Гонки на черепахах

– Отлично, и у тебя тоже отлично. Спасибо-спасибо. Слушай, у меня к тебе дело.

– Ну вот, я-то надеялась, что чувства… Шучу. Что случилось?

– Извини за такой вопрос. Твой дед, он ведь – русский, да?

– Ну?

– А я могу с ним поговорить?

– О чем? О России, что ли?

– Именно.

– Стив, он мне-то никогда ничего не рассказывал. А тебя, скорее всего, и не помнит.

– Давай попробуем.

– Ну, хорошо. Почему бы и нет? Вдруг согласится. Мне и самой жуть как интересно было бы. Он сейчас с нами живет. Ты подожди, я отнесу ему телефон.

Ждать пришлось довольно долго.

– Я вас слушаю, сударь, – неожиданно проскрипел старческий голос.

– Мистер Волошин? Здравствуйте. Это Стив Блекфилд…

– Да. Эмма сказала. Давайте к делу, – перебил его Волошин.

– Хорошо. Мистер Волошин, я собираюсь ехать в Россию, в Санкт-Петербург. Мне очень хотелось бы, чтобы вы…

– Вам не следует ехать в Россию. – По тону старика было понятно, что он не намерен это обсуждать.

– Но так получилось, что я должен.

– Всего доброго, сударь.

– Господин Волошин, но почему?

Стив слышал тяжелое дыхание и непонятные слова, адресованные явно не ему. Раздался негромкий щелчок, как будто закрылась какая-то дверь. Затем очень тихо, но отчетливо старик произнес:

– Это – страна, из которой не возвращаются.

Последовали короткие гудки, но Стив продолжал держать телефон. Ему захотелось выпить чего-нибудь покрепче пива. Он нашел в баре бутылку шотландского виски и налил в пузатый стакан.

Волошин был личностью легендарной. О нем рассказывали самые невероятные истории, которые невозможно было ни подтвердить, ни опровергнуть. Друзей у него не осталось, желания общаться с соседями он никогда не проявлял, а после одной истории соседи и сами предпочитали держаться от него подальше.

Лет десять назад волонтер из какой-то благотворительной организации, собирая средства на приют для бездомных хомячков и одиноких морских свинок, несколько раз нажал кнопку звонка на ограде очередного коттеджа и, не дождавшись ответа, открыл оказавшуюся незапертой калитку. Подойдя к дому, он в нерешительности остановился, и в этот момент в нескольких сантиметрах от его головы просвистела и вонзилась в деревянную дверь короткая стрела с необычным оперением. Сразу за этим тихий мужской голос с сильным акцентом приказал ему лечь на землю и развести руки в стороны.

В этой позе он пролежал несколько часов, пока не вернулась из начальной школы Эмма. Дед сидел на скамейке со своей обычной тростью в руках. Он попросил внучку позвонить какому-то агенту и продиктовал номер. Эмме ответили, что названный агент уже лет пять как на пенсии, спросили о причине ее звонка и пообещали приехать через двадцать пять минут.

Но не прошло и четверти часа, как на улице завыла сирена. Полицию вызвал сосед, увидев на дорожке человека, лежащего в позе морской звезды. Прибывшие полицейские тут же защелкнули наручники на запястьях перепуганного волонтера и посадили его в машину. Затем, рассмотрев торчащую из двери стрелу, они предложили Волошину проехать с ними в полицейский участок. Старик попросил их подождать, пока он оденется, и заперся в доме. А минут через десять полицейскую машину заблокировали два черных Рэндж-Ровера.

Эмма решила, что в них приехали настоящие «люди в черном». Они лаконично поблагодарили полицейских, забрали у них задержанного волонтера и довольно долго разговаривали с Волошиным. Эмме было ужасно любопытно, но ее попытка подслушать разговор бесславно провалилась. Уходя, люди в черном подарили ей ручку-фонарик и сказали, что с таким дедом она может ничего на свете не бояться. Потом Эмма целый месяц донимала деда вопросом, как он пустил ту стрелу, но он делал вид, что не понимает, о чем идет речь. И только через несколько лет, когда его зрение ослабло, он научил внучку стрелять из замаскированного под трость духового ружья.

Фраза

Из окутанного мраком прошлого Волошина было известно, что родился и вырос он на севере России, в Архангельске. Эмма говорила, что он познакомился с ее бабушкой в конце Второй мировой войны в Словакии. Затем, уже в мирное время, после нескольких попыток встретиться с ней, оказался в лагере на Соловках. Стал диссидентом, а потом ему удалось бежать из Советского Союза, и он, опасаясь преследования КГБ, долгое время скрывался в Западной Африке. Дед обладал энциклопедическими знаниями, владел почти всеми известными профессиями и рисовал с фотографической точностью. При этом он постоянно давал окружающим советы и критиковал их способности, особенно умственные. Единственный человек, который мог рассчитывать на поблажку, была Эмма. Но иногда доставалось и ей.

Стив вспомнил, как еще в колледже кто-то принес диск с «Заводным апельсином» Стэнли Кубрика, как таинственным шепотом ему сообщили, что этот английский фильм, снятый по английской книге, прогремел по всему миру, но в Англии был запрещен. Такой рекламы было достаточно, чтобы за неделю фильм посмотрели все, после чего в оборот пошел роман.

А через две недели malltshiki уже вовсю вставляли в свою речь необычные русские слова. Преподаватели забили тревогу, но садистские наклонности и прочие достоинства Алекса, главного героя книги, ни у кого не стали предметом подражания. Зато филологическое увлечение продлилось довольно долго, и, исчерпав лексикон «Апельсина», ребята начали отыскивать в словарях другие фонетические шедевры и с удовольствием обучать им друг друга. Юзат, то есть девчонкам, ни роман, ни фильм категорически не нравился, но и они могли выдать что-нибудь типа «всплеск» или «шоссе», произнести которые можно было только после многочасовой тренировки. А лидером популярности долгое время был такой перл, как «достопримечательность».

Эмму хватило на первые двадцать страниц романа, но она единственная в колледже говорила по-русски и быстро стала верховным арбитром в бесконечных спорах на тему «нет-такого-слова».

Понятно, что всевозможная химическая абракадабра, вроде амидопропиленгликольхлорида, не котировалась ввиду исключительно узкоспециального применения, а бесконечные пра-пра-пра-внучки-бабушки считались не более чем курьезом.

– Дед, скажи какое-нибудь русское длинное слово, – как-то попросила Эмма.

– Гниль, – сразу ответил старик.

– Это, по-твоему, длинное? Пять букв.

– Ты же не просила слово с большим количеством букв, ты сказала: «длинное».

– А какая разница?

– В слове «гниль» между первой и последней буквами поместился Нил. Правда, ты вряд ли знаешь, что это такое.

Эмма начала злиться.

– Я знаю. Это большая река с крокодилами. В Африке. Ты ее переплыл, когда за тобой была погоня. Теперь можешь сказать слово с большим количеством букв?

– Сколько букв тебе нужно?

– Много. Все.

– Много или все? – бесстрастным тоном переспросил дед.

– В русском языке сколько?

– Было сорок три. Но коммунисты десять букв убили.

– Как убили? – удивилась Эмма. – А, понятно. Ты знаешь слово, в котором тридцать три буквы?

– Дай подумать.

– Долго?

– Гиппопотомонстросескиппедалофобия, – выдал старик.

– Дед, ну хватит! Нет такого слова.

– Не буду с тобой спорить.

– Ты знаешь нормальное слово?

– Я сказал, что не буду с тобой спорить. Слово такое есть, но оно тебе не нужно.

– И что же оно значит?

– Боязнь длинных слов. Можно считать заболеванием, а можно – психической аномалией. Тебе это не грозит, а вот мне становится плохо, когда ты пытаешься произнести что-нибудь длиннее слова «груша».

– Две груши. Баклажан. Чертополох, – выдала Эмма.

– Браво! Беру свои слова обратно. – Дед картинно развел руками.

– Я тебе все равно не верю.

– Посмотри в энциклопедии.

– Посмотрю. А почему ты сказал, что мне это не нужно?

– Потому что умная женщина – это так же противоестественно, как женщина-штангист. Воля, сила и ум – мужские качества.

– А женщины, кстати, сейчас занимаются и штангой, и боксом, – возразила Эмма.

– Ну тогда им осталось взять в жены мужчину – художественного гимнаста и научить его рожать детей.

Эмма прыснула со смеху. Дед посмотрел на нее и улыбнулся.

– Значит, по-твоему, умных женщин нет? – спросила Эмма.

– Конечно есть. Я даже одну видел по телевизору. Ее возили в бронированной машине. Как же ее звали… Мэгги… Мэгги Тэтчер!

– Дед, ты – динозавр!

– Назови великую изобретательницу, композиторшу и художницу, – предложил дед. – Даже слов таких нет.

– Это – искусство. Совсем другое дело, – ответила Эмма.

– Таких слов нет, потому что ими некого называть. Как нет ни балерины, ни кормилицы мужского рода. – Дед говорил уже мягче. – Вот скажи мне, почему чемпионка мира по шахматам едва ли войдет в сотню лучших шахматистов мира? – продолжал он.

– Тебя все равно не переспоришь. – Эмма вздохнула.

– Вот! – многозначительно произнес дед.

– А твоя жена, значит, была дурой?

– Дура – это грубо. К тому же для женщин они были вовсе не глупые.

– Они – это жены? А сколько их у тебя было?

– В разное время по-разному. Когда три, а когда… да не буду же я их считать! Это неуважительно.

– У тебя что, было несколько сразу?

– Да, в разных странах. Мне приходилось много путешествовать. Возить с собой семью было невозможно. А однажды мне подарили гарем.

– На день рождения? – съязвила Эмма.

– Нет, – спокойно ответил старик. – После победы над фулани. Это такое племя.

– И ты согласился?

– Конечно, они были такие славные… – Дед улыбнулся. – Потом, от подарка вождя отказываться опасно. Меня бы подвергли принудительному ультравысокотемпературному водогрязелактопарафинолечению. Кстати, вот тебе еще пара слов-гигантов.

– Чему подвергли?

– Меня бы сварили в молоке с воском и десятком острых специй и съели бы на ужин.

– О боже, – ужаснулась Эмма, но любопытство оказалось сильней. – А за что он сделал такой подарок?

– Я ему создал национальную валюту. Если проще, нарисовал казначейские векселя, деньги.

– Что значит нарисовал? Образцы?

– Оригиналы.

– Все? – Эмма представила объем работы и помотала головой.

– Да, за два года. Вождь на эти деньги купил оружие и выиграл войну.

– И за это – гарем? – спросила она, не очень понимая, много это или мало.

– Я его сам об этом попросил.

– Ты?!

– Вождь по случаю победы набрал новый гарем, а шаман уговаривал его принести в жертву старый. Хотя какой он старый, некоторым было… Впрочем, они и сами не знали, сколько им было.

– В жертву? Это что, убить? В двадцатом веке?

– Это здесь был двадцатый, а там – каменный, – ответил дед.

Эмма помолчала, свыкаясь с этой мыслью.

– Ну да, и потом, они же дикари, язычники, – рассуждала она. – Нет, все равно в голове не укладывается.

– А то, что за несколько лет до этого цивилизованные христиане принесли в жертву сотню миллионов человек, это укладывается? А потом еще начали готовиться к третьей мировой.

– Так у меня что, пол-Африки двоюродных братьев? – У Эммы округлились глаза.

– Стоп, дальше табу, – отрезал дед.

Эмма вздохнула.

– Дед, а бабушка знала про гарем?

– Да.

– И не развелась с тобой?

– Мы с ней не были женаты. Кстати, ты на нее похожа.

– Да-а? Говорят, она была красивая… – Эмма радостно улыбнулась.

– Я имел в виду, что ты – такая же болтливая.

– Дед, ну почему ты так всех ненавидишь?

Старик нахмурился.

– Архангелогородская одиннадцатиклассница инкриминировала человеконенавистничество восьмидесятичетырехлетнему берегослоновокостийскому фальшивомонетчику, страдающему благоприобретенной гиппопотомонстросескиппедалофобией.

Услышав это, Эмма забыла свои обиды.

– Дед, умоляю, можешь повторить? Только медленно.

Три дня в колледже все, включая преподавателей, переписывали друг у друга фразу, в которой на десять слов пришлось более двухсот букв. А произнести ее могла только Эмма, и то по бумажке и проглотив при этом десяток букв. Тем не менее ее об этом постоянно просили и слушали с таким вниманием, будто это был сам Достоевский.

– Дед, а почему ты назвал меня архангелогородской, и так далее? – спросила как-то Эмма. – Я же здесь родилась.

Дед ответил далеко не сразу.

– Я не знаю, как тебе это удалось, но ты, ни разу не побывав в России, выросла гораздо более русской, чем те, кто приезжает оттуда сейчас.

– Дед… – только и смогла вымолвить Эмма. Это была самая высокая похвала, которую она слышала от старика.

Стив сел за компьютер и набрал в поисковике «Russia». Ссылок было много, и он листал страницы сайтов, толком не зная, что ищет.

Его взгляд задержался на фразе: «Самое холодное обитаемое место на Земле – деревня Оймякон, Северо-Восточная Сибирь. Там была зарегистрирована температура минус семьдесят один градус по Цельсию». До него не сразу дошло значение слова «обитаемое». Стиву вдруг стало холодно, и он сделал большой глоток. «В России – девять часовых поясов». Стив перечитал последний абзац и подлил еще.

«Границы: Норвегия, Финляндия, Эстония, Беларусь, Латвия, Литва, Польша, Украина, Грузия, Азербайджан, Казахстан, Китай, Монголия, Китай, Северная Корея». Стив глотнул еще. Как это, Норвегия и одновременно Корея? И почему Китай два раза? И что это за довесок между Польшей и Литвой? Еще одна Россия? Он сделал несколько движений мышкой. Так, Калининград… Там жил философ Кант. Он что – тоже русский? «Морская граница с США и Японией». Может, и с Англией граница есть? Так, дальше. «Национальная валюта – рубль. В одном рубле – сто копеек». Стив поймал себя на мысли, что не удивился бы, если бы в рубле была 71 копейка.

Интересно, а что за люди там? Ответы на этот вопрос были невероятно противоречивы, но Стив все же смог сделать два важных вывода: первый – что если ночевать в гостинице, то был шанс остаться в живых, и второй – что поиски приключений его этого шанса точно лишат. Шанс существенно возрастал, если путешественник хоть немного говорил по-русски.

Отец Патрика помог Стиву решить вопрос с визой. Самолет вылетал в пятницу утром, обратный – в понедельник вечером.

Все свободное время до вылета Стив либо учил русский, либо шарил по Интернету. Закачав в телефон лингафонный курс русского языка и просмотрев десяток взятых у Эммы русских фильмов с английскими субтитрами, Стив быстро восстановил былые знания и вскоре начал понимать и даже составлять простейшие фразы по-русски.

Альтернативных вариантов ночлега найти он так и не смог, зато начал представлять себе образ жизни русских туземцев. Получалось, что они спали на камине, при помощи плетеной обуви ели капустный суп, ездили в санях, запряженных тремя белыми медведями, и стреляли друг в друга из автоматов Калашникова. А по вечерам те, кому удалось уцелеть, ходили в баню, где избивали друг друга ветками березы, соревновались в количестве выпитой водки и играли в шахматы. Компьютеры и Интернет в России отсутствовали, но были таинственные подземные города, в которых особая каста ракетчиков строила космические корабли и боевые межконтинентальные ракеты.

Стив обзвонил чуть ли не всех, кто был в памяти его телефона, но знакомых в России ни у кого не оказалось.

В университете он подошел к знакомому профессору и, ни на что не надеясь, попросил совета. Профессора ничуть не удивила причина, по которой Стив не мог воспользоваться гостиницей, он немного подумал и сказал:

– Попробуй найти какой-нибудь туристический клуб в Санкт-Петербурге, может, они тебя возьмут в поход, и ты переночуешь в палатке.

Стив даже расстроился, что такое простое решение не приходило ему в голову.

– А вы там были? – спросил Стив.

– Нет, – ответил профессор. – И это одна из немногих вещей, о которых я очень жалею.

Найдя в англо-русском словаре несколько ключевых слов, Стив, к своему удивлению, получил массу ссылок на русские сайты. Попытки перевести содержание обычно чаще всего приводили к хаотичному набору слов, и Стив блуждал по непонятным ссылкам в поисках всего, что связано с туризмом. Его внимание привлекла фотография лесной поляны, на которой стояли несколько джипов на больших колесах, а из палатки высовывалась бородатая, грязная, но добродушная физиономия туземца. Наверное, какая-нибудь секта, скрывающаяся в лесах, решил Стив. В углу фотографии был адрес электронной почты.

Стив написал короткое письмо, пропустил его через программу-переводчик, набрался духа и отправил.

На следующее утро на другой планете, а на самом деле на другой окраине той же старушки Европы, человек, почему-то выбравший себе имя Гид, в третий раз перечитывал электронное послание от человека, именующего себя Горностаем.

«Получил очень забавное письмо. Не знаю, кто он такой и почему обратился ко мне. Если интересно, ответь сам.

Горностай».

Дальше шел следующий текст:

«Джентльмены.

На пятница я имею хожу летать в Россия через Легкие Полеты полет Лондон – Санкт-Петербург. Я бы люблю брать часть любой поход через Русский лес на ноги или машина. Я готов за любой вид от спящий место но гостиница. Палатка лагерь бы быть лучший один. Пожалуйста послать твой состояния и цены.

С лучший награды, Стив Блекфилд

Сент-Олбанс

Хартфордшир

Англия».

Стив просидел в Интернете до глубокой ночи, а утром, подойдя к компьютеру, увидел в углу экрана небольшой почтовый конвертик. Стив открыл письмо. Ему пришел ответ из России, в котором на вполне приличном английском некий Гид предлагал ему тур либо на российском армейском внедорожнике, либо на плавающем вездеходе, с полным пансионом на базе «Утесово» недалеко от Санкт-Петербурга, ночлегом в русской избе и трансфером от аэропорта до базы на вертолете.

Стоимость тура показалась несколько высокой, но, когда он увидел фотографию вездехода, финансовый вопрос перестал его волновать. Из густой травы выглядывало приземистое чудовище из космического боевика на огромных лапах-колесах, в котором, словно в обычном кабриолете, сидела миловидная девушка, небрежно держась за руль одной рукой. В письме предлагалось заполнить заявку, и была еще просьба писать по-английски и не пользоваться компьютерными переводчиками.

Стив быстро заполнил поля заявки и подтвердил, что согласен с условиями и ценой. В какой-то момент он подумал, что это – хорошо замаскированная западня, уж больно быстро и гладко все получалось, но он прогнал эту мысль, отправил заявку по сети и решил распечатать копию.

Старенький струйный Epson привычно зажужжал, листок уже почти выполз наружу, но принтер вдруг остановился, тревожно моргая красным индикатором. На экране компьютера появилось сообщение «Paper jam». Стив открыл крышку принтера. Лист был абсолютно целым, без складок, он просто почему-то остановился на самом выходе. Заявка была напечатана полностью, только в нижнем углу, в графе «Длительность тура», чернила смазались.

Женя

– И последнее: берегите сцепление! – закончил Гид.

Заказ принимала Забава еще месяц назад. Два дня, пять УАЗов, плюс машина сопровождения, шестеро мужчин, четыре женщины. Тур заказала хозяйка модной дизайнерской студии. Для себя, друзей и ведущих сотрудников. Ближняя Карелия. Старт и финиш – в Приозерске. Накатанный беспроигрышный маршрут, и Гид никак не ожидал, что этот тур станет особенным.

К началу сезона он успел избавиться от армейских УАЗи-ков с глухими стеклами в дверях и устрашающей манерой, переезжая какую-нибудь закопанную трубу, подпрыгнуть передними колесами и самопроизвольно повернуть в сторону. Новые УАЗы, нареченные Хантерами, не сильно отличались внешне, но были уже не столь аскетичны и гораздо более покладисты; по крайней мере, отпала необходимость перед началом тура устраивать тренировку по обузданию Козликов. Мало того, за руль теперь даже садились женщины. Одним словом, если старый УАЗ едва тянул на сержанта, то Хантер был уже старшиной. Правда, Дефендер в этом войске был бы, как минимум, майором.

Первый час они неспешно катили по узкому шоссе, напоминающему своей формой штопор в сторону поселка Куркиеки. Подъем, поворот, спуск, поворот. Гид поглядывал в зеркало, пытаясь определить водительский уровень туристов. Все ехали ровно, никто не отставал, но и не вываливался на крутых поворотах на встречную. Возможности освоиться с машинами было достаточно, и когда колонна свернула на грунтовку, он попросил всех увеличить дистанцию и задал чуть более высокий темп.

На одном из поворотов проступило пятно скользкой глины. Гид посмотрел в зеркало. Идущая за ним машина отстала и теперь пыталась сократить дистанцию. Гид два раза несильно нажал на педаль тормоза, чтобы моргающими стоп-сигналами заставить водителя сбросить скорость, но этого не произошло. Дефендер прошел пятно не заметив, а Хантер немного занесло. Водитель, привыкнув к машинам с более острой, или, скорее, с менее тупой управляемостью, попытался парировать занос небольшим поворотом руля. Автомобиль, которому столь деликатной команды хватило только на то, чтобы выбрать люфты и зазоры в рулевом управлении, будто доложил:

– Старшина Хантер прибыл!

Водитель, не получив адекватного ответа на свои действия, вцепился руками в скользкий руль и повернул еще. Четырехколесный вояка, почти не меняя курса, накренился.

– Есть, повернуть! Разрешите выполнять?

Глядя на приближающийся кювет и неумело перехватывая руки, напуганный водитель крутанул баранку насколько смог.

– Ура-а-а! – заорал старшина, уперся в грунт крепкими накачанными колесами и рванулся в сторону.

Выкрутить руль обратно водитель уже не успел. Хантер развернуло, он влетел задними колесами в канаву, накренился и встал на два колеса.

– Задание выполнено! Жертв нет!

Побалансировав в стойке, старшина продемонстрировал отменную военную выправку, а затем со скрипом и грохотом опустился на все колеса.

Колонна остановилась, Гид сдал назад и подошел к накренившемуся Хантеру. За рулем сидела темноволосая женщина с крупными серьгами в ушах. Пальцы в тонких кожаных перчатках продолжали сжимать руль, она была явно напугана и раздосадована своей оплошностью. Нужно было приободрить ее, но прежде чем Гид начал говорить, с пассажирского места раздался знакомый спокойный, немного низкий и какой-то очень уютный женский голос:

– Лика, да не переживай ты так, это же джип-тур.

Яркие солнечные лучи, бьющие сквозь деревья, ослепили Гида, и он не видел лица говорившей. Он вспомнил, что во время предстартового брифинга одна девушка осталась сидеть в машине, и теперь понял почему. Он забыл, что хотел сказать, и невнятно произнес:

– Да, я… мы сейчас поможем. Это же джип-тур…

Шуруп прицепил динамический трос, и вскоре УАЗик снова был на дороге.

С грунтовки они свернули на заросшую мелкими деревцами лесную дорогу. Впереди их ждал неглубокий, но очень длинный брод. Дорога уходила в небольшую речку, шла несколько десятков метров по руслу и выходила на другой берег. Дно было твердым и достаточно ровным, можно было ехать довольно быстро, поднимая носом волну, которая иногда плескала на капот. Летели брызги, казалось, что воды – по стекла, хотя на самом деле ее было едва по колеса, а вот удовольствия доставляла эта речка – по самую крышу.

После брода рация не смолкала. Туристы, соревнуясь в остроумии, возбужденно комментировали недавние события. Но ее голос в эфире ни разу не прозвучал. Гид уже начал сомневаться, не обознался ли он.

Дорога покружила по густому сосновому лесу и вышла к берегу Ладоги. Ветер был несильный, но по озеру бежали волны. Ладога, как обычно, была холодна и неприветлива. Они проехали несколько километров по безлюдному песчаному берегу и остановились на «кофе-бутерброды». Пока Шуруп доставал термосы и продукты, Гид подошел к собравшимся на берегу туристам, но ее среди них не было. Его о чем-то спросили, он ответил.

Анжелика, та, из развернувшегося УАЗика, посмотрела куда-то за спину Гида и сделала неопределенный жест рукой. Он машинально обернулся. К ним неторопливой походкой шла девушка с короткой стрижкой, в белом свитере и потертых джинсах. Это была Женя. Она внимательно посмотрела на Гида и едва заметно кивнула. Он готов был подбежать к ней, но Женя перевела взгляд на Анжелику и сказала что-то про погоду. Гид еще немного постоял и пошел помогать Шурупу.

После остановки они снова уехали в леса. Шуруп, видя, что шеф не в своей тарелке, постепенно взял руководство колонной в свои руки. Дорога незаметно превратилась в накатанную колею, а затем в едва различимые следы. Дальше им нужно было забраться на узкий высокий гребень, по которому когда-то проходила узкоколейка. Гребень как огромный рыбий плавник рассекал старое заросшее болото. Многие считали его насыпью, но он, как и узкие вытянутые озера, остался после ледника, изрезавшего карельскую землю миллионы лет назад.

Въехать на гребень было не так просто. Не хватит скорости или ошибешься с передачей – придется скатываться задним ходом по кажущемуся почти отвесным склону. Перестараешься – не успеешь повернуть на узкой вершине. Поворачивать надо, руководствуясь вестибулярным аппаратом и поглядывая в боковое окно, поскольку в лобовое видно только небо, а если показались деревья, значит, поворачивать уже поздно.

На самом деле ни крутизна, ни высота склона не представляли особой сложности, но для неопытного водителя это было серьезное испытание, да и опытные обычно потом вспоминали этот гребень. Гид всегда здесь собирал водителей и все подробно объяснял. В этот раз инструктаж провел Шуруп. Гид с замиранием сердца смотрел, как заезжал женский экипаж, но все прошло благополучно.

Ширина верхней срезанной кромки гребня едва превышала ширину машины. Рельсы давно разобрали и увезли, и эту кромку можно было бы назвать ровной, если бы не попадающиеся местами останки шпал, на которых машины изрядно трясло. С обеих сторон земная поверхность уходила круто вниз, поэтому и без шпал мало у кого возникало желание ехать быстрее пешехода. Через полчаса внизу показалась лесная дорога, к которой машины медленно и аккуратно спустились.

Когда колонна въехала во двор гостиницы, уже начинало темнеть. Гид с Шурупом занялись осмотром машин. В одном Хантере пришлось заменить свечи, в другом – устранить течь в системе охлаждения, а туристы за это время поужинали и разошлись кто куда.

Гид принял душ и переоделся. Столовая оказалась уже закрытой, из бильярдной доносились звуки неторопливой игры и приглушенные голоса. Он помедлил и поднялся в холл второго этажа. Гостиница стояла на склоне холма, и отсюда далеко просматривался бесконечный густой лес. Где-то очень далеко над неровным горизонтом, словно воспоминания о давно прошедшей грозе, беззвучно вспыхивали зарницы. Всполохи долетали до темного холла тусклыми подрагивающими пятнами света. Гид не сразу заметил неподвижную тонкую фигуру у края большого, во всю стену окна. Он молча подошел и встал рядом.

– Здравствуй, Женя.

– Здравствуй…Гид. Это что, твое новое имя?

– Это – мой позывной. По радио. А может, уже и имя.

– Ты совсем не изменился.

– Ты тоже.

– Сколько лет прошло? Шесть?

– Восемь.

– Ты никогда не был разговорчивым.

Он много раз представлял себе эту встречу, о чем-то говорил, что-то спрашивал, но те фразы не запомнились, а когда он пытался составить новые, слова тут же предательски разбегались.

– Ты… Ты помнишь, как мы познакомились? – неожиданно для самого себя спросил он.

– Я все помню. Книжный магазин в подвальчике на Фонтанке. Я листала какую-то книгу. – Женя повернулась к нему. – А ты тогда напугал меня.

– Я просто подошел и начал читать свои стихи. А ты почему-то вскрикнула.

– Просто от неожиданности. А ты сказал: «Мои стихи мало кому нравятся, но пока еще никто не кричал».

– А потом мы еще сидели в беседке у тебя во дворе.

– А я потом весь день ждала твоего звонка.

Гид удивлялся, как легко всплывали в памяти события, о которых он уже столько лет не вспоминал.

– Ты… замужем? – нарушил он затянувшееся молчание.

– Да.

– Знаешь, я не ожидал…

– Ты думал, что я буду восемь лет ждать? – перебила его Женя.

– Я не о том. Я не ожидал, что, увидев тебя… Что буду мяться, как мальчишка.

– Тебе всегда не хватало решительности.

– Разве?

– Нет, тебе ее хватало только на то, чтобы поставить синяк сопернику.

– Ты и это помнишь? – Гид посмотрел ей в глаза, но в холле было темно.

– Я ждала, что ты придешь и я буду лечить твои раны.

– Это была всего лишь ссадина.

– Для меня это были раны, – чуть слышно произнесла Женя.

– Ты была шестнадцатилетней девчонкой.

– А ты мне казался взрослым мужчиной, и мне это нравилось. А когда мы последний раз виделись, мне было девятнадцать.

– Я уже был женат… – сказал Гид и тут же пожалел об этом.

– Ты был женат? – Женя резко повернулась к нему.

– У нас с тобой пять лет разницы. Тогда это была пропасть.

– Которая тебе оказалась не по зубам. – В ее голосе чувствовалась обида.

– Мне пришлось жениться.

– Ну, это в корне все меняет. А что значит пришлось? Под дулом пистолета?

– Нет, она была беременна.

– А-а, как порядочный человек с беспорядочными связями?

– Можно и так сказать.

– То есть вечером ты читал мне стихи, а ночевать бегал к ней?

Гид молчал.

– А через три года ты приехал с охапкой цветов, ты так смотрел на меня, и не сказал, что ты женат? – Ее голос стал резким.

– А потом мы разошлись, – сказал он.

– Зачем ты мне все это рассказываешь?

Женя повернулась, и он подумал, что она сейчас уйдет.

– Женя, может, мы встретились через столько лет не для того, чтобы ссориться? – сказал он.

– Может. Но и не для того, чтобы пытаться начать все сначала, – ответила Женя. – Это у твоих машин есть задний ход, а у времени нет.

– Наверное. Я не знаю, перед кем виноват больше, перед тобой или собой.

– Ты ни в чем не виноват, просто у меня был герой… Принц из детской мечты. А теперь его нет, – сказала Женя уже мягче, но обида в голосе осталась.