Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Дуэль в океане

ModernLib.Net / Станюкович Константин Михайлович / Дуэль в океане - Чтение (стр. 2)
Автор: Станюкович Константин Михайлович
Жанр:

 

 


      — Сойкин и так собирается бросить службу… хочет в художники.
      — Тем лучше для него… Успокойте беднягу…
      — Слушаю-с, Владимир Алексеич.
      — И с Байдаровым переговорите… Может, ваше миротворство на этот раз и вывезет…
      Старший офицер ушел от капитана и зашел в каюту к старшему штурману.
      Тот только что заснул полчасика после обеда и потягивал портер.
      — История, Афанасий Петрович! — вздохнул старший офицер.
      — Все плавание нам испортил этот брандахлыст… Аристократ!.. Верите, и у меня чесалась рука, чтобы запалить ему в морду… Портерку?
      — Ну его… Вы, Афанасий Петрович, портер, а тут…
      — Что тут?.. Получи в морду и иди с корвета… Все перекрестятся!
      — Он-то уйдет… Не уйдет, так капитан спишет… А как бы нам Степана Ильича под суд не подвести… Байдаров на дуэль вызовет…
      — А он не иди… Дуэль… Моряки и без того каждый день рискуют, можно сказать, жизнью и не боятся смерти, когда нужно, а… тут иди под пулю?.. Мы, Петр Васильич, будем убеждать Сойкина… Уговорим…
      Петр Васильевич рассказал, что придумал капитан, и штурман воскликнул:
      — И того умней! Брандахлыста на берег, а Сойкина продержать под арестом… Уйдем из Батавии, и делу конец.
      — А все-таки… вы понимаете… какая история…
      — Ну что ж?.. История… Не вернешь ее… Извините, Петр Васильич, что я скажу?
      — Говорите, Афанасий Петрович…
      — Очень уж вы того… добры сверх положения. По-евангельски не всегда можно-с… Блаженны миротворцы, положим, Петр Васильич… Но только — извините — побольше бы давали “ассаже” хлыщу Байдарову, он бы…
      Петр Васильевич покраснел до волос. Смешался вдруг и старый штурман.
      Оба знали, что красавец Байдаров был одно время любимцем Лидии Викторовны.
      — Что ж, обрывай я его, он подумал бы, что я из личности! — проговорил старший офицер. — Эх, скорей бы в Батавию, Афанасий Петрович!
      — Все слава богу. — И Афанасий Петрович, суеверный, как все штурмана, сплюнул. — Ветер молодчага… Если так пойдет… разведем пары у экватора и… через пять суток и в Батавии… И письмо от Лидии Викторовны получите… И я от своей команды… Стаканчик, Петр Васильич?
      — Разве… Выпью и пойду по дипломатической части!
      Штурман с каким-то особенным удовольствием налил стакан портеру Петру Васильевичу.
      Тот выпил и сказал:
      — И как это люди, вроде Байдарова, не могут в мире жить… Мало ли что бывает, а не поднимай историй… Не обижай людей… Не понимаю этого, Афанасий Петрович.
      — То-то оттого и с правилами… Дай бог удачи…

VII

      Когда Петр Васильевич вошел в маленькую каюту, у двери которой стоял часовой с ружьем, Сойкин сидел на койке и набрасывал какой-то рисунок.
      — Ну вот и я к вам, батенька, посланником от капитана… Эка карандаш…
      — Вы меня извините, Петр Васильевич…
      — Эх, вы… Еще извиняетесь… Может быть, мне извиниться, что допустил… Ну… милый человек… А так ли не так ли, а вы извинитесь…
      Сойкин переменился в лице.
      — Нехорошо, Степан Ильич… Вы оскорбили и повиниться не хотите?..
      — Трудно, Петр Васильич…
      — Положим, Байдаров нехорошо поступил… травил… пакости говорил…
      — Это я бы еще снес, Петр Васильевич. Я ведь выносливый… Не хотел скандала… Но этого не вынес…
      — А чего?
      — Он, право, подлец… Можете себе представить… Он одну мерзость сказал за обедом про одну даму… А я… я… хорошо знаю эту даму… Она… Она… благороднейшая и лучшая женщина, которую я знал… И он знал, что она моя хорошая знакомая, а все-таки… Понимаете? И ведь все подло лгал… Эта дама отвергла его… так он мне мстить выдумал… Ну, все… все меня и заставило ударить его, Петр Васильевич… Так посудите… Могу ли я извиняться?..
      Голос Петра Васильевича звучал так нежно и грустно, когда он ответил:
      — И все-таки должны… Ради этой самой женщины должны… Разве это расправа… Эх, дорогой юноша, труднее бывают вещи, и все-таки… правильнее не платить за скверное скверным…
      Старший офицер еще говорил, рассказывая в третьем лице нечто похожее на прежнее свое положение, и Сойкин наконец согласился…
      — Спасибо… Не надо ли чего?.. Лимонад от меня требуйте…
      Через минуту Петр Васильевич стучался в двери каюты Байдарова.
      — Войдите!..
      Байдаров сидел у шифоньерки и писал письмо.
      Он обернулся и, увидав старшего офицера, встал.
      Его лицо дышало злобой, страданием и решимостью.
      — Что прикажете? — резко спросил он старшего офицера.
      Петр Васильевич, смущенный, словно виноватый, передал совет капитана списаться в Батавии с корвета и прибавил, что Сойкин хочет извиниться перед Николаем Николаевичем при всех товарищах в кают-компании.
      Оба они не глядели друг на друга.
      — Я и без приказания капитана спишусь с корвета. А извинения Сойкина не желаю! — ответил Байдаров. И, помолчав, прибавил: — Это, верно, ваша идея моего удовлетворения?
      — И моя, Николай Николаич.
      — Я так и думал. Вы ведь недаром необыкновенно христиански терпимы. Об этом весь Кронштадт знает! — прибавил Байдаров и засмеялся.
      Петр Васильевич выскочил из каюты, ужаленный в самое сердце.
      В тот же вечер капитан приказал снять часового, и Сойкин находился под домашним арестом. К нему заходили многие офицеры.
      Зашли к арестованному Петр Васильевич и Афанасий Петрович.
      Старший офицер сообщил, что Байдаров извинением не удовлетворился.
      — И черт с ним! — вставил старший штурман.
      — Байдаров, конечно, вызовет вас на дуэль в Батавии, Степан Ильич.
      — А вы откажетесь, Степан Ильич? — заметил Афанасий Петрович.
      — Разумеется, должен отказаться! — говорил старший офицер.
      Молодой человек взволнованно сказал:
      — Я не откажусь… Я не позорный трус!
      — Вас не выпустят в Батавии из каюты. И сидите…
      Оба стали убеждать молодого человека.
      Сойкин колебался.

