Иван Фотиевич СТАДНЮК
      Плевелы зла
      Повесть
      "Злой дух сеет плевелы раздора
      межи человеки".
      Аркадий Маркович Филонов сидел рядом с шофером и, откинувшись на спинку сиденья, устало смотрел сквозь ветровое стекло на лесную дорогу. Дорога то петляла по глухо заросшей лесной вырубке, то плавными изгибами юлила между высокими медноствольными соснами.
      Мимо промелькнула, точно пробежала навстречу машине, кривобедрая ель со свежими, заплывшими янтарной смолой шрамами - следами осколков. Старый хирург вздохнул.
      Только что сейчас в лесу, около сгоревшей деревни Марфино, он оперировал юную санитарку Веру Наварину. Надолго останется в его памяти эта операция. Почему? Ведь он оперировал тысячи людей. Может, потому, что эта славная девушка, с бледным лицом и помутневшими от нестерпимой боли глазами, с бисеринками пота над верхней губой и на лбу, напомнила ему дочь?.. Может. А может, и нет.
      Перед глазами встала просторная палатка полкового медпункта. Серая парусина расцвечена желтыми пятнами. Это пробивались сквозь кроны ветвей солнечные лучи. Посредине палатки - операционный стол, на котором лежала тяжело раненная Вера Наварина. Молоденький врач из полковой санроты растерянно глядел на Филонова. Время упущено... Долго пролежала в лесу раненая санитарка, прежде чем ее нашли.
      И главный армейский хирург, генерал медицинской службы Филонов, случайно оказавшийся в полку, начал готовиться к сложной операции.
      Девушка умоляла:
      - Не надо... милый доктор... Отвезите меня к отцу... Только он спасет, больше никто. Или его вызовите...
      Молодой врач объяснил Аркадию Марковичу, что отец Веры Навариной тоже хирург. Он работает начальником армейского хирургического подвижного госпиталя, который расположен не так далеко. Филонов знал об этом госпитале, но побывать в нем еще не успел, так как всего лишь неделю назад прибыл в Н-скую армию.
      - Отвезите к отцу, милый доктор... Только он... - твердила Вера.
      Филонов понимал, что девушка не вынесет переезда в госпиталь и что нельзя терять ни минуты. Не было гарантии, что даже немедленная операция спасет юную санитарку.
      Над операционным столом вспыхнула ярким светом аккумуляторная электролампа. Заискрились бисеринки пота на бледном лице девушки.
      Аркадий Маркович приступил к операции...
      Дорога вильнула вправо и вынесла машину на широкую поляну. Филонов сощурился от солнца, ударившего в глаза, и вздохнул.
      "Да. Время... Упустить в нашем деле время - нередко значит потерять чью-то жизнь..."
      Вспомнилось, что, когда ехал в деревню Марфино, намеревался вначале завернуть к артиллеристам, но потом поехал прямо. А завернул бы?.. И опять вздыхает старый хирург.
      "А она, глупенькая, к отцу просилась. Умерла бы! - И Аркадию Марковичу стало нестерпимо жалко незнакомого ему отца санитарки. - Нужно позвонить... Только как же его фамилия?.. Наварин?"
      И вдруг Аркадий Маркович вспомнил, как два года назад, когда он замещал начальника санитарного отдела штаба Н-ской армии на Северо-Западном фронте, к ним в отдел прислали нового работника - майора медицинской службы Наварина.
      "Нет, не может быть!.." Филонову очень захотелось, чтобы отец Веры оказался не тем знакомым ему Навариным...
      В памяти всплыло пышущее здоровьем лицо. Широкая белозубая улыбка, румяные щеки, крутой лоб, на который спадала густая прядь черных с проседью волос. Из-под широких бровей смотрели чуть выпуклые коричневые глаза. В них - уверенность в себе, твердость и в то же время располагающее радушие... Сначала Аркадию Марковичу понравился майор медслужбы Наварин серьезный, проживший немалую жизнь человек. И работником оказался неплохим: подолгу засиживался в своей землянке, с педантичной придирчивостью относился к поступающей из войск документации, охотно ездил в дивизии обследовать работу медсанрот и медсанбатов, бывал в госпиталях.
      Вот только докладные, которые, возвращаясь из очередной командировки, писал Наварин, не по душе были Филонову. Одними черными красками изображал майор положение в госпиталях, медсанбатах, санотделах дивизий. Конечно, недостатки, на которые указывал Наварин в докладных, не были придуманы им, они, видимо, имели место, однако, по мнению Аркадия Марковича, за недостатками нельзя было не видеть и того большого, неоценимого, что делают медицинские работники на фронте. Об этом он часто говорил Наварину.
      Филонов понимал, что одних разговоров здесь мало, что нужно бы раз-другой поехать вместе с Навариным в войска и там показать ему, из чего следует исходить, оценивая работу госпиталей, медсанрот. Но до этого у него не доходили руки.
      Как-то на армейском совещании хирургов один командир медсанбата прозвал Наварина "собирателем жучков". Его поддержали другие. "Ездит, выискивает недостатки, а помощи ни советом, ни делом не оказывает".
      И вот поступила очередная докладная записка Наварина. Аркадий Маркович не поверил своим глазам: в выводах докладной предлагалось снять командира медсанбата майора медслужбы Михайлова с должности. Почему? Не потому ли, что Михайлов критиковал Наварина на армейском совещании хирургов? Это он, кажется, прозвал его "собирателем жучков"...
      Филонов отложил все свои дела и поехал в медсанбат. Там убедился в несостоятельности этих выводов. Ему стало окончательно ясно, что такого человека, как Наварин, нельзя держать на руководящей работе. Об этом он откровенно заявил на партийном собрании санотдела. В ответ последовала жалоба Наварина в санитарное управление фронта - жалоба на него, Филонова. Затем появилась комиссия, обследования... Создалась обстановка, при которой стало трудно работать.
      И вдруг поступило распоряжение: выделить двух лучших хирургов на курсы в Москву.
      Аркадий Маркович глубоко вздохнул и досадливо поморщился. Он вспомнил, как писал характеристику на Наварина, рекомендуя его на учебу.
      "Вот так мы иногда спихиваем на чужие руки неспособных работников, с горечью подумал он. - Даже в должностях повышаем, лишь бы избавиться от них... Впрочем, Наварин, кажется, хирург опытный. И раз стал начальником госпиталя, значит, и руководить научился. Время-то идет..."
      Впереди, в гущине леса, забелела черточка шлагбаума. Вскоре шлагбаум остался позади, и по обеим сторонам дороги замелькали зеленые холмики землянок. Здесь размещался второй эшелон штаба армии...
      Филонова ждало спешное дело. По дороге в штаб фронта тяжело ранен при бомбардировке с воздуха заместитель командующего армией по тылу. И вскоре Филонов вместе с операционной сестрой сидел в тесной кабине санитарного самолета.
      ...Возвратился Аркадий Маркович через три дня. Усталый, измученный, но удовлетворенный: жизнь раненого генерала спасена. И когда вошел в свою тесную землянку с задрапированными марлей стенами, блаженно посмотрел на застеленную койку. Две ночи не спал. Только сейчас почувствовал, как заныла спина, как загудело в голове.
      Скрипнули ступеньки, ведущие в землянку. Постучав в дверь, вошла девушка в военной форме и положила на стол папку с бумагами. Когда девушка ушла, Филонов присел к столу и открыл папку. Сверху увидел расшифрованную телеграмму из санитарного управления фронта. На ее уголке красным карандашом была выведена резолюция начальника санотдела: "Тов. Филонову к исполнению. Срочно".
      Первые же строчки телеграммы заставили Аркадия Марковича насторожиться, напрячь внимание. В телеграмме говорилось:
      "Н-ский медико-санитарный батальон подвергся бомбардировке и понес потери. В это время прибыло две машины с тяжелоранеными. Раненых без обработки отправили в хирургический полевой подвижной госпиталь подполковника медслужбы Наварина. Госпиталь, вместо того чтобы принять раненых и срочно обработать их, завернул машины обратно в медсанбат. Двое тяжелораненых скончались в пути...
      В случае отсутствия уважительных причин виновных предать суду..."
      Филонов шумно выдохнул воздух и взялся за следующую бумагу. Это было подтверждение из санотдела дивизии.
      "Госпиталь завернул машины с ранеными, - читал Филонов. - На обратном пути умерли старшина Ерохин и санитарка Наварина, которая после операции, сделанной на полковом пункте, направлялась для транспортировки в госпиталь..."
      Аркадий Маркович все смотрел на расплывающиеся перед глазами строки, а в ушах его звучал слабый голос Веры Навариной: "Милый доктор... отвезите меня к отцу. Он спасет..."
      - Умерла... - прошептал Филонов и сжал руками седую голову. - Везли в госпиталь к отцу... Какой же подлец завернул машины?.. Нужно ехать...
      Перед Аркадием Марковичем встало лицо Наварина. Ему почему-то казалось, что это именно тот самый Наварин. И оттого, что он его знал, было еще больнее. Горе знакомого человека всегда ближе принимается к сердцу, если даже этот человек несимпатичен. Хотелось побыстрее оказаться рядом с ним, помочь, утешить. Но разве утешишь? Родная дочь!..
      Филонов протянул руку к телефону, стоявшему на столе, взял трубку.
      Вскоре он уже говорил с санитарным отделом штаба дивизии, в которой совсем недавно служила санитаркой Вера Наварина.
      - Доложите точно, кто именно завернул из госпиталя машины с ранеными, - требовал Аркадий Маркович. - Может, дежурный по госпиталю?
      - Никак нет, - хриплым голосом отвечала телефонная трубка. - Раненые не приняты по личному приказанию начальника госпиталя Наварина...
      - Наварин? Сам?..
      Просторная комната с завешанными марлей окнами. Тишина. Ее нарушало редкое позвякивание металла и стекла. Это старшая операционная сестра Сима Березина, закончив свою смену, наводила порядок на инструментальном столе. Ее миловидное лицо с большими темными от густых ресниц глазами было задумчиво. В ушах Симы еще звучала мольба раненого, которого только что унесли из операционной: "Доктор, сохраните руку, нельзя мне без руки, я слесарь... семья большая..." Но сохранить руку не удалось. Гангрена...
      Сима покосилась в угол, где примостился за тумбочкой хирург Николай Николаевич Рокотов; увидела его широченную спину с завязанными тесемками халата, черные волосы на затылке, выбившиеся из-под белого колпака, услышала шелест бумаги: хирург заполнял карточку раненого. Сима вздохнула: "Неужели нельзя было ничего сделать?"
      Из-за простынной перегородки вышла с ведром в руке стройная девушка в белом халате и косынке с красным крестиком. Это медсестра Ирина Сорока. В ведре - бинты в запекшейся крови.
      Ирина остановилась у окна и попыталась сквозь сетку марли рассмотреть что-то во дворе. На ее широком, курносом лице - недоумение. Потом Ирина подбежала к двери, распахнула ее. Два санитара осторожно внесли носилки с раненым, накрытым шинелью.
      "Откуда? - В больших серых глазах Симы мелькнуло удивление. - Ведь палаточные все обработаны, а новых не поступало... Ни одна машина сегодня не приходила..."
      Санитар Красов, пожилой рыжеусый солдат с морщинистым лицом, заметив недоуменный взгляд начальства, точно извиняясь, пояснил:
      - Солдаты принесли. Прямо с передовой... на носилках...
      - Шутите? - не поверила Сима.
      - Вон посмотрите в окно. И уходить не хотят. Вчетвером несли с полкового пункта. В медсанбат и не заглянули. Говорят, слышали от одной санитарки, что у нас знаменитый хирург есть - Наварин.
      Раненый стонал. Землисто-серое лицо, заострившийся нос, вздрагивающие веки на полузакрытых глазах. У Симы тревожно сжалось сердце, и она повернулась к Николаю Николаевичу, который, оставив свои бумаги, подошел к рукомойнику с педалью и начал натирать стерильными щетками руки. Видит ли хирург, что раненый очень тяжелый?
      Ирина Сорока тем временем снимала повязку с бедра раненого, которого положили на операционный стол.
      - Ой! - вдруг вскрикнула она и отшатнулась от стола. - Посмотрите...
      Сима подошла к операционному столу и увидела такое, что вся кровь прихлынула к сердцу и красивое лицо девушки побледнело. Над обнаженным бедром раненого возвышался черный, ребристый стабилизатор неразорвавшейся мины.
      Сима вспомнила случай, когда под Смоленском в лесу, где разбил свои палатки госпиталь, один санитар поднял такую мину, чтобы отнести ее в сторону. Мина взорвалась в руках...
      При виде стабилизатора мины у хирурга Рокотова выскользнула из рук стерильная щетка. Он молча, округлившимися глазами смотрел на хвост мины, и было видно, как на его виске учащенно пульсировала розовая жилка.
      - Всем выйти из палаты! - наконец проговорил Николай Николаевич. Пригласите пиротехника.
      Комната опустела. У операционного стола остались хирург и Сима Березина.
      - А вы? - обратился к ней Рокотов.
      - Я помогу. Подготовлю рану...
      Подполковник медицинской службы Вениамин Владиславович Наварин слыл в госпитале отзывчивым, добрым человеком. Зайдет к нему в кабинет начальник отделения или рядовой врач, медсестра или санитар - всякому он скажет приветливое слово, поинтересуется самочувствием. Вениамин Владиславович выслушивал подчиненных как отец родной. И особенно душевно откликался на всякие жалобы и просьбы.
      Вчера санитар Красов в самую горячую пору, когда пришли машины с ранеными, оказался пьяным. Дежурный врач отстранил санитара от работы, а заместитель начальника госпиталя по политчасти майор Воронов тут же объявил ему пять суток ареста.
      Сегодня утром Красов, вместо того чтобы отправиться под арест, побежал каяться к начальнику госпиталя. Вениамин Владиславович внимательно выслушал немолодого рыжеусого солдата, пожурил его и после того, как Красов, жалостливо хлюпая своим рыхлым лиловым носом, пообещал и не "нюхать" больше хмельного, отпустил его. Затем пригласил к себе майора Воронова.
      - Поймите, дорогой Артем Федорович, - увещевал сейчас Наварин замполита, - санитар Красов - человек пожилой, оторван от семьи, от дома. Ну, выпил рюмку, бывает такое, может, по детям загрустил. Внушить ему нужно, прямо скажу. Но старика под арест!.. Помилуйте, у нас же госпиталь, а не рота новобранцев. Потом и о другом не забывайте. Сегодня одного накажем, завтра второго, третьего. Через месяц настроим против себя весь госпиталь. Как же работать тогда?
      Майор Воронов сидел на жестком топчане у стола и недовольно хмурил брови. В его немолодых глазах поблескивали недобрые огоньки, а скулы и подбородок на худом горбоносом лице казались твердыми, точно литыми. Вениамин Владиславович начал волноваться:
      - Только поймите меня правильно, - он даже привстал за своим письменным столом, заслонив широкой спиной окно. - Я не против дисциплины, наоборот. Но, прямо скажу, я против крайних мер...
      - С такими порядками я согласиться не могу, - ответил Воронов, налегая плоской грудью на стол. - Ведь если придерживаться вашей точки зрения, то можно оправдать пьянку любого нашего работника, оправдать дезертира или самострела, вдруг такие окажутся. Все же оторваны от семей...
      - Артем Федорович! Дорогой человек! - с дружелюбным недоумением воскликнул Наварин, усаживаясь на место и прикладывая обе руки к сердцу. Зачем же сгущать краски? Люди-то наши, советские! Пошлите этого Красова сейчас, сию минуту, на самое опасное дело, на верную смерть, и он пойдет. Пойдет без малейшего колебания.
      - Боюсь, что, если я отдам ему подобное приказание, он прибежит к вам...
      - Почему же?
      - Мое приказание, выходит, для него не закон. Я наложил взыскание, вы отменили через мою голову, не посчитались с уставом. - Воронов отстранился от стола, и под ним жалобно, протестующе скрипнул топчан.
      - А-а-а, вот тут вы правы, Артем Федорович! Прямо скажу: иногда забываю я о тонкостях устава. Каюсь, Но уставы - не главное. Душу надо иметь! Нельзя подавлять человека. Я вот родную дочь, рядовую санитарку, не могу заставить перейти из полковой санроты в госпиталь. Девчонка самовольно из дому сбежала. Не хочет под начало отца - и точка. А силой не переведешь.
      Майор Воронов отвернулся к окну, в которое заглядывала со двора ветка недавно отцветшей рябины. Двор - унылый, запыленный, заросший бурьяном. Через улицу виднелось пепелище давно сгоревшего дома. Воронову не по себе. В который уже раз приходилось ему вести столь неприятные разговоры с начальником госпиталя...
      В кабинет постучались. Вошла молодая женщина - лейтенант административной службы - и положила перед Навариным пакет с сургучными печатями.
      - Распишитесь в получении, Вениамин Владиславович. - Женщина раскрыла журнал, вздохнула и неодобрительно покосилась на мрачного Воронова, как бы давая понять Наварину, что она сочувствует ему.
      Наварин расписался в журнале, сломал на пакете сургуч. Достав бумагу, углубился в чтение...
      Майор Воронов, посасывая не набитую табаком трубку, молчал. А начальник госпиталя, уткнувшись глазами в бумагу и нахмурив свои густые черные брови, точно позабыл о присутствии замполита.
      В приказе, который лежал перед Навариным, четко и ясно говорилось: "Хирургический полевой подвижной госпиталь подполковника медицинской службы Наварина включается в систему головного полевого эвакуационного пункта..." Наварину предписывалось возглавить скомплектованный хирургический отряд и вместе с госпиталем быть готовым к передислокации в район тылов Н-ского полка.
      - Сумасшествие! - всплеснул руками Вениамин Владиславович и торопливо начал развертывать карту с нанесенной обстановкой. Отыскав на ней у самой линии фронта красный флажок подвижного медицинского пункта Н-ского полка, он обратился к Воронову: - Полюбуйтесь! Сюда приказано перебазироваться перед наступлением, почти на передний край.
      Воронов внимательно посмотрел на карту, подумал и не торопясь ответил:
      - Хотя и опасно немного, но, по-моему, место подходящее. Лес, пути подъезда хорошие, близко от больших дорог. Значит, и попутный транспорт будет на нас работать.
      - Удивляюсь вам, Артем Федорович! - вскипел Наварин. - Дело же не в опасности. А как с взаимодействием между медсанбатами и эвакопунктом? Снаряды, бомбы, окружение - ничто нам не может помешать в работе. Ничего мы не боимся. Но нарушить взаимодействие!.. Это именно и получится, когда мы выедем вперед за линию медсанбатов. Начнется чехарда. Медсанбаты встанут на колеса, и весь поток раненых к нам устремится. А нам же спасать этих раненых нужно! Жизни человеческие нам доверяют! Жизни! Мы обязаны свести смертность раненых к минимуму.
      - Вы полагаете, этого не учитывали, когда составляли приказ? - сухо спросил Воронов.
      - В том-то и дело. - Наварин снисходительно улыбнулся, и доброта, которая обычно светилась в его глазах, исчезла. - Сидят в санотделе штаба армии канцеляристы и сочиняют приказы. А у нас опыт. Помню, под Смоленском... Да что далеко за примерами ходить!.. Недавно командир медсанбата Михайлов прислал к нам без обработки две машины тяжелораненых. А ведь знает же, что не имеет права этого делать. И все-таки направляет. А что будет, если поток раненых увеличится? В каком положении мы окажемся, когда вперед медсанбатов выедем?
      - Постойте, постойте, - перебил Наварина майор Воронов. - О каких двух машинах вы говорите?
      - Три дня назад это было... Вот вы, Артем Федорович, упрекаете меня, что я устав нарушаю. Где нужно, я за порядок костьми лягу. Михайлов хоть и мой старый знакомый, на Северо-Западном фронте тоже в одной армии были, а я его не пощадил. Завернул машины обратно и еще сообщу об этом начальству.
      - Завернули? - Глаза майора Воронова потемнели, сделались колючими. А может, медсанбат не мог?..
      Во дворе хлопнула калитка и послышались чьи-то торопливые шаги. В кабинет вбежала медсестра Ирина Сорока. Запыхавшаяся от бега, взволнованная, она, не спросив, как положено, разрешения, начала тараторить:
      - Товарищ начальник! Раненого принесли, прямо с полкового медпункта. У него в правом бедре мина... в верхней части... Пиротехник говорит трогать нельзя, может взорваться.
      Наварин смотрел на взволнованную девушку, и его спокойное и твердое лицо выражало недоумение.
      - Толком расскажите. Какая мина? - переспросил майор Воронов, поднимаясь со своего места.
      - Немецкая! Небольшая, как свеколка. Застряла в бедре и не взорвалась...
      Вениамин Владиславович хмурил брови, и над ними дергались мускулы. Такого случая он еще не встречал в своей практике и даже нигде не читал о подобном. Начал осмысливать услышанное. Сразу далеко отодвинулись только что одолевавшие его заботы... "В теле человека неразорвавшаяся мина. Нужно оперировать. Но мина в любой миг может взорваться. Погибнет не только раненый, но и хирург, и все, кто будет близко..."
      Вениамину Владиславовичу показалось, что спинка стула, на котором он сидит, расслабленно подалась назад. И деревянные половицы под ногами вдруг показались дряблыми, скрипучими. Ему стало неприятно это состояние потерянности, и он нетерпеливо, со злостью забарабанил пальцами по столу. Ритмичная дробь пальцев как бы дала плавный ход мыслям, вернула его к действительности. Оторвав взгляд от взволнованного лица медсестры, Наварин вопросительно посмотрел на майора Воронова, который старательно набивал трубку с медным ободком на мундштуке.
      - Доложить в санотдел армии? - проговорил Вениамин Владиславович и потянулся рукой к телефонному аппарату, стоявшему тут же на столе. - Алло! "Сосна"? Дайте двадцать седьмой... Попрошу главного хирурга. Нет его? Наварин говорит... К нам поехал?!
      Вениамин Владиславович положил трубку и пожал плечами. Брови его вскинулись вверх, и на высокий лоб легла лестничка морщин.
      - Главный армейский хирург, оказывается, к нам поехал... - вроде про себя, озадаченно промолвил Наварин. Повернувшись к Ирине, приказал: Быстренько пригласите ко мне Николая Николаевича! Посоветуемся...
      Ирина убежала за ведущим хирургом Рокотовым, а Наварин поднялся из-за стола и, озабоченный, начал ходить по кабинету.
      Воронов раскурил трубку и снова уселся на топчан у окна, время от времени кидая вопросительный взгляд на начальника госпиталя.
      - Генерал Филонов только прибыл в армию, - промолвил Вениамин Владиславович, обращаясь к замполиту, - знакомиться с госпиталем едет, а тут такой случай! Небывалый...
      Во дворе опять послышался топот. Это уже возвращалась Ирина. Раскрасневшаяся от бега, она ворвалась в кабинет и скороговоркой выпалила:
      - Николай Николаевич не могут! Раненый на операционном столе!..
      - Безумие! - простонал Наварин, страдальчески сморщив лицо. - Всю ответственность взвалил на свою спину. Может, я сам оперировал бы!.. Погубит себя и людей... - И, повернувшись к Воронову, спросил: - Что теперь Филонов скажет? Знаю я этого ворчливого старика!
      Вениамин Владиславович остановился у стола, точно прислушиваясь, не донесется ли со стороны школы, где размещен операционно-перевязочный блок, взрыв. И вдруг ему стало не по себе: сейчас нагрянет генерал-майор медицинской службы Филонов, а он, хирург Наварин, когда в его госпитале такое событие, вынужден быть в стороне! "И все из-за самоуправства подчиненных!.."
      Наварин, сам не замечая того, почти бегал по кабинету, заложив руки за спину. Казалось, начальник госпиталя позабыл о Воронове, о медсестре, притихшей у дверей. Потом неожиданно остановился перед Ириной, посмотрел в ее растерянное лицо и приказал:
      - Бегите к пропускному пункту. Как только заметите машину генерала Филонова, немедленно позвоните мне.
      - Так они уже приехали! - сказала Ирина.
      - Как? Когда?..
      - Недавно! Приехали, узнали от солдат о мине - и в операционную. Они ж вместе с Николаем Николаевичем операцию делают...
      Наварин, окатив медсестру досадливо-негодующим взглядом, пулей вылетел из кабинета. Без фуражки, с растрепанной шевелюрой, он крупной рысцой бежал к школе. Ему вслед строго и задумчиво смотрел в окно замполит Воронов.
      Раненый, укрытый простынями, спиной вверх лежал на операционном столе. Обнажено только правое бедро. Сима Березина, промыв кожу вокруг раны и стараясь не слышать протяжного тихого стона, смазывала ее йодом. Пальцы девушки словно онемели: то не могли попасть ватой, намотанной на палочку, в склянку с йодом, то не хватало сил притронуться к ребристому хвосту мины. Вспомнилось строго-деловитое лицо пиротехника - молодого лейтенанта: "Трогать нельзя". Рокотов приказал пиротехнику удалиться...
      - Быстрее, Березина, - торопил Симу хирург Рокотов, натирая спиртом руки. - Раненому плохо.
      - Сейчас, сейчас, Николай Николаевич! - И Сима, обложив рану стерильными салфетками, кинулась к инструментальному столу. Ведь многое еще надо успеть сделать, прежде чем можно начать операцию.
      Вдруг открылась дверь. В операционную, надевая на ходу халат, вошел незнакомый пожилой человек. На плече его сверкнул генеральский погон.
      - Главный армейский хирург Филонов, - хмуро представился он, обращаясь к Николаю Николаевичу.
      Филонов приблизился к операционному столу, несколько мгновений молча смотрел на угрожающе торчащий среди белых марлевых салфеток стабилизатор мины, потом, откинув с ног раненого простыню, начал щупать пальцами пульс на правой голени и стопе. Аркадий Маркович уже был в курсе случившегося.
      - Зовите ваших сестер, - точно продолжая ранее начатый разговор, спокойно сказал Филонов Николаю Николаевичу.
      Рокотов, полагая, что главный армейский хирург не подозревает об опасности, наклонился к нему и, стараясь, чтобы не услышал раненый, тихо сказал:
      - Мина может взорваться...
      - Всякое может быть, - ответил генерал. - Но солдата надо спасать, время не терпит. Зовите сестер!
      - Я сама управлюсь, - вмешалась в разговор Сима.
      Филонов кинул на нее быстрый взгляд и промолчал, сосредоточенно натирая мылом и щетками руки.
      Сима спешила. "Солдата надо спасать", - повторила она про себя слова генерала, делая раненому укол морфия и кофеина.
      Теперь Сима была почти уверена, что мина обязательно взорвется, взорвется потому, что "солдата надо спасать" прозвучало в ее сознании торжественно, и потому, что у нее прошел всякий страх. Мина взорвется, и они - Сима, Николай Николаевич, генерал Филонов - погибнут, навсегда утвердив своей смертью закон: "Солдата надо спасать..."
      Но Симе все же не управиться одной. Нужно еще наложить маску, успеть приготовить для подачи инструментов свои руки. И в операционной появляется бледная от волнения девушка. Широко раскрытыми глазами она с ужасом косится на черный хвост мины и дрожащими руками берется за шприц.
      Началось самое опасное. Нетрудно рассечь клетчатку тела по оси раны. Но потревожить мину, взрыватель которой находится "на сносях"...
      Сима стоит между инструментальным и операционным столами, подняв вверх руки. Напротив - армейский хирург Филонов и ведущий хирург госпиталя Рокотов. У них, как и у Симы, открыта только узкая полоска лица - глаза и лоб. Глаза сосредоточенные, нахмуренные, под марлевыми масками угадываются крепко сомкнутые губы.
      Сима следит за мягкими движениями пальцев Филонова, в которых зажат скальпель, и без напоминания подает инструменты.
      А вокруг - в коридорах, соседних комнатах, во дворе, на улице небывалая тишина. Весь госпиталь прислушивается к тому, что происходит сейчас в операционной.
      Рука Филонова ложится на хвостовое оперение мины. Сима чувствует, как в ее груди прокатывается холодок и замирает сердце, как немеют ноги. В голове бьется только одна мысль: если мина взорвется - успеть бы отвернуться, чтобы осколки не изуродовали лицо, глаза...
      В этот момент в операционно-перевязочную бесшумно вошел начальник госпиталя Наварин. В его вдруг ввалившихся темных глазах светилось не то отчаяние, не то самоотреченность. Всегда твердое и независимое лицо Вениамина Владиславовича сейчас было потерянным и необычайно бледным. Не обращая внимания на недовольный, сердитый взгляд генерала Филонова, Наварин кошачьими шажками подошел к операционному столу.
      Сима стояла спиной к двери и не заметила, когда вошел начальник госпиталя. Она приготовилась подать Филонову хирургические ножницы, как вдруг к ее плечу прикоснулась рука Наварина. От неожиданности девушка вздрогнула. Ножницы выскользнули из ее руки и звонко ударились о пол. В напряженной тишине этот удар загремел как выстрел, как взрыв... И тотчас же Вениамин Владиславович проворно нырнул к ногам Симы, под стол...
      Сима растерялась. Вначале ей показалось, что Наварин бросился поднимать выскользнувшие у нее ножницы. И ей, виновнице всего этого, хотелось побыстрее поднять их самой. Но окрик генерала Филонова: "Не сметь!" - вовремя остановил операционную сестру. Ведь руки-то у нее стерильные, а операция не закончена...
      Филонов, Николай Николаевич, Сима Березина с удивлением смотрели на Наварина. А он, длинный, в белом халате, прикрыв голову руками, несколько секунд полежав без движения, начал подниматься - медленно, с похрустыванием в коленях. Затем расхлябанной, старческой походкой зашагал к дверям, прижимая правую руку к сердцу...
      Наварин возвратился в свой кабинет подавленным.
      - Что с вами, Вениамин Владиславович? - встревожился майор Воронов, положив телефонную трубку. Его задержал в кабинете звонок из политотдела армии. Там уже знали о двух не принятых госпиталем машинах с ранеными...
      - Сердце, Артем Федорович... - Наварин, обессиленный, опустился на табурет. - Сейчас в операционной такой приступ...
      Вдруг где-то за соседними домами громыхнул взрыв.
      Воронов и Наварин вскочили на ноги. По лицу Воронова разлилась бледность. Испуганный, он посмотрел на Вениамина Владиславовича, у которого непонятным блеском загорелись глаза, и кинулся к дверям.
      Наварин преобразился. Куда девались его вялость и подавленность!
      - Беда, Артем Федорович! - вскрикнул он, устремляясь вслед за Вороновым. Но тут же остановился, проводил глазами пробежавшего мимо окна замполита и, прикусив нижнюю губу, углубился в какие-то свои мысли.
      Потом Вениамин Владиславович налил из графина стакан воды, залпом выпил ее и посветлевшим взглядом, чему-то улыбаясь, обвел свой кабинет. И с деловитой решимостью он кинулся в распахнутую Вороновым дверь.
      По знакомой тропинке бежал к школе, а в голове билась мысль:
      "Эх, Филонов, Филонов!.. Славный был старик... Освободилась должность главного хирурга армии..."
      Недалеко от школы Вениамин Владиславович столкнулся с Ириной Сорокой. С дрожащим блеском в глазах и сияющим лицом девушка выпалила:
      - Все в порядке, товарищ начальник! Генерал бросил мину в старый колодец!..
      Наварин остановился, точно наткнулся на невидимую стену, посмотрел застывшими глазами на Ирину. Девушка посторонилась, давая ему дорогу, потом заторопилась дальше. А он, поблекший, все стоял на месте, чувствуя, как от груди к ногам побежал противный холодок. Старался поймать какую-то очень нужную сейчас мысль, но никак не мог. С трудом сделал шаг вперед, потом повернулся назад и медленно побрел, сам не зная куда. Некстати вспомнилось детство, провинциальный городок, в котором отец работал врачом. Однажды мальчишки играли в войну, и Вениамин объявил себя командиром. Его побили и сказали, что командиром будет самый сильный. Потом он старался выглядеть сильным и жестоко ненавидел тех, кто в это не верил...
      Наварин пришел в свой кабинет, бессмысленным взглядом посмотрел на письменный стол, где лежала развернутая топографическая карта, потом направился в соседнюю комнату и, не раздеваясь, лег поверх одеяла на кровать.
      Минут через двадцать пришли генерал Филонов и подполковник медслужбы Рокотов.
      - Никого нет? - недовольно спросил Аркадий Маркович, увидев пустой кабинет.
      Ему никто не ответил.
      Аркадий Маркович придвинул к столу табуретку, уселся верхом на нее и задумался. Рокотов присел на край скрипучего топчана.
      - Не принять раненых, - с душевной болью заговорил наконец Филонов, не поинтересоваться, что стряслось в медсанбате... Боже мой! И все из-за того, что командир медсанбата Михайлов его давнишний недруг... И недруг ли?.. На совещании критиковал... Ну откуда такая мразь в душе человека?! Аркадий Маркович повернулся к Рокотову. - Откуда?.. От собственного ничтожества, от неспособности занимать то место, которое он занимает, и от стремления удержаться на нем, от трусости, что распознают его ничтожество... А мы? Где же наши глаза? Почему не хотим разглядеть таких людей, а распознав, почему не спешим указать им их место?..
      Аркадий Маркович замолчал и углубился в какие-то свои мысли. Потом, очнувшись от них, снова обратился к Рокотову:
      - Простите, дорогой Николай Николаевич. Я, кажется, увлекся грустными размышлениями. Приступим к делу: вам придется принимать госпиталь... Да, да. И немедленно... Наварин пойдет под суд.
      В дверях, что вели в соседнюю комнату, послышался шорох. Филонов оглянулся и увидел Наварина. Он стоял бледный, беспомощный, с сухими дрожащими губами.
      "Вот и еще одну мину обезвредили, - мелькнула мысль у Аркадия Марковича и тут же с новой болью отдалась в груди. - А ведь мину эту я, кажется, своими собственными руками вытолкнул на дорогу, людям под ноги... А мог же давно убрать ее..."
      То ли от этой горькой справедливой мысли, то ли оттого, что ему предстоит еще сказать Наварину о смерти его дочери и о том, что он, Наварин, виновник ее смерти, генерал тяжело вздохнул и устало провел рукой по своему немолодому лицу.
      1957 г.
      ПРИМЕЧАНИЯ
      "П л е в е л ы з л а" - маленькая повесть, написанная в 1957 году и в том же году опубликованная в журнале "Советский воин" под названием "Своими руками". Включалась во многие сборники, издавалась за рубежом. Повесть изображает деятельность военно-медицинских учреждений на фронте. Главные ее персонажи - военные хирурги.
      По мотивам повести автором создана драма "Горький хлеб истины" в двух действиях, пяти картинах, с прологом и эпилогом (издана ВААПом в 1971 году). Поставлена в ряде театров страны и до сих пор остается в репертуаре. В этой драме автор еще более углубленно, чем в повести, исследует судьбу человека, попавшего в силу обстоятельств не на свое место, то есть на должность, которой он не соответствует по качествам своего характера, показывает, сколь отрицательно сказывается власть этого человека на порученном ему деле и на судьбах окружающих его людей. Автор беспощадно бичует практику избавления от плохих работников путем выдвижения их на новые должности или посылки на всякого рода "курсы усовершенствования", доводит драматизм ситуаций, созданный на примере из такой практики, до высшего накала.