Теодор СТАРДЖОН
      ВЕНЕРА ПЛЮС ИКС
      - Я Чарли Джонс! - напрягаясь изо всех сил закричал Чарли Джонс. Чарли Джонс, Чарли Джонс!
      Нельзя было терять ни секунды: всего важнее, абсолютно необходимо было заявить, кто такой Чарли Джонс.
      - Я Чарли Джонс, - тихо повторил он, стараясь, чтобы голос звучал убедительно и авторитетно.
      Никто не спорил с ним. Вокруг было тепло и темно, он лежал, подняв колени и охватив их руками, прижимаясь лбом к коленным чашечкам. Перед его плотно закрытыми глазами мерцали красные огоньки. Но главное - он оставался Чарли Джонсом.
      "Ч.Джонс" - было написано фломастером на его шкафчике для обуви, "Ч.Джонс" - выведено красивым шрифтом на свидетельстве об окончании института, "Ч.Джонс" - печаталось на чеках к оплате. То же имя стояло в телефонном справочнике.
      С именем все было в порядке. Да, в полном порядке, отлично, о'кей, но ведь человек - это не только имя. Допустим, мужчине двадцать семь лет, он видит свой привычный силуэт, когда бреется по утрам, любит приправлять соусом "табаско" яйца всмятку. Мужчина родился с двумя сросшимися пальцами на ноге и косоглазием. Он может поджарить отбивную, водить машину, любить женщину, размножать документы, он моется в ванной, чистит зубы, у него вставной мост на месте левого верхнего резца и клыка. Он часто бывает вне дома, а на работу опаздывает.
      Чарли Джонсон открыл глаза - красные мерцающие огоньки исчезли напрочь, вокруг все тонуло в холодной серебряно-сизой дымке, напоминавшей след слизня на листьях сирени весной. Да, весна, о, прекрасная весенняя пора: прошлая ночь, женщина, Лора, она была...
      Когда спускаются сумерки, вечера длятся долго - можно успеть так много. Как он упрашивал Лору разрешить ему занести ей пачку сценариев если бы мама могла это слышать! И внизу в затхлом Лорином подвале, где он, пробираясь в полутьме, с бумагами подмышкой, он наткнулся на петлю от валявшейся здесь старой шторы, порвал свои коричневые твидовые брюки и поранил бедро (ткань даже прилипла к коже). Но то, что было потом, действительно стоило всех этих неприятностей: нескончаемый вечер с девушкой - настоящей девушкой (она смогла доказать свою невинность) - и все время они занимались любовью! Конечно, весна, конечно, любовь! О ней, о любви твердили древесные лягушки, ради нее распускалась сирень, ею был напоен воздух. Он помнит, как на нем высыхал пот. Это было действительно прекрасно.
      Хорошо переживать такие моменты, и весну, и любовь, но лучше всего помнить и знать это. И выше этих воспоминаний только воспоминание о доме, дорожке между подстриженных кустов, двух белых лампах с большими цифрами "6" и "1", нарисованных на плафонах черной краской (мама сама написала их вместо домовладельца - у нее всегда хорошо получались такие вещи), - цифры уже выцвели от времени, да и мамины руки тоже постарели. Прихожая с пестрыми медными почтовыми ящиками, занимавшими всю стену, звонки всех жильцов, решетка домофона, который был неисправен уже когда они въехали и эта массивная медная табличка, скрывавшая электрический замок - он много лет открывал дверь на ходу нажатием плеча...
      В воспоминаниях вы добираетесь до самой сути, подходите все ближе и ближе - ведь так важно все помнить. То, что вы вспоминаете, - не столь важно; важно помнить. Вы можете помнить! Вы можете!
      "...Ступени с первого этажа на второй были покрыты истертым до самой основы ковром, прижатым старомодными никелированными прутьями, по краям его лохматилась красная бахрома... Мисс Мундорф учила их в первом классе, мисс Уиллард - во втором, мисс Хупер - в пятом... Помнить _в_с_е!"
