И он совсем опустил свою голову. Ему было стыдно и больно взглянуть на дочь.
      Несколько мгновений царило молчание. Старик точно окаменел в своем кресле.
      — Так что же, папа, ты согласен? Может Николай Николаевич просить твоего согласия? — спросила Танечка.
      — Делайте как знаете! — прошептал он.
      Танечка ушла. Старик еще долго сидел в кресле, неподвижный, переживая свое горе. Стакан с чаем стоял нетронутый на его столе. Уж стало светать, а старик все сидел, стараясь понять, как это Танечка могла такою вырасти у него на глазах. Не он ли сам виноват в этом? Или это знамение времени?
      По временам он прислушивался к шороху, словно ждал: не придет ли Танечка, и не скажет ли она, что пошутила, что хотела только испытать отца. Но Танечка не приходила. Старик чувствовал, что отныне он совсем одинок, и скорбные слезы незаметно текли из глаз профессора.