Константин Сергеевич Станиславский
 
Письма 1886-1917

К. С. Станиславский

Содержание

Письма К. С. Станиславского

Письма 1886 – 1917

1*. H. К. Шлезингеру
 
22 сентября 1886

2*. Е. В. Алексеевой

3*. Е. В. Алексеевой

4*. Е. В. Алексеевой

5*. К. К. Альбрехту

6*. Н. К. Шлезингеру

7* Н. К. Шлезингеру

8*. К. К. Альбрехту

9*. И. Н. Львову

10*. Н. К. Шлезингеру

11*. С. М. Третьякову
 
20 января 1888

12*. Е. В. Алексеевой

13. З. С. Соколовой

14. З. С. Соколовой

15*. С. В. Флерову
 
16 февраля 1889

16*. Н. К. Шлезингеру

17*. В. Д. Поленову
 
1889

18*. Н. К. Шлезингеру

19. З. С. и К. К. Соколовым

20*. А. Г. Достоевской

21* А. Г. Достоевской

22*. Из письма к С. В. и Е. В. Алексеевым

23*. О. Т. Перевощиковой

24. Л. Н. Толстому

21 января 1891

графу Льву Николаевичу Толстому.

25*. Н. К. Шлезингеру

26. Д. В. Григоровичу

Дмитрию Васильевичу Григоровичу

27*. С. В. и Е. В. Алексеевым

28*. Из письма к Б. С. Алексееву
 
3 сентября 1892

29. В. В. Королеву и Ф. Н. Щербачеву

Владимир Васильевич и Федор Николаевич!

30*. Н. А. Попову
 
15 сентября 1894

31*. Н. А. Попову

32*. Н. А. Попову

33*. В. В. Королеву

34*. Н. А. Попову
 
28 января 1895

35*. Г. Н. Федотовой

36*. А. П. Ленскому

19 февраля 1895

37*. Н. А. Попову

 

7 сентября 1895

 
       Биарриц, Франция
 

Добрейший Николай Александрович!

 
      Пишу пока две строчки. Подробнее о театральных делах – До завтра.
      Как можно скорее пришлите фотографию или просто силуэт Ваших ног прямо и в профиль, т. е.
 

 

на рисунках сделайте надпись:

Послать поскорее по следующему адресу:

Купил кое-что для "Отелло". Вам привезу удивительную обувь и шляпу для Родриго 1.

Побывайте, пожалуйста, в клубе и черкните, хорошо ли устроено электричество. Можно еще успеть исправить в случае нужды.

Если опоздаете послать рисунок ног (для того чтобы видеть их кривизну, т. е. имеют ли они форму буквы О, или X), придется посылать [трико] прямо и платить пошлину, в противном случае – захвачу с собой.

France Biarritz Франция Биарриц

M-eur С. Alexeeff

Сентябрь 1895

Добрейший Николай Александрович!

Разосланы ли роли "Отелло" и "Фомы"? Пожалуйста, эти две пьесы немедленно разошлите по получении этого письма, так как чуть ли не в день приезда придется начать репетиции одной из этих пьес. Некоторые роли в этих пьесах еще не назначены в оставленном Вам расписании.

Брабанцио – Калужский,

Людовико – Голубков,

Монтано – Левитский,

Герольд -?

(Вот ей-то, т. е. Самаровой, надо бы свезти на дом роль и от имени Общества просить взять ее. В противном случае она может отказаться, а другой Эмилии я не вижу в Общ-ве) 1.

Пелагея Кузьмин. (или Праск. Ильин.) – Пуаре,

(с специальным письмом – что "Фома" возобновляется с ограниченным количеством репетиций, поэтому посещение всех репетиций без исключения обязательно).

Отребьев (Обноскин) – Прокофьев II,

Ягодкин (Ежевикин) – если откажется Винокуров, послать Прокофьеву I (он же и может переговорить с Винокуровым).

Остальные роли известны. Ради бога, к моему приезду разошлите роли, иначе будет кавардак, который отзовется на всем сезоне.

1895

Добрейший Александр Акимович!

По-моему, выясняется, что Кипр был долгое время во владычестве турок, и потому отчего бы не придать постройкам восточный характер?

Спасибо за карточку – моими заведует Маруся.

Многоуважаемый Владимир Васильевич!

Размеры сцены и особенно кулис настолько малы для толпы из 70 человек, которая фигурирует на сцене, что уместить ее и представить отдаленный шум оказывалось невозможным до тех пор, пока сегодня нам не открыли гостиную не только для склада бутафории, но и для закулисных массовых сцен. Сразу все, что не выходило раньше, пошло безукоризненно. Умоляю устроить так, чтобы на всеспектакли и репетициинам разрешили трубить и шуметь в этой гостиной, иначе я ничего не могу сделать с толпой, которая не только не может играть за кулисами при упомянутых условиях, но там нельзя передвигаться, для того чтобы солистам быть вовремя на своих местах. Я знаю, что своей просьбой вношу беспорядок в клубскую жизнь, но уверяю Вас, что я решаюсь на это по крайнейнеобходимости. Без этого условия ставить "Отелло" по срепетованной планировке – немыслимо.Умоляю еще раз перенести на вечера репетиций всех спектаклей игральную комнату наверх. Я не бог, чтобы делать чудеса, а мало-мальски сносная постановка при той тесноте, которая портит все дело за кулисами, была бы чудом.

С совершенным почтением

30 января 1896

Глубокоуважаемый Лев Николаевич!

С совершенным и глубоким почтением

42*. M. В. Лентовскому

После вчерашней репетиции я считаю своей обязанностью заблаговременно, для избежания всяких недоразумений, предупредить Вас и Христофора Иосифовича 1о нижеследующем. Если я, забывая серьезную болезнь жены и дочери, приношу свой посильный труд Вашему новому театру, то я делаю это ради создания серьезного дела, которое и служит мне оправданием в глазах семьи. Однако, если Вы, в свою очередь, инициатор и душа Вашего театра, не захотите принести ему маленькой жертвы,- конечно, ничего из наших стараний и хлопот не выйдет. Ввиду сказанного позвольте мне сохранить за собой право, на случай повторения такой репетиции, как вчера, удалиться из театра до окончания репетиции и совершенно устраниться от всякого участия в постановке "Ганнеле", сняв свое имя и имя Общества с афиши 2.

…Вчера проснулся по случаю праздника в 12 часов. Пустой дом – куда деваться? Думал, думал… поехал к Медведевой 1. Просидел с 2 до 8 часов. Обедал, чай пил и все шесть часов проговорил, конечно, о театре. Медведева была необыкновенно в духе. Все выпытывала, почему ты больна, не потому ли, что ревнуешь меня к театру. Я удивился, откуда она знает! Оказывается, что у нее с мужем всю жизнь была та же история. Прости, может, я сделал глупость, но я признался, что часть твоей болезни происходит оттого, что ты меня не видишь. Вот Медведева понимает мое состояние артиста и мужа и сознает, насколько трудно совместить эти две должности; она понимает эту двойственность, живущую в артисте. Любовь к женщине – одно, а любовь к театру – другое. Совсем два разных чувства, одно не уничтожает другого. По-моему, она очень хорошо говорила, и я решил по твоем возвращении посоветоваться именно с ней. Мне думается, что именно она поймет и тебя, как женщина, и меня, как артистка. Все время почему-то она говорила на тему, что я обязансделать что-нибудь для театра, что мое имя должно быть в истории.Она давно это твердит в Малом театре, и после "Ганнеле" Ленский стал ее поддерживать 2. Не знаю, для чего она это говорила, но мне показалось, что она как будто догадывается о моем намерении или охлаждении к театру.

Пишу на следующий день утром, за утренним чаем.

…Опять приглашали ставить "Принцессу Грезу" 4– отказался вторично. Об этом, впрочем, не жалею, так как выйдет гадость. Откупился от Яворской декорациею из "Отелло". Думал, что Добровольский отыщет ее в сарае и перевезет в театр и обратно. Оказалось же, что Добровольский уехал из Москвы и некому искать декорацию по сараям. Спектакль же назначен на воскресенье, и я не знаю, что мне делать. Все это меня злит еще больше.

44. Из письма к М. П. Лилиной

Сегодня праздник, завтра также. Что я буду делать? Уж, разреши мне переговорить с Вансяцким и мечтать и составлять разные проекты… Все равно они не осуществятся 1. Я сознаюсь, что это слабость, но, ей-богу, делать нечего. Читать невозможно. Прежде в доме было слишком уныло и пусто – теперь, с приездом детей, шум и гам. Дома усидеть невозможно. С фабрики поехал к Михайловой 2. Она раза три заезжала ко мне, вероятно, нужны деньги за флаги. Я рассчитался с ней и пообедал у нее, оттуда поехал смотреть "Принцессу Грезу". Много видел на свете, но такой мерзости видеть не приходилось. Яворской, вероятно, для своих рекламных целей надо было заманить меня в уборную, поэтому она напустила на меня своих приживалок, которые после каждого акта пренахально тащили меня за кулисы, но я вспомнил твой совет и тоже пренахально увернулся. После спектакля на лестнице встретил Суворина. Он потащил меня в буфет, и там проговорили – о театре, конечно. Театр уже потушили, заперли, а мы все разговаривали. Услыхав, что Суворин в театре, Яворская и прочая компания с огарками прибежали в фойе и стали тащить к себе на квартиру (она живет при театре). И тут я устоял, с несвойственной мне холодностью отказался, а старика утащили. Похвали же меня за успехи! Вернулся домой около 12 часов…

Ялта, 30 сентября 96
 
30 сентября 1896

Я поднял на ноги всех сторожей, всех полицейских и провозился с этим делом до 11 час, но без результата. Какова же была моя радость, когда на следующий день я получил свою книгу…

29 ноября 96

Сегодня я переговорил со всеми относительно Вашего предложения. Выяснилось следующее.

Итак, пока обещаем Вам только 2 "Акосты" и 2 "Польского". Никаких доходов и никаких расходов Общество на себя не принимает, точно так же как и риска в этом деле, так что театр Парадиз 2должен быть снят на Ваш риск и счет. Для бутафории Общества должна быть отведена достаточная по размерам комната с хорошим замком. Все народные сцены должны итти по mise en scene нашего Общества.

Вот, приблизительно, те условия, которые выяснило мне правление. От себя буду просить Вас, по возможности, подчистить уборные (особенно дамские) и отопить их, так как, если начнутся простуды, это дурно отзовется на деле.

Телеграмма

48*. О. Т. Перевощиковой

Теперь 10 час. вечера, я сижу у себя в комнате, открытая дверь на балкончик, лунная ночь, тепло, но не очень. Маруся в двух шагах от гостиницы у Шейкевичей. Вот отличная минута, чтобы написать Вам письмо, за которое я уже неоднократно принимался, но, увы, каждый раз мне мешали. Вероятно, Вы никогда не получали писем на бумаге такого формата, нужды нет, по крайней мере больше места для писания, и под руками нет более подходящей к письму бумаги, уж не взыщите. Хотите знать общее впечатление мое от путешествия? Оно не из удачных, и виной тому – одна погода. Благоприятствуй она нам, мы бы прекрасно отдохнули. Здесь, около Etoile {Площадь Этуаль.}* – не Париж. Это скорее людное дачное место. Пользуясь всеми удобствами городской жизни, мы в то же время дышим свежим воздухом и наслаждаемся природой. Смотря по настроению, мы можем по выходе из гостиницы повернуть налево, т. е. затереться в веренице экипажей и пешеходов и через несколько минут очутиться в самом водовороте парижской суеты; стоит повернуть направо – и полная противоположность: тишина, юная, только что появившаяся на свет зелень, словом… желанный и полный отдых. Чего бы, кажется, лучше, но, увы, – благодаря погоде приходилось пока всегда направляться налево, так как направо все это время было слишком холодно. (Не угодно ли! Только что расписался – приехала Маруся. Начались рассказы, и едва ли сегодня допишется это письмо.)

Самое интересное для Вас – поправляется ли она. Да, она посвежела, но не настолько, чтобы довезти свежесть до Москвы. Она зато бодрее духом и, что самое важное, перестала говорить о своем сердце. Этим, я думаю, мы обязаны Бушару. Он был даже удивлен, что я привез Марусю к нему. "Mais elle n'a rien" {Но она же совершенно здорова (франц.).}, неоднократно восклицал он. И даже засмеялся, когда я его спросил, не желает ли он поговорить со мною с глазу на глаз, чтобы досказать то, чего он, быть может, не хотел высказать при жене. "Вы заставите меня повторять то же самое, что я говорил в присутствии Вашей супруги", – были его последние слова. Ту же самую фразу могу сказать и я теперь, так как описание дальнейших визитов Бушара явилось бы повторением письма Маруси, и потому обхожу молчанием главнейшую, лечебную и самую для Вас интересную часть нашего путешествия. Почему, спросите Вы, сидим мы в Париже, несмотря на отвратительную погоду, и не спускаемся на юг. О! На это причин более чем достаточно. Во-первых, судя по газетам, и там не очень-то тепло; во-вторых, переехав на юг Франции, было бы грешно не заехать к мамане, но в этом случае мы бы попали в обстановку красноворотского дома, и уж лучше было бы и полезнее – возвращаться домой. Последнего мы не делаем потому, что Маруся только что отдохнула от длинного переезда и немедленное возвращение на родину могло бы только переутомить ее. Наконец, мы все-таки надеемся на мало-мальски сносную погоду, и теперь, кажется, молитвы наши услышаны – сегодня был сносный осенний день, и мы долго гуляли в Булонском лесу.

Скажите Софье Александровне, что я очень жалею, что ей не пришлось помолиться в театре; жаль, что она не могла убедиться, что мистерия, исполненная мало-мальски талантливыми людьми, имеет гораздо более прав на сочувствие и существование, чем бессмысленное ломание и хриплые орания пьяных и лохматых дьяконов и выживших из ума от старости попов. Скажите ей, что она предпочла бы чудные декорации, написанные вдохновенной кистью лучших французских художников, уродливым образам, намазанным малярами, а это "Отче наш", изложенное в чудных ростановских стихах и шопотом произносимое Сарой среди всхлипываний публики, – это художественно в высшей степени, это до слез трогает. Моя мечта теперь – поставить эту пьесу… хоть в частном доме. Пусть те люди, которые потеряли способность молиться в церквах, придут вдохновляться к нам в театр. Одним словом, идя в театр, я боялся, что пьеса и особенно Христос на сцене покажутся оскорбительными в изображении француза, а к удивлению оказалось, что даже несколько аффектированный и лишенный простоты Христос заставил меня молиться так, как я давно не молился в церквах, несмотря на их стройное пение, несмотря на орание дьяконов, блеск иконостасов, лампады, фимиамы, коленопреклонение, земные поклоны и проч. фарисейства. В противовес этому чудному настроению, не мешает рассказать вечер в Montmartre. Нас повел туда Шейкевич… там есть три кабачка: "Le ciel", "Le cabaret du neant" и "Cabaret du diable" {"Небо ", "Кабаре небытия", "Кабаре дьявола" (франц.).}.

Поцелуйте покрепче мою милую дочку Кирюльку, пусть она за меня обнимет Игоречка. Скажите, пожалуйста, ей, что я потому редко пишу ей, что хочу хорошенько отдохнуть, так как в Москве мне приходится уж очень много писать на фабрике. Зато когда я приеду, то на словах расскажу ей все, что видел.

Елизавете Георгиевне, Елене Ивановне, няне, Дуняше, Егору, Маланье, Варе и пр. всем поклоны.

Крепко целую Вас и благодарю за Ваши хлопоты о внучатах.

49*. В. В. Лужскому

Вернулся и очень желаю с Вами повидаться. Напишите, как бы это устроить. Надо переговорить о многом. Не соберетесь ли Вы с Переттой Александровной к нам? Жду письма.

Увлечен двумя пьесами и между прочим "Сорванным колоколом". Вам придется играть там лягушку – чудная роль? Поу,' читесь летом кричать по-лягушечьи. Необходимо!

Из уважения к большому таланту И. П. Киселевского не могу отказать ему в просьбе: дать ему пьесу "Фома" для исполнения ее на провинциальных сценах при условии его участия в ней.Последнее я добавляю от себя, вверяя, таким образом, судьбу пьесы "Фома" в провинции г. И. П. Киселевскому. Право же постановка пьесы исключительно при его участии, в моих глазах, достаточно гарантирует ее от плохого исполнения как главных, так и второстепенных ролей. Мне, как переделывателю, принадлежит скромный и кропотливый труд по сохранению как духа, так и языка бессмертного произведения Достоевского при переделке его повести для сцены. Если означенный мой труд имеет какие-нибудь достоинства, то они заключаются в том, что за исключением некоторых сцен, очень немногих, удалось сохранить целиком язык ее автора и оставить почти нетронутыми отношения действующих лиц между собой и события в последовательном порядке самой повести. Ввиду этого эта пьеса могла бы быть по справедливости названа пьесой Достоевского. Между тем цензура разрешила ее под условием, чтобы имени ее настоящего автора не было на афише. В цензурованном экземпляре значится: пьеса К. С. Станиславского. Конечно, при исполнении ее на афишах был вычеркнут мой псевдоним, и я не сомневаюсь, что и Вы, уважаемый Иван Платоныч, позаботитесь о том, чтобы на афишах провинциальных театров моей фамилии и псевдонима не выставляли, так как в противном случае я был бы справедливо осужден в ужасном преступлении: присвоении себе творений великого писателя, а это обвинение было бы незаслуженным мною наказанием за мои посильные и скромные труды переделывателя. Пока я не буду достаточно убежден в том, что повесть не искажена мной при переделке, я бы не хотел, чтобы пьеса получила широкое распространение в провинции, а потому ограничиваю его предоставлением Вам права исключительной ее постановки и при Вашем участии. Другими словами: оставляя за собой право постановки пьесы на столичных сценах, предоставляю Вам судьбу ее в провинции. Могущий получаться авторский гонорар пожертвован мною для престарелых артистов, куда и прошу Вас направлять от моего имени выручаемые деньги с пересылкой квитанций, получаемых при взносе означенных денег, – мне.

51. Вл. И. Немировичу-Данченко

Получил Ваше письмо 1только сегодня и сейчас же сажусь за ответ, но, ввиду завтрашнего праздника, у меня не будет оказии послать письмо ранее понедельника, 21 июля. Куда же, спрашивается, направлять его, в Ялту или в Павловку? Пошлю в Павловку, это вернее. Вы дали мне хороший пример: писать карандашом – это и скорее, и удобнее, и легче, особенно в такую жару, которая установилась и не покидает нас по сегодня. Итак, разрешите мне и на будущее время переписываться с Вами по деловым вопросам карандашом. Теперь к делу. Прежде всего отвечу по пунктам на Ваше письмо.
 
Конечно, я от души радуюсь, что наш проект вызывает всеобщее одобрение, но я стараюсь не увлекаться этими отдельными мнениями, хотя искренно сам им верю. Помня те единодушные ободрения, выражения надежды на успех и процветание, которые подбили меня на основание нашего Общества, я теперь невольно недоверчиво отношусь к доброжелателям нашего нового дела 2. Что касается письма Кошеверова 3, то это, действительно, радостная и отрадная новость; приходится верить тому, что это человек и серьезный и желающий работать. Остается только пожелать, чтобы он привел в исполнение свой план и переселился в Москву. Если он талантлив, то нельзя не согласиться с тем, что следует пользоваться его предложением и всячески стараться держать его поближе к себе. Как же облегчить его материальное положение? Я мог бы выхлопотать в Обществе – взять его на этот сезон на 100 р. жалованья или на разовую плату по 25 руб. Это оказало бы ему некоторую поддержку. При участии в спектаклях Общества он бы имел хорошую практику и мог бы хорошо и не спеша подготовить несколько ролей (при более чем достаточном количестве репетиций). Не сомневаюсь, что при этой несложной для настоящего актера работе у него останется достаточно времени, чтобы заниматься с Вами. Впрочем, к этому вопросу я вернусь еще ниже, пока же поясню только, что я определяю цифру 100 р. на следующем основании: 1) на эту цифру весной Общество искало любовника из новичков, так что этот расход находился в смете нашего Общества на предстоящий сезон; 2) Вы пишете, что Кошеверов пошел бы в наше дело и на 1200 р. в год. Конечно, при этом жалованье играет значительную роль условие годовой службы, каковой пока я бы не мог ему предложить, но раз что он собирался в Москву для занятий с Вами и отказался от всякой службы и получения гонорара, а может быть, даже предполагал, что ему придется внести плату за обучение в Филармоническом обществе, то мое предложение, по сравнению с той картиной, которую он себе рисовал, может показаться ему и интересным и заманчивым. Я мог бы обещать ему две роли, интересные для Москвы, а именно: Христа в "Ганнеле" и Генриха в "Потонувшем колоколе" (последняя в очередь со мной). Намечаются еще следующие роли: Глумов, Рыков ("Самоуправцы"), граф Орсино (в "12-й ночи" – может быть),Клавдио ("Много шума" – может быть),некоторые роли в новых пьесах наступающего сезона. Обыкновенно в зиму мы ставим до 10 пьес.
 
К сожалению, Шувалова я не видел в новом его амплуа 4. Помню его на маленьких ролях у Корша, но впечатление у меня осталось настолько невыгодное для него, что теперь я не могу себе представить, каким чудом тот робкий, вульгарный актерик сделался знаменитым трагиком Шуваловым. Судя по Вашему письму, у Вас о нем сохранились совсем другие воспоминания, и я готов и рад бы Вам верить, так как такой актер действительно необходим нашему делу. Не придавайте моим впечатлениям о Шувалове большого значения; я сам сознал, что эти впечатления могут быть ошибочны. В последние годы я сам интересовался им и расспрашивал о нем как провинциальных актеров, так и некоторых знакомых, жителей провинциальных городов. Мнения, слышанные мною, довольно схожи между собой. Говорят, что он большой труженик, отличный репертуарный актер, может играть хоть каждый день, очень приличный актер, с выдержкой, но без темперамента; как товарища кто хвалит его, кто нет… Я с ним не знаком, но усиленно наблюдал за ним на съезде 5. Мне показалось, что он актерски пошловат, и я несколько утвердился в этом мнении после его глупого и бестактного поведения во время заседаний: он в сотрудничестве Шмитгофа дурил и мальчишничал совершенно не вовремя и малоостроумно. Внешность его, казалось бы, мало обещает на сцене. Повторяю, все это лишь впечатления, которые могут бесследно рассеяться и совершенно измениться после первого же появления артиста на сцене, поэтому желательно и даже необходимо съездить во время сезона, т. е. зимой, и посмотреть его в нескольких ролях. Не будет ли он играть в октябре где-нибудь между Москвой и Севастополем? Я бы мог остановиться и посмотреть его по пути из Крыма. Если я говорил о Рощине 6, то только за неимением ничего лучшего. Это единственный из известных мне любовников, обладающий каким-то обаянием, хотя весьма и весьма незначительным. Мне по крайней мере он бывал симпатичен на сцене. А это качество теперь, и особенно в любовниках, очень редкое. Кроме того, несколько лет Рощин просит передать мне, что он желал бы служить в нашем Обществе, так как он ищет и тоскует по серьезной постановке художественно-театрального дела. Насколько он искренен в данном случае, судить не берусь и теперь объясняю только, почему при разговоре с Вами я упомянул о Рощине.

Я охотно верю, что при месячной эксплуатации провинциального города летом можно взять на круг до 450 р., но при составлении сметы осторожнее забыть об этом – составлять бюджет на более скромную цифру. […]

На вопрос: могут ли светские наши дамы участвовать в деле на положении актрис – готов почти с уверенностью сказать: "да". Впрочем, спрошу и поговорю об этом обстоятельно.

Теперь, ответивши на все Ваши вопросы, позволю себе, в свою очередь, закинуть Вам несколько мыслей. Сейчас встретил на станции Лентовскую. Не пугайтесь, насколько мне известно, эта дама представляет полную противоположность своему брату, и если последний не разбил еще всех зеркал в Москве, то только потому, что он побаивается сестры. Она в оперетке была недурной актрисой и только, но я ее видел в драме и в одноактных комедиях, как-то: "Слава богу, стол накрыт", названия другой пьесы не помню. Несмотря на то что она не первой молодости, она была во всех этих пьесах мила, симпатична и бесспорно талантлива. Отношением же к делу она меня поразила. Я готов назвать это отношение идеальным. В таком деле, как наше, требования ее будут более чем скромны. Жизнь она ведет теперь почти отшельническую. Имейте ее в виду и подумайте, не пригодится ли она отчасти как тонкая, изящная водевильная актриса (их совсем нет), отчасти как исполнительница ролей в мужском костюме (отлично носит его), отчасти как ingenue dramatique.
 
Сегодня был у меня Шульц, антрепренер Барная, берлинского Лессинг-театра и пр. Он снимает театр Парадиз на предстоящую зиму и переделывает его, т. е. ремонтирует, чистит и освещает электричеством. С 14 по 22 октября у него играет Режан 13, с 22 по 15 ноября – театр свободен, с 15 ноября по 1 декабря играет Коклен, с 1 по 12 декабря театр свободен, с 12 по 22 декабря играет труппа Лессинг-театра. С 22 декабря и на все праздники театр свободен. Далее, тоже с промежутками, играют Матковский, Зонненталь 14и прочие. Он предлагает нашему Обществу свой театр в указанное выше свободное от гастролей время; условия – самые выгодные для Общества; согласен вести дело или за свой риск, или предоставляет инициативу Обществу. Казалось бы на первый взгляд, что тут таится какая-то немецкая штука (Schvindel {надувательство (нем.).}), слишком он уступчив, слишком условия выгодны, уж не ловит ли он нас… Но он мне дал довольно понятные объяснения, а именно: заставлять чередоваться одну серию гастролей с другой без перерывов – опасно для дела. Можно надоесть публике. Кого же, спрашивается, я приглашу в промежутках – труппу Черепанова l5, или малороссов, или заурядную, наскоро составленную опереточную труппу? – Другого выбора нет. Но эти временные антрепризы и невыгодны и испортят реноме театра, так [как] гастрольная система интересует только чистую публику. Вот почему я предпочитаю без всякого дохода для себя предоставить Вам театр, так как Вы привлечете ко мне ту публику, которую я желаю приучить к своему театру, и с помощью Вашего Общества я придам всему делу приличную физиономию. Так рассуждает Шульц, и мне кажется, что в его словах можно найти правду. Он, между прочим, жаждет поставить с нами "Потонувший колокол" и "Ганнеле". Наше Общество хотело ставить эти пьесы, и задержка была только в миниатюрности сцены Охотничьего клуба. Очень может быть, что параллельно со спектаклями Охотничьего клуба мы будем изображать Гауптмана у Парадиза (или в "Интернациональном театре", как его назовут с нынешнего года). Подумайте, не здесь ли начало нашего дела. Не заручиться ли такими актерами, как Петровская и Кошеверов. Для того чтобы сплотить их с ядром уже существующей у нас в Обществе труппы. Не воспользоваться ли тем, что мы получаем недурной театр без обязательств давать ежедневные спектакли, что мы можем показать несколько прекрасно срепетированных и поставленных пьес в течение одной зимы и тем самым убить трех зайцев сразу: 1) увеличить ядро труппы двумя весьма важными членами ее, а именно – любовником и драматической актрисой, которых можно будет, ввиду вместимости театра, оплатить прилично; 2) заготовить некоторый репертуар постановки пьес на сцене Охотничьего клуба – для летних поездок; 3) показать всей Москве, что мы можем хорошо обставлять и играть пьесы. Мне думается, что Москву убедит такой способ больше, чем наши успехи в глухой провинции, о которых публика будет только читать краткие сообщения в газетах и, не видя самих спектаклей, быть может, отнесется к ним недоверчиво. В провинции-то они имели успех, скажет Москва, a у нас – еще вопрос… 16. По этому вопросу жду Ваших извещений в самом скором времени, так как через 10 дней я должен дать окончательный ответ Шульцу. Даже, если можно, телеграфируйте, – я могу его в случае надобности затянуть немного, чтобы иметь время списаться с Вами. Если Петровская так талантлива, лучше удержать ее здесь и не давать ей возможности испортиться в провинции. Драматическая актриса – это не шутка!

Пока кончаю, устал, да и поздно, третий час ночи. Жена Вам кланяется и вместе со мной просит Вас не забывать нас при проезде через Москву. Низкий поклон Вашей супруге.

В Москве пробуду безвыездно до первых чисел сентября. В сентябре мы едем в Ялту.

Москва, 20 июля.

Позвольте обратиться к Вам по-русски, это даст мне возможность более пространно и свободно поговорить с Вами. Прежде всего позвольте вместе с Вами порадоваться Вашему прибавлению семьи и пожелать Вашей дочке здоровья и счастья, а Вам и Вашей уважаемой супруге – растить ее себе на радость и утешение под старость.

Согласен с Вами, что и я провалил роль Отелло, но буду спорить против одного Вашего замечания, а именно: что мы играли и ставили пьесу не в традициях Шекспира. Я обожаю его и потому считаю своей обязанностью заступиться за него. Мое мнение таково: традиции Шекспира выражены им самим в монологе Гамлета с актерами. Эти традиции должны быть святы каждому актеру. Я преклоняюсь перед французами за их традицию, которая, к слову сказать, перешла теперь в простую, неинтересную рутину в области легкой комедии и драмы. Но традиция их в трагедии… что может быть ужаснее ее, что общего между нею и словами Гамлета? Французы называют свою манеру игры традицией, и именно так, т. е. в этих отживших условностях, играет Гамлета Муне-Сюлли 2. Откуда пришли к нам эти традиции? Говорят: так играл Тальма… 3. Но разве кто-нибудь из нас его помнит? Я не сомневаюсь, что, быть может, он и кричал, но крик его был следствием громадного артистического темперамента. Он кричал потому, что сила его выразительности была настолько велика, что и голос его сам собою, так сказать, пропорционально его темпераменту рос и расширялся. Я не слышу крика у Сальвини потому, что голос его есть правдивое и естественное следствие его темперамента. Но когда крошечный Муне-Сюлли надувается и кричит изо всей мочи, чтоб тем поднять свои нервы и нервы зрителей, я невольно вспоминаю басню о лягушке и быке и говорю: "как жаль, что этот громадный талант изуродован фальшивыми традициями, созданными не гениями, а бездарными людьми", – и это действительно так: гений вдохновляется правдой, красотой, самой жизнью, а бездарности нужна ширма для прикрытия своего убогого таланта и фантазии, для этого он и придумал традиции. Теперь напридумали так много традиций и разных правил, что Шекспир непонятен для простой публики, а Мольер совершенно перестал быть смешным. Кому он обязан этим? Я утверждаю, что традициям.

