Ему принадлежали, однако, мили магнитофонной ленты, на которую была записана великолепная коллекция музыки. Удивительный мозг Горти мог сохранить полное ощущение от книги и воспроизвести любую ее часть. Он мог сделать то же самое с музыкой; но восстановить музыку это значит воспроизвести ее в какой-то степени, а существует однозначное различие в окраске сознания, которое слышит музыку, и сознания, которое создает ее. Горти умел делать и то, и другое, и его музыкальная библиотека позволяла ему выбирать, что делать.
      У него была классическая и романтическая музыка, которую предпочитала Зина, симфонии, концерты, баллады и виртуозные пьесы, которые были его введением в музыку. Но его вкусы расширились и углубились, и сейчас включали Хоннегера и Копленда, Шостаковича и Уолтона. В мире популярной музыки он открыл мрачные аккорды Татума и невероятного Телония Монка. У него была периодически полная вдохновения труба Диззи Гиллеспи, удивительные модуляции Эллы Фицджеральд, безупречное исполнение голоса Перла Бейли. Его критерием во всех этом была человечность и проявления человечности. Он жил с книгами, которые вели его к новым книгам, искусством, которое вело его к новым предположениям, музыкой, которая вела его к мирам, находящимся за пределами познаваемых миров.
      Однако при всех этих богатствах комнаты Горти были очень просто меблированы. Единственным необычным предметом мебели был магнитофон и колонки - массивное воплощение высокоточных компонентов, которое Горти пришлось собрать, потому что его слух требовал каждого нюанса, каждого обертона, каждого музыкально инструмента. Во всем остальном его комнаты были такими же как у любого другого, удобно обставленными и со вкусом украшенными. Ему приходило в голову, мельком и с очень большими перерывами, что с его доходами он мог бы окружить себя роскошными автоматическими машинами, такими как массирующие спину кресла, кондиционированные комнаты, где можно сохнуть после душа. Но он никогда не двигался в этом направлении. Его мозг просто и постоянно познавал. Его аналитические способности были феноменальны, но у него редко возникала потребность активно их использовать. Поэтому приобретение знаний было достаточным; их применение могло подождать своего времени, потребность применять их плохо сосуществовала с его полной и явной уверенностью в своей силе.
      На середине книги он остановился, с удивительным выражением во взгляде. Как будто бы его слуха достиг специфический звук, но его не было.
      Он закрыл книгу и поставил ее на место, встал и стоя прислушиваясь, слегка поворачивая голову, как будто он пытался определить источник этого ощущения.
      Позвонили в дверь.
      Горти перестал двигаться. Это не была застывшая, удивленная неподвижность испуганного животного. Скорее это была управляемая, расслабленная доля секунды для размышлений. Затем он стал двигаться снова, гармонично и легко.
      У двери он остановился, глядя на нижнюю панель. Его лицо напряглось, быстрые морщины пробежали по его лбу. Он распахнул дверь.
      Она согнувшись стояла в прихожей, глядя на него снизу вверх. Ее голова была повернута набок, и немного вниз. Ей приходилось болезненно напрягать зрение, чтобы встретиться с ним взглядом; она была высотой только четыре фута.
      Она сказала, слабым голосом:
      - Горти?
      Он издал хриплый звук и стал на колени, беря ее на руки и обнимая с силой и нежностью.
      - Зи... Зи, что случилось? Твое лицо, твое...
      Он поднял ее и ногой захлопнул дверь и отнес ее на диван в студию и сел там, усадив ее на колени, обняв руками так, что ее голова опиралась на его теплую сильную правую руку. Она улыбнулась ему. Только одна сторона ее рта двигалась. Затем она начала плакать и собственные слезы Горти скрыли от него вид ее искалеченного лица.
      Ее рыдания скоро прекратились, как если бы она была слишком уставшей, чтобы продолжать. Она смотрела на его лицо, все лицо, каждую часть. Она подняла руку и коснулась его волос.
      - Горти... - прошептала она. - Я так любила тебя таким, как ты был...