      Чарльз осмотрелся вокруг - все утопало в серебряном свете, стены не напоминали ни металл, ни ткань - нечто среднее между ними, и было тепло... Он продолжал вспоминать, лежа с открытыми глазами.
      ...На лестнице со второго этажа на третий еще оставались прутья, но уже не было ковра, и все ступени слегка прогнулись со временем; поднимаясь, можно было думать о чем угодно, а ступени скрипели "крак-крак", в то время как между первым и вторым этажом они пели "флип-флип" - и вы всегда знали, где находитесь...
      Чарли Джонс вскрикнул:
      - Боже, где я?!
      Он разогнулся, перекатился на живот, подогнул колени и на мгновение застыл - силы его иссякли. Рот был сухой и горячий, как складки белья под утюгом матери, мышцы ног и спины мягки и немощны, словно вязанье матери, которое у нее за неимением времени никогда не кончалось.
      ...Любовь с Лорой, весна, цифры "6" и "1" на матовом фоне, нажатие плечом на табличку, "крак-крак" и "флип-флип" лестницы - конечно же, он может вспомнить и все остальное, потому что он входил в дом, ложился спать, вставал, уходил на работу... не так ли? Было ли все это?
      Шатаясь, Чарльз выпрямился, все еще стоя на коленях. Не было сил держать голову, он нужно было отдышаться. Он смотрел вниз на свои коричневые брюки, как будто они могли рассказать ему о том, что с ним произошло. А произошло с ним явно что-то ужасное.
      Так и оказалось.
      - Коричневый костюм, - прошептал он.
      На бедре брюки были разорваны (чуть ниже болела рана) - значит, он не одевался на работу утром. Вместо этого он оказался здесь.
      Сил стоять не было, и Чарльз согнулся, опираясь на колени и сжатые кулаки и осматриваясь по сторонам. Он догадался прикоснуться к подбородку, проверяя, насколько отросли у него волосы. Щетина оказалась не длиннее, чем должна была быть у человека, который накануне побрился перед свиданием.
      Он вновь повернулся и увидел вертикальный овал, аккуратно вписанный в плавный изгиб стены. Это было первое, что он смог различить в этом безликом месте. Он уставился на овал, но ничего не смог уяснить.
      Который час? Подняв руку, Чарльз приложил часы к уху. Слава Богу, они шли. Он посмотрел на них. Он долго смотрел на циферблат, не двигаясь. Невозможно было понять, который час. Наконец, Чарльз разобрался с цифрами - они располагались по окружности в обратном, зеркальном порядке: двойка стояла на месте десяти, а восьмерка - на месте четырех. Стрелки показывали без одиннадцати минут одиннадцать, но если часы действительно шли назад, то, возможно, это было одиннадцать минут второго. А они в самом деле шли назад! Секундная стрелка двигалась в обратном направлении.
      Знаешь ли ты, Чарли, - откуда-то сквозь ужас и изумление пришло к нему, знаешь ли ты, что тебе нужно лишь вспомнить, всего лишь вспоминать. Помнишь эту двойку-лебедя, которую ты получил в институте за третий семестр алгебры? Ты прогулял первый семестр и должен был наверстывать, ты зубрил алгебру за второй семестр и геометрию за первый, потом опять пропустил геометрию за второй. Помнишь? Мисс Моран принимала алгебру за третий семестр - она вцепилась в тебя, как зубастый хищник. А потом тебе была непонятна какая-то мелочь, и ты спросил ее. Она так ответила, что тебе пришлось спросить еще о чем-то... получилось, что преподавательница приоткрыла перед тобой дверь, которой ты и не видел, и сама она при этом стала иной. Вот тогда ты и стал присматриваться к ней и понял, для чего женщине нужен надменный вид, поддержание строгой дисциплины и жесткость. Она просто ждала, пока кто-нибудь подойдет и спросит ее о математике чуть больше программы, чуть шире, чем изложено в учебнике. Казалось, она давно уже перестала надеяться, что это произойдет. Почему математика так много значила для нее, что даже слово "любовь" не может этого описать? Ведь мисс Моран хорошо знала, что каждый задавший вопрос вопрос студент может оказаться последним в ее жизни, потому что она медленно умирала от рака. Никто не подозревал, что она больна, - просто однажды она больше не появилась на работе.
      Чарли Джонс смотрел на слабо видневшийся в серебряной стене овал и хотел, чтобы мисс Моран была здесь. Он хотел видеть здесь и Лору. Он помнил их обеих отчетливо, хотя они были разделены многими годами ("Сколькими годами, - подумал он, глядя на наручные часы, - сколькими годами они отделены от меня?"). Ему хотелось, чтобы здесь с ним были и мать, и та рыженькая из Техаса. (Она, рыжая, была у него первой. Интересно, смогла бы она ладить с матерью? А как ладила бы Лора с мисс Моран?).
      Чарльз не мог остановиться, не смел, не хотел прекратить вспоминать. Память давала ему уверенность в том, что он Чарли Джонс, и даже находясь в незнакомом месте и не зная, который час, он не потерялся. Никто не теряется, если знает, кто он.
      Кряхтя, он поднялся на ноги. От слабости и головокружения он мог стоять лишь широко расставив ноги, а ходить не отрывая ноги от пола. Чарльз двигался к слабо видневшемуся очертанию овала на стене - другой цели в этом помещении все равно не было. Он старался идти прямо, но у него плохо получалось. Это напоминало комнату смеха в Кони-Айленде (однажды он побывал там), где людей закрывают в маленьком помещении и затем наклоняют его. Не имея никаких внешних точек отсчета, человек видит себя лишь в зеленых зеркалах. Он бывал там в свое время пять-шесть раз в день. И вот теперь Чарльз чувствовал то же самое. Но все-таки он знал, кто он, и понимал, что ему плохо. Он подобрался к тому месту, где пол переходил в стену, и склонился там на колено, бормоча:
      - Мне плохо, вот и все. - Чарльз ясно расслышал свои слова и вскочил на ноги. - Да, это я! - заорал он. - Я! Я!
      Его понесло вперед, ухватиться было не за что, и он оперся рукой на овал, непроизвольно нажав на него.
      Перед ним овальное отверстие.
      Там его ждали - человек стоявший за овальной дверью, улыбался, но был очень странно одет. Чарльз удивленно выдохнул:
      - О, извините... - и упал ничком.
      Герб Рейл живет в Хоумвуде, где у него участок земли сто пятьдесят на двести тридцать футов, выходящий на Бегония Драйв. В тылу участок граничит с землей Смитти Смита (двести тридцать на сто пятьдесят футов фронтом на Кала Драйв). Дом Герба Рейла построен в разных уровнях, а у Смита дом одноэтажный с низкой крышей. Соседи Герба слева и справа тоже живут в домах, построенных в разных уровнях.
      Герб въезжает в ворота своего дома, сигналит и высовывает голову. Ага, попалась!
      Жанетт косит газон косилкой, из-за ее шума она не слышала, как подъехал Герб, и клаксон автомобиля пугает ее. Наступив на ножную педаль, Жанетт выключает косилку и, смеясь, бежит к машине, крича детям:
      - Папа, папа приехал!
      - Па, па-а! - Дейву пять лет, а Карин три.
      - О, милый, почему так рано?
      - Закрыл счет Аркадии, ну, босс и говорит: поезжай-ка ты, Герб, к своим малышам. Ты классно выглядишь.
      Жанетт одета в короткие шорты и свободную футболку.
      - Я был хорошим мальчиком, я вел себя хорошо, - кричит Дейв, роясь в боковом кармане отца.
      - Я тоже, я тоже хороший мальчик, - не отстает Карин.
      Герб смеется и ерошит ей волосы.
      - О, ты вырастешь настоящим мужчиной!
      - Перестань, Герб, ты ее растрепал. Ты купил торт?
      Герб ставит трехлетнюю малышку на землю и оборачивается к машине.
      - Забыл. Но ты печешь торты лучше.
      Жанетт не может сдержать стона, и Герб быстро продолжает:
      - Я знаю рецепт и сам испеку еще лучше: нужны только масло и пачка туалетной бумаги.