1) "Если ты будешь кричать, как многие из наших актеров, так это мне будет так же приятно, как если бы стихи мои распевал разносчик" (акт III, сцена II).

3) "Особенно обращай внимание на то, чтобы не переступать за границу естественного. Все, что манерно, изысканно, противоречит намерению театра, цель которого – отражать в себе природу: добро, зло, правду; время и люди должны себя видеть в нем, как в зеркале".

Сравните все сказанное с тем, что делает Муне-Сюлли, и Вы должны сознаться, что он заблуждается в своих ложных традициях точно так же, как заблуждаются все современные толкователи Шекспира. По отношению к последнему произошла громадная ошибка, непонятное недоразумение. Вспомните: современник Шекспира Бен Джонсон (дядя Джон), тоже театральный писатель, проповедовал слово в слово то, что теперь хотят присвоить Шекспиру. Но ведь последний с ним никогда не соглашался. Это Бен Джонсон, а не Шекспир любил пафос, вычурность, картинность и ложнотеатральный эффект или, вернее, героизм. Он смеялся над Шекспиром за то, что последний имел пристрастие к бытовым характерам. Шекспир же во всякой своей пьесе увлекался характерностью роли, но благодаря своему сверхъестественному таланту он настолько ярко обрисовывал своих героев, что они получали значение общечеловеческое. Если Островского в наше время называют бытописателем, то Шекспир был таковым в свое время. Понятно, что я не сравниваю эти два таланта, а говорю только, что по своим взглядам на искусство они несколько сходны, недаром Гамлет говорит во втором акте, в сцене с актерами:

Наконец, сама переделка пьесы "Гамлет", как ее играет Муне-Сюлли, не есть ли это красноречивое доказательство непонимания духа Шекспира?

Словом, чем проще относиться к гению, тем он доступнее и понятнее. Гений должен быть прост, это одно из главных его достоинств. Итак, с одной стороны, у нас есть какие-то, неизвестно кем придуманные, традиции, а с другой – гениальные слова самого Шекспира о драматическом искусстве. Кому верить: ученым Гервинусам и компании или самому Вильяму? Как хотите, но я верю последнему и убежденно говорю: все традиции, несходные со словами самого гения, – глупости, и надо поскорее о них забыть.
 
Теперь несколько слов о Мольере. Я только что был весною в Париже и смотрел в Comedie "Скупого" и "Мизантропа" (не был у Вас, так как опять не имел адреса. Комиссионер искал Вас и принес мне адрес, но он оказался неверным, и я Вас не нашел). Знаете, к какому заключению я пришел? Самые большие враги Мольера – это артисты Comedie. Это не традиции, а просто глупое упрямство – сушить так великого автора, как они это делают. Помнится, Вы пишете в Вашем письме ко мне: "Традиции уже тем велики, что они помогают маленькому актеру порядочно исполнять Мольера".Этими словами Вы жестоко осуждаете традиции Мольера. Я, например, видел Коклена-младшего 6в Москве в "Скупом" ("L'Avare") в исполнении очень и очень плохой труппы, и ту же пьесу я только что видел в Comedie с Leloire 7(кажется, так его фамилия) в заглавной роли. И что же – никакой разницы. Кто бы ни играл по традициям Мольера – все одинаково скучны. Играет ли Тартюфа Коклен-старший 8или Febure – никакой разницы. Да, вы правы, бездарный актер не портит роли, играя по традициям Мольера. Однако не забудьте, что благодаря тем же традициям гениальный актер ничего не возвышает в роли. Почему? Потому что при существовании традиций ему нечего творить, так как все уже без него предусмотрено традицией, – ему остается только копировать своих бездарных предшественников. Гений не может играть по заказу, по раз навсегда установленной мерке, он должен творить, а для этого нужен простор для его фантазии и творчества. Артисты Comedie в ролях Мольера не живые люди, а манекены. Вот почему самый лучший Тартюф, которого я видел, это был наш русский актер Ленский, он не играл по традициям, а создавал роль и был интересен 9. Мейнингенская труппа, игравшая в Москве Мольера, имела в этих пьесах большой успех, тогда как все французские труппы проваливались в этих пьесах, начиная с Коклена-старшего и кончая Кокленом-младшим. Последний красноречиво доказал это в нынешнем году. Публика нашла, что он противен своим кривляньем, а он ли не играет по традициям Мольера? Он не возбуждал абсолютно никакого смеха, и публика не ходила в театр на Мольера… у мейнингенцев же публика умирала со смеху и переполняла театр в дни пьес Мольера 10. А ведь немцы не мастера смешить. Чем это объяснить? Французы играли по традициям, устарелым, отжившим традициям, и Мольер становился у них скучный и монотонным. Немцы как умели, но творили – и получалась жизнь и смех. Я сам от души смеялся у немцев и ни разу не улыбнулся у Коклена.

53*. В. П. Буренин

Многоуважаемый Виктор Петрович!

Ввиду всего сказанного я прошу Вашего разрешения повидаться с Пчельниковым и выяснить с ним вопрос о постановке "Потонувшего колокола". Если ответ окажется утвердительным, то я вместе с Вами порадуюсь тому, что Малый театр побалует нас в будущем сезоне хоть одной интересной пьесой. К сожалению же, судя по слышанным мною отзывам о пьесе из уст артистов Малого театра, ответ может быть отрицательный, или же пьеса будет принята в принципедля сезона 98 и 99 гг. В последнем случае будет очень досадно, если Москва благодаря медлительности Пчельникова не увидит хорошей пьесы, хотя бы в исполнении наших артистов.

Готовый к услугам и уважающий Вас

Москва, по Садовой у Красных ворот, д. Е. В. Алексеевой. Константину Сергеевичу Алексееву.

19/VIII-97

Наконец мне удалось видеть Марию Владимировну Петровскую-Роксанову 1. В один из праздников получаю от секретаря нашего Общества г. Шенберга телеграмму о том, что вечером того же дня Петровская играет, чуть ли не в последний раз в этом сезоне, роль Маши в пьесе "Старые годы". Жара, духота, а дорога длинная от нас до Кускова, к тому же приходилось ночевать в Москве, в неубранном доме. Перспектива неприятная. Зачем мне ее смотреть? – рассуждал я сам с собой. – Она законтрактована на будущий сезон, и Владимир Иванович сомневается в своих письмах: полезно ли ей будет остаться в Москве?… Если же, прослужив год в провинции, она с истрепанными нервами и провинциальной манерой игры вернется к нам – едва ли она сохранит свежесть своего таланта и будет интересна новому делу. Так рассуждал я сам с собой, раздумывая, ехать мне или нет. Решил ехать только для того, чтобы не упрекать себя после… Благодаря расписанию поездов я мог попасть в Кусково к 9 часам (спектакль же начинался в 8 1/2 часов). Нижегородский поезд, по каким-то необъяснимым причинам, опоздал отходом на целый час, и я, утомленный и рассерженный, добрался до театра к 10 часам вечера, т. е. к концу 2-го акта. В довершение всех несчастий Роксанова была в этот вечер больна и не в ударе. Все эти условия вместе взятые, быть может, мешают мне составить правильное понятие об игре артистки.

Прежде всего я обратил внимание на акцент артистки (вероятно, польский). К концу спектакля я привык к нему. Голос в первых актах мне показался слабым, лицо и внешность несколько вульгарными. Отсутствие репетиций и руководителя сказывалось на каждом шагу в неловких поворотах, переходах, уходах, в неумении слушать суфлера и маскировании незнания роли, вернее, нетвердости в роли (думаю, что это не недостаток, а большое качество), в нервных подергиваниях рук при подъеме тона и пр. и пр. После первых актов я, не скрою этого, был разочарован, тем более что присущего ей темперамента она в этот вечер не выказала. Мне показалось в начале спектакля, что г-жа Роксанова артистка еще не сформировавшаяся и без выдающихся данных. Странное дело, – однако к концу спектакля она завладела моей симпатией. Думаю, что у нее есть je ne sais quoi {нечто неопределимое (франц.).}, которое притягивает к ней симпатию и внимание зрителя. У нее есть обаяние. Это большое достоинство.
 
После спектакля я был представлен Марии Владимировне и разговорился с нею относительно ее дальнейшей деятельности в провинции. Мне от души стало ее жаль, и к концу вечера я убедился в том, что единственным спасением ее здоровья и поддержанием ее артистических данных может явиться наше Общество. Нигде она не найдет таких благоприятных для себя условий. Я не сомневаюсь в том, что Вы не припишете такого заключения тому, что Роксанова нужна нашему делу в предстоящий сезон. Вы не подумаете, что я в данном вопросе преследую эгоистические цели. Нет, это было бы слишком непорядочно с моей стороны. Судите сами: можно ли с хрупким здоровьем Марии Владимировны, при отсутствии техники, играть во время летнего сезона 30 новых, первых, драматических ролей и без отдыха начинать новый, еще более трудный, зимний сезон. Это убийство. Добавьте ко всему этому, что Мария Владимировна лишь за отсутствием настоящей сильнодраматической актрисы несет амплуа последней, тогда как настоящее ее дело (кажется, я не ошибаюсь) ingenue dramatique. Лично я убежден, что карьера ее при таких условиях кончится чахоткой. Пусть она сыграет 20, 30 хорошо подготовленных спектаклей, пусть в числе этих спектаклей она повторит по нескольку раз одни и те же роли – это ей принесет больше пользы в художественном отношении, чем безалаберный сезон в какой-то Вильне. Но что же я пишу о том, что Вы лучше меня знаете. Клянусь Вам, что я даже не пытался склонить Марию Владимировну к поступлению в наше Общество. Я ей только высказал условия такового поступления, а именно: четыре хорошие роли в сезон (так сказать, обязательные), может быть, и больше. Во всех других спектаклях она будет занята в мелких ролях и в толпе. Жалованье – 100 рублей. Большего пока мы дать не можем. Если сезон пройдет хорошо, видно будет, может быть, и удастся устроить спектакль в ее пользу, вроде бенефиса (этого я ей не говорил, конечно). Думаю, что жалованье в 100 рублей у нас окажется на деле выгоднее, чем 150 рублей в провинции, вот почему: там она добрую половину протратит на туалеты, у нас же костюмы делаются за счет Общества. Платьев же ей не придется много шить, так как светских, дорогих по костюму ролей не предвидится. Прощаясь с ней в тот вечер, я вынес следующее впечатление: она смеется над моими предложениями, думал я; ей, кажется, нужны и деньги и дешевый успех в больших, боевых ролях. Ничего в этом роде она не говорила; не знаю, почему весь разговор оставил на меня такое впечатление. Последние дни я даже перестал думать о ней, как вдруг сегодня прилетает ко мне наш секретарь Шенберг с заявлением от Марии Владимировны, что она только и мечтает теперь о поступлении в наше Общество и просит меня поскорее, не позднее сегодняшнего дня, написать Вам письмо о результате наших переговоров. Однако я должен пояснить Вам, какую роль во всем этом деле играет Шенберг: Мария Владимировна очень близка с этой семьей. Некоторое время она жила в их семье и до сих пор сохранила с ней хорошие, дружественные отношения. По словам Марии Васильевны, Вы одни можете устроить ее дело с Незлобиным 2. Забранные ею деньги вперед она возвратит ему. Контракта, как оказалось, нет. Однако словесное обещание существует. Я бы не решился хлопотать о том, чтобы способствовать артистке, тем более начинающей, нарушать свое словесное обещание. Но, во-первых, в данном случае просят Незлобина возвратить данное Роксановой обещание ввиду веских, по моему мнению, уважительных причин. Первая из них – это здоровье. Я нахожу, что вид у Марии Владимировны далеко не блестящий; во-вторых, ее нервность, скажу даже истеричность, не допускает такой сверхъестественной работы, которая ее ждет. Она давала слово Незлобину тогда, когда еще не испробовала практически своих сил, теперь же она поняла, что она не вынесет того, что ее ожидает, и действует так из чувства самосохранения. При таких условиях, мне бы казалось, я с спокойной совестью могу обратиться к Вам с просьбой: похлопотать, если Вы найдете правильными мои доводы, перед Незлобиным о возвращении Марии Владимировне данного ею обещания. Если Незлобии не исполнит Вашей просьбы – что делать – печальная судьба Марии Владимировны решена. Я пишу это с некоторым пафосом, но в то же время и искренно, так как от души жалею молодую артистку. Кроме того, мне кажется, что из нее может выработаться нечто оригинальное и интересное. Мария Владимировна высказывала мне, между прочим, свои опасения о том положении, которое она займет в Обществе в качестве платной артистки. Я понял, что она более всего боится Желябужской, о характере которой, вероятно, она что-нибудь слышала. Я не сомневаюсь, что все члены Общества отнесутся к ней самым лучшим образом, если сама Мария Владимировна не даст повода к другим, худшим отношениям. Конечно, я не могу поручиться, что Мария Федоровна не скажет ей какой-нибудь шпильки, чего я от нее не жду, так как в последний год она вела себя отлично по отношению к товарищам. Если это случится в моем присутствии, то в качестве режиссера я, конечно, должен буду вступиться за более правую. Дальнейшие же отношения артисток будут зависеть от их такта.

Еще несколько слов о Шульце. Я обратился к Вам, получив это предложение, прежде всего чтобы слышать Ваше мнение: не здесь ли начало нашего дела. Я узнал теперь Ваше мнение, до некоторой степени. Польза от этих спектаклей та, что мы, будущие деятели нового дела, покажем публике несколько интересных спектаклей, и большая публика, а не горсть посетителей Охотничьего клуба, скажет (если это не увлечение с моей стороны, конечно) то же, что говорит теперь публика Охотничьего клуба, а именно: "Вам бы начать настоящее театральное дело". Если я и наше Общество заслуживаем внимания со стороны публики, если это не простое увлечение с нашей стороны, следует показать себя публике для того, чтобы она знала, кто те лица, которые в скором времени обратятся к ней за материальной помощью. Вас знает большая публика, меня знает только немногочисленная горсть посещающих наши спектакли. Познакомить Общество с большой публикой – это удовольствие дорогое и сопряженное с большим риском. В данном случае нам представляется показаться публике без всякого для себя риска… Мне кажется это соблазнительным и полезным для будущего дела. Прибавьте к этому включение в труппу драматической актрисы и любовника, ведь это большое обогащение труппы.

Далее: скажите по совести, решитесь ли Вы отдать акционерному обществу такое частное предприятие, которое и в художественном отношении уже заслужило доверие публики, а в материальном отношении обошлось на первых порах без помощи акционеров? Хватит ли у Вас самоотвержения отдать такое дело акционерам в тот самый момент, когда Вы, посеяв зерна, готовы пожинать созревшие плоды? В этот момент Вы будете рассуждать так же, как и теперь? отдать наше детище в чужие руки, отдать в такое дело, где акционеры будут эксплуатировать наше художественное творение ради материальной наживы? отдать в такое дело, из которого, благодаря интриге, нас, создателей дела, могут выгнать? отдать те барыши, которых мы добились после крупного риска нашим личным состоянием? Признаюсь Вам откровенно, у меня не хватит гражданского мужества на этот геройский подвиг. Акционерное дело необходимо нам в самом начале, в момент риска, как поддержка материальная; то же акционерное общество необходимо и после нашей смерти, для продолжения дела по установленным нами традициям. Вот почему, мне кажется, неблагоразумно начинать дело частной антрепризой.

На днях узнал, что Мамонтов написал устав общедоступного оперно-драматического театра и хочет подавать его в министерство. Конечно, я не замедлил свидеться с ним, якобы случайно. На днях он обещался прислать мне этот устав. Как видно, акционерное общество – это злоба дня.

Пока кончаю. Надо ехать на поезд, осталось 5 минут. Не успею перечитать письмо, иначе оно уйдет только завтра и не застанет Вас в имении.

Многоуважаемый Иоасаф Александрович!

В пятницу я должен проехать с художниками в Ростов, Ярославль, Троицу и Углич, чтобы познакомиться с русской стариной 2. Вернусь я только во вторник. Если после этого дня мне повезет, я увижу Вас на сцене, в противном случае мне придется отложить знакомство с Вашими силами до начала репетиций, какового времени я жду с большим нетерпением.

За справками в Пушкине можно обращаться к режиссеру Александру Акимовичу Шенбергу (Пушкино, главное шоссе, дача Долгорукова).

До скорого свидания.

1/VI 98

Многоуважаемый Владимир Иванович,

Вот мои доклад о том, что происходит у нас.

2) Декорационная мастерская доставила много хлопот. Все оказалось разобранным. Пришлось взять дачу Купчинской (за 300 рублей). Однако в ней едва можно расстелить одно полотно. Необходимо устроить полати – второй этаж. К этой работе приступили (около 200 рублей). С 17 июня Симов приступает к работе 4.

4) По расчету оказалось более выгодным взять хорошего бутафора, чем заказывать вещи на стороне. Найден и взят самый лучший в России бутафор (очень дельный человек), который за 50 рублей в месяц наделает нам много прекрасных вещей. Эту статью расхода я считаю экономией, а не увеличением сметы.

6) Почти все макеты для "Царя Федора" готовы. Ничего оригинальнее, красивее этого я не видывал. Теперь я спокоен и могу поручиться, что такой настоящей русской старины в России еще не видывали. Это настоящаястарина, а не та, которую выдумали в Малом театре.

8) С радостью отмечаю, что Шенберг – большой работник, а Симов талантливый человек.

10) Нашли способ производить настоящие русские материи (масляными красками, по трафарету). Жена Геннерта берется исполнять эту работу.

12) Читал с Савицкой 7роль Антигоны. Пришел в восторг от ее голоса и темперамента. Если удастся сделать из нее гречанку – будет очень хорошо.

14) Шидловской также недоволен – продолжает ломаться, но, кажется, это происходит от домашних неурядиц.

16) Ответы на Ваши соображения:

17) "Счастье Греты" 12не знаю совершенно и не могу ее найти.

19) "Между делом" 14… Я знаю пьесу. Может быть, ее стоит играть, но постановка ее обойдется больших денег. Без постановки, боюсь, пьеса будет скучна. Переговорим при свидании, так как теперь все равно нет времени на ней останавливаться, пока главные пьесы сезона не кончены.

21) Несомненно, что какой-то актер нужен. Чарский!!! Порядочный, умный, но и безжизненный человек.

22) "Меншиков" 17 …Не знаю пьесы… Эпоха заманчивая, но… Знаете, что слышишь почти со всех сторон: наш театр хорош своим репертуаром. "Антигона", "Федор", "Шейлок", "Ганнеле" дают ему свою физиономию, и эти пьесы интересны и солидны. На эту физиономию театра обращено уже внимание, и с нашим репертуаром сопоставляют шелапутинский 18, где играют какие-то никому не ведомые пьесы и "Царя Бориса" обставляют старьем. Не потерять бы нам своей физиономии постановкой "Меншикова", "Между делом" и пр. Может быть, Вы и правы, без таких пьес репертуар будет скучен для массы. Говорю все это потому, что пришла в голову эта мысль.

Рядом с "Шейлоком" и "Антигоной" начнем читать роли "Федора". Это необходимо для всех: режиссеров (окончательно установить планировки и проверить их), декораторов (утвердить и проверить планы декораций), костюмеров (чтобы знать, кому какие костюмы шить) и бутафоров. Вы правы: не проверив актеров, нельзя распределять роли. Для этого-то и надо поскорее приступить к "Федору".

25) Пьеса Мюссе называется "С любовью не шутят". Кажется, это та самая, о которой Вы пишете ("On ne badine pas avec l'amour").

27) Вивьен совершенно не нужна. Если не Шидловская, то Тульпе сыграет Шуберт на разовых (это лучше, чем Вивьен для этой именно роли).

Пишите скорее Ваше мнение. Пьесу надо репетировать, так как Желябужская уезжает в августе.

Низкий поклон уважаемой Екатерине Николаевне 23от меня и жены. Жена шлет свое почтение. Матери лучше.

26/VI 98

по Вашему примеру, ввиду жары, пишу карандашом. Вот что у нас делается.

Вот мое мнение о труппе.
 
1) Дарский.На первой считке прочел роль в своем (так называемом) толковании и убил меня и всех 1. Знаете, кто такой Дарский в провинции: это прародитель Петрова 2, это тот образец, к которому тянется последний. Ничего нелепее, ничего антихудожественнее этого я не знаю. Нельзя даже по такому чтению судить о данных артиста, когда он голос заменяет свистом и шипом, темперамент – уродливыми гримасами и произношением, в котором трещат в ушах буквы рррр… ххх… щ… ц… ч… и проч. Я не спал две ночи. Он так разозлил меня, что нервы у меня поднялись на считке, и я, ударившись в противоположную сторону, стал читать роль в реальном (более, чем нужно) тоне. Результат получился благоприятный. Другие актеры, а с ними и Дарский, почувствовали правдивость моей передачи. Я знаю, что после этого чтения (его провала) Дарский очень страдал нравственно. Первое время он спорил, больше с другими, чем со мной. Он утверждал, что это упрощение роли, что нельзя снимать с пьедестала вековые образы… Он особенно терзал Шенберга, отстаивая на его репетициях каждое свое завывание, но под шумок работал, вероятно, усиленно в моем направлении… Бедный, он похудел, пожелтел, стал отчаиваться, но… одна удачная фраза, просто сказанная, затянула его в другое направление, и теперь – это не прежний Дарский. Это ученик, который не только без меня, но и без Александра Акимовича 3боится ступить шаг на сцене. Более трудолюбивого, внимательного, работящего актера я не знаю. Он является на каждую репетицию (где он и не занят). Следит за каждым замечанием другим и, несмотря на внутреннюю боль самолюбия перед молодежью, учится с азов. Он уже восстановил потерянную было в глазах других артистов веру в него, молодец! Я им очень доволен. Успеет ли он завладеть совершенно новой для него манерой игры – трудно сказать; успеет ли он овладеть манерой настолько, чтобы явиться в ней творцом, а не простым подражателем?… трудно сказать. Но я ручаюсь, что все, кто видел Дарского в провинции, не узнают его Шейлока. Мне удалось так изломать, так исказить его прежнего Шейлока, что он его уже не восстановит. Одна забота, чтобы он поменьше умничал и разучивал роль дома. У него необыкновенная и вредная привычка все размечать, обо всякой мелочи задумываться. Ум на первом плане, а чувство заглушается. Я думаю, что избрал верную методу с ним. Я его заставил почти перереальничать… пусть он забудет свои идеальные образы. Потом найдем середину. Темперамент (когда он его не сушит) – несомненный. Может ли он играть что-нибудь, кроме Шейлока? – Да… Он будет отличный характерный актер. У него есть характерность. Надо только развить мимику (лицо застывает в двух-трех выражениях). Сократить жесты… Акосту он никогда играть не будет, но де Сильву, Акибу – сыграет отлично. В "Отелло" он – Яго, в "Гамлете" – Полоний, в "Самоуправцах" – шут, в "Бесприданнице" – Карандышев. Думаю, что (если я не ошибаюсь) работы в нашем деле найдется ему больше, чем мы предполагаем.

Он славный малый, недалекий, и отлично рисует. О нем после. Как актер он безнадежен для меня (даже исправника в "Самоуправцах" читает очень скверно). Может быть, Вы присмотритесь и поймете, с какого конца подойти. Я не могу понять, за что ему платят деньги в провинции. Должно быть, что-нибудь да есть, хотя бы в бытовых ролях, что ли? – не понимаю.

4) Недоброво (Алеева)- милая, порядочная, бесстрастная (пока) птичка. Лиризм Джессики выражается в отчеканивании стихов. Темперамент в переторапливании. Но в ней нет ничего тривиального (это огромное достоинство). Все бледно, неумело. Это Шереметьевская без ее красоты. Ей нельзя играть Джессику (придется заменить ее), но какой-нибудь водевиль или комедийку, где ей придется щебетать и топать ножкой, играть можно. Может быть, она не развязалась. (На последней репетиции Александр Акимович так к ней пристал, что она разревелась и потом заиграла гораздо лучше.) Может быть, она дойдет до обморока и тогда сделается актрисой. Подожду высказываться о ней определенно 4.

Савицкая- восхитительная барыня. Выйдет толк. Знаю ее по считкам, так как меня пока не пускают на "Антигону", только в воскресенье буду ее просматривать.

Книппер.Ее проучили в Кунцеве, и она не может дождаться своей очереди, т. е. репетиций. Читала Ирину на общих тонах, но роль пойдет.

Шидловская- одумалась, помирилась с Желябужской (водой не разольешь) и опять стала прежней. Загорелась… Она очень серьезно, по-моему, больна нервами.

Самароваприслала телеграмму, что служит. Явится к 1 июля с/г.

Москвин…Какой милый… Уж у него кишки вылезают от старания. Он лишь местами вульгарен в нобиле, но это стушуется (Саларино). (Чудно читает подьячего в "Самоуправцах" 6.)

Тихомиров.Пресимпатичный и серьезный актер. Переживает большие нравственные страдания, и потому с ним я особенно нежен и осторожен. Он талантлив и с темпераментом, но ради мнимых традиций, ради тонкости игры все смягчает, все стушевывает и боится выйти из шаблона. Копается в мелочах, а общего настроения не признает. Он стремится выразить какую-то тонкость, все толкует: как он понимает роль, для чего он делает тот или другой нюанс, и трусит малейшей смелости. Вот его впечатление о наших репетициях: "Я совершенно спутан, – говорит он, – мне все кажется, что все играют так резко, грубо…" И вместе с тем первый смеется, если мне удается сделать удачное указание артистам. Он показал себя в четырех ролях: страж ("Антигона"), Дож (передан временно), Девочкин в "Самоуправцах" (тоже) и Иван Петрович в "Гувернере". Во всех четырех ролях мне пришлось (с болью душевной) не согласиться с его толкованием. Александр Акимович уверяет, что в "Антигоне" он набрался уже смелости. В моих пьесах не могу сказать, чтобы это было так. Все это меня нисколько не смущает. Напротив, я жду, что он увлечется и ударится в крайность, а именно: начнет говорить так просто, что всем станет скучно, будет показывать, ради смелости, только одну спину. В моей практике часто случались такие перерождения.

Ланской.Глуп, но славный малый. Совсем петербургская штучка. Если он омосквичится – беда, тогда он мне напомнит хорошенькую японку в современном платье, настолько ему не пойдет московский "спинджак" мешком. Дорогой он прокутился отчаянно, но собрал последние силы и в первый день явился во всем блеске, с иголочки. Показывал свой гардероб, позировал. Теперь немного обносился. Я, например, заметил, что свою чудную сорочку он что-то долго не меняет, но тем не менее – занял хорошую комнату, ездит на извозчиках. Если он не удержится у нас, то потому, что не за кем ухаживать – все верные жены или строгой нравственности девицы. Но я влюблен в его тон, манеры и дорожу им, как дорожат негром в модном ресторане… для шика! Повторяю, он славный малый… добродушен… ни разу не слыхал, чтобы он хвалил себя в какой-нибудь роли. На сцене трус отчаянный… Но с ним я оправлюсь… он у меня совсем в руках… благоговеет и боится как огня. Когда его расшевелишь, он очень заразительно смеется. Драмы боится как огня и проклинает Аполлонского, который навязал ему какой-то ужасный слащавый и фальшивый тон 8. Играет Грациано (будет нобиле настоящий), Володю ("Гувернер" – недурно), Рыкова (такого гвардейца на русской сцене не скоро увидишь). В драматических сценах возмущается немного по-петербургски, и это мне ужасно нравится и, представьте, это очень в пользу пьесы, т. е. мельчает его роман с княгиней и оправдываем[ся] поведение Платона 9.

Шенберг.Работает вовсю и без устали. Очень доволен… Что будет дальше?

Красовский.Лижет мне руки… При удобном случае льстит… Кажется, сконфужен, но боится это показать. За наказание получил протоколиста и управителя в "Шейлоке" и "Самоуправцах". Как он ни вульгарен, но он царь – в сравнении с Андреевым – на днях придется передать ему роль последнего.

Суфлер- приличен, но, кажется, суфлирует неважно (это даже хорошо, чтобы учили роли).

Общеенастроение – очень повышенное. Все необычно для актеров. Общежитие (дача, которую, на свой страх, для товарищей наняли Шенберг и Бурджалов. Чудная дача, очень симпатичное общежитие), премиленькое, чистенькое здание театра. Хороший тон. Серьезные репетиции и главное – неведомая им до сих пор манера игры и работы. Вот, например, мнение Москвина: "Когда мне давали Саларино и я прочел роль – мне стало скучно, а теперь это самая любимая, но и самая трудная роль". Первые репетиции вызвали большие прения в общежитии. Было решено, что это не театр, а университет. Ланской кричал, что за три года в школе он слышал и вынес меньше, чем на одной репетиции (конечно, это не очень рекомендует петербургскую школу). Словом, молодежь удивлена… и все испуганы немного и боятся новой для них работы. Порядок на репетиции сам собой устроился образцовый (и хорошо, что без лишнего педантизма и генеральства), товарищеский. Если бы не дежурные – у нас был бы полный хаос, так как первое время мы жили даже без прислуги (взятый Кузнецов скрылся в день открытия). Дежурные мели комнаты, ставили самовары, накрывали столы – и все это очень старательно, может быть, потому, что я был первым дежурным и все это проделал очень тщательно. Словом, общий тон хороший. Репетиции, ввиду того что все новые лица, идут туго (хотя их было уже около 22). "Антигона" вся прочтена по ролям. Мизансцена сделана, и репетируют на сцене целиком.

"Самоуправцы"прочтены. Мизансцена сделана первых трех актов.

Перехожу к последнему и самому главному.

Вишневский.Увы!- он нам нужен до зарезу, и больше всех мне как режиссеру и актеру. Без него "Шейлок" не пойдет (если не закабалять Калужского). Без него все мои силы и время уйдут на "Федора". […] По-моему, с Вишневским надо покончить теперь же, но до 20 июля молчать. Надо выслать ему все роли. […]

1) Верю Вашему знанию публики, верю и литературному чутью и боюсь вмешиваться в вопрос репертуара. Я часто ошибался в выборе пьес. Если писал свои соображения о "Между делом", то только для Вашего сведения. Буду читать и думать о пьесах.

3) Очень люблю "Укрощение строптивой", но зачем трогать Южина. Он хороший человек и артист, а главное, получится отвратительный тон конкуренции – это будет отзываться театральной гнилью ("Шейлок", "Укрощение"). Хотя жаль. Для Книппер чудная роль. Можно попросить не ставить пьесы, так как Лешковская играет ее ужасно 15.

