АТЛАНТИДА. НОЧЬ ПЯТИ СТИХИЙ

Луна висела бледно-оранжевым кругом на черном, полном звезд небе. Ее слабые лучи падали на причудливые мощные деревья парка, прочерчивали лунную дорожку на воде прудов и фонтана, обегали черную махину замка Первого мага и сходились на Монументе старых богов.

Монумент стоял здесь неисчислимые столетия. Всегда поближе к этому месту жались маги и чернокнижники. Поэтому здесь и вырос замок Первого мага — столетия поколения самых сильных колдунов смотрели из окна на этот монумент, силясь разгадать его загадку. Камень обладал первобытной мощью. Он был установлен Могучими и Видящими. Но никто из магов так до конца и не понял зачем. По этому поводу ходило много легенд. Одна из них была, что где-то под ним демоны темной реальности заточили амулет амулетов. Легенда как легенда — не хуже и не лучше других. Хакмас сумел установить, что она правдива. И действительно Саамарит захоронен и скрыт страшными чарами именно здесь.

Какова была роль Монумента? Сперва Видящий маг считал, что он — дверь к хранилищу, где спрятан амулет амулетов. Или замок, запирающий его. Или вешка, по которой можно найти сокровища. Но потом понял, что Монумент — просто дань скорби великих магов, которые не в силах были освободить от проклятия Саамарит, установили памятник ему.

Те, кто ставили Монумент, знали, что когда-нибудь придет миг, и кто-то, идущий следом, однажды сломает черные заклятия, освободит Саамарит, вернет его миру. И теперь такой человек стоял у подножия холма и смотрел пристально на камень. Он знал, что ему надлежит сделать. И умел это делать. Он пришел дать свободу Саамариту.

Ночь выдалась необычная. Ночь пяти стихий выпадает один раз на одиннадцать лет и знаменует завершение некоего природного цикла. Именно в эту ночь стихии приходят в равновесие. И эта ночь — праздник для человеческого разума. Это праздник гармонии, покоя и великой мудрости. Смотрящий тогда видит дальше, умеющий делать — делает больше, умеющий мыслить — проникает глубже. В эту ночь творится невероятное. Ночь чудес распахивается навстречу душам людей. Чем выше и чище душа, тем обильнее награды этой ночи.

Народ Атлантиды забыл слишком многое. Когда-то эта ночь почиталась как великий подарок Космоса. Но со временем это знание и чувство ушло. Сначала еще справляли обычный праздник, но потом его окончательно забыли. Теперь только избранные знали о Ночи пяти стихий и использовали ее в своих целях.

Да, народ Атлантиды вел в эту ночь себя как обычно. Кто-то предавался оргиям. Кто-то устал от тяжелого труда и отдыхал. Кто-то топил свою пустоту в вине. Но и раб, и военачальник, и пьяница, и начинающий маг-все чувствовали, что в мире что-то происходит. Неземное спокойствие исходило от природы. Приятная грусть овладевала даже самыми черствыми натурами. У всех все получалось как-то по-иному. Спящие видели прекрасные сны. Любовники никогда раньше не испытывали такого наслаждения. Маги в своих лабораториях легко получали вещества и процессы, над которыми бились давно и без успеха. Души поэтов рождали на свет чудесные, полные неясного ожидания стихи. В эту ночь приоткрывались истины, которые искали долго и уже потеряли надежду найти. В эту ночь просыпались воспоминания, которые так долго пытались вернуть себе люди. В эту ночь сбывались желания, соединялось разъединенное и разделялось соединенное насильно. В эту ночь пробуждались мечты, которым предстояло вести людей вперед и вдохновлять их, расцвечивать бесцветное существование. Мало кто понимал, в чем именно секрет.

В Ночь пяти стихий казалось, что мир наконец пришел в соответствие с человеком и так будет продолжаться и дальше. Вся новизна мира, все вспыхнувшие чувства так и останутся с людьми. Но следующей такой пришлось бы ждать еще одиннадцать лет. И мало кто поверил бы, что этих одиннадцати лет у Атлантиды нет. Никто не верит в изменения и катастрофы, пока они не сметают дом и не уничтожают все.