      - Я не изменился, - сказал он. - Я сейчас большой, взрослый мужчина. У меня есть квартира и работа. У меня такой голос и такие плечи и я вешу на сто фунтов больше, чем три года назад. - Он наклонился и быстро поцеловал ее. - Но я не изменился, Зи. Я не изменился. - Он коснулся ее лица, осторожное воздушное прикосновение. - Тебе больно?
      - Немного. - Она закрыла глаза и облизала губы. Похоже ее язык не мог дотянуться до одного уголка рта. - Я изменилась.
      - Тебя изменили, - сказал он, его голос дрожал. - Людоед?
      - Конечно. Ты знал, не правда ли?
      - Не совсем. Я подумал однажды, что ты меня зовешь. Или он... Это было далеко. Но в любом случае никто другой не стал бы - не стал... что случилось? Ты хочешь рассказать мне?
      - О, да. Он узнал о тебе. Я не понимаю как. Твой - этот Арманд Блуэтт - он сейчас судья или что-то в этом роде. Он пришел повидаться с Людоедом. Он думал, что ты девушка. Я имею ввиду взрослая девушка.
      - Я был ею, какое-то время.
      Он натянуто улыбнулся.
      - О, я понимаю. Ты действительно был на карнавале в тот день?
      - На карнавале? Нет. В какой день, Зи? Ты имеешь ввиду, в тот, когда он узнал?
      - Да. Четыре - нет, пять дней назад. Ты не был там. Я не понимаю... Она пожала плечами. - Так или иначе, девушка пришла поговорить с Людоедом, а судья следил за ней и думал, что это ты. Людоед тоже так думал. Он послал Гавану найти ее. Гавана не смог ее найти.
      - А затем Людоед взялся за тебя.
      - Мм. Я не собиралась говорить ему, Горти. Я не собиралась. Во всяком случае долго. Я - не помню.
      Она снова закрыла глаза. Горти внезапно задрожал, а потом смог дышать.
      - Я не... помню, - сказала она с трудом.
      - Не пытайся. Не говори больше, - пробормотал он.
      - Я хочу. Я должна. Он не должен найти тебя! - сказала она. - Он охотится за тобой прямо в эту минуту!
      Глаза Горти сузились и он сказал:
      - Ладно.
      Ее глаза были все еще закрыты. Она сказала:
      - Это длилось долго. Он говорил очень тихо. Он дал мне подушки и немного вина, у которого был вкус осени. Он говорил о карнавале и Солуме и Гоголе. Он упомянул "Малышку", а затем говорил о новых вагонах-платформах и о продовольственном складе и проблемах с профсоюзом подсобных рабочих. Он сказал что-то о профсоюзе музыкантов и что-то о музыке и что-то о гитаре и затем о выступлении, которое у нас когда-то было. А затем он снова говорил о зверинце и конферансье, и снова вернулся к тебе. Ты понимаешь? Просто упоминал тебя и уходил в сторону и возвращался обратно снова и снова. Всю ночь, Горти, всю, всю ночь!
      - Ш-ш-ш.
      - Он не спрашивал меня! Он разговаривал отвернувшись и наблюдая за мной уголком глаз. Я сидела и пыталась пить вино и пыталась есть, когда Кухарка принесла обед и полуночный завтрак и завтрак утром, и пыталась улыбаться, когда он замолкал на минуту. Он не дотронулся до меня, он не ударил меня, он не спросил меня!
      - Он сделал это позже, - выдохнул Горти.
      - Гораздо позже. Я не помню... его лицо надо мной, как луна, однажды. У меня все болело. Он кричал. Кто такой Горти, где Горти, кто такая малышка, почему я прятала Малышку... Я просыпалась и просыпалась. Я не помню времени, когда я засыпала или теряла сознание, или что это было. Я проснулась с глазами залитыми моей кровью, подсыхающей, а он говорил о механиках каруселей и электроснабженцах для прожекторов. Я проснулась у него на руках, он шептал мне на ухо о Банни и Гаване, они должны были знать, кто такой Горти. Я проснулась на полу. У меня болело колено. Был чудовищный свет. Я подпрыгнула от боли, которую он причинял. Я выбежала из двери и упала, мое колено не сгибалось, это было во второй половине дня и он поймал меня и приволок обратно и бросил меня на пол и снова включил этот свет. У него было зажигательное стекло и он заставил меня выпить уксус. У меня распух язык, я...
