонкую рубашку просвечивала грудь, лифчика она не носила, а талию прикрывала скомканная юбка. Но ниже талии на ней не было ничего, на что полицейский Мак-Эндрюс не мог не обратить внимания. Ноги ее оставались раздвинуты в стороны, одна нога согнута в колене. Полицейский Мак-Эндрюс ни разу с такими подробностями не рассматривал свою жену, как сейчас эту девицу. Ему очень хотелось рассмотреть все как следует, скорее из чувства невольного восхищения, чем из похоти, но усилием воли он заставил себя смотреть в глаза парню. Тот беспомощно моргал, водянистые глаза выражали просьбу о помиловании и надежду на благополучный исход. Все это так привычно и знакомо.
– Что за безобразие? – начал полицейский Джарвис.
Полицейский Мак-Эндрюс молчал, он не знал, что говорить в таких случаях. Джарвис был старше и имел больше опыта общения с населением. Мак-Эндрюс предпочел роль наблюдателя.
– Ox!.. – вздохнул парень, на его лице, как поломанная неоновая вывеска, то вспыхивала, то гасла нервная усмешка.
– Интересно, парень, – продолжал нравоучительным тоном полицейский Джарвис, – понимаешь ли ты, сколько законов нарушил, находясь здесь?
– Ну... мы просто... мы только... – Парень еще раз нервно усмехнулся и докончил: – Мы, наверное, просто возбудились, вот нам и захотелось трахаться.
Слово «трахаться», произнесенное в присутствии полуобнаженной девушки, возбуждающе подействовало на Мак-Эндрюса, он сам удивился такой бурной реакции. Парень завел его, и он жаждал найти повод, чтобы врезать ему как следует. Его также волновали физические изменения, происходящие в его организме, он не понимал, что с ним творится: ведь он не хотел обладать этой чертовой девкой, он точно знал, что не хочет ее, тогда почему?.. Смотреть не на что: настоящая замарашка и, скорее всего, к тому же больна, хотя на вид ей не больше двадцати, и, уж конечно, опытная развратница... Нет, нет, он не хочет ее.
– Поосторожнее с выражениями, парень, – говорил между тем Джарвис. – Себе же сделаешь хуже.
– Разве слово «трахаться» означает нарушение закона? – издевательски спросил парень.
– Да, если ты произносишь это слово в общественном месте, на шоссе, – разъяснил ему полицейский Джарвис. – А кроме того, эта стоянка предназначена только для служебных машин. Тебе вообще нельзя было заезжать сюда, а тем более... гм, предаваться здесь блуду.
– Я обыщу машину, – предложил Мак-Эндрюс. Ему стало невмоготу, он должен хоть на несколько секунд отойти от этой девчонки.
Полицейский Джарвис молча кивнул, продолжая хмуро разглядывать парня.
Как только полицейский Мак-Эндрюс удалился, парень затянул обычную в таких случаях песню: «Это с нами впервые, нельзя ли все это забыть?» Может, и можно, а может, и нет. Отчасти исход дела зависел от того, что обнаружит в их машине Мак-Эндрюс. А он склонялся к мысли, что найдет либо выпивку, либо марихуану, и скорее всего – марихуану.
Девушка устроилась поудобнее, разлеглась у правого крыла машины, поэтому Мак-Эндрюс обошел машину с левой стороны. У этой модели всего две дверцы, боковое стекло разбито, номер штата Кентукки; странно, что в таком состоянии машину выпустили на дорогу, – правила одинаковы во всех штатах. Полицейский Мак-Эндрюс, недовольно покачав головой, подошел к дверце со стороны водителя, открыл ее и увидел на полу, справа от сиденья водителя, скорчившегося мужчину, выглядел он устрашающе. Так же, как и пистолет в его руке, нацеленный прямо в лоб Мак-Эндрюса.
– Одно движение, – сказал мужчина, – и ты мертвец.
Часть четвертая
Глава 1
Паркер наблюдал, как полицейский мало-помалу начинает понимать сложившуюся ситуацию. Его револьвер аккуратненько покоится в кобуре, и он не успеет ни захлопнуть дверцу машины, ни броситься на землю, попытавшись таким образом исчезнуть из поля зрения Паркера. Тот все равно успеет всадить ему пулю в голову.
– Не двигаться, – тихо приказал ему Паркер. – Успокойся, все образуется.
– Не знаю, чего вы добиваетесь, мистер, – сказал полицейский таким же спокойным тоном, как Паркер, – но вы сделаете большую ошибку, если вы...
– Все в порядке!
Это голос Стена Деверса.
– Выпрямись и посмотри на своего напарника, – приказал Паркер полицейскому.
Тот сдвинул брови, его лицо выражало скорее растерянность, чем тревогу. Когда он открывал дверцу машины, то согнулся и наклонился вперед, сейчас он все еще стоял в том же положении. Повинуясь приказу Паркера, он выпрямился и посмотрел поверх корпуса машины на своего напарника. Паркер наблюдал за выражением его лица и видел, что до полицейского уже дошел смысл случившегося. Их обоих сначала сбили с толку, потом разделили, а теперь они находились под полным контролем Паркера.
– Держи руки подальше от дверцы машины, – приказал Паркер, – и отступи назад на три шага. Иди назад, медленно, не спеша.
– Ты пожалеешь об этом, приятель, – зло, с обидой в голосе сказал полицейский. Сжав челюсти, он отступил на три шага и остановился, покорно ожидая дальнейших указаний.
А дальше появился Деверс в полицейской форме, с пистолетом в руке. Форма сидела на нем как влитая, он довольно улыбался.
– Все в порядке, – сказал он Паркеру, – я его уделал.
Паркер с облегчением, расправив затекшие руки и ноги, вылез из машины, открыв ближайшую к себе дверцу, на гравиевое покрытие площадки.