Она подмигнула мне.
      – Никакого обмана! — решительно воскликнул я. — Даю слово!
      Конечно, трюки Томми, в сущности, и были обманом, но подмигивание Мириам означало совсем не то.
      – Значит, настоящие привидения, — промурлыкала Мириам. — Билл, если это глупая шутка…
      – Миледи, я ни за что не стал бы шутить с вами, — заявил я так торжественно, что сам себе поверил. Мириам поднялась на ноги и сказала мне:
      – Жди меня тут. Я скажу Реджи, что мы уходим. Я вообще-то пришла с Роджером Сайксом, но ему о нашем путешествии знать необязательно.
      Когда она отошла, я захихикал. Все точно, как в аптеке: именно в этот вечер Томми обещал ждать нас на Гроув-стрит. Я и надеяться не смел, что Мириам так охотно клюнет на приманку. Если мне удастся как следует ее напугать, может быть, мы отправимся во дворец бракосочетаний. Не исключено. Очень даже не исключено.
      Она уже манила меня рукой. На ней было что-то обтягивающее и в то же время воздушное; не умею объяснить, я все-таки не модельер. В общем, черное платье с широкой белой полосой на спине и на груди, а поверх него — черная накидка. Когда она двигалась, накидка развевалась на манер крыльев. Ах, какая женщина! Я завидовал самому себе — ведь это я проведу в ее обществе несколько часов!
      Мы забрались в мой старый добрый "фольксваген", и я завел мотор. Мириам спросила:
      – Так где это?
      Краем глаза я наблюдал, как она кутается в свою накидку. Каждое движение шедевр!
      – Я же тебе сказал, — процедил я сквозь зубы. — Дом на Гроув-стрит, напротив свалки.
      – Кажется, представляю себе, — отозвалась она. — Не жми на тормоза, ковбой. Всю жизнь я мечтала увидеть привидение.
      Я уже слышал этот тон. В тот день, например, когда один ее приятель развлекался тем, что пытался набросить на колышек веревочную петлю. Мириам тогда отобрала у него лассо и сказала: "Джо, это не так делается. Смотри". И набросила петлю с первой попытки. И еще был случай в манеже, когда лошадь не справилась с препятствием и сломала ногу. На глазах у нескольких человек Мириам подобрала острый камень и прикончила животное. И еще объяснила: "А что мне оставалось? Идиоты, никто из вас даже не побежал за ружьем! Может, вы хотели, чтобы лошадь тут валялась целый час, корчась от боли?"
      – Что у тебя за характер? — спросил я. Мириам непонимающе повернулась ко мне. — Ну почему тебя вечно тянет на авантюры? Почему бы тебе не научиться вязать?
      – Я умею вязать, — сказала она таким тоном, словно говорила: "Не приставай".
      И я не стал к ней приставать. До самой Гроув-стрит я молча любовался ее профилем в изменчивом свете фонарей и думал о том, что подло с моей стороны так жестоко разыгрывать даму.
      Мы подъехали к дому. Мириам выбралась из машины и замерла, не сводя глаз с особняка, который казался в приглушенном лунном свете особенно зловещим. Он смотрел на нас, угрюмо насупившись, словно старый опустившийся скряга, молча утверждающий свое право существовать на этой земле.
      Через несколько мгновений Мириам стряхнула оцепенение и подошла к забору. Я не мог с уверенностью сказать, почему она остановилась: потому ли, что не решалась пройти дальше, или же просто поджидая меня. Так или иначе, мы подошли к крыльцу вместе.
      Я с удовлетворением отметил, что Томми либо оставил машину на другой улице, либо приехал на такси. Я, честно говоря, немного волновался по этому поводу; Томми умен как черт, но порой не слишком предусмотрителен.
      Взойдя на крыльцо, я тайком нажал на кнопку звонка. Никакого звука, разумеется, не последовало, зато я знал, что на пульте у Томми загорелась лампочка, известившая его о нашем прибытии. После этого я протянул Мириам один из запасенных мною фонариков и толкнул входную дверь. Но Мариам задержала меня.
      – Пропусти вперед даму, — потребовала она и скользнула в дверь первой.
      Пол в" холле просел под ее ногами на добрых два дюйма. Она непроизвольно взмахнула рукой, чтобы удержать равновесие, и повернулась ко мне, насмешливо улыбаясь.
      – Билл, не отставай.