VIII

      Все на корвете спали, кроме вахтенного офицера и вахтенных.
      Ветер был свежий. “Отважный” нес марсели в два рифа, зарифленные грот, фок и кливера.
      Петр Васильевич спал в своей каюте полураздетый, чтобы в минуту выбежать наверх, если ветер засвежеет…
      В одной из кают в кают-компании сидел Байдаров и осматривал два корабельные одноствольные заряженные пистолета, которые он только что принес тихонько из палубы. Заряжены они были для стрельбы в цель после полудня, но стрельба была отменена.
      При мысли об оскорблении он вздрагивал, и злоба видимо охватила его.
      И он написал следующую записку:
      “Оскорбление должно быть смыто кровью. Предлагаю через час драться на матросских пистолетах в моей каюте (она больше вашей). Секундантов не нужно. Выстрел после счета “три” того, на кого выпадет жребий. Если несогласны, убью вас, как собаку”.
      Байдаров разбудил дремавшего дежурного вестового и велел ему разбудить Сойкина и отдать записку.
      Сойкин сладко спал, когда вестовой его разбудил.
      Полусонный стал читать он записку у свечи, зажженной вестовым, и сон вдруг пропал. Сердце упало. Он почувствовал холод, пробежавший, словно струйка, по спине, и ноги стали свинцовыми. Глаза впились в клочок бумажки, и буквы, казалось, увеличивались в гигантские буквы и подвигались на него… Тоска охватила его, и губы шептали: “зачем?..”
      Иллюминатор то опускался, то поднимался, вода слегка гудела, обливая иллюминатор и рассыпаясь алмазными брызгами на серебристом лунном свете… Переборки каюты поскрипывали.
      Прошла минута.
      — Будет ответ, ваше благородие? Лейтенант беспременно требуют.
      Сойкин очнулся.
      В голове его мелькнула мысль: “Отказаться!..”
      Глаза снова читали: “убью, как собаку!”
      И Сойкин черкнул на записке: “согласен”, сунул ее в руку вестового, точно хотел скорей избавиться от этого клочка, принесшего смерть, быстро оделся, закрыл на ключ двери и стал торопливым, нервным почерком писать письма. Одно матери, другое той женщине, из-за которой главным образом дал оплеуху. Письма начинались: “я буду убит”… Он был уверен, что живет последний час, и рыдания душили его…

***

      Склянки пробили шесть ударов — три часа утра.
      Сойкин бросился на колени перед образом, вскочил и с последним ударом колокола вошел в каюту Байдарова.
      — Протокол подпишите! — чуть слышно проговорил тот.
      В неподвижном тяжелом взгляде Байдарова Сойкин читал смерть. Он отвел глаза и покорно подписал что-то, не читая.
      — Выбирайте…
      “Узелок — смерть”, — подумал Сойкин и вытащил узелок.
      — Вам выбирать место и считать до трех… Одному у двери, другому у иллюминатора.
      — У дверей…
      С этими словами Байдаров подал два пистолета.
      — Берите!
      Сойкин взял правый.
      — Взведите!
      Курок щелкнул.
      — На место!
      Байдаров говорил повелительно и шепотом. Эта слабо освещенная одной свечой каюта в четыре шага длины казалась клеткой убийства. И сам Байдаров — убийцей…
      “За что же меня убивать?” — хотелось сказать Сойкину, и броситься вон, и звать на помощь.
      Но вместо этого он стал у двери.
      — Наведите пистолет!
      Сойкин навел свой пистолет в угол каюты.
      Байдаров навел на грудь Сойкина.
      — Стреляйте в меня… Я все равно буду в вас стрелять.
      Сойкин молчал.
      — Считайте!
      Вздрагивающим голосом, медленно, оттягивая темп, считал Сойкин:
      — Раз… два… три…
      Раздались два выстрела.
      Сойкин жалобно вскрикнул и медленно склонился, схватывая рукою грудь, и упал в раскрывшиеся двери.
      Петр Васильевич выбежал из каюты, подбежал к раненому и поднял его голову на грудь.
      — Дуэль… Убит!.. — коснеющим языком проговорил Сойкин, и глаза его потускнели…
      Сбежавшиеся офицеры стояли потрясенные.
      Старший офицер бережно опустил покойника, поцеловал его в губы и смотрел ему в лицо.
 
 
      Впервые — в приложении к журналу “Нива”, 1901, № 9, с подзаголовком: “Из далекого прошлого”. Включено в сборник “На “Чайке” и другие морские рассказы”, М., 1902.

  • Страницы:
    1, 2