      - Это будет не торт, а сыр? - смеется Жанетт.
      - Черт, я должен поговорить с Луи.
      Герб берет пакет и идет переодеваться. Пока его нет, Дейв ставит босую ногу на все еще горячий цилиндр косилки. Когда Герб возвращается, Жанетт уже приговаривает:
      - Ш-ш, ш-ш, будь мужчиной.
      Герб уже в домашних шортах и футболке.
      Чарли Джонс споткнулся вовсе не из-за того, что его легко выбить из колеи. Просто, когда вам светят фонариком в лицо, когда вдруг под ногами оказывается крутая лестница, то можно и не удержаться на ногах. В первый момент ему показалось, что он увидел очень странно одетую женщину. Сидя в своем серебристом мешке, он не мог думать ни о чем ином, кроме как о женщинах - Лоре, матери, мисс Моран, рыженькой техаске. И теперь он был уверен: на его месте любой бы решил, что увидел женщину. Фактически же Чарльз мало что видел вообще: он лежал на спине на чем-то упругом, однако не таком уж мягком, как раньше, скорее это напоминало поверхность каталок в больницах. И кто-то очень осторожно обрабатывал ссадину на его лбу, в то время как прохладная влажная ткань, слабо пахнувшая ореховым листом, прикрывала глаза и лицо, создавая приятное ощущение. Врачеватель говорил с Чарльзом, хотя нельзя было понять ни одного слова, причем голос его, пожалуй, не походил на женский. Конечно, не бас профундо, но и не женский. Однако же, и наряд был у него! Представьте себе нечто вроде короткого купального халата ярко-алого цвета с поясом, распахнутого как сверху, так и снизу. На плечах стоял торчком очень высокий воротник, он был выше головы и напоминал спинку стула в чехле. Сзади халат имел нечто вроде длинной сходящей на нет фалды, перед же, ниже пояса, был украшен коротким шелковистым фартучком, напоминавшим шотландские фартуки, носимые на килте и известные как "спорран". Легкие чувяки с острыми носками того же цвета, что и платье, доходили почти до середины голени.
      Неизвестно, чем его лечили, но Чарльз почувствовал, что ссадина на лбу перестала жечь. Он лежал спокойно, боясь, что боль вернется, но этого не произошло. Осторожно он протянул руку, снял ткань с глаз и увидел над собой улыбающееся лицо, произнесшее несколько мелодичных слов с вопросительной интонацией.
      Чарли спросил:
      - Где я?
      Брови на лице удивленно поднялись, рот улыбнулся. Сильные прохладные пальцы прикоснулись к его губам, и незнакомец отрицательно покачал головой.
      Чарли понял и ответил:
      - Я вас тоже не понимаю.
      Он приподнялся на локте и осмотрелся. Он чувствовал себя теперь гораздо лучше.
      Он находился в большой Т-образной комнате, большая часть длины которой представляла собой ту камеру с мягким полом и стенами, где он находился раньше, дверь в нее была все еще открыта и оттуда лился холодный серебристо-серый свет.
      Стены помещения, от пола до потолка, были прозрачными. Чарльз видел однажды такие в большом универсальном магазине, но уже не помнил, где и когда. Концы перекладины буквы "Т" были плотно задрапированы, наверное, там были еще двери.
      Чарльз глянул наружу и у него захватило дух: такую зелень можно иногда увидеть на поле для гольфа, но только иногда. Здесь же перед ним простиралась на многие мили зеленая равнина с отдельными деревьями, на вид тропическими. Роскошь природы поражала - все было очень красиво, пальмы капустные, масличные и кокосовые, - пальметты сабаль, древовидные циатеи, цветущие кактусы... На вершине каких-то каменных руин, которые были прямо-таки театрально красивы, стояло могучее баньяновое дерево высотой около ста футов, длинные узловатые ветви которого и многочисленные воздушные корни образовывали арки, прикрытые ниспадающей глянцевой листвой.
      Единственное видневшееся сооружение высотой в двенадцать или четырнадцать этажей, и показалось Чарльзу совершенно нереальным.
      Возьмите бумажный колпак вроде тех, что одевались в старину плохим ученикам как знак их туповатости, только раза в три длиннее, плавно изогните его в виде кривой фигуры примерно на четверть длины окружности. Затем установите этот колпак на кончик и отойдите, чтобы посмотреть, что получилось. Широкое и тяжелое основание колпака будет висеть в воздухе, ни на что, практически, не опираясь. Представьте такую конструкцию высотой футов в четыреста, с асимметричными окнами и закругленными балконами - вот таким был этот удивительный до невозможности дом.
      Чарли Джонс, не в силах сдержать изумления, переводил взгляд со здания на незнакомца и назад. Незнакомец, хотя и выглядел как человеческое существо, был все же кем-то иным. Глаза его были слишком широко расставлены и чересчур удлинены, они находились скорее по бокам лица, чем спереди. Сильный подбородок без признаков растительности, выступающие вперед ровные зубы, крупный нос с высоко вырезанными ноздрями, походившими на лошадиные, дополняли картину. Чарли уже знал, что пальцы незнакомца могут быть сильными и мягкими одновременно, об этом же говорило и лицо, общий облик и походка. Если бы Чали был художником и пытался изобразить человека, он бы нарисовал торс несколько короче, а ноги - длиннее. А эта одежда...
      - Я на Марсе? - промямлил Чарли Джонс, желая выглядеть человеком с чувством юмора и не перепуганным одновременно. Он сделал слабый жест в сторону здания.
      К его большому удивлению существо утвердительно кивнуло и снова улыбнулось. Улыбка была доброжелательной и успокаивающей. Он указал на Чарли, потом на себя, на здание и сделал шаг вперед, к огромному окну, зовя за собой Чарли.
      - Ну, что же, почему бы и нет, - Чарли бросил прощальный взгляд назад, на дверь серебристой камеры, которую он покинул. Хотя и не было повода сожалеть о ней, но это был единственный знакомый ему объект.
      Незнакомец, словно почувствовав состояние Чарльза, сделал в его сторону ободряющий жест, приглашая его за собой, к стоявшему вдалеке зданию.
      Скрепя сердце, с принужденной улыбкой, Чарли согласился последовать за ним.
      Тот крепко взял его за руку и повел, но не к задрапированным выходам из залы, а прямо к окну, как будто хотел выйти через него. Впрочем он это и сделал, в то время как Чарли резко отпрянул назад, к столу-каталке.
      Незнакомец уже стоял снаружи, стоял прямо в воздухе, делая плавные жесты и с улыбкой приглашая Чарли последовать его примеру. Звука его голоса теперь слышно не было, тем не менее, Чарли чувствовал и знал, что его зовут, но не мог понять, каким образом это странное существо покинуло помещение и как ему удается висеть в воздухе.
      "Вот и пришло время проверить себя, - подумал Чарли, - хватит ли духа?" Он подполз к окну, стал на четвереньки и нерешительно потянулся к стеклу. Он почувствовал какую-то невидимую преграду, но ее можно было преодолеть. Буквально дюйм за дюймом Чарли выдвигался наружу.
      Смеясь, но не над ним, а как бы вместе с ним - Чарли был в этом уверен - висевшее в воздухе существо приблизилось к нему и протянуло руку, желая помочь Чарли, но тот отшатнулся. Незнакомец снова рассмеялся, наклонился и похлопал рукой по чему-то твердому у себя под ногами. Затем он выпрямился и потопал ногой по тому же месту.
      Разумеется, он на чем-то стоял. Чарли вспомнил (опять вспомнил!), как однажды он видел в аэропорту Сан-Хуан старую индианку-караибку, прилетевшую на самолете и увидевшую впервые в жизни эскалатор. Она пятилась, трогала его рукой, прыгала возле него до тех пор, пока какой-то молодой здоровяк, сопровождавший ее, не схватил ее и насильно не поставил на ленту. Бедняжка ухватилась за поручень и вопила непрерывно, пока не поднялась наверх. Вокруг нее раздавались взрывы хохота.
      Ну, что же, пусть он будет ползти, но воплей от него не дождутся! Бледный и дрожащий Чарли просунул руку сквозь место, где должна была быть рама и потрогал место, по которому перед ним топал человек.
      Он действительно почувствовал твердую поверхность!
      Опираясь на одну руку и колени и нащупывая дорогу второй рукой, Чарли продвигался вперед, стараясь держать голову так, чтобы не видеть бездны под собой.
      Теперь он уже вновь слышал голос незнакомца, смеявшегося и звавшего его дальше, но внезапно сила духа оставила Чарли, и он не мог двинуться ни на сантиметр. К его ужасу незнакомец неожиданно накинулся на него, схватил в охапку и буквально бросил его на нечто невидимое, положив при этом его правую руку на такой же невидимый поручень, находившийся на уровне талии.
      Чарли смотрел на свою правую руку, которая судорожно охватывала пустоту, от напряжения у него побелели костяшки пальцев. Он ухватился за поручни и другой рукой. Теперь он чувствовал ветер. Незнакомец что-то говорил на своем музыкальном языке и показывал вниз. Чарли невольно бросил взгляд по направлению его жеста, и из груди его вышел весь воздух: под ним простиралось не менее двухсот футов пустоты. Он сглотнул слюну и кивнул, так как ему показалось, что его спутник сказал что-то вроде: "Не слабо падать, а?"
      Слишком поздно Чарли понял, что тот скорее предложил: "Ну, полетим, старина?"
      Они падали вниз. Чарли заорал, и это уже было не смешно.
      Бон Тон Эллиз - район отдыха с непременным кегельбаном и примыкавшим к нему когда-то барам, с течением времени район разросся, здесь теперь торгуют, например, товарами для женщин, косметикой. Бар превратился в небольшое кафе с кружевными занавесками. Вместо восседавшей за стойкой барменши там появилась официантка. Никто не заметил происшедшей эволюции от пива в бочках до розовых салфеток и вермута с содовой. На месте бильярдов под навесом построили магазин подарков.
      Здесь над заслуженным ими мятным мороженым со взбитыми сливками сидят Жанетт Рейл и ее соседка Тилли Смит (Тилли, между прочим, собирается стать первоклассным игроком в боулинг). Они беседуют о предмете, который кажется им самым важным сегодня вечером.
      - Учет есть учет, - говорит Жанетт, - а размножение есть размножение. Почему же Пивное Брюхо так рвется в этот отдел?
      Тилли деликатно лижет мороженое.
      - Руководство, - поясняет она. Для нее это слово значит очень многое. Ее муж работает в отделе связей с общественностью концерна "Кавалье индастриз".
      Жанетт хмурит лобик. Ее муж трудится в агентстве, имеющем дела с "Кавалье".
      - Он не имеет права затыкать нами все дыры.
      - Ох, - вздыхает Тилли, чей муж несколько старше и, несомненно, в некоторых отношениях значительно практичнее Герба. - С этими бухгалтерами легко управиться, потому что они видят лишь то, что лежит у них на столах.
      - А чего же они не видят?
      - Помнишь старого Трайзера, который работал у "Кавалье"? Одному из парней, ну, не важно кому, взбрело в голову получить повышение, и он поговорил с хозяином. Понимаешь, вроде бы между прочим, кивнул, что старикан со своими счетоводами уже отстал, не видит дальше своего носа, можно, мол, поспорить, что старина Трайзер не замечает неточностей, спит на ходу и все такое.
      Тилли ест мороженое и посмеивается.
      - Ну, и что? - Жанетт даже наклоняется над столиком.
      - Ну, а Трайзер хорошо знал моего, э-э, ну, этого парня, чуял что тот под него копает. Когда отчеты с ошибками начали поступать, он их тихонечко стал собирать, чтобы потом при случае прихлопнуть коллегу. А парень подсовывал их ему понемногу, чтобы все это произошло не сразу. Хозяину, конечно, эта возня быстро надоела, он ведь все время получал копии отчетов с ошибками. Он не стал дожидаться, пока Трайзер решится заложить парня. Старикана выперли из главных директоров туда, где он уже никем командовать не будет. Вот тебе и руководство!
      - По заслугам, - удовлетворенно откинулась на спинку стула Жанетт.
      Тилли заливисто смеется.
      - Орден за заслуги!
      - Бывает, - размышляет Жанетт, - Герб тоже сейчас затеял чистку счетов, хочет поймать этих булочников. Ради бога, пока не говори никому.
      Про себя Жанетт думает: "Надо вечером рассказать эту историю Гербу пусть сделает выводы!"
      Они приземлились на мягкий травяной газон - Чарли с подогнутыми коленями и его спутник, поддерживавший его рукой. Собравшись с силами, Чарли выпрямился и посмотрел вверх. Тут его начала бить нервная дрожь, которой он не смог сдержать, и рука, обнимавшая его, вновь ободряюще напряглась. Чарли сделал над собой гигантское усилие, вымученно улыбнулся и отвел от себя эту руку. Спутник обратился к Чарли с небольшой речью, указывая при этом то вверх, то вниз, затем быстро провел рукой в воздухе, показал на шишку на голове Чарли, что, должно быть, означало извинение за неудобства и унижение, которое перенес Чарли. Чарли опять улыбнулся и слегка похлопал человека по спине. Бросив еще один беспокойный взгляд вверх, Чарли отошел от здания. Оно было слишком большим и высоким буквально нависало над ним, как чей-то огромный кулак. Это было самым диким архитектурным сооружением, которое Чарли доводилось когда-либо видеть: снизу оно походило даже не на сужающийся конус, на иглу шприца, и казалось, что оно готово упасть в любую минуту.
      Они прошли прямо по газону - видно, здесь ни дорог, ни тропинок не знали. Если Чарли думал, что странный наряд его спутника привлечет всеобщее внимание, то он очень ошибался. Скорее внимание привлекал он сам. Разумеется, на него не глазели явно и не толпились вокруг, но было вполне очевидно, что он вызвал всеобщее внимание: оживленные жесты, быстро отводимые взгляды говорили о вызываемом любопытстве и о том, что такое проявление чувств здесь не принято.
      Обогнув здание, они увидели бассейн, где плескались не меньше пятидесяти человек. Купальными костюмами им служили небольшие шелковистые лоскутки ткани - нечто вроде передников, которые в воде прилипали к телу, - но Чарли готов был уже с этим примириться. Все они без исключения были серьезны и очень вежливы, приветствуя новоприбывших жестом руки, улыбкой, словом - особенно они были рады видеть спутника Чарли.
      Очевидно, местные жители привыкли носить самые разнообразные одежды понятие моды было очень широким. Можно было увидеть светящиеся оранжевые ленты, обвитые вокруг предплечий, в комбинации с теми же фартуками "спорран", или же встречались свободные панталоны, огромные крыловидные воротники, пирамидальные шляпы, сандалии на платформе - разнообразию не было конца. Исключение составляли лишь те, кто ходили парами одинаково одетые, - остальные же были одеты совершенно по-разному, но надо сказать, что все одежды отличались красотой цветов и богатством тканей. Как показалось Чарли, здесь не существовало каких-то общепринятых норм: некоторые части тела у одних были прикрыты, у других открыты.
      Между тем, Чарли не увидел ни одной женщины.
      Странное это было место. Воздух был необычно бодрящим, а небо - хотя и ясное - имело серебристый оттенок, тот самый, которым отличались в стены его камеры. Цветы росли в изобилии, некоторые пахли дурманяще и были Чарли совершенно незнакомы - цвета их поражали неожиданностью сочетаний красок. Не менее удивительными, чем здания, были газоны - пружинящая поверхность их не имела ни одной лысинки даже под самыми стенами домов, нигде не виднелось ни одного сорняка.
      Чарли провели вокруг дома, затем через арку, неожиданно нависавшую над пешеходами. В этом месте спутник заблаговременно поддержал его под руку. Прежде, чем он смог сообразить, в чем дело, они уже упали вниз футов на шестьдесят и оказались в месте, отдаленно напомнившем станцию метро. Поездов, однако, здесь не было - спутник Чарли ступил на невидимую платформу и потянул его за собой. Описав плавную кривую они спустились еще ниже.