      Ускорив шаг, я вскоре оказался в узком коридоре, в конце которого можно было разглядеть лестницу. Бросалось в глаза, что ступени этой лестницы были чересчур высокими.
      – Э-эй! Кто-о-о-о зде-е-е-есь?
      – Что? — одновременно вырвалось у Мириам и у меня.
      Мы услышали не голос даже, а тень голоса, даже тень эха, но слышали мы именно то, что слышали.
      – Я ничего не сказал, — прошептал я, и Мириам в унисон со мной:
      – Я ничего не сказала. — И невозмутимо добавила:
      – Два варианта: мы здесь не единственные охотники за привидениями или же местные привидения не любят терять время. Оба варианта меня устраивают. Куда идем?
      Я подумал, что первое впечатление Мириам могло бы быть и более сильным. Вслух я произнес:
      – Начнем сверху.
      Мы беспрепятственно дошли до лестницы и начали подъем, освещая себе дорогу фонариками, как оказалось, довольно-таки мощными. Когда мы миновали первый пролет, Мириам оказалась впереди, так как лестница в этом месте заметно сужалась, и идти рядом и дальше было бы непросто. Вдруг я заметил, что Мириам ступила на прогнившую доску, и подхватил ее, не дав ей скатиться кубарем с лестницы и сломать себе шею. Она же, не поворачивая головы, бросила:
      – Спасибо, Билл. Я в долгу перед тобой. И глазом не моргнула!
      На верхней ступеньке я вдруг замер.
      – Тс-с, Мириам. По-моему, я слышал, как кто-то смеется.
      Мы оба затаили дыхание, стараясь уловить слабый звук.
      – Это не смех, — прошептала Мириам. Я еще раз прислушался и возразил:
      – Смех. Судя по всему, кто-то смеется по такому поводу, по которому следовало бы плакать. Господи, это смех безумца!
      Звук был тихий-тихий, едва различимый, но у меня не оставалось сомнений, что некто невидимый веселится от души. Мириам поморщилась, как будто от неприятного запаха. Я вытер мгновенно вспотевшие ладони о брюки. Ради всего святого, где мог Томми раздобыть такую запись?
      На цыпочках мы миновали холл второго этажа, и Мириам толкнула ближайшую дверь. От колебания воздуха поднялась пыль, и из темноты поднялся неясный силуэт огромных размеров.
      Звон и грохот.
      Звон и грохот сзади и нечто невообразимое впереди. Я отпрыгнул вправо, Мириам — влево, и на долю секунды мы увидели пляшущую в лучах фонариков пыль. Мириам, надо отдать ей должное, опомнилась первой. Опомнилась, во всяком случае, настолько, что смогла посветить фонариком туда, откуда раздавался грохот. Всего лишь старая гравюра; она висела в коридоре и свалилась на пол, когда я протопал мимо, потому что гвоздь держался в Прогнившей стене на честном слове. Стекло, конечно, разлетелось вдребезги. Опомнившись, я посветил фонариком в дверной проем и увидел массивный письменный стол, покрытый пыльным белым полотном.
      – Тут трудно соскучиться, а, Билл?
      Мириам уже стояла рядом со мной.
      Я закусил язык, чтобы не было слышно стука зубов, и попытался изобразить улыбку. Надеюсь, мне это удалось — благодаря скудости освещения. Мириам позволила мне войти в ту комнату первым; значит, она решила, что со мной все в порядке.
      Ничего особенного мы там не заметили, если не считать двух сломанных стульев и несметного количества пыли. В глубине комнаты обнаружилась другая дверь. Я открыл ее и остановился на пороге, освещая фонариком черное пространство и ничего не видя. Мириам следовала за мной, поэтому я посторонился, чтобы дать ей пройти. Что-то тронуло меня за плечо…
      Бам! Ку-ку! Бам! Ку-ку! Бам!
      Мириам ахнула и вцепилась в мою руку так, что я выпустил фонарь, который, упав на пол, выкатился из помещения. Мириам же непроизвольно нажала на кнопку своего фонарика, и чернота ударила нас по глазам. Мои колени подогнулись, а моя хладнокровная подруга вцепилась обеими руками в мою голову — первый подвернувшийся ей предмет. И еще она пищала, как вполне взрослый цыпленок, вылупившийся из яйца целых два часа назад. А звуки не умолкали до тех пор, пока пальцы Мириам не оставили в покое мой висок и не нащупали кнопку, включающую фонарь. Тогда и выяснилось, что перед нами старинные часы с кукушкой. И эта самая кукушка лгала нам, будто сейчас одиннадцать часов. Наверное, я в темноте напоролся на маятник и привел механизм в действие.