      - Ш-ш-ш. Зина, дорогая, тише. Не говори больше ничего.
      Ровный, лишенный эмоций голос продолжал:
      - Я лежала неподвижно, когда заглянула Банни и Людоед не знал, что она видела, что он делает и Банни убежала и пришел Гавана и ударил Людоеда куском трубы, а Людоед сломал ему шею он теперь умрет, а я...
      Горти почувствовал, что у него сухие веки. Он поднял осторожно руку и ударил ее расчетливо по неповрежденной щеке.
      - Зина. Прекрати!
      После этого удара она издала громкий крик и закричала:
      - Я больше ничего не знаю, правда я не знаю! - и разразилась болезненными рыданиями. Горти попытался говорить с ней, но его нельзя было услышать сквозь ее плач. Он встал, повернулся, осторожно опустил ее на диван, побежал и намочил полотенце холодной водой и вытер ее лицо и руки. Она резко прекратила плакать и уснула.
      Горти смотрел на нее пока ее дыхание не убедило его, что она успокоилась. Он положил свою голову медленно возле ее став на колени возле дивана. Ее волосы были у него на лбу. Скрестив руки он взял себя за локти и начал тянуть. Он сохранял это напряжение пока его плечи и грудь не стали пульсировать от боли. Ему нужно было оставаться возле нее, не двигаться, но в то же время снять черное напряжение ярости, которое нарастало в нем, и работа, которую выполнял ли его мускулы спасла его рассудок без малейшего движения, которое могло бы разбудить спящую девушку. Он долго стоял так на коленях.
      За завтраком на следующее утро она снова могла смеяться. Горти не сдвинул ее и не дотронулся, только снял с нее обувь и накрыл пуховым одеялом. В предутренние часы он принес подушку из спальни и положил ее на пол между диваном в студии и дверью, и растянулся там, чтобы слышать как она дышит и с кошачьей внимательностью прислушиваться к малейшему шороху с лестницы и лестничной площадки.
      Он стоял склонившись над ней, когда она открыла глаза. Он сразу же сказал:
      - Я Горти и ты в безопасности, Зи.
      Нарастающая паника в ее глазах умерла, не родившись, и она улыбнулась.
      Пока она купалась он отнес ее одежду в ближайшую автоматическую прачечную и через полчаса вернулся с выстиранной и высушенной одеждой. Еда, которую он купил по дороге была не нужна; она уже вовсю была занята приготовлением завтрака, когда он вернулся - яичница "как на автозаправке" (жареные яйца в центре кусочков хлеба, из которых серединки выдавлены стаканом для молока) и хрустящий бекон. Она забрала у него продукты и проворчала на него.
      - Копченая рыба - сок папайи - датская колбаса. Горти, здесь еды на роту!
      Он улыбался, больше ее смелости и ее способности быстро восстанавливать силы, чем над ее протестами. Он прислонился к стене скрестив руки, наблюдая как она прихрамывая ходит по кухне, завернутая с головы до пят в то, что для него было плотно облегающим банным халатом, и пытался не думать о том факте, что она вообще им воспользовалась. Однако он понимал, видя ее хромоту, видя, что случилось с ее лицом...
      Это было веселый завтрак, во время которого они счастливо играли в игру под названием "А помнишь...", которая, если разобраться, является самой захватывающей игрой в мире. Затем был молчаливый период, когда для каждого из них вида собеседника было достаточно для общения. Наконец Горти спросил:
      - Как тебе удалось вырваться?
      Ее лицо потемнело. Усилие справиться с собой было очевидным - и успешным. Горти сказал:
      - Тебе придется рассказать мне все, Зи. Тебе придется рассказать мне и обо мне тоже.
      - Ты много узнал о себе.
      Это был не вопрос.
      Горти отмахнулся.
      - Как ты выбралась?
