После этого постель под шпалой тщательно осматривалась и прощупывалась. Противотанковые мины, поставленные под шпалу, обнаруживались без особых трудностей. Как только шпала приподнималась, минеры легко замечали головку взрывателя или деревянную плашку посредника. Но этим они не удовлетворялись и тщательно осматривали всю площадь основания под шпалой и при обнаружении любого нарушения балластного слоя осторожно производили его раскопку. Этот способ оказался весьма эффективным и был рекомендован "Инструкцией по технике минирования и разминирования железных дорог".
      Разминирование бригадных участков начиналось "с головы" или на широком фронте в зависимости от темпов освобождения участков, оперативной обстановки и других условий. Чаще применялся метод работы на широком фронте, обеспечивающий более высокий темп разминирования. Метод работы "с головы" применялся сравнительно редко, например, при малых темпах наступления наших войск. При любом из этих способов стремились назначить для разминирования по возможности тот участок, который выделялся его батальону для восстановления.
      Следует заметить, что минеры еще до наступления наших войск тщательно изучали железнодорожные направления, которые предстояло разминировать. Так, например, было, когда наши войска готовились к форсированию Днепра. В это время минеры 1-й гвардейской железнодорожной бригады и 15-й железнодорожной с переднего края вели наблюдение за противником в районе своих объектов. Такое наблюдение, а также изучение информации от техразведки и разведчиков стрелковых частей дали возможность заблаговременно получить сведения о расположении минных полей и их плотности. А минеры 5-го отдельного мостового железнодорожного батальона вместе с разведчиками стрелкового полка под покровом ночи переправлялись через Днепр и проводили разведку минных полей.
      Женщины-минеры
      Кстати, по минным полям в рядах саперов ходили и женщины. "В железнодорожные войска я была призвана в тяжелое для Родины время - летом 1942 года, - рассказывала о себе ветеран войны ефрейтор Вера Антоновна Белоконь. - Враг рвался к Сталинграду, горели города и села в Прибалтике, на Украине, в Белоруссии, где хозяйничали гитлеровцы... И вот, попав в 9-й отдельный путевой железнодорожный батальон, получила назначение на должность санинструктора, обрадовалась: наконец-то по настоящему смогу внести свой вклад в борьбу с ненавистным врагом. Было нелегко, но знала, что так надо. Выносила раненых воинов-железнодорожников: разведчиков, минеров, путейцев, мостовиков. Еще решила научиться обезвреживать различные фугасы, стала минером"30.
      Вера Белоконь ходила с сумкой, доверху наполненной медикаментами, бинтами. В перерывах между работой читала бойцам газеты. Старалась научиться саперному делу. "Пробовала работать с нами, - рассказывал Д. Ильин. - У реки Случ на железнодорожном мосту ей удалось обезвредить четыре мины. Конечно, страху натерпелась. Но мы, как могли, помогали ей".
      Минером-мастером Вера Белоконь стала после такого случая. Было это у небольшой речушки на Украине. Железнодорожный мост разрушен. Пришлось взводу разделиться. Часть людей, перебравшись на тот берег, начала саперные работы. Вскоре выяснилось, что противник произвел на этом участке магистрали сплошное минирование. Решили с помощью щупов и миноискателей сначала определить границы загражденного участка и лишь потом приступить к разминированию.
      Ефрейтор Белоконь наблюдала за саперами. Было тихо, солнце клонилось к горизонту, удлиняя тени. И вдруг раздался взрыв. Вера подняла голову. Это слева, видимо "кошкой" обезвредили какой-то фугас. Девушка стала ждать, когда слева за насыпью, там, где прогремел взрыв, появятся из укрытия рядовые Гаврин и Денисов. Клуб земли и дыма осел, а солдат не было видно. Она заметила, что работавшие правее минеры стали тревожно поглядывать в сторону взрыва, и поспешила туда.
      Вскоре Вера отчетливо услышала стоны раненых. "Скорее к ним, мелькнула мысль. - Но там же мины везде!" Преодолев чувство страха, санинструктор бросилась за щупом. Затем приступила к проделыванию прохода.
      А вот и мина. Хищно из-под маскировочного слоя торчат ее усики. Осторожно работая ножом, сняла слой земли и дерна. Вставила в отверстие чеки взрывателя шпильку, вывинтила его. Теперь дальше...