      Глупая деревянная птица уже успокоилась, а Мириам все еще обнимала меня. Черт возьми, я был в неподходящем настроении. Затем Мириам отпустила меня и, вымучив улыбку, произнесла:
      – Билл, это же нелепо. Давай посмеемся, а? Я провел сухим языком по влажной от холодного пота верхней губе и отозвался:
      – Ха-ха.
      Мириам твердо сказала мне:
      – Тот смех — это шум воды в трубах. Потом картина упала со стены, мы же все видели. Та.., фигура — стол, покрытый пыльной скатертью. А последнее из твоих привидений — часы с кукушкой. Верно?
      – Верно.
      – Тогда объясни мне, что означает: "Эй, кто здесь?" Мы ведь это услышали, когда вошли.
      – Игра воображения, — быстро ответил я. — Хотя могу поклясться, что мне это не пригрезилось.
      – Значит, пригрезилось мне, — не сдавалась Мириам. — По-моему, хватит с нас обоих привидений.
      На ее кривую улыбку в эту минуту стоило посмотреть.
      – Наверное, хватит, — согласился я и поднял фонарь. Пальцы меня не слушались, но каким-то непостижимым образом мне все же удалось отвинтить защитное стекло и заменить лампочку. — Кстати, а там тебе случайно ничего не грезится?
      Я указал, где именно. Мириам мгновенно повернулась.
      Ей "пригрезилось" очень бледное пятно света на стене. Мгновение назад ее фонарик освещал противоположную стену, в ином случае я бы ничего не разглядел. Я смотрел не дыша на стену; в очертаниях этого пятна угадывалось что-то знакомое.
      – Это же.., шея, — прошептала Мириам, отшатываясь.
      Это в самом деле была шея, бледно-розового телесного цвета, и на ней имелись четкие иссиня-черные следы душивших пальцев. Видение продержалось несколько секунд, после чего пропало.
      Я выдохнул:
      – Ай, класс!
      Мириам осветила фонарем другую стену. Она не говорила ни слова, и луч света немного дрожал.
      – Мириам, я хочу потанцевать.
      – Музыки нет, — тихо откликнулась она, — придется пойти еще куда-нибудь.
      – Угу, — сказал я и икнул. — Значит, договорились?
      Ни я, ни она не двигались с места.
      В конце концов Мириам решилась заговорить вновь.
      – Билл, чего ты ждешь? Идем!
      – Танцевать?
      – Танцевать! — услышал я ее издевательское контральто. — Мы приехали сюда, чтобы осмотреть дом, так? Ну и пошли!
      Мне пришло в голову, что спектакль удался на славу, и очень хорошо, что я наслаждался зрелищем в обществе Мириам, а не другой, более впечатлительной дамы. Этот дом уже начинал действовать мне на нервы. Представить страшно, что моя спутница вдруг потеряла бы голову, упала в обморок, устроила истерику или что-нибудь в этом роде. А если бы она убежала, оставив меня одного?
      Я двинулся следом за Мириам.
      Мы обошли весь второй этаж, и ничего особенного не случилось. Бодрость Мириам мне здорово помогла. Мы без труда объяснили друг другу, что отдаленные стоны и выстрелы на самом деле вызваны завыванием ветра в трубах, хлопанием ставень и проседанием. Мы бодро проигнорировали тот факт, что ночь выдалась безветренной и что дом, построенный сто двадцать пять лет назад, проседать не должен. Иными словами, мы сочли, что ничто нас не тревожит. И мы были уверены в этом до тех пор, пока не возобновился тот смех, похожий на всхлипывание. Жуть, право слово. Я понял, что Мириам держит меня за руку только тогда, когда ее кости хрустнули, потому что я чересчур сильно сжал ее пальцы. Смех постепенно менял тембр, и у меня мелькнула мысль о безумном пианисте, играющем гаммы на рыдающем инструменте.
      – Тебе все еще нравится здесь? — спросил я у Мириам.
      – Мне и в школе не нравилось, но я же ее закончила, — последовал ответ.
