– Ладно. Подождем! – согласился Алексей Иванович и прибавил в виде вопроса: – Пожалуй, к вечеру норд-ост и тому подобное… отойдет?
      В голосе звучало нетерпение и что-то заискивающее, точно он просил, чтобы и старший офицер надеялся, что шторма не будет.
      – Едва ли. Иван Семеныч говорит, что здесь штормы ревут по неделям… Что же, приведем и будем штормовать!.. «Воин» – крепкое судно… Ни малейшей течи…
      – И отлично… хорошее судно, да-с. А все-таки наградил Берендеев нас плаванием и тому подобное! – раздраженно сказал Алексей Иванович. – Ну, пойду погреться и попробую соснуть, а уж вы, голубчик… штормовые пораньше… Все спокойнее…
      – Не беспокойтесь, Алексей Иваныч… Отдохните хорошенько! – участливо сказал Артемьев.
      – Какой тут отдых с этой пакостной погодой!
      И, обращаясь к вахтенному офицеру, Алексей Иванович приказал разбудить его, если что случится.
      – Да чтобы часовые хорошенько вперед смотрели! – неожиданно строго крикнул он.
      – Есть! – уверенно-спокойно ответил Ариаднин. – Будьте спокойны, Алексей Иваныч! – заботливо прибавил «мичманенок», нисколько не обижаясь на свирепый окрик всегда мягкого и деликатного капитана.
      Молодой мичман понял, что Алексею Ивановичу хотелось отдать какое-нибудь приказание и показать, что и он может быть строгим капитаном.
      Алексей Иванович осторожно двинулся по мостику и приостановился у компаса, где стоял Ариаднин. Словно бы извиняясь за окрик, капитан проговорил совсем ласково:
      – А вы, Сергей Васильич, оделись бы теплее, а то замерзнете в своем пальтишке. Пришлю полушубок… Да велите матросам дать по чарке водки за меня… Ишь, дьявольский ветер и тому подобное…
      Когда Алексей Иванович спустился в свою натопленную каюту, вестовой Никифоров снял с капитана доху и тотчас подал завернутый в салфетку стакан горячего чая и затем графинчик с коньяком. Алексей Иванович подлил коньяку и велел снести мичману полушубок.
      – Да и валенки есть, кажется. Снеси!
      После четырех часов наверху Алексей Иванович испытывал необыкновенно приятное ощущение физического удовольствия от тепла и дивана. Он выпил стакан чаю, прилег на диван, но спал несколько минут.
      Он вдруг вскочил и присел на диване, прислушиваясь к гулу; он чувствовал, как корма вздрагивает на воздухе и тяжело падает. Одному в каюте уж ему не нужно было «показывать пример», и осунувшееся лицо Алексея Ивановича было встревожено и растерянно.
      – Никифоров! Узнай, что наверху!
      – В одном положении, вашескобродие! – уныло ответил Никифоров, придерживаясь за косяк двери. И, сам бледный от страха, спросил: – Прикажете уложить какие поценнее вещи, вашескобродие?
      – Зачем?
      – А на случай, если будем топнуть, вашескобродие.
      – С чего ты взял?
      – Так я подам чаю, вашескобродие?
      – Подай и влей три ложки коньяку.
      – Есть!
      Подавая стакан, Никифоров проговорил:
      – То-то дома-то у нас лучше, вашескобродие…
      – Еще бы!
      – А кругом вода… Так не укладываться?
      – Ты дурак, Никифоров. Где здесь спастись?
      – То-то некуда, вашескобродие… Лучше и не думать. Думай не думай, а все от бога. Захочет, так и штурмы не будет, а будет – вызволит.
      И Никифоров как будто несколько успокоился.
      Но эта философия не успокоила Алексея Ивановича. Он душевно суетился, как человек, не имеющий под собой никакой почвы и потерявший способность обобщать факты. Снова подняться наверх и посмотреть, что там, ему не хотелось. В каюте тепло, а там… пакость. И Артемьев сумеет распорядиться. И дали бы знать, если бы что-нибудь случилось. И то он отстоял почти четыре часа, спустившись только, чтобы наскоро пообедать.
      И Алексей Иванович то рассматривал карту Берингова моря, прикрепленную к столу, и особенно впился маленькими, красными от ветра глазами в широкий вход из океана в море, между грядой Алеутских островов и Командорскими островами, около которых, верно, американские шкуны разбойничают, уничтожая котиков, то думал о Кронштадте, Нюнюше и детях, то смотрел на барометр, то вдруг вспоминал, что течение неизвестно, и вдруг «Воин» летит на «Ближние» острова Алеутской гряды… Крейсер – со всего хода на каменья, и всем смерть.