Видящий маг стоял перед Монументом старых богов. Его серебряный плащ с золотым подбоем был усеян знаками стихий. Этот плащ Видящий маг создавал пятнадцать лет, готовя его к мигу освобождения Саамарита. Старая магия, мощные заклинания, секреты превращения веществ — все было использовано для создания этого одеяния, готового защитить, уберечь мага в момент опасного ритуала. Луна играла своими пальцами-лучами с плащом, высекала на нем тусклые блики, которые завораживали, притягивали к себе, призывали глядящего принять участие в этой игре света, провалиться сознанием в неведомое.

В эту ночь Хакмас лучился силой, которая разливалась от него мощными потоками. Никогда не был он так величественно одухотворен. Принца, стоящего рядом и умеющего наблюдать невидимое для неискушенного взора, поразили насыщенность и золотой цвет ауры, особенно сильные вокруг головы и рук Видящего мага.

Да и сам принц изменился. И внешне, и внутренне. Он распрямился, худоба обернулась изяществом, некоторая неуклюжесть движений грациозностью. Но больше изменился его дух. Спали обручи дурных мыслей и воспоминаний, волнений, ушла тьма из души. Принц стремился в будущее. Его грела надежда.

Схожие ощущения были и у Пантеомона, чернокнижника и шпиона, в прошлом слуги Картанага. Эта ночь смывала грязь с его души, волны раскаяния — не отчаянного и терзающего, тянущего вниз, а светлого, чистого, зовущего вперед, приподнимали его душу, избавляли от страхов и никчемных страстей, глупых стремлений, злобы и алчности. Раскрывалось то лучшее, что жило в нем всегда — стремление к мудрости, знанию, совершенству. Сейчас душа его была отдана полностью Видящему магу, подарившему ему этот чудесный миг.

— Сила пяти начал сойдется в круге мудрости, — произнес Видящий маг.

Время самого главного настало. Хакмас поставил на Монумент «подсвечник» — круг мудрости. Раскрыл серебряную шкатулку, стоящую на земле. Извлек гладкий шар, внутри него пульсировала черная клякса. Это был камень «Черная Заря» — первое начало. Он занял свое место в одном из гнезд «подсвечника». И тут же в ночной тиши зазвучало пение сверчка.

— «Черная Заря», камень силы, созданный на далеких звездах. Воплощение стихии железа, — заговорил-запел Видящий маг. — Ты — мощь разума, способная гасить звезды, ты, призванный разрывать оковы и сокрушать стены. Я призываю тебя!

После этого Хакмас открыл следующий ларчик — платиновый. В свете луны сверкнул «Бриллиант Таримана». Свет луны переливался в нем и мерцал — загадочно, маняще, гипнотически. Будто заплескались-зашелестели вдали морские волны — они накатывали и отступали.

— «Бриллиант Таримана» — порождение стихии воды. Рожденный в глубинах вод, омытый всеми океанами, долго же ты дожидался своего часа. Ты, не дающий Мощи разлиться без предела, ты, сдерживающий реки, ты выпущен на свободу. Я призываю тебя!

Распахнулся следующий ларец, и сверкнуло «Жало Змея». Видящий маг водрузил его на положенное ему в Круге мудрости место.

— «Жало Хрустального змея» — рожденный в глубинах жарких вулканов, вобравший в себя соки благословенного шара, вращающегося в глубинах космоса — Земли.

Будто звон тонкого металла поплыл над парком странной варварской мелодией.

— И ты, «Живой камень», — Хакмас вынул и торжественно водрузил на место четвертый камень. — Ты — порождение стихии дерева. В тебе — соки жизни. В тебе — стремление к совершенству. В тебе — преодоление хаоса и смерти. В тебе сила, заставляющая прорастать колосья и зеленеть рощи. В тебе мудрость жизни. Ее бесконечность. Ее торжество.

По парку прошел шелест, будто ветер кружил прошлогодние листья и играл в кронах деревьев, но ветра не было и в помине.

— Я призываю всех вас, чтобы сломать двери тюрьмы. Чтобы выпустить на свободу Саамарит. Чтобы вернуть надежду нашему роду.

Странная мелодия из звуков, сопровождавших появление камней, усиливалась. Но она не разрушала тишину, а была ее неотъемлемой частью. А вместе с камнями пели и души троих людей, собравшихся здесь. Мир распускался благоухающими бутонами, и Великая Пустота во всей ее бесконечности и блеске касалась сознания каждого. И в этой пустоте было добро и обещание лучшего.

В подлунном мире ничто хорошее не длится долго.

Ночь была нарушена человеческими криками и лязгом металла,, Принц очнулся от наваждения и негромко произнес:

— Они пришли. Они помешают нам. Я остановлю их.

— Не обращай внимания, — отвлекся на секунду Видящий маг, — они не изменят ничего. Освобождение началось.

Он открыл глаза и произнес громко:

— Последний камень. Камень стихии Огня. Где ты? Будто ожидая, что ему ответят. Видящий маг промолчал, потом воскликнул:

— Тебя нет! Так пусть же мое сердце послужит ему заменой!

И тут все и началось. Лучи Луны сошлись на камне стихии железа, заметались в нем, набрали мощь и разлились, заполняя камень стихии воды. Там свет вошел в берега, собрался в точку и ударил в камень стихии земли. Тамон померк, изменился, приобрел Новые цвета и вонзился в камень стихии дерева. Там луч стал ярок, пожелтел и вонзился в грудь Видящему магу. Круг Мудрости был замкнут!

Видящий маг вздрогнул, качнулся, но удержался на ногах. Его тело переполнилось безумной болью, терзающей каждую клеточку. Все пытки, которыми баловались в Атлантиде, были просто милыми и безболезненными по сравнению с тем океаном боли. В этот миг вся черная ненависть демонов Темной Реальности, вся мощь их заклятия, державшая тысячелетия Саамарит, обрушилась на Видящего мага. Кто из людей способен устоять перед такой болью, да еще продолжить начатое? Нет таких. Кроме Видящего мага. Он поборол боль. Он преодолел нахлынувшее на миг отчаяние и сомнения в том, что он сможет сдержать обрушившуюся на него тяжесть.

Принц, глядя на окаменевшего учителя, тоже верил, что тот сможет побороть проклятия. Но только ценой жизни. Его сердце, послужившее вместо камня Огня, сгорит. Принцу хотелось плакать. Но он вдруг увидел, что искаженное болью лицо Видящего мага озарилось радостью. Хакмас смог перебороть боль. Смог перебороть себя. Он готовился сломать заклятия. И он ликовал. Он погибал счастливым…

РУСЬ. ПОСЛЕДНЯЯ СХВАТКА

Немало тяжелых мыслей пришлось передумать боярину Матвею после того, как он едва не стал жертвой покушения. И выводы напрашивались сами собой. Он наконец распутал тот клубок, который враги сплели вокруг него.

Матвей принял меры, чтобы обезопасить себя в дальнейшем. Дворня его была воспитана в строгости и послушании. И владела воинскими премудростями. Она в лучшую сторону отличалась от принадлежащих столичным вельможам многочисленных слуг, которые славились наглостью и вороватостью и порой сами были замешаны в разбойничьих делах, грабя по ночам простой люд и нагоняя на окрестности страх. Теперь дом Матвея охранялся строго и бдительно, а сам дворянин не появлялся на улицах в одиночку, ходил лишь по открытым местам, избегая темных закоулков. Он был уверен, что если следующее покушение будет совершено, то встретит он его во всеоружии и вряд ли даст врагам довести свой подлый замысел до конца.

Но только заботой о собственной жизни он не ограничился. Душа его была преисполнена решимости воздать лиходеям сполна по их мерзким заслугам. Первонаперво он сел за стол и подробно изложил в письме происшедшие события, особое место уделив своим соображениям и подозрениям на сей счет. Настоятельно просил в своем послании, чтобы действия, которые будут предприняты уважаемой им сановной особой, были бы окружены строжайшей тайной и о них знали бы как можно меньше людей.

Подстраховавшись и очистив душу, Матвей принялся расставлять сети. Было доподлинно известно, где искать и что искать, а это уже немало. Среди ближайших слуг имел он таких, кто проползет ужом куда угодно, кто невидим и легок, как ветер, мягок и ловок, как кошка, и от чьих ушей и глаз не скроется ничего. Не раз помогали они ему в странных и важных делах, которыми приходилось дворянину заниматься на службе государственной.

Обложив «дичь» со всех сторон, Матвей теперь ждал, чем это кончится. И час пробил…

— Встречались они, — прошептал тщедушный пегобородый мужичонка, появившийся в дверях комнаты. Он был самым пронырливым и хитрым шпионом, которых только видел Матвей на. своем веку. — Правда, сам лично не приходил, человека своего присылал. Уговорились, что встретятся только вечером. На заимке у Лопушиной пустоши.

— Где эта пустошь? — спросил дворянин.

— Не знаю. Но скоро узнаю.

— А зачем собираются?

— Что-то важное затеяли. Понял я так — завтра и решится, о чем они давно разговор вели.

— Что же они затеяли, поганцы? — задумчиво протянул Матвей. — Ладно, иди.

Он несколько минут сидел за своим столом, неподвижно глядя куда-то вдаль и гладя пальцами усеянную драгоценными камнями рукоять своего любимого, острого, словно бритва, кинжала. Взял он его в схватке с басурманами — лезвие по рукоятку вошло в плечо боярина, но он сумел здоровой рукой удушить огромного, злого татарина. Так кинжал и стал его собственностью, трофеем. Вместе со шрамом на плече.

— Родион, разузнай-ка скорее не только, где эта Лопушиная пустошь находится, но и ходы-подходы к ней, места укромные. И чтобы ни одна живая душа об твоем интересе не пронюхала.

— Будет сделано, не сумлевайся.

Действительно, Родион был пронырой хоть куда. Не много времени ему понадобилось, чтобы все разведать. Выслушав вечером того же дня донесение, Матвей удовлетворенно кивнул и наградил шпиона столь щедро, что даже удивил его.

— Готовься, Родион, завтра выступаем.. На следующий день Матвей, Родион и трое здоровенных молодцов, вооруженные пистолями, алебардами, ножами, прибыли к заимке. В деле обустройства засад дворянин обладал большим опытом. Даже более солидным, чем атаман Роман, хотя тот славился везде именно этим искусством и слыл в нём непревзойденным. Никто сейчас, выйдя на поляну, не сказал бы, что в окрестностях притаились вооруженные люди и терпеливо ждут той минуты, когда будет подан сигнал к действию.

— Чтоб тихо сидеть и без знака не дышать даже, — еще раз погрозил дворянин пальцем, после чего сам схоронился за поленницей дров и кипой разного хлама и стружек, откуда мог хорошо слышать и видеть, что происходит возле вросшей в землю, покосившейся избушки.

Времени прошло немало, но Матвей привык ждать. Пошевелиться он позволял себе только тогда, когда онемело тело. Мысли его текли ровно, спокойно. Воспоминания, думы о том, как лучше завершить это хитрое дело, да просто посторонние мысли одолевали его и навевали сон. Вместе с тем он не впадал в дрему, слышал и улавливал каждое движение в лесу, каждый шорох. И дождался…

Атаман был в стрелецкой форме. Он обошел избушку, осмотрелся, нет ли какой опасности, подошел к поленнице, но спрятавшегося там дворянина не обнаружил. Потом набрал сухих веток, высек кресалом искры. Немало труда пришлось потратить, прежде чем вверх взметнулся хилый огонь, который набухал, с каждой секундой набирал мощь, тщетно силясь разогнать сгущающуюся над землей синюю тьму. Атаман уселся на лавку перед костром и завел Хорошим густым голосом заунывную разбойничью песню, звучавшую в лесу тоскливо и тянувшую душу. Песню о разбойничьей атаманше, которая не пожалела сорок душ, в том числе родителей, всех сгубила ради шайки своей., Вскоре появился второй — хмурый, взъерошенный. Он уселся на пень напротив атамана.

— Добрый вечер. Роман.

— Вечер добрый, воевода, — кивнул атаман и подбросил в костер сухих веток, от чего пламя пригасло, но тут же взметнулось вверх с новой силой.

— Прибрали братву твою, Роман.

— Всех?

— Из логова ни один не ушел. А вот с обозной засадой незадача получилась.

— Кто ушел?

— Мальчишка, худой такой.

— Гришка. От него ни пользы, ни опасности. Навязался только на нашу шею. Как все началось, бежал, наверное, так, будто по пяткам розгами хлестали?

— Угу. И еще один ушел. Здоровенный такой. Без пальцев на руке.

— Вот это худо, — нахмурился Роман. — Грозный он, да еще разозленный. Самый опасный зверь из всей стаи. Поспешили вы его отпустить. Ох, как поспешили.

— Он нас не спрашивал, — развел руками воевода. — Ну, а ты как, добыл? Я уж наслышан о том, что ты в старостином доме натворил.

— А что делать было? Дьяк чуть весь город не переполошил. А касательно вещицы — не боись. Добыл.

— Покажь!

— Схоронил в укромном месте, чтобы во грех тебя случаем не ввести. Ты лучше свою покажь.

— Да что ты, разве я такой дорогой товар с собой потащу.

Атаман с воеводой помолчали, недовольные друг другом и проклиная каждый в мыслях хитрость своего приятеля. Роман подкинул еще хвороста и протянул руки к огню, будто желая согреть их от мороза. Красные отсветы падали на кожу и просвечивали ее, поэтому казалось, что руки атамановы в крови.

— Воевода, — наконец нарушил молчание атаман. — Ты знаешь, что ни мне без тебя не справиться, ни тебе без меня. Обоим ношу эту тащить надобно. Там столько всего будет, что и на двоих, и даже на сто человек с лихвой хватит. И беспокоиться о том, что один другого во сне удавит, право, не стоит. Даже чтобы нам начать — все части воедино собраны должны быть… Давай именами святыми поклянемся вместе это дело до конца довести.

— Да ты, что ль, в святые имена веруешь?.. Хотя правда твоя.

Двое негодяев прочитали молитву, поцеловали крест, призывая святые имена, произнесли страшную клятву… Потом атаман вынул из кармана два листочка и протянул их воеводе, без особой охоты, но решительно. Жадными глазами пожирая их, воевода схватил листки, разгладил, потом, крякнув, порвал подол своего богатого кафтана и зашитый в нем похожий лист нехотя протянул Роману.

— Все честно, — кивнул атаман.

— Ну теперь Бог нам в помощь, — перекрестился воевода и снова толстыми губами прильнул к кресту.

— Не Бог, а сила нечистая твой помощник! -крикнул Матвей.

— Боярин Матвей! — отмахиваясь, как от черта, сдавленно прошептал воевода.

— Откуда ты взялся, высокочтимый Матвей? — с ненавистью произнес Роман, зло сощурясь.

— Сам Господь привел меня, чтобы ваши дьявольские планы порушить, — улыбнулся Матвей. Видя, что атаман потянулся к эфесу сабли, прикрикнул: — Не шали! Вокруг моих людей больше, чем шишек на деревьях.

— Порублю! — воевода обнажил свою саблю и стремительно кинулся на Матвея. За ним последовал и атаман.

Боярин уклонился от воеводина удара, потом скрестил клинки с атаманом и неожиданно с огромной силой ударил того здоровенным кулачищем в живот. Роман упал на землю — удар надолго сбил ему дыхание. Воевода же, при всей его грузности, оказался неожиданно умелым бойцом. Первые секунды он даже наступал, ожесточенно ругаясь и брызгая слюной. Он был в великой ярости, одержим желанием растерзать дворянина, которое заслонило страх. Но все же против такого противника долго выдержать он не смог. Матвей дрался аккуратно, хотел взять подлого предателя живьем, но, когда последовал молниеносный выпад, отражая его, дворянин взмахнул саблей. Блеснула сталь, и воевода напоролся своим толстым брюхом на острый клинок. Секунду постоял, удивленно разглядывая появившуюся на кафтане кровь, после рухнул на колени и растянулся безжизненно на земле.

— Ох, неважно вышло, — вздохнул боярин. К месту сражения бежали люди. Они были уже близко. Тут атаман отдышался и вновь схватился за выпавшую из рук саблю. С ревом кинулся в атаку.

— Не трогать его, управлюсь! — приказал слугам боярин и начал наступать на Романа.

Теперь он действовал аккуратнее. Так как владел оружием значительно лучше атамана, то вскоре прижал его к избушке и крикнул:

— Бросай саблю, все кончено!

— Не брошу, пока башку тебе не снесу! — с трудом прохрипел вспотевший, покрасневший от натуги, тяжело дышавший Роман.

Матвей дождался все же момента и, когда атаман сделал глубокий выпад, ударил его сильно по клинку и выбил оружие, после чего схватил Романа крепконакрепко и повалился с ним на землю. Вскоре изрыгающий проклятия атаман безуспешно пытался вырваться из крепких рук челядинцев Матвея.

— Ну все, — устало произнес дворянин и вытер ладонью пот со лба.

Он огляделся и увидел…

Воевода полз по земле, ловя ртом воздух. На его губах пузырилась красная пена. Он должен был уже умереть, но будто какая-то бесовская сила поддерживала в нем угасающую, кончающуюся жизнь. Он полз, сжимая в пальцах измятые листки, полз прямо к костру.

— Стой, анафема!

Матвей кинулся к нему, но не успел. Листки полетели в костер, и в мгновение ока огонь пожрал их. Воевода оскалился в жуткой улыбке, уронил голову и в сей миг испустил дух.

— Ха-ха! — засмеялся Роман. — Утер твой воевода тебе нос, Матвей.

— О себе лучше подумай, покойничек. Как после пытки огнем смеяться будешь… Тьфу! — боярин сплюнул на землю. — Обвел все же вокруг пальца воевода…

АТЛАНТИДА. ЗАПАХ КОЛДОВСТВА

Отряд стражников под предводительством Картанага остановился перед массивными железными воротами замка Первого мага. Высокие стены, крепкий металл ворот делали замок неприступной крепостью. Советник готовился к худшему повороту событий, поэтому солдаты принесли с собой длинные штурмовые лестницы — их должно хватить, чтобы забраться наверх.

— Начнут сопротивляться, будем брать замок всей армией Атлантиды, — сказал командир.

— Чтобы сопротивляться, надо иметь гарнизон. У Хакмаса его нет.

Командир пожал плечами — мол, ему-то все равно, как скажут. Шел он сюда без всякого энтузиазма. В отличие от плебса он считал, что по большому счету Видящий маг не сделал Атлантиде ничего плохого. Единственное, за что его можно не любить, так это за то, что, имея силу, он не убил, не сверг слизнякаимператора. Но, естественно, подобные мысли вслух высказывать было нельзя. А еще — офицер предпочитал не связываться с магами.

— Убить мага! Убить! — заскандировала толпа, продолжавшая стойко дежурить перед воротами.

— Дайте его нам! — орали люди.

— Наконец-то решились убить его!

— Нам Хакмаса! Нам!

Сперва Картанаг хотел воспользоваться энергией толпы, но потом пришел к выводу, что для подобного она не лучший помощник. Ничего, для задуманного сгодится и отряд стражи.

— Нам! Нам! — глотки у плебса луженые.

— Разогнать, — приказал Картанаг.

Офицер с готовностью кивнул и обернулся к толпе. Он ненавидел толпу в принципе. И был рад раздать всем пинков.

— Разойдитесь! — закричал он.

— Отдайте мага! Отдайте! Отдайте!

— Мы отдадим его в руки правосудия, грязные свиньи! — крикнул офицер.

— Они врут! Они будут лизать ему зад! — заорал худой бродяга.

— Эти псы используют его, чтобы насылать на нас порчу!

— Он будет трясти землю! Но под присмотром Императора!

— Долой мага! Долой Императора! — заорал пузан. Он бросился вперед, за ним последовало несколько единомышленников. Остальные неуверенно толпились.

— Пустите нас! — заорал пузан.

Картанаг брезгливо посмотрел на него. Вытащил меч. И вогнал его в толстое пузо. Для уверенности повернул его там, выдернул.

Солдаты бросились на толпу, орудуя древками копий. Агрессивность толпы сменилась страхом, и люди побежали со всех ног.

Картанаг усмехнулся, подошел к двери в воротах, постучал приделанным к ней медным кольцом и заорал:

— Открывайте! Приказ Императора Атлантиды! Никакого эффекта его слова не возымели. Картанаг вновь начал колотить медным кольцом. По его расчетам, которые он составил со слов своего шпиона, ритуал извлечения Саамарита уже должен завершиться. Теперь нужно лишь проникнуть в замок и вытрясти у Видящего мага амулет амулетов. Придется, похоже, воспользоваться лестницами.. Картанаг зло ударил ногой дверь. И она подалась ненамного. Он надавил на нее плечом, и дверь со скрипом отворилась.

— Они не заперли ее! — воскликнул офицер.

— Ну что ж, прекрасно, — произнес Картанаг, отступая.

— За незапертыми дверьми часто бывают ловушки.

— Я слышу голос труса? — -осведомился Картанаг. — Вперед.

Сам он не собирался проявлять чудеса храбрости и предоставил это занятие солдатам. Те ворвались во двор. И не произошло ничего. Только тогда Картанаг пересек границу владений Первого мага.

Картанаг как бы преодолел некий барьер. Он почувствовал, как по волосам будто прошла чья-то рука и в солнечном сплетении стало холодно. Здесь был другой мир — в нем происходило что-то.

Замок и парк вокруг него жили своей жизнью, отделенной от жизни остального Перполиса. Тут было теплее, чем за воротами. Неслышные снаружи странные звуки складывались в мелодию непонятных инструментов. Пахло колдовством. Притом таким, с которым Картанаг не сталкивался и столкнуться с которым даже не мечтал. Первое желание было — отступить, скрыться. Здесь билась какая-то первобытная, невероятная мощь, боролись гигантские силы — не на жизнь, а на смерть. Картанаг вдруг почувствовал себя маленьким и слабым. Он не имел ни мудрости, ни умений, чтобы ввязываться в подобные игры. Но… Но его гнало вперед честолюбие. И жажда заполучить Саамарит.

— Что встали, как плебс перед раздачей монет? Вперед! — крикнул Картанаг.

Солдаты никак не отреагировали на его требование.

— Тут сама преисподня! — крикнул один из солдат.

— Маги скормят нас собакам на ужин!

— Я точно скормлю вас на ужин! — крикнул Картанаг. — Вместе с семьями завтра же лишитесь своих тупых голов! Вперед!

Угроза возымела действие. Солдаты двинулись вперед.

Картанаг шел первым. Он обогнул замок, спустился по освещенной световыми шарами лестнице, преодолел небольшую рощу оливковых деревьев. И остановился как вкопанный.

Ему открылся Монумент старых богов. На нем стоял предмет, похожий на подсвечник, сияли четыре камня, соединенных между собой лучами. От них луч бил в сердце Видящего мага.

Картанаг ощутил, что Хакмасу сейчас очень плохо, что его сердце терзает боль. И сознание этого наполнило советника злобным торжеством.

Картанаг понял, что происходит. Хакмас пытается с помощью камней сорвать проклятие. Он ведет борьбу. Он освобождает Саамарит.

Резким жестом Картанаг велел солдатам оставаться на месте. Но те и так не горели желанием двинуться туда. Они стояли, расширив глаза, с ужасом взирая на творящееся здесь. Двое из них успели исчезнуть и сейчас пробирались к воротам.

В двоих людях, стоящих рядом с Хакмасом, Картанаг узнал принца и Пантеомона.

Он сделал несколько шагов к ним. Почувствовал что-то неладное. Подался назад. Его объяло одно желание — бежать отсюда. Но он не успел.

Луч, бьющий от камней, на миг пропал. А потом ударил в грудь Картанага.

РУСЬ. ВСТРЕЧА В СЕДОМ ЛОГЕ

— Конец мне. Я потерял ее. На веки вечные. — Гришка приподнялся и сел на колени. Он не плакал — слез не было. А было какое-то отупение и засевшая в сердце боль. И прорвись эта боль наружу — затопит, погребет под собой Гришкин разум.

— Да брось, — Беспалый присел около него. — Жива она. Видишь, трупа нет. Значит, в плен ее взяли.

— Казнят… Сначала пытать будут, а потом казнят.

— Баба же. Может, помилуют.

— Если помилуют, так сначала пытать будут, а потом на реку Лену сошлют. Я Варю знаю. Она не выносит боли. От пыток погибнет. Как жить? Хоть в омут.

Слова эти звучали вполне серьезно, и Сила обеспокоенно похлопал Гришку по плечу.

— Да брось ты. Какой омут? Вытащили раз твою Варвару, вытащим и теперь.

— Как ее теперь вытащишь? Небось под строжайшей охраной в остроге ее держат.

— Это ничего. В остроге тоже двери и окна имеются. Вытащим.

— Правда? — Гришка поднял глаза, в них мелькнула искорка надежды. Он понимал, что дело это почти невозможное, но с надеждой, коли она согрела тебе душу, расстаться бывает ох как нелегко.

— А когда я тебя обманывал, Гриша?

— Спасибо, — вздохнул он, опуская плечи. — Спасибо, Сила. Но ведь это смертельно. Ты не должен… Так ведь недолго и голову сложить.

— А когда я голову свою жалел? Поэтому и живу до сей поры, что не боялся ее подставлять. Помнишь, татарин говаривал, что любой разбойник зажился на этом свете. А тебе без Варвары жизнь не в жизнь. Помогу.

— Не знаю, что бы я делал без тебя, — всхлипнул Гришка и уткнулся в широкую грудь Силы.

— Ничего, малой. — Сила потрепал Гришку по волосам и вздохнул. — Все у тебя еще устроится. Ты молодой — поживешь еще всласть. А я… Прав татарин — зажился…

— Не говори так. Сила. Это неправда.

— Ну ладно, неправда так неправда.

Гришка немного воспрянул духом. Они осмотрели пепелище, но ничего ценного не нашли — лишь немного еды, которой перекусили без всякого удовольствия.

— Нечего нам здесь больше делать. Могут стрельцы вернуться, — сказал Сила.

Солнце клонилось к лесу. Они прошли по трясине, но не напрямую, а кружной дорогой. На соседнем острове Сила выкопал из земли туго набитый кошель, припасенный на черный день. Сегодня этот черный день настал, и деньги вскоре очень пригодятся. Хотя бы для освобождения Варвары. Охранники ведь тоже не железные, у них тоже семеро по лавкам, да еще голова от похмелья гудит. Сделать все возможное для освобождения девушки и, если удастся, кого-нибудь из братвы — это Сила решил твердо.

— Нам бы где денек схорониться, пока шум не уляжется. Потом и за дело браться, — сказал Сила, вытирая о траву испачканные болотной жижей сапоги. — Придется, наверное, в лесу ночевать.

— Живет невдалеке человек один, можно у него, — предложил Гришка.

— Нет, от селений нам подальше держаться надо — неровен час староста везде людей своих оставил, чтобы подозрительных забирали. Он же знает, что двое разбойников в бегах.