Работа актера над собой(Часть II)

      После этого вам останется только к_о_о_р_д_и_н_и_р_о_в_а_т_ь между собой все намеченные ударения: одни подать сильнее, другие стушевать.
      Это трудная и важная работа, о которой мы будем говорить подробно на следующем уроке.
 
       …………… 19.. г.
      На сегодняшнем уроке Аркадий Николаевич говорил, как обещал, о координации многих ударений в отдельных фразах и в целой группе их.
      – Предложение с одним ударным словом наиболее понятно и просто,- объяснил Аркадий Николаевич.- Например: "Хорошо знакомый вам человек пришел сюда". Акцентируйте в этой фразе любое слово, и смысл будет каждый раз по-новому понятен. Попробуйте поставить в том же предложении не одно, а два ударения, хотя бы, например, на словах "знакомый", "сюда".
      Станет труднее не только оправдывать, но и произносить ту же фразу. Почему? Да потому, что в нее вкладывается новое значение: во-первых, что не кто-нибудь, а именно "знакомый" человек пришел, а во-вторых, что он пришел не куда-нибудь, а именно "сюда".
      Поставьте третье ударение на слове "пришел", и фраза станет еще сложнее для оправдания и для речевой передачи, потому что к прежнему ее содержанию прибавляется новый факт, а именно, что "хорошо знакомый человек" не приехал, а "пришел" на собственных ногах. Теперь представьте себе очень длинную фразу со всеми ударными, но внутренне неоправданными словами.
      Про нее можно только сказать, что "предложение со всеми ударными словами ничего не означает". Однако бывают случаи, когда надо оправдывать предложения со всеми ударными словами, вносящими новое содержание. Такие фразы легче разделить на много самостоятельных предложений, чем в одном выразить все.
      Вот, например, – Аркадий Николаевич вынул из кармана записку, – я прочту вам тираду из шекспировского "Антония и Клеопатры".
      "Сердца, языки, фигуры, писатели, барды, поэты не могут понять, высказать, отлить, описать, воспеть, исчислить его любовь к Антонию".
      – Знаменитый ученый Джевонс, – читал дальше Торцов, – говорит, что Шекспир соединил в этой фразе шесть подлежащих и шесть сказуемых так, что, строго говоря, в ней шесть раз по шести, или тридцать шесть предложений 15.
      Кто из вас возьмется прочесть эту тираду так, чтоб выделить в ней тридцать шесть предложений? – обратился он к нам. Ученики молчали.
      – Вы правы! Я тоже не взялся бы выполнить задачи, поставленной Джевонсом. У меня нехватило бы для этого речевой техники. Но теперь дело не в самой задаче. Не она интересует нас, а лишь технические приемы выделения и к_о_о_р_д_и_н_а_ц_и_и многих ударений в одном предложении.
      Как выделить в длинной тираде одно самое главное и ряд менее важных слов, необходимых для смысла?
      Для этого нужен целый комплекс ударений: сильных, средних, слабых.
      Подобно тому как в живописи существуют сильные, слабые полутона, четверти тона красок или светотени, так точно и в области речи существуют целые гаммы разных степеней силы и акцентуаций.
      Все их надо сочетать между собой, скомбинировать, с_к_о_о_р_д_и_н_и_р_о_в_а_т_ь, но так, чтоб малые ударения не ослабляли, а, напротив, сильнее выделяли главное слово, чтоб они не конкурировали с ним, а делали одно общее дело по строению и передаче трудной фразы. Нужна перспектива в отдельных предложениях и во всей речи.
      Вы знаете, как в живописи передают глубину картины, то есть ее третье измерение. Оно не существует в действительности, в плоской раме с натянутым холстом, на котором пишет художник свое произведение. Но живопись создает иллюзию многих планов. Они точно уходят внутрь, в глубину самого холста, а первый план точно вылезает из рамы и холста вперед на смотрящего.
      У нас в речи существуют такие же планы, которые дают перспективу фразе. Наиболее важное слово ярче всех выделяется и выносится на самый первый звуковой план. Менее важные слова создают целые ряды более глубоких планов.
