8

Еще никто не знал, что родит завтрашний рассвет…

Стоял знойный день 21 июня 1941 года, то самое преддверие трагического воскресенья, к которому из грядущих десятилетий люди часто будут обращать вопрошающие взоры.

Москвичи в этот день жили обыденными хлопотами и готовились к выходному дню. Солнце поднималось все выше, щедро исторгая горячие лучи на улицы, на дома и скверы столицы, на златоглавую и зеленую кремлевскую высоту.

Но если бы камню могли передаваться напряжение ищущей человеческой мысли, острота беспокойства о судьбе государства и тяжесть ответственности за эту судьбу, то приметное своей чеканной архитектурой здание правительства СССР за Кремлевской стеной даже под палящим солнцем стыло бы в ледяном ознобе.

В одном из главных кабинетов этого здания за массивным столом сидел, углубившись в бумаги, заместитель председателя Совета Народных Комиссаров и нарком иностранных дел СССР.

Многие годы Молотов был главой правительства. А полтора месяца назад, когда на Западе стала громоздиться туча войны и было неизвестно, надвинется ли она и разразится ударами пушечного грома или пока только бросит зловещую тень на советско-германские отношения и родит политико-дипломатический вихрь, Председателем Совета Народных Комиссаров был назначен Сталин, авторитет которого был беспредельным. Это, по мнению Советского правительства, позволяло, сосредоточив в одних руках всю полноту государственного и партийного руководства, подчинить жизнь страны подготовке к обороне с учетом пока еще не ясной на этом отрезке времени военно-политической ситуации, а также максимально сократить длину дипломатических каналов общения с Германией на высшем уровне, если обстановка продиктует необходимость такого общения.

Однако и теперь ни дел, ни забот у Молотова не убавилось. Тот же кабинет, тот же стол, те же документы, приемы наркомов, дипломатов, ответственных работников ЦК и Совнаркома…

Сегодня на столе документы особые. Вот адресованное Сталину письмо премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля… Это второе письмо – первое было в прошлом году…

Молотов посмотрел на часы: через десять минут надо идти к Сталину, а из Берлина ничего утешительного. Сегодня ранним утром советскому посольству в Берлине передан по телеграфу текст вербальной ноты, которую советский посол должен был без промедления довести до сведения имперского министра иностранных дел Германии фон Риббентропа. Последняя попытка… В своем заявлении Советское правительство решительно требовало от германского правительства вразумительных объяснений в связи с концентрацией германских войск вдоль границ Советского Союза и предлагало незамедлительно обменяться мнениями о состоянии советско-германских отношений. Но, как уже дважды сообщили по телефону из советского посольства в Берлине, ни Риббентропа, ни его заместителя Вейцзеккера не могут разыскать. Очень похоже, что руководители министерства иностранных дел Германии умышленно уклоняются от встречи с советскими дипломатами.

Если это так, значит, надо ожидать самого плохого.

Молотов опять взглянул на часы: скоро к Сталину…

Кажется, нет границ тому, что подчас способен в мгновение объять человеческий разум. В одной мысли может быть спрессована целая эпоха, судьба народа, дыхание отшумевших десятилетий. Такая мысль, вспыхнув, вмиг высвечивает всю глубину родивших ее истоков, открывает перед воображением все древо событий, всколыхнув в сердце и сознании волны пережитого и перечувствованного за годы… Подобная мысль мелькнула в памяти наркома, неся в себе целое напластование истории, когда он еще раз взглянул на письмо английского премьера…

Год назад, когда в кабинете Сталина шло очередное заседание Политбюро, завязался разговор по поводу назначения нового посла Англии в СССР Стаффорда Криппса.

– Весьма интересно, – озадаченно сказал тогда Сталин, прохаживаясь по кабинету, заложив руки за спину. – Консерватор Уинстон Черчилль присылает в Москву своим послом виднейшего лейбориста… Очень интересно… Это что же, английский вариант Вильяма Буллита?

Буллит с 1933 по 1936 год был послом США в Советском Союзе, а затем – послом во Франции. Дипломат по положению и лютейший враг Советского Союза по сущности своей, Буллит клеветал и сеял неверие, делая все возможное для военно-политической изоляции СССР и для столкновения его с западными державами. Это тот самый Вильям Буллит, который, уже будучи послом в Париже, цветами встречал французских правителей Даладье и Бонэ, когда они возвращались из Мюнхена, где запродали Гитлеру Чехословакию.

В ответ на слова Сталина Молотов вслух прочел справку, в которой приводились высказывания Стаффорда Криппса в печати и в парламенте о Советском Союзе, а затем сказал:

– Полагаю, что Криппс не сродни Буллиту. Похоже, что он политик трезвого рассудка и дипломат без тройного дна. Во всяком случае, прямой враждебности к нам с его стороны пока не замечалось.

– Ну что ж, время покажет. – Сталин с сомнением пожал плечами. – Но я убежден, что Черчилль затевает какую-то крупную игру. Так что будем ждать событий и готовиться к дипломатическому поединку с Черчиллем.

Это было в первой половине июня 1940 года.

А в конце июня того же года Стаффорд Криппс передал Сталину секретное письмо от Черчилля – первое письмо. В нем глава английского кабинета с приметной искренностью ратовал за установление между Англией и СССР взаимовыгодных отношений, давал понять, что Германия, стремясь стать властелином Европы, не может не угрожать интересам Советского Союза, и изъявлял готовность обсуждать с Советским правительством проблемы, связанные с агрессивными действиями Германии.

Это письмо обсуждали поздно вечером в кабинете Сталина.

– Ну, что я говорил? – спросил Сталин, оглядев членов Политбюро и спрятав в прищуре глаз ироническую искорку.

– Считаешь, что игра начата? – ответил вопросом на вопрос Ворошилов.

– Но до игры ли Черчиллю после Дюнкерка, где английский экспедиционный корпус понес такой урон и потерял все вооружение и технику?.. Да еще когда немцы так жестоко бомбят Англию… Потом, у нас немало сведений, подтверждающих, что Гитлер не прочь заключить с Англией перемирие. Почему же Черчилль делает шаг навстречу нам, а не Гитлеру?.. Тут надо все взвесить.

– Необходимо всегда помнить, – с привычной для всех выразительностью ответил Сталин, – что серьезная дипломатия опирается только на факты, ибо даже один факт может оспорить авторитет ста философов… Я в данном случае тоже опираюсь на факты плюс на интуицию и еще на исторические параллели. – Сталин, сидя за столом, придвинул к себе большую хрустальную пепельницу и постучал трубкой о ее край. Затем спичкой выгреб нагар, взял из открытой пачки «Герцеговина Флор» две папиросы и, разломив их, заправил табаком трубку. Он делал все это неторопливо, будто с удовольствием. И в то же время глаза его невидяще смотрели куда-то поверх трубки, а губы подергивались в чуть заметной улыбке; казалось, Сталин вел с кем-то бессловесный спор. Потом он снова заговорил: – Не будем возвращаться в далекие времена. Мы знаем, кто такой Черчилль. И не будем отделять Черчилля от английской политики вообще…

Сталин раскурил трубку, несколько раз затянулся, и к открытому окну, в котором виднелось звездное небо, поплыли космы сизого дыма.

– Что же получается? – Он пристукнул ребром руки по столу. – Давайте еще раз пройдемся по этапам наших взаимоотношений с Англией. Ну, начнем хотя бы с захвата Германией Австрии. Мы тогда поняли, что нависает угроза над Чехословакией, а затем дальнейшее проникновение немцев на Восток, и мы, как вы помните, настоятельно предложили созвать конференцию Англии, Франции, СССР и Америки. Кто это предложение пустил под откос, как не Англия?.. Далее. Кто оказал давление на Францию, чтобы она в случае нападения Гитлера на Чехословакию не предоставляла военной помощи последней?.. Англия! Кто явился повивальной бабкой мюнхенского сговора?.. Она же! Кто уговаривал чехословацкое правительство не просить у нас военной помощи перед угрозой немцев? Опять Англия… Ведь именно в Лондоне родились планы отторжения Гитлером Украины от Советского Союза, да и сама идея господствующего положения Германии на востоке и юго-востоке Европы всячески там поощряется. – Сталин поднялся из-за стола, не спеша прошелся по кабинету, глядя себе под ноги, а затем остановился и, посмотрев прищуренными глазами в угол потолка, опять заговорил: – Что же далее? Далее правительство Англии, убедившись, что политика умиротворения Германии не стоит выеденного яйца, да еще слыша частые требования Гитлера возвратить немцам их бывшие колонии, предложило нам подписать англо-франко-советскую декларацию об обеспечении взаимной безопасности. Мы, конечно, согласились… Гитлер, видя, что против него зреет единый фронт, струсил. А англичане тут же отказались от декларации!.. Почему? А потому, что они не собирались ее подписывать. Им надо было продемонстрировать Гитлеру свою возможность соглашения с нами… Продемонстрировали, а дальше не пошли. Больше того, показали, что Советский Союз их усилиями оказался в изоляции и Германия смело может нападать на него. Верно я говорю?

– Совершенно верно! – заметил маршал Ворошилов. – А еще вспомни эти бесплодные переговоры перед нападением Германии на Польшу! Если бы мы тогда заключили с англичанами и французами военный союз и дали гарантии, как обусловливалось проектом договора, всем восточноевропейским странам, расположенным между Балтийским и Черным морями, не посмел бы Гитлер напасть на Польшу и не было бы нынешней трагедии Франции.

– А кто был могильщиком договора о таком военном союзе? – с распаляющимся негодованием спросил Сталин. – Англичане! Так почему же мы должны сейчас верить в искренность Черчилля, этого старого нашего друга в кавычках? Почему? Что он хочет сказать этим письмом?.. Несомненно, строит какую-то политическую ловушку!

Да, сомнения и настороженность Сталина брали начало в туманном море лживой и коварной буржуазной дипломатии, над которым непрестанно дули холодные ветры злобной антисоветской пропаганды. Трудные времена… Раньше человечество черпало мудрость из опыта целых столетий, а теперь каждый год приносил столько противоречивых событий и ставил правительство перед столькими неожиданными проблемами, что даже самым тщательным анализом было почти невозможно извлекать постоянно действующие правила дипломатической стратегии.

А если обратить взор в тридцать девятый год, к тем, казалось, уже далеким дням, когда Германия еще не нападала на Польшу, на Францию, не бомбила Англию, когда между Советским Союзом и Германией даже и не предполагалось пакта о ненападении… Только один мысленный взгляд, а за ним – безбрежное поле дипломатических битв, напряженные поиски путей, гигантский труд анализа, выверки фактов и ситуаций для определения истинных замыслов правителей государств, с которыми советское руководство совместно пыталось выковать железные наручники, чтобы надеть их фашистскому милитаризму.

Когда в марте 1939 года начались переговоры между Англией, СССР и Францией, советские дипломаты, как всегда, повели себя согласно международным правовым нормам и нравственному порядку. Другая же сторона, особенно Англия, стала опираться на произвол, двоедушие и отвержение. Она попыталась возложить на Советский Союз такие обязательства, которые бы неизбежно вовлекли его в войну с Германией, в то же время сама не давала гарантий помощи Советскому Союзу, требуя таких гарантий для себя в случае устремления германской агрессии на Запад.

Советское правительство разгадало провокационный замысел Англии и Франции – во что бы то ни стало вовлечь СССР в войну с Германией – и выдвинуло на рассмотрение участников переговоров проект соглашения с конкретными взаимными обязательствами. Но, проделав целый каскад хитроумных дипломатических маневров, Англия и Франция уклонились от подписания соглашения.

Тем временем висевшая над Европой туча германской агрессии все больше наливалась свинцом. Куда погонят ее ветры фашистской политики? Было похоже, что в сторону Польши, а потом, может, и дальше на восток. Обеспокоенное этим, Советское правительство предложило Англии и Франции отбросить дипломатические маневры и безотлагательно провести в Москве переговоры военных миссий, чтобы выработать конкретные меры надежной коллективной безопасности. Англия и Франция согласились, но, будто в злую насмешку, включили в состав своих миссий генералов и адмиралов, давно находившихся в отставке либо занимавших в вооруженных силах незаметные должности. И появились они в Москве только через шестнадцать дней! При этом еще выяснилось, что главы делегаций даже не получили от своих правительств полномочий для подписания соглашения.

В Кремле недоумевали: что означает такое откровенное двуличие в межгосударственных отношениях?

Но переговоры начались сразу же по прибытии военных миссий – 11 августа 1939 года. А когда делегации стали обсуждать, какие вооруженные силы выставит каждое государство, если потребуется оказать друг другу помощь в борьбе с агрессором, под маской добродетели обнаружилось жалкое лицемерие Англии и Франции. В ответ на заявление члена советской делегации Шапошникова о том, что Советский Союз готов выставить против агрессора сто двадцать пехотных и шестнадцать кавалерийских дивизий, пять тысяч орудий, девять – десять тысяч танков, пять – пять с половиной тысяч боевых самолетов, член английской делегации генерал Хейвуд назвал только пять пехотных и одну механизированную дивизии…

Ворошилов, возглавлявший советскую военную миссию, регулярно докладывал Политбюро о неутешительном ходе этих странных переговоров, с горячим негодованием высказывая догадку, что наши «гости» стремятся не столько прийти к соглашению, сколько прощупать нашу военную мощь.

Воистину бесстыдство в политике – последняя ступень порочности правительства. Оказалось, что в то время, когда в Москве заседали военные миссии, обсуждая меры по обузданию устремлений Гитлера к мировому господству, в Лондоне, за закрытыми дверями кабинета министра внешней торговли Хадсона, тоже велись переговоры. Хадсон и Гораций Вильсон – доверенное лицо премьера Чемберлена – сговаривались с представителем Германии, неким Вольтатом, о разграничении «жизненного пространства» между Англией и Германией, о захвате новых рынков, включая «рынки» России и Китая, о возможности подписания англо-германского договора о ненападении. Круг этих переговоров замыкался в Берлине, где Риббентроп и представитель командования военно-воздушных сил Англии барон де Рипп обсуждали военные вопросы.

Советскому руководству стало известно и о том, что в эти дни в германское посольство в Лондоне зачастили государственные мужи Англии…

И произошло то, чему неминуемо надлежало произойти. Переговоры военных миссий в Москве стараниями английского и французского правительств ни к чему не привели. К тому же по науськиванию из Лондона правительства Польши и прибалтийских стран враждебно отнеслись к военной конвенции коллективной безопасности. В итоге западные державы еще и еще раз дали понять Германии, что она имеет полную возможность беспрепятственно использовать «балтийский коридор» для прыжка на Советский Союз. И в то же время ей предлагалось вместе с Англией сколотить антисоветский военный блок.

Это были горькие дни для Советского правительства, тем более что оно было очень хорошо осведомлено, насколько Гитлер боялся создания системы коллективной безопасности в Европе. Во время англо-франко-советских переговоров Германия тайком от Англии не один, не два, а целых пять раз – через советского поверенного в делах в Берлине Астахова и через своего посла в Москве графа Шуленбурга – делала попытки достигнуть соглашения с Советским Союзом! Третьего августа Риббентроп, не скрывая, что Германия ведет тайные переговоры с Англией, заявил Астахову, что «немцам было бы легче разговаривать с русскими, несмотря на различия в идеологии, чем с англичанами и французами», и предложил подписать советско-германский секретный протокол, который разграничил бы интересы обеих держав по линии «на всем протяжении от Черного до Балтийского моря». 14 августа немецкий посол в Москве граф Шуленбург по поручению своего правительства еще раз поставил вопрос о заключении договора между Германией и Советским Союзом и заявил что Англия и Франция «…вновь пытаются… втравить Советский Союз в войну с Германией. В 1914 году эта политика имела для России худшие последствия. Интересы обеих сторон требуют, чтобы было избегнуто навсегда взаимное растерзание Германии и СССР в угоду западным демократиям».

Советское правительство отклонило все эти предложения.

А германское руководство, ведя переговоры с Англией, все-таки не решалось на дальнейшее сближение с западными державами. Англия и Франция, обладавшие обширными колониями и большим влиянием в системе капиталистических держав, стояли на пути германского капитализма к мировому господству. Союз с ними теперь не устраивал Гитлера, а в гарантии, которые они ему обещали, он не верил и, боясь, что западные соседи при первом же удобном случае прорвутся в Рур – индустриальное сердце Германии, не спешил развивать агрессию на Восток. Кроме того, фашистские руководители, видя, что Англия и Франция непрерывно идут им на уступки, уверовали в их слабость, а со слабыми, как известно, воевать легче. Перспектива же войны с Советским Союзом пугала Гитлера, тем более что еще не был подготовлен широкий плацдарм для нападения на СССР.

Двадцатого августа 1939 года, когда английские представители сорвали переговоры военных миссий в Москве, Гитлер опять пытался достигнуть соглашения с Советским Союзом. Через свое посольство в Москве он прислал Сталину телеграмму, в которой сообщил, что между Германией и Польшей может «каждый день разразиться кризис». А это означало, что неизбежно военное столкновение Германии с Советским Союзом. «Поэтому я еще раз предлагаю Вам, – писал Гитлер, – принять моего министра иностранных дел во вторник 22 августа, самое позднее в среду 23 августа. Имперский министр иностранных дел будет облечен всеми чрезвычайными полномочиями для составления и подписания пакта о ненападении…»

Итак, либо неминуемое начало войны с Германией летом 1939 года – и эта война грозила превратиться в «крестовый поход» объединенных сил капиталистического мира против СССР, либо соглашение с Германией.

Советское правительство сочло благоразумным пойти на соглашение.

Двадцать третьего августа Иоахим фон Риббентроп прилетел в Москву. В тот же день в Кремле начались переговоры по выработке текста советско-германского пакта о ненападении сроком на десять лет. Риббентроп был несколько удручен атмосферой сдержанности, царившей на переговорах, и всячески пытался доказать, что наступает новая эра в германо-советских отношениях – эра дружбы и полного взаимопонимания. Он даже предложил записать это в преамбуле договора. На предложение имперского министра Сталин сухо ответил:

– Советское правительство не могло бы честно заверить Советский народ в том, что с Германией существуют дружеские отношения, если в течение шести лет нацистское правительство выливало ушаты помоев на Советское правительство.

Прошло почти два года… Два выигранных в дипломатических битвах года позволили сделать очень многое. Но все-таки войны, кажется, не избежать. Сегодня, 21 июня 1941 года, – грозный порог, за которым разверзлась кромешная неизвестность.

В Наркоминделе лежали донесения, в которых утверждалось, что именно завтра, 22 июня 1941 года, фашистская Германия нападет на Советский Союз. Шифровки сообщали, какие военные силы на советско-германской границе сосредоточило немецкое командование.

Подобные бумаги, только с менее конкретными сведениями, поступали уже не раз и не два, начиная с 1940 года. Лежали шифровки, поступавшие от наших разведок – агентурной и войсковой, от дипломатических работников и командования пограничных войск, лежали обзоры выступлений иностранной прессы и радио, лежали документы с сообщениями, полученными по самым разным, подчас непредвиденным каналам. Во многих таких бумагах указывалось на грядущую германскую агрессию и точные сроки ее начала. Но те сроки уже прошли. Гроза не грянула…

В первых числах марта этого года поступила шифровка с изложением беседы заместителя государственного секретаря США Сэмнера Уэллеса с советским послом в Вашингтоне Уманским. Америка тоже предупреждала Советское правительство об агрессивных по отношению к СССР намерениях Гитлера, о которых сумела узнать ее разведка… А между прочим, наркому иностранных дел было известно, что этот самый Уэллес еще совсем недавно, в феврале прошлого года, прибыв из-за океана, курсировал между Лондоном и Парижем, Берлином и Римом, беседовал там с главами правительств и тузами деловых кругов, убеждая их прекратить военные распри в Европе между «своими» с тем, чтобы создать объединенный антисоветский блок.

Девятнадцатого апреля на стол легло адресованное Сталину письмо Черчилля, переданное английским послом Стаффордом Криппсом… Вот оно, это письмо. Черчилль пишет, что он «получил от заслуживающего доверие агента достоверную информацию о том, что немцы после того, как они решили, что Югославия находится в их сетях, то есть после 20 марта, начали переброску в южную часть Польши трех из находящихся в Румынии пяти бронетанковых дивизий… Ваше превосходительство легко оценит значение этих фактов».

Две недели Стаффорд Криппс пытался попасть на прием к Сталину или Молотову. Сталин, не зная, что английскому послу поручено передать ему личное послание от Черчилля, не пожелал встретиться с ним и посоветовал Молотову тоже уклониться от встречи.

– Пока нам неизвестны истинные намерения Гитлера, не будем усложнять отношения с ним, – сказал тогда Сталин. – Встречу с английским послом в тайне не сохранишь. Больше того, я подозреваю: англичане намеренно хотят продемонстрировать Гитлеру, что ведут с Советским правительством тайные переговоры… Они мастера провоцировать. И уж если мы пошли на закрытие у себя дипломатических миссий стран, поглощенных Германией, не будем вступать в контакты на высшем уровне с послом государства, которое находится в состоянии войны с Германией.

Впрочем, письмо Черчилля ничего нового не прибавляло к тому, что было известно Советскому правительству. «Три танковые дивизии…» В поступающих донесениях называются многие десятки дивизий… С западной границы занесен меч… Сталин полагает, что еще не поздно заставить Гитлера мирно опустить его…

9

В просторном кабинете со сводчатым потолком и стенами, обшитыми панелью из светлого дуба, прохаживался по ковру и дымил трубкой невысокий, коренастый человек в полувоенном костюме и сапогах. Его лицо, его трубка были знакомы, наверное, всем людям на планете. Неспокойный прищур глаз в тяжкой задумчивости, сухие и жесткие губы под седеющими рыжеватыми усами. Кажется, что в усах запуталось облачко табачного дыма, а в глазах навсегда поселилась озабоченность.

Несколько шагов от письменного стола в направлении дверей, вдоль другого стола, длинного, покрытого зеленым сукном, за которым проводятся заседания, несколько шагов назад.

Было похоже, что Сталин, оторвавшись от дел, смертельно утомивших его, сейчас ждал чьего-то прихода. И действительно, в кабинет вошел Молотов.

Сталин встретил Молотова вопросительным взглядом.

– Ничего нового, – поняв тревогу Сталина, сказал Молотов. – Только сейчас созванивались с Берлином, в ставке Гитлера какое-то важное совещание, и все там.

– На сообщение ТАСС тоже не отреагировали, – не спрашивая и не утверждая, произнес Сталин.

– Да, товарищ Сталин… Вся мировая пресса кипит, а немцы даже не опубликовали нашего сообщения, – ответил Молотов. – Это ничего хорошего не сулит.

– Если ни Гитлер, ни Риббентроп не находят нужным хотя бы изворачиваться, – в словах Сталина зазвучало раздраженное беспокойство, – да еще уклоняются от встречи с нашим послом, – это очень дурной признак.

– Американские и английские газеты все изощряются в описании наших приготовлений к нападению на Германию. Приводятся подробности, какие-то факты.

– Вот видишь! – Сталин взмахнул рукой с зажатой в ней трубкой. – Как же можно верить их предупреждениям?.. Предупреждают нас об угрозе агрессии, а сами занимаются провокациями, чтобы как можно быстрее эту агрессию развязать.

– Я вот сейчас сидел над документами, – раздумчиво заговорил Молотов,

– и вспомнил о прошлом. Все время лезет в глаза двойная игра англичан, которую они ведут с нами.

– Не только с нами, а и с Германией! – уточнил Сталин и прислушался к доносившемуся перезвону курантов на кремлевской башне. – Мы давно разгадали главную формулу их политики. То они все время ставили дилемму перед Гитлером: или нападай на Советский Союз, или мы сговоримся с ним и раздавим Германию. А для убедительности вели с нами переговоры. Чем не двойная игра?.. А теперь, когда рухнула Франция, когда грозит вторжение Германии на Британские острова, Англия предупреждает нас об опасности. Ведь совершенно ясно, что эти предупреждения не продиктованы искренностью… Начнись поход Германии против Советского Союза – это спасение для Англии.

– Да, логично, – согласился Молотов, – если вспомнить, что совсем недавно Англия вместе с Францией добились выдворения нас из Лиги наций, а наш конфликт с Финляндией едва не использовали для нападения на Советский Союз с севера и с юга.

– Вот-вот! – Сталин оживился и, пососав трубку, выдохнул облако дыма.

– Давай анализировать дальше. Вспомни лето тридцать девятого. Англия подписывает договор о взаимопомощи с Польшей, а когда через несколько дней Гитлер нападает на Польшу, она и пальцем не шевельнула! А почему?.. Надеялась, что, перешагнув через Польшу, германские войска пойдут дальше на восток. Более того, находясь в состоянии войны с Германией, Англия и Франция могли тогда одним ударом поразить своего противника в самое сердце!.. Ведь основные силы немецких войск были заняты в Польше, а на линии Зигфрида стояло всего каких-нибудь два десятка немецких дивизий резервистов, тогда как французы имели больше сотни дивизий!.. И сколько дивизий английского экспедиционного корпуса!.. Не решились. Не захотели. Им важно было сохранить силы Германии для нападения на СССР… Мы раскололи их блок, избежали войны на два фронта: на Востоке силой оружия и гибкостью политики укротили Японию, а на Западе получили гарантии от Германии.

Сталин поднял руку, собираясь что-то еще сказать, помедлил, подбирая слова…

Все факты и события, занимавшие его сейчас, давно уже в своей причинной связи подвергались разносторонним анализам, рассматривались в дискуссиях на Политбюро. Но сейчас Сталину надо было еще раз все обдумать, чтобы принять единственно правильное решение. И он продолжал снова и снова разгадывать причинные связи всего происходящего.