— Я тоже не в восторге от западной культуры, но она в какой-то мере всё-таки отражает реальную жизнь Запада. А по фильмам Индии невозможно узнать её реальную жизнь. Поэтому западная кинокритика даже придумала расхожую формулу оценки индийского кино: «Есть плохое кино, есть хорошее кино, а есть ещё индийское кино». Но по умолчанию — это самооценка Запада его неспособности понять истинное назначение индийского кино. А ведь только одна бомбейская киностудия в год выпускает более восьмисот фильмов — настоящий Болливуд, как здесь говорят.

— И в чём, по-вашему, Гриша, главное назначение индийского кино?

— По-моему, кино в Индии — это основа религии. Когда мы с вами говорили об отсутствии категории «понятие» в древней Атлантиде, мы не трогали вопросов религии и мировоззрения. Можно сказать, что источники культуры индийского кино — в древней Атлантиде, а современный Голливуд — лишь жалкий подражатель индийскому кино. Посмотрите на массовое американское кино — только видеоряд образов, ярких, запоминающихся и ни одной мысли, ни одного понятия, ни одного затрагивающего душу человека диалога. Спросите любого зрителя, вышедшего из кинозала после просмотра американского кино, о чём говорили его герои? Он посмотрит на вас, как на ненормального и скажет, что американские парни не говорят, а действуют. Тоже самое происходит и в индийском кино, но там более утончённые образы и больше красок, танцев и музыки, то есть, это — прекрасно разработанный язык образов. И не удивительно, что многие в Индии смотрят на янки, как на богатых обезьян. Индия в индийском кино — своеобразная реклама — завораживающе-красивая, музыкальная и пуритански любвеобильная. Но самое печальное то, что эта «кино-эрзац-жизнь» нравится многим, и не только в Индии. А теперь сопоставьте то, что вы видели в реальной жизни и в кино с тем, что писал об инферно Ефремов и тогда вы поймёте, почему мне не «привиделся индийский фашизм».

В это время в дверь постучали и в комнате появился Пракаш.

— Извините, мистер Холмс, что задержался. В Путтапарти из Бомбея всего два рейса в неделю — в среду и воскресенье, а вам необходимо тринадцатого октября быть в Лондоне. Я пытался выяснить варианты поездки по железной дороге, либо на автомобиле, но в администрации ашрама мне под большим секретом сообщили, что сегодня утром из Бомбея прибыл самолёт с какой-то делегацией, а в 16.00 он летит обратно. После предъявления реквизитов нашей фирмы, мне обещали взять нас на борт, если будет согласие руководства делегации. Только что я получил это согласие и сразу же заказал вам билет на рейс «Бомбей — Франкфурт-на-Майне — Лондон», вылетающий в два часа ночи тринадцатого октября. Надеюсь, что всё сложится удачно, мистер Холмс, и в субботу утром вы уже будете в аэропорту Хитроу в Лондоне. И у нас ещё почти два часа до отъезда в аэропорт Саи Бабы.

— Спасибо, Пракаш, что всё складывается так удачно. А у вас действительно брат живёт в России?

— Да, мистер Холмс, он действительно живёт в России и занимается туристическим бизнесом. Мой старший брат давно перебрался в Швейцарию и успешно работает в области медицины. Отец мечтал, чтобы и средний брат жил и работал в Швейцарии, поскольку у него тоже медицинское образование. Но у нашей семьи был покровитель — учитель, который особенно любил моего среднего брата и настоятельно рекомендовал ему после окончания учёбы жить и работать в России.

— Это интересно, Пракаш, почему именно в России, когда жизнь в Швейцарии намного спокойней и богаче?

— Он говорил, что в следующем столетии все важные дела будут исходить из России и в Индии должны понимать, что там реально происходит.

— А ваш учитель когда-нибудь бывал сам в России?

— Нет, но он всегда очень хорошо отзывался об этой стране и говорил, что Россия укажет истинный путь Индии.

— А ваш брат давно живёт в России?

— Более десяти лет, у него там уже выросли дети, учатся в русской школе и, когда приезжают с родителями в отпуск, то, несмотря на индийскую внешность, по образу мыслей, поведению, привычкам они — русские.

— А что означает, Пракаш, по-вашему, быть русским?

— О, мистер Холмс, об этом мы много говорили с братом. Россия страна многонациональная, и он объехал многие её регионы. Понял, кто такие грузины, татары, армяне, узбеки и даже евреи, но часто жаловался учителю, когда тот ещё был в этом мире, что никак не может понять, кто такие русские. Учитель его успокаивал и обещал, что однажды он встретит в России человека и тот объяснит, кто такие русские. Но чтобы понять его объяснение, которое будет очень простым, брат должен хорошо знать русский язык. Учитель даже описал, как будет внешне выглядеть этот человек, и брат всё время искал его. И вот в прошлом году, когда брат приехал в отпуск, мы все обратили внимание на то, что он очень изменился. Мне трудно передать, в чём состояли эти изменения, поскольку они не касались его внешности. Это были внутренние перемены. В тот приезд он впервые сказал, что понял, кто такие русские. Мы все просили его рассказать, как это произошло, и действительно ли он встретил человека, о котором говорил учитель?