      Эта перспектива в речи создается в большей мере с помощью у_д_а_р_е_н_и_й р_а_з_н_о_й с_и_л_ы, к_о_т_о_р_ы_е с_т_р_о_г_о к_о_о_р_д_и_н_и_р_у_ю_т_с_я м_е_ж_д_у с_о_б_о_й. В этой работе важна не только самая сила, но и качество ударения.
      Так, например, важно: падает ли оно сверху вниз, или, наоборот, направляется снизу вверх, ложится ли оно тяжело, грузно или слетает сверху легко и вонзается остро; твердый ли удар или мягкий, грубый или едва ощутимый, падает ли он сразу и тотчас снимается или же сравнительно долго держится.
      Кроме того, существуют, так сказать, мужские и женские ударения.
      Первые из них (мужские ударения) – определенны, законченны и резки, как удар молота о наковальню. Такие удары сразу обрываются и не имеют продолжения. Другой род акцентов (женский) не менее определенный, но он не оканчивается сразу, а имеет продолжение. Для образца иллюстрации их допустим, что по тем или иным причинам надо после резкого удара молота о наковальню тотчас же протащить молот назад к себе хотя бы для того, чтоб было легче снова его поднять.
      Вот такой определенный удар с его продолжением мы будем называть "ж_е_н_с_к_и_м у_д_а_р_е_н_и_е_м", или "а_к_ц_е_н_т_у_а_ц_и_е_й".
      Или вот другой пример в области речи и движения: когда разгневанный хозяин выгоняет нежелательного гостя, он кричит ему "вон" и энергичным жестом руки и пальца указывает на дверь; он прибегает в речи и в движении к "м_у_ж_с_к_о_м_у у_д_а_р_е_н_и_ю".
      Если же деликатному человеку приходится делать то же, то его изгоняющий возглас "вон" и жест решительны и определенны лишь в первую секунду, но тотчас же после голос сползает вниз, движение оттягивается и тем смягчается резкость первого момента. Этот удар с продолжением и оттяжкой – "женской акцентуации".
      Кроме ударений можно выделять и координировать слова с помощью другого элемента речи: и_н_т_о_н_а_ц_и_и 16. Ее фигуры и рисунки придают выделяемому слову большую выразительность и тем усиляют его. Можно соединять и_н_т_о_н_а_ц_и_ю с у_д_а_р_е_н_и_е_м. В этом случае последнее окрашивается самыми разнообразными оттенками чувства: то лаской (как мы это делали со словом "человек"), то злобой, то иронией, то презрением, то уважением и т. д.
      Кроме звукового ударения с интонацией существуют еще разные способы выделения слова. Например, можно ставить его между двух пауз. При этом для большего усиления выделяемого слова можно превращать одну или обе паузы в психологические. Можно также выделять главное слово снятием ударений со всех неглавных. Тогда по сравнению с ними нетронутое выделяемое слово станет сильным.
 
       …………… 19.. г.
      Сегодня Аркадий Николаевич продолжал объяснять то, что не успел досказать на прошлом уроке. Он говорил:
      – В первую очередь нужно выбрать среди всей фразы одно самое важное слово и выделить его ударением. После этого следует сделать то же с менее важными, но все-таки выделяемыми словами.
      Что же касается неглавных, невыделяемых, второстепенных слов, которые нужны только для общего смысла, то их надо отодвинуть на задний план и стушевать.
      М_е_ж_д_у в_с_е_м_и э_т_и_м_и в_ы_д_е_л_я_е_м_ы_м_и и н_е_в_ы_д_е_л_я_е_м_ы_м_и с_л_о_в_а_м_и н_а_д_о н_а_й_т_и с_о_о_т_н_о_ш_е_н_и_е, г_р_а_д_а_ц_и_ю с_и_л_ы, к_а_ч_е_с_т_в_а у_д_а_р_е_н_и_я и с_о_з_д_а_т_ь и_з н_и_х з_в_у_к_о_в_ы_е п_л_а_н_ы и п_е_р_с_п_е_к_т_и_в_у, д_а_ю_щ_и_е д_в_и_ж_е_н_и_е и ж_и_з_н_ь ф_р_а_з_е.
      В_о_т э_т_о г_а_р_мо_н_и_ч_е_с_к_и у_р_е_г_у_л_и_р_о_в_а_н_н_о_е с_о_о_т_н_о_ш_е_н_и_е с_т_е_п_е_н_е_й с_и_л_ы у_д_а_р_е_н_и_й, в_ы_д_е_л_я_е_м_ы_х о_т_д_е_л_ь_н_ы_х с_л_о_в м_ы и и_м_е_е_м в в_и_д_у, к_о_г_д_а г_о_в_о_р_и_м о к_о_о_р_д_и_н_а_ц_и_и 17.
      Так создается гармоническая форма, красивая архитектура фразы.
      Подумав немного, Аркадий Николаевич продолжал:
      – Подобно тому как из слов складываются предложения, так и из предложений образуются целые мысли, рассказы, монологи.
      В них выделяются не только слова в предложении, а целые предложения в большом рассказе или монологе.
      Все то, что было сказано по поводу акцентуации и координации ударных слов в предложении, относится теперь к процессу выделения отдельных предложений в целом рассказе или монологе. Это достигается теми же приемами, что и акцентуация отдельных слов. Можно выделять наиболее важное предложение ударным способом, произнося важную фразу более акцентиро-ванно по сравнению с другими второстепенными предложениями. При этом ударение на главном слове в выделяемой фразе должно быть сильнее, чем в остальных, невыделяемых предложениях.
      Можно выделять ударную фразу постановкой ее между паузами. Можно достигать того же с помощью интонации, повышая или понижая звуковую тональность выделяемой фразы или вводя более яркий фонетический рисунок интонации, по-новому окрашивающий ударное предложение.
      Можно изменять темп и ритм выделяемой фразы по сравнению со всеми другими частями монолога или рассказа. Наконец, можно оставлять выделяемые предложения в обычной силе и краске, но затушевывать всю остальную часть рассказа или монолога, ослабляя их ударные моменты.
      Не мое дело передавать вам все возможности и тонкости выделения слов и целых предложений. Я могу только уверить вас, что эти возможности, так точно, как и приемы пользования ими, многочисленны. С их помощью можно создавать самые сложные координации всевозможных, ударений и выделения слов и целых предложений.
      Так образуются разные п_л_а_н_ы и их перспективы в речи.
      Если они тянутся по направлению к с_в_е_р_х_з_а_д_а_ч_е п_р_о_и_з_в_е_д_е_н_и_я по линии п_о_д_т_е_к_с_т_а и с_к_в_о_з_н_о_г_о д_е_й_с_т_в_и_я, то их значение в речи становится исключительным по своей важности, потому что они помогают выполнению самого главного, основного в нашем искусстве: с_о_з_д_а_н_и_я ж_и_з_н_и ч_е_л_о_в_е_ч_е_с_к_о_г_о д_у_х_а р_о_л_и и п_ь_е_с_ы.
      От опыта, знания, вкуса, чутья и таланта зависит та или иная степень пользования всеми этими речевыми возможностями. Те из артистов, которые хорошо чувствуют слово и свой родной язык, виртуозно владеют приемами к_о_о_р_д_и_н_а_ц_и_и, создания п_е_р_с_п_е_к_т_и_в_ы и ее п_л_а_н_о_в в речи.
      Эти процессы совершаются ими почти интуитивно, подсознательно 18.
      У людей менее талантливых эти процессы выполняются более сознательно и требуют большого знания, изучения своего языка,, законов речи, требуют опыта, практики и искусства.
      Чем многочисленнее средства и возможности в распоряжении артиста, тем речь его живее, сильнее, выразительнее и неотразимее.
      Учитесь же пользоваться всеми законами и приемами словесного общения и, в частности, координации, созданием планов и перспективы речи.
 
       …………… 19.. г.
      Сегодня я опять читал монолог Отелло.
      – Работа не прошла бесследно! – одобрил меня Аркадий Николаевич.
      – В отдельности все хорошо. Местами даже сильно. Но в целом речь топчется на месте и не развивается: два такта вперед, два – назад… и так все время.
      От постоянного повторения одних и тех же фонетических фигур последние становились назойливы, как однообразный и крикливый рисунок обоев.
      Надо иначе пользоваться на сцене данными вам выразительными возможностями; не просто, как бог на душу положит,, а с известным расчетом.
      Вместо объяснения своей мысли я лучше сам прочту монолог, но совсем не для того, чтоб показывать свое искусство, а только для того, чтоб при произнесении текста, попутно, все время объяснять вам секреты речевой техники, так точно, как и разные расчеты, соображения артиста, касающиеся сценического воздействия на себя самого и на партнера.
      Я начинаю с выяснения стоящей передо мной задачи,- говорил Аркадий Николаевич, обращаясь к Шустову.
      – Она в том, чтоб заставить вас, исполнителя роли Яго, почувствовать и поверить стихийному стремлению мавра к ужасной мести. Для этой цели, согласно требованию Шекспира, я буду сопоставлять яркую картину несущихся вперед и вперед водяных громад "понтийских вод" с душевной бурей ревнивца. Чтоб добиться этого, лучше всего заразить вас своими внутренними в_ и _д_е_н_и_я_м_и. Это трудная, но доступная задача, тем более что у меня заготовлен для нее достаточно яркий, возбуждающий зрительный и иной материал.
      После небольшой подготовки Аркадий Николаевич вонзился глазами в Пашу, точно перед ним стояла сама изменница Дездемона.
      – "К_а_к в_о_л_н_ы л_е_д_я_н_ы_е п_о_н_т_и_й_с_к_и_х в_о_д"… – прочел он негромко, сравнительно спокойно и тут же пояснил лаконически:
      – Не даю сразу всего, что есть внутри! Даю меньше того, что могу!
      Надо беречь и накоплять эмоцию!
      Фраза непонятна!
      Это мешает чувствовать и видеть то, что она рисует!
      Поэтому мысленно для себя заканчиваю ее:
      "К_а_к в_о_л_н_ы л_е_д_я_н_ы_е п_о_н_т_и_й_с_к_и_х в_о_д… н_е_с_у_т_с_я в П_р_о_п_о_н_т_и_д_у и в Г_е_л_л_е_с_п_о_н_т…" Страхую себя от торопливости: после слов "вод" делаю звуковой загиб! Пока ничтожный: на секунду, терцию, не больше!
      При следующих загибах запятой (впереди их будет много) начну сильнее повышать голос, пока не дойду до самой высокой ноты!
      По вертикали! Отнюдь не по горизонтали!
      Без вольтажа! Не просто, а с рисунком!
      Взбираться надо не сразу, постепенно!
      Слежу, чтобы второй такт был сильнее первого, третий сильнее второго, четвертый сильнее третьего! Не кричать!
      Громкость – не сила!
      Сила – в повышении!
      "В т_е_ч_е_н_и_и н_е_у_д_е_р_ж_и_м_о_м…"
      ("…н_е_с_у_т_с_я в П_р_о_п_о_н_т_и_д_у и в Г_е_л_л_е_с_п_о_н_т").
      Однако если каждый такт поднимать на терцию, то для сорока слов фразы потребуется диапазон в три октавы! Его нет!
      Потом опять четыре ноты вверх и две – оттяжка вниз!
      Пять нот – вверх, две – оттяжка!
      Итого: только терция!
      А впечатление, как от квинты!
      Потом опять четыре ноты вверх и две – оттяжка вниз!
      Итого: только две ноты повышения. А впечатление – четырех!
      И так все время.
      При такой экономии диапазона хватит на все сорок слов!
      Пока экономия и экономия!
      Не только в эмоции, но и в регистре!
      И дальше, если б нехватило нот для повышения, усиленное вычерчивание загибов! Со смакованием! Это дает впечатление усиления!
      Однако загиб сделан!
      Вы ждете, не торопите!
      Ничто не мешает ввести п_с_и_х_о_л_о_г_и_ч_е_с_к_у_ю п_а_у_з_у, в добавление к л_о_г_и_ч_е_с_к_о_й!
      Загиб дразнит любопытство!
      Психологическая пауза – творческую природу, интуицию… и воображение… и подсознание!
      Остановка дает время мне и вам разглядеть видения… досказать их действием, мимикой, лучеиспусканием!
      Это не ослабит! Напротив! Активная пауза усилит, возбудит меня и вас!
      Как бы не уйти в голую технику!
      Буду думать только о задаче: во что бы то ни стало заставить вас увидеть то, что вижу сам внутри!
      Буду активен! Нужно продуктивно действовать!
      Но… нельзя перетягивать остановку!
 

Дальше!

 
      "…н_е в_е_д_а_я о_б_р_а_т_н_о_г_о о_т_л_и_в_а"… ("…н_е_с_у_т_с_я в П_р_о_п_о_н_т_и_д_у и в Г_е_л_л_е_с_п_о_н_т").
      Почему глаза сильнее раскрываются?!
      Энергичнее излучают?!
      И руки медленно, величаво тянутся вперед?!
      И все тело и весь я тоже?!
      В темпе и ритме тяжелой перекатывающейся волны?!
      Вы думаете это расчет, актерский эффект?
      Нет! Уверяю вас!
      Это делается само!
      Я осознал эту игру потом, когда она уже была окончена!
      Кто же это делает?
      Интуиция?
      Подсознание?
      Сама творческая природа?
      Может быть!
      Знаю только, что п_с_и_х_о_л_о_г_и_ч_е_с_к_а_я п_а_у_з_а помогла этому!
      Создает настроение!
      Дразнит эмоцию!
      Заманивает ее в работу!
      Подсознание тоже помогает!
      Сделай я это сознательно, с актерским расчетом, вы бы приняли за наигрыш!
      Но сделала сама природа… и всему веришь!
      Потому что – естественно!
      Потому что – правда!
      "…в_п_е_р_е_д, в_п_е_р_е_д
      н_е_с_у_т_с_я в П_р_о_п_о_н_т_и_д_у и в Г_е_л_л_е_с_п_о_н_т".
      Опять post factura понял, что во мне создалось что-то зловещее!
      Сам не знаю, отчего и в чем!
      Это хорошо! Это мне нравится!
      Задерживаю п_с_и_х_о_л_о_г_и_ч_е_с_к_у_ю п_а_у_з_у!
      Не все выразил!
      Как задержка дразнит и разжигает!
      И пауза стала действеннее!
      …
      Опять дразню природу!
      Завлекаю в работу подсознание!
      Есть много манков для этого!
      Подхожу к высокой ноте: "Геллеспонт"!
      Скажу и потом опущу звук!…
      Для нового последнего разбега!
      "Т_а_к з_а_м_ы_с_л_ы м_о_и к_о_в_а_р_н_ы_е
      Н_е_и_с_т_о_в_о п_о_м_ч_а_т_с_я, | и у_ж н_а_з_а_д
      Н_е в_с_т_у_п_я_т н_и_к_о_г_д_а | и к п_р_о_ш_л_о_м_у
      О_н_и н_е в_о_р_о_т_я_т_с_я, |
      А б_у_д_у_т в_с_е н_е_с_т_и_с_ь н_е_у_д_е_р_ж_и_м_о…"
      Сильнее вычерчиваю загиб. Это самая высокая нота всего монолога.
      "…а б_у_д_у_т в_с_е н_е_с_т_и_с_ь н_е_у_д_е_р_ж_и_м_о…"
      Боюсь ложного пафоса!
      Сильнее держусь задачи!
      Внедряю свои в идения!
      Интуиция, подсознание, природа – делайте, что хотите!
      Полная свобода! А я сдерживаю, дразню паузами.
      Чем больше сдерживаешь, тем больше дразнит.
      Пришел момент: ничего не жалеть!
      Мобилизация всех выразительных средств!
      Все на помощь!
      И темп, и ритм!
      И… страшно сказать! Даже… громкость!
      Не крик!
      Только на два последних слова фразы:
      "…н_е_с_т_и_с_ь н_е_у_д_е_р_ж_и_м_о" и…
      Последнее завершение! Финальное!
      "…п_о_к_а н_е п_о_г_л_о_т_я_т_с_я д_и_к_и_м в_о_п_л_е_м".
      Задерживаю темп!
      Для большей значительности!
      И ставлю т_о_ч_к_у!
      Понимаете ли вы, что это значит?!
      Точка в трагическом монологе?!
      Это конец!
      Это смерть!!
      Хотите почувствовать, о чем я говорю?
      Вскарабкайтесь на самую высокую скалу!
      Над бездонным обрывом!
      Возьмите тяжелый камень и…
      Шваркните его вниз, на самое дно!
      Вы услышите, почувствуете, как камень разлетится в мелкие куски, в песок!
      Нужно такое же падение… голосовое!
      С самой высокой ноты – на самое дно тесситуры!
      Природа т_о_ч_к_и требует этого.
      Вот так {Здесь и в дальнейшем приводятся рисунки К. С. Станиславского иа текста рукописей (Ред.).}

      – Как?! – воскликнул я. – В такие моменты артисты живут какими-то техническими и профессиональными расчетами?!
      А вдохновение?! Я убит и обижен!
      – Да… одной половиной своей души артист весь уходит в сверхзадачу, в сквозное действие, в подтекст, в видения, в линии элементов самочувствия, а другой – артист живет психотехникой, приблизительно так, как я вам это сейчас демонстрировал.
 
       …………… 19.. г.
      Набравшись храбрости, я хотел высказать Аркадию Николаевичу все, чем жил эти дни, после его последнего урока.
      – Поздно!- остановил он меня и, обратившись к ученикам, объявил:
      – Моя миссия в области речи кончена! Я вас ничему не научил, так как и не собирался этого делать. Но я подвел вас к сознательному изучению нового и очень важного предмета.
      Я дал вам понять на маленькой практике, сколько технических приемов голосовой разработки, звуковых красок, интонаций, всевозможных фонетических рисунков, всякого вида ударений, логических и психологических пауз и проч. и проч. надо иметь и вырабатывать в себе артистам, чтоб ответить на требования, которые предъявляет наше искусство к слову и речи.
      Я все сказал, что мог. Остальное лучше меня доскажет вам Владимир Петрович Сеченов, ваш будущий преподаватель "законов речи" по "Выразительному слову".
      Аркадий Николаевич представил нам его после того, как тот появился из темноты зала. Потом он сказал ему несколько милых приветственных слов и объявил, что после небольшого перерыва Владимир Петрович даст свой первый урок.
      Аркадий Николаевич начал уже поворачиваться, чтоб уходить, но я задержал его.
      – Не уходите! Умоляю вас! Не оставляйте нас в такую минуту, не досказав самого главного!
      Паша поддержал меня.
      Аркадий Николаевич смутился, покраснел, отвел нас обоих в сторону, сделал нам выговор за бестактность по отношению к новому преподавателю и, наконец, спросил:
      – В чем дело? Что случилось?
      – Это ужасно! Я разучился говорить! – захлебываясь в словах, изливал я ему душу.
      – Я старательно ввожу при чтении и речи все, что узнал от вас, но в конце концов путаюсь и не могу связать двух слов. Я ставлю ударение, а оно, точно на смех мне, не становится туда, где нужно по правилам, а отскакивает! Я добиваюсь обязательных интонаций, требуемых знаками препинания, а мой голос выворачивает такие фонетические фигуры, которые меня же самого приводят в полное недоумение. Стоит мне начать говорить какую-нибудь мысль, и я перестаю думать о ней, так как поглощен законами речи и ищу по всей фразе, куда бы их применить.
      В конце концов от всей этой работы у меня точно вывихиваются мозги и делается головокружение.
      – Все это происходит от нетерпения, – говорил мне Аркадий Николаевич.-Нельзя так торопиться! Надо итти по программе!
      Чтоб успокоить вас двоих, мне пришлось бы нарушать последовательность, забегать вперед. Это спутает всех остальных учеников, которые ни на что не жалуются и не торопятся, как вы.
      Подумав немного, Торцов велел нам придти к нему на дом сегодня в девять часов вечера. После этого он ушел и начался урок Владимира Петровича.
      Есть ли смысл стенографировать то, что уже напечатано в книге "Выразительное слово"? Легче купить ее! Я решил не записывать уроков Сеченова.
 

IV. ПЕРСПЕКТИВА АРТИСТА И РОЛИ

 
       …………… 19.. г.
      Ровно в девять часов вечера мы были на квартире Аркадия Николаевича.
      Я объяснил ему свою обиду на то, что вдохновение заменяется актерским расчетом.
      – Да… и им,- подтвердил Торцов 1.-…Как я вам это демонстрировал на предыдущем уроке.