      Потом, когда Веру спрашивали, не боялась ли, не думала ли о том, что каждое ее не точное движение грозило гибелью, она не могла ответить на этот вопрос. Девушка думала о раненых, о том, как быстрее оказать им помощь... "Сняв" шесть мин и, проделав проход, бросилась к ним, стала быстро перевязывать раны.
      После этого случая она стала штатным минером. К концу Великой Отечественной войны на ее счету было 100 обезвреженных на железнодорожных коммуникациях различных взрывоопасных предметов. После Победы Вера вышла замуж за своего боевого товарища лейтенанта А.Е. Файду, вернулась в школу, вырастила двух сыновей31.
      При наступлении разминирование железнодорожникам облегчали партизаны. Они сообщали о местах установки своих мин и о работах минеров противника по устройству минных полей на подходах к железнодорожному полотну, в опасной зоне и завалах.
      Все вышесказанное относится, прежде всего, к обеспечению наступления наших войск. Мне же, кроме этого, в 1945-1946 годах после войны, пришлось заниматься вопросами извлечения уцелевших замаскированных МЗД в условиях активного действия националистических банд. Фактически сложилась ситуация, аналогичная началу 20-х годов, когда на территории собственной страны приходилось бороться с активно действующим врагом, не исключая возможности установки националистами противопоездных или автомобильных мин. Создать сплошную оборону в зоне действий бандеровцев было невозможно. В некоторой степени создавшееся положение может напомнить годы войны, так сказать, наоборот: приходилось защищать железные дороги так же, как в свое время немцы охраняли их. Однако такое сравнение не совсем правомерно, поскольку приходилось иметь дело с бандитизмом в мирное время. Некоторое сходство между партизанской войной и партизанщиной, действительно, имеет место, но оно ограничивается только заимствованием некоторых партизанских методов политическим бандитизмом.
      Поскольку, как указывалось выше, было невозможно организовать сплошную оборону против бандеровцев, пришлось возвратиться к опробованным в 20-е годы методам. Мы не только обезвреживали мины, но по ночам устанавливали мины-ловушки на подходах к станциям и водокачкам. Утром, разумеется, эти мины снимались или приводились путем отключения от питания в безвредное состояние. Подобные методы были довольно эффективными.
      Работая в 20-м Управлении военно-восстановительных работ, мы совершенствовали способы и средства разминирования возможных неизвестных мин. На минных завалах мы использовали трактор, который встряхивал эти завалы. Мины при этом взрывались или становились безвердными. Кроме того мы еще использовали специально обученных собак числом около 20. Их впору было награждать за умение отыскивать мины: большинство бандитских мин обнаруживали они.
      Глава 8. В Германии
      Перед тем как мне лететь в Германию, З.И. Кондратьев попытался назначить меня начальником автодорожных войск фронта, которыми командовал маршал Р.Я. Малиновский32. Когда же я явился в распоряжение фронта, оказалось что генерал Вострухов33 - начальник тыла - не согласовав этого с начальством, назначил на эту же должность еще кого-то. Получилось нехорошо. Мне выделили машину и я отправился обратно в Москву. Было начало 1945. Доложился Кондратьеву.
      Захар Иванович, мы вместе когда-то учились, очень обрадовался, что я пришел в его управление. Меня немедленно зачислили в дорожное управление с окладом начальника штаба, который был у меня в военной миссии. И предложил выделить мне людей для обучения, чтобы я занялся вопросами разминирования на коммуникациях в тылу наших войск. (Уже в Германии, на освобожденных территориях).
      Не могу не упомянуть здесь, что в Германию мы летели через Варшаву. Тогда я увидел как была разрушена Варшава! Так, пожалуй, не пострадал и Сталинград.
      Я собрал своих диверсантов, которые специализировались на минировании, и мы занялись разминированием, нашли собак и стали обучать их обнаруживать мины.
      С этой командой в начале 1945, я прибыл на 1-й Украинский фронт, которым командовал маршал Иван Степанович Конев34. Он знал меня еще с Калининского фронта, узнал и так сказать поразился: "А вы все еще подполковник? Вы были подполковником в 1942 году, а сейчас уже 45-й. Многие уже генералы".
      Мы приступили к разминированию тех трасс по которым нужно было ездить.