5) Москвин – Федор – это очень интересно 17.

7) Артем – Голубь-отец? Уж очень я сроднился с этой богатырской парочкой: Зонов и Грибунин 19.

Мой сердечный привет Екатерине Николаевне. Жена просит передать ей и Вам свое почтение.

Нет возможности перечитать все письмо, уж очень я расписался, воспользовавшись свободным вечером. Не взыщите за ошибки, описки, помарки и стиль. До вторника буду сильно занят репетициями.

Многоуважаемый Владимир Иванович!

1) "Шейлока", "Антигоны", "Гувернера", "Самоуправцев", "Ганнеле" 1, "Федора" (еще одной пьесы для Пушкина: какой? Легче всего "Бесприданница").

2) Итак, для репетиций пока мы обойдемся без Вас. Что может запутаться – это хозяйственная сторона, так как она совсем еще не поставлена: Манасевич не только абсолютно ничегоне делает – он [поручает] другим даже мелкие покупки, не следит за отчетностью и сам путается в счетах (это может оказаться очень убыточным). Его надо как можно скорее гнать.Между тем без Вас я связан – не могу ничего предпринять. Разрешите мне поскорее переговорить с Судьбининым (с Рындзюнским я не кончал) – по общему мнению, он подойдет к этому делу, хотя бы временно, до Вашего возвращения. При всем искреннем желании у меня не хватает времени, чтобы вести хозяйственную часть, так как, с одной стороны, репетиции, с другой – декорации, портные, бутафоры, выбор материи, закупка всех мелочей для "Федора" и "Шейлока"- все лежит на мне, и надо торопиться.

4) Сегодня, как я слышал, актеры пишут Вам петицию о том, чтобы их служба считалась с 15 июня, и о том, чтобы Якубенкам, Грибуниным и пр. делался вычет, так как они отдуваются теперь за них 3.

6) При переписках происходят недоразумения и задержки. От многих назначений ролей Вы бы отказались, если бы узнали ближе актеров, поэтому не будьте в претензии, если в этом случае я буду делать без Вашего согласия некоторые изменения. Это прямо необходимо, чтобы не задержать дела. Вот несколько примеров: вместо Артема в "Шейлоке" роль отдана Чупрову, вместо последнего – Бурджалову. Если бы не такое распределение, не пришлось бы репетировать их сцены и они сидели бы без дела, кроме того, я бы не имел случая познакомиться с данными Чупрова.

8) Роль матери в "Ганнеле" даю Желябужской, так как, не зная Книппер (у которой голос слишком низок), боюсь, что она не сладит с фокусами с крыльями, превращениями и пр. Желябужская же (она должна была играть роль в первой постановке) создана для всяких фокусов и сентиментальной красоты.

10) Мейерхольд попал и в "Самоуправцев", так как без него нельзя было бы репетировать пьесу, так как не хватало актеров 4.

12) Свое мнение о Вишневском я высказал в заказном письме. Если вы с ним согласны – кончайте, вызвав его в Ялту или письменно. Но пусть пока он молчит и напишет: куда ему высылать роли (или лучше не высылать, а то он их начитает неверно).

Кстати: Мейерхольд боится за бытовой (а не общий) тон в Курюкове. Хочу попробовать Чупрова (он большой молодец).

Роль Андреева передал в "Шейлоке" Красовскому.

Теперь не перечитываю – простите.

Многоуважаемый Владимир Иванович.

Итак, Пушкино опустело!… 1Отчасти я рад… пусть актеры разбредутся по Москве. Будет меньше ссор и пересудов. Передайте Москвину, что я сердечно за него радуюсь и благодарен Вашему чутью, угадавшему настоящего исполнителя для этой роли, и Вашей работе, создавшей нам, бог даст, будущую знаменитость нашего театра 2. Как бы хорошо, если бы Вы поскорее принялись с Москвиным за последний акт, боюсь, что к моему возвращению (самое горячее время) он не сживется с ролью, а тогда трудно будет найти время, чтобы работать с ним. Радуюсь и за Волохову… Мария Александровна ленива и, обыкновенно, показывает себя на генеральной репетиции. Вот почему бывают и промахи. Неужели Раевская начинает дышать!… Ах, уж этот мне Ланской 3!… Боюсь я за него… Женится, пойдут дети, пожалуй, не хватит денег на костюмы, тогда он погиб… Если его свадьба официальная, поздравьте его от меня и пожелайте всего лучшего.
 
Вишневский… уж не актер ли он с сюрпризами… Раз на раз не приходится! Ведь это опасная манера игры… по вдохновению. Присмотритесь: нет ли у него того же, что у Дарского. Последний, когда он в духе и старается играть – выходит гадко, и наоборот. Может быть, Вишневский слишком старается – это свойство я заметил у него в "Шейлоке"… Не имея известий, я уже начал учить Шейлока. Теперь бросаю… Как актер очень жалею об этом, как отец многочисленного семейства – радуюсь. Радуюсь и за Дарского. Искренно жалею его, но о чем же он думал раньше? Я его предупреждал после первой считки, чтобы он оваций от первого сезона не ждал бы. Он мне клялся, что он их и не ищет. Как его утешить?… Трудно, если он просто актер-карьерист, и очень легко, если он артист. Четырнадцать лет он создавал карьеру. Это очень громко, но ошибочно! Четырнадцать лет он заблуждался и портил свой талант… Пора и опомниться. Он теперь дошел до геркулесовых столпов, дальше итти некуда. Весь его драматизм и вся четырнадцатилетняя техника вылились в букву Р и во все шипящие и свистящие согласные. Не сочинять же новые буквы для его дальнейшего усовершенствования. Я себя гениальным режиссером, конечно, не признаю, но, если он мне хоть немного верит, скажите ему, что его спасение- в нашем деле. Его спасение в том, что он сорок раз плохо сыграет Андрея Шуйского, что на этих тридцати разах он прислушается к человеческому тону и забудет свои животные звуки. Пусть он поверит нам, что тот Рубикон, через который мы его хотим перевезти на своих плечах, не так страшен. Пусть он только не сопротивляется. Напомните ему мои слова: Москва – странный город; кто сразу одержит здесь победу (если я не ошибаюсь, Вы мне это говорили), тот удержится недолго. Надо в Москве начать с небольшого и завоевывать публику постепенно. Пусть Дарский отвыкнет от некоторых своих недостатков, и ему откроется ряд ролей. Он энергичен и умеет работать. Он успеет в этом скоро, только бы сознал необходимость. Я еще раз без всякого колебания утверждаю: три, пять провинциальных сезонов… и Дарский будет невыносимее и комичнее Петрова. Через три года ему начнут шикать, а через пять лет он принужден будет уйти со сцены. Тогда он будет неисправим, а теперь, может быть, он встанет на рельсы. Нельзя ли ему намекнуть еще [на] одну вещь: режиссер только тогда может приносить пользу актеру, когда он уверен, что его работа не пропадет даром. Если Дарский себя поставит у нас так, что мы на каждом шагу будем ожидать его ухода, едва ли это придаст нам много энергии и охоты давать ему хорошие роли и портить на репетициях с ним свои нервы. Как бы он не охладил нас к себе, как это сделала Шидловская, под влиянием которой он, кажется, находится. Однако довольно о нем. Я так распространился о Дарском потому, что вхожу в его положение и искренно его жалею. Думаю, что все, что мы делаем, – это для его пользы.

Плачу о некоторых неожиданных вымарках "Федора", а еще более об ужасных вставках. Ведь можно же исправить гениальное произведение цензора?…

Это мне напоминает: лавировали корабли, да не вылавировали…

Реплика перед этим:

Не верится, чтобы от сердца".

"Ф_е_д_о_р. Царица, говори, что ж ты молчишь?"

Далее Ирина продолжает так: "Дивлюся я, что князь Иван Петрович…" и т. д.

Это "одно"напоминает стихи в "Московском листке" 8. По-моему, лучше пусть испортится толстовский стих, чем он исправится цензором.

"На выходе, кто с жалобой, кто с просьбой,

Этот стих – неверны ударения. Как-нибудь изменить, например:

"А здесь я рад их видеть.

Тебе их вздорных жалоб не избыть".

Конец 3-й картины с выборными – не понял по Вашему письму и ничего не могу сказать теперь.

Согласен с Вами, что "Царь всея Руси, Федор Иоаннович, прости"… – можно сказать даже еще нецензурнее, чем у Толстого.

Я решительно отказываюсь понимать: кто вычеркивал пьесу – столько глупостей и неожиданностей 10.

Что до меня, то я поздравляю Судьбинина с такой женой, а Вас – с ее приездом.

 

Не знаю и не слыхал ничего о Тарасове, но ужасно рад ему, потому что он высок и с басом. Со 150 рублей на 60 рублей – это похвально. Меня волнуют Щукин и Мошнин! 12Есть ли надежда, что театр будет приличен? Меня волнует и занавес. Мне не придется им заняться, пожалуй, не успею. Кому поручить поискать в Москве эффектных и дешевых материй для этого занавеса? Я бы сделал занавес или сплошной из одной хорошей материи с каким-нибудь кантом понизу, или, если такой дешевой материи нет, то что-нибудь в этом роде, чтобы сократить количество дорогой материи:

 

 

Больше всего меня беспокоит портниха. Где ее добыть – честную и порядочную? Например: я привезу много начатых вышивок для "Федора" (жена не может сделать всего, поэтому она только начинает, для того чтобы дать образец и чтобы по этому начатому образцу кто-нибудь кончал). Вещей будет много. Кто заправит это дело?… Без портнихи трудно – кто присмотрит и сбережет костюмы от губительной руки костюмеров? Кто сохранит в целости музейные вещи и другие хорошие костюмы – Мария Петровна Григорьева? 13Не поспеет, да и мало она опытна, хотя очень старательна.

Больше писать нельзя, лошади уезжают. Жена шлет Вам свой поклон. Не откажитесь передать Екатерине Николаевне мой низкий поклон и поздравление с приездом.

60. Вл. И. Немировичу-Данченко

10 сентября 1898

Многоуважаемый Владимир Иванович!

Повторяю: я сам не пойму, хороша или никуда не годна планировка "Чайки". Я понимаю пока только, что пьеса талантлива, интересна, но с какого конца к ней подходить – не знаю. Подошел наобум, поэтому делайте с планировкой что хотите 2. Вместе с этим письмом отсылаю и четвертый акт. Ваше замечание о том, чтобы в первом акте, во время представления пьесы Треплева, второстепенные роли не убивали главных, я понимаю вполне и соглашаюсь с ним. Вопрос, как этого достигнуть… Я по своей привычке раскрыл каждому действующему лицу более широкий рисунок роли. Когда актеры им овладевают, я начинаю стушевывать ненужное и выделять более важное. Я поступал так потому, что всегда боялся, что актеры зададутся слишком мелким, неинтересным рисунком, а ведь по такой канве всегда выходят кукольные банальные фигурки.

Если Фессинг и Снигирев будут играть у нас (это приятно), следует возобновить "Ольгушку" для клуба 5. А Мадаев? Я изъявлял уже свою радость по поводу приглашения Тарасова…

Симов сдал 6 декораций. Не объявить ли Геннерту 7, что на следующий день [после] моего приезда назначается генеральная репетиция для декораций и костюмов, т. е. все одевают костюмы. Декорации (готовые) устанавливаются. Актеры выходят на сцену – показывают костюмы. Режиссеры делают замечания и поправки. О!… Вот непредвиденный расход… этот оркестр! Нельзя ли их за ту же сумму как-нибудь эксплуатировать? Будет ли музыка в антрактах?

Мне представляется, что "Ганнеле" придется ставить раньше, чем мы предполагали, и, конечно, она пойдет скорее, чем, например, "Антигона". Хорошо бы, если бы ученики Филармонии поскорее принялись за разучивание хоров. Не знаю, я как-то плохо рассчитываю на аккуратность школьников – не запастись… {Часть страницы вырвана в подлиннике. – Ред.} ли нотами (вторые голосовые экземпляры) и не передать ли их для просмотра Васильеву (содержатель хора) – на всякий случай?

Очень благодарю также и за набросок Дорна… 11. Ох, как я его боюсь! После Вашего письма еще более. Уж очень велики и ответственны требования к этой на первый взгляд незначительной роли. Спокойствие – это, пожалуй, у меня выйдет… но умен, мягок, добр, красив, элегантен – уж очень много достоинств и оттенков, при малом количестве слов и действия… Это меня пугает. Больше же всего я боюсь остаться в этой роли самим собой, со своими индивидуальными свойствами, боюсь играть эту роль на своих, общих тонах… У меня [на]ввертывался какой-то тон, [ориг]инальный как будто бы… {Часть страницы вырвана в подлиннике. То же и дальше.- Ред.} ожиревшего, провинциального, постаревшего Дон Жуана, [го]ворящего тенором и когда-то местного любимца-певца, но этот господин уже потерял свою элегантность, за исключением Треплева и Нины – относится ко всем легко, с некоторым сарказмом. Тот мог балансировать на качалке, а Ваш Дорн, конечно, не может этого сделать… 12. Теперь ухожу от этого тона и ищу новый… Что-то будет, боюсь!…

Я поправляюсь не очень хорошо, по крайней мере пока не толстею. По весам (может быть, они врут) – сбавил здесь 2 фунта. Отчего?… не знаю… Когда высыпаюсь, чувствую себя хорошо, но не всегда это удается благодаря невозможному шуму, который производят дети с раннего утра. Погода здесь все время плохая и холодная… Жена тоже чувствует себя не очень хорошо. Еще не вошли в норму. Сегодня получили телеграмму, что дядя жены брата, у которого я теперь нахожусь, умирает. Она уезжает, оставляя детей жене. Теперь я остаюсь единственный мужчина в доме. Ввиду этого до их возвращения, т.е. до 16-го, 17-го, мне не удастся уехать – ничего?… 17-го я, наверное, уеду и буду в Москве 19-го утром… Не взыщете?… Я думаю, что первые четыре дня в театре пройдут в выметании… Раньше четырех дней не войти в театр. [Если] Вы найдете необходимым, [чтобы] я приехал раньше, – телеграфируйте, приеду. Прилагаю записку [мо]их вопросов, которые пришли мне в голову.

Собственно говоря, посылаемый мною счет не есть тот оправдательный документ, который желателен бухгалтерии: ей нужен документ из магазинов, где покупались вещи, но… не на все статьи я мог иметь документы, так, например, все старинные вещи, купленные у старьевщика, не могут иметь счетов, так как продавцы их не умеют даже писать. Предметы для вышивания, купленные не в магазинах, а по лавочкам, у Троицы, на базаре и проч., тоже не имеют счетов. Кружева, купленные у странствующих торговок-евреек, перевозка мебели (возчик из Тарасовки, мужик) и прочие расходы тоже не могут иметь счетов. В чем грешен – это в покупках, сделанных у Яковлева (бусы) и у Сапожникова (материи). На эти статьи я должен был иметь документы (если необходимо, я их добуду). Грешен – в квитанции телеграммы Вишневскому. Я долго хранил ее, не зная, куда ее сунуть, чтобы не затерять. Куда-то ее положил, но теперь не вспомню. По приезде в Москву поищу. Вышло так, что у меня, вероятно, открыт счет по книгам, куда записывается все, что следует с меня и мне. Вот почему я представляю счет, но на нем не подписываюсь, что деньги получил сполна, так как по этим статьям денег я не получал. Когда я вернусь в Москву, мы заключим мой счет, разочтемся, и тогда я подпишу этот счет в получении по нем денег.

Напоминаю Вам о некоторых спешных делах, а именно:

а) в "Федоре" для Клешнина – Артема;

в) в "Ганнеле" для Матерна;

2) Думаю и о Калужском, но тут ничего придумать не могу. Хотелось бы очень иметь дублера для Мароккского.

4) Заказать корону для Ирины ему же.

6) Купить 10-12 шпаг у Ингинен или у Этинера в Москве (хотя если шпаги есть в Москве, то лучше их купить при мне, я знаю в них толк).

Ни докончить, ни перечитать письма не успею, сейчас уезжают.

61. Из письма к М. П. Лилиной
 
Сентябрь 1898

62. Из письма к М. П. Лилиной

63. Из письма к М. П. Лилиной

Я уехал из театра совсем бодрый, особенно когда мне рассказали о восторгах Суворина и Чехова 2. Приехал домой, поспал и вечером поехал смотреть декорации "Федора", которые ставились в последний раз, так как на полторы недели электричество останавливается для ремонта. Не все декорации одинаково великолепны, но все интересны и хороши. За исключением двух картин, весь "Федор" готов, с мебелью, бутафорией и пр. Так что теперь на генеральной репетиции не придется, кажется, мытариться, как раньше. Костюмы заказаны; говорят, тоже готовы. Завтра будет примерка. Разными разговорами и надеждами актеров, тем, что на два спектакля уже расписаны все билеты, меня очень успокоили, и я вернулся домой бодрым. В двенадцать часов был в кровати, до часу почитал нарочно какую-то книгу и моментально заснул. Сегодня проснулся в десять часов бодрым; около дела, кажется, буду себя чувствовать бодрее, чем в Андреевке. Думаю, будет так: пока не пройдет первый спектакль, волнения будут. Будут и суматохи, но значительно меньше, чем в Охотничьем клубе. Когда мы свалим эти громадины – "Федора", "Шейлока" и "Ганнеле", – все пойдет как по маслу. Так мне кажется.

Глубокоуважаемый Савва Иванович!

Будут шероховатости, которые нам предстоит исправлять. Ввиду этого публика на репетицию не допускается.

Помогите нам исправить те ошибки, которые неизбежно вкрадись в столь сложную постановку, какой является "Царь Федор".

12 окт. 98

Многоуважаемый Савва Иванович!

От души пожалел я, что Вы не были на репетиции, и еще больше пожалел, что за отсутствием места Вы не присутствовали на открытии. Отчего Вы не послали мне карточки? Вы же знаете, что для Вас всегда найдется место в нашем театре! Еще раз искренно благодарю Вас и с большим нетерпением ожидаю свидания с Вами сегодня, для того чтоб услышать Ваше откровенное мнение о спектакле.

66*. А. П. Ленскому

Пользуюсь первым свободным вечером со дня открытия Художественного общедоступного театра, для того чтобы написать это письмо, и усердно прошу Вас передать его содержание всем молодым артистам "Нового театра", приславшим в день открытия нашего театра приветственную телеграмму, которая всех нас искренно тронула 1.

С совершенным и глубоким почтением

152

Многоуважаемый Василий Ильич!

В ответ на мою телеграмму я получил извещение, что на второй неделе поста меня вызовут в Петербург; в самом скором времени я должен буду побывать и в Харькове – по театральным делам; много дела накопилось и в конторе, на фабриках, в попечительстве и пр.

Я не сомневаюсь, что Вы поверите искренности моих уверений в том, что я отказываюсь от Вашего предложения с большой грустью, тем более что я принадлежу к одним из горячих поклонников Вашего таланта.

P. S. Вчера я выехал из дома очень рано и вернулся очень поздно (около 3-х часов ночи). Вот почему я распечатал пакет Ваш ночью и только сейчас мог дать Вам ответ.

68*. В. В. Котляревской

Милостивая государыня!

Еще раз благодарю Вас и пользуюсь случаем, чтобы уверить Вас в совершенном почтении.

69*. И. А. Прокофьеву

До сих пор я не мог выбрать времени для того, чтобы заехать к Вам и поблагодарить Вас, как председателя правления Московского Общества искусства и литературы, за оказанную мне честь: избрание меня в почетные члены нашего симпатичного дела.

Не откажитесь взять на себя труд и передать всем лицам, почтившим меня своим избранием, мою искреннюю благодарность и примите уверения в совершенном и глубоком почтении к Вам готового к услугам и глубоко уважающего Вас

70. А. П. Чехову

Глубокоуважаемый Антон Павлович!

Приношу Вам искреннюю благодарность за присылку книг Ваших повестей и романов. Я зачитываюсь ими теперь на свободе и уж проглотил добрую половину, остальная часть заготовлена для Волги.

Готовый к услугам и глубоко уважающий Вас

Многоуважаемая Ольга Леонардовна!

Если б я знал больше Вас, а Вы меня, я бы решился высказаться прямо по поводу роли Ганны, теперь же боюсь это сделать, и вот по какой причине.

Пользуюсь случаем, чтобы сообщить Вам некоторые мои соображения по поводу роли Елены в "Дяде Ване". Светскость Ролей Аркадиной и Елены, их темперамент дают возможность исполнительнице, до некоторой степени, повториться. Это нежелательно… 2. Для большей разницы между обоими образами я бы придал Елене – конечно, в спокойных местах – большую неподвижность, тягучесть, лень, сдержанность и светскость и, в то же время, еще сильнее оттенил бы ее темперамент… Забрасываю Вам для проверки эту мысль, которая пришла мне после последней репетиции. Настойчиво ищу Вам роль. Но если бы Вы знали, как это трудно! Есть чудная роль в "Столпах общества" Ибсена, но подобно Аркадиной – немолодая 3. Это нежелательно – раньше времени играть два года подряд роли, неподходящие Вам по годам. Буду искать, насколько хватит времени.

Не откажитесь передать мое почтение Вашему брату.

72*. Е. В. Алексеевой

Милая маманя,

Здесь, в Виши, все стараются быть аристократами или казаться англичанами, а это мало идет к ним. Рядом со мной за table d'hote {совместная трапеза в гостинице, пансионе (франц.).} сидит г-н префект. Это совсем опереточная фигура, он от важности не кланяется, а только моргает глазами и буквально подает только два пальца. Вчера на спектакле какой-то плохонькой приезжей труппы (в первый раз пошел в театр) мне опять пришлось сидеть с ним. Едва прослушав первый акт глупейшей пьесы "La dame de chez Maxime" {"Дама от Максима" (франц.).}со всеми каламбурами, штучками и остротами, которые я слышал 10 лет назад, я решил не возвращаться в театр. Выбрав самую отчаянную кокотку, я передал ей свой билет, предупредив, что рядом с ней будет сидеть очень богатый господин; не знаю, что там было, но сегодня префект на меня сердито и презрительно поглядывал во время завтрака. Вот какими глупостями забавляешься от скуки. Сказать, что мне нечего делать здесь, было бы неправдой. Я ужасно занят, с утра и до вечера, но все ужасно скучными делами. Вставать надо в 7 час. (это ли не возмутительно!). В 8 – душ. Кладут меня, раба божьего, на мягкий стол, поливают вонючей водой, а двое жидких французиков кулаками трут все тело. Потом поливают сногсшибательной струей воды больные части тела. Не могу сказать, чтоб это было интересно и занимательно. После душа потеешь и идешь менять сорочку. Потом четверть часа ходить, дальше бежать к источнику ("Hopital") пить воду, потом полчаса ходить, потом опять к тому же источнику, потом полчаса ходить, наконец к другому источнику (Source "Chomel" – для катара горла и носа). Длинный коридор, уставленный плевательницами, и толпа народа плюет, харкает, сморкается. Посморкавшись и поплевавши, бежишь завтракать, так как до этого времени куска не было в горле; конечно, оттоптав себе ноги по колена, ешь с аппетитом. Кормят, правда, очень хорошо. После завтрака кофе в кафе, и еле доплетешься до постели. Не успел отдохнуть и заняться кое-чем, как уж время идти опять два раза пить воды, плеваться и проч., потом обед, час-другой поболтаешься, и спать. Вот моя жизнь. Не дождусь, когда кончу.

Если хочешь доставить мне большое удовольствие, напиши, что уместится на четверти этого листа.

Мысленно крепко тебя целую, благословляю.

Суббота 17/29

Я получил два твоих милых письма и ужасно благодарю тебя за них, но только в том случае, если они писаны не позднее 12 час. ночи, в противном же случае – только лишний раз жалею о том, как ты мало бережешь себя для нас всех, твоих детей, внучат и будущих правнучков, наконец, для самой себя. К сожалению, я не уверен в том, что письмо было писано не ночью, а посему на будущее время, если ты мне хочешь доставить настоящее, ничем не отравленное удовольствие, пиши письма на половинке этого листа, по крайней мере я буду сознавать, что если я и отнял у тебя частичку твоей ночи, то самую маленькую.

Спасибо за сообщение относительно Феодосии. Думаю, что мы туда не попадем не по случаю карантина, а потому, что Маруся 1мне пишет, как плохо она переносит жару. Решено так. Из Виши, с остановками в Швейцарии, Вене, я еду в Харьков, а там видно будет, как решит Маруся. Уехать же отсюда – это истинное наслаждение. Боже мой, какая тоска и полнейшее разочарование французами. Они даже не мошенники, это слишком крупно для них. Они просто мелкие жулики, карманники, бог с ними. Едва ли я вернусь сюда во второй раз. Воды хороши, но прославленное их устройство душей – это пуф, реклама. Массируют здесь какие-то мужики, и если бы я не делал в Москве массаж, то теперь не было бы никакой пользы. Я их учу, как нужно меня массировать, и обращаюсь с ними, как с извозчиками. Вдруг ни с того ни с сего обдадут тебя кипятком, а то холодной водой, и ничего сделать нельзя, чтобы избежать этих сюрпризов, так как так мило устроены души. Как ни плохо у нас на Кавказе, но думаю, что не хуже, чем здесь, так как хуже трудно и придумать. За массажем тут нет никакого присмотра, ни одного доктора, ни одного надсмотрщика, и прислуга распущена ужасно. Одно хорошо, что, сидя здесь, начинаешь больше ценить свое, а потому на будущий год, если потребуется, еду на Кавказ.

Была ли Нюша у Калужского, или он у нее? 2

74*. Е. В. Алексеевой

Дорогая маманя,

Как я тебе писал, лечение мое идет недурно, хотя со вчерашнего дня я начинаю уже чувствовать некоторое утомление. Однако, слава богу, скоро все кончится. Мне осталось только шесть душей. В будущий понедельник я кончаю. Вторник – отдыхаю. Потом, по требованию доктора, перед путешествием еду в Швейцарию. Доктор желает, чтоб я пробыл 10 дней, но я этого сделать не могу и потому посижу там, чтобы передохнуть, два дня. Оттуда в Вену (Hotel "Metropole"), потом в Будапешт (вероятно, один день пробуду) и уж дальше не знаю маршрута. Конечный пункт – это Харьков. Там мы встретимся с Марусей, если за эти дни она не решит окончательно поездку в Ялту. В Феодосии, по газетам, все-таки карантин и нет никакой тени. С нетерпением жду возвращения в Москву, так как Запад со своей ложной культурой, рисовкой и ломаньем, со всеми признаками вырождения меня ужасно нервит. Нет… теперь очередь за нами, за славянами, мы будем диктовать правила.

Ну, прощай, милая мамочка. Поцелуй всех братьев и сестер. Остальным поклоны.

23 июля 99, Виши

Благодарю Вас очень за Ваше милое и интересное письмо, которое я получил чуть не за день до отъезда в Виши. Здесь был занят корреспонденцией с Владимиром Ивановичем по спешным вопросам, с семьей, планировками сцены Замоскворечья 1и только теперь освобождаю секунду, чтобы написать Вам. Простите за задержку.

Послана она в конверте, по почте, заказным (квитанция заказного письма No 794 – на печати написано в квитанции (3-е/2 aout. 99 Vichy, Allier).

Вот в чем будет отличие от "Яузы", от "Акосты" и проч. 2. Разумеется, все это должно быть жизненно и правдиво.

Имейте в виду, что колеса без спиц (нужно было бы сани, но – рисунка их не добудешь).

 

Если же добуду – тем лучше.

 

 

В Малороссии сохранились такие экипажи.

Одновременно с Замоскворечьем скорее знакомьте их с "Геншелем" и "Акостой", хоть начерно 3. Сейчас же с получением письма вызовите Соловьева 4, и пусть он соберет статистов и прочтет им все пьесы (уходит много времени на то, чтобы статист отдал себе отчет в том, что он делает). Не зная пьесы, статистам трудно понять, что от них требуется. Хорошо бы, если бы перед началом репетиций Влад. Ив. почитал бы Годунова с Вишневским 5, а то за лето он наготовил много сюрпризов. Я могу вернуться в Москву даже 20 августа, это самый короткий срок курса моего лечения. Возвратясь раньше этого времени, может развиться малокровие, которого я очень боюсь при дьявольской сезонной работе. Мое отсутствие может вызвать ропот в труппе, поэтому в ответ на их ропот имейте в виду следующие доводы.

Тут доктор потребовал немедленного моего отъезда за границу, и только к 20 августа могу кончить лечение. Без этого лечения, по словам доктора, я бы не провел и половины сезона. Таким образом, это является необходимостью. На самом же деле, считая 20 дней, которые я проработал в июне, я догоняю в августе, так что мой отдых не превышает двух месяцев. Этот срок мне решительно необходим, чтобы иметь силы работать так, как я работаю. В нынешнем же году, благодаря Грозному, от меня потребуется еще гораздо больше силы.

Разочек, другой пробегите "Бесприданницу".

Куда еду отсюда – не знаю еще, тогда напишу. Чувствую себя недурно в смысле нервов, но утомлен лечением.

Не истратьтесь весь сразу.

Ну, прощайте, милый Александр Акимович, целую Вас и от души желаю успеха. Всем нашим поклон. В. В. целую.

Воскресенье

Как живете, отдохнули ли, как Ваш брат, успокоились ли после Вашего горя? Вот вопросы, которые интересуют меня. Если хотите узнать кое-что обо мне, спросите мое письмо у Александра Акимовича 1.

По-моему, роли распределяются так:

Слуга – Артем.

Приказчик (купчик) – Грибунин.

Француз – Андреев.

Человек с собакой – Москвин (Тихомиров).

Извозчик – Смирнов.

Следует сильно сократить… {Верх второго листа оборван. – Ред.}.

 

Декорация мне представляется следующей:

 

 

Мой поклон уважаемой Перетте Александровне, детишкам… {Верх третьего листа оборван. – Ред.}

Ну, будьте здоровы, от души желаю успеха. Крепко целую Вас.

Милый Александр Акимович!

1) Гул и тряс нищих.

3) Быстрое и все ожесточающееся вступление старика, ратника, опального и пр.

5) Усиливать крик до высокой ноты по выходе бунтующих из ворот на ту сторону.

7) Поскорее и погорячее "караул" лабазника и быстрые входы городовых.

9) Пугание толпы (без паузы).

Выламывание двери и падение ее (забыл).

78*. А. П. Чехову

30 сентября 1899

После молитвы перед открытием второго сезона встали прекрасные воспоминания прошлого, вновь живы прежние восторги. Вся труппа единодушно потребовала послать привет дорогому другу нашего театра с пожеланием поскорее видеть его среди нас.