— Однажды, — начал он свой рассказ, — я ехал поездом «Москва — Петербург». Вместе со мной в купе оказался человек, внешне похожий на того, о котором меня предупреждал мой учитель. Мне очень хотелось с ним заговорить, чтобы проверить насколько верны данные мне предсказания, однако, я долго не знал, как начать разговор. Видимо, он это почувствовал и заговорил первым. Через какое-то время, когда наша беседа вошла в спокойное русло, я задал ему мучивший меня вопрос. Он улыбнулся и ответил, что всё очень просто, потому что хотя я и индиец, но понимаю по-русски. Он попросил меня внимательно вслушиваться в словосочетания, которые будет произносить. Я сосредоточился, а он стал чётко выговаривать словосочетания: армянский человек, французский человек, татарский человек, американский человек, чеченский человек, еврейский человек и, наконец, сделав небольшую паузу, медленно произнёс — русский человек. После его слов мне вдруг действительно стало понятно, кто такие русские, о чём я и сказал своему спутнику. И что вы поняли, — спросил он. Русские, — ответил я, — это будущее название всего человечества. Видите, как всё просто, — сказал он и добавил, — об этом более ста лет назад пытался поведать миру Достоевский, но тогда его мало кто понял, поскольку не было развито понятие взаимовложенности явлений и процессов. Русский — объемлющее понятие ко всем нациям и потому сознание легко воспринимает понятия — русский американец, русский немец и даже русский китаец, но оно непременно встанет в тупик перед бессмысленным словосочетанием — американский русский, немецкий русский, китайский русский. Здесь дело не в численности той или иной нации, а в совершенно новом понятии, объемлющем все нации. И русский «национализм» так опасен не потому, что он реально существует, а потому что в перспективе он может объединить все нации на совершенно иных нравственных принципах, альтернативных тем, которые господствуют сегодня в библейской культуре.

— А что ещё рассказывал ваш брат о России? Что, по-вашему, имел в виду Саи Баба, когда говорил о необходимости помогать брату в делах России и Индии? — спросил Холмс.

— Речь шла о какой-то концепции, альтернативной Библии. Брат рассказал, что они со своим попутчиком проговорили об этом почти до утра. Тот русский оставил ему книги и обещал помощь в освоении новой концепции.

— И брат рассказывал вам об этой концепции?

— Да, он пытался, но тогда я не всё понял, поскольку брат говорил быстро и очень волновался. По-моему там речь шла о какой-то новой кредитно-финансовой системе, в которой не должно быть спекулятивного рынка ценных бумаг, не должно быть грабительского ссудного процента, с помощью которого все страны третьего мира, и Индия в том числе, попали в безнадёжную кабалу к Международному валютному фонду. Новая кредитно-финансовая система и, породившая её новая нравственность, сформируют и новую экономику, в которой в первую очередь будут удовлетворяться демографически-обусловленные потребности (пища, одежда, жилище, образование), а паразитные (предметы роскоши, все виды наркотиков, включая алкоголь и табак) — по остаточному принципу, на основе которого в современной цивилизации удовлетворяются демографически-обусловленные потребности.

Другими словами, произойдёт смена приоритетов, что и будет первым признаком становления новой концепции. Ещё он много говорил об информационной войне, которую Запад ведёт против России, и выражал уверенность, что, проиграв одно важное сражение, Россия войны не проиграла, а просто перевела противостояние на какие-то более высокие приоритеты средств управления. Он рассказывал о шести приоритетах информационного оружия, но я не могу их пересказать.

— Спасибо, Пракаш. Об этих шести приоритетах обобщенных средств управления я узнал из записки по книге Збигнева Бжезинского «Великая шахматная доска». Тот русский в поезде сказал вашему брату, что Россия проиграла Западу одно из сражений информационной войны, но саму войну не проиграла. Вы не могли бы уточнить, что он имел в виду? Я пытался разобраться в этом вопросе после ознакомления с двумя аналитическими записками, переведенными на английский язык и размещенными на сайте, о котором здесь говорил Гриша. К сожалению, результат для России у меня получился неутешительный. Возможно, мне не хватает информации, но для мира в целом, вне зависимости от того, о каком приоритете обобщённых средств управления идёт речь, очень важно на каком языке приходит человеку информация. Вот мы здесь, представители трёх национальностей, но говорим друг с другом на английском языке. В этой поездке я общался с испанцами, египтянами, французами, русскими, немцами и везде язык общения — английский. Я согласен, что библейская концепция породила далеко не совершенные современные технологии, которые, тем не менее, распространяются по всему миру, и все страны мира стремятся, прежде всего, приобрести эти технологии, но всё их лексическое сопровождение — на английском языке. Всё программное обеспечение компьютеров, а следовательно — и международная сеть интернет — на английском языке. А русский язык, на котором разработана новая концепция, альтернативная библейской, — им владеют не более трёхсот миллионов. Как русские собираются решать проблему языка общения?

— Я готов помочь Пракашу в этом вопросе, если он не будет возражать, — вмешался в разговор Гриша.

— Да, разумеется. Не думаю, что и мой брат смог бы ответить на ваш вопрос мистер Холмс.

— Вы, мистер Холмс, совершенно правильно обратили внимание на технологии, — начал свои пояснения Гриша. — Но разработка любых технологий — удел наук, которые являются вторичными по отношению к наукам фундаментальным. А фундаментальные науки — в свою очередь, — вторичны по отношению к самой фундаментальной науке: философии. И не удивительно, что мы имеем современную технократическую цивилизацