1) Гул и тряс нищих.

3) Быстрое и все ожесточающееся вступление старика, ратника, опального и пр.

5) Усиливать крик до высокой ноты по выходе бунтующих из ворот на ту сторону.

7) Поскорее и погорячее "караул" лабазника и быстрые входы городовых.

9) Пугание толпы (без паузы).

Выламывание двери и падение ее (забыл).

78*. А. П. Чехову

30 сентября 1899

После молитвы перед открытием второго сезона встали прекрасные воспоминания прошлого, вновь живы прежние восторги. Вся труппа единодушно потребовала послать привет дорогому другу нашего театра с пожеланием поскорее видеть его среди нас.

Милый Владимир Иванович.

Итак, я готов на всякие жертвы, но на одно я не соглашусь ни под каким условием.Я не могу играть глупой роли. Теперь же я близок к тому. Морозов и Вы не можете или не хотите спеться 2. Как видно, начнутся ссоры и недоразумения, а я буду стоять посередине и принимать удары. Нет, этого нельзя, да и нервы мои не выдержат этого. Без Вас я в этом деле оставаться не хочу, так как мы вместе его начали, вместе и должны вести. Признавая за Вами, как и за всяким человеком, недостатки, я в то же время очень ценюв Вас и многие хорошие стороны, горячо ценю в Вас и хорошее отношение ко мне и к моей работе. Без Морозова (тем более с Осиповым и К 0) я в этом деле оставаться не могу – ни в каком случае.Почему? Потому что ценю хорошие стороны Морозова. Не сомневаюсь в том, что такого помощника и деятеля баловница судьба посылает раз в жизни. Наконец, потому, что такого именно человека я жду с самого начала моей театральной деятельности 3(как ждал и Вас). Нам ворожит бабушка, и если при таком ее баловстве мы не можем или не умеем устроиться, то все равно из дела ровно ничего не выйдет. Не забудьте, что у меня нет денег, что я семейный человек и что я не имеюболее праварисковать этой стороной моего благосостояния. С Осиповым я рискую очень (Вы – нет, а я – да). Я не верю в их порядочность, в порядочность же Морозова я слепо верю. Я ему верю настолько, что никаких письменных условий заключать с ним не хочу, ибо считаю их лишними, не советую и Вам делать это, так как знаю по практике, что такие условия ведут только к ссоре. Если два лица, движимые одной общей целью, не могут столковаться на словах, то чему же может помочь тут бумага. Я не буду также, на будущее время, играть двойную игру: потихоньку от Вас мирить Морозова с Немировичем и наоборот. Если ссора неизбежна, пусть она произойдет поскорее, пусть падает дело тогда, когда о нем будут сожалеть, пусть еще раз мы, русские, докажем, что мы – гнилая нация, что у нас личное я, мелкое самолюбие разрушает всякие благие начинания. В нашем деле это будет доказано более чем убедительно, так как в истории театра всех стран не найдется столь блестящей страницы, какую написали мы за два года. Если это случится, я плюну на театр и на искусство и пойду крутить золотую нитку на фабрике. Чорт с ним, с таким искусством!

За последнее время моей головой распоряжались малоэкономно, и она отказывается служить, а мне еще нужно сочинить 3-й акт, самый трудный в пьесе 5. От "Пестрых рассказов" (в которые я уверовал больше чем когда-либо) я отказываюсь и ставить их не буду 6. Их умышленно тормозят, и никто им не сочувствует. Надо употребить слишком много энергии, чтобы они пошли, у меня ее нет, а для материальной стороны дела – рассказы не нужны. Докончим сезон и без них. Будет несправедливо, если Вы припишете этот отказ самолюбию или чему другому. Даю Вам слово, что поступаю так ради пользы дела, чтобы иметь силы докончить сезон. Заключаю эту часть письма скорбным восклицанием… Ваше письмо… это начало конца. Еще просьба: до тех пор пока не будет сдана пьеса "Сердце не камень", не будем много говорить об этом прискорбном деле, так как одна волнительная фраза лишает меня сна на целую ночь, а сон мне нужен очень, особенно теперь.

В заключение от всего сердца желаю, чтобы мы все оценили по достоинству тот редкий клад, который дала нам судьба, чтобы мы вовремя поняли, какие богатства сулит нам этот клад, и забыли бы все то мелкое, благодаря которому мы рискуем выпустить клад из рук. Со своей стороны, несмотря на ослабшую энергию, я готов принести делу те жертвы, которые ему нужны и которые я имею право приносить. То глупое положение, в которое я могу встать по отношению к Морозову и Вам, я не считаю никакой жертвой, так как оно не спасет, а только погубит дело и взвалит все незаслуженные мною последствия на мои (исключительно) плечи.

80. Л. Н. Толстому

21 февраля 1900

Во время последней дружеской беседы тружеников Художественного общедоступного театра по окончании сезона 1мы не могли не вспомнить лучшие вечера нашего существования, те вечера, когда театр был осчастливлен присутствием величайшего мирового писателя 2.

81. С. В. Флерову

Сергей Васильевич!

Теперь выяснилось, что раньше воскресенья я к Вам не попаду. Простите меня великодушно.

Я не могу, к сожалению, ехать с ними, так как везу семью с собой.

Я с семьей едем во вторник (страстная) с курьерским, Калужский с семьей – в понедельник, Владимир Иванович – в воскресенье и т. д.

Итак, в воскресенье постараюсь непременно заехать к Вам, а пока прошу Вас передать мое почтение Вашей супруге и дочерям

82. С. В. Флерову

Вторую неделю собираюсь к Вам, но не могу выбрать свободного часа, до такой степени я занят. Не мудрено: мне приходится теперь подгонять запущенные за время театрального сезона фабричные дела и составлять постановки на весь будущий сезон.

Понедельник, вторник, среду и четверг пасхи играем в Севастополе: "Дядю Ваню", "Одиноких", "Эдду Габлер" и "Чайку". В пятницу едем в Ялту и с воскресенья фоминой играем там 6 спектаклей. Из Ялты, без остановки, возвращаемся в Москву кончать репетиции "Снегурки" 2.

Остаюсь в надежде, что молодая компания и весеннее солнце согреют Ваше юное еще сердце и Вы соблазнитесь нашим предложением: составить нам компанию.

Суббота

Ялта
 
Многоуважаемый Сергей Васильевич!

Завоевывать столичную публику не пришлось в Ялте. Она уже знакома с нами или по газетам, или по Москве. Не извещал Вас о последующих спектаклях, чтоб не повторять одного и того же. Слава богу, мы имели успех в Ялте, но сознаюсь, что публика в Севастополе гораздо интереснее.

Жена, я, дети шлют Вам и Вере Сергеевне низкий поклон.

от искренно преданного Вам и уважающего

84. С. В. Флерову

Многоуважаемый Сергей Васильевич!

Подтверждаю еще раз, что после первого спектакля в Ялте я послал телеграмму в театр и 4 или 5 копий с нее разным лицам, в числе которых была копия и на Ваше имя. За исключением Вашей копии, все другие получены своевременно. Не были ли Вы в это время на даче?… Мы очень счастливы и гордимся, что Вы соскучились о нас, тем более что это чувство мы испытываем обоюдно.

После этого времени позвольте нам воспользоваться Вашим любезным приглашением.

К Желябужским я еду сейчас, чтоб прощаться с ними. Завтра они уезжают в Крым. Артем и Мейерхольд уехали уже из Москвы в отпуск, Москвин пока в Москве, но, если не ошибаюсь, 1 июня уезжает на гастроли к Бородаю играть четыре спектакля "Федора" 2.

Телеграмму пришлем своевременно.

Я первый подписываюсь под тем, что в спектаклях гениального Сальвини нет нужды хлопотать о постановке, потому что гений его покроет все… А когда Южин играет Отелло, задаю я вопрос, следует подумать об общем впечатлении от пьесы?… Думаю, что да, так как, по отзывам, тот же Южин, которым так гордится Федотов, сильно портил впечатление такому гению, как Сальвини. Если Нелидов, подобно всем другим, не понял еще, что мы стремимся дать хорошую постановку в своем театре не ради роскоши и внешней красоты пьесы, а исключительнодля пояснения, более наглядного изображения внутреннегосодержания пьесы и мысли ее автора; если, повторяю я, Нелидов не понял этого и упорствует в устарелых, рутинных способах игры Малого театра, называя традициями то, что есть просто обветшалость; если он не видит, что такой прием сушит таланты очень крупных артистов, то надежда, возлагаемая мною на Нелидова, падает, так как он не понял главного, т. е. самой сути дела.

Мой низкий поклон Вашей уважаемой супруге и симпатичным дочерям. Желаю Вам здоровья.

Я предполагаю при поездке к Вам соединить очень приятное с полезным. Хотелось бы осмотреть Останкинский дворец, так как там можно найти хорошие мотивы для новой пьесы Чехова 6. Быть может, Вы окажете в этом деле содействие, если у Вас есть какие-нибудь связи с управляющим этого чудного имения.

85. Из письма к М. П. Лилиной
 
Июль 1900

Представь себе, Пушкино, только населенное больными купцами, мещанами, армейскими офицерами. Представь себе, что в Пушкине улицы не мощеные, а пыль не темная, как у нас, а белая. Еще разница: там дачи довольно грязные, а здесь ужасно грязные. Там иногда видишь смеющиеся лица, здесь их совсем нет, там иногда слышны людские голоса, а здесь давящая тишина. Смело скажу, что во всех Ессентуках сегодня смеялся один человек, и это был – я. Знаешь, когда я так расхохотался? Когда открыл сундук и увидел в нем белые штаны и пиджак от Дюшара. Ничего нет смешнее, как человек в белых брюках, ходящий по улицам Ессентуков. Во что я буду здесь одеваться при наличии моего столичного гардероба? Это вопрос.

Завтра поеду в Кисловодск и посмотрю, что делается там… При осмотре квартир (все переполнено) напал на одну из своих московских поклонниц. Она усиленно убеждала меня поселиться в том доме, где живет она, но и дом-то самый скверный, да и поклонница не очень… Она все мне рассказывала, что при такой игре, как наша, необходимо летом лечиться. Должно быть, и я нервный, и жена у меня нервная, и дети нервные, и все, кто меня окружает, тоже и т. д. Ужасно смотреть, как мы играем, а каково самому стоять на сцене и т. д.

По дороге я узнал, во-первых, что доктор Зернов живет в Ессентуках и, во-вторых, что Кисловодск дальше Ессентуков. Пришлось спрыгнуть из вагона и направляться прямо к Зернову. Конечно, он не советует пить "Ессентуки" в Кисловодске или ездить сюда, но мы посмотрим и обсудим завтра, во время разговора с ним. Сегодня он не мог принять меня, так как весь день у него расписан. Знакомых не встретил ни души…

Вечером ходил по парку. Зашел смотреть, как дети бегают на гигантских шагах. Вот один, маленький клоп, занес ногу в петлю, а другой, большой верзила, в это время толкнул его. Вижу, клоп висит на веревке и летит прямо головой о столб. Я подбежал, повел рыдающего ребенка к ручью и долго смачивал ему голову, доказывая верзиле, как он глупо поступил. Словом, провел вечер с пользой, ухаживая за раненым и способствуя просвещению на Дальнем Востоке. Расскажи это Кирюльке и Игоречку – это поучительно. Хотел ехать в Кисловодск, но устал, возясь с квартирами; поеду завтра утром, чтобы достать твою телеграмму. Мой адрес пока: Ессентуки, гостиница Вигбалова. Ну, прощай, уже 8 1/2 час., пора спать.

Знай, что как здесь ни скверно, а все лучше, чем в Виши.

Все жалуются на здешнюю почту, говорят, она неаккуратна…

… Итак, я в Кисловодске.

Не волнуйся, все приставания я отпарировал, даже и самого Форкатти, который необычайно любезен – прислал мне почетный билет и пр.

Тут существует обычай: летучая почта. Сидишь в ресторане, подходит мальчик, передает тебе письмо. Я получил такое письмо от компании москвичей, которые приветствуют меня и благодарят за московские наслаждения в нашем театре.

Детишкам буду писать отдельно, а пока наговори им много хорошего от меня…

…Вчера не писал, было много всякого глупого дела: всякие исследования, анализы, потом был у Зернова… Искал, квартиру и наконец нанял бывшую комнату доктора Богданова в доме Войновой, завтракал у Зернова и долго просидел там за разговором, ухаживал за его belle soeur (M. A. Богушевской, женой профессора), среднего интереса. Брал ванну, пил кумыс и вечером поехал в Кисловодск. Там актеры, обычный разговор; мельком видел свою бывшую пассию, обменялись только поклонами. Да, забыл рассказать, что третьего дня вечером приехала труппа Форкатти в Ессентуки. Спектакля я не смотрел, конечно, но после спектакля пил с артистами чай. Актеры малоинтересные. Вот и все, что было в нашей однообразной жизни.

88. С. В. Флерову

Глубокоуважаемый Сергей Васильевич!
 
Пишу Вам на бумажке с картинкой, для того чтобы задобрить Вас!… Я очень виноват перед Вами, Вы это знаете… Я искренно сожалею о том, что не мог собраться к Вам. Это, думается мне, Вы тоже знаете. У меня есть другой и более крупный проступок. Его-то Вы, вероятно, не знаете, поэтому поговорим сперва о другом, чтоб разговорить Вас и задобрить. Вернемся к тем давно прошедшим временам, когда я получил от Вас любезное письмо с приглашением в Останкино. Тогда еще кипела репетиционная работа в Москве, тогда мы еще натягивали наши ослабевшие нервы, стараясь докончить заданную нам работу. Семья была на даче, я задыхался в московском воздухе, а Вы соблазняли меня и моих товарищей разными прелестями, как-то: воздухом, зеленью, природой, симпатичной компанией, интересным разговором, хорошим обедом. Это было жестоко с Вашей стороны. Но вот, помню, репетиции кончились. В один день артисты разбрелись по разным концам России. Я остался в Москве один в компании бутафоров, костюмеров, декораторов и прочих закулисных скромных деятелей. Разные цифры на бумаге запрыгали перед глазами. Сметы, квадратные аршины полотен декораций, материй, фунты, пуды клея и красок, вычисления, объяснения, макетки, рисунки. Обливаясь потом, заваленный этими бумагами, терзался я среди московской пыли в ожидании вечера, чтоб вернуться к семье и подышать чистым воздухом, поговорить с женой, с которой во время сезона и рабочего времени нам не дают сказать двух слов. Но у меня хватало силы только на то, чтобы добраться до дома. Тут я валился на диван, и бедная жена могла только любоваться моей спящей фигурой. Так проходит целый месяц. Наконец является грозная фигура доктора. Испытующим взглядом осматривает он меня внутри и снаружи, прописывает лекарство для внутреннего и внешнего употребления и, не дав мне докончить дела, ссылает меня в места не столь отдаленные, т. е. на Кавказ, обрекая меня на одиночное заключение. Боже мой! За что же, помилуйте!! Приехал я сюда, один, на место моей ссылки и в первые дни подумал, что я в Китае. В вагоне меня предупреждали о том, что следует покрепче запираться в своем купе, а то может придти кавказский человек, который будет меня немного "резил"…