Милый Владимир Иванович.

Итак, я готов на всякие жертвы, но на одно я не соглашусь ни под каким условием.Я не могу играть глупой роли. Теперь же я близок к тому. Морозов и Вы не можете или не хотите спеться 2. Как видно, начнутся ссоры и недоразумения, а я буду стоять посередине и принимать удары. Нет, этого нельзя, да и нервы мои не выдержат этого. Без Вас я в этом деле оставаться не хочу, так как мы вместе его начали, вместе и должны вести. Признавая за Вами, как и за всяким человеком, недостатки, я в то же время очень ценюв Вас и многие хорошие стороны, горячо ценю в Вас и хорошее отношение ко мне и к моей работе. Без Морозова (тем более с Осиповым и К 0) я в этом деле оставаться не могу – ни в каком случае.Почему? Потому что ценю хорошие стороны Морозова. Не сомневаюсь в том, что такого помощника и деятеля баловница судьба посылает раз в жизни. Наконец, потому, что такого именно человека я жду с самого начала моей театральной деятельности 3(как ждал и Вас). Нам ворожит бабушка, и если при таком ее баловстве мы не можем или не умеем устроиться, то все равно из дела ровно ничего не выйдет. Не забудьте, что у меня нет денег, что я семейный человек и что я не имеюболее праварисковать этой стороной моего благосостояния. С Осиповым я рискую очень (Вы – нет, а я – да). Я не верю в их порядочность, в порядочность же Морозова я слепо верю. Я ему верю настолько, что никаких письменных условий заключать с ним не хочу, ибо считаю их лишними, не советую и Вам делать это, так как знаю по практике, что такие условия ведут только к ссоре. Если два лица, движимые одной общей целью, не могут столковаться на словах, то чему же может помочь тут бумага. Я не буду также, на будущее время, играть двойную игру: потихоньку от Вас мирить Морозова с Немировичем и наоборот. Если ссора неизбежна, пусть она произойдет поскорее, пусть падает дело тогда, когда о нем будут сожалеть, пусть еще раз мы, русские, докажем, что мы – гнилая нация, что у нас личное я, мелкое самолюбие разрушает всякие благие начинания. В нашем деле это будет доказано более чем убедительно, так как в истории театра всех стран не найдется столь блестящей страницы, какую написали мы за два года. Если это случится, я плюну на театр и на искусство и пойду крутить золотую нитку на фабрике. Чорт с ним, с таким искусством!

За последнее время моей головой распоряжались малоэкономно, и она отказывается служить, а мне еще нужно сочинить 3-й акт, самый трудный в пьесе 5. От "Пестрых рассказов" (в которые я уверовал больше чем когда-либо) я отказываюсь и ставить их не буду 6. Их умышленно тормозят, и никто им не сочувствует. Надо употребить слишком много энергии, чтобы они пошли, у меня ее нет, а для материальной стороны дела – рассказы не нужны. Докончим сезон и без них. Будет несправедливо, если Вы припишете этот отказ самолюбию или чему другому. Даю Вам слово, что поступаю так ради пользы дела, чтобы иметь силы докончить сезон. Заключаю эту часть письма скорбным восклицанием… Ваше письмо… это начало конца. Еще просьба: до тех пор пока не будет сдана пьеса "Сердце не камень", не будем много говорить об этом прискорбном деле, так как одна волнительная фраза лишает меня сна на целую ночь, а сон мне нужен очень, особенно теперь.

В заключение от всего сердца желаю, чтобы мы все оценили по достоинству тот редкий клад, который дала нам судьба, чтобы мы вовремя поняли, какие богатства сулит нам этот клад, и забыли бы все то мелкое, благодаря которому мы рискуем выпустить клад из рук. Со своей стороны, несмотря на ослабшую энергию, я готов принести делу те жертвы, которые ему нужны и которые я имею право приносить. То глупое положение, в которое я могу встать по отношению к Морозову и Вам, я не считаю никакой жертвой, так как оно не спасет, а только погубит дело и взвалит все незаслуженные мною последствия на мои (исключительно) плечи.

80. Л. Н. Толстому

21 февраля 1900

Во время последней дружеской беседы тружеников Художественного общедоступного театра по окончании сезона 1мы не могли не вспомнить лучшие вечера нашего существования, те вечера, когда театр был осчастливлен присутствием величайшего мирового писателя 2.

81. С. В. Флерову

Сергей Васильевич!

Теперь выяснилось, что раньше воскресенья я к Вам не попаду. Простите меня великодушно.

Я не могу, к сожалению, ехать с ними, так как везу семью с собой.

Я с семьей едем во вторник (страстная) с курьерским, Калужский с семьей – в понедельник, Владимир Иванович – в воскресенье и т. д.

Итак, в воскресенье постараюсь непременно заехать к Вам, а пока прошу Вас передать мое почтение Вашей супруге и дочерям

82. С. В. Флерову

Вторую неделю собираюсь к Вам, но не могу выбрать свободного часа, до такой степени я занят. Не мудрено: мне приходится теперь подгонять запущенные за время театрального сезона фабричные дела и составлять постановки на весь будущий сезон.

Понедельник, вторник, среду и четверг пасхи играем в Севастополе: "Дядю Ваню", "Одиноких", "Эдду Габлер" и "Чайку". В пятницу едем в Ялту и с воскресенья фоминой играем там 6 спектаклей. Из Ялты, без остановки, возвращаемся в Москву кончать репетиции "Снегурки" 2.

Остаюсь в надежде, что молодая компания и весеннее солнце согреют Ваше юное еще сердце и Вы соблазнитесь нашим предложением: составить нам компанию.

Суббота

Ялта
 
Многоуважаемый Сергей Васильевич!

Завоевывать столичную публику не пришлось в Ялте. Она уже знакома с нами или по газетам, или по Москве. Не извещал Вас о последующих спектаклях, чтоб не повторять одного и того же. Слава богу, мы имели успех в Ялте, но сознаюсь, что публика в Севастополе гораздо интереснее.

Жена, я, дети шлют Вам и Вере Сергеевне низкий поклон.

от искренно преданного Вам и уважающего

84. С. В. Флерову

Многоуважаемый Сергей Васильевич!

Подтверждаю еще раз, что после первого спектакля в Ялте я послал телеграмму в театр и 4 или 5 копий с нее разным лицам, в числе которых была копия и на Ваше имя. За исключением Вашей копии, все другие получены своевременно. Не были ли Вы в это время на даче?… Мы очень счастливы и гордимся, что Вы соскучились о нас, тем более что это чувство мы испытываем обоюдно.

После этого времени позвольте нам воспользоваться Вашим любезным приглашением.

К Желябужским я еду сейчас, чтоб прощаться с ними. Завтра они уезжают в Крым. Артем и Мейерхольд уехали уже из Москвы в отпуск, Москвин пока в Москве, но, если не ошибаюсь, 1 июня уезжает на гастроли к Бородаю играть четыре спектакля "Федора" 2.

Телеграмму пришлем своевременно.

Я первый подписываюсь под тем, что в спектаклях гениального Сальвини нет нужды хлопотать о постановке, потому что гений его покроет все… А когда Южин играет Отелло, задаю я вопрос, следует подумать об общем впечатлении от пьесы?… Думаю, что да, так как, по отзывам, тот же Южин, которым так гордится Федотов, сильно портил впечатление такому гению, как Сальвини. Если Нелидов, подобно всем другим, не понял еще, что мы стремимся дать хорошую постановку в своем театре не ради роскоши и внешней красоты пьесы, а исключительнодля пояснения, более наглядного изображения внутреннегосодержания пьесы и мысли ее автора; если, повторяю я, Нелидов не понял этого и упорствует в устарелых, рутинных способах игры Малого театра, называя традициями то, что есть просто обветшалость; если он не видит, что такой прием сушит таланты очень крупных артистов, то надежда, возлагаемая мною на Нелидова, падает, так как он не понял главного, т. е. самой сути дела.

Мой низкий поклон Вашей уважаемой супруге и симпатичным дочерям. Желаю Вам здоровья.

Я предполагаю при поездке к Вам соединить очень приятное с полезным. Хотелось бы осмотреть Останкинский дворец, так как там можно найти хорошие мотивы для новой пьесы Чехова 6. Быть может, Вы окажете в этом деле содействие, если у Вас есть какие-нибудь связи с управляющим этого чудного имения.

85. Из письма к М. П. Лилиной
 
Июль 1900

Представь себе, Пушкино, только населенное больными купцами, мещанами, армейскими офицерами. Представь себе, что в Пушкине улицы не мощеные, а пыль не темная, как у нас, а белая. Еще разница: там дачи довольно грязные, а здесь ужасно грязные. Там иногда видишь смеющиеся лица, здесь их совсем нет, там иногда слышны людские голоса, а здесь давящая тишина. Смело скажу, что во всех Ессентуках сегодня смеялся один человек, и это был – я. Знаешь, когда я так расхохотался? Когда открыл сундук и увидел в нем белые штаны и пиджак от Дюшара. Ничего нет смешнее, как человек в белых брюках, ходящий по улицам Ессентуков. Во что я буду здесь одеваться при наличии моего столичного гардероба? Это вопрос.

Завтра поеду в Кисловодск и посмотрю, что делается там… При осмотре квартир (все переполнено) напал на одну из своих московских поклонниц. Она усиленно убеждала меня поселиться в том доме, где живет она, но и дом-то самый скверный, да и поклонница не очень… Она все мне рассказывала, что при такой игре, как наша, необходимо летом лечиться. Должно быть, и я нервный, и жена у меня нервная, и дети нервные, и все, кто меня окружает, тоже и т. д. Ужасно смотреть, как мы играем, а каково самому стоять на сцене и т. д.

По дороге я узнал, во-первых, что доктор Зернов живет в Ессентуках и, во-вторых, что Кисловодск дальше Ессентуков. Пришлось спрыгнуть из вагона и направляться прямо к Зернову. Конечно, он не советует пить "Ессентуки" в Кисловодске или ездить сюда, но мы посмотрим и обсудим завтра, во время разговора с ним. Сегодня он не мог принять меня, так как весь день у него расписан. Знакомых не встретил ни души…

Вечером ходил по парку. Зашел смотреть, как дети бегают на гигантских шагах. Вот один, маленький клоп, занес ногу в петлю, а другой, большой верзила, в это время толкнул его. Вижу, клоп висит на веревке и летит прямо головой о столб. Я подбежал, повел рыдающего ребенка к ручью и долго смачивал ему голову, доказывая верзиле, как он глупо поступил. Словом, провел вечер с пользой, ухаживая за раненым и способствуя просвещению на Дальнем Востоке. Расскажи это Кирюльке и Игоречку – это поучительно. Хотел ехать в Кисловодск, но устал, возясь с квартирами; поеду завтра утром, чтобы достать твою телеграмму. Мой адрес пока: Ессентуки, гостиница Вигбалова. Ну, прощай, уже 8 1/2 час., пора спать.

Знай, что как здесь ни скверно, а все лучше, чем в Виши.

Все жалуются на здешнюю почту, говорят, она неаккуратна…

… Итак, я в Кисловодске.

Не волнуйся, все приставания я отпарировал, даже и самого Форкатти, который необычайно любезен – прислал мне почетный билет и пр.

Тут существует обычай: летучая почта. Сидишь в ресторане, подходит мальчик, передает тебе письмо. Я получил такое письмо от компании москвичей, которые приветствуют меня и благодарят за московские наслаждения в нашем театре.

Детишкам буду писать отдельно, а пока наговори им много хорошего от меня…

…Вчера не писал, было много всякого глупого дела: всякие исследования, анализы, потом был у Зернова… Искал, квартиру и наконец нанял бывшую комнату доктора Богданова в доме Войновой, завтракал у Зернова и долго просидел там за разговором, ухаживал за его belle soeur (M. A. Богушевской, женой профессора), среднего интереса. Брал ванну, пил кумыс и вечером поехал в Кисловодск. Там актеры, обычный разговор; мельком видел свою бывшую пассию, обменялись только поклонами. Да, забыл рассказать, что третьего дня вечером приехала труппа Форкатти в Ессентуки. Спектакля я не смотрел, конечно, но после спектакля пил с артистами чай. Актеры малоинтересные. Вот и все, что было в нашей однообразной жизни.

88. С. В. Флерову

Глубокоуважаемый Сергей Васильевич!
 
Пишу Вам на бумажке с картинкой, для того чтобы задобрить Вас!… Я очень виноват перед Вами, Вы это знаете… Я искренно сожалею о том, что не мог собраться к Вам. Это, думается мне, Вы тоже знаете. У меня есть другой и более крупный проступок. Его-то Вы, вероятно, не знаете, поэтому поговорим сперва о другом, чтоб разговорить Вас и задобрить. Вернемся к тем давно прошедшим временам, когда я получил от Вас любезное письмо с приглашением в Останкино. Тогда еще кипела репетиционная работа в Москве, тогда мы еще натягивали наши ослабевшие нервы, стараясь докончить заданную нам работу. Семья была на даче, я задыхался в московском воздухе, а Вы соблазняли меня и моих товарищей разными прелестями, как-то: воздухом, зеленью, природой, симпатичной компанией, интересным разговором, хорошим обедом. Это было жестоко с Вашей стороны. Но вот, помню, репетиции кончились. В один день артисты разбрелись по разным концам России. Я остался в Москве один в компании бутафоров, костюмеров, декораторов и прочих закулисных скромных деятелей. Разные цифры на бумаге запрыгали перед глазами. Сметы, квадратные аршины полотен декораций, материй, фунты, пуды клея и красок, вычисления, объяснения, макетки, рисунки. Обливаясь потом, заваленный этими бумагами, терзался я среди московской пыли в ожидании вечера, чтоб вернуться к семье и подышать чистым воздухом, поговорить с женой, с которой во время сезона и рабочего времени нам не дают сказать двух слов. Но у меня хватало силы только на то, чтобы добраться до дома. Тут я валился на диван, и бедная жена могла только любоваться моей спящей фигурой. Так проходит целый месяц. Наконец является грозная фигура доктора. Испытующим взглядом осматривает он меня внутри и снаружи, прописывает лекарство для внутреннего и внешнего употребления и, не дав мне докончить дела, ссылает меня в места не столь отдаленные, т. е. на Кавказ, обрекая меня на одиночное заключение. Боже мой! За что же, помилуйте!! Приехал я сюда, один, на место моей ссылки и в первые дни подумал, что я в Китае. В вагоне меня предупреждали о том, что следует покрепче запираться в своем купе, а то может придти кавказский человек, который будет меня немного "резил"…

"Ти курица", – шепчет ей гимназист. Девица сердито посмотрела на него и выпустила целый запас каких-то звуков, похожих на скрип летучей мыши: вероятно, это армянский язык. Гимназист начал было громко хохотать, но сейчас же задушил в себе смех.

Но вот два дня, как я уже здесь. Я освоился с этой тишиной и сам не разговариваю ни с кем, никогда не смеюсь и только в виде отдыха пишу симпатичным для меня людям. Разговаривать я езжу в Кисловодск. Там, действительно, разговор иной. Все это очень хорошо для лечения (т. е. я говорю про Ессентуки), если б не было так скучно.

Благодарю Вас, жму крепко Вашу руку… Теперь признаюсь Вам, что здесь совсем не так плохо, как казалось первые дни. Я нашел отличный стол, квартиру и приятное общество. Скучаю только о жене и детях. Когда я познакомился с здешней интеллигенцией, меня закидали вопросами: читали Вы фельетоны С. В. Васильева?…- Нет,- отвечал я, не менее сконфуженно и робко, чем пишу это слово теперь… Далее следовал целый поток удивлений и восклицаний. Сегодня я бросился искать по всему городу газеты, но, увы, может ли кавказский газетчик понять, что такое "Московские ведомости" и "понедельники" С. В. Васильева? 1

Мой поклон Вашей уважаемой супруге и Вашим дочерям. Что, Вера Сергеевна 2еще не разлюбила нас?

Простите, что так экономлю бумагу. Теперь вечер, и все лавки заперты. У меня в распоряжении только эти два листа.

Ялта – до востребования (после 30 июля).

…Приходится писать через день, так много дел. Каждый час нужно что-нибудь делать: пять раз по бутылке кумыса, один раз ванна и один раз вода. Сегодня меня осматривал Зернов. Сердце, желудок и селезенка вошли в норму, а печень еще немного увеличена. Зернов говорит, что Крым и море мне полезнее, чем Кисловодск, и что, по моим описаниям, тебе лучше в Крыму, не говоря уже о детях. По-моему, в Кисловодске сыровато, и сырее, чем здесь. Да! Самое важное! Получил наконец и 1-е, 2-е и 5-е твои письма. Сегодня у меня был день чтения писем. Боюсь тебе советовать издали, но, кажется, в Любимовке ты не отдохнешь, и это меня мучает. Эти проклятые вышиванья. Я очень люблю искусство, очень хочу, чтобы удалась "Снегурочка", очень ценю тебя как художницу 1, но если успех пьесы приобретается ценой твоего здоровья – бог с ним, с успехом. Раздавай работу больше другим, сама делай поменьше. Что же делать – если не успеем, обойдемся тем, что есть. Ложись пораньше, а то и я нарушу обещание, которое пока держу, за исключением двух дней.

Компания: Санин, Чинаров (от Корша), Каширин, Красов, Шателен (жена Красова), Ивановский (режиссер и мой последователь), Редер (рецензент), Лоло (поэт). Смотрели достопримечательности Пятигорска, которые оказались совсем недостопримечательными. Говорят, было очень весело, но мне этого не показалось. В начале поездки актеры стеснялись меня и сдерживались: шутили остроумно и не пошло, но потом попривыкли и стали называть все своими именами – это было уже неприятно и скучно.

Чинаров с Редером сошлись на Машуке

Бешту глядел на них в раздумье

"Я тысячи веков гляжу на эти группы

Поверьте ж мудрости моей:

Он получил приз.

Целую тебя и детей…

Ессентуки, 22 июля 1900

добрая и умная девочка,

Благословляю я этот день 21 или 22 июля, когда бог послал мне тебя, славную мою девочку. Мы тебе особенно обрадовались после смерти нашей бедной первеницы. И маленькой росла ты и утешала нас, и теперь пока, слава богу, ты нас радуешь; конечно, бывают кое-какие грешки, но что же делать, ведь и на солнце есть пятна, а все-таки оно светит и греет.

Знаешь, что завещал мне мой папа, твой дедушка? Живи сам и давай жить другим. Вот и ты старайся, чтобы все вокруг тебя были счастливы и веселы, тогда и тебе будет жить хорошо. Правда ведь? Гораздо веселее живется, когда все улыбаются и любят друг друга.

Как-нибудь с тобой мы поговорим об этом, и я тебе вспомню из жизни много рассказов интересных, кто знает, может быть, они пригодятся тебе, а пока от души желаю, чтобы сегодняшний день для тебя, так же как и для нас, был бы радостный, веселый, чтобы ты резвилась, прыгала, танцевала, словом, делала бы все, что тебе приятно.

91*. К. К. Алексеевой

пишу тебе, но так как ты теперь ученая, то прочти громко обо всем Игоречку. Скажи ему: пусть поскорее учится читать, тогда и ему буду писать письма. Итак, я обещался тебе описать два детских праздника. Первый праздник был здесь в маленьком-маленьком театре. Давал его здешний Детский сад. Это такое общество, которое на свои деньги содержит небольшой сад. В этом саду много разных игр: лаун-теннис, гимнастика, качели, кегли, крокет, биллиард и проч. Сюда собираются дети и целый день играют под присмотром нескольких барышень и детей-распорядителей. Сами дети по очереди наблюдают за порядком, и все должны их слушаться. У них на груди есть такие значки. Если произойдет спор или драка, то распорядители должны разбирать: кто прав и кто виноват. Дети очень любят этот сад и собираются здесь в большое общество. Итак, в 5 часов сюда собрали всех детей. Построили их попарно и длинной вереницей повели в большой парк. В парке есть галлерея No 17 и в ней маленькая сцена. Сюда собралась публика. Детишки были очень оживлены и ждали спектакля. Перед спектаклем я учил одну девочку, как нужно говорить стихи, но она ничего не поняла и осрамилась. Итак, подняли занавес. Все дети, участвующие, были расставлены на сцене. Какой-то военный, офицер, начал играть, и все пели – очень мило. Они пели русские песни. Потом вышел какой-то гимназистик, начал читать стихи, но струсил, запнулся и все позабыл, покраснел и убежал. Но ничего, ему все-таки похлопали. Потом выходило много девочек и читали стихи, но они были такие трусишки, что от робости едва слышно говорили. Я ничего не слыхал. Видно, что стоит девочка, шевелит губками, а что говорит – не слышно. Наконец, выходили и по двое, и по трое, и больше. Читали разные басни, например "Квартет". Одни читают за мартышку, другие за медведя, за соловья и проч. Это было очень смешно. Потом опять вышел хор, и какая-то шустрая девочка, которую зовут Адель (она полька), отлично запевала "Ах попалась, птичка, стой". Хор ей подпевал. У нее очень хорошенький голос, и так смело она держалась, что я ей похлопал и вся публика кричала ей "Браво, птичка!" Та же самая Адель вышла и очень хорошо прочла какое-то стихотворение. Громко, все было слышно и понятно. Наконец, вышла девочка с тебя ростом и великолепно сыграла на рояле очень трудную пьесу. Вот это было очень хорошо, и она так конфузливо и мило кланялась. Была и целая маленькая пьеса, но они так плохо играли и так тихо говорили, что о ней не стоит и писать. О втором празднике напишу в другом письме. Он был гораздо интереснее.

Целую и благословляю тебя и Игоречка. Mademoiselle, няне, Дуняше, Поле – поклоны. Бабушку крепко поцелуй.

Милый Владимир Иванович!

Дай бог Вам здоровья и сил к предстоящему сезону. Дай бог, чтоб занятия распределились так, чтобы Вам пришлось побольше заниматься художественным делом, более близким Вашему сердцу 1.

Относительно Симова и его отпуска: Вам и книги в руки. Меня же смущают два обстоятельства: а) Симов действительно устал и работал это время добросовестно, б) у Симова больна жена, и желательно дать ему свободу, чтоб он не почувствовал себя в кабале и не махнул на нас рукой.

Пишу под большим секретом.Вчера выжал от Чехова: он завтра уезжает в Гурзуф, писать, и через неделю собирается приехать в Алупку читать написанное. Он надеется к 1 сентября сдать пьесу, хотя оговаривается: если окажется удачной, если быстро выльется и проч. Он пишет пьесу из военного быта с 4-мя молодыми женскими ролями и до 12-ти мужских 4. Знаю, что Мейерхольду, Книппер, Желябужской, Вишневскому, Калужскому будут хорошие роли. Повторяю, все это пока под большим секретом, я обещал.Вам же необходимо это знать. Думаю, что с началом сезона легче будет отпустить Вас, чем до его открытия. Надо подумать и дать возможность отдохнуть и кончить пьесу 5.

Спешу перейти к самому главному, то есть к планировке "Мертвых" 7. Вы просите переменить план декораций "Мертвых"? Да, конечно, меняйте, раз что план интересен и вся постановка ведется в правильном направлении, то есть не от условностей, а от жизни. Я не считаю свои планировки непогрешимыми, тем более в "Мертвых", о которых я, в сущности, мало думал. Кстати, отвлекусь – Флеров (он в Ялте) и Чехов заинтересованы пьесой.

1) Прежде всего мало показано горизонта – у Вас свободно на авансцене и узко сзади, сцена будет казаться душной, без воздуха. Вспомните бульвар из "Сердце не камень", там взята такая же точка зрения, так же мало открыт горизонт – и на сцене душно, сдавленно.

3) Ели не выйдут, не лучше ли заменить их стволами сосен или (это, конечно, не то настроение) кадками с пальмами?

5) Сцена Рубека и Майи так длинна и лишена действия, что необходимо наполнить ее и объяснить, почему они сидят так долго. Я сделал в своей планировке продолжительный завтрак.

7) Чахоточный мне нравится. Нравится толстый господин с лысиной, но я бы не сводил их вместе, чтобы не вышел грубый контраст: худой и толстый.

9) Восстаю против кельнеров. Лучше горничные. В Финляндии, в маленьких местечках Швейцарии эти горничные в национальных костюмах дают хорошее "настроение". Кельнеры – слишком трактирны, ресторанны. У меня набрались хорошие мотивы национальных норвежских костюмов.

11) Это очень хорошо – сделать группу из худосочных девиц и кавалеров, но опять этого можно достигнуть только контрастами, а то может случиться, что все будут безличны, и толпы-то и не будет. Не выйдет, думается мне, скука, если не будет 2-х, 3-х пятен веселых. С таким расчетом я делал свою толпу и впустил: французов (шумных) – велосипедистов, быстро въезжающих на велосипедах, дающих тревожные велосипедные звонки.

13) Что придумать для оживления авансцены: бильбоке, фонари на столбах, которыми по вечерам освещается парк, гамак. Разных английских фасонов кресла (с ручками, на которые кладут ноги). Колодец, обложенный камнем. Pas de geant {гигантские шаги (франц.).}, телефонный столб, сход вниз (люк) на авансцене и перила, большой зонт – грибом, на палке, вокруг палки круглая скамья.

 

 

Крокет и забытые молотки и шары. Сетки лаун-тенниса. Курганчик – горкой, вход к нему, и на возвышении лавочки. Обелиск с подножием, на которое садятся. На камне выгравирован год постройки гостиницы. Кишка на колесиках для поливки растений, бочка, куда копится вода для поливки. Бочка наполовину врыта в землю. Палатка из холста, раскинутая среди сада для тени. Столики ресторанные со скатертями и проч. и проч. Дай бог успеха. Даю полную carte blanche {свобода действий (франц.).}, а то говорят, что я не позволяю режиссерам развернуться.

 

Роль Магды больше всех подходит к Нюше и по фигуре и по темпераменту, но как-то она будет читать стихи? Полезно было бы поиграть и Роксановой, но у нее выйдет вторая Раутенделейн 9. Нюша жаждет дублировать Купаву, но очень рекомендую дать Купаву и Григорьевой 2-й 10.

У Фейгинаесть две интересные пьесы, которые он переводит для нас.

Чуется мне, что Грибунин скорее и легче всех уйдет из нашего театра. По-моему, он ненадежен.

Чувствую, что Вы сильно въехали в "Мертвых", дай бог. Вы, судя по письму, ждете от меня ответа относительно перемены декорации 1-го акта, но ведь в первом письме Вы писали: если я ничего не имею против – молчать, если протестую,то телеграфировать.

Гречанинов 12писал, что вернется к 12 августа. Я купил для него на Кавказе лиру, рыло (струнная волынка). Ее доставят к 1 сентября.

 

 

У Васильева 13есть условие, над которым я долго сидел и много обдумывал. Может быть, напутал, и оно не годится? Если так, то, значит, я совсем не способен на эти вещи, так как, повторяю, я очень старался. Велел разыскать Калинникова 14в Ялте и передать ему мое письмо о скорейшем выезде.

 

Маруся сильно рекомендует освободить от репетиций М. П. Григорьеву и Норову, иначе вышивки, по ее словам, не будут готовы своевременно.

Надеюсь увидаться с Екатериной Николаевной, когда проеду из Алупки в Ялту. Мой адрес: Алупка, дача Постельниковой. Надеюсь быть в Москве 28. 29 августа (день) – у меня освящение новой фабрики и 30 (день) – общее собрание в Товариществе. "Мертвых" я оканчиваю на первом акте, высылаю его и принимаюсь долбить Штокмана.

Теперь я ответил по всем пунктам.

Как можно поставить по новому способу "Мертвые души"!!! – прелесть.

Добрейшая Ольга Тимофеевна!

Мы среди настоящей природы, а Вы знаете, как трудно ее найти в 20-м веке, когда цивилизация испортила все углы прекрасного мира. Среди такой обстановки воскресают лучшие душевные чувства, вот почему я и начинаю свое письмо столь витиевато. Не даром дались нам эти несколько недель отдыха. Надо было проработать 10 месяцев, протомиться в Ессентуках, пережить двое суток отчаянной бури на море… Эти дни были мучительны не столько для меня, сколько для Маруси. Она, бедненькая, изволновалась. На море буря не так страшна, как смотря на нее с берега. На этот раз все время ветер дул попутный, и это значительно уменьшало качку, несмотря на величину рассвирепевших волн. После ужасной, бессонной ночи, которую я провел в вагоне по пути из Ессентуков в Новороссийск, я с восторгом ступил на пароход за 6 часов до момента его отправления. Выкупавшись в море, переодевшись, я выспался великолепно и вышел на палубу к моменту отхода парохода, когда загудел первый свисток. Море, окрашенное красноватыми лучами заходящего солнца, едва заметно дышало.

Все эти два дня бедная Маруся бегала к морю, страдая за меня при каждой разбивающейся о камни берега волне. Она отслужила молебен, и ей показалось, что волнение стихло. К этому времени мне удалось пробраться на сушу в Феодосии, и я послал ей успокоительную телеграмму. Все это провидение приготовило, очевидно, для того, чтобы наша встреча вышла еще любовнее, нежнее и поэтичнее. Сойдя на берег, мы поторопились уехать от людей из Ялты, в природу, и чувствуем себя теперь Винницием и Лией в финале романа "Quo vadis" 1. Встаем рано, в 8-81/2 часов и ложимся в 11 -111/2… Каково!… По утрам, полуодетые, вдыхаем морской утренний воздух и пьем кофе. Я ухожу купаться и возвращаюсь к завтраку, простому, но вкусному. После завтрака – прогулка с детьми к морю, потом Маруся уходит брать ванну с детьми (не каждый день). По возвращении ложимся спать, потом обед, писание писем (как теперь), небольшая прогулка после обеда, укладывание детей, чтение Горького и, наконец, сон.

Дай бог Вам силы и здоровья, чтобы перенести посланное испытание.

94*. Е. В. Алексеевой

Твое письмо всех нас ужасно огорчило и повергло в отчаяние и страх за тебя. Не-ет,- так нельзя. На этот раз я перестаю быть фаталистом и говорю: если судьба бьет без остановки, надо уклоняться от ее ударов. Будь же благоразумна и на этот раз почерствее сердцем. Будь просто эгоисткой, так как с одного вола не дерут двух шкур. Ты всю жизнь возилась с больными детьми, т. е. с нами, внуки уже тебя не касаются…

Несколько слов о себе. Мы недовольны Алупкой: много гор, пища средняя, сильный ветер, отдаленность моря – неуютно. Мы все перехворали животами и насморком; не переезжаем в Ялту, так как не стоит собираться, 24-го выезжаем в Севастополь и 26-го трогаемся в Москву, где будем 28-го.