      Чтобы выйти на лестницу и подняться на третий этаж, нужно было открыть дверь. Лестница была узкая, и посредине она сворачивала; в этом месте имелась небольшая квадратная площадка. Я шел впереди, весьма жалея об этом — мне было уже не до рыцарского благородства. Я не дошел до той площадки двух ступенек, когда из стены справа вышла женщина — очень красивая, между прочим, женщина в прозрачном одеянии, — пересекла площадку и скрылась в стене слева. Ее красоту портили два обстоятельства: вытекающая из уха струйка крови и ее абсолютная прозрачность; сквозь нее я отлично видел грязную стену. "Я, конечно же, шагнул назад и наступил на ногу Мириам. Она вскрикнула и ухватилась за перила.
      Кусок поручня немедленно отвалился и с грохотом полетел вниз, в черную бездну.
      – Ты в порядке? — спросил я, стараясь перекричать шум и поддержать Мириам.
      Поддержать ее мне не удалось, я только угодил пальцем ей в глаз. Мириам произнесла несколько слов, которым явно научилась не у мамы, и спросила, зачем мне понадобилось пятиться.
      – Ты ее видела? — вырвалось у меня прежде, чем я сообразил, что не должен ничего говорить.
      – Кого?
      – Девушку… Ой, нет, Мириам, я ничего не говорил. Мне опять что-то пригрезилось. Идем.
      Мы миновали лестничную площадку, после чего что-то неизъяснимое заставило нас обернуться. Во всяком случае, когда я оглянулся, то увидел затылок Мириам. А еще я увидел прозрачную даму. Она пересекала площадку в обратном направлении спиной вперед, и кровь не вытекала из ее уха, а втекала обратно. Жуткое было зрелище, и все-таки я слегка успокоился. В первый раз Томми переиграл. Слишком киношный трюк. Значит, он просто прокрутил кинопленку — в нормальном направлении и в обратном. Может, где-то под лестницей спрятан киноаппарат. Теперь понятно, почему девица прозрачна: ее изображение попросту проектируется на стену. Но, черт возьми, как ему удалось добиться такого потрясающего стереоэффекта?
      – В это, — упавшим голосом произнесла Мириам, — я отказываюсь верить. Билл, что это задом? Ради всего святого!
      – Дом с привидениями, вот что это такое! — весело воскликнул я. Мне стало намного легче после того, как хотя бы один из призраков получил вполне удовлетворительное разъяснение. — Осмотрим его и уедем. Идем скорей!
      Я не очень-то хорошо видел ее лицо и фигуру в свете наших фонариков. Но то, что я разглядел, заставило меня почувствовать себя подлецом. Она была почти раздавлена. Нельзя было подвергать замечательную девушку таким кошмарным испытаниям.
      – Мириам, — ласково сказал я, беря ее за руку, — я не…
      Но тут холодный смех достиг, пожалуй, крещендо, а снизу донесся самый леденящий, самый чудовищный вопль, какой мне когда-либо доводилось слышать. Как будто человек от страха сжал зубы так, что из десен потекла кровь, и голова его ходила ходуном. Смех, сдается мне, прекратился из-за этого вопля; во всяком случае, какое-то время мы с Мириам слышали только отголоски крика. Мы не дышали, дабы не принять за эхо услышанного нами крика звуки собственного дыхания. Так не кричат обитатели этой земли. Значит, есть где-то в глубинах ада душа, измученная крайне и все же сохранившая достаточно сил для такого крика.
      Мы с Мириам отпрыгнули друг от друга — для того лишь, чтобы стряхнуть с себя воспоминания об услышанном. И все-таки мы оба не могли противиться желанию поскорее закончить безумное исследование. Почему-то мы не могли оставить его незавершенным. Я как-никак понимал, что встретившие нас здесь ужасы, какими бы они ни были, являются плодами редкостной изобретательности Томми, всего лишь радиоинженера. А про стальные нервы Мириам я уже говорил вам. Чего стоит хотя бы то, что она до сих пор не забилась в истерике.
      Третий этаж нам понравился. Там ничего не было, кроме старинных столов и стульев, пыли в больших количествах и поскрипывающих половиц. Поэтому, когда мы опять вышли на лестницу, чтобы спуститься, нам стало весело. Почти. Почти, так как возобновился тот самый звук — всхлипывающий смех. Он никак не прекращался, и очень скоро мы уже не могли выносить его. А он не прекращался. Мы спускались по лестнице, бежали трусцой по коридорам, распахивали двери комнат и заглядывали внутрь, в общем, носились по дому, как дети, а смех между тем становился.., не то, чтобы громче, но явственнее. Мы не могли понять, следует ли его источник за нами, или же этот смех попросту царит во всем доме сразу. Нас он настолько захватил, что мы вообще позабыли про дом. Мы не просто слышали его — мы дышали им. От него одежда прилипала к телу. Он окружал нас, мы жили в нем, и ему не было конца, не было предела. Выбежать из дома? Как наивно! Этот смех вошел в нас, в нашу кровь, в наши кости. Когда мы были уже на первом этаже, Мириам стукнулась о какую-то дверь и отшатнулась, упав в мои объятия. Я посветил ей в лицо. Боже правый, тот смех… Это смеялась она. И еще кто-то, должно быть.
      – Мириам! — завопил я и дважды ударил ее по щеке. Смех теперь доносился откуда-то сверху, а Мириам, дрожа, прильнула ко мне. — Мириам, зачем я… Любимая, опомнись! Послушай меня!..
      – Билл, — шепнула она, как будто удивляясь. — Билл, мне страшно. Мне страшно, Билл.
      А затем она расплакалась, и можете выколоть мне глаза, если плакала она не в первый раз за всю свою сознательную жизнь. Я по тому могу судить, с каким трудом ей давались слезы.
      Я подхватил ее и перенес в комнату, в которой мы еще не побывали. Оказалось, что там есть колоссальный диван из красного дерева, обитый красным плюшем. Я опустил на него Мириам, а она вдруг обвила руками мою шею. Клянусь вам, она внезапно превратилась в маленькую девочку, испугавшуюся темноты. Я склонился над нею. Не знаю, по-моему, я тоже плакал.
      А смех приближался.
      – Билл, — простонала Мириам, — прекрати это. Я прошу тебя, Билл!
      Я решил тогда, что спектакль пора кончать, зажег торшер, стоявший около дивана, и направился к двери.
      Крик Мириам остановил меня. Я вернулся, обнял ее и поцеловал, а потом все-таки отпустил и выскочил из комнаты. Она так и осталась на диване, безмолвная и беспомощная. А я со всех ног помчался вниз.
      В ту минуту я думал только о том, что Томми зашел слишком далеко. Я ворвался к нему в подвал, в его логово, где он засел со своими приборами. Знаете, иногда случается, что человек выполняет свои обязанности слишком хорошо. Я хотел ему об этом сказать, и несколько минут тыкался вслепую в поисках дверной ручки. Когда я нашарил наконец дырку на месте замочной скважины, то сумел открыть дверь. Да, я провел лучом фонаря по всей комнате. Там никого не было!
      – Томми! — рявкнул я. — Томми!
      Говорю вам, там вообще никого не было! Ни у пульта управления, ни у фонографа.
      А смех продолжался. Да, представьте себе. Я посмотрел на фонограф повнимательнее. Ну правильно, громкоговоритель подключен к аппарату, но аппарат-то не работает! Я подобрался к фонографу и опрокинул его, он с грохотом рухнул на пол… А смех все продолжался.
      Томми! Ну где же он? Наверное, только что вышел. Прячется где-то в подвале.
      Я подошел к двери и позвал его. Ответа не было. Я подскочил к оснащенному лампочками пульту и нажал на все кнопки по одному разу. И все это время всхлипывающий смех слышался повсюду. Это же не я смеялся, правда?
      Я тряхнул головой, чтобы хоть сколько-нибудь прийти в себя. Неужели этот растяпа мог забыть и не явиться? Господи, да был ли он сегодня здесь?

***

      Вторник. Сегодня вторник. Разве Томми во вторник планировал здесь появиться? Вот о чем я тогда подумал. И стал припоминать, как Томми давал мне инструкции. Он секунд тридцать говорил "с-с-с" и больше ни звука. Так, но ни он, ни кто другой не станет говорить "с-с-с", желая выговорить слово "вторник". Такой звук получается, когда заика хочет сказать "среда". Господи, как же глупо вышло! И с чего мне взбрело в голову, что он назначил вечер привидений на вторник? Что-то про вторник он определенно говорил. Ну конечно! Он сказал мне: "Позвони своей снежной королеве во вторник и убедись, что она будет с-свободна в с-с-с…" Вот как было дело!
      От досады я закусил губу. Ну ладно, пусть это не Томми. Значит, нашелся другой сукин сын, который вот уже битый час развлекается тут с этой дьявольской аппаратурой, и мне плевать, как этого сукина сына зовут! Я направил луч фонаря на приборную доску, нашел аккумулятор и перерезал проводку. Так будет лучше.