      Подвижная часть ее лица сморщилась. Она посмотрела на свои руки, медленно подняла одну, положила ее на и вокруг другой, и когда говорила, сжимала ее.
      - Я была в состоянии комы несколько дней, я думаю. Вчера я проснулась на своей койке, в трейлере. Я знала, что я сказала ему все - кроме того, что я знаю, где ты находишься. Он все еще думает, что ты та девушка. Я слышала его голос. Он был с другого конца трейлера, в комнате Банни. Банни была там. Она плакала. Я слышала, как Людоед увел ее. Я подождала, а потом, вытащила себя наружу и к двери Банни. Я зашла вовнутрь. Гавана лежал там на кровати с жесткой шиной вокруг шеи. Ему было больно говорить. Он сказал, что Людоед лечит его, лечит его шею. Он сказал, что Людоед собирается заставить Банни сделать работу для него.
      Она быстро посмотрела на Горти.
      - Он может, ты знаешь. Он гипнотизер. Он может заставить Банни сделать все, что угодно.
      - Я знаю.
      Он посмотрел на нее.
      - А почему, черт побери, он не воспользовался этим с тобой? - выпалил он.
      Она потрогала пальцами свое лицо.
      - Он не может. Он - на меня это так не действует. Он может воздействовать на меня, но он не может заставить меня ничего делать. Я слишком...
      - Слишком что?
      - Человеческая, - сказала она.
      Он погладил ее по руке и улыбнулся ей.
      - Это точно... Продолжай.
      - Я вернулась в свою часть трейлера и взяла немного денег и кое-какие вещи и ушла. Я не знаю, что сделает Людоед, когда узнает, что меня нет. Я была очень осторожна, Горти. Я проехала автостопом пятьдесят миль, а затем села на автобус до Элтонвилля - это в трестах милях отсюда, а затем ехала оттуда поездом. Но я знаю, что он найдет меня как-нибудь, рано или поздно. Он не сдается.
      - Здесь ты в безопасности, - сказал он, и в его мягком голосе послышался металл.
      - Дело не во мне! О, Горти, неужели ты не понимаешь? Ему нужен ты!
      - Зачем я ему нужен? Я оставил карнавал три года назад и не похоже, чтобы это очень его беспокоило. - Он поймал ее взгляд; она смотрела на него с изумлением. - В чем дело?
      - Тебе что, совершенно не любопытно узнать о себе, Горти?
      - О себе? Ну да, конечно. Всем интересно, я полагаю. Но о чем, конкретно?
      Она молчала минуту, задумавшись. Вдруг она спросила:
      - Чем ты занимался с тех пор, как оставил карнавал?
      - Я рассказывал тебе в своих письмах.
      - Внешнюю сторону, да. Ты снял меблированную комнату и жил там какое-то время, много читая и нащупывая свой путь. Потом ты решил вырасти. Сколько у тебя ушло на это времени?
      - Около восьми месяцев. Я снял эту квартиру по почте и переехал сюда ночью, так что никто меня не видел, и изменился. Ну, я должен был. Как взрослый мужчина я мог найти работу. Какое-то время я выступал на сцене ну ты знаешь, играл в разных клубах, за те подачки, которые перепадут мне от посетителей - и купил действительно хорошую гитару и стал работать в "Счастливых часах". Когда они закрылись я перешел в Клуб Немо. И я тех пор был там, ожидая счастливого случая. Ты сказала мне, что я буду знать, когда будет пора... Это всегда было верно.
      - Это так и должно было быть, - кивнула она. - Пора перестать быть лилипутом, пора начать работать, пора браться за Арманда Блуэтта - ты должен был знать.
      - Да, конечно, - сказал он, как если бы этот факт не нуждался больше ни в каких комментариях. - А когда мне нужны были деньги, я писал кое-какие вещи... несколько песен и аранжировок, статьи и даже пару рассказов. Рассказы не были такими уж хорошими. Вещи легко собрать вместе, но очень трудно их придумать. Эй - ты не знаешь, что я сделал с Армандом, не правда ли?
      - Нет. - Она посмотрела на его руку. - Это как-то связано с этим, да?
      - Да. - Он посмотрел на свою руку и улыбнулся. - В прошлый раз ты видела мою руку в подобном состоянии примерно через год после того, как я пришел в карнавал. Хочешь узнать кое-что? Я потерял эти пальцы ровно три недели назад.
      - И они уже так выросли?
      - Это не занимает так много времени, как раньше, - сказал он.
      - Это действительно начиналось медленно, - сказала она.
      Он посмотрел на нее, по-видимому, собирался задать вопрос, а затем продолжал. - Однажды вечером в Клубе Немо он зашел вместе с ней. Я никогда не мог представить себе, что увижу их вместе - я знаю о чем ты думаешь! Я всегда думал о них одновременно! Да, но это была проверка и равновесие. Добро и зло. Итак... - Он выпил кофе. - Они сели прямо там, где я мог слышать о чем они говорили. Он был скользким волком, а она была девушкой в беде. Все это было весьма отвратительно. И поэтому, когда он вышел, чтобы попудрить нос, я поступил как Лохинвар. Я вмешался. Я вкратце побеседовал с ней и дал ей немного денег на дорогу, и она ушла, пообещав ему прийти на свидание на следующий вечер.
      - Ты имеешь ввиду, что она ушла от него на минутку?
      - О, нет. Она ушла насовсем, уехала поездом. Я не знаю куда она отправилась. Я сидел там играл на гитаре и размышлял. Ты говорила, что я всегда буду знать, когда наступит пора. Я понял в тот вечер, что пора браться за Арманда Блуэтта. То есть, пора начинать. Он однажды обошелся со мной так, что это продолжалось шесть лет. По меньшей мере я мог тоже обеспечить ему долгий воспоминания. Итак я составил свой план. У меня были трудные ночь и день. - Он остановился, улыбаясь без юмора.
      - Горти...
      - Я расскажу, Зи. Это очень просто. Он получил свое свидание. Отвел девушку в нежное маленькое гнездышко, которое он спрятал среди трущоб. Его было очень легко вести по пути, устланному примулами. В критический момент покоренное им сердце произнесло несколько тщательно подобранных слов о жестокости по отношению к детям и оставило его переваривать их, глядя на три пальца, которые она отрубила ему на память.
      Зина снова посмотрела на его левую руку.
      - Ох! Ну и урок! Но Горти - ты подготовился за одну ночь и день?
      - Ты не знаешь, что я могу делать, - сказал он. Он завернул рукав. Смотри.
      Она смотрела на коричневое, слегка волосатое правое предплечье. На лице Горти была глубокая сосредоточенность; его глаза были спокойными, а лоб гладким.
      Какое-то мгновение рука оставалась без изменений. Внезапно волосы на ней шевельнулись - скорчились. Выпал один волос, еще один, маленький дождь волос, падавших на маленькие клеточки скатерти. Рука оставалась неподвижной и, также, как и на его лбу, на ней не было видно никаких следов напряжения, кроме полной неподвижности. Она была теперь голой и сливочно-коричневого цвета, который был типичным как для него, так и для Зины. Но - что это? Был ли это результат того, что она смотрела так сосредоточено? Нет, она была действительно бледнее, более бледной и также более тонкой. Ткани на тыльной стороне руки и между пальцами сжались пока рука не стала худой и узкой, а не квадратной и толстой, какой она была.
      - Достаточно, - сказал Горти буднично и улыбнулся. - Я могу восстановить ее за такой же промежуток времени. Конечно, кроме волос. На это потребуется два или три дня.
      - Я знала об этом, - выдохнула она. - Я знала, но я не думаю, что я когда-нибудь действительно верила... твой контроль над собой действительно такой полный?
      - Вполне. О, есть вещи, которые я не могу делать. Нельзя создать или уничтожить материю. Я могу уменьшиться до твоих размеров, я думаю. Но я буду весить столько же, сколько и вешу, довольно много. И я не могу за ночь стать двенадцатифутовым гигантом; не существует способа, позволяющего набрать необходимую массу достаточно быстро. Но та работа с Армандом Блуэттом была проста. Тяжелая работа, но простая. Я уменьшил свои плечи и руки и нижнюю часть лица. Ты знаешь, что у меня все это время было двадцать восемь зубов? Я отбелил свою кожу. Конечно, на голове был парик, а что касается божественных женственных форм, об этом позаботились те, кого Эллиот Спринг называет "ремеслом большого бюста и искривленного торса".