Не перечитываю, тороплюсь, прости за описки.

Дорогой Александр Акимович!

1) Подзор делается, Морозов оживлен и работает – очень хорошо 2.

3) Фонари выписаны 3; прекрасно, если они будут действовать, нет – это будет большое горе, к которому надо приготовиться на всякий случай и сообразить кое-что.

5) Гельцер работает. 1-й акт "Штокмана" готов. Все это только хорошо 5.

7) Геннерт все тот же. Да разве эти люди меняются? Добрались до Геннерта-декоратора; подождите, доберемся и до бутафора, если он не исправится. Это минус!

9) Костюм Лешего пусть ведает и придумывает Борис 10. Он понимает, что нужно сделать. Костюм Снегурочки и, вероятно, Весны привезу (материи).

Скажите Гречанинову, что у нас собрана коллекция инструментов народных (у Григорьева). 1 сентября ему доставят лиру (или рыло), т. е. струнную волынку. Настоящая волынка у Григорьевой.

11) Бирючи 11– все люди с голосами, хотя бы плотники, электротехники, соловьевцы, актеры-солисты – все равно. Хор не трогайте, а то он задержит. Борис и Бурджалов срепетировали тогда. Это приблизительно то, что нужно. Тут очень важны деревянные колокола. Спросите Вишневского – готовы ли они? Ему в этом деле обещался помочь наш переписчик нот (секретарь Консерватории). Это очень важный вопрос!!!

13) Рад, что Григорьева ушла 12. Узнал из верных источников, что у нее дьявольский характер.

15) Если Судьбинин не сладит с Грозным, я убит 13. Штокмана, Генриха и Грозного не выдержит моя глотка.

Отвечаю на Ваши сомнения.

1 действие- два бирюча-ассистента (кажется, им заказаны костюмы) – это эффектнее. У них курьезные костюмы. Если же это будет чересчур официально для деревни, похерьте их. Нищие, слепые – непременно соловьевцы, и очень опытные.

3 акт.Я просматривал черновой макет Симова. Больших перемен нет. Репетируйте как было, а там – придумаем. Нужны 12 жаровцев 14для носилок. Ладно, предупредите Григорьеву. Хотя, если можете управиться с соловьевцами, тем лучше, а то для одного момента шить костюмы (12?…) – жаль Морозова 15. Волынщик и музыканты (сколько – это зависит от Гречанинова) – это те же берендеи-соловьевцы.

Морозов ретив, дай бог ему здоровья, а богу хвала за такого деятеля.

Не совсем я только догадываюсь, о чем Вы начали речь в письме и тотчас умолчали, говоря, что этот вопрос не вызывал во мне сочувствия… Есть ли это вопрос о генеральстве Владимира Ивановича или о том, что я далеко стою от артистов? Не знаю. Поговорим при свидании. Вероятно, артисты некоторые ропщут, так как они мало играют. Это очень неприятно, но неизбежно, к сожалению, пока не случится двух вещей: а) пока не признают необходимость синематографа 16; б) пока наши режиссеры Калужский и Шенберг не возьмут на себя некоторую инициативу и под шумок не представят нам интересную и разнообразную для постановки пьесу для тех актеров, которые сидят без дела; рассчитывать на меня в этом случае безбожно, так как я отдаю больше сил и нервов, чем мне отпущено природой.

Поклон всем артистам и в особенности Василию Васильевичу, Бурджалову, Артему, Александрову, Григорьевой, Самаровой, Желябужской, Савицкой и другим нашим верным друзьям.

1 сентября 1900

Многоуважаемый Сергей Васильевич!

Получили ли Вы мое письмо, посланное из Алупки в Ялту? В нем я сообщал свой адрес и просил Вас навестить нас в нашем добровольном заточении. Не выдержав алупкинской жизни, мы вернулись в Ялту, где я напрасно Вас разыскивал; Вы уже были в Москве.

Мой низкий поклон Вашей уважаемой супруге и дочерям. Жена шлет Вам свой привет.

97*. С. И. Мамонтову

Сейчас собирался ехать к Вам, но неотложное дело по театру изменяет мой план.

Не соберетесь ли и Вы?

Простите, что не заехал сам. Право, очень занят.

Среда

Многоуважаемый Василий Иванович!

Все то, что он осуждает, относится ко мне, а не к Вам. При свидании я сообщу ему это 1 .

Пусть же эта статья не пошатнет в Вас веру в себя.

99*. Е. Лазареву

Я получил Ваше симпатичное письмо, которое растрогало меня той заботливостью, с которой Вы относитесь к нашему театру.

Большое Вам спасибо за хорошие слова относительно "Чайки", спасибо и за указания тех неудобств, которые разрушают работу актеров.

Эта прислуга зависит не от нас, а от нашего эксплуататора Щукина, который высасывает у нас немало крови.

С совершенным почтением

100. С. В. Флерову

Я испытываю очень большое желание: посидеть с Вами в Вашей уютной столовой и поговорить о (блаженной памяти) "Снегурочке".

"Снегурочка" растаяла в тот момент, когда

Она… вся – прикончилась 1.

Судите из этого, насколько я занят и нервен.

Спасибо Вам большое за Ваши талантливые и обстоятельные статьи. Только они поддержали во мне энергию 2.

Жена просит Вам кланяться.

101. С. В. Флерову

Глубокоуважаемый Сергей Васильевич!

Увы, репетиция, начавшаяся в половине второго дня, окончилась в 11 вечера. Мои ноги подкашивались, голова не работала… Я поехал домой. Отлежавшись, встал, чтоб написать Вам эту записку и при первой возможности отослать ее к Вам и справиться о Вашем здоровье.

Даю Вам честное слово, что каждый день собирался зайти к Вам и отвести душу. Но судьба сговорилась против меня.

Не сердитесь, забегу при первой возможности. Жена шлет свой поклон и будет у Вас, когда сыграет два ближайших спектакля. Мой низкий поклон Вашей уважаемой супруге и дочерям.

9 Дек. 1900

Получил письмо от Зины 1, в котором она пишет об ужасном положении Калинникова 2. Наш театр решился устроить, по заграничному примеру, частным образом, утренник, выпустив 100 билетов (только) по 10 р., итого – набрать 1000 р. Конечно, явится больше желающих, и тогда сумма возрастет. Если мы объявим большее количество билетов, то нас заставят брать разрешение и официально продавать билеты. Это вызовет, с одной стороны, разные расходы, с другой же, лишит Шаляпина, Собинова и других артистов казенной сцены [возможности] принять участие в концерте.

Таким образом, на это время Калинников будет обеспечен.

Как Вы себя чувствуете?

Поклон всем ялтинским друзьям

103. А. П. Чехову

Княгиня Софья Андреевна Толстая 1, поощряемая мужем, устраивает благотворительный концерт, в котором просит меня прочесть только что написанную Л. Н. Толстым повесть "Кто прав?" Не допуская в этом концерте чтения произведений современных авторов, кроме Ваших, княгиня, конечно, мечтает о сценах из "Трех сестер".

Теперь вся надежда на Вас: не разрешайте!… Или дайте что-нибудь вместо "Трех сестер". Ваша пьеса, в которую я с каждой репетицией все больше и больше влюбляюсь, до того цельна, что я бы не мог выбрать отдельной сцены для чтения на концертных подмостках в Благородном собрании. Представьте себе простые, жизненные разговоры двух, трех чтецов, одетых во фраки, среди громадной залы и перед декольтированной, светской публикой. Первое впечатление от пьесы при такой обстановке будет невыгодно, и, конечно, такого чтения допускать нельзя, пока пьеса не оценена публикой и печатью. Итак, ради бога, не разрешайте и найдите какой-нибудь другой выход. Меня же простите за то, что я поступил так неловко… Оробел! Графиня ждет скорого ответа или даже телеграммы.

Актеры пьесой увлеклись, так как только теперь, придя на сцену, поняли ее. Сегодня получили 3-й акт, и я приступаю к планировке. С нетерпением ждем 4-го акта. Не теряю надежды, что пьеса пойдет около 15 января, если не задержат инфлюэнцы, которые тормозят нам дело ужасно.

Когда Наташа заговорила по-французски, Калужский несколько минут валялся по полу от смеха (успокойтесь, жена не шаржирует этого места). При обходе дома, ночью, Наташа тушит огни и ищет жуликов под мебелью – ничего?

104*. С. А. Толстой

Ваши поручения я исполнил, а именно:

2) Мария Федоровна Желябужская, конечно, согласна читать на Вашем концерте и, возможно, написала Вам об этом. Она поняла все мои объяснения и не ждет визита с Вашей стороны, отлично понимая, как Вы заняты.

4) Пересмотрел внимательно "Три сестры" и не нашел ни одной сцены, доступной для чтения в концерте. Пьеса написана разговорным языком, обрывчатыми фразами, очень характерными в целом, но не имеющими интереса взятыми в отдельности. Если бы прочесть целый акт – и тогда публика не получила бы понятия о пьесе. Быть может, у Антона Павловича есть неизданная повесть, которую он мог бы предложить для чтения. Я написал ему и об этом.

Готовый к услугам и искренно уважающий Вас

105*. Вл. И. Немировичу-Данченко
 
1900

Я хотел ехать к Вам, но разговоры затянулись, я устал и знаю, что если приеду, то засижусь до утра, а мне завтра нужно сильно работать.

Если Вы пригласите меня, чтобы бороться с этой заразой, Вы не найдете себе более верного и энергичного сотрудника.

106. И. А. Прокофьеву

Пишу это письмо, но куда его направить, не знаю. У меня был адрес Ел. Александровны, которой я давно уже хочу послать пропуск на репетиции, но я его затерял. Итак, посылаю письмо наугад.

Мне хочется только, чтоб Вы знали, что я дорожу всеми хорошими проблесками человеческого духа, что я ценю все те моменты, когда они проявлялись, поэтому, как бы ни сложилась Ваша жизнь, я твердо помню, что Вы пришли ко мне на помощь в тот момент, когда надламывалось здание, с таким трудом выстроенное, я не забуду того времени, когда мы с Вами с любовью строили тот фундамент, который и до сих пор выдерживает настроенное на нем сооружение 1. Если когда-нибудь осуществится моя мечта, если мне удастся устроить тот театр, который мне мерещится, я не забуду тех лиц, которые помогли мне осуществить мою мечту, тех лиц, которые отнеслись ко мне с доверием и полюбили меня черненьким, тех лиц, от которых, кроме доброго и сердечного, я ничего другого не видал. Дай бог, чтобы им пришлось быть свидетелями торжества нашей общей идеи.

Жена и дети шлют Вам свои пожелания и поздравления.

Январь 1901

Многоуважаемый Антон Павлович!

Была генеральная репетиция 2-х первых актов и порадовала. Во всяком случае, пьеса чудесная и очень сценичная. Темпы распределяются или, вернее, выясняются так:

2 -"- – чеховское настроение,

4-й еще недостаточно определился.

108. С. В. Флерову

Сергей Васильевич!

Театр оказался ужасным 1, со сквозняками, с сыростью. Ничего не прилажено, декорации не устанавливаются, актеры расхворались, и потому все это время я ежедневно репетирую и по вечерам играю,- волнуюсь, так как петербургская мелкая пресса – ужасна. Вот почему я так долго не писал Вам, хотя с первого же дня приезда собирался это сделать и объяснить Вам, что перед отъездом я не мог побывать у Вас, как предполагал, так как тоже затормошился ввиду разных непредвиденных обстоятельств. Припев нашего пребывания здесь: "в Москву, в Москву, в Москву", как ноют у Чехова три сестры. И публика здесь интеллигентная, и молодежь горячая, и прием великолепный, и успех небывалый и неожиданный, но почему-то после каждого спектакля у меня чувство, что я совершил преступление и что меня посадят в Петропавловку 2. Суворинская клика приготовила нам прием настоящий – нововременский 3. В "Новом времени" пишет Беляев, правая рука Суворина (влюблен в артистку Домашеву из Суворинского театра). В "С.-Петербургской газете" и в "Театре и искусстве" не пишет, а площадно ругается Кугель, супруг артистки Холмской (Суворинский театр) и пайщик оного театра 4, в других газетах пишет Смоленский 5, влюбленный тоже в одну из артисток театра Суворина. Амфитеатров ("Россия") 6пьянствует и тоже женат на артистке и т. д. и т. д. Ввиду всего сказанного с прессой дело обстоит неблагополучно. Но, к счастью для нас, все эти господа очень бестактны или просто глупы. Они не стараются замаскировать подкладки, и их поведение возмущает интеллигентную часть публики, иногда даже рецензенты некоторых газет и артисты Суворинского театра приходят выражать нам негодование на поведение прессы. Особенно критикуют и возмущаются поведением Кугеля и Беляева, которые во время вызовов демонстративно становятся в первый ряд и при выходе артистов поворачиваются спиной к сцене, делают гримасы и громко бранят нас неприличными словами.

Напишите, как Ваше здоровье. Судя по почерку, оно поправляется, но мы все-таки беспокоимся. Спасибо за корректуры. Получаете ли вырезки газет, которые я поручил высылать Тихомирову? "Три сестры" вчера имели успех. Пьесу критикуют, исполнение хвалят. Поклон всем Вашим. Мы все кланяемся.

11/3-1901. С.-Петербург

Я не писал до сих пор потому, что был очень занят: от 12 до 5 ч.- репетиции, в 6 1/2 – уже за гримировальным столом, и спектакль до 12 часов ночи. Так провожу я каждый день (не думайте, что театральные лавры даются без труда).

Знаете, почему я бросил свои личные дела и занялся театром? Потому что театр – это самая могущественная кафедра, еще более сильная по своему влиянию, чем книга и пресса. Эта кафедра попала в руки отребьев человечества, и они сделали ее местом разврата. Моя задача, по мере моих сил, очистить семью артистов от невежд, недоучек и эксплуататоров. Моя задача, по мере сил, выяснить современному поколению, что актер – проповедник красоты и правды. Актер должен для этого стоять выше толпы, талантом ли, образованием ли, другими ли достоинствами. Актер прежде всего должен быть культурным и понимать, уметь дотягиваться до гениев литературы.

В Вас родилась любовь к театру. Начните же приносить ему жертвы, так как служение искусству заключается в приношении ему бескорыстных жертв. Учитесь… Когда будете грамотным и развитым человеком, приходите ко мне, если и тогда моя работа будет Вам по душе. Вместе со мной и со всеми моими товарищами готовьтесь итти по тернистому, тяжелому и мучительному пути, забывая о славе и любя свое дело. Все это осуществимо, конечно, только в том случае, если у Вас есть талант… Но одного таланта мало, особенно в театре XX века – Ибсены в квадрате, по философскому и общественному значению, займут репертуар нового театра, а таковых авторов играть могут только культурные люди. Провинциальным оралам и кривлякам пришел конец, и скоро, бог даст, настанет время, когда законом не будут допускаться к служению на сцене безграмотные люди, об этом хлопочет теперь съезд артистов. Чтобы проверить мои слова, прочтите пьесы Ибсена "Строитель Сольнес", "Эдда Габлер" и сами решите, сколько Вам надо учиться еще, чтобы понимать этого мирового гения. Это только цветочки, а ягодки еще впереди. Итак: учитесь, и тогда я охотно беру Вас помощником; останетесь неучем – я буду считать Вас врагом сцены и направлять против Вас все стрелы.

110*. И. К. Алексееву

Игоречек!…

Поцелуй бабушку Лизу, бабушку Олю, mademoiselle, няню, Дуняшу, Полю, Лидию Егоровну, словом, всех и сам себя.

18/4-1901. Москва

Судьба представила мне прекрасный случай, чтобы написать Вам обстоятельный ответ на Ваше милое и любезное письмо. Я приехал на фабрику [на] 1 1/2 часа раньше назначенного срока, пересмотрел все накопившиеся дела и сижу в ожидании приезда других директоров. Согласитесь, что перед скучным заседанием приятно поговорить об искусстве. Спасибо Вам большое за Ваши хлопоты по изготовлению и высылке фотографий, спасибо и за сведения о Либаве и финляндском местечке, наконец, спасибо и за наложенное veto на уродливые карточки моей жены. Теперь мне хотелось бы умерить Ваши артистические волнения, которые зародились в Вас по вине нашего театра.

Искание новых горизонтов, путей, приемов для выражения сложных человеческих чувств, волнений, с ними связанных,- это и есть настоящая атмосфера артиста. Не следует ее чересчур сгущать, а то можно задохнуться и сойти с ума, но избави бог заключать свою фантазию в академические рамки, устанавлив[ать] себе раз и навсегда законы вечной (попросту – банальной) красоты и правила для их воссоздания. В такой атмосфере приходится застыть и успокоиться и… конечно, потолстеть.

Итак, ходите с выворачиванием ног, ходите сгорбленной походкой дряхлой старухи, царственной походкой королевы, но только не на котурнах, этих бессмысленных изобретениях человеческой условности. Пусть Ваши ноги коснутся настоящей земли: сырой, влажной, живой. Если Вы наступите на грязь, не бойтесь ее, и там найдется камень, быть может, и красивый, на который можно наступить без боязни запачкать ноги. И главное… не показывайте этого письма моим врагам, а то они возненавидят Вас, а меня начнут называть символистом, декадентоми т. д.

Директора приехали, должен кончать. Продолжение (более интересное) следует. Когда?… когда кончу mise en scene 1. Поклон Нестору Александровичу, Поповым, Зарудным и всем нашим петербургским доброжелателям и не забывайте искренно преданных Вам москвичей.

112*. В. В. Котляревской

Я и жена получили Ваши письма и очень благодарим Вас за них. Написал бы Вам много и длинно, но… переживаю горячее время. Репетиции двух пьес в полном ходу 1 ,mise en scene еще не дописаны. Надо и писать и репетировать одновременно. Вот этим-то и объясняется задержка в высылке обещанных для участников в толпе фотографий. Трудно было найти время, для того чтобы сделать 34 надписи на карточках 2. Сейчас я окончил эту работу и посылаю Вам 34 фотографии с приложенным к ним списком. Простите еще раз за беспокойство. От всей души жалею Вас, как королеву Елисавету о трех репетициях 3. Это убийственно, но что же делать. Ваша сценическая деятельность, как и у меня, разбивается на две половины. Одна – ремесленная, другая – художественная. Первую создают условия дела, вторую создаете Вы сами. Попробуйте из большей части ремесленного дела урвать маленький кусочек художествен[ной] и скучное дело немного подсластить. Облюбуйте себе кусочек сцены, некоторые штрихи роли, и это успокоит Вас и принесет долю пользы. Не понял того, что Вы пишете о кормилице в "Ипполите", ибо не знаю пьесы. Что это, старуха? Или просто маленькая роль? Если это старуха, то будьте осторожны… Если маленькая роль, это хорошо в том случае, когда Вы воспользуетесь ею для пробы новых способов выражений. Как это повлияет на Ваше положение в театре? Этого не берусь судить, не компетентен…

Боюсь, что Вы захотите перевернуть все сразу – сожжете старые корабли, не заручившись новыми, и останетесь без ладьи среди волнующегося житейского моря. (Пошлее этой фразы придумать нельзя, но… не рвать же письмо!…) Низкий поклон Нестору Александровичу как от меня, так и от жены, которая очень пожалела, что не видела Вашего, симпатичного ей, мужа. С почтением, готовый к услугам

113*. З. С. Соколовой

Во-первых, старые счеты. Я не ответил на Ваше милое письмо в Петербург. Оно висело на доске за кулисами для сообщения его содержания всей труппе. Спасибо всем вам за хорошие слова, любовь и ласку. Я не ответил тебе, и это нехорошо, но тогда не хватило сил. Прости. Теперь… во-вторых: едем к тебе и Костеньке с большим удовольствием, так как исполняем этой поездкой давнишнее желание. Наша семья так расползлась, так пропиталась традициями Феклы Максимовны, что родственные отношения с тобой и Костенькой мне стали особенно дороги; кроме того, меня влечет ваша театральная зараза 1. Спасибо за письмо к Марусе (она очень занята, и я взялся писать за нее).

Грустно, что спектакль расстраивается из-за конфузливости некоторых артистов. Скажи им, что меня, как и всякого режиссера, можно удивить хорошимисполнением, плохимже удивить невозможно. Слишком оно стало обычным. Скажи им, что можно конфузиться перед простой, мало понимающей публикой, но конфузиться режиссера никак нельзя, так как он должен знать, что можно требовать от непрофессиональных артистов; он обязан знать разницу между артистом, ежедневно выступающим перед публикой, и артистом, играющим несколько раз в год; наконец, он лучше всех должен знать трудность и сложность своего искусства. Боюсь еще одного, что ты, Костенька (он меньше всех), Зюля 2и другие ваши артисты будут очень стараться играть, и тогда выйдет плохо. Вспомни репетиции "Трех сестер", и ты поймешь, что я не могу быть слишком требовательным.

Очень хотим видеть тебя в твоей лучшей роли, если можно в двух – тем лучше; Костеньку и Зюлю весьма желаем узреть на подмостках. Но все это под условием: без переутомления. Желаем видеть всех вас не только на подмостках, но и в жизни.

114. Из письма к М. П. Лилиной

115*. И. К. Алексееву

Узнал, что ты очень ждешь моего письма и обижаешься на то, что я не пишу тебе. Я сажусь поскорее, так как мне самому очень приятно и хочется поговорить с тобой. Но что же делать? Все нет времени. Например, вчера, 15 июля. У вас был именинник дядя Володя, а здесь, на Кавказе, это очень грустный день. 60 лет тому назад здесь убили на дуэли Михаила Юрьевича Лермонтова. Кирюля, вероятно, знает про него. Он сочинил стихи "По небу полуночи ангел летел, и тихую песню он пел…". Хочешь, я тебе расскажу про него? Жил-был маленький офицерик, Михаил Юрьевич Лермонтов. У него был друг – Александр Сергеевич Пушкин. Этого бедного Пушкина тоже убили на дуэли. Лермонтов очень любил и оплакивал его и написал стихи на его смерть. В этих стихах он очень сильно обвинял всех, кто окружал Пушкина и довел его до дуэли. Обвинял и государя и разных важных сановников. Они все и обиделись за это на Лермонтова. В это время на Кавказе была война, и Лермонтова, в наказание, послали на Кавказ и из офицеров перевели его в простые солдаты. Здесь он долго воевал и отличался своей храбростью. Во время войны он очень устал, и ему позволили поехать в Пятигорск лечиться. Вот в это-то время он и встретился здесь с офицером Мартыновым. Они с ним поссорились, а тот вызвал его на дуэль. В 5 часов дня на Перкальской скале они встали друг против друга и стали целиться [из] пистолетов. Раздался выстрел, и бедный Лермонтов упал. Он был убит совсем еще молодым, 27 лет. Если бы не этот противный Мартынов, сколько бы еще прекрасных стихов он написал, а мы бы их читали. Вот по этому-то случаю вчера в 5 часов на Перкальской скале собралось много народу, войска, говорили речи, вспоминали о том, что написал Лермонтов. На том месте, где он убит, выстроили прекрасный белый памятник с его изображением, и разные люди и учреждения подходили и клали венки на его памятник. И твой папа был там и нес венок от театра, на котором было написано: "Бессмертному М. Ю. Лермонтову". Не странно ли? Он умер, а я пишу, что он бессмертный. Отчего это? Вот отчего… Все, что он сделал, все стихи, которые он написал, – никогда не забудутся, никогда не умрут, так они хороши. Долго еще будут читать и петь его "Демона". Вот и ты постарайся учиться и сделать что-нибудь очень хорошее. Может быть, ты со временем нарисуешь такую великолепную картину масляными красками, что и тебе поставят памятник и назовут тебя бессмертным. Для этого нужно быть очень хорошим, послушным и прилежным.

Спасибо тебе и Кирюле за ваши милые письма. Я их перечитываю каждый день. Очень они интересны и хорошо и просто написаны. Если захочется еще написать – мне будет большое удовольствие.

116. Из письма к М. П. Лилиной

Скучаю. Зерновская дамская компания меня доконала, и я бегаю от нее. Там до того все приличны и воспитанны, что я почувствовал себя, как в пансионе благородных девиц. Сама Зернова – это Евгения Пуаре 1. Я ее люблю, но ее сестра Мария Александровна всем читает нотации и почти требует отчета, где был и что делал, и мы доводим ее до каления. На завтра готовится новая шутка. Я и еще один молодой доктор приходим к завтраку в черной паре. Во время завтрака посыльный приносит мне записку, на которой будет написано одно только слово – "свечка". Я затороплюсь и попрошу позволения встать и уехать. Через несколько времени повторится та же история с молодым доктором. Вместе мы отправимся с ним в Кисловодск и там пообедаем. Кто-нибудь из нас уронит письмо. Вся дамская компания вывихнет себе мозги о столь невероятном событии. Чтобы отвести душу, я ушел в компанию артисток А. А. Яблочкиной и Н. А. Никулиной. Последняя занятна, а Яблочкина – мила. Мы ездим каждый день в Кисловодск купаться в нарзане, но из ванны она выходит какая-то томная. Говорим много и смело, ходим на какие-то горы, лазим при луне на "Замок коварства и любви", и я бывал в духе и подавал ей хорошие реплики. Гуляли иногда до часу ночи при луне. Завтра А. А. Яблочкина уезжает, а сегодня концерт, из-за которого все это время было столько разговоров…

…Спасибо за твою записочку. Я ужасно горд и растроган. Горд потому, что ты на моем веку в четвертый раз хвалишь меня: "Самоуправцы", "Горящие письма", Штокман и Крамер 1, и растроган потому, что письмо проникнуто заботами обо мне. Написал бы больше, но тороплюсь на репетицию. Целую тебя, детишек, маманю…

7 сентября 1901

Милая Зина!

Сильно чувствую и ясно понимаю, какие минуты ты пережила во время припадка и первого периода болезни Зюли, одна, среди степей и лесов, не отдавая [себе] отчета в том, что происходит с дочерью. Я дважды испытал это в Москве, переполненной докторами и аптеками, и каждый час ожидания доктора казался мне томительной вечностью. Я почувствовал тогда, что от такого состояния можно поседеть. Это было при смерти Ксении и дифтерите Киры. Как жаль, что все это приключилось с Зюлей перед самой зимой. Ведь ее придется очень беречь. По твоему описанию я рисую себе картину ее припадка, как ты называешь, сердечного, и меня он не пугает. Знаешь, странность. Должно быть, это у нас в роду усиленная нервность при подъеме температуры. Сильнее всех это выражается у Киры – при начале дифтерита два доктора констатировали смерть. Пульс и дыхание остановились, она была синяя, закоченелая… И потом, при малейшем подъеме температуры сверх 39 – у нее повторялось то же, но в более слабой степени. У Игоря то же свойство в значительно меньшей степени. Как раз в эту болезнь я испытал такое же чувство – при жаре в 39,5. Бред, сердце бьется неровно, удушье, какие-то кошмары и проч. Это какой-то родимчик. Для семьи Ругон-Маккаров 1это очень подходящая болезнь. А если бы Зюля медленно поправлялась… знаешь, что бы я решил заранее и привел бы в исполнение без всяких "но"? – уехал бы в теплый климат. Я знаю, тебя эта мысль рассердит, но я все-таки ее забрасываю. Однако зачем думать о худшем, все обойдется прекрасно, и Зюля вместе со всеми вами будет сидеть у нас в театре на "Дикой утке", "Крамере", новой пьесе Немировича (очень неглупая вещь) и пр. и пр.

Какие новости?… Чехов счастлив в супружестве. Супруга его – сияет. Он пишет фарс, это под большим секретом. Могу себе представить. Это будет нечто невозможное по чудачеству и пошлости жизни. Боюсь только, что вместо фарса опять выйдет рас-про-трагедия. Ему и до сих пор кажется, что "Три сестры" – это превеселенькая вещица.

Что делается дома – ты, вероятно, знаешь. Не хочется и говорить об этом. Говорю, конечно, не про свою семью, которой доволен в полной мере.

Какой ужас с Костенькой, вот совпадение! Я бы не мог доиграть акт и ушел бы со сцены. Целуй его крепко. Всех девиц (и Володю в том числе) до 12 лет целую, после 12 лет – целую их ручки. Знакомым и крестьянам жму руки и еще раз очень благодарю за спектакли.

Однако устал, кончаю. Перечитывать не буду. Все равно, если и есть ошибки, я их просмотрю. "Забыл, все забыл, да и некогда", как говорит Чебутыкин в "Трех сестрах".

7 сент. 901

Воскресенье

23 сентября 1901

Глубокоуважаемая Вера Васильевна!

Спасибо Вам за поздравление с началом сезона, шлю Вам таковое же.

Немирович написал чудесную пьесу, которая пойдет после "Крамера" 3.

Низкий поклон Нестору Александровичу, Поповым и всем симпатичным петербургским знакомым. Жена шлет Вам свой привет, я целую ручку.

7/XI-1901

Я очень польщен тем, что П. И. Вейнберг и А. Ф. Кони оказали мне такую честь 1. Мне хотелось самому потрудиться для них, и потому я отправился сам в фотографию и заказал увеличенные фотографии, наиболее напоминающие мою физиономию. Я выслал эти фотографии сегодня на Ваше имя, и теперь очень прошу Вас взять на себя труд передать их по назначению. Простите за беспокойство. Если Петр Исаевич и Анатолий Федорович захотели бы иметь петербургские снимки фотографий, я был бы вдвойне польщен и принужден злоупотребить Вашей неиссякаемой любезностью и добротой. Не откажитесь, при случае, просить… (забыл фамилию великолепной фотографии) выслать мне для подписи фотографии с наложенным платежом. Я не помню, чтобы Петр Исаевич и Анатолий Федорович просили меня о высылке фотографий. Я бы не заставил себя просить о том же вторично. Теперь извиняюсь перед ними и с особенным удовольствием отсылаю посылку в Петербург, именно теперь, когда во мне тоска по петербургской публике и озлобление против московской.

Публика интересуется мещанской драмой Арнольда и не слушает совершенно самого Крамера. Я впал в отчаяние, думал, что я сам тому причиной, но меня уверяют, что роль удалась. Чехов даже танцевал и прыгал от удовольствия после 2-го акта, того самого, который не слушает публика 2.

Как Ваше здоровье, как Нестор Александрович? Что поделывают знакомые, которые, больше чем когда-нибудь, кажутся мне и симпатичными и приветливыми. Всем низкий, сердечный поклон. Как Ваш спектакль? Очень интересуюсь его результ[атом]. Будут над ним глумиться, но это не беда. Хуже, когда систематически изводят, как теперь нас. Поправились ли Вы совершенно? Жена и я шлем Вам низкие поклоны, а также Нестору Александровичу.