      Наконец, остановившись, незнакомец вновь вопросительно посмотрел на Чарли, которому ничего не оставалось, как кивнуть в ответ. Сделав приглашающий жест в сторону, спутник увлек Чарли в туннель. Через мгновение они уже летели, продолжая стоять на чем-то невидимом. Не прошло и нескольких минут, как Чарли оказался на другой платформе, доставившей их, наконец, к основанию конусообразного здания. Выйдя из "метро", Чарли с облегчением вздохнул и дал себе слово больше ничему не удивляться и ничего не бояться.
      Они пересекли нечто вроде внутреннего двора, где на разных уровнях вдоль стен здания сновали яркие фигурки людей, перемещавшихся на невидимых эскалаторах. Вся картина была очень живописной - яркие, развевающиеся одежды, свободно летающие в воздухе фигуры, сам воздух, наполненный какими-то звуками. Сначала Чарли показалось, что это нечто вроде селекторной системы, но затем он разобрал, что это поют снующие вверх и вниз люди. Звуки сливались в приятный музыкальный фон.
      Приблизившись к стене, Чарли был опять настолько поражен, что и не заметил, как они вознеслись на несколько сот футов вверх. Он увидел двух беременных мужчин! Чарли не мог ошибиться - это были именно мужчины, и они были беременны.
      Вопросительно взглянув на своего улыбавшегося спутника, Чарли увидел выразительно очерченное мужественное лицо, руки с хорошо заметными на них мускулами, сильные ноги... хотя подбородок был гладким и, грудные мышцы казались несколько, как бы это сказать, великоватыми. Соски имели значительно большие размеры, чем у мужчин, однако с другой стороны, чего не бывает. Глаза тоже несколько отличались от мужских. Ладно, если он женщина, то и все его окружавшие - тоже женщины. Где же тогда мужчины?
      Чарли вспомнил, как он (или она?) вышвырнул его из окна здания, после чего и началось их небольшое путешествие. Тогда он летел как тюфяк. Если это сделала с ним женщина, то чего же ожидать от тамошних мужчин?
      Наверное, они гиганты, Чарли представились в воображении силачи ростом в двенадцать-пятнадцать футов.
      Тут он различил слабый жужжащий звук, исходивший откуда-то из основания здания...
      - Куда вы ведете меня? - забеспокоился Чарли.
      Его спутник опять кивнул, улыбнулся и взял его за руку. Ничего не оставалось, как следовать за ним.
      Они вошли в комнату.
      Двери открылись... вернее, когда они подошли к ним, две половинки овальных дверей разошлись со щелчком, а затем вновь сомкнулись за их спинами.
      Чарли остановился и оглянулся. Двери не имели ручек и могли выдержать натиск десяти таких мужчин, как Чарли.
      Все находившиеся в комнате смотрели на Чарли.
      Герб Рейл отправляется в гости к Смитти. Дети уже сопят в подушки. У Герба есть электронная нянька размером не больше переносного приемничка, и он ее берет с собой. Герб стучит, и Смитти впускает его.
      - Привет!
      - Привет!
      Герб усаживается на диван в гостиной и включает няньку.
      - Что нового?
      Смитти вновь берет на руки ребенка - он отвлекся, чтобы отпереть Гербу дверь.
      - Откуда? Сижу в лавке, пока босс не вернется.
      - К черту босса! - бросает Герб.
      - А ты сам себе босс в доме?
      - Оставь, - морщится Герб. - Я могу прямо ответить на прямой вопрос.
      - Вот и ответь прямо.
      - Мужчины теперь в доме не хозяева.
      - Да-а, дела выходят из-под контроля.
      - Я не это имел в виду, дубина.
      - Сам дубина! А что ты имел в виду?
      - Они действуют организованно, вот что я имел в виду. Сейчас много болтают о том, что бабы берут верх. Они не берут верх. Они действуют изнутри.
      - Интересная мысль. Ты парень, не глуп. - Смитти улыбается малышу и что-то ему напевает.