      Лучше не стало. Сначала до меня донесся все тот же смех, а потом я услышал, как Мириам кричит. Я рванулся к двери, не беспокоясь в общем-то о судьбе всяких электрических штучек Томми. Когда я выбежал из подвала и бросился вверх по лестнице, то оставил за собой кучу оборванных проводов, разбитых лампочек и тому подобного мусора. Мириам находилась все в той же дальней комнате первого этажа, куда я ее привел. В той самой комнате, где четыре человека были найдены задушенными!
      Времени я не терял. Я вбежал в комнату так стремительно, что оставил на дверном косяке хороший кусочек собственного плеча, и мне открылась истина. Этому дому не нужен был Томми, в нем и без Томми водились привидения.
      Мириам лежала на диване, голова ее была свернута на сторону, а на горле явственно были видны лиловые пятна.
      Я завопил и бросился прочь. Врача! Полицию! Надо было делать хоть что-нибудь! Мириам! Это я виноват! Если она мертва, значит, я — ее убийца!
      Входная дверь открывалась внутрь, только это ненадолго задержало меня. Я распахнул дверь, рванулся на крыльцо и замер. Вот оно, значит, как. Вот что случилось с Грандтом. Фортунато нашел его там же, где я нашел Мириам. Счастливец Фортунато сломал себе шею, сбегая с этого вот крыльца. Я позавидовал ему. Если я тоже сломаю себе шею, мне не придется казнить себя за смерть Мириам всю оставшуюся жизнь. На этих вот ступенях нашли свою смерть трое. Почему бы не четверо? А смех за моей спиной прекратился, и я слышал глухой утробный вой. История повторяется. Один человек задушен, второй погибнет сейчас на ступенях. Здесь всегда так бывает. И…
      – Нет, — проскрипел я и поплелся обратно в дом.
      Смех замер — сам собой.
      Я ощупью прошел длинный коридор. Мириам по-прежнему лежала в дальней комнате. Я долго стоял в дверном проеме и смотрел на нее. Мне не хотелось приближаться, не хотелось прикасаться к ней. Ничего мне не хотелось. Я просто тупо смотрел на нее, на ее неестественно вывернутую шею с темными отметинами. И вдруг я увидел, что вовсе она не задушена — ее душат на моих глазах!
      С хриплым воплем я рванулся вперед, подхватил ее на руки, провел ладонью по горлу. Никого и ничего! Я взвалил ее на плечо и хотел было вынести из комнаты, но не смог, потому что ее держали за горло! Изо всех сил я вырывал ее у невидимого противника, но тщетно! А потом еще что-то произошло, и зрачки Мириам закатились, ее уже не слепил свет подвешенного мной фонаря. Но внезапно все кончилось, и каким-то чудом я, спотыкаясь и шатаясь, вынес ее из комнаты, прочь из проклятого дома, подальше, в машину.
      Отъехав на порядочное расстояние, я затормозил. После всего случившегося Мириам не могла остаться в живых. Так почему же она шевелится и даже бормочет что-то? Я прижал ее к себе, взял за запястье. Она силилась выговорить мое имя. Я едва не рассмеялся. Она пыталась ругаться, а язык ее не слушался. Тогда я действительно рассмеялся.
      – Привет, — произнесла она и облизала губы. — Меня немножко помяли.
      Она дотронулась до горла и улыбнулась.
      – Дорогая моя, прости, что я тебя туда притащил. Не знаю, что за дурь…
      – Помолчи, — прошептала она и опустила голову на сиденье.
      Она молчала так долго, что я испугался.
      – Мириам…
      – Кстати о птичках, — перебила она меня, и голос ее прозвучал так спокойно и естественно, что я был вновь поражен. — Ты недавно задал мне один вопрос. Так вот, я выйду за тебя замуж, если хочешь.
      Я все-таки не мог прийти в себя, настолько был изумлен.
      – За что? — удалось мне проговорить. Мириам припала ко мне.
      – Дело в том, что я всегда мечтала о том, чтобы муж рассказывал мне по вечерам страшные истории.
      Добавить к этой истории могу вот что. Томми отказался быть шафером на моей свадьбе, так как разозлился за попорченное оборудование. А я купил этот особняк на Гроув-стрит и распорядился снести его. Сейчас на том месте уже построен новый дом, и мы с Мириам в нем счастливы.