121*. В. В. Котляревской

Многоуважаемая Вера Васильевна!

122*. А. Ф. Кони

Я был очень тронут, найдя Вашу карточку по приезде домой третьего дня. На следующий день после репетиции я собирался доставить себе большое удовольствие и заехать к Вам, но, увы, репетиция затянулась до 10-го часа вечера. Сегодня я проснулся больным, с легким жаром, ознобом и насморком. Ввиду вечернего спектакля и праздников, репертуар которых держится на мне, я должен быть осторожным, чтоб не поставить театр в безвыходное положение.

Жена поручила мне передать Вам, глубокоуважаемый Анатолий Федорович, свое почтение, и прошу принять таковое же от искренно уважающего Вас и благодарного

123*. H. H. Синельникову

Я очень благодарен Вам за то, что Вы дали мне возможность прекрасно провести вечер в Вашем театре, на спектакле "Дети Ванюшина".

Зная по себе, какого труда требует борьба с театральной рутиной и шаблоном, я от всего сердца поздравляю Вас с большой победой, приветствую Вашу большую энергию и желаю дальнейших успехов. Вдумайтесь в мое счастливое и совершенно исключительное положение среди работников театра, которому я служу совершенно бескорыстно, и Вы должны будете поверить искренности этого письма 2.

14 января 1902

Добрейший и многоуважаемый Антон Павлович!

Я сконфужен и польщен тем, что таганрогская библиотека желает иметь мою карточку. Не сочтите это за наивничанье, но я совсем не знаю, как поступить в данном случае. Допустим, я вышлю простую кабинетную карточку, без рамки. Скажут: "Ишь, жадный, не мог разориться на рамку и большой портрет!" Вышлешь большую карточку в рамке… Скажут: "Обрадовался, что в музей попал!" Как быть? Не откажитесь в одном из писем к Ольге Леонардовне посоветовать мне: какую карточку выслать – кабинетную или немного побольше? В рамке или без нее? Не откажитесь поблагодарить кого следует за честь, которую мне оказывают. По получении от Вас ответа через Ольгу Леонардовну – не затяну отправки.

Вообще предстоит много волнений с пьесой Алексея Максимовича. Всем хочется играть в ней, и публика ждет и требует, чтоб мы обставили ее лучшими силами. Между тем не все актеры, к которым публика привыкла и которым доверяет, могут играть в этой пьесе. Может случиться, что Баранов в роли певчего, например, забьет всех нас. Вот почему мы устроили двойной состав исполнителей. Оба состава репетируют по одной и той же mise en scene. Один состав работает под руководством Калужского, другой – Тихомирова. На днях будем смотреть оба состава, выберем лучшее и тогда окончательно определим основной состав. И тут могут быть замены отдельных ролей. Жена жаждет играть Полю, но, боюсь, не стара ли она для нее, а кроме того, она занята во всех пьесах, и ей не хватит сил на репетиции 3. То же и со мной. Если бы дело не обошлось без старых исполнителей, я буду умолять задержать пьесу до будущего года, но не показывать ее публике с каким-нибудь изъяном в исполнении. По-моему, это было бы преступлением перед Алексеем Максимовичем, который доверил нам свой первый опыт.

Вероятно, Вы уже знаете о том, что нам поднесли доктора Ваш портрет (фотография с портрета из Третьяковской галлереи, не очень похожа) с надписью на золотой доске: "Артистам – врачи, собравшиеся на Пироговский съезд" 4. Спектакль был интересный и, кажется, произвел большое впечатление. Мы надеялись встретиться с самой образованной публикой, но, очевидно, было много таких людей, которые редко или давно не бывали в театре. Помню, например, одного лохматого старичка, который все сидел на кончике стула с очень удивленным лицом. В первых актах, при вызовах, он вставал, широко улыбался и кланялся актерам. Во втором антракте он улыбался и махал шляпой. В третьем антракте он начал пробовать хлопать, но никак не мог извлечь звука из своих ладоней. Только по окончании спектакля у него начало что-то выходить, и он увлекся так, что последним вышел из театра.

Однако я Вам надоел! Еще раз спасибо за Ваше письмо. Жена шлет Вам свой привет, поклон и благодарность, а сынишка просит кланяться тому, кто написал Чебутыкина. Это – его любимец.

Уважающий и преданный Вам

Февраль 1902

Это третья проба письма. Может быть, она будет удачнее. Мои письма выходят жесткими, не знаю почему; между тем именно теперь я хотел бы быть мягким, чтоб Вы почувствовали настоящее мое отношение к Вам и как к человеку и как к артистке. Помогите мне и дайте слово, что Вы будете схватывать общую мысль, а не отдельные выражения, которые, знаю, будут у меня неудачны – не типичны.
 
Начнем с начала, с Адама, и пробежим историю нашего знакомства. Итак, мы познакомились. Вы были талантливы и красивы. Нам нужна была артистка, и я увлекся Вашими данными и не ошибся, и не раскаиваюсь теперь. Однако у Вас были, как у всякого, не одни достоинства. Были и недостатки. Как артистка Вы были избалованы похвалами и поклонниками и с большей охотой слушали комплименты, но не замечания. Это так естественно. Долго Вы не принимали моих замечаний, и это охлаждало меня. Наконец Вы переломили себя и сделались артисткой, а не актеркой… и стали расти в художественном отношении 1. Эту победу над самолюбием я очень ценил, ценю и буду ценить и любить в Вас. Когда же я почувствовал проблески идеи в Вашем деле, когда в Вас исчезла дилетантка, уступив место серьезной работнице, я привязался к Вам как к артистке и исключительные данные ее я стал считать своими, стал любовно оберегать их. Только тут я разглядел в Вас человека, так как человек и артист это одно целое. Я полюбил в Вас экспансивность, типичную черту Вашего "я". Что же такое эта "экспансивность"? Преувеличенное отношение ко всем случаям и явлениям жизни. Не всегда к хорошим и естественным, иногда и к дурным. Я тоже экспансивен и знаю, как преувеличиваю и добрые и дурные свои чувства. Экспансивный человек – всегда немного кокет с самим собой; даже тогда, когда все обстоит благополучно, его нервы придумывают новые заботы. Когда экспансивный человек искренен – его надо жалеть больше, чем другого, когда он грешит в искренности – не надо потакать ему. Все это я говорю по собственному опыту и общие некоторые свойства чувствую и в Вас. Думаю, что артист не может не быть экспансивным. Когда Вы искренни в своей экспансивности (например, при болезни детей, при сомнениях артистических), я Вас жалею и сочувствую Вам больше, чем кому-нибудь. Когда Вы в своей экспансивности неискренни,- я не всегда Вас люблю и редко сочувствую. Вопрос в том: когда Вы искренни и когда нет. Эта мерка не поддается словам, а только чувству и знанию, изучению человека. Вы говорите, что я Вас не знаю. Может быть, мое чувство обманывает меня, и это стыдно, так как Вы правы: я должен был бы знать Вас хорошо. Я очень дорожу нашими прекрасными отношениями и желаю очистить их до возможного предела. Укажите же мне мои ошибки, и я отнесусь к Вашим указаниям очень серьезно.
 
Однако я отвлекся от истории. Я люблю Ваш ум, Ваши взгляды, которые с годами становятся и глубже и интереснее. Я люблю Ваше доброе, отзывчивое сердце. (Но это сердце экспансивно и не всегда верно своей природе.) Я люблю в Вас настоящую женскую чистоту, пока она не переходит границы кокетства, жантильничания, не всегда хорошего вкуса. Словом, я люблю Вас – простой, в капотике, просто разговаривающей, люблю Вас в том же капотике искренно, экспансивно страдающей. Люблю Вас и в бальном платье, искренно, иногда несдержанно веселящейся, кокетничающей; но совсем не люблю Вас генеральшей, в капоте или в бальном платье, и совсем не люблю Вас – актеркой в жизни, на сцене и за кулисами. Эта актерка (не придирайтесь к слову) – Ваш главный враг, резкий диссонанс Вашей общей гармонии. Эту актерку в Вас (не сердитесь) – я ненавижу. Правда, она все реже и реже проявляется в Вас, но, увы, она не исчезла совсем. Когда появляется эта актерка, она убивает в Вас все лучшее. Вы начинаете говорить неправду, Вы перестаете быть доброй и умной, становитесь резкой, бестактной, неискренной и на сцене и в жизни. Я стараюсь побороть в себе недоброе чувство к Вам в эти минуты – и не могу. Чтобы не быть с Вами резким, я Вас избегаю в жизни и не замечаю Вашей игры на сцене. Если я ошибаюсь (дай бог), то не один, а со всей труппой, так как эту актерку не любят в Вас все, но только не говорят Вам об этом. В эти минуты я не могу заступаться за Вас и бестактно, при других, заочно казню в Вас то, чего не люблю. Поверьте, милая Мария Федоровна. Вот эта-то актерка – виной той пестроты наших отношений. Она мешает мне слепо довериться Вам. Пройдя все стадии молодых чувств, мы могли бы остановиться на хороших, дружеских отношениях. По отношению к Вам я готов и очищен для этого, но актерку полюбить я не могу… Задайте себе вопрос – может быть, я не должен полюбить и примириться с нею? Я не люблю людей, которые потакают Вам в эти минуты. Они вредят Вам, и я не хочу быть в их числе. Я ухожу подальше и молчу. Может быть, я должен был бы говорить? Да, это малодушие. Актерка появляется в Вас в период возбуждения нервов, то есть в сезоне, а в это время я не принадлежу себе и потому откладываю разговор. Но теперь позвольте мне договорить до конца и не быть малодушным.

О студенческой истории не будем говорить 4. Примиритесь с тем, что я этого не понимаю. Есть же вещи, которые и близкие люди не понимают друг в друге. Об этом поговорим как-нибудь особо.

В такие минуты Вы хитрите со мной. Вы уверяете, что у Вас есть дело ко мне, и очень неискусно, не скрывая белых ниток,- я узнаю, что Вы просто ревнуете какую-нибудь актрису ко мне, режиссеру. В эти минуты Вы боитесь Владимира Ивановича, ищете заступничества. Да разве при Вашем положении, Вами же созданном, Вам нужно это заступничество? Или Вы имеете основание утверждать, что я отношусь к Вам несправедливо как к артистке и выдающемуся деятелю нашего дела?

126*. К. К. Алексеевой

Пишу тебе первой, а следующее письмо Игоречку. Если бы вы знали, как я соскучился без вас, как мне надоел Петербург и как хочется поскорее вас расцеловать. Но столько дела было до сих пор, что не мог не только написать, но даже побежать на телефон, чтобы поговорить с вами. Хотя говорить по телефону не большая радость. В три минуты не скажешь многого, даже голосов ваших не узнаешь. Например, когда ты говоришь по телефону, твой голосок напоминает маму в "Трех сестрах". Ты так же растягиваешь слова. Голос же Игоречка напоминает Петрушку.

Теперь буду рассказывать про себя. Хотя теперь четвертая неделя 1 ,но приходится и утром и вечером репетировать. Приходится также часто обедать у разных знакомых. Здесь нас очень любят и балуют. Больше, чем в Москве. Недавно, например, я повез маму к доктору Бертенсону. Он долго осматривал маму, очень старался ей помочь. Сказал, что ничего опасного нет, сказал, что ей даже хорошо играть, но тогда, когда хочется самой, словом, повторил то же, что и Шуберт с Майковым. Ну, словом, говорил долго и ни за что не захотел взять денег за визит, говоря, что он лечит артистов даром и любит артистов так же, как и своих детей. Вместо денег он попросил, чтобы мы остались у него обедать. Нас повели в столовую. Там было много народу. Нас накормили. Марусе поднесли цветы и подарок. Правда, какой необыкновенный доктор?

Скажи бабушке, что третьего дня была нам назначена генеральная репетиция "Мещан", по распоряжению министра Сипягина 2. Приехали все власти, чтобы смотреть пьесу и решить, можно ли ее давать или нет. Конечно, мы вычеркнули все опасные слова.

Баранов произвел фурор, и все княгини и министры влюбились в него. Он, нисколько не конфузясь, разговаривал с ними, как будто со своими хорошими знакомыми, и у всех дам целовал ручки. Это была великолепная картина. Мы очень хохотали 3.

Поцелуй покрепче бабушку Лизу и поблагодари ее за телеграммы и письма. Скажи ей, что как ни интересны ее письма, но таких длинных ей писать нельзя, вредно. Поблагодари и m-elle Эрнестин за ее литературные письма, а бабушке Оле скажи, что мы не ждем от нее писем, так как понимаем, как она занята. Очень жалею, что я не в Москве и не могу помочь ей. Отчего она не берет себе в помощь Егора? Ему ведь нечего делать.

127*. И. К. Алексееву

Дорогой мой сыночек, милый и умный мой мальчик!

Теперь расскажу о себе и маме. Мама чувствует себя лучше, хотя еще не совсем поправилась. Играть она, вероятно, не будет, хотя ей очень хочется – чтобы увериться, что она совсем поправилась. Сегодня вечером она поехала с Екатериной Николаевной Немирович-Данченко в наш театр, где в первый раз играют "Дикую утку". Я же сижу дома, так как утром играл Крамера. Нас очень много и долго вызывали, и теперь я устал и первый вечер отдыхаю. Мне надо отдохнуть, так как я все время работал без остановки. Все отдыхали на 4-й неделе, а я все время утром и вечером репетировал "Мещан". Устал я еще от обедов и гостей. Нас тут все кормят обедами. Третьего дня был ужин, который давали нам петербургские литераторы 1 .Говорили много речей и очень нас все расхваливали. Я вернулся в 6 часов утра. Мама не была на ужине и спала. Вот после такого ужина я и не могу еще придти в себя и потому сижу дома. Скажи всем, кто будет интересоваться и спрашивать тебя, что пьеса Горького "Мещане" идет завтра. На последней, генеральной репетиции она имела очень хороший успех, было довольно много публики. Хлопали очень дружно.

128. А. П. Чехову

Большой успех пьесы и исполнения. Ольга Леонардовна восхитительна 1. Шлем привет. Все здоровы.

Телеграмма

130. А. П. Чехову

Посылаю Вам и Ольге Леонардовне нижеследующие пьесы:

2. "Помпеи".

4. "Лили". Савинков (2 тетрадки).

6. "В часы досуга", 4 сц. (Автор неизвестен). 2 тетради.

8. "С богатой женой" – его же.

10. "Гергард Грим". Тор Гедберг. Пер. А. Ганзен.

12. "К просвету", 4 д., ком. Кравченко. Хмельницкий.

14. "Комета", 4 д. Вл. О. Трахтенберг.

16. "Ченчи". Пер. Бальмонта.

18. "Спартак". Пер. Гадмер.

20. "Мученик", 4 д., Головачевского.

22. "Анна Ярославна". Воротников.

Для Ольги Леонардовны:

2. "Der Schleier der Beatrice".

4. "Der Weg zum Licht".

По прочтении не откажите передать все посылаемые пьесы Тихомирову 1 .

Многоуважаемый Антон Павлович!

На днях я пошлю на Ваше имя 4-й акт "Власти тьмы" в том виде, как бы хотелось его сыграть на нашей сцене. Если б представился случай, хорошо бы показать переделку (нет, это опасное слово: приспособление…) – Льву Николаевичу 1. Если он согласится, хорошо бы, если б он написал слово: "Разрешаю. Л. Толстой". Без его согласия едва ли можно будет хлопотать в цензуре. Простите, что беспокою Вас, но не знаю, к кому обратиться. Быть может, доктор Альтшуллер выберет удобную минуту, чтобы, не взволновав графа,переговорить об этом очень важном для нас, деле. Он интересовался московскими театрами, функционирующими летом в Москве. Скажите, что в театре "Эрмитаж" играет полный состав Суворинского театра из Петербурга. В Аквариуме – опера (харьковская) с гастролерами: Тартаков, Фигнеры, Давыдов и проч. Итак, до скорого свидания. Поцелуйте ручку Ольге Леонардовне и Вашей матушке.

В труппу принят молодой и очень симпатичный доктор с хорошими сценическими данными (фамилию забыл – Рязанцев?! 2). Стены старого омоновского театра сломаны, и стены нового здания сложены до половины 3.

132*. В. В. Котляревской

Вера Васильевна!

Уважающий и преданный

Милая Зина!

Через три дня мы кончаем репетиции, и тогда будет легче. Теперь же беда как замучился: репетируем две пьесы: "Власть тьмы" и "Столпы общества", идут экзамены учеников. Ежедневные совещания по постройке театра – наблюдение за постройкой сцены. Сдача (заказ) декораций, костюмов и реквизита. Отправка Маруси и детей за границу, дебюты новых артистов и, наконец, фабричные дела перед отъездом.

Увы, к вам не попаду. Чувствую, что надо поскорее ехать на место и лечиться, на что едва хватит времени. Очень, очень жалею, и для себя, и для "Власти тьмы". Я был в Тульской губернии и набрал недостающие мотивы 3. Планировка 4-х актов написана и срепетирована начерно. Пока идет туго. Боюсь тебя соблазнять, но если б ты захотела сыграть Анисью или Матрену (играет Помялова не очень…) – я берусь тебе это устроить. Если роли пойдут у актеров прилично, то нельзя будет устроить твоих гастролей на первые спектакли. Если же роли пойдут неважно, то будем очень рады выпустить тебя и на премьеру 4. Ты хотела, чтоб мы устроили теперь спектакль в пользу погорельцев. Если б и были силы, то это оказалось бы невыгодно. Играть уже показанную пьесу хуже, чем она шла в сезоне, нельзя, а чтоб сыграть ее так же, надо приспособить театр, освещение и проч. Я считал, что меньше 3000 не управимся, чтоб въехать в театр. Тут не считаны убытки по остановке всех репетиций и плата жалованья за это время.

134. Из письма к М. П. Лилиной

Расскажу о себе по порядку. Поезд тронулся, я долго махал вам и остался один – эти минуты противные. Начались волнения о том, как вы доедете. Волнения продолжались до тех пор, пока я не получил телеграммы о вашем приезде во Франценсбад. Приехал в одинокую квартиру, стал писать планировку 1и просидел до трех с половиной часов ночи. Кончал второй акт. В перерывах между писанием я отправился проведать няню и застал картину, которую не мешало бы показать Чехову. Бедная старушка разливалась слезами – ей стало скучно жить. Рядом с ней расстроенная и нервная Кубышка выла и металась, ища Киру и Игоря. Теперь няня как будто успокоилась, а Кубышка мечется до сих пор, лает при малейшем шорохе и царапает двери. Как-то был Сережа у бабушки, собака приняла его за Игоря, и радостям не было конца. Скучает ли он о ней, Игорек, так, как она о нем?

В четверг показывали "Власть тьмы", и очень успешно. Бутова и Грибунин могут играть. Халютина произвела восторг 2. На репетиции были Стахович и Сергей Львович Толстой 3. Он одобрил мою переделку 4-го акта. Приехала кума из имения Стаховича 4. Это такой талант, что я не задумался бы поручить ей роль. Она ее играла всю своими словами, принимала реплики от актрис, в минуты божбы и уверений она плакала настоящими слезами. У Помяловой выйдет Матрена. Куму приглашают артисты на дом, и там она дает даровые спектакли.

Сейчас я был на спектакле Комиссаржевской и пришел в телячий восторг. Это русская Режан по женственности и изяществу 5. Мне понравилась и вся труппа. Вера Федоровна со мной очень нежна и мила. И просила заехать завтра (праздник, все равно ничего нельзя делать по отъезду). Думаю, что она заведет разговор о переходе в наш театр. Это было бы недурно!… 6Особенно теперь, когда на Книппер плохая надежда в будущем сезоне.

135. А. П. Чехову

Июнь 1902

Дорогой Антон Павлович!

Нет ли поблизости сада?… Там все-таки свободнее дышать! Ушков. Это недалеко! У него должен быть хороший сад, а его самого, вероятно, нет в Москве. Наш московский сад, конечно, в Вашем распоряжении, но, увы,- это далеко… Я и жена очень счастливы, что Любимовка Вам понравилась. Мечтая о Вашем скором переезде туда, жена пишет Вам обстоятельное письмо. Быть может, ей удастся лучше меня убедить Вас распоряжаться домом и Любимовкой по Вашему усмотрению. Если б мы почувствовали, что Вы не церемонитесь и хозяйничаете, как у себя дома,- мы бы были спокойны и счастливы. Теперь приходится забыть о Франценсбаде и мечтать о том, чтоб Ольга Леонардовна скорее переехала в Любимовку. Если тамошний воздух восстановит ее – мы будем горды. Вы могли бы поместиться с ней и не мешать друг другу. Она – внизу, в нашей спальне. Это во всяком случае, так как наверх ей ходить нельзя. Наверху поместитесь Вы (если только Вы любите жару). Взобравшись наверх, Вам никто не будет мешать. Прикажите Егору в разных уединенных уголках сада и парка поставить столы и стулья. Со свойственной ему привычкой он будет говорить, что это очень трудно сделать… что нет столов… Но вы настойте, потому что столы есть, и это не трудно. Во время Вашего пребывания я больше всего боюсь Егора. У него плохая школа и много пафоса. Если он задекламирует, гоните его и позовите Дуняшу, горничную, она поосновательнее. Словом, я жду, как праздника, того времени, когда не Вы, а сама Ольга Леонардовна напишет мне, что Вы водворились в Любимовке и чувствуете себя как дома 1. Мы посылаем распоряжение, чтоб прислуга сейчас же убирала и переезжала на дачу. Они с нет терпением ждут этого письма, так как сами рвутся на чистый воздух. Когда дом будет готов (а может, Егор приготовил его уже теперь), хорошо бы, если бы не только Вы, но и милый Александр Леонидович 2наезжали туда отдыхать от Москвы, пока дело с Ольгой Леонардовной не наладилось совсем. Я не пишу ему об этом и предоставляю Вам передать ему приглашение потому, что боюсь, как бы он не испортил Вам одиночества в Любимовке. Какая операция предстоит еще? С нетерпением ждем ответа на посланную Вишневскому телеграмму. Бог даст, получим лучшие известия. Утешаю себя мыслью, что теперь все наладится в Москве, и операция не понадобится. Крепко жму Вашу руку и мысленно целую ручку Ольге Леонардовне. От всего сердца ее жалею. Жена, дети и мадемуазель Ernestine шлют свой привет.

Понедельник
 
Июнь 1902

Лишнее говорить о том, что я буду счастлив, если Вы почувствуете себя уютно и как дома в нашей обители. Если Антон Павлович, со своей болезненной церемонностью и застенчивостью, будет стесняться, то надеюсь на Вас. Вы победите в нем и в себе это ненужное в данном случае чувство. Пусть Любимовка восстановит Вас поскорее, и тогда на стенах дачи мы поместим две мраморных доски. Одна из них будет гласить: "В сем доме жил и писал пьесу знаменитый русский писатель А. П. Чехов (муж О. Л. Книппер). В лето от Р. X. 1902". На другой доске будет написано: "В сем доме получила исцеление знаменитая артистка русской сцены (добавим для рекламы: она служила в труппе Художественного театра, в коем Станиславский был актером и режиссером) О. Л. Книппер (жена А. П. Чехова)". Потом в саду появятся "березка Чехова", "скамейка Книппер", и все эти реликвии будут огорожены решеткой. Если же Александр Леонидович будет с Вами, то мы напишем на купальне: "Здесь купался Вишневский (друг А. П. Чехова и сиделка при его жене О. Л. Книппер)". Мы сохраним и полотенце с надписью: "Полотенце Вишневского". Словом, все будет очень хорошо. Когда же мы провалимся с театром, мы будем пускать за деньги осматривать наши места. Как видите: большой вопрос – кто кому окажет любезность и принесет пользу. Итак, пожалуйста, распоряжайтесь Любимовкой по своему усмотрению. Прошу Вас только об одном: займите нашу спальню и сделайте из нее свою. Это прохладная комната, в первом этаже (Вам надо избегать лестниц). Антон Павлович любит тепло, он мог бы поместиться наверху. Там всегда сухо, даже в дождливую погоду, внизу же бывает иногда сыровато. Еще прошу Вас о следующем: прикажите Егору в день Вашего переезда выслать Пирожкова на резиновых шинах и в хорошем экипаже. Конечно, если доктор разрешит Вам переехать, положим, в воскресенье, Вы двинетесь в путь не раньше четверга.

Целую Ваши ручки, кланяюсь мамаше. Вишневского обнимаю.

Villa Windsor, No 24

Милая Вера Васильевна!

Только сегодня я освободился от ежедневной обязательной и длинной переписки с Москвой. Писалось много и долго о всех подробностях будущей сложной конструкции сцены. Ждать нельзя, так как она строится, и то, что говорится скоро, отнимает много времени при писании. Кроме того, все это время было тревожно благодаря болезни О. Л. Чеховой. Представьте, что она все еще лежит в мучениях, и вот на днях получается от Чехова известие, что у нее перитонит и сращение кишки. Мы измучились здесь в ожиданиях, писали письма всем, кто мог бы успокоить нас, и наконец успокоение пришло. О. Л. стало лучше, и она переезжает с Чеховым отдыхать к нам на дачу под Москвой: пошли хозяйственные письма и распоряжения. Теперь я наконец могу не торопясь поговорить с Вами. Итак, Вы, бедная, играете, а я, счастливец, отдыхаю. Мы поменялись ролями. Но, должно быть, абсолютный отдых не мой удел. Мне хочется приняться за мою книгу 1 ,которая так туго подвигается за отсутствием во мне литературных способностей. Пока я не могу сказать, что скучаю во Франценсбаде. Для этого пока не было времени. То воды, то купанье в грязи, и, откровенно говоря, после Ибсена и разных возвышенных чувств приятно русскому человеку погрузиться в топкую грязь. Омывшись, я иду гулять туда… в горы… на высоту. Не правда ли? Прекрасный мотив для идейной пьесы с символом! Дальнейший день проходит среди целого цветника дам и барышень, и, вероятно, в эти минуты я испытываю то же чувство, которое ощущает козел, пущенный в огород. Увы, все мои молодые порывы скованы присутствием семьи и отсутствием запаса немецких слов в моем лексиконе. Их хватает только на утоление жажды, голода и других мещанских потребностей, но едва коснется речь чего-нибудь возвышенного, я становлюсь глупым и немым и испытываю муки Тантала. В самый критический момент приходится пожимать плечами и говорить: "ich verstehe nicht!" {не понимаю ( нем.).} И это очень глупо и малоинтересно. Так и хочется перевести предмет своего увлечения на русский язык, но это невозможно. Пробовал ухаживать за здешними русскими, но они все малокровные и говорят только о желудках, но не о сердце. Нет… это не то, что Ессентуки!!… Здесь я себя не узнаю. Пища, домашний разговор и заботы тоже прозаичны. Он вертится вокруг вод того или другого источника и его силы, а на дворе беспрерывный дождь, холод, и иногда, для развлечения, топятся печи. Среди этой обстановки со мной свершается чудо. Я ложусь в 10 час. и встаю в 7, думаю о том, что можно было бы съесть с приятностью, и о том, чего безнаказанно есть не следует, а едва заметив красный отблеск закатывающегося солнца, потягиваюсь и говорю: "а не пора ли спать?" Так проходят дни. Но, повторяю, я не создан для такой жизни и коренным образом намереваюсь изменить ее. Скоро исправлюсь и примусь за дело.

Хорошо, что Вы играете для себя, а не для публики. Вы найдете в этом большое художественное наслаждение, я бы сказал: свободу в искусстве, т. е. самое дорогое, что в нем есть. Очень жалею, что не увижу Вас в "Заза" 2. Хотел бы посмотреть пределы Вашей смелости. Спасибо большое за Ваше чудесное письмо и за открытку. Жена целует Вас. Я же мысленно целую Ваши ручки. Как жаль, что Нестор Александрович приехал как раз в тот день и час, когда жена и дети уезжали за границу. Низкий поклон ему от меня и жены.

138. А. П. Чехову

Байрейт

К. Станиславский Н. Рахманинова Артистка Маркова

Ф. Штадлер С. Кусевицкий Галат

139*. Из письма к О. Л. Книппер-Чеховой

Если б Вы только знали, милая Ольга Леонардовна, как мы с женой рады тому, что Вы, Антон Павлович и Александр Леонидович 1в Любимовке и чувствуете себя как дома. Только при том условии, что Вы будете считать себя дома, – можно ждать пользы от Любимовки. Все наши надежды – на Вас и Александра Леонидовича. Будьте хозяйкой и распоряжайтесь. Например: Вам нужно пива. Ежедневно брат бывает в Москве, Вам стоит только написать записочку и передать ее Егору. С первой оказией он перешлет ее в Москву, в наш красноворотский дом. Оттуда Вам пришлют с другими вещами все, что нужно. Дальше: Антону Павловичу надо удить рыбу. Чувствую, что Егор забыл про лодку. Она существует, хотя, вероятно, в жалком виде. Скажите ему, чтоб ее спустили и поправили. Убрали ли балкон цветами? Если этого не сделали, мать будет в ужасе. Это традиция в нашем доме!! А традиции священны!!

Вот еще опасность: ее страсть – ходить за больными. Если бы она могла при Вас исполнить роль горничной, она была бы счастлива. Но, увы, эта мечта неосуществимая, она это знает,- поэтому не бойтесь, она не будет приставать. Она ужасно будет бояться разговаривать с писателем и постарается заговорить об умных вещах. На втором слове перепутает "Чайку" с "Тремя сестрами", Островского с Гоголем, а Шекспира с Мольером. И несмотря на все это – она очень талантливый и чуткий человек. Ради бога, не бойтесь и не стесняйтесь ее. Верьте, что она исключительно добрый человек и искренно счастлива, когда может быть кому-нибудь полезной. Надоедать она не будет, но уж посылать фрукты и конфеты будет ежедневно. Вы их кушайте, только не очень много, а то заболеете. Вообще Антону Павловичу не мешает пожить в Любимовке. У нас много типов. Обращаю особенное внимание на старую няню Феклу Максимовну. Это штучка! Недурен тип управляющего (он никогда ничем не управлял). Все ждут, когда можно будет его отправить на пенсию, и боятся почему-то сделать это… так он и живет. Все вокруг разрушается, а он живет в свое удовольствие, никогда не следит за хозяйством, так как у него неимоверные мозоли (он так говорит), которые мешают ему ходить. Сыновья брата – удивительно славные ребята. Рисую себе картину, как Антон Павлович будет разговаривать с Микой. Это презанятный, талантливый мальчишка. Он играет роль неряхи, и потому у него всегда сваливаются панталоны. Его брат Кока, напротив, – англичанин. Они друг друга презирают, но они занятны… Если бы Антону Павловичу захотелось музыки и пения, то у брата он найдет консерваторию. Пусть Вишневский сведет его к Володе 2. Сам он по болезненной застенчивости не решится придти. И долго будет издали неловко кланяться и сопеть при свидании от конфуза. Володя – это удивительный человек, большой музыкант, погубивший свою карьеру. Однако! Зачем я все это пишу? Не то я осмеиваю своих, не то рекламирую их. Нет, это не так… Я их всех очень люблю и боюсь, что Вы, увидав их странности, будете бояться их и потеряете уютность, которая так дорога нам. Конечно, все, что я пишу, останется между нами. Люди не любят, когда замечают их странности, даже если они симпатичны.