      - Как ты можешь шутить?
      Его голос стал ровным, когда он сказал:
      - А что я должен делать; скрежетать зубами каждую минуту? В такое вино нужно периодически добавлять пузырьков, дорогая, иначе много не проглотишь. Нет, то что я сделал с Армандом Блуэттом было только начало. Я собираюсь заставить его самого это сделать. Я не сказал ему кто я. Кей вне игры; он не знает, кто она и кто я или, кстати, кто он сам. - Он рассмеялся; это был неприятный звук. - Все, что я дал ему, это была мощная ассоциация с тремя давным-давно покалеченными пальцами. Она будет работать у него во сне. Следующее, что я с ним сделаю будет таким же хорошим и совершенно непохоже на это.
      - Тебе придется несколько изменить свои планы.
      - Почему?
      - Кей не вне игры. Я теперь начинаю понимать. Она приехала в карнавал, чтобы повидаться с Людоедом.
      - Кей? Но почему?
      - Я не знаю. В любом случае судья последовал за нею туда. Она ушла, а Блуэтт и Людоед встретились. Однако, одну вещь я знаю. Гавана сказал мне судья панически боится Кей Хэллоувелл.
      Горти хлопнул по столу.
      - С ее неповрежденной рукой! Ох как чудесно! Ты можешь представить, что это должно было быть?
      - Горти, дорогой - это совсем не смешно. Неужели ты не понимаешь, что с этого все и началось - что именно это заставило Людоеда заподозрить, что "Малышка" была не просто девочкой-лилипуткой? Ты что, не понимаешь, что Людоед думает, что ты и Кей это один человек, что бы ни думал судья?
      - О, Боже.
      - Ты запоминаешь все, что слышишь, - сказала Зина. - Но ты не слишком быстро соображаешь, дорогой.
      - Но - но - то, что тебя так избили... Зина, это моя вина! Это как если бы я сам это сделал!
      Она обошла вокруг стола и обняла его, притянув его голову к своей груди.
      - Нет, дорогой. Это ожидало меня, уже много лет. Если ты хочешь обвинять кого-то - кроме Людоеда - обвиняй меня. Это я виновата в том, что взяла тебя к себе двенадцать лет назад.
      - Зачем ты это сделала? Я ведь никогда толком не знал.
      - Чтобы уберечь тебя от Людоеда.
      - Уберечь ме... но ты держала меня прямо возле него!
      - Это было последнее место в мире, где он стал бы искать.
      - Ты говоришь, что он искал меня уже тогда.
      - Он ищет тебя с тех пор, как тебе исполнился один год. И он найдет тебя. Он найдет тебя, Горти.
      - Надеюсь, что найдет, - проскрипел Горти.
      Позвонили в дверь.
      Последовала ледяная тишина. Снова прозвенел звонок.
      - Я пойду, - сказала Зина, поднимаясь.
      - Черта с два, - сказал Горти грубо. - Сядь.
      - Это Людоед, - вскрикнула она. Она села.
      Горти стоял там, где он мог смотреть через гостиную на входную дверь. Изучая ее он сказал:
      - Нет. Это - это - ну, кто бы мог подумать! Встреча старых друзей!
      Он подошел к двери и распахнул ее.
      - Банни!
      - Пр... Извините ме... я могу здесь в... - Банни не слишком изменилась. Она была немного круглее и может быть чуть-чуть застенчивее.
      - О, Банни... - Спотыкаясь выбежала Зина, споткнувшись о подол купального халата. Горти подхватил ее до того, как она упала. Они с Банни стали обниматься, как обезумевшие, раздавались их радостные восклицания на фоне голоса Горти, который с облегчением смеялся.