      Артист раздваивается в момент творчества. По этому поводу Томазо Сальвини говорит так: ["…Пока я играю, я живу двойной жизнью, смеюсь и плачу, и вместе с тем так анализирую свои слезы и свой смех, чтобы они всего сильнее могли влиять на сердца тех, кого я желаю тронуть".] 2
      Как видите, раздваивание не мешает вдохновению. Напротив! Одно помогает другому.
      И мы тоже то и дело раздваиваемся в нашей реальной действительности. Но это не мешает нам жить и сильно чувствовать.
      Помните, в самом начале, объясняя задачи и сквозное действие, я говорил вам 3о двух перспективах, идущих параллельно друг другу:
      одна из них – перспектива роли,
      другая – перспектива артиста и его жизни на сцене, его психотехники во время творчества.
      Путь, который я иллюстрировал вам недавно на уроке, – п_у_т_ь п_с_и_х_о_т_е_х_н_и_к_и, линия п_е_р_с_п_е_к_т_и_в_ы с_а_м_о_г_о а_р_т_и_с_т_а. Она близка к линии перспективы роли, так как идет параллельно с ней, как тропинка, тянущаяся рядом с большой дорогой. Но иногда, в отдельные моменты, они расходятся, когда по тем или иным причинам артист отвлекается от линии роли чем-нибудь посторонним, не имеющим к ней отношения. Тогда он теряет перспективу роли. Но, к счастью, наша психотехника для того и существует, чтоб с помощью маяков постоянно возвращать нас на верный путь, как тропинка постоянно возвращает пешехода к большой дороге.
      Мы просили Аркадия Николаевича рассказать нам более подробно о перспективе роли и перспективе артиста, о которых он упоминал раньше лишь мимоходом.
      Аркадий Николаевич не хотел отходить от программы, перескакивать и нарушать последовательность педагогического плана.
      – Перспективы роли и артиста относятся к следующему году, то есть к "Работе над ролью",- объяснял он.
      Но мы затянули его в вопрос и в спор. Он увлекся, разговорился и сам не заметил, как рассказал то, о чем хотел умолчать до поры до времени.
 

* * *

 
      – На днях я был в…театре и смотрел пятиактную пьесу, – рассказывал Аркадий Николаевич на сегодняшнем уроке.
      После первого акта я пришел в восторг как от постановки, так и от игры артистов. Они дали яркие образы, много огня и темперамента, нашли какую-то особую манеру игры, которая заинтересовала меня. Я с любопытством следил, как развивалась пьеса и игра актеров.
      Но после второго акта нам опять показали то же, что мы видели в первом. Благодаря этому настроение зрительного зала и мой интерес к спектаклю сильно понизились. После третьего акта случилось то же, но в значительно большей степени, так как одни и те же, не вскрывавшиеся глубже, застывшие образы, все тот же горячий темперамент, к которому уже привык зритель, все одна и та же манера игры, перерождавшаяся уже в штамп, надоедали, притуплялись, местами злили. В середине пятого акта мне стало невмоготу. Я уже не смотрел на сцену, не слушал, что там говорили, и думал только об одном: как бы уйти из театра незамеченным.
      Чем объяснить такую деградацию впечатления при хорошей пьесе, игре и постановке?
      – Однообразием, – заметил я.
      – А неделю тому назад я был на концерте. Там такое же "однообразие" происходило в музыке. Очень хорошим оркестром исполнялась хорошая симфония. Как ее начали, так и кончили, почти не изменяя темпов, силы звука, не давая нюансов. Это мучительное испытание для слушающих.
      Однако, в чем же дело и почему хорошая пьеса с хорошими актерами, хорошая симфония с хорошим оркестром не имеют никакого успеха?
      Не потому ли, что и артисты и музыканты творили без перспективы?…
      Условимся называть словом "перспектива" р_а_с_ч_е_т_л_и_в_о_е г_а_р_м_о_н_и_ч_е_с_к_о_е с_о_о_т_н_о_ш_е_н_и_е и р_а_с_п_р_е_д_е_л_е_н_и_е ч_а_с_т_е_й п_р_и о_х_в_а_т_е в_с_е_г_о ц_е_л_о_г_о п_ь_е_с_ы и р_о_л_и.
      – "Гармоническое соотношение и распределение частей…",- втискивал себе в мозг Вьюнцов.