Погода у нас преотвратительная. Дожди и холод. Отсюда мы уезжаем в среду или четверг на будущей неделе. Пока дальнейший адрес Люцерн – Poste restante {До востребования (франц.).}.

Первые месяцы будет трудновато. За границей нет на горизонте ни одной пьесы. Потапенко пишет для нас, но… 4. Что же молчат Андреев, Найденов?…

Целую Ваши ручки и желаю безумно Вашего скорейшего поправления.

Мы счастливы, дорогой Антон Павлович, что Любимовка Вам нравится, что Вы нашли в ней ту реку, которую искали, и покой, который был Вам так необходим. Но почему Вы так скоро уезжаете? Если Вы думаете, что Вы нам помешаете,- это заблуждение.

Ради бога, убедите Ольгу Леонардовну не трогаться с места. Ей мы нисколько не помешаем, а она нам еще менее. Стоит ей тронуться теперь в Москву, и болезнь может ухудшиться. Она успела только наладиться, но не окрепнуть. Сейчас и до 15 сентября, я почти уверен, ей не придется репетировать. Зачем жить в Москве? Умоляю ее остаться. Она сделает вторую ошибку, если и на этот раз не уважит моей просьбы. Жена писала ей о том же. Не следует ей также в наступающем сезоне жадничать (простите, это актерское выражение) ролями. Если она будет играть и у Горького и у Вас – она изведется.

Не люблю я заграницы. Неуютно, деланно, а здесь, на горах, холодно, сыро. Жена чувствует себя плохо, а дети хворают поочередно, окружающие нас англичане – противны, а швейцарцы тупы. Нет, в России лучше, хотя тяжелые вести доходят до нас оттуда. С нетерпением ждем возвращения домой и надеемся на свидание с Вами. Целую ручки Ольге Леонардовне, Вишневского обнимаю, а Вам крепко жму руку.

141*. О. Л. Книппер-Чеховой

Бросил все дела и сел писать Вам, так как без этой энергичной меры мне никак не удастся выполнить свое давнишнее желание.
 
Савва Тимофеевич горит с постройкой театра 1, а Вы знаете его в такие моменты. Он не дает передохнуть. Я так умилен его энергией и старанием, так уже влюблен в наш будущий театр и сцену, что треплюсь и не поспеваю отвечать на все запросы Морозова. Бог даст – театр будет на славу. Прост, строг и серьезен. Комната для литераторов будет 2. Фойе представит из себя галлерею русских писателей, которые будут красоваться вместо панно над дубовой панелью. В одной из стен фойе будет большая витрина со всеми подарками и адресами театра. Коридоры будут устланы мягкими коврами (как в Бургтеатре) и очень ярко освещены. Стены коридора подделаны под белый камень большими плитами. Низ сцены в зрительном зале будет отделан таким же образом. Зрительный зал очень простой, в серых тонах нашего занавеса, с широким декадентским бордюром по верху и на потолке. Ряд лож из дерева (мореный дуб) с канделябрами странного фасона под тусклую бронзу. Никаких портьер. Перед порталом, в публике, во всю ширину сцены – больших размеров стебель с цветами под старую бронзу. В этих цветах скрыто несколько десятков ламп, освещающих из публики актеров сверху. Это приспособление позволяет уничтожить рампу. Вместо люстры по потолку разбросаны какие-то лампады. Ряды дубовых кресел (как за границей, с спускающимися и поднимающимися сидениями). Читальня и библиотека для публики. Сложные вентиляции, позволяющие держать температуру театра до 14 градусов. Под всей зрительной залой – склады бутафории, мебели и костюмов. Рядом с уборными – отдельная сценка для школьных упражнений и для репетиций во время спектакля. Два фойе артистов. Каждому из артистов – отдельная уборная. Большая умывальная с теплой водой для артистов. Трехъярусная сцена (вместо одноярусной, как у Щукина). Вращающаяся сцена с громадными опускающимися и поднимающимися люками. Фотография, музей редких вещей и музей макетов. Отдельный подъезд для актеров и их передняя и проч. и проч. Думая о таком театре, становится страшно играть, особенно "Власть тьмы", с которой мы мучаемся теперь. Трудно невероятно. Первый акт уже пройден, но пока все пейзане, а не крестьяне. Как-то удастся!!! Пока роли распределены так: Петр – Судьбинин (Тихомиров), Анисья – Муратова (?), Акулина – жена (Григорьева, Халютина), Анютка – Гельцер (Халютина), Матрена – Самарова (Помялова), Никита – Грибунин (?), Митрич – я (Громов), Аким – (Артем). Пока никто еще не выделяется.

 

Маленькая просьба к Антону Павловичу. Нельзя ли через кого-нибудь спросить у Льва Николаевича Толстого о следующем: 4-й акт (убийство ребенка) неудобен тем, что разбит на две маленькие сцены. Как только нервы зрителя поднялись (сцена на дворе) – занавес опускается и опять с низкого тона начинается вариант. При этом публике приходится мысленно вернуться назад, так как оба варианта, происходя в одно и то же время, начинаясь с одного и того же момента, заставляют делать этот скачок во времени в фантазии смотрящих пьесу. Между тем легко слить обе сцены в одно последовательное действие (без опускания занавеса). Это возможно при особой конструкции декорации. Вот она.

 

 

Внутренность двора и избы помещены на сцене. Когда разговор на дворе прекращается и Никита с Матреной и Анисьей ушли в погреб, продолжают сцену Митрич и Анютка – в избе. Для этого, не меняя текста, надо только сделать перестановку сцен. Разрешит ли таковую перестановку Лев Николаевич? Я не сомневаюсь, что впечатление от этого удвоится, хотя бы потому, что не будет разбиваться опусканием занавеса и длинным антрактом.

Очень низко кланяюсь Антону Павловичу, вместе с женой. Она будет писать Вам на этих днях, пока же она Вас целует.

142. Из письма к М. П. Лилиной

Не забудь на вечерний поезд выслать сегодня Пирожка 3…

28 сентября 1902

Дорогой Антон Павлович!

Секрет кроется в чем-нибудь другом, и Вы должны нам объяснить, за что Вы хотите нас так жестоко обидеть и дискредитировать своим уходом. Должна быть важная причина для того, чтобы создатель дела, главный виновник его успеха, вышел из состава его участников. Деньги, больший или меньший размер взноса и другие причины чисто коммерческого свойства – не могут быть основанием. Я знаю, что я касаюсь вопроса слишком прямо и смело, но я не могу иначе поступить, так как он меня изволновал за это время. Я знаю, что я не решусь послать это письмо, если перечту его, и я решил запечатать его, не перечитывая. Вы поймете мое состояние и не рассердитесь за то, что я хочу удержать наши добрые, сердечные отношения и предупредить какое-то недоразумение. Напишите два слова: "Я остаюсь", и Вы вернете мне прежнюю энергию. Не сердитесь за этот порыв, может быть, нужно было поступить иначе, деликатнее, но я не могу примириться с Вашим уходом.

Уважающий, преданный и любящий Вас

144*. И. М. Лапицкому

Я благодарю Вас за доверие ко мне в трудном и щекотливом деле: определении артистических способностей и данных. Но я боюсь роли судьи и прошу Вас сохранить за мной только право советчика. Кажется, мы говорили уже о том, как трудно определить скрытый талант и как легко увлечься внешними данными и надеждами на дальнейшее развитие таланта. Талант капризен и проявляется или скрывается в силу неуловимых случайностей или причин.

Если нет непреодолимого влечения к сцене, я бы советовал Вам очень строго отнестись к себе как артисту. Ваше общественное положение можно променять на оченьхорошее в искусстве, но не на посредственное – только. Для проверки, по-моему, есть только два средства: 1) остаться в Вашем теперешнем положении и проверить самому себя на любительских спектаклях или же 2) рискнуть. Взять годовой отпуск и попытать свои силы год, два (не меньше) в качестве настоящего артиста. Такой рискованный шаг, конечно, должен быть проверен опытными в деле сцены людьми. Если Вам посчастливится сразу обнаружить все хорошие данные – Ваше счастье, но если пустой случай или недостаточная чуткость Ваших советчиков помешает обнаружить желаемое – Вы будете разочарованы с первых же шагов. Никто так не ошибается и не увлекается, как артисты.

Дело, однако, не в дебюте. Никогда еще дебюты не дали каких-нибудь положительных результатов. Дебютант конфузится, а актеры подают ему реплики неохотно. Это обычное правило в нашем деле. Но если б Вы могли пожить в нашей атмосфере, часто выходить перед публикой в неответственных и даже безмолвных ролях, мы бы за сезон могли с некоторой уверенностью определить пригодность Ваших данных к сцене. Наконец, Вы сами бы почувствовали,как надлежит Вам поступить. Этот способ – лучший, но позволяют ли Вам материальные и другие условия рискнуть его испробовать? – не мне судить.

Обо всем подробно будет Вам написано из театра, так как мне уже не удастся скоро написать Вам. По окончании моего нездоровья я погружаюсь весь в театр и не буду иметь минуты свободной. Бог даст, до скорого свидания – в новом театре. Напишите поскорее: когда и на какой срок Вы можете приехать в Москву. Меньше чем в две недели невозможно устроить и срепетировать дебют.

145. А. П. Чехову

Пьеса, Горький и театр имели большой успех. Ольга Леонардовна прошла для тонкой публики первым номером 1. Кланяемся.

Дорогой Антон Павлович!

Владимир Иванович нашел настоящую манеру играть пьесы Горького 2. Оказывается, надо легко и просто докладывать роль. Быть характерным при таких условиях трудно, и все оставались самими собой, стараясь внятно подносить публике удачные фразы роли. Тем более чести Ольге Леонардовне, которая одна перевоплотилась. Этого, конечно, не оценят Эфросы 3, но среди артистов она имела очень большой успех, и, как говорят в труппе: "это был номер!!!" Я не удовлетворен собой, хотя меня хвалят.

Сейчас поручил Егору купить все газеты и пошлю Вам, на всякий случай, вырезки (но сам их читать не буду). Присутствие Горького на спектакле превратило его в бурные овации, и потому трудно разобрать, насколько имели успех пьеса и актеры. Печать, кажется, хвалит.

Кто виноват?… Паулина! Бум!… После спектакля у нас у всех болели губы от восторженных поцелуев Александра Леонидовича. Кажется, он уже заприходовал в своем воображении тысяч 150. Он, бедный, изнервничался за это время и перестал спать. Целую ручку Вашей мамаше и Марии Павловне. Жена собирается ей писать. Ольга Леонардовна здорова. После спектакля Горький давал ужин актерам. Торжество кончилось очень печальным скандалом Баранова. Не хочется писать. Ольга Леонардовна сообщит подробности.

147*. В. В. Котляревской

Право, я очень скучал без известий о Вас, часто вспоминал и собирался писать. За весь сезон сегодня у меня первый вечер свободный, и я спешу поздравить Вас с праздником, поблагодарить за открытое письмо и напомнить Вам о московских друзьях, которых Вы начинаете забывать… Почему я не писал – у меня много оправданий. Приезжайте в Москву, посмотрите на наш театр, и Вы поймете, сколько пришлось поработать, чтоб водворить порядок там, где несколько месяцев тому назад царил канкан… 1.

Ничего не знаю о Вас. Как Вы поживаете, здоровы ли теперь, много ли и хорошо играете? Слыхал об успехах Николая Александровича и неожиданно прочел о закрытии театра и очень огорчился 2. Где он теперь? Одни говорят – в Москве, другие – в имении, третьи – будто он режиссирует спектакли Комиссаржевской. Если увидите, поклонитесь и запретите ему падать духом.

Целую Вашу ручку. Жена кланяется. Преданный и уважающий

148. А. П. Чехову

2 января 1903

Поздравляем Новым годом. Сердечно желаем будущие годы встречать вместе в Москве, с нетерпением ждем тепла, чтобы увидать Вас среди искренно любящих Вас артистов Художественного театра.

Дорогой и многоуважаемый Антон Павлович!

Я играю иностранца в английском сюртуке, и играю довольно скверно. У Ольги Леонардовны долго не шла роль, и вдруг на первой генеральной репетиции она нас поразила 1. Талант сказался. Она нашла интересный тон и… успокоилась. Теперь, немного роль остановилась, тем не менее не теряем надежды, что она будет играть хорошо. Боимся верить счастью, что 20-го марта Ваша пьеса будет у нас в руках… Если нет, придется репетировать "Эллиду" 2, хотя знаем, что "никому ж это не нужно". Два дня были у Черниговской, у Троицы 3. Там есть хорошая гостиница, с хорошим столом, в сосновом лесу. Уж не там ли Вам приютиться на время осенней сырости и первых холодов?… При первом случае мы едем туда с Ольгой Леонардовной. Будьте здоровы. Жена, дети и мать кланяются Вам. Жму Вашу руку. Получили ли Вы посланную мною карточку "На дне" и потом коллекции открытых писем: "На дне" и "Мещане"?

Очень благодарим за Ваши письма.

25 февраля 1903

Многоуважаемая Вера Васильевна!

…Поклон от меня и жены Нестору Александровичу и всем петербургским знакомым и друзьям. Жена кланяется, я целую ручку.

151. А. П. Чехову

25 февраля 1903

"Столпы" прошли с довольно большим успехом, газеты хвалят. Эфрос ругает 1 .Ольга Леонардовна играла хорошо. Кланяемся.

Т_е_л_е_г_р_а_м_м_а

153*. И. К. Алексееву

Думал, что не удастся написать тебе, так как, только что кончил письмо, ко мне пришли по делу. Однако я скоро освободился и очень рад этому, так как с завтрашнего дня опять буду играть каждый день. Сегодня же у нас был отдых, и знаешь, что мы утром устроили?

На самом деле это только неприятно. Во-первых, он раза два ломался и останавливался, пришлось долго ждать, пока его поправляют. Во-вторых, он так воняет бензином, что голова болит. В-третьих, он пылит. Таким образом, мы поехали на чистый воздух, а его-то и не нашли. Он так шипит, трещит и стучит, что кажется, будто под твоим сиденьем пыхтят какие-то львы и леопарды или работает целая фабрика. Наконец, он так трясет мелкой тряской, что становится щекотно в желудке или кажется, что у тебя началась лихорадка. Но самое неприятное это то, что нас ругали все, кого мы обгоняли или кто попадался нам навстречу. Две лошади испугались и понесли, и дамы показывали нам кулаки. Прохожие ругали нас дураками вдогонку, а мы летели как стрела по освобождавшейся от экипажей дороге. В Петербурге острова – это то же, что у нас Петровский парк или Сокольники. Там живут на дачах. Все устроено гораздо лучше, и то и дело приходится переезжать через мосты. Куда ни обернешься – все вода, море или реки, точно в Венеции. Много лодок, пароходов и кораблей.

154*. В. В. Котляревской

Многоуважаемая Вера Васильевна!

Жена кланяется Нестору Александровичу и целует Вас. Я целую Вашу ручку и жму руку Нестору Александровичу. Вашей матушке передайте мое почтение. Дай бог Вам сил и энергии, и спасибо за все.

…Я и забыл, что я именинник. Спасибо тебе, мамане и детишкам за нежные поздравления. Пишу тебе письмо, а сам еще не уверен в том, что не попаду в Любимовку. Ничего не разберешь, есть ли сегодня что-нибудь в театре или нет!

156. Из письма к М. П. Лилиной

157. Из письма к М. П. Лилиной

158. А. П. Чехову

22 июля

Перед самым отъездом на Кавказ я успел поговорить с Вишневским. Он передал мне, что Вы просите меня вернуться домой из Ессентуков – через Крым. Кажется, Вы собирались прочесть пьесу… 1. Я был очень рад такому предложению и очень мечтал о нашей встрече, о пьесе, о море… Приехав сюда, я прежде всего простудился, пролежал в кровати 2-3 дня и потерял неделю лечения. Далее, я получил сплин и только теперь начинаю приходить в себя… Осталась неделя до отъезда в Москву, но доктор меня не пускает. Я попил воды только одну неделю, а минимальный курс лечения равняется месяцу, 6 неделям. Таким образом мои планы рушатся, мне не удастся вернуться через Крым. Тем не менее я не могу отказать себе в удовольствии повидать Вас и Ольгу Леонардовну и послушать пьесу… Мне необходимо поскорее познакомиться с нею. Владимир Иванович обещал мне освободить меня на неделю во время репетиций "Цезаря". Я воспользуюсь этим временем, чтобы съездить в Ялту. Итак, до скорого и очень приятного для меня свидания.

Здесь невозможная скука. Спасибо А. М. Горькому и его спутникам. Они оживили наше скучное существование, но они так же неожиданно скрылись, как и появились. Алексей Максимович приехал сюда бодрым, а уехал больным. Дело в том, что он простудился на Бермамуте и, несмотря на простуду, взял нарзановую ванну в день отъезда. Разговаривая с ним перед 3-м звонком, я вижу, что он бледнеет и опускается на диван. Это был маленький обморок. К счастью, в том же вагоне ехал знакомый доктор, и я успел предупредить его о болезни Горького. Он поможет им в дороге. Поезд тронулся, а Алексей Максимович сидел, охватив голову руками, бледный как полотно. Вчера послал телеграмму, чтобы узнать о его здоровье, но пока никакого ответа не имею. О себе могу рассказать в двух словах. Встаю, пью воды, хожу, завтракаю, принимаю солнечную ванну, хожу, принимаю щелочную ванну, еду в Кисловодск и там до ночи болтаю глупости с Форкатти и В. Н. Давыдовым. Так каждый день. Игорь, который болел тифом, поправился. Жена, кажется, чувствует себя недурно. Как чувствуют себя Ольга Леонардовна, Мария Павловна? Очень хочется повидать вас всех поскорее. У меня уже началась сезонная лихорадка. Хочется поскорее покончить с "Цезарем" и приняться за Чехова. Имейте в виду, что я, на всякий случай, записал в фонограф свирель пастуха. Выходит чудесно 2…

Уезжаю отсюда 1 августа в Москву.

…Увы, не скоро удастся попасть в Любимовку. Завтра утром репетиции. Вечером решают судьбу найденовской пьесы 1, в субботу утром репетиция, вечером свободен, но в воскресенье в 11 часов утра надо быть на генеральной репетиции первого акта ("Юлия Цезаря"). Вероятно, попаду в воскресенье вечером и постараюсь освободиться от репетиции в понедельник утром. Во вторник – генеральная репетиция 1-го и 2-го актов. Спасибо за твое письмо, я его получил сегодня, принес Володя 2с объявлением, приятным для меня, о том, что он выдержал экзамен. Молодец! Я сказал ему, чтобы в воскресенье он был в Любимовке. Не может ли mademoiselle сходить с ним к С. Н. Смирнову и добиться аудиенции с ним? 3Может быть, можно устроить Володю пансионером во 2-ю гимназию? Если нет, то не посоветует ли он, куда его определить или у кого навести справки, хотя бы и о провинции.

160*. О. Л. Книппер-Чеховой

Дорогая Ольга Леонардовна!

Я собирался писать Вам из Ессентуков после того, как послал письмо Антону Павловичу, и, несмотря на это, до сих пор молчал.

Только что я распарился в минеральных ваннах, получаю я совершенно неожиданную телеграмму о смерти одного из главных директоров нашего товарищества (торгового), Бухгейма. Представьте себе, что Художественный театр лишился бы Немировича… Так же трудно заменима и эта потеря. Я бросил все и полетел в Москву.

Были экзамены. Принято 10 человек. Есть интересный молодой человек, одна ученица – копия З. Г. Морозовой, одна – Роксанова, одна девочка, почти новорожденная, один – рубашечный самородок и проч. и проч.

Все наши домашние и театральные кланяются.

Найденов нас очень огорчил своей пьесой. Хотелось бы знать мнение Антона Павловича и Ваше 4.

161. Из письма к М. П. Лилиной
 
12 сентября 1903

162. М. П. Лилиной

163. А. П. Чехову

Дорогой Антон Павлович!

Разве я не понимаю, что Вы не можете писать пьесу к сроку и по заказу? Для этого нужно быть бездарным Крыловым 1 ,а не гениальным Чеховым. Я не могу умерить своего нетерпения прочесть пьесу и начать ее репетировать… Это правда.

Давно я не играл с таким удовольствием.

Один из самых неприятных для меня людей на свете, г. Любошиц (Бо – из "Новостей дня") 2, был в театре. Он не видал пьесы с первого спектакля и вчера пришел в неописуемый восторг. Я не сомневаюсь в том, что только вчера он ее понял, хотя неоднократно писал о ней глупости. Зинаида Григорьевна Морозова с компанией была также в театре. Она редко приезжает к нам, и потому ее выезд на старую пьесу меня удивил. Оказывается, она соскучилась по Антону Павловичу. Восхищалась пьесой и целый антракт вспоминала о Вашем визите к ней. Говорила умно и тонко.

164. А. П. Чехову

Сейчас только прочел пьесу 1. Потрясен, не могу опомниться. Нахожусь в небывалом восторге. Считаю пьесу лучшей из всего прекрасного, Вами написанного. Сердечно поздравляю гениального автора. Чувствую, ценю каждое слово. Благодарю за доставленное уже и предстоящее большое наслаждение. Будьте здоровы.

Т_е_л_е_г_р_а_м_м_а

166. А. П. Чехову

По-моему, "Вишневый сад" – это лучшая Ваша пьеса. Я полюбил ее даже больше милой "Чайки". Это не комедия, не фарс, как Вы писали, – это трагедия, какой бы исход к лучшей жизни Вы ни открывали в последнем акте. Впечатление огромное, и это достигнуто полутонами, нежными акварельными красками. В ней больше поэзии и лирики, сценичности; все роли, не исключая прохожего, – блестящи. Если бы мне предложили выбрать себе роль по вкусу, я бы запутался, до такой степени каждая из них манит к себе. Боюсь, что все это слишком тонко для публики. Она не скоро поймет все тонкости. Увы, сколько глупостей придется читать и слышать о пьесе. Тем не менее успех будет огромный, так как пьеса забирает. Она до такой степени цельна, что из нее нельзя вычеркнуть слова. Может быть, я пристрастен, но я не нахожу никакого недостатка в пьесе. Есть один: она требует слишком больших и тонких актеров, чтоб обнаружить все ее красоты. Мы не сможем этого сделать. При первом чтении меня смутило одно обстоятельство: я сразу был захвачен и зажил пьесой. Этого не было ни с "Чайкой", ни с "Тремя сестрами". Я привык к смутным впечатлениям от первого чтения Ваших пьес. Вот почему я боялся, что при вторичном чтении пьеса не захватит меня. Куда тут!! Я плакал, как женщина, хотел, но не мог сдержать[ся]. Слышу, как Вы говорите: "Позвольте, да ведь это же фарс"… Нет, для простого человека это трагедия 1. Я ощущаю к этой пьесе особую нежность и любовь. Я почти не слышу критики, хотя актеры любят критиковать. На этот раз как-то все сразу подчинились. Если же и раздается голос критика, я улыбаюсь и не даю себе труда спорить. Я жалею критикующего. Кто-то сказал: самый лучший акт 4-й, а наименее удачный – это 2-й. Мне смешно, и я не спорю. Начинаю только припоминать сцену за сценой 2-го акта, и уже это лицо сбито с толку. 4-й акт хорош именно потому, что 2-й акт великолепен, и наоборот. Я объявляю эту пьесу вне конкурса и не подлежащей критике. Кто ее не понимает, тот дурак. Это – мое искреннее убеждение. Играть в ней я буду с восхищением все, и если бы было возможно, хотел бы переиграть все роли, не исключая милой Шарлотты. Спасибо Вам, дорогой Антон Павлович, за большое наслаждение, уже испытанное и предстоящее. Как бы я хотел бросить все, освободиться от ярма Брута и целый день жить и заниматься "Вишневым садом". Противный Брут давит меня и высасывает из меня соки. Я его еще более возненавидел после милого "Вишневого сада". Крепко жму Вашу руку и прошу не принимать меня за психопатку.

31 окт. 903

Сейчас 1 1/2 часа ночи, все спят, а я вернулся домой после 18-го спектакля ненавистного мне "Цезаря". Захотелось написать Вам, но нашелся только этот листок бумаги. Простите, пишу на нем, чтобы не будить жену розысками бумаги. Наконец с завтрашнего дня приступаем к Вашей пьесе. Мы и то непростительно потеряли целую неделю. До сих пор путаются в ролях. Сам я решил сделать так: учу и готовлю две роли – Лопахина и Гаева. Не могу сказать, какую роль хочу больше. И та и другая чудесны и по душе. Правда, Лопахина боюсь 1. Говорят, что [у] меня не выходят купцы или, вернее, выходят театральными, придуманными… Лопахин, не правда [ли], хороший малый – добродушный, но сильный. Он и вишневый сад купил как-то случайно и даже сконфузился потом. Пожалуй, он и напился поэтому. Гаев, по-моему, должен быть легкий, как и его сестра. Он даже не замечает, как говорит. Понимает это, когда уже все сказано. Для Гаева, кажется, нашел тон. Он выходит у меня даже аристократом, но немного чудаком 2.

168. А. П. Чехову

Сейчас Ольга Леонардовна говорит, что Вы не получаете от нас никаких писем. Между тем я послал Вам два больших письма (в одном из них излагал мои безумные восторги о "Вишневом саде"). Я считаю эту пьесу лучшей из всех. Люблю в ней каждое слово, каждую ремарку, каждую запятую. Кроме того, вчера я послал записочку. Неужели и Вы можете еще сомневаться в своем гении? Тогда нам – скромным труженикам – это простительно. Я переживал и переживаю такие тяжелые минуты.

Сегодня наконец Симов спихнул "Одиноких" 1(они нужны нам для того, чтоб освобождать некоторых, в том числе и меня, для репетиций "Вишневого сада"). Сегодня мы засели за макеты. 1-й акт труден. Ольга Леонардовна говорит, что должны быть следы прежней широкой барской жизни. Но не должен ли быть дом довольно или даже очень ветх? Лопахин говорит, что он снесет его. Значит, он действительно никуда не годится. Иначе он применил бы его к даче и сдал бы на следующее лето. Или починил бы его и продал.

Летом я записал фонографом рожок пастуха. Того самого, которого Вы любили в Любимовке. Вышло чудесно, и теперь этот валик очень пригодится.

169. А. П. Чехову

Воскресенье

Дорогой Антон Павлович!

Жму Вашу руку. Завтра постараюсь написать, если не очень измучаюсь после "Цезаря". Сегодня играю 7-й день сряду. "Устал, Федор Ильич!" 1

170. А. П. Чехову

Сегодня получил Ваше письмо по театральному адресу. Спасибо за него. На всякий случай сообщаю Вам, что мы живем теперь в Каретном ряду, против театра "Эрмитаж", в доме Маркова. Помните, желтый двухэтажный каменный дом казенного типа?

Даю Вам клятву, что я люблю все роли в пьесе и держусь исключительно одной точки зрения при распределении ролей: как будет выгоднее для пьесы, как показать публике прелесть каждой роли. Лопахин мне очень нравится, я буду играть его с восхищением, но я боюсь, пока не нахожу в себе нужного тона. Ищу же я его упорно и с большим интересом. В том-то и трудность, что Лопахин не простой купец, с резкими и характерными его очертаниями. Я его вижу именно таким, как Вы его характеризуете в своем письме. Надо очень владеть тоном, чтобы слегка окрасить лицо бытовым тоном. У меня же пока выходит Константин Сергеевич, старающийся быть добродушным. Из письма Вашего я чувствую, что Вам хочется, чтоб эту роль играл я 1. Очень горжусь этим и буду искать в себе Лопахина с удвоенной энергией. Вот Лопахина – Вишневского никак не представляю. Так, как он есть, он ни с какой стороны не подходит. […]

понедельник

Вот что сильно огорчает нас всех – это то, что Вы не можете совсем оправиться. До слез обидно и очень скучно без Вас. Мы все мечтаем, что Вы будете приходить в нашу квартиру и греться на солнышке, у нас его так много.

Любящий и преданный

Дорогой Антон Павлович!

Есть одно дело по режиссерской части. Не знаю почему, мне очень хочется видеть 3-й и 4-й акты в одной декорации. В последнем акте разрушенной и приготовленной к отъезду. Это, право, не из дурной сентиментальности. Мне чувствуется, что так пьеса будет уютнее, что публика сроднится с домом. Вторая зала вносит какую-то путаницу. Может быть, она нужна Вам, чтоб еще больше оттенить былое богатство. Но это выразится, мне кажется, и так. При одной декорации для двух актов – однообразия не будет, так как опустошение дома изменит совершенно настроение 4-го акта. Мы будем продолжать вырабатывать макет, а тем временем, может быть, Вы напишете два слова… Еще вопрос: что Епиходов, Дуня – могут сидеть при Лопахине? По-моему – да 3.

5 ноября 903

172. А. П. Чехову

Перечитывал Ваши письма и исправляю в них одно недоразумение: Сергей Саввич поехал в Японию не от "Русского листка", а от "Русского слова", по просьбе Дорошевича 1. Теперь я покоен: я восстановил честь милого Сережи. Он намеревается издать книгу, если поездка его удастся.

Сегодня, слава богу, 4 градуса мороза, но снега мало, и потому дорога – невозможная. Может быть, скоро увидимся. Вчера опять не писал Вам. Шли "Столпы общества". Я не схожу со сцены, а антракты маленькие. Утром была репетиция. У "Цезаря" есть только одна хорошая сторона. Есть время писать Вам эти записки, которые доставляют мне удовольствие, но едва ли очень развлекают Вас. Нет интересных тем. Жизнь однообразна. Сегодня в театре М. Е. Дарский 4и художник Богданов-Бельский. Он жертвует нам в фойе свою картину 5.