      - Но дорогая, как ты нашла... Как хорошо, что... Я думала, что ты... Куколка моя! Я никогда не думала, что я...
      - Хватит! - проревел Горти. - Банни, заходи и будем завтракать.
      Испугавшись, она посмотрела на него своими круглыми глазами альбиноса. Ласково он спросил:
      - Как Гавана?
      Не отводя глаз от его лица, Банни нашла рукой Зину и ухватилась за нее.
      - Он знает Гавану?
      - Дорогая, - сказала Зина. - Это Горти.
      Банни бросила на Зину взгляд, как у кролика, вытянула шею, что бы заглянуть за Горти, и вдруг похоже поняла, что именно сказала Зина.
      - Это? - спросила она, показывая. - Он? - Она смотрела. - Он и "Малышка", тоже?
      Горти заулыбался.
      - Правильно.
      - Он вырос, - сказала Банни глупо. Зина и Горти зашлись от смеха, и, как это делал Горти когда-то очень давно, так Банни переводила взгляд с одного на другого, почувствовала, что они смеются с ней, а не над ней, и присоединила свое звонкое хихиканье к общему шуму. Все еще смеясь Горти пошел на кухню и крикнул оттуда:
      - Ты все еще пьешь сгущенное молоко и пол чайной ложки сахара, Банни? - и Банни начала плакать.
      У Зины на плече, и слезы эти были счастливыми.
      - Это Малышка, правда, правда...
      Горти поставил горячую чашку на тумбочку и сел возле девушек.
      - Банни, каким образом тебе удалось найти меня?
      - Я не тебя нашла. Я нашла Зину, Зи, может быть Гавана умрет.
      - Я помню, - прошептала Зина. - Ты уверена.
      - Людоед сделал, что смог. Он даже позвал другого врача.
      - Он? С каких пор он стал доверять врачам?
      Банни сделала глоток кофе.
      - Ты просто не можешь знать, как он изменился, Зи. Я сама не могла в это поверить, пока он это не сделал, я имею ввиду, не позвал доктора. Ты же знаешь обо мне и Гаване. Ты знаешь, что я чувствовала, когда Людоед сделал это с ним. Но - это выглядит так, как будто бы он вышел из-под тучи, под которой жил многие годы. Он действительно изменился. Зи, он хочет, чтобы ты вернулась. Он очень сожалеет о том, что случилось. Он совсем разбит.
      - Не достаточно, - пробормотал Горти.
      - А он хочет, чтобы Горти тоже вернулся?
      - Горти - о, Малышка. - Банни посмотрела на него; - Он сейчас не сможет выступать. Я не знаю, Зи. Он не говорил.
      Горти заметил быструю удивительную морщинку на лбу Зины. Она взяла Банни за предплечье и похоже нетерпеливо его сжала.
      - Дорогая - начни с начала. Это Людоед послал тебя?
      - О нет. Ну, не совсем. Он так изменился, Зи. Ты не веришь мне... Ну ты сама увидишь. Ты нужна ему и я пришла, чтобы вернуть тебя, сама по себе.
      - Почему?
      - Из-за Гаваны! - воскликнула Банни. - Может быть Людоеду удастся спасти его, разве ты не понимаешь? Но не тогда, когда он весь расстроен из-за того, что он сделал с тобой.
      Зина повернула озабоченное лицо к Горти. Он встал:
      - Я приготовлю тебе поесть, Банни, - сказал он. Легкое движение головы в сторону было предназначено Зине; она опустила веки, показав, что поняла его и повернулась обратно к Банни.
      - Но как ты узнала где я, дорогая?
      Альбиноска наклонилась вперед и коснулась щеки Зины.
      - Бедняжка. Сильно болит?
      Горти, из кухни, крикнул:
      - Зи! Куда ты дела табаско?
      - Сейчас вернусь, Бан, - сказала Зи. Она поковыляла в кухню. - Он должен быть прямо на... да. О - ты еще не начал делать тост! Я сама сделаю, Горти.
      Они стояли рядом возле плиты, занятые делом. Чуть слышно Горти сказал:
      - Мне это не нравится, Зи.
      Она кивнула.