      Алексей Иванович благоговейно крестился и падал духом.
      – Никифоров!..
      Ответа нет. Капитан заорал:
      – Спал?
      – Точно так… Все не думаешь… Вы, вашескобродие, лучше бы отдохнули.
      – Попроси старшего штурмана.
      Иван Семенович, рыжий человек лет сорока, всегда был серьезен и даже строг, когда не мог делать обычных обсерваций и не мог определить точного астрономического места «Воина», особенно когда был недоволен морем и берега не были в очень далеком расстоянии.
      Иван Семенович, только что поднятый с койки, на которой сладко спал, с особенно строгим лицом вошел в капитанскую каюту и спросил:
      – Что прикажете, Алексей Иваныч?
      Капитан просил Ивана Семеновича присесть на «минутку» и повел речь о том, что без обсервации «Воин», быть может, и в Беринговом.
      – Течение и тому подобное… Возможно и напороться на Алеутские? Как вы думаете, не привести ли, Иван Семеныч?
      Хорошо вышколенный дисциплиной и прощавший Алексею Ивановичу за его доброту его морскую неумелость и суетливость, Иван Семенович не подчеркнул этого и почтительно доложил, что по счислению «Воин» в ста двадцати милях от Берингова, и курс проложен в шестидесяти милях от Алеутских островов.
      – Допустим даже, что мы уже в Беринговом. Но днем трудно напороться, Алексей Иваныч. Прикажите к вечеру привести…
      Алексей Иванович не настаивал и предложил чаю. Иван Семенович отказался.
      – Так рюмочку марсальцы?
      – Разве одну, Алексей Иваныч? – строго согласился Иван Семенович.
      Иван Семенович выпил две и, желая успокоить Алексея Ивановича, рассказал, что здесь же, лет двадцать тому назад, на «Красавце» с командиром Берендеевым, они дули с попутным штормом…
      Разумеется, Алексей Иванович и не подумал о такой дерзости.
      – Береженого и бог бережет. Третью рюмку, Иван Семеныч?.. Марсальца отличная!
      – Не время, Алексей Иваныч! – серьезно сказал Иван Семенович и встал.
      – А ветер как?
      – Разыгрывается.
      – Ишь ведь подлец! Не затихнет к вечеру. Как полагаете, Иван Семеныч?
      – В море не смею предсказывать. Я не бог, Алексей Иваныч. Отштормуем, бог даст, если придется, – прибавил Иван Семенович, словно бы говорил о самой обыкновенной неприятности в море.
      С этими словами Иван Семенович, ловко балансируя своими цепкими ногами, вышел из каюты, нисколько не успокоивши капитана.
      Снова охваченный чувствами подавленности и тревоги, Алексей Иванович лег на диван, вспомнил вдруг, что сегодня младшая девочка именинница, и наконец забылся в тяжелом сне.
      Старший штурман по дороге подошел к штурвалу под мостиком. Четыре матроса крепко держали обеими руками штурвал и то и дело перекладывали его.
      Иван Семенович заглянул в компас и похвалил своего любимца, старшего рулевого Векшина.
      – То-то, не давай носу к ветру.
      – Насилу сдерживаем. «Клейсер» так и норовит к ветру.
      – А ты не пускай. И в разрез большой волны старайся. Ты – умный рулевой!
      – Есть! Стараемся, ваше благородие, – ответил Векшин и самолюбиво покраснел.
      Поднялся Иван Семенович и на мостик. Внимательно и строго оглядел горизонт.
      – Напрасно только разбудил капитан. Тревожится бедняга! – сказал Иван Семенович Артемьеву.
      – Суетливый… Ну, и семья, Иван Семеныч!
      – И у нас с вами семьи, Александр Петрович!
      – Алексей Иваныч не плавал…
      – То-то и есть… Хороший, добрый человек, гостеприимный… Марсала у него отличная… А капитан… Не следовало Алексею Ивановичу проситься в дальнее плавание… Ну, я пошел спать, Александр Петрович.
      Спустившись в свою необыкновенно чисто убранную каюту, где все было принайтовлено и ничто не качалось, Иван Семенович завернулся в бараний тулуп и лег досыпать свои послеобеденные полтора часа.

XX

XXI