До сих пор жива в памяти картина: горит, полыхает Черная Грязь стена пожарища, пылает бензовоз, черные шлейфы дыма тянутся в белесое небо, где-то в стороне Химок бухают наши зенитки. Было, правда, тогда у меня еще одно острое чувство - как бы не загорелась и наша машина, открыто темневшая на дороге: ведь в ней два рулона бумаги - бесценный груз! Молил: только бы уцелела, только бы пронесло! Но не пронесло. Очередной самолет с пике врезал по ней очередью зажигательных пуль, и она вспыхнула. Пожалуй, самое горькое чувство на войне, когда нельзя ничего поделать, невозможно помочь... Потом все стихло, только трещали в огне дома и дымили на дороге горящие машины. Пошел искать Захарова. И то, что увидел по ту сторону дороги, ближе к горящим домам, кажется, не должно бы поддаться описанию. На белом снегу, среди черных воронок лежали тела убитых. Только три цвета были перед глазами - белый, черный и кроваво-красный. Трупа Захарова не нашел. Он погиб не от пули, а от взрыва. В стороне от воронки поднял его серую окровавленную ушанку со звездочкой: был уверен точно - это его...
      Знаю, что останки для могилы Неизвестного солдата у Кремлевской стены были взяты на 41-м километре близ Ленинградского шоссе. Может, кто-то из нашей 7-й гвардейской?..
      На следующий день утром мы все-таки сделали очередной номер газеты, напечатали на бумаге, взятой в Химкинской районной типографии, и Михаил Каган, наш редактор, решил сам доставить часть тиража газеты на передовую. Помню, мы прощались с ним во дворе дома, того самого старого дома, что единственным остался сейчас. Лицо, побитое оспинами, не румяное, а скорее обветренное. На прощание он дал мне распоряжение пополнить запасы бензина и, улыбнувшись, по-штатски взмахнул рукой, хлопнул дверцей кабины. Провожая старшего политрука, не думал, что вижу его в это синее бессолнечное утро в последний раз...
      Как многократно уже мысленно повторено это словосочетание: "Не думал, что вижу в последний раз" - так оно, к несчастью, и случалось. И не однажды. Миша Каган ни в этот день, ни позже в редакцию не вернулся. Более того, последующие номера "Ворошиловского залпа" были подписаны: "За редактора политрук И. Стаднюк"...
      При очередном моем выходе на передовую "за материалом" саперы, охранявшие минное поле на Ленинградском шоссе и по его обочинам, рассказали мне о виденном: наша машина где-то за Ржавками проскочила передний край, не заметив "маяков" (линия фронта за ночь опять придвинулась), въехала в расположение противника. Не сразу гитлеровцы ударили по полуторке из противотанковой пушки: дали ей углубиться, приблизиться. Затем было два выстрела. Миша Каган и шофер Залетнов успели, очевидно, понять, что попали к врагу. О чем они подумали в последнюю минуту? Какие слова произнесли? Или их жизни оборвались с первым залпом, со взрывом? Не знаю. И ответа на это не будет.
      Образ старшего политрука Михаила Кагана, черты его характера и внешности я воскресил в романе "Война" в образе редактора дивизионной газеты Михаила Казанского, и мне этот образ особенно близок и дорог.
      О Московской битве можно и нужно писать подробно и тщательно, не упуская ничего. Как, впрочем, и о других битвах. Но эта наша победа близ столицы была для Красной Армии, для страны, для народа решающей.
      Не отдали Москву.
      1981
      САМОЕ ГЛАВНОЕ
      (Важные странички из прошлого)
      Будапешт начала января 1945 года. Наши войска доколачивают окруженную немецко-фашистскую группировку.
      Бои шли в кварталах Пешта, которые примыкали к набережной Дуная. Все больше сжималась железная подкова и вокруг Буды, на той стороне реки.
      Как всегда, хотелось увидеть самое главное, осмыслить самое значительное... Но где оно - это самое главное, в чем его сущность?
      Может, в том, что этот город, сражению за который предшествовали тяжелые бои в междуречье Тисы и Дуная и на отсечном оборонительном рубеже по линии озер Веленце и Балатон, что этот город вот-вот полностью будет очищен от фашистской нечисти, хотя здесь каждая улица, каждый дом превращены гитлеровцами в неприступную крепость?..
      А может, главное в том, что, несмотря на ожесточенность боев, советские воины сумели сохранить в Пеште почти все выдающиеся творения архитектуры - гордость венгерского народа, что здесь, в Будапеште, завершается освобождение от фашистских варваров Венгрии - родины великих борцов за свободы Ференца Ракоци и Лайоша Кошута, родины Шандора Петефи, Габора Эгрешши, Лоранда Этвеша, Имре Кальмана, Михая Мункачи, Матэ Залки и многих других выдающихся представителей венгерского народа, внесших неоценимый вклад в мировую науку, литературу и искусство?
      А может, в те январские дни 1945 года наиболее значительным было то, что вопреки гнусной фашистской клевете о зверствах большевиков, Советская Армия, вступившая в пределы венгерской столицы, первым делом оказала помощь раненым, облегчила участь голодающего городского населения?..
      И все-таки самым главным, самым значительным, видимо, было другое: далеко позади остались тяжелые времена 1941 года, когда Советской Армии пришлось отступать, позади оборона Москвы и Сталинграда, советская земля полностью освобождена от фашистской нечисти.
      Этими соображениями я поделился с подполковником Звягинцевым командиром истребительно-противотанкового дивизиона, с которым нас связывала давняя дружба. Звягинцев, конечно же, с этим согласился и со знанием дела начал рассказывать о значении Будапешта как важного стратегического пункта, как экономического и политического центра, который являлся источником снабжения и главнейшим опорным узлом немецко-фашистских войск, прикрывавших пути к Австрии и Южной Германии.