      - Есть что-то... мы спросили ее два, три раза, как она нашла это место, а она не сказала. - Она добавила громко: - Понятно? Вот как надо делать тост. Надо только смотреть.
      И мгновение спустя:
      - Горти. Как ты узнал, кто стоит за дверью?
      - Я не узнал. Не совсем. Я знал, кто там не стоит. Я знаю сотни людей, и я знал, что это не один из них. - Он пожал плечами. - Оставалась Банни. Понятно?
      - Я этого не умею. Никто, кого я знаю, не умеет. Может быть за исключением Людоеда. - Она подошла к раковине и загремела посудой.
      - А ты не можешь сказать, о чем думают люди? - прошептала она, когда снова подошла близко к нему.
      - Иногда, немного. Я никогда не пробовал, особенно.
      - Попробуй сейчас, - сказала она, кивая в сторону гостиной.
      На его лице появилось то спокойное, глубоко сосредоточенное выражение. И в тот же момент какое-то движение промелькнуло мимо двери в кухню. Горти, который был спиной к двери, повернулся и прыгнул через нее в гостиную.
      - Банни!
      Розовые губы Банни искривились и обнажили ее зубы, как у животного, она бросилась к входной двери, распахнула ее и скрылась. Зина закричала:
      - Моя сумочка! Она забрала мою сумочку!
      В два огромных прыжка Горти был в холле. Он бросился на Банни на верхней площадке лестницы. Она завизжала и зубами впилась ему в руку. Горти зажал ее голову у себя под мышкой, прижав ее подбородок к своей груди. Сделав укус она была вынуждена сохранять его, а тем временем это был эффективный кляп.
      Внутри он ногой захлопнул дверь и бросил Банни на диван, как мешок опилок. Ее челюсти не разжались; ему пришлось наклониться над ней и раздвинуть их. Она лежала с красными сверкающими глазами, у нее на губах была кровь.
      - Ну вот, как ты думаешь, что заставило ее убежать так? - спросил он, почти небрежно.
      Зина стала на колени возле Банни и прикоснулась к ее лбу.
      - Банни. Банни, с тобой все в порядке?
      Ответа не было. Она казалось была в сознании. Ее безумные рубиновые глаза остановились на Горти. Ее дыхание выходило ритмичными мощными толчками, как у медленно идущего товарного поезда. Ее рот был открыт и неподвижен.
      - Я ничего ей не делал, - сказал Горти. - Просто поднял ее.
      Зина подняла с пола свою сумочку и порылась в ней. Похоже удовлетворенная, она поставила ее на кофейный столик.
      - Горти, что ты только что делал в кухне?
      - Я как бы... - Он нахмурился. - Я думал о ее лице, и я заставил его открыться как дверь, или ну, улететь, как туман, чтобы я мог заглянуть внутрь. Я ничего не увидел.
      - Совсем ничего?
      - Она побежала, - сказал он просто.
      Зина начала растирать свои руки.
      - Попробуй еще раз.
      Горти подошел к дивану. Глаза Банни следовали за ним. Горти скрестил руки. Его лицо расслабилось. Глаза Банни немедленно закрылись. Ее челюсти расслабились. Зина предостерегла:
      - Горти будь осторожен!
      Не делая никаких других движений, Горти кивнул.
      Какое-то мгновение ничего не происходило. Затем Банни задрожала. Она выбросила руку, крепко сжала кулак. Между ее веками появились слезы, и она обмякла. Через несколько секунд она начала двигаться слабо, бесцельно, как если бы незнакомая рука проверяла ее моторные центры. Дважды она открывала глаза; один раз наполовину села, а затем легла обратно. Наконец она издала долгий, сотрясающий тело вздох, почти такой же низкий, как голос Зины, и лежала неподвижно, глубоко дыша.
      - Она спит, - сказал Горти. - Она боролась со мной, но сейчас она спит.
      Он упал в кресло и закрыл лицо руками на мгновение. Зина смотрела, как он восстанавливается, также как он восстановил свою отбеленную руку раньше. Он бодро сел и сказал, его голос был снова сильным: