Глава третья

Перегрузка вдавила меня в противоперегрузочное кресло. Но ни элластонити, ни гравинейтрализаторы не могли помочь. Тяжесть готова была раздавить меня.

В глазах померкло, а потом заплясали яркие искры. Казалось, сейчас моя голова в контактном шлеме просто лопнет и разлетится на куски. Я с трудом вздохнул, перевел дыхание.

Талана вывела «Альбатрос» из одного виража и тут же бросила его в новый.

Шарх ее забери! Еще пара таких выкрутасов – и для того, чтобы отправить меня на тот свет, не понадобятся услуги меркан. Все сделает за них мой командир! СС! Суперстерва– лучше не скажешь…

В глазах немножко прояснилось. И я снова смог охватить картину боя – разноцветные точки, линии, пятна, бледный контур космокарты «объема боя» – изображение шлем проецирует не на глаз, а непосредственно на зрительный нерв слабыми лептонными импульсами.

Постороннему показалось бы, что разобраться в этих пересекающихся линиях, движущихся точках не под силу человеку. Но меня учили этому искусству четыре года, так что ориентировался я в рисунке без труда. Другой вопрос – насколько эффективно я мог действовать. А вот тут были проблемы…

Мои пальцы, как на музыкальном инструменте, играли на контактных панелях рядом с подлокотниками кресла, подчиняя мне управление огнем, – я мог выдать залп из плазменной пушки, достать противника наводящейся торпедой, выпустить обманки, чтобы сбить вражеский прицельный огонь. А при гибели или ранении первого пилота я мог взять управление на себя, но такой случай мне вряд ли представится.

Я увидел черту, рассекавшую «объем боя» справа от нашего истребителя, напряг правую руку, активизируя системы. На!

Есть! Вспышка. Плазменный шар из бокового плазменного орудия достал вражеский истребитель! Я молодец! Я что-то умею! Я могу!

– Лейтенант! – ударил по ушам вопль командира. – Какого шарха?!

Я вжался в кресло. Пока зевал, наслаждаясь победой, пропустил зеленую линию слева – истребитель противника на боевом заходе. И в результате чуть не погубил нас. СС взяла оружие под свой контроль и послала плазменный разряд, Вражеская машина вильнула, вышла из зоны поражения.

Уф-ф…

Бой затянулся. Мы были в самой его гуще. И мне было очень тяжело

– Прижали, – прошипела СС, бросая «Альбатрос» в вираж. – Заснул?!

Я не заснул. Я честно пытался прикинуть, как снять ближайший истребитель.

Их было много. Они лезли отовсюду. Преимущество в численности и, главное, в позиции было на их стороне. И нам не светило ничего.

Линии «рисунка» пересеклись, впереди был тяжелый истребитель меркан, и я врезал по нему со всех орудий… Я должен был его снять… Промах. Расчет оказался неправильным.

– Что ты делаешь?! – заорала Талана и заложила новый вираж, от которого затрещали кости и все встало с ног на голову. Б глазах все перемешалось – точки истребителей, треугольники лемурийских эсминцев и мерканских фрегатов, линии огня и прогноз траектории Серая пятнистая туша каменистого безжизненного спутника, вокруг которого шел бой, перевернулась несколько раз. Красный гигант сзади тоже метался как-то бессистемно. Нас швыряло, как щепку в водопаде. Меня мутило. Я потерял ориентацию и утратил способность вообще к чему бы то ни было.

– Лейтенант! – крикнула она. Я почти наугад выпустил пару плазменных шаров… Потом наш истребитель тряхнуло. Нас достало зарядом, и пламя начало пожирать «Альбатрос»,

– Все, – сдавленно прошептал я…

Наша машина погибала. Оранжевое пламя, из тех, которые горят и в полном вакууме, прожгло обшивку, жадно лизнуло скафандр на моем предплечье, поползло выше. Я заорал от безумной боли. И меня заботливо окутала спасительная тьма.

… Очнулся я от холодного воздуха, дующего мне в лицо. Включилась система медицинского обслуживания скафандра, начал поступать озонированный кислород с биодобавками. Голова от этого коктейля светлела быстро.

Я сдернул контактный шлем. Нажал на клавишу. Легкая металлическая крышка «картонной коробки» – так в народе называют стационарное устройство тренингового контакта – отошла.

Я судорожно вздохнул. Посмотрел на руку. Потрогал ее. Эта рука только что была спалена плазменным зарядом, выпущенным мерканской пушкой. На ее месте должна была быть обугленная рана… Тьфу, ничего подобного. Это все двойная реальность. Тот бой жил в глубинах компьютера тренингового комплекса. Все это морока, обман…

Но все равно внутри я сотрясался от дрожи. СС умудрилась не мудрствуя лукаво врубить УРРЕАА тренинга (уровень реальности) на сто процентов. Помимо прочих радостей это означало реальную, как в жизни, боль. Реальные страдания. Реальные стрессы.

Кстати, пока я пытался собрать себя по частям, проклиная все на свете, она уже была на ногах. Сложив руки на груди, она стояла и терпеливо ждала, когда я приму вертикальное положение и доложу:

– Лейтенант Кронбергшен тренинг-погружение закончил,

– Отвратительно, лейтенант… Просто отвратительно, – скривила она тонкие губы.

Ответа тут не требовалось. А требовалось стоять, выпучив преданно глаза, и заботиться об одном – ни в коем случае не распустить язык, не спорить, не возражать. Не пытаться объяснить, что давать УРРЕАЛ-один в первый совместный тренингконтакт – это не только опасно, но и положа руку на сердце является законченным садизмом. За все время моей учебы такой уровень включали три раза. Наши преподаватели боялись УРРЕАЛа-один, поскольку он нередко приводит к тяжелым психотравмам. Но СС было все равно. Ее меньше всего заботило мое состояние. По практике я знал, что таким командирам возражать – только искать себе приключения. Все возражения кончаются комплексом карательных мер. Командир всегда прав – на таком нехитром постулате не одно тысячелетие держится армия. И еще крепче – флот.

– Успеваемость в летной школе? – резко спросила Талана.

– Только отличные отметки, – ответил я.

– Все равно, вы просто балласт… Тут шарх все же потянул меня за язык:

– При тренингпогружении мы сбили два вражеских истребителя.

– И вражеские истребители сбили нас. Напомню, из-за вашей неспособности скорректировать вовремя огонь бортовых орудий… Что вы так смотрите? Я не права?

– Никак нет. Вы правы, содруг капитан.

– Польщена, что вы это признали, – саркастически произнесла она. – Отличник, вы наслышаны о разнице между учебным и реальным боем?

– Так точно.

– Вам в вашей школе должны были вдолбить, что разница эта – пропасть. Ни один учебный бой, даже с УРРЕАЛом-один, не заменит настоящего. Отличники в компьютерных боях не раз оказывались в реальной ситуации ни па что не годными. Вы этого не знаете?

– Знаю.

– Ну да. Отличные отметки, – в ее голосе звучала такая издевка, что мне вдруг захотелось провалиться сквозь землю за то, что преподаватели ставили мне «отлично» на экзаменах, Она подошла к пульту, стоящему между двумя «картонными коробками» в просторном зале тренингового комплекса, в котором умещалось три с половиной сотни устройств тренингового контакта. Нажала на слабо светящийся малиновым цветом контактквадрат, задала программу. И из пустоты, быстро приобретая четкость, проступила квадратная объемная картинка со стороной в полтора метра – голографическая развертка с записью проведенного нами боя. В глубине объема нетрудно было узнать красную планету-гигант, ее серый скалистый спутник, сошедшиеся в горячей схватке боевые машины. Читался рисунок боя. Горели один за другим истребители. Вспыхнул, окрасился белым пламенем и развалился на куски наш эсминец.

– Медленнее… Еще медленнее, – приказала Тала-на компьютеру. Точки поползли медленно. Самая большая белая мигающая точка – наш «Альбатрос». Он ушел от одного залпа. От другого. И вот ключевой момент – мерканский легкий истребитель класса «Короед», который я, зазевавшись, не отсек бортовыми орудиями, хотя имел для этого все возможности, разнес наш борт с расстояния в сто пятьдесят километров.

– Видите вспышку, – СС окунула руку в голографическую развертку, будто хотела схватить вспыхнувший огонек. – Мы мертвы, лейтенант. Добро пожаловать на тот свет…, Только не повторяйте, что мы сшибли два вражеских истребителя. Мне нужны не бестолковые самоубийцы, горящие праведным стремлением к самопожертвованию и мечтающие унести в могилу побольше врагов. Мне нужен пилот, который умеет выживать. И убивать. Это понятно?

– Так точно, содруг капитан.

– Свободны. В семь тридцать, после завтрака, жду вас здесь.

– Есть…

Таким оплеванным я не чувствовал себя никогда… И все-таки, что бы она ни говорила, я сшиб истребитель. Пусть в учебном бою, а не в реальном. Но я уверен, что и в реальной обстановке он горел бы точно так же… Впрочем, это мы посмотрим. Ждать осталось недолго… *** Внешне движение в космосе нашей эскадры ни в чем не выражалось. Ни один сторонний наблюдатель не поверил бы, что через пространство несутся боевые корабли-вакуумпробойники, внешне смахивающие на гигантские медузы.

В наше время сверхсветовые скорости считаются недостижимыми, как и триста лет назад, когда появилось понятие светового барьера. Световой барьер никто пока не смог отменить. Но после открытия эффекта сжатия вакуума и изобретения способа формирования точек перехода в супервакуум волшебным образом изменилось само понятие масштабов и расстояний. И сегодня огромные корабли-вак-уумпробойники, сдавливая пространство в точке размером не больше элементарной частицы, пробивали «дырку» в привычном нам мире и через нее проваливались в иную фазу пространства-времени. Ученые окончательно запутались, пытаясь теоретически обосновать этот процесс. Да и вообще до сих пор так и не создана научно выверенная картина самого вакуума, нет и в помине понимания, что происходит в момент «пробоя». Конструкторы действовали больше методом проб и ошибок, часто интуитивно, так что прогресс «вакуум-пробойной» технологии напоминал больше искусство, чем науку. Так или иначе, цивилизации стали доступны звезды, что привело к расселению людей по нашему сектору Галактики, установлению контактов с другими гуманоидными цивилизациями, созданию Лемурийской Большой Сферы и Объединения Мерканских свободных миров, а позже и к столкновению их друг с другом.

Эскадра неслась сквозь «плотный вакуум» к цели, и только разбросанные по космосу десятки тысяч автоматических разведывательных модулей, детекторов контроля возмущения среды, фактически одновременно пребывающих в разных слоях реальности и образующих глобальную систему космического оповещения, могли засечь это продвижение, на чем, кстати, и строилась вся система нашей и мерканской обороны. Если бы не она, корабли возникали бы будто из ниоткуда и уходили в никуда, что кардинально изменило бы и тактику, и стратегию боевых действий. Вот тогда напряженность боевых действий была бы совсем иная, и война завершилась бы куда раньше. Возможно, не в нашу пользу.

Расстояние в семь световых лет наше соединение должно было покрыть за двенадцать дней. То, что мой корабль продирался сквозь супервакуум, никак не отражалось на внутреннем распорядке и течении жизни. Внешнее движение вообще не ощущалось. Казалось, линкор «Бриз» намертво врос в толщу скал. Не было никаких контактов с окружающим пространством. Никакой информации мы ни от кого не получали. Иллюминаторы и экраны показывали такую темень, какой не сыщешь нигде в обычном космосе.

– Который раз ныряю в вакуум – никак не могу поверить, что все происходит на самом деле, – сказал Корвен, с которым мы давили стаканчик-другой алкоголя в корабельном овальном баре на пилотской палубе. Здесь была пара десятков столиков, вырастающих из бугристого мягкого пола, система автоматической раздачи напитков работала безотказно, а потолок и стены украшала стереокартинка голубого, покрытого редкими кучевыми облаками небосвода и лесистого пейзажа. – Хоть убей, не в силах поверить, что мы вынырнем в системе Фаланги. И не поверю… Пока мы не вынырнем. Мне кажется, что супервакуум – это такая шутка… Будто все шутят, что он есть…

– Но ведь не шутят, – возразил я.

Шли восьмые сутки моего пребывания на «Бризе». И мне тоже чудилось нечто подобное. Человек все чаще не в силах разумом охватить свои творения.

Слишком далеко зашел прогресс. Слишком высоко мы забрались с того времени, когда ножами выделывали шкуры и ковали в кузнях мечи и плуги.

– Думать над этим, – махнул рукой Корвен, – голову сломаешь…

Мы пьем легкое прозрачное вино. И отличное, хоть и синтетическое, пиво. И жизнью вполне довольны. Самые невероятные вещи и свершения человек упаковывает в серую обертку обыденности и скуки и сживается таким образом с ними. Такое вот наше поганое свойство.

– Ничего не попишешь, – согласился я. – Закон привычки. Все входит в привычку. Даже чудеса. Еще три сотни лет назад ни один человек не поверил бы, что можно за несколько дней преодолеть несколько светолет.

– Пятьсот лет назад никто не поверил бы, что можно вообще приподняться над землей, не размахивая крыльями.

– Это мысль философская. Давай еще по бутылочке пива, – тут же предложил я.

Сказано – сделано. На мою просьбу стойка бара выплюнула еще две банки с пивом. Я отпил глоток… И пиво встало поперек горла, когда сзади зазвучал до мерзости знакомый голос:

– Его превосходительство изволит пьянствовать.

Я подскочил на стуле. Потом быстро встал, вытянулся, собрав волю в кулак и придержав готовое вырваться ругательство. Корвен сочувствующе посмотрел на меня, тут на него обрушился твердый, как алмаз, взор СС, и он непроизвольно – само тело подалось – вытянулся по струнке.

– Ваше время провождение, лейтенант Шандара, меня не интересует – с вами мучиться Арвину. А поведение лейтенанта Кронбергшена удручает меня…

Мне хотелось сказать, что поведение капитана Альштен печалит меня еще больше, но я пока еще не записался в клуб самоубийц. И все-таки обидно. Я всего час назад вылез из «картонной коробки» и не мог прийти в себя после того, как в грудную клетку воткнулся осколок переборки, превратив мое тело в сплошное кровавое месиво.

– Что вы себе позволяете? – строго осведомилась СС.

– Я подумал, что можно немного расслабиться, со-друг капитан.

– Вы подумали?.. Вы умеете думать? А, вы же отличник летной школы… Психоподавляющие вещества, как я вам уже говорила, на эти дни запрещены.

– Бутылка пива. Всего-то…

– Запишите на свой счет еще два наряда… Отработаете после системы Фаланги. Сейчас приведите себя в порядок. Бегом в медпрофилактический блок. Через полтора часа я вас жду в тренинговом комплексе.

– Опять?

– Три наряда, лейтенант!

Ей Богу, когда я был курсантом-первогодком, со мной обращались куда ласковее. Интересно, если бы там попались такие командиры, меня по-прежнему тянуло бы к звездам?..

Я упрямо и зло посмотрел на нее. Она напоролась на мой взор, вперила в меня глаза, и ее губы тронула легкая усмешка.

– Выполняйте.

– Есть.

Она обернулась и двинула из бара, провожаемая насмешливыми взорами офицеров, которым эта сценка пришлась по душе СС была достопримечательностью корабля. Говорили, что равной ей по вытягиванию жил нет во всем космофлоте.

Когда она вышла из бара, послышались громкие хлопки. Лопатообразные волосатые лапы аплодировали с воодушевлением, а бородатые звероподобные рожи лыбились непристойно, как и положено лыбиться равванским наемникам. Самая отвратительная рожа, как принято у равван, принадлежала самому старшему из них. Я уже знал, что это капитан Сарн Вольген – существо опасное, от которого следует держаться подальше, поскольку он является источником большинства беспорядков как «на палубе», так и при увольнениях на планеты.

– Крепкая штучка! – тыкнул один из наемников.

– Пантера. Я бы побаловался с ней в постели, – развел капитан Вольген лапами, в одной из которых была зажата пол-литровая банка крепкого «прозрачного вина».

Я бросил на него немного удивленный взор Такая мысль могла прийти в голову только полному психу – лучше обручиться с коброй. Но равване пользовались заслуженной славой психопатов.

– Чего, сосунок, у меня что-то интересное нарисовано на роже? – угрожающе осведомился капитан Вольген.

С равванскими наемниками обычно никто не связывался. И я не хотел открывать счет тех, кто будет бодаться с этими негодяями. Так что взор я отвел.

– Животное, – хмыкнул капитан в мой адрес и отвернулся… Кто бы говорил!

– У меня Арвин – свой в доску, – искренне жалея меня, произнес Корвен, допивая пиво. – Понимаем друг друга. Гонять тоже мастак до седьмого пота. Но он свой в доску. А СС, как скорпиона, все за километр стороной обходят.

– Мне повезло.

– С другой стороны, она выжила на «фестивале» у Звезды Алъхара.

Я присвистнул. Для меня это было открытие. На этом «фестивале» (так издавна именуют во флоте космические сражения} мало кто выжил. Он до сих пор предмет многочисленных споров, любимый объект для литераторов и режиссеров глобальинфосети.

– СС, – будто осмысливая это слово, произнес я. Оно навевало на меня какие-то туманные ассоциации, но я не мог понять какие. Понимал лишь – это что-то такое, чему образ моего командира соответствует вполне…

СС… Я замер. Все вокруг будто стало отдаляться. Изнутри опять хищником воспряла тревога, готовая вцепиться мне в самый загривок. Мне вдруг стало одиноко и тоскливо…

– Что с тобой? – обеспокоенно потряс меня Кор-вен за плечо.

– Не знаю…

У меня опять было состояние, схожее с тем, когда я выныривал из сна, брел к двери, но не мог добрести. Я ощущал, что не могу в себе разобраться. В глубине существа лежал какой-то камень, тянущий меня вниз.

– Все, пошел приводить себя в порядок, – я встряхнул головой, бросил опустошенную банку с пивом, она упала и была тут же проглочена рванувшим из стены хоботом уборщика.

Меня ждал медпрофилактический блок в каюте, а потом – «камера пыток». *** Чтобы сработать двойку (пилот – оружейник) тяжелого истребителя класса «Альбатрос», нужен минимум месяц. Обычно спевка идет по этапам: «картонная коробка», совместные патрульные вылеты, участие в боевых действиях «на подхвате». Сразу новичков кидают в пекло лишь в исключительных случаях. Когда дела идут неважно и другого выхода нет.

У наших ведущих было двенадцать дней, чтобы довести нас до кондиции. И эти дни дались нам дорого. Работали в «камере пыток» до седьмого пота. Но никто не мог похвастаться, что его гоняют, как меня. СС превзошла все мыслимые пределы. Я валился с ног от усталости. Через силу залезал в душ и включал медпрофилактический блок. Ионизирующий душ, электростимулирование биоактивных точек, полевые корректоры немного приводили меня в чувство, и я опять падал в мягкие объятия ненавистного устройства тренингового контакта. Я проклинал все на свете, И «картонную коробку». И линкор-флагман «Бриз». И тот далекий миг, когда решил стать, незнамо почему и для чего, пилотом, чтобы участвовать в бесконечной войне. Проклинал, но опять шел в «камеру пыток» и летел в лоб вражеским истребителям. Опять вылезал из «картонной коробки» и, рискуя рухнуть без сил прямо на упругий пластиковый пол, выслушивал от СС:

– Лейтенант, вы убийца. Вы только что погубили себя и своего ведущего.

Я скрипел зубами. Приходил в себя, И снова – «картонная коробка». Стопроцентная чувствительность, хотя у того же Корвена УРРЕАЛ не поднимался выше семидесяти, равно как и у других, Их жалели. Меня СС не жалела. Меня она ненавидела.

Скорее всего, я ее тоже ненавидел… Она была несправедлива, агрессивна, цинична и издевалась надо мной, кажется, с огромным удовольствием. Обиднее всего было то, что, кажется, она не столько стремилась вылепить из меня пилота в своем понимании (это еще можно было простить), сколько просто измывалась с целью сломать меня и выкинуть прочь… Только я ей этого не позволю. В летной школе отлично учат подчиняться и терпеть. Пилоту, который не овладел этим искусством, грош цена. И перетерпеть я могу многое. Может, когда-нибудь придет время и мы сочтемся… Может быть…

– Вы не раздумали стать пилотом? – улыбаясь холодно, спрашивала она.

Я имел шанс раздумать. По традиции перед первым боевым вылетом пилот мог отказаться от полета и быть с позором выкинутым из флота. Отказывались очень немногие. По-моему, она стремилась, чтобы я вошел в их число.

– Никак нет, содруг капитан.

– Ладно, содруг лейтенант. Через час снова…

Медблок, Прийти в себя. «Картонная коробка». Безвкусная еда на обед– при воспоминании о том, как плазма выжигала желудок в последний раз, любой деликатес покажется пищевыми отходами.

Снова и снова тренировки.

На десятый день такой чумной жизни, когда я опять вывалился из «картонной коробки» и ощутил, что ноги отказываются держать меня, Талана прищурилась и сказала:

– Ладно. Будем считать, что первый этап закончен. Через «камеру пыток» вы прошли, лейтенант.

– Как?

– Все, тренажеры пока по боку. Отдых. Можете выпить банку пива. Только ничего крепче. Не увлекайтесь.

– Есть, содруг капитан.

– Если повезет, посмотрим у Фаланги, каков ты в бою и чего стоят мои уроки…

В этот вечер я заснул счастливым. Я знал, что завтра не будет «камеры пыток».

Ну а дальше – как получится. Последний выпускник школы Галахвара живет взаймы.

Глава четвертая

Эскадра вынырнула в намеченном секторе системы Фаланги и вышла на орбиту вокруг красной газовой планеты-гиганта, оправленной в три кольца, – той самой, около которой раз за разом разворачивались боевые действия в «картонной коробке».

В системе Фаланги имелась одна колонизированная планета – Саслен. Она имела технологическую инфраструктуру, основу которой составляли гигантские биоконструкторские комплексы, раскинувшиеся на трех континентах. Остальные планеты системы никакого интереса не представляли – для жизни они не подходили.

Следов меркан здесь не было и в помине. «Плоскостники» с Саслена жили обычной, достаточно беззаботной жизнью высокотехнологичного общества со стандартно высоким уровнем благосостояния. Наши стереовизоры ловили их безмятежные передачи, в которых и намека не было на то, что система может стать полем боя. Хотя пространство это считалось близким к границе, никто не верил, что вялотекущая война дотянется сюда. Прибытие эскадры, обозначенное как плановый поход, было главной темой стереопередач аж три дня, потом подоспели пара громких преступлений, выборы муниципальных контролеров, пуск четвертой линии планетарного кваркового реактора и перевод комбината «Биоактив» на новую технологию синтеза субактивных полимеров…

– Меня поражает эта беззаботность, – говорил я Корвену, с которым мы сидели в моей каюте. Стереовизор растворил всю стену, и на ее месте возникали картинки городов Саслены. Ничего особенно выдающегося нашим глазам не представало. Обычная провинциальная дыра. Неизменный километровый, со старомодным радужным покрытием небоскреб в столице, в нем расположены административные службы, и он должен наглядно демонстрировать процветание планеты. Жилые пузыри в полярных холодных районах. Стандартная застройка с домами-гроздьями и «шайбами». И, естетсвенно, аборигены, гордые сознанием того, что судьба позволила им жить в этом «самом лучшем уголке Вселенной».

– «Плоскостники» вообще забыли, что идет война, – сказал я.

– Для них она далеко, – пожал плечами Корвен, рассматривая в иллюминатор красный гигант с двумя большими, в тысячи километров, темными пятнами смерчей, которые кружатся тысячи лет.

– Далеко?.. За год мы потеряли две планеты и двести тысяч человек.

– Еще вспомни погибший линкор, одиннадцать крейсеров… Это «плоскостникам» ничего не говорит, – Корвен закинул в рот сладкую хрустящую пластинку и бросил опустевший пакет в угол. Оттуда появился чавкающий хобот уборщика, запрограммированного мной из-за ненависти к беспорядку подбирать все плохо лежащее.

– Но две планеты…

– Они умом понимают это. Но поверить не могут. Война идет уже семьдесят лет.

– За семьдесят лет мы потеряли восемь планет… А тут две в год.

– А ты знаешь, что немало «плоскостников» вообще ничего не имеет против того, чтобы сдаться? – посмотрел на меня с насмешкой Корвен,

– Знаю, – кивнул я, вспоминая разговоры знакомых и соседей в той далекой, теперь кажущейся нереальнои жизни, когда свет для меня еще не сошелся клином на космофлоте, на линкоре «Бриз». Да, я немало слышал пространных рассуждений и о том, что под Мерканой ничуть не хуже, а, может, даже и лучше, чем под Лемурией.

– Все дело в том, что война идет слишком долго. И она слишком далеко. Ненависть, движущая массы, иссякла. Тем более что в большинстве случаев боевые действия ограничиваются схваткой флотов, и высадка на захваченные планеты происходит достаточно мирно. И после оккупации «плоскостники» продолжают жить, как жили – четырехчасовой рабочий день, сенсоригры, тысяча и одно удовольствие. Кстати, в вопросе удовольствий меркане достигли куда больше, чем мы. Тут с ними трудно состязаться. «Простому человеку не все равно, кто пишет для него законы». Не слышал такое мнение?

– Слышал.

– Внизу полно пораженцев… Они перестали верить во врага, считая всю информацию о нем пропагандой военных.

– Кстати, меркане должны были появиться здесь еще пять суток назад, – сказал я.

– Заждался? Не терзай себя. Коротай время до смерти.

– Что у тебя за язык, Корвен?!

– Вся наша жизнь – это коротание времени до смерти. Просто у некоторых это получается интереснее и удается растянуть процесс подольше…

– Корвен, а почему наши разговоры все время скатываются на философствование?