      Разговаривали мы со Звягинцевым на его командном пункте, в верхнем этаже углового дома где-то в конце улицы Юлаён, откуда открывался вид на мост Франца-Иосифа (он находился еще в руках противника), на Буду и гору Геллерт, на которые из-под облаков пикировали наши самолеты.
      Я напомнил Звягинцеву июнь 1941 года, Западную Белоруссию, где развернулись полные драматизма события. Санитарную машину, в которой везли тяжело раненного Звягинцева, остановил полковник Муравьев - командир 209-й мотострелковой дивизии, шедшей навстречу фашистам. Комдива интересовала обстановка в районе Гродно.
      - Говорить можете? - спросил он Звягинцева, тогда еще капитана.
      Небритое, посеревшее лицо, воспаленные глаза... Звягинцев тяжело дышит и с трудом приподнимается на локтях.
      - Говорить? - переспрашивает он у полковника. - Кричать надо, а не говорить!.. Напали фашисты, а мы не готовы. Под бомбами и пулями женщины и дети гибнут... Солдаты дерутся до последнего патрона. Но что сделаешь против сотен танков?.. Отступаем.
      Это было 24 июня 1941 года, Звягинцев был тяжело ранен. Погибли от фашистской фугаски его жена и двое детей. А теперь он пришел в Будапешт столицу последнего сателлита фашистской Германии.
      Наш разговор прервал шум в коридоре. Солдат-автоматчик привел на КП дивизиона девушку - исхудалую, тонкую, как молодой кленок, с горящими от возбуждения глазами. Солдат объяснил, что девушка под обстрелом перебежала к нам из квартала, занятого фашистами. Она что-то взволнованно говорила, но никто из нас ничего не мог понять.
      Вскоре на КП появился пожилой венгр, понимавший по-русски. Он объяснил нам, что девушка просит не стрелять снарядами по дому, который находился где-то на правом фланге дивизиона. Дом этот, оказывается, старинный памятник архитектуры, построенный знаменитым венгерским архитектором Поллаком. Фашисты превратили его в опорный пункт.
      - Как же выкурить оттуда гитлеровцев? - задумался подполковник Звягинцев.
      - Вы все можете, - взволнованно заговорил старый венгр. - Мы давно знали, что русские солдаты придут в Будапешт. Они все могут...
      Выжидающе, с мольбой в глазах смотрела на командира дивизиона девушка-мадьярка...
      К вечеру дом, в котором засели фашисты, был взят штурмом. По нему не ударил ни один наш снаряд.
      А утром старый венгр-переводчик пришел на КП дивизиона с целой делегацией жителей Будапешта. И у каждого своя просьба.
      "Не дайте немцам взорвать мосты через Дунай. Это гордость Будапешта..."
      "В бункерах у Национального театра прячутся фашистские офицеры и салашисты. Выкурите их..."
      "Могут ли русские дать машины, чтобы выехать из Будапешта, где очень голодно?"
      Однорукий парень предлагал свои услуги: он знал подземный ход к городской ратуше. По нему можно проникнуть в тыл к немцам...
      И тогда я впервые подумал о том, что сейчас, когда Советская Армия вступила в Будапешт, самым главным и самым значительным является то, что венгерский народ видит в ней свою освободительницу, своего избавителя от фашистского ига, своего друга.
      Это "самое главное" подтверждалось затем сотнями примеров. Я помню, с какими чувствами дружбы рабочие Чепеля показывали нам свои заводы. Помню энтузиазм будапештских артистов, когда в оперном театре собрались слушать "Сильву" советские офицеры. Никогда не забыть, как после окончания войны венгерские крестьяне провожали наши полки, возвращавшиеся на Родину.
      И не только в Венгрии. Нам приходилось бывать в Румынии, Чехословакии, Югославии, Австрии. И очень радостно было ощущать доброе, сердечное отношение к Советской Армии освобожденных от фашизма народов.
      Это "самое главное" запечатлено во многих произведениях советской литературы. Однако сейчас, с высот прошедшего времени, видится больше и дальше. И хочется надеяться, что появятся у нас новые книги - масштабные, глубокие, посвященные подвигу Советских Вооруженных Сил, содравших с тела измученной Европы коричневую коросту фашистской чумы. Так велит время.
      1965
      ПРИМЕЧАНИЯ
      П у б л и ц и с т и ч е с к и е с т а т ь и. "Заметки об историзме" опубликованы в сборниках "Сокровенное" (М., Воениздат, 1977), "Сокровенное" (М., "Современник", 1980). В основу статьи положено выступление автора на заседании комиссии "Проблемы художественного изображения революции и Великой Отечественной войны в литературе" VI съезда писателей СССР (см. стенографический отчет "Шестой съезд писателей СССР". М., "Советский писатель", 1978).
      "Сердце солдата", "Величие земли", "Любовь моя и боль моя", "Разум сновал серебряную нить, а сердце - золотую", "Тема избирает писателя" статьи, опубликованные в газетах "Красная звезда", "Сельская жизнь", в журнале "Огонек". Печатались также в вышеназванных сборниках автора.
      "Размышление над письмами", "Кузнецы высокого духа", "Еще слово к читателям" опубликованы в журнале "Октябрь" и в тех же сборниках.
      Статья "В то грозное лето" написана к 40-летию Смоленского сражения, опубликована в газете "Правда" 13 августа 1981 года и дополнена автором для настоящего издания.
      Статья "Перед лицом времени" написана к 40-летию битвы под Москвой и опубликована в газете "Правда" 3 декабря 1981 года.