Четв. 13 н. 1903

Безобразие!… Вот уже 5 дней, как я не писал Вам. В субботу – первый спектакль возобновленных "Одиноких". Участие Качалова (за Мейерхольда) оживило весь спектакль 1. Да и старые исполнители и исполнительницы выросли как актеры. Может быть, кто знает, публика стала лучше понимать. По той или иной причине, спектакль имел очень большой успех, как художественный, так и материальный. Итак, волнения первого спектакля лишили меня возможности писать. В воскресенье первая беседа "Вишневого сада", а в 4 часа свадьба дочери того директора, который заменяет меня на фабрике. Пришлось быть и сидеть до конца, чтоб не обидеть. В понедельник и вторник утро – планировка макетов на сцене и составление новых макетов, проба и т. д. на сцене. Это очень утомительная вещь, когда надо торопиться и напрягать фантазию. По вечерам – "Цезарь", а после него – почти безжизненный труп. Вчера весь день был свободен от театра. Я должен был в один день написать планировку первого акта. Был в духе, и потому удалось. Писал не разгибаясь, и, с непривычки, так устала рука, что едва дописал спешное.Сегодня утром читалась планировка актерам, а меня услали домой, чтоб продолжать 2-й акт 2. Только что я расположился с удовольствием, меня зовут в переднюю. Оказывается, учительница детей, придя давать им уроки, упала на пол, и с ней приключился удар. Поднялся содом. К обеду ждали гостей. Все стали собираться, доктора, гости… Конечно, всем отказали, кроме близких, в числе которых остались Ольга Леонардовна и Мария Павловна. Больная в тяжелом положении лежит у нас, а я должен был ехать на "Цезаря". В антракте пишу Вам. Вот мой дневник этих дней. Репетиции начались, и очень дружно. Я покаиграю Гаева. Леонидов пробует Лопахина. Это произошло отчасти потому, что я боюсь играть купцов, отчасти потому, что при Гаеве мне возможно участвовать в постановке. При Лопахине (которым пришлось бы очень много заниматься) – трудно. Ольга Леонардовна и Мария Павловна здоровы. Очень соскучились по Вас. Будьте здоровы. Жена шлет в хлопотах свой привет.

Дорогой Антон Павлович!

Спасибо за Ваше письмо. Оно меня сконфузило, но я не беру на себя так много. Дорожу и пользуюсь каждым Вашим замечанием даже и о декорациях 1. Макет 3-го акта выходит удачно. Я начинаю колебаться, так как в этой декорации даль выйдет интереснее. Из макетов опаснее всех – первый акт. Он совсем прост по планировке. Рассчитано на то, чтоб сад был лучше виден. Декорация зависит от письма. Удастся оно Симову – великолепно, нет – плохо. Из исполнителей никто еще не определяется. Разве Качалов – дает что-то интересное 2. Артем, как всегда, начал с Курюкова (из "Федора") 3. Это называется в эпических тонах… Боюсь немного за Муратову – Шарлотту. Большая, в мужском костюме – это может быть грубо… Вы пишете, что Ваш приезд зависит от Ольги Леонардовны. К сожалению, она права, что не выписывает Вас. Погода ужасная. То снег выпадет, то стаивает. Мостовые изрыты. Грязь, вонь. Поскорее бы морозы.

Любящий и преданный

15 ноября 903

Среда 19 нояб. 903

Вчера опять не было времени написать. Был занят вторым актом и наконец кончил его. По-моему, получается очаровательный акт. Бог даст, декорация выйдет удачная. Часовенка, овражек, заброшенное кладбище среди маленького лесного оазиса в степи. Левая часть сцены и средина без всяких кулис – один горизонт и даль. Это сделано одним сплошным полукруглым задником и пристановками для удаления его. Вдали в одном месте блестит речка, видна усадьба на пригорке. Телеграфные столбы и железнодорожный мост. Позвольте в одну из пауз пропустить поезд с дымочком 1. Это может отлично выйти. Перед закатом будет виден ненадолго город. К концу акта туман; особенно густо он будет подыматься из канавки на авансцену. Лягушачий концерт и коростель – в самом конце 2. Налево, на авансцене – сенокос и маленькая копна, на которой и поведет сцену вся гуляющая компания. Это – для актеров, им это поможет жить ролями. Общий тон декорации – левитановский. Природа – орловская и не южнее Курской губернии.

Погода, увы, убийственная. Все опять стаяло, и часто идет дождь.

Дорогой Антон Павлович!

Что сказать о репетициях? Тона не найдены, хотя во 2-м акте навертываются. Искания тонов и образов, конечно, задерживают общую репетовку. С каждым спектаклем нам становится все труднее и труднее перевоплощаться и быть разнообразными. Чудится, что и вся пьеса пойдет в каком-то ином тоне, чем предыдущие. Все будут бодрее, легче… Словом, хочется пользоваться акварельными красками.

177*. В. В. Котляревской

Многоуважаемая и дорогая

Простите, что пишу на таком клочке. Вот почему: единственное время для поздравлений – это антракты между актами "Цезаря". Ими я пользуюсь и теперь.

Сегодня играем "Цезаря" в 45 -и раз.

12 февраля 1904

Дорогая Ольга Леонардовна!

179*. И. А. Тихомирову

Ходят упорные слухи, что Ваше дело, увы, продолжаться не может 1.

У нас начинается преинтересное дело. Окончательный его план задуман очень широко, а именно:

Набираются 3 труппы. Каждая из них готовит по 15 пьес. Итого 3 труппы, 45 пьес – разных.

На долю каждого режиссера труппы выпадает самостоятельная постановка 5 пьес.

Если бы был художественный большой успех, кто знает, может быть, удастся играть у нас утренники или играть в нашем театре, когда мы уедем в Петербург или в провинцию.

Как посмотрят на это дело наши милые ученицы, теперь – Ваши сотрудницы? Кто им заинтересуется и кто согласился бы вступить? Какие их условия?

Главная задержка в мужской труппе. Можно ли набрать ее?

Поклон всем.

180*. М. Ф. Андреевой
 
19 февраля 1904

Я узнал с большой грустью о Вашем решении: уйти из своего театра 1.

Мне ничего не остается более, как сожалеть и молчать.

19/II-904

Дорогая Мария Федоровна!

Я, конечно, понимаю, что Ваш последний поступок – разрыв с прошлым без предупреждения и объяснения причин – ясно указывает мне то место, которое Вы назначаете мне в происходящем грустном событии. Тем не менее я решаюсь быть назойливым, принуждаю себя не считаться с самолюбием и очень болезненным чувством обиды.

Я не говорю уже о здоровье. Специалисты и близкие Вам люди знают лучше меня, как им надлежит поступать. Я говорю только об искусстве. Наша роль в нем была исключительной. Мы взялись облагородить его, вырвать его из рук торгашей и передать тем, кому оно должно принадлежать. Наша деятельность получила общественное значение, ее признало общество и наградило нас таким положением, какого не достигал еще ни один артист.

Подумайте, на что Вы меняете Ваше теперешнее служение обществу?

Ваш успех будет велик, но разве он удовлетворит Вас при таком сознании? Не деньги же Вас прельщают! Правда, за тот компромисс, которым преисполнена жизнь артиста, ему платят в провинции большие деньги. Тем менее он заслуживает уважения!

Вы, может быть, хотите облагородить провинцию. Почетная задача, но Вы не с того конца за нее беретесь.

В противном случае мы разойдемся в разные стороны, и я с большой душевной болью прощаюсь с Вами, сохранив самые лучшие воспоминания о прошлом и заранее оплакивая Ваше будущее.

Дорогая Мария Федоровна!

Не далее как этой ночью я воскрешал в памяти историю нашего знакомства, может быть, дружбы, и общей деятельности в театре. И много добрых воспоминаний, много хороших, благодарных чувств вызвали в душе эти думы. Но тем менее я мог мириться с тем, что Ваше последнее письмо, и особенно одна фраза в нем, завершат наше знакомство.

Сегодняшним хорошим письмом Вы вывели меня из того мучительного состояния, в котором я находился все это время, и я бесконечно благодарен Вам.

Спасибо Вам за прошлое и будьте счастливы.

20/III-904.

Глубокоуважаемая

Спасибо за честь и внимание. С удовольствием буду позировать и сниматься для портрета, только бы нашлось время.

До скорого свидания.

184. А. П. Чехову

Успех "Вишневого сада" у публики очень большой, несравненно больший Москвы. С третьего акта сильно вызывали автора. Знатоки восторгаются пьесой. Газетчики мало понимают. В труппе большой подъем. Я торжествую. Поздравляю 1.

…Конечно, жду не дождусь, чтобы ты приехала, так как очень скучно и сиротливо здесь, однако торопить тебя не хочу 1 .Спектаклями не руководствуйся; как ни грустно, но пусть играет Косминская 2. Главное, чтобы ты приехала здоровой.

186. Из письма к М. П. Лилиной

…Пишу тебе редко, так как ты знаешь, как проходит день на гастролях. Утром не дают одеться: 25 писем и посещений. Днем – днем сперва были репетиции, а теперь совещания о будущем театра и о будущем репертуаре; в 4 часа обед у Мухиной (кормят хорошо), потом спать, потом играть, и после спектакля чаепитие. Пока мы производим его вдвоем с Ольгой Леонардовной. Без тебя ужины прошлогодние не выходят, и все жильцы ждут тебя с нетерпением. Так тянутся дни за днями. Моя квартира вся в цветах, и я не знаю, как поддержать их до твоего приезда. Бертенсон прислал чудную огромную азалию, Бильбасовы прислали букет, Варшавские – яйцо из роз. Все это я передал Ольге Леонардовне. Успех "Цезаря" (и мой и театра) приблизительно московский. Мой грим удачен, и играл я недурно. "Вишневый сад" – успех и мой и театра гораздо больше, чем в Москве. Все очень ждут тебя и хотят итти на "Вишневый сад" для тебя – особенно интересуются тобой Бертенсоны, Зарудный, Нестор Александрович Котляревский, Чюмина и Чайковский, несколько авторов, Савина и много других. Оказывается, что здесь тебя любят и ценят гораздо больше, чем в Москве. Савина обворожила нас всех своей любезностью. Вчера смотрел ее в "Месяце в деревне". Приятное впечатление; много скрадено с нас 1 .Очень рад, что Стахович едет в Москву; он расскажет тебе все про нас и театр. В общем я не устаю, но играть надоело. В последнем твоем письме ты не то обижаешься, не то тревожишься о моем молчании, – если это так, то прости. Я не знал, что мое молчание так отзовется на тебе. Когда я на холостом положении, то у меня пропадает всякая система, и время уходит бог знает на что. Встаю, то есть просыпаюсь, в 10 1/2 часов; еще не успеваю встать с постели – является кто-нибудь из населяющих мухинский дом: Качалов, Вишневский или со стороны: Немирович, Калужский и пр. Начинаются деловые разговоры. Наконец выпроваживаю их, умываюсь, одеваюсь и выхожу пить чай. Тут начинается наплыв: то письмо, то кто-то пришел по делу, или Ольга Леонардовна приходит поболтать. Так проходит до 2-х – 3-х часов. Вырываюсь, иду пешком, бреюсь или покупаю что-либо. Далее есть необходимые визиты, делаю их исподволь ежедневно, чтобы не застревать в Петербурге по окончании спектаклей. Кроме того, днем было до пяти-шести заседаний о будущих условиях пайщиков. Кроме того, идут разговоры и заказы макетов Суреньянцу для метерлинковского спектакля 2.

187. Из письма к М. П. Лилиной

…Сегодня начинаю день с твоего письма и боюсь, что меня перервут, тем более что сегодня день хлопотливый, но не утомительный, так как без Брута все легко. В 1 час заседание у меня в большом номере – об изменении вознаграждения Владимиру Ивановичу, в 3 часа – дебют Сазонова в театре – он играет Треплева и Яшу в "Вишневом саде". В 4 1/2 часа обед, как всегда, а вечером играю "Вишневый сад". Вчера после спектакля ужинали дома. Были Москвин, Качалов, Е. В. Гельцер, Александров, Ольга Леонардовна, Раевская и Григорьева. Очень хохотали на рассказ Вишневского и Книппер при воспоминании о происшествии третьего дня. После спектакля "Цезаря" решили отпраздновать окончание моей роли – Брута. Приехали домой – никакой закуски. Что делать? Итти к Кюба? Вишневский и Качалов пошли вперед, а я жду дам, чтобы провести их домом, так как из меблированных комнат есть ход к Кюба. Дамы собрались, и мы двинулись. Я уверен, что твердо знаю дорогу, – иду впереди по совершенно темным коридорам, за мной Раевская, Книппер, Нина Николаевна Литовцева. Идем тихо, чтобы не встревожить спящих жильцов. Когда поднялись до четвертого этажа, Ольга Леонардовна настаивает на том, что надо итти направо по коридору, в конце которого и находится дверь к Кюба. Я спорю, так как убежден, что эта дверь в следующем этаже. Я говорю с таким апломбом и веду их дальше с такой уверенностью, что все повинуются беспрекословно. Идем на следующий этаж. Долго шествуем по совершенно темному коридору и в конце его обретаем желанную дверь. "Вот видите!" – говорю я торжественно, указывая в темноте на нее, и уверенно отворяю… ослепительное освещение, и мы входим в w. с. {ватерклозет.}. Я до такой степени растерялся, что с болью глубоко вздохнул. Тут поднялся такой стон и вопль среди дам, что мы бежали вовсю по коридору, чтобы попасть скорее на лестницу и отсмеяться там. Стонали, охали, спустились в следующий этаж опять и шли по длинному коридору. Разбудили спящих. Они испуганно отворяли щелки дверей и отпускали нам вслед ругательства. Конечно, вчера вся труппа знала этот пассаж и с восторгом рассказывала знакомым и незнакомым. Этим подробным рассказом хотел повеселить и тебя в твоем одиночестве…

…Получил твое письмо, которому очень обрадовался. Приезжай сюда, хотя бы на несколько деньков. Прими во внимание холодную осеннюю погоду рядом с теплыми весенними днями. Шубы не надо, но теплое и летнее пальто необходимы. Я не смел уговаривать тебя на эту поездку, так как ты нужна была детям. Рад, что доктора и ты считаете безопасным оставить их и полезным для тебя проветриться, – так в чем же дело? У тебя будет и спутник – Стахович, который 19-го или 20-го должен приехать сюда. Очевидно, твоя мама берется следить за детьми. Будешь ли ты здесь играть или нет – это зависит от твоего личного желания. На всякий случай захвати все необходимое для роли. Предупреждаю, что здесь тебе придется выдержать большую баталию: у тебя поклонников и поклонниц тьма тьмущая, и все ждут твоего дебюта 1. Они пристанут с ножами к горлу, так как уже и мне они надоедают очень усердно. Сам же я без роли Брута свободен, буду играть через день и чувствую себя помолодевшим на несколько лет. Приезжай, так как ты здорова, а чувствуешь себя не совсем бодро от скуки. Только умоляю, устрой все нужное для детей.

189. Из письма к М. П. Лилиной

190*. М. Г. Савиной

Вы подумайте! что я наделал! опять напутал! Сегодня случайно заглянул в свой репертуар, и, о ужас… в воскресенье, 25-го, я обещал две недели назад графине Паниной поехать в ее народный театр 1, а по окончании спектакля пить к ней чай и вести один деловой, театральный разговор. Дело касается одного нового предприятия, о котором я мечтаю 2, и потому невозможно не быть у нее. Что же делать? В понедельник, среду и четверг я играю – остается свободным один вторник. Простите, глубокоуважаемая Мария Гавриловна, мою забывчивость, надеюсь, что я вовремя спохватился и еще не доставил Вам хлопот по отмене обеда.

Целую Ваши ручки и извиняюсь, что так плохо пишу и на такой неприличной бумаге. Нахожусь в театре, так как играю сегодня, и пишу в антракте.

Вторник 20/IV-904

10 мая 904

Шлю Вам из Москвы дружескую благодарность за Ваше неизменное и доброе отношение ко мне, к жене и к театру. Нестору Александровичу тоже низко кланяемся и благодарим. Я недоволен этой поездкой потому, что глупо и неинтересно трепался. Делал совершенно ненужные визиты, а хороших друзей и знакомых почти не видал. Как избегнуть повторения той же ошибки в следующие разы – недоумеваю…

Жена чувствует себя лучше и очень жалеет, что в Петербурге была кислой и не могла заехать к Вам. Не сердитесь на нее и на меня. Она, т. е. жена, отомстила мне за буйную жизнь в Петербурге, она, наверно, припрятала дома свой грипп и по возвращении в Москву заразила меня им, приковав меня таким образом на целую неделю дома. На днях решится моя летняя участь. Еду ли я в… как его зовут-то? Забыл то место, где Вы будете за границей. Напишите, ради бога, а то я приеду по ошибке в Читу и там с нетерпением буду ждать Вас и Нестора Александровича. Поклон Нестору Александровичу. Целую ручки.

Дорогой Антон Павлович!

1904. 3 июня

193*. О. Л. Книппер-Чеховой

Опять захворал и не могу Вас проводить. Дай бог Вам доехать благополучно и великолепно провести лето.

Не забывайте

Любимовка

9/VI 904. Москва

Получил Ваше хорошее письмо в разгар отчаянной подготовительной работы к наступающему сезону и в момент расчета с истекшим годом. В это время не остается ничего иного, как складывать всю корреспонденцию в один ящик, в надежде ответить на нее при первом удобном случае.

Простите великодушно за задержку – право, она произошла против моей воли.

Буду искренен и прям в своем мнении, хотя не имею ни права, ни претензии претендовать на роль ценителя и знатока литературных произведений 1 .

Лучше всего прислать книгу по следующему адресу: Москва, Садовая, у Красных ворот, д. Е. В. Алексеевой для Конст. Серг. Алексеева.

195*. В. В. Котляревской

Дорогая Вера Васильевна!

Мы думаем выехать в самом конце июня. Хотел обо всем этом писать по Вашему летнему адресу, но письмо осталось в Москве, а я расхворался и не могу ехать за ним в город из имения матери, где я теперь нахожусь. В надежде, что это письмо перешлют Вам по Вашему новому адресу, я и пишу Вам на Петербург.

Как Вы живете, что поделывает Нестор Александрович, как здоровье Ваших больных? Ничего об этом не знаю. Я переживаю реакцию переутомления после тяжелого сезона и все прихварываю и не могу взбодриться. Ровно ничего не делаю, даже гуляю мало и целые дни читаю все, что попадается под руки… нелепо, без системы, начиная с газет, детских книг и кончая философией и гастрономической книгой. Хочу писать свое руководство для молодых артистов, но рву написанное, еще раз убеждаюсь в том, что я литературная бездарность. Погода адская. Война мешает жить… Впереди, кроме Метерлинка, нет ни одной интересной новинки, и того и гляди 1/2 труппы заберут на войну. Становится стыдно, что в такое время ничего не делаешь, но не могу, устал… Метерлинк может выйти недурно, хотя играть его трудно, особенно "Слепцов". Переписываемся по поводу его с Вашим кумиром – Бальмонтом 2. Целую Ваши ручки, Нестору Александровичу жму руку и всем друзьям шлю поклоны. Не забывайте.

196. А. П. Чехову

Любимовка

Мы все и москвичи не имеем от Вас известий и волнуемся. Из открытого письма Ольги Леонардовны к жене мы знаем, что Вы хорошо доехали до Берлина, а далее… не знаем. Дай бог, чтобы Вы устроились хорошо и чтоб погода была не такая, как у нас. В Москве холод, ежедневные дожди и грозы, холодные ночи и, как Вы, вероятно, знаете из газет, был ужасный циклон, натворивший много бед. Он прошел от Подольска к Ярославлю. Задел Люблино (около Царицына), Лефортовскую часть, Сокольники, Мытищи (около нас) и т. д. От столетнего парка в Люблине не осталось ни одного дерева. Почти со всех дач сорваны крыши, а некоторые разрушены. Многие деревни срыты до основания. Лошади, коровы, экипажи, бревна, крыши летали в воздухе. В Мытищах ураган подхватил 8-летнего мальчика. Его нашли живым в Сокольниках (около 10-15 верст). Были и комические случаи. Ветер ворвался в квартиру нотариуса или судьи. Там ураган переломал всю мебель, отворил все шкафы и по всему кварталу разбросал деловые бумаги и протестованные векселя. Карету с Иверской опрокинуло, и икону доставили в ближайший полицейский участок. Там, вероятно, составлен протокол. К счастью, сравнительно мало убитых и раненых. Убитых насчитывают, около 100, a раненых немного более. Меня не было в Москве в этот день. Я был в Старой Руссе. Первые, краткие сообщения об урагане я узнал в дороге. Судя по ним, можно было предположить, что ураган задел и Любимовку и Яузский участок (где живет теперь мать)… Я провел пренеприятную ночь в вагоне и с большим трепетом подъезжал к дому. К счастью, у нас все благополучно. Была только гроза с градом, величиной в большой орех. В Москве падали куски льда весом в 1-11/2 фунта.

Я с утра и до вечера читаю. Сейчас перечитываю всего Чехова и наслаждаюсь.

197*. М. П. Чеховой

Я везу мать за границу и с тяжелыми чувствами удаляюсь от Москвы. Писать в вагоне могу только карандашом. Простите и за бумагу, другой нет. Пишу Вам не для того, чтобы высказывать соболезнования: они неуместны, так как горе слишком велико.

Утешаю себя мыслью, что те добрые отношения, которые установились между Вашей семьей и нами, еще более укрепятся памятью о милом Антоне Павловиче.

3/VII 904

…Едем благополучно, так как у мамани пока все слава богу. Она стала бодрее, спала хорошо. О докторе, который едет с нами полуинкогнито, она и слышать не хочет…

Жара ужасная, на солнце 40R. Пыль невозможная…

Ну, будь здорова. Не позволяй Кире слишком много и скоро ездить на велосипеде, а Игорьку одному у реки спускать лодку…

199. Из письма к М. П. Лилиной

До Берлина ехали спокойно. В Берлине шумная, нелепо русская встреча С. с маманей удивила смиренных немцев и очень смешила Ю. И. Гужона, который ехал с нами. В Берлине переехали в обыкновенный вагон, не спальный, и я очутился с маманей и Лидией Егоровной в одном купе. Тут на одной из станций она увидала, что я разговаривал с доктором, который ехал с нами пока инкогнито. Она разразилась слезами и упреками…

В Париже решили не останавливаться и ехать прямо в Контрексевиль. Переждали часа два в кафе, напротив железной дороги. Маманя все время писала письма. В 10 1/2 часов выехали в Контрексевиль и в 4 1/2 приехали. Тут я почувствовал, что часть обузы свалилась с меня. Маманя, приехав в Контрексевиль, пошла метаться по улицам, ища квартиры. Я хотел было помочь ей в поисках квартиры, но ничего не мог с ней поделать. Она добродушно делает все наоборот. Я понял, что ужиться с ней невозможно, и нанял себе чудесную комнату в великолепной гостинице около парка. Маманя непременно хотела поместиться в городе, на самой пыли и духоте. Она устроилась в какой-то нищенской конуре и очень счастлива. Удивительный чудак! Здесь она чувствует себя, по-видимому, хорошо, очень горда, что ее все помнят, и знакомит меня со всеми гарсонами, телеграфистками и пр. По приезде я великолепно вымылся и вечером сидел со всей компанией в кафе. Маманя допустила даже к столу ненавистного ей доктора. Он понимает, что с ней ничего не поделаешь, и просит отпустить его. Завтра он уезжает.

Беспрестанно преследует одна мысль – это Чехов. Я не думал, что я так привязался к нему и что это будет для меня такая брешь в жизни. Получила ли Ольга Леонардовна мое письмо с дороги? Мария Павловна тоже? Должно быть, на днях его привезут в Москву, и я все думаю, как это произойдет. Приехал ли Владимир Иванович? Немного тревожусь, что от тебя нет известий. Напиши мне все подробно, а потом уж не утомляй себя письмами – пиши коротенькие…

Т_е_л_е_г_р_а_м_м_а

201. Из письма к М. П. Лилиной

Бедный Антон Павлович не выходит из головы. Перечитываю его рассказы и еще больше люблю и ценю его. Меня взволновал вчера Правдин 1, который находится здесь. Он прочел в газетах, что похороны взял на себя Гольцев 2. Значим мы опять прозевали и не приняли никакого участия в похоронах. Это обидно и непростительно. Надо подумать поставить памятник Антону Павловичу за счет театра. Из телеграммы твоей понял, что ты была на похоронах, – вероятно, была огромная толпа.

Я встаю в 6 1/2 утра (это не описка) и в 11 ночи уже сплю (это тоже не описка)… После обеда читаю, пишу письма и свою книгу 3. Около 9 часов иду в парк, гуляю с маманей ила иду в кафе. Раз был в театре. Недурная труппа и милый актер.

Мне придется ради электрического освещения пробыть денек в Париже 4. Странно! Прежде я был бы этому рад, а теперь… Должно быть, состарился. С грустью думаю о нашем театре. Недолго ему осталось жить. Представить себе жизнь без него еще не могу. Может быть, война взбодрит немного общество и удержит в нас нашу разрушительную силу. Обидно, что все хорошее так скоро погибает или вянет. Напиши при случае, пишет Владимир Иванович Немирович пьесу или нет. Иду на почту посылать письмо и потом проведать маманю…

Милая и дорогая Ольга Леонардовна!

Хочется писать Вам каждый день, но удерживаюсь, так как издали трудно понять, в каком Вы состоянии, как переносите горе и насколько уместны будут мои письма. К тому же я ничего не знаю о том, что происходило и теперь происходит в Москве, так как не имею никаких известий и тщетно ищу здесь русские газеты. Очень тороплюсь выехать из этой французской глуши, так как здесь, в одиночестве, труднее привыкнуть к нашему горю. Хочется говорить и быть с теми, кто его переживает, но здесь, кроме курортных кукол, никого не встретишь. К счастью, я захватил с собою два тома рассказов милого Антона Павловича, и в настоящую минуту его книги – мои лучшие друзья. Перечитываю их по второму разу и между строками угадываю то, что может быть понятно только тем, кто близко видел этого человека, самого лучшего из всех людей. Где-то Вы теперь и когда-то я увижу Вас? Потянет ли Вас в Ялту или, напротив, Вам будет там слишком тяжело? Перемените ли Вы свою московскую квартиру или, напротив, Вам захочется жить в ней?

Contrexeville

203. Из письма к М. П. Лилиной

Читаю Чехова, много думаю о нем, пишу свои записки. Плакал, читая в газете описание похорон, и очень взволновался за Ольгу Леонардовну, особенно после того как и ты подтвердила ее плохой вид. Уж не надорвалась ли она? Страшно и за нее и за театр. Едва ли она будет в состоянии играть, да притом в пьесах Чехова. Вот уж истинно: одна беда не ходит. Посыпались шишки на наш театр.

Ох, какая здесь тоска, особенно последние четыре дня, пока была свежая и дождливая погода! Теперь мне и Любимовка кажется милой и ее обитатели – ангелами. Ну, прощай…

Дорогой Владимир Иванович!

1) Мы потеряли двух драматургов 1,

3) полезную актрису 3,

5) Репертуара никакого.

7) Жена хворает и не поправляется.

9) Вишневский пожинает лавры в Ессентуках и совсем отобьется от рук в художественном отношении.

11) Все пьесы (Ярцева, Чирикова) идут в Петербурге у Комиссаржевской, и нам не будет с чем ехать гастролировать.

13) Я сам потерял в себя веру как в актера, а скверное здоровье убедило меня в необходимости добровольно стать во вторые ряды… 6.

Если это не будет сделано, – мы существуем последний год.

Метерлинк (может быть некоторый художественный успех, материальный – средний) -

Миниатюры, чувствую, не пойдут опять, а если и пойдут, то для утренников и с учениками 9-

"Вишневый сад" (может быть, благодаря смерти Чехова поймут наконец пьесу) -

"Три сестры" (по той же причине) -

"На дне" -

"Федор", говорят, запрещен 11.

Остальное продано или снято с репертуара.

Всех спектаклей (кажется) 180, а бюджет 210, 220 000…

Чириков, ничтожный в художественном отношении, может оказаться доходным -

? какая-то пьеса, очень интересная.

Такой пьесы на 35 спектаклей найти нельзя.

Тогда сезон покроется материально.

Первое место отвожу – "Свыше наших сил" (Бьернсона), если можно провести в цензуре.

Третье место – "Отец" Стриндберга, так как очень уж будут много говорить о смелости и дерзости автора 14.

Про "Росмера" молчу, так как до сих пор пьесы не понимаю 15.

Метерлинк – новая нотка в литературном отношении.

Найденов и Ярцев – легкий компромисс, который потонет в другом репертуаре. Чириков (?) – тоже 16.

Бьернсон, Ибсен, Стриндберг – старая, но почтенная нота. Для солидности.

Меня тревожит то, в чем никто из нас не виноват… чего никак нельзя уже поправить. В похоронах и другой инициативе по увековечению памяти Чехова наш театр остался в стороне. Тем не менее на будущее время надо что-нибудь придумать. Hе говоря о каком-то ряде спектаклей Чехова (назову их Чеховской неделей), не говоря о специальном спектакле Чехова (забыл сказать об этом самом важном выше), составленном из миниатюр и его водевилей, например "Калхас" (не игран), "Юбилей", "Свадьба", "О вреде табака"… и проч. Не говоря обо всем этом, надо что-то придумать: либо премию за хорошую пьесу, либо стипендию куда-то…

Об этом я писал Вам и приводил смысл моего письма к Бравичу 17. Это было в середине июля.

Он играет: 1) в "Непрошенной", 2) "Иванове", 3) Найденова и 4) Ярцева, 5) в "Росмерсхольме" или у Стриндберга. Не много ли?

Из миниатюр я вычитал следующие. Перечисляю все, которые доступны сцене, и те, которые хотя не укладываются, но дают возможность подумать о них 19.

I – безусловно подходящие, не всегда глубокие и значительные, но характерные, красивые или новые по форме;

III – те, о которых можно поговорить, хотя они под сильным сомнением.

2) – "Альберт" – II или III.

4) Горький – "В степи" – I или II.

6) "Дружки" – I.

8) "Хан и его сын" (для новой какой-то формы) – II.

10) "Озорник" – II.

12) Тургенев("Записки охотника") "Контора" – II (скучновато).

14) "Свидание" – II (скучновато).

16) Чехов"Недоброе дело" – I (но пустовато).

18) "Беспокойный гость" – III.

20) "Враги" – III.

22) "Счастье" – II.

24) "В потемках" – III.

26) "Брак по расчету" – III (кажется, то же, что "Свадьба").