Барбос был небольшой потомственной дворнягой огненно-рыжего цвета. Если у него и имелись чистокровные предки, то это было в такой седой древности, что теперь невозможно даже предположить, к какому роду-племени они принадлежали. Его папашу увезла страшная серая машина. Мамаша, легкомысленная и гулящая, тоже недолго досаждала ему своим присутствием. Так что он еще малым щенком остался один-одинешенек и в полной мере испил горькую чашу, которая называется борьбой за существование.

Характер у него был незлобивый, общительный, хотя порой он и не прочь был облаять своих сородичей или случайных прохожих. Но делал он это не со зла, а порядка ради. Иначе какая ты дворняга, если стесняешься облаять случайного прохожего?

Жил Барбос не так уж и плохо. Не хуже других. И все бы ничего, вот только досаждали люди, которых в последнее время развелось чересчур много, да стаи рычащих машин, только и ждущих момента раздавить зазевавшуюся собаку.

От людей Барбос видел мало хорошего. Иногда они расщедривались на мелкие подачки, но чаще являлись источником неприятностей. Однажды бомжи-пропойцы поймали его, чтобы содрать шкуру и по дешевке продать скорнякам, а мясо сварить и съесть под бутылку отвратно пахнущего самогона. Так бы и случилось, если бы Барбос не перегрыз веревку и не бросился что есть сил наутек.

Последние недели Барбос благополучно проживал за помойным баком у китайского ресторана. Питался чем Бог пошлет. Забавлялся легкими любовными интрижками. Что ждет в будущем – интересовало его мало, все-таки он был всего лишь собакой. И совсем уж чужды ему были мысли о смысле жизни, о ее цели, о прочих высоких материях, раздумьями о которых так любят забавляться люди.

Но иногда на него нападала странная грусть, особенно после того, как ему удавалось избежать встречи с живодерами, увернуться от машины или выйти невредимым из ожесточенной свары с собратьями. А ночью снился собачий рай – такое место, где нет людей и автомобилей, вдоволь еды, все собаки – добрые братья, ну а кроме собак там разве только кошки, да и то лишь развлечения ради.

Привычное бытие Барбоса разлетелось в миг. Польстился он на кусок аппетитного мяса и угодил в сеть. Очутился в серой машине, в которой разъезжают враги собачьего рода. Что делают с собаками, которых увозят на этих машинах?

Барбос этого не знал, но чувствовал – нечто страшное. Никто из бедняг не возвращался. Ни папаня, ни даже здоровенный непобедимый черный пес, который одно время пытался выжить Барбоса и других конкурентов от китайского ресторанчика.

Когда Барбоса кидали в машину, один из мерзких ее хозяев отдавил ему лапу.

Изо рта другого пахло прямо как от тех самых бродяг. Псу стало очень тоскливо, и он, распластавшись на железном полу, жалобно заскулил, готовясь к концу.

Однако его не ожидал бесславный конец. А ждало его славное будущее. У собак нет такого понятия, как слава. Они существа скромные, и им совершенно чуждо желание выставиться перед другими. Зато они знают цену теплу и сытости. А там, куда Барбос попал после тесной клетки и нескончаемого воя бедолаг-соседей, было тепло и сыто.

Место это называлось научно-исследовательским институтом. И там имелась масса невероятных, странно пахнущих незнакомых вещей. Они гудели, щелкали, переливались разными цветами. Люди в белых халатах выглядели вовсе не злыми. А один из них – невысокий, полноватый, с гладкой, как бильярдный шар, головой – не упускал случая погладить дворнягу и кинуть кусочек колбасы. Он появлялся чаще других.

Кстати, он и назвал новичка Барбосом.

К счастью, Барбоса не ждала судьба всем известной великой собаки Павлова.

Ему не суждено было стать подопытным экземпляром для фармацевтических и биохимических опытов. Время от времени его облепляли датчиками, усаживали в вибрирующие коробки и трубы, брали кровь, усыпляли, но, по большому счету, ничего страшного не делали. Барбос быстро привык к подобным неудобствам и относился к ним стоически. Главное – тепло и сытость. Он, дворовый собачий философ, на своей так и не снятой бомжами шкуре понял простую истину – от добра добра не ищут.

Между тем великий момент приближался. Однажды Барбоса усадили в автобус.

Потом – в самолет. Барбос никогда не видел самолета, но, привыкший к вопиющим несуразностям окружающего мира, принял его спокойно. А вскоре лысый человек, которого Барбос стал признавать за хозяина, и его помощник подняли его в лифте на высокую площадку. Оттуда открывался вид на бескрайнюю степь.

– Спокойно, Барбос, – лысый потрепал дворнягу по загривку и начал пристегивать ремнями к коробочке, располагавшейся внутри небольшой металлической капсулы.

Потом мягко закрылась дверь, отрезая дворнягу от дневного света, а заодно и от знакомого мира. Через несколько минут послышался жуткий рев, и все вокруг завибрировало, заходило ходуном. На собаку навалилась тяжесть.

И Барбос понял – лучше бы ему было остаться у мусорного бака, где было полно объедков…

Иногда Сидору Сидоровичу Крутлянскому-Мамаеву хотелось быть на месте Барбоса. Но это лишь иногда, когда он всматривался в звездное небо и в душе оживали старые романтические устремления. Тогда казалось, что собственная жизнь – ничто в сравнении с возможностью проникнуть в Космос, прикоснуться к Вечному, открыть новые горизонты. Но, конечно же, никто не даст посадить в космический корабль Генерального конструктоpa, выдающегося человека, с которого ни на миг не спускают глаз телохранители. Тем более, билет в этом корабле только в один конец. Без права возвращения.

Еще иногда Сидор Сидорович завидовал Барбосу потому, что тот, подобно великим космическим собакам Белке, Стрелке, Лайке, моментально попадет на страницы газет и в учебники. А Генеральный конструктор – личность в высшей степени секретная.

– Земля-дубль, – вслух произнес Мамаев-Крутлянский, вглядываясь в усыпанное звездами небо, зная, что простым глазом увидеть ее невозможно.

Плоскость вращения Земли-дубль лежала перпендикулярно плоскости эклиптики других планет Солнечной системы. Кроме того, ее поверхность обладала поразительно малой отражательной способностью, непостижимой с точки зрения физики. По этим причинам земными астрономами аномальная планета была открыта лишь три года назад, хотя, казалось, время подобных открытий навсегда кануло в прошлое.

Факт открытия Земли-дубль был сам по себе невероятен, но настоящий ажиотаж начался после того, как выяснилось – условия там схожи с земными. Что это значит? Там есть жизнь? Там существует разум?

Было решено направить на Землю-дубль межпланетную станцию. Задача была очень непростой. Выход в плоскость эклиптики Земли-дубль требовал огромных расходов топлива. Еще недавно о подобной экспедиции нельзя было и мечтать. Но как раз были закончены испытания жидкофазовых ядерных двигателей – им подобное было по плечу.

Вместе с исследовательской аппаратурой было решено направить в дальний космос живое существо – собаку. Если на Земле-дубль есть биосфера, можно будет проследить, как земное существо будет жить в ней. Кроме того, оставалось немало вопросов по воздействию дальнего космоса на земные организмы.

Чести стать первым посланцем Земли на другую планету Барбос удостоился благодаря хорошему здоровью. Обыватели считают, что все собаки одинаково здоровы – нос холодный, хвостом виляет, лает – и ладно. Но собаки, как и люди, встречаются от природы болезненные и крепкие. Барбос, несмотря на хилое сложение, здоровьем обладал поистине богатырским.

Сидор Сидорович никогда не жалел времени на общение с космонавтами. Он всегда заботился о них. Человеческий фактор в таком тонком деле, как исследование космоса, чрезвычайно важен. Собачий фактор, конечно, не так значителен, но по привычке Генеральный конструктор не упускал из виду и Барбоса.

Со временем он привязался к жизнерадостной дворняге.

В тот исторический день Круглянский-Мамаев был последним, кто воочию видел дворнягу, изображениям которой через несколько часов предстояло надолго обосноваться на газетных полосах и экранах телевизоров во всем мире.

Сидор Сидорович ласково потрепал Барбоса по рыжей шерсти, щелкнул застежкой ремня и выбрался из тесной круглой кабины на лифтовую площадку.

Через полчаса с наблюдательного пункта он смотрел на брызнувшее подобно тысяче солнц пламя, на неторопливо, будто пробуя свою гигантскую силу, отрывавшуюся от земли стопятидесятиметровую белую сигару.

«Десять секунд – полет нормальный… Двадцать секунд – полет нормальный»…

Отошла первая ступень, работающая на химическом топливе. Потом – вторая.

Ядерный реактор включился за пределами атмосферы. Он выбрасывал разогретые атомной мощью пары воды и наращивал секунда за секундой скорость станции…

Три месяца, пока длился полет, Сидор Сидорович был как на иголках. Порой он просыпался по ночам от кошмара – чей-то голос злобно шептал: «Связь с аппаратом „Ермак“ утеряна». Однако связь работала исправно. Все шло на редкость гладко. И наконец земляне увидели поверхность Земли-дубль.

В тот вечер замерла жизнь в городах и селах, опустели улицы. Академики и подметальщики улиц, нищие и богатые, полицейские и воры – все с напряжением, до боли в глазах всматривались в экраны, на которых можно было различить темные моря, массы лесов и пустынь Земли-дубль.

У Сидора Сидоровича закололо сердце. Нашло пьянящее чувство, голова кружилась, как от шампанского, но то еще не было распито.

– Черт возьми, что это? – воскликнул Генеральный конструктор, тыкая авторучкой в экран.

– П-по-моему, г-города, – сдавленно произнес его помощник, который впервые в жизни заикался.

Безумная радость. Триумф. Ни с чем не сравнимое ощущение достигнутой цели… Но не хватает слов, чтобы выразить чувства, нахлынувшие на Генерального конструктора. Города! Чужая цивилизация! И вскоре на экранах человечество увидит ее представителей.

– Расчет места посадки и режима, – приказал Генеральный конструктор.

Оператор положил пальцы на клавиатуру… И тут экран погас.

«Связь с „Ермаком“ утрачена», – полез на экран кроваво-красный текст…

Вместе с чугунной тяжестью на Барбоса навалились страх и одиночество.

Совсем страшно стало, когда вес исчез совсем. Дворняга будто рассталась с чем-то родным и дорогим. Собаки не знают, что такое невесомость. Когда отстегнулись ремни, Барбосу оставалось только, царапая когтями пол, чтобы не взлететь, забиться в угол и завыть – жалобно и протяжно.

Однако вскоре он приспособился. Пообвыкся. Еда появлялась неизменно. Кроме невесомости и датчиков на шкуре ничего не раздражало. С датчиками он попытался разделаться, но они были прилеплены настолько умело, что все попытки окончились безуспешно.

Иногда наваливалась скука. Барбос порой даже с ностальгией вспоминал родной мусорный бак, китайский ресторан. Сладостно вспоминались и многочисленные драные подружки. Но Барбос был здравомыслящей дворнягой, поэтому хорошо помнил и подлого повара-китайца, кинувшего в него горящей головешкой, и бомжей, пытавшихся схарчить его за стаканом. Нет, у мусорного бака делать нечего.

А во сне Барбосу почему-то все чаще грезился собачий рай…

Сколько прошло времени, Барбос не знал и знать не желал. У него теперь была жизнь, которая устоялась, казалось, навсегда. И ничего в ней измениться не могло… Но однажды изменилось.

Кабину резко тряхнуло. Барбос не знал, что «Ермак» несется на огромной скорости через бесконечную холодную космическую пустыню, и толчок воспринял, как нечто похожее на землетрясение. Генная память ужаса землетрясений живет в каждой собаке. Но в космосе землетрясений не бывает. Зато встречаются метеориты. Один из них вдребезги разнес параболическую антенну, навсегда прервав связь с Землей.

Бортовой компьютер не пострадал. «Ермак» вошел в атмосферу. Заработали тормозные двигатели. И сказочным цветком расцвел в небе Земли-дубль оранжевый купол парашюта. Станцию еще раз тряхнуло – на этот раз она замерла на поверхности иной планеты.

Замигали лампочки анализаторов. Через несколько минут, обработав информацию, компьютер убедился, что температурные, атмосферные, бактериологические условия на планете не представляют опасности. Послышалось гудение. Люк медленно отполз в сторону. В отверстие начал литься особенно яркий после полумрака кабины свет.

Барбос рванулся вперед. Спрыгнул на траву. Радостно залаял. Вокруг была зеленая трава. Лес. Речка… И дружелюбные, гладкие собаки. Это был грезившийся Барбосу собачий рай!

В самой совершенной обсерватории планеты, рядом с мощнейшим лазерным компьютером совещались двое. За не слишком лицеприятной внешностью Гавкаускасашестого, седого, в возрасте, бульдога, скрывался могучий разум. Признанный ученый муж, великий знаток космоса, своими заслугами он полностью разбил вредные суждения и предрассудки, что бульдоги если на что и способны, так только на тяжелую физическую работу.

Рядом с ученым сидел его ассистент – большой черный водолаз Дувхаузвосьмой. Этот молодой, немного легкомысленный, подающий надежды пес боготворил своего учителя и не без оснований считал того первым умом планеты.

Гавкаускас еще раз просмотрел диаграммы. Сомнений не оставалось – к планете приближался космический корабль. Ведь только управляемый аппарат способен произвольно менять траекторию.

– Смотри, – послал ученый мысль своему ассистенту и подчеркнул пишущей палочкой несколько цифр.

Со стороны могло показаться, что палочка парит в воздухе сама по себе, однако само по себе в мире ничего не происходит. Гавкаускас держал ее в воздухе, используя силу мысли.

Собачья техническая цивилизация на Земле-дубль развилась благодаря парапсихологическим задаткам, доведенным до совершенства. Телекинез заменил руки. Телепатия – речь.

Собачья цивилизация прошла почти такие же стадии, как и человеческая. Были и подъемы, и спады, и безжалостное угнетение собаки собакой, и ненависть между представителями различных пород: бульдоги ненавидели сеттеров, лайки – такс (названия даны по аналогии с земными. – Примечание переводчика). Породная кастовость сохранилась в чем-то и в цивилизованные времена, что не позволяло собачьему сообществу превратиться в сборище дворняжек. Постепенно общество стремилось к справедливости, со временем все более реальной становилась светлая жизнь для всех собак. Расширялись знания о природе. Строились лаборатории, научные центры. Возводились красивые города.

– По расчетам выходит, что корабль следует к нам от третьей планеты главной планетарной плоскости, – промыслетелеграфировал Гавкаускас.

– Верно, – согласился ассистент и рыкнул от возбуждения.

– Через несколько минут он должен произвести посадку недалеко от обсерватории.

– Должен, – ассистент снова рявкнул.

– Винтолет мне, – потребовал Гавкаускас.

Великому бульдогу для полной реализации его возможностей был положен любой требуемый им транспорт. Двое ученых – старший чинно и неторопливо, младший – высунув язык и радостно подпрыгивая – направились к площадке. Летчик, уже получивший мысленный приказ, заводил винтолет. Под напором свистящих раскручивающихся лопастей прижималась трава.

Ассистент уселся на траву и яростно зачесался задней лапой.

– Учитель, – промыслетелеграфировал он, – у нас такая развитая цивилизация. Неужели нельзя изобрести действенного средства против этих злобных и противных исчадий – блох?

– Это никому не удавалось, – ответил Гавкаускас. – Эти существа чрезвычайно живучи и приспосабливаются к любым нашим средствам, коварно досаждая вновь и вновь.

Винтолет поднялся в воздух. На экране компьютера было видно, где сейчас корабль-гость и куда по расчетам он приземлится.

– Великий Гав! (божественный пророк собачьего мира. – Прим, переводчика) – воскликнул молодой ученый. – Вот он!

В голубом небе виднелся оранжевый купол. Под ним можно было разглядеть черный шар.

– Как вы думаете, учитель, они похожи на нас? – ассистент вновь нетерпеливо зарычал.

– Не знаю.

– Уверен, все разумные существа собакоморфны. Это великий промысел Вселенского Духа.

– Вселенский Дух изобретателен и, похоже, не терпит повторений, – возразил Гавкаускас. – Скорее всего, мыслящие существа имеют разную форму. Не удивлюсь, если мы встретим чудовищ о десяти лапах и без шерсти.

– Без шерсти? Только не это! – ужаснулся Дувхауз.

– Им мы тоже можем показаться чудовищами, не забывайте об этом, друг мой.

Винтолет приземлился на берегу реки. А вскоре неподалеку замер шар-гость.

С замиранием сердца смотрели ученые и летчик на медленно открывающийся люк. Кто же покажется из него? А вдруг сбудутся предположения о страшных чудовищах?..

– Слава Гаву, они как две капли воды похожи на нас! – обрадовался ассистент.

Гавкаускас согласно рявкнул. Но в его одобрительном рычании скользили нотки сомнения. Он смотрел в глаза приближающегося пришельца. Они светились радостью. Но… Но радостью какой-то слабоумной.

Опасения великого ученого подтвердились. Способности телепатического общения у пришельца отсутствовали напрочь. К телекинезу (как такое возможно?!) – тоже. Собака была инвалидом физическим. И умственным – тесты показали полное отсутствие логического мышления.

– Почему на первый контакт послали инвалида? – удивлялся ассистент.

– Не знаю, – отвечал Гавкаускас. – Но вскоре все станет известно.

Подождем.

Да, вскоре все встанет на свои места. Давно готовится посылка автоматической станции на третью планету Главной планетной плоскости. По данным астрономов, там имеются все условия для жизни. И, судя по всему, там есть развитая цивилизация, которая и послала корабль.

Настал долгожданный миг. С главного космодрома планеты сорвался и прочертил небо космический носитель.

Станция, начиненная самой совершенной аппаратурой, а также с подопытным – специально подобранным неразумным существом – устремилась в сторону третьей планеты. Через четыре месяца она будет там…

Вертолет, трясясь мелкой дрожью, которая пробирала пассажиров насквозь и отдавалась тошнотой, кружил над пустыней. Через иллюминатор Круглянский-Мамаев четко видел красно-зеленый купол парашюта. Вот он – загадочный пришелец из далеких миров. Получалось, что он с Земли-дубль. Что это, ответный визит? Такое возможно. Тогда настает великий миг в жизни двух миров.

«Какие они? – думал Сидор Сидорович. – Похожи на нас? Или монстры о семи головах? Все может быть, ибо матушка природа неисчерпаема в своих выдумках».

Зеленый конус из пластика и металла плавно уселся на три опоры. Его парашют бережно накрыл желтый песок, спугнув ленивых ящериц. Сидор Сидорович выпрыгнул из приземлившегося вертолета и, придерживая рукой соломенную шляпу, кинулся к конусу.

Медленно отъехал в сторону люк.

– Господи, – воскликнул, обрадовано помощник Генерального Конструктора. – Они похожи на нас!

– Похожи, – кивнул Генеральный конструктор, которого насторожило веселослабоумное выражение на лице вылезшего из корабля бородатого горбатого человека…