      Работа была очень трудная. Немцы устанавливали мины замедленного действия, причем мины с зарядами морских бомб. Морские мины они превращали в МЗД и устанавливали их на шоссейных дорогах, вблизи небольших мостов или виадуков, устанавливали так, чтобы их нельзя было объехать. Находить их было очень трудно. Немцы ставили их немного. Зато противотанковых и противопехотных было немеряно.
      Минеры наши - специалисты опытные - ни один не подорвался. Немцы не устанавливали таких неизвлекаемых мин, как наши. Они поддавались извлечению, мы их извлекали достаточно легко, и это очень помогало нашим дорожным войскам обеспечивать постоянное и непрерывное передвижение по дорогам. Надо сказать, что содействие в разминировании оказывали и немцы.
      Вообще в Германии народ не сопротивлялся приходу нашей армии. Ее приняли нормально, чего нельзя сказать о Польше, на территории которой действовали представители Армии Крайовой, и о Западной Украине, где хозяйничали бандеровцы.
      Меня каждый раз поражало, как немцы вместе с нашими войсками восстанавливали железные дороги: работали очень хорошо и дружно. Хозяйство восстанавливалось интенсивно, и нам было легко работать.
      Был даже такой случай. Едем мы я, шофер и ординарец Валуйкин. Ночь уже и вдруг видим, идут пять человек. А у нас испортилась машина. Хотя мы были вооружены, но отошли в сторону (вдруг это бандиты). Немцы подошли. Мы скомандовали: Руки вверх! Сопротивления они не оказывали. Я учил немецкий лет семь, но говорил плохо. Все-таки кое-как объяснил, что нужно помочь довести машину до первого населенного пункта. Они активно включились. Шофер управлял, а немцы очень активно помогали вести машину полтора километра до населенного пункта, где мы остановились. Утром машина была исправлена. Вот так было в Германии.
      Затем меня направили на разминирование Берлина. Разминировал я и Потсдам, который в отличие от Берлина неплохо сохранился. Искали мы мины в тех зданиях, где должны были расположиться наши солдаты.
      Одна операция была проведена нами в Бреслау, где был окружен немецкий гарнизон тысяч на сорок. Им немцы сбрасывали боеприпасы с парашютов. Площадь окружения была небольшая и несколько парашютов упали в наше расположение. Я посмотрел, что с ними можно сделать. Решил предложить доставить эти боеприпасы по назначению к немцам, но только так чтобы они стали по существу минами-ловушками. Доложил Коневу. Он за эту идею ухватился и дал команду, чтобы эти парашюты выдали нам. Мы поработали над мешками, превратив их в мины. Результаты этой операции я смог оценить уже после падения Бреслау.
      В Германии мне довелось увидеть многое. Я видел обгоревшие трупы в бункере Гитлера. Я видел разрушенный союзниками Хемниц и Дрезден. Разрушения, произведенные союзниками, меня поразили. Он был разрушен без военной надобности, с той только целью, чтобы город не достался Советскому Союзу. Я расценивал это как террористический акт. То же самое могу сказать о Хемнице.
      Я был свидетелем того, какой дорогой ценой был взят Берлин. Мне, диверсанту, это было трудно понять, так как наша заповедь - беречь людей. В нашем деле решает ас, а не толпа.
      День Победы
      Мысль, что Победа близка, не покидала меня с начала апреля, после того как появились в районе представители партизанских соединений под командованием А.С. Егорова, В.А. Квитницкого, А.М. Сагеленко, П.А. Величко, П.В. Тканько, которые прошли по тылам противника не одну сотню километров с конца лета 1944 года. Эти прославленные партизаны, соединившись с Красной Армией, были предвестниками скорой капитуляции Вермахта, части которого, обороняясь от наступления наших частей, спешили на Запад, чтобы сдаться союзникам.
      Партизаны прибывали не своим ходом, а на трофейных машинах.
      30 апреля наши войска соединились с союзниками на реке Эльбе, куда мы спешили со своими отрядами на разминирование берегов. На Эльбе мне довелось встретиться с американцами в самом конце апреля или в начале мая. Это была дружеская встреча, обнимались. Очень, так сказать, волнительно было.
      Наконец 9 мая был объявлен днем Великой Победы. Этот момент застал меня в окружении партизан 7 бригады 14 интернационального корпуса под командованием француза, фамилию которого я забыл.
      Войска и партизаны, вошедшие в Берлин, ликовали, а мы продолжали работы по разминированию.
