Покаяние

МАРИЯ. Тебе поручено что-то конкретное?

ГОЦЛИБЕРДАН. Ты догадлива, как всегда. Боря просил узнать: сможешь ли ты отмибилизовать Тамерланыча, чтобы он в январе в Америку съездил. С выступлениями. О пользе и последствиях либеральных реформ. Пятнадцать тысяч долларей за выступление. Боря даёт свой самолёт. Охрану. Только лучшие гостиницы. И – никакого виски. Здоровый образ жизни. Английский язык круглосуточно. Фитнес-центр с утра. Чай Эрл Грей – на ночь. И – сон праведника. Так как?

МАРИЯ. Хороший вопрос. Ты думаешь, он выдержит целый месяц?

ГОЦЛИБЕРДАН. Это я тебя хотел спросить. Ты-то что думаешь? Выдержит? Даже не месяц. А пять недель.

МАРИЯ. Я так устала, что сама ничего не понимаю. Выдержит – не выдержит. Он плохо переносит долгие полёты, ты же знаешь. Помнишь ту историю с Ирландией. Пять часов, две бутылки виски. Его еле откачали. А здесь сколько?

ГОЦЛИБЕРДАН. Девять часов до Нью-Йорка. Потом пять выступлений на Восточном побережье, и четыре – в университетах. В Лиге плюща – как романтично звучит! Первые три дня – акклиматизация. Самое главное – собрать его. Чтобы не ушёл в запой накануне. Американцы очень ждут. Они его очень любят.

МАРИЯ. Самое смешное, что я тоже очень его люблю.

ГОЦЛИБЕРДАН. Это неправда. Ты уговариваешь себя. Любить ты можешь только меня. Когда я касаюсь прямоугольной родинки на твоей правой груди. Это невозможно сыграть.

МАРИЯ. Прекрати эту баланду сейчас же.

ГОЦЛИБЕРДАН. Разве ты знаешь смысл слова «баланда»? Истинный смысл?

МАРИЯ. Ты хочешь, чтобы я сама сказала ему про Америку? А откуда я узнала?

ГОЦЛИБЕРДАН. Нет, блядь, я этого совершенно не хочу. Ужасающе, удручающе не хочу.

МАРИЯ. Не ругайся, пожалуйста.

ГОЦЛИБЕРДАН. К вам напросится в гости профессор Дедушкин. На субботу. Он и передаст.

МАРИЯ. Он, кажется, милый старик.

ГОЦЛИБЕРДАН. Борис подарит ему новую трость. Гималайский дуб с набалдашником хинганского перламутра. И прямо с этой тростью милый старикан заявится к вам. В Большие Сумерки.

МАРИЯ. В субботу? А Игоря кто предупредит?

ГОЦЛИБЕРДАН. Сегодня старик проест ему всю плешь. Воскресит, как Иисус Лазаря. Там Боря пообещал профэссору помочь спиздить одну недвижимость. Так дедуган готов расстараться по полной программе. Если Игоряшка будет в субботу хоть немного трезв, тебе – медаль.

МАРИЯ. Не ругайся. Я постараюсь. Но я уже ничего не могу сделать. Там что-то происходит.

ГОЦЛИБЕРДАН. Там – это в церкви?

МАРИЯ. Там – это в голове Игоря. Он сидит целыми днями и бормочет себе под нос. Пока не заснет. А выезжает только к священнику. Мы уже полгода не были нигде в гостях.

ГОЦЛИБЕРДАН. Полгода – это не срок. А бормочет – это хорошо, что бормочет. Еще бы записать и расшифровать это – цены бы не было. Ты видела этого священника?

МАРИЯ. Один раз. Тощий молодой парень. Неприятный очень.

ГОЦЛИБЕРДАН. Священники вообще приятными почти не бывают. Так вот. Подготовь мужа, пожалуйста, к поездке в Америку. Самолёт Корпорации вечной жизни. Не хрен собачий! А мы бы с тобой тем временем тряхнули молодостью. На недельку – в Доломиты, а?

МАРИЯ. Я с тобой больше никуда не поеду.

ГОЦЛИБЕРДАН. И меньше не поедешь. Конечно. Обсудим ближе к делу. У него сейчас есть хорошие костюмы?

МАРИЯ. Они будут малы. Он поправился.

ГОЦЛИБЕРДАН. Надо, чтобы до Рождества похудел. Или пару новых костюмов. И вспомнил английский хоть понемногу. Купи ему хорошие фильмы без перевода.

МАРИЯ. Я не знаю, как мы дотянем до Рождества.

ГОЦЛИБЕРДАН. Как-нибудь дотянете. Ты помнишь девяносто второй год? Вот когда было трудно. И ничего.

МАРИЯ. Я не помню. Это слишком давно.

ГОЦЛИБЕРДАН. Ты не можешь не помнить. Тогда я впервые соблазнил тебя в вип-комнате ресторана «Феникс». Мексиканского ресторана. В здании Мосгорсправки.

МАРИЯ. Ты позвонил специально, чтобы обижать меня?

ГОЦЛИБЕРДАН. Я позвонил, чтобы сказать: ты первая женщина без очков, которую я полюбил. Я раньше не мог без очков. И только с тобою – смог.

МАРИЯ. Я хочу заказать контактные линзы.

ГОЦЛИБЕРДАН. Они тебе не нужны. Ты видишь лучше всех нас вместе взятых.

МАРИЯ. Я ничего не вижу. Какой-то туман перед глазами.

ГОЦЛИБЕРДАН. Это декабрь. В декабре бывают туманы. И снова осень пахнет тамерланом, дорога непроезжая черна, за полустанком или за туманом, как водится, не видно ни рожна… Все-таки самое прекрасное в твоем муже – это его отчество.

МАРИЯ. Он завтра будет в городе. Интервью. На работе. Я попробую одеть его в костюм. Не знаю, что выйдет.

ГОЦЛИБЕРДАН. Интервью? С кем?

МАРИЯ. Кажется, «Вашингтон Пост». Я уже запуталась в этих названиях. У меня своей работы полно, в конце концов.

ГОЦЛИБЕРДАН. Не все скоту масленица, будет и «Вашингтон Пост». Надеюсь, он не пьяный поедет?

МАРИЯ. Это я надеюсь, что не пьяный. К чему ты это, Гоц?

ГОЦЛИБЕРДАН. Если ты останешься в Сумерках, я мог бы заехать к тебе.

МАРИЯ. Я на работе. Ты должен повесить трубку, или я сделаю это сама.

ГОЦЛИБЕРДАН. Я всё так же люблю тебя, моя киска.

IV

Кочубей, Пол Морфин.

КОЧУБЕЙ. Откуда у вас такой хороший русский?

МОРФИН. О, спасибо. Не очень хороший. Я родился в России. Точнее, я родился в Советском Союзе. Я жил здесь до шести лет. И до шести лет говорил только по русскому.

КОЧУБЕЙ. Очень интересно. А кто ваши родители?

МОРФИН. Так, помните, спрашивали большевики: а ваши кто родители? что вы делали до семнадцатого года.

КОЧУБЕЙ. Нет-нет, что вы, я не в том смысле…

МОРФИН. Отец – шахматист. Мать – мещанка. Они уехали из СССР в 78-м году. Я учился в Америке. В школе, колледже и университете.

КОЧУБЕЙ. Как это – мещанка?

МОРФИН. Так по-русскому не называется? Вы слишком похвалили меня. Та, кто сидит дома и занимается домашним хозяйством.

КОЧУБЕЙ. Это домохозяйка.

МОРФИН. Да, домохозяйка. ДОмОхозяйка, так?

КОЧУБЕЙ. Домохозяйка. А вот мой отец был первый секретарь Ташкентского горкома партии. Еще молодым.

МОРФИН. Я хотел спрашивать вас про ваших родителей. Но не с самого начала. Но если вы уже заговорили, продолжайте, пожалуйста.

КОЧУБЕЙ. Продолжать? А куда?

МОРФИН. Дальше, прямо. Ведь ваш отец был из советской номенклатуры, не был ли?

КОЧУБЕЙ. В 39 лет он стал первым секретарем Ташкентского горкома партии. Это довольно молодой возраст по тем временам. Мы все жили в Ташкенте. Но мама очень хотела уехать в Москву, и он согласился на замминистра мелиорации. На понижение согласился. Хотя почему – был? Мой отец жив. Тамерлан Пурушевич? Он точно жив. Хотя я, конечно, могу ошибаться. Хотите, я позвоню жене и узнаю? И уточню?

МОРФИН. Э-э-э… Единственное, в чем я уверен, – что мой отец мертв. Он умер 11 лет назад. Во время турнира в Гронингене. За шахматной доской. Испанская партия.

КОЧУБЕЙ. Людочка, соедини меня с Марией Игнатьевной!

МОРФИН. Давайте я пока спрошу вас. Ваша семья когда переехала из Ташкента в Москву?

КОЧУБЕЙ. Году в 71-м. Или 72-м. С возрастом память начинает немного подводить. Но немного. В основном я всё помню. Я закончил школу. В 17 лет. Я 54-го года. Значит, это было в 71-м. Если бы отец остался в Ташкенте, он дорос бы до первого секретаря Узбекистана. А потом бы, после СССР, стал президентом Узбекистана. Кровавым тираном и деспотом. Узбекбаши. И вы бы брали интервью не у меня, у него. А я возглавлял бы Хельсинскую группу и вызволял узбекских диссидентов. Пока отец не посадил бы меня в зиндан. Хороший сюжет, правда?

МОРФИН. А как было на самом деле? Вы сказали, ваш отец стал заместителем министра.

МОРФИН. На самом деле. Мама обязательно хотела, чтобы я учился в Москве. То есть чтобы я получил в Москве высшее образование. Не в Ташкенте. Меня направили в МГИМО. Московский государственный институт международных отношений. Тогда это называлось МИМО. Без Г. Просто Московский институт международных отношений. Я поступил по республиканской узбекской квоте.

МОРФИН. Что это значит?

КОЧУБЕЙ. Союзные республики имели квоты в московских вузах. Чтобы не дискредитировали нацменов. Вот я и пошёл как нацмен.

МОРФИН. Нацмен – что это? Я слышал слово «нацбол».

КОЧУБЕЙ. Нацмен – это национальное меньшинство. Я пошёл как узбек, хотя узбеком я не был. В общем-то, я и сейчас не узбек. Я даже меньше узбек, чем тогда. А «нацбол» – это что?

МОРФИН. Нацбол – это национал-большевик. Лимонов – слышали?

КОЧУБЕЙ. Какая-то гадость, да-да. Они, кажется, забрызгали мне костюм майонезом в Манеже. Когда я выступал. В честь открытия выставки «300 лет русского либерализма». Хороший был костюм, «Патрик Хельман». Так и не отстирался. Жена говорит, так и не отстирался. Людочка, ты соединяешь с Марией?

ГОЛОС НЕВИДИМОГО СУЩЕСТВА. Мария Игнатьевна обещала перезвонить через семь минут.

КОЧУБЕЙ. Отменно. Великолепно. Вы что-то спрашивали?

МОРФИН. Я спрашивал, как ваш отец поехал в Москву.

КОЧУБЕЙ. Мама хотела, чтобы я учился в МИМО. А раз я там учился, то и семья должна была оказаться в Москве. Я был на втором курсе. Отец перевелся на должность заместителя министра мелиорации. Это было ниже, чем первый секретарь столицы союзной республики. Но зато нам сразу дали трехкомнатную квартиру. В кирпичном совминовском доме, на Больших Каменщиках. А потом папа дорос до завотделом сельского хозяйства ЦК. Уже при Горбачеве. И нам дали новую четырехкомнатную квартиру. В цэковском доме на Патриарших. Вот так примерно. А старую при том – не забрали.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.