      – Вот что это значит, – поспешил к нему на помощь Аркадий Николаевич. – Нет игры, действия, движения, мысли, речи, слова, чувствования и проч. и проч. без соответствующей перспективы. Самый простой выход на сцену или уход с нее, усаживание для ведения какой-либо сцены, произнесение фразы, слова, монолога и проч. и проч. должны иметь перспективу и конечную цель (сверхзадачу). Без них нельзя сказать самого простого слова, вроде "да" или "нет". Большое физическое действие, передача большой мысли, переживание больших чувств и страстей, создающихся из множества составных частей, наконец, сцена, акт, целая пьеса не могут обходиться без п_е_р_с_п_е_к_т_и_в_ы и б_е_з к_о_н_е_ч_н_о_й ц_е_л_и (с_в_е_р_х_з_а_д_а_ч_и).
      Перспективу в сценической игре актера можно уподобить разным п_л_а_н_а_м в живописи. Как там, так и у нас существует первый, второй, третий и другие планы.
      В живописи они передаются красками, светом, удаляющимися и уменьшающимися линиями, на сцене – действиями, поступками, развивающейся мыслью, чувством, переживанием, артистической игрой и соотношением силы, красочности, скорости, остроты, выразительности и проч.
      В живописи первый план определеннее, сильнее по краскам, чем более отдаленные.
      В игре на сцене наиболее густые краски кладутся не в зависимости от близости или отдаленности самого действия, а от их внутренней значительности в общем целом пьесы.
      Одни, большие, задачи, хотения, внутренние действия и проч. выносятся на первый план и становятся основными, другие же, средние и малые,- подсобными, второстепенными, отодвигаются назад.
      Лишь после того как актер продумает, проанализирует, переживет всю роль в целом и перед ним откроется далекая, ясная, красивая, манящая к себе перспектива, его игра становится, так сказать, дальнозоркой, а не близорукой, как раньше. Тогда он сможет играть не отдельные задачи, говорить не отдельные фразы, слова, а целые мысли и периоды.
      Когда мы впервые читаем незнакомую нам книгу, у нас отсутствует перспектива. В эти моменты имеешь в виду лишь ближайшие действия, слова, фразы. Может ли быть художественным и верным такое чтение? Конечно, нет.
      Актер, играющий роль, плохо им изученную, не проанализированную, уподобляется чтецу, читающему малознакомую ему трудную книгу.
      У таких актеров перспективы передаваемого ими произведения неясны, тусклы. Такие актеры не понимают, куда в конечном счете им надо вести изображаемое ими действующее лицо. Часто, играя известный момент пьесы, они не различают или же совсем не знают того, что скрыто в туманной дали. Это вынуждает исполнителя роли в каждую данную минуту думать лишь о самой ближайшей очередной задаче, действии, чувстве и мысли, вне зависимости их от всего целого и от той перспективы, которую раскрывает пьеса.
      Вот, например, некоторые актеры, играющие Луку в "На дне", не читают даже последнего акта, потому что не участвуют s нем. Благодаря этому они не имеют правильной перспективы и не могут верно исполнять свою роль. Ведь от конца зависит ее начало. Последний акт – результат проповеди старца. Поэтому все время надо иметь на прицеле финал пьесы и подводить к нему других исполнителей, на которых воздействует Лука.
      В других случаях трагик, исполняющий роль Отелло, плохо им изученную, уже в первом акте выворачивает белки глаз и скалит зубы, предвкушая убийство в конце пьесы.
      Но Томазо Сальвини был куда более расчетлив при составлении плана своих ролей. Так, например, в том же "Отелло" он все время знал линию перспективы пьесы, начиная с моментов пылкой юношеской страсти влюбленного – при первом выходе, кончая величайшей ненавистью ревнивца и убийцы – в конце трагедии. Он с математической точностью и неумолимой последовательностью, момент за моментом, распределял по всей роли совершающуюся в его душе эволюцию.
      Великий трагик мог это делать потому, что перед ним всегда была линия перспективы, да не одна, а целых две, которые все время руководили им.
      – Целых две? Какие же?- насторожился я.
      – П_е_р_с_п_е_к_т_и_в_а р_о_л_и и п_е_р_с_п_е_к_т_и_в_а с_а_м_о_г_о а_р_т_и_с_т_а.