      Еще раз я оказался в Германии в начале 1946, когда работал заместителем начальника 20-го Управления восстановительных работ Министерства путей сообщения по войскам.
      В нашем подчинении были три железнодорожные бригады, которыми командовали генералы. Моим начальником был Герой социалистического труда Николай Владимирович Борисов. Восстанавливали дороги в западных районах Украины, Польши, Белоруссии, Германии и даже в Югославии.
      В середине мая я вернулся в Москву и меня положили в гос-питаль с воспалением печени. В госпитале пролежал немного, недели две. Печень успокоилась, но при освидетельствовании моей руки дали справку о полной непригодности к военной службе. Я вновь остался без работы. При мне было удостоверение инвалида второй группы, полученное еще в Финскую войну, но уходить с военной службы я не собирался. Эти справки я никому не показал.
      К партизанским делам возвратиться не пришлось: до конца войны я занимался исключительно разминированием.
      Разминировали много. Выручало то, что у немцев мины были хуже, а радиоуправляемых не было вовсе.
      Дела тех дней тоже памятны, но рассказ о них не может ничего прибавить к тому, как осуществлялась ленинская идея партизанской войны и какими губительными для противника стали с лета 1943 года действия партизан на коммуникациях врага. Поэтому я прерываю свое повествование. Могу добавить лишь, что советские партизаны и партизаны освобождаемых Красной Армией стран, объединяя усилия, продолжали борьбу с врагом до его полной капитуляции и что их главным оружием в этой борьбе оставались мины. Я горжусь тем, что во время войны применялись в основном мины, изобретенные мной. Это были и угольные мины, и ПМС, и многие другие. За изобретение мин мне была присвоена ученая степень кандидата технических наук.
      Мы первые создали и применили магнитные мины. Однако производить их не стали. Их изготавливали англичане и снабжали нас. При помощи магнитных мин был уничтожен гауляйтер Белоруссии, много техники.
      Глава 9. Без работы
      После войны началось резкое сокращение армии. Пошел к старым знакомым. Мой старый друг Павел Алексеевич Кабанов - заместитель министра путей сообщения по железнодорожным войскам.
      Меня определили в запасный полк. Я смог работать в архиве. Получал оклад и паек. Жить было можно. Мне предлагали разные должности: сначала начальника военной кафедры в железнодорожном институте Новосибирска, но жена отказалась. Предлагали стать заместителем министра внутренних дел Молдавии. Жена вновь отказалась.
      Кабанов предложил должность заместителя начальника 20-го управления военно-восстановительных работ по войскам. В этой должности я состоял до лета 1946 года и занимался руководством войсками, которые производили восстановительные работы. Именно в этот период я смог объективно оценить действия партизан и отдельные промахи в их работе. Однако, это управление было расформировано летом 1946 года и я вновь оказался без работы.
      Наконец, совершенно случайно, я встретился с начальником отдела кадров Центрального Штаба Партизанского Движения. Он предложил мне пойти в специально создаваемый институт Министерства Внутренних дел исполняющим обязанности начальника кафедры тыла.
      Вопросами тыла я занимался на войне и в Военно-транспортной академии. В этой должности я проработал десять лет - до 1956 года.
      Кстати говоря, я вернулся к работе над диссертацией. Написал я ее в 1952 году. Называлась она "Партизанские действия". Сталин был еще жив, и я не мог отразить в ней деятельность как организатора, а хорошего сказать было нечего. Человек, которому я дал почитать свой труд, посоветовал спрятать его.
      Набирался только первый курс. У меня было два человека на кафедре - мой заместитель и преподаватель.
      Мы неоднократно обращались к И.В. Сталину, к Н.А. Булганину35 и в другие инстанции, ставя вопрос о необходимости обучения войск умению организовать партизанские действия в случае окружения. Мы доказывали, что, если бы войска были подготовлены к партизанским действиям так, как это мыслил в свое время М.В. Фрунзе, то у нас бы не было такой катастрофы, когда в первые месяцы войны, в плен попало невероятное количество человек (а за все время войны - свыше 5 миллионов). Если бы войска, как в период Гражданской войны, оказавшись в тылу противника, переходили к партизанским действиям, это во многом бы изменило ход войны. Конкретно я ссылался на опыт В.К. Блюхера36, который, оказавшись в тылу противника с 3 тысячами человек, совершал рейды. Со временем у него отряд вырос в 3 раза. Мы доказывали, что именно войска должны уметь в случае окружения немедленно и организованно переходить к военным действиям.
      Наконец я встретился с работником ЦК, который курировал партизанскую войну и был в свое время в польском штабе партизанского движения, где мы с ним познакомились. Я ему рассказал о наших идеях. Он при мне позвонил Булганину - министру обороны, который меня принял, выслушал и связался с начальником нашего института Филиппом Яковлевичем Соловьевым, ну и последний согласился организовать у себя подготовку слушателей по вопросам партизанской борьбы. В военном институте МВД была создана группа организации и тактики партизанской борьбы на кафедре тыла.
      Заместитель министра Внутренних Дел генерал армии Иван Иванович Масленников37, который знал меня по Калининскому фронту, очень одобрил наши действия и всячески содействовал работе. В свое время Масленникова из окружения вызволили именно партизаны. Поэтому он очень помогал нам и в разработке пособий.
      Помню, как в мае 1952 года, беседуя со мною по новой задаче для слушателей военного института на тему: "Переход войск, оказавшихся в тылу врага в силу сложившейся обстановки", он заметил:
      Вполне согласен, что когда командный состав знает основы организации и тактики партизанской борьбы, ему не страшно окружение. Ведь в большинстве случаев окружения как такового нет, и войска, оказавшиеся в тылу врага в силу сложившейся обстановки, могут самостоятельно вести партизанские действия, как это не раз было в годы гражданской войны.
      Нам помогали энтузиасты. В это дело включился Евгений Иванович Косовский - бывший начальник связи УШПД.
      У нас появились первые слушатели. Мы разработали курс лекций. Я выпустил закрытую книгу о партизанской войне на тему: "Взаимодействие партизан с войсками действующей армии".
      Читал лекции в академии Фрунзе, где мои конспекты были изданы отдельной книгой под редакцией начальника кафедры военной истории генерала Воробьева. Нашлись такие энтузиасты, как Григорий Иванович Бояринов, Борис Андреевич Плешкунов, Борис Федорович Баранов, Леонид Ефремович Колпаков, Дмитрий Андреевич Шапошников, Анатолий Исаевич Цветков, Владимир Николаевич Андреанов. Это были выпускники Военного института, часть которых позднее составила костяк Курсов усовершенствования офицерского состава.
      В.Н. Андреанов, окончив институт и перейдя на работу в КГБ, продолжал развивать наши идеи.
      После смерти Сталина 5 марта 1953 года и ареста Берии, Масленников покончил с собой. Появился новый начальник института, не имевший никакого отношения к партизанам, некий Рохальский. Не видя перспектив этого дела, он пришел к выводу, что надо курс закрыть. Курс закрыли и я опять оказался только начальником кафедры тыла. Но мне уже было 55 лет, пенсия тогда была очень солидной - 350 рублей. Кроме того я еще зарабатывал лекциями по линии общества распространения "Знание". Мне хватало, чтобы содержать жену и двух детей и я вышел в отставку. Жили безбедно.
      Глава 10. В институте Марксизма-Ленинизма
      В отставке я занялся написанием мемуаров, созданием повести "Не в плен, а в партизаны". После ХХ съезда, когда в институте Марксизма-Ленинизма организовался отдел истории Великой Отечественной войны, я предложил свои услуги. Меня приняли туда старшим научным сотрудником.
      Работать было очень сложно: несмотря на разоблачение культа личности, в институте всячески стремились обелить Сталина. Тут мне довелось многое узнать о его делах.
      Фактически руководил работой нашего отдела П.Н. Поспелов. На одном из собраний в 1962 я выступил и сказал, что надо не просто кричать "Ура-ура", а говорить о том, что победил в войне советский народ благодаря своему мужеству и преданности Родине, несмотря на ошибки руководства. После этого через месяц-два меня из института уволили. Впрочем, мне выдали грамоту, якобы за выполненную работу, но будто бы о партизанах больше писать не надо. Лет через десять в какой-то юбилей мне вручили вторую грамоту в благодарность за работу в этом институте.
      Еще в период работы в институте в августе 1959, меня пригласили в Чехословакию. Это была 15-я годовщина чехословацкого восстания. Мне вручили орден Чехословакии, орден Егорова. Этот был тот самый Егоров, который в свое время был начфином, а позднее, в отряде у Федорова заместителем по диверсиям. Когда его забросили в Чехословакию с группой всего в 22 человека, то через месяц у него было уже 2 тысячи. Он явился одним из "детонаторов" словацкого восстания. И вот мне за подготовку партизанских кадров Чехословакии вручили орден Егорова. С самим Егоровым мы встретились раньше, когда я был в Германии. Больше того, чешские партизаны тогда захватили много машин и меня наградили "Опелем". Что еще?
      Эта поездка заставила меня вернуться к воспоминаниям. Писал много, но мои заметки не были никому нужны.
      "Тайна полковника Старинова"
      Так продолжалось до тех пор, пока 6 сентября 1963 года не появилась статья Овидия Горчакова "Тайна полковника Старинова". А.И. Аджубей, главный редактор "Известий" согласовал публикацию с Н.С. Хрущевым38. С разрешения Хрущева очерк о взрыве дома, где в свое время размещались первые секретари Украины и, где был убит генерал фон Браун, командующий 68 немецкой пехотной дивизией и начальник гарнизона города Харькова, был напечатан. Первый раз об этом было написано открыто.
      (Содержание статьи редакция решила привести здесь, так как газета с этим тестом стала давно редкостью)
      Дело, с которым полковник Старинов прибыл 1 октября 1941 года в Харькове, было настолько секретным, что генерал-лейтенант Невский, начальник инженерных войск Юго-Западного фронта, не доверяя телефону, доложил о нем члену Военсовета ЦК КП(б)У Н.С. Хрущеву:
      Полковник Старинов? - переспросил Никита Сергеевич. - Как же, слышал, слышал... Герой Испании. Взорвал в тылу Франко не один эшелон. Сегодня из Москвы прилетел?
      Машиной приехал, -- ответил генерал-лейтенант. - Едва успел проскочить. - Генерал подошел к большой карте на стене. - Вот здесь между Курском и Орлом. А через час на шоссе вырвались немецкие танки.
      С минуту член Военсовета и начальник инженерных войск молча смотрели на карту. Она еще недавно висела в Киеве, пока не захлестнули его 19 сентября синие стрелы, обозначавшие направление ударов противника. Теперь эти синие стрелы нацелены на кружок, над которым стоит слово "Харьков".
      Еще 28 июля Гитлер объявил, что для Германии "промышленный район вокруг Харькова важнее, чем Москва". Положение на фронте оставалось угрожающим. Из-за неразумного упрямства Сталина Военному Совету Юго-Западного направления лишь с величайшим трудом удалось избежать катастрофы. Теперь Сталин приказал "перейти к жестокой обороне". Но уже было ясно: Харьков не удержать...
      Когда в кабинет вошел невысокий человек лет сорока, Никита Сергеевич отложил в сторону бумаги и встал навстречу:
      -- Так вот вы какой, полковник Старинов!
      Гимнастерка ладно сидела на плечистом полковнике. В черных петлицах инженерных войск - четыре шпалы, на гимнастерке орден Ленина! (за Испанию) и два ордена Красного Знамени.
      -- Задача, поставленная передо мной начальником генштаба, докладывал Старинов, -- такова: массовыми минно-взрывными заграждениями содействовать нашим войскам. В мою оперативно-инженерную группу входит подразделение под командованием подполковника Яковлева - тринадцать специалистов. Это командный состав. Штаб фронта выделил в мое распоряжение пять батальонов.
      -- Маловато, -- сказал Никита Сергеевич, -- Ну, а какая техника у вас?
      Новейшие управляемые мины. Их конструктор - талантливый молодой инженер Файнберг.
      -- Каковы ваши планы?
      Начальник Генерального штаба маршал Шапошников привел в качестве примера известную операцию "Альберих", проведенную немцами во Франции в годы первой мировой войны. Разумеется, у нас масштабы иные. Нам нужно устанавливать мины на глубины до двух метров. Лопатой это сделать невозможно, а буров у нас нет.
      Я позвоню Епишеву в обком. Харьковские рабочие сделают для вас буры. Что вы собираетесь минировать?
      -- Аэродромы, важнейшие объекты города, автодороги.
      Полковник Старинов тут же приступил вместе с генерал-лейтенантом Невским к составлению плана заграждений. По размаху и объему минноподрывных работ этот план впятеро превосходил "Альберих", а времени на его выполнение отводилось вдвое меньше. Полковник Старинов разработал в ту бессонную ночь первую в военной истории комплексную минно-заградительную операцию в сочетании с действиями партизанского подполья.
      План этот показался настолько обширным командующему, что он не без колебаний подписал его. Никита Сергеевич же, к которому полковник Старинов пришел под вечер 3 октября, еще больше расширил план, внеся много дополнений и наметив к заминированию целый ряд новых объектов. И первым среди них был дом на улице Дзержинского, 17. Дом известный всем харьковчанам. Дом, в котором жил тогда Никита Сергеевич.
      Первым подвигом в этой битве был подвиг харьковских рабочих. Несмотря на предэвакуационную лихорадку, на воздушные налеты, на тысячи осложнений и трудностей, рабочий Харьков с честью выполнил задание: не только в немыслимо короткие сроки наладил серийное производство сложных неизвлекаемых мин, но и внес ряд улучшений в их конструкцию.
      С появлением первых буров и мин сразу начались испытания капризной техники, обучение минеров... Напряженная работа шла днем и ночью, в дождь и под бомбами. Мины закладывались незаметно. Со стороны казалось, что саперы строят дзоты.
      Дело осложнялось из-за вражеских лазутчиков. Наметанный глаз полковника Старинова видел то новый булыжник, словно с неба свалившийся около накануне установленной мины, то заломленную ветку или зарубку на дереве около секретной скважины...
      По приказу Старинова минеры делали тысячи скважин, но мины ставили далеко не в каждую, заряжая остальные холостыми макетами.
      Инструкцию 12 октября утвердил член Военсовета.
      Только учтите, полковник, за безопасность наших войск и населения вы головой отвечаете.
      Он еще раз напомнил о необходимости заминировать дом 17 на улице Дзержинского. Только все должно быть сделано в полной тайне. Если фашист почует неладное, ноги его там не будет!
      Полковник Старинов осмотрел одноэтажный дом сверху донизу. Это было добротное, удобное, строгого стиля здание. В обстановке - ничего лишнего.
      Если сюда каждый день будут приезжать минеры в форме, сказал Старинов своему заместителю подполковнику Ястребову, это вызовет подозрение. За домом наверняка следят. Надо нам с вами приехать сюда в гражданском с группой минеров. Будем жить здесь до последнего дня. Тогда никто не поверит, что мы спали на минах. Никиту Сергеевича, разумеется мы попросим переселиться в другое место.
      Хрущев, однако, наотрез отказался переезжать. Он заявил Старинову, что его переезд вряд ли останется незамеченным, возникнут подозрения, и операция будет провалена.
      В тот же день в крытом грузовике во двор дома No 17 по улице Дзержинского въехала группа минеров...
      Надо было торопиться. Харьков держался из последних сил.
      Двадцать четвертого октября гитлеровцы ворвались в город....
      Пропуская отступающие части Красной Армии, батальоны Старинова под носом у атакующих гитлеровцев взрывали мосты, минировали раскисшие осенние дороги. Минеры поставили на пути врага свыше 30 000 противотанковых мин, установили около 1000 мин-сюрпризов, больше 2 000 эмзедушек. "Эмзедушками" минеры называли мины замедленного действия.
      Генерал Георг фон Браун-второй, назначенный начальником гарнизона Харькова не стал спешить с въездом. Прежде всего он приказал вывесить на стенах города приказ: "Каждый житель, который знает места, где заложены мины, бомбы замедленного действия, подрывные заряды, или же подозревает о заминировании каких-то объектов, обязан немедленно сообщить об этом... За правильные сведения будет выдаваться денежное вознаграждение. С другой стороны, каждый, кто скроет известные ему сведения о заминированных участках и не сообщит об этом в комендатуру, будет предан смертной казни..."
      Саперы, неся довольно большие потери, разминировали или взорвали несколько тысяч новейших советских мин: на аэродромах, в самых уязвимых местах железнодорожных путей, в зданиях. Генерал поселился в маленьком неудобном домишке на окраине Харькова. Но тут его порадовал капитан Карл Гейден, командир саперного батальона 68 дивизии: разминирован отличный особняк - дом 17 на бывшей улице Дзержинского. К этому дому офицеры штаба фон Брауна давно присматривались.
      Прежде всего контрразведка дивизии собрала подробные свеения об этом доме и доложила: дом занимал сам "народный комиссар Хрущев", никакие минноподрывные работы не замечались, да если бы они и производились Хрущев ни за что бы не остался в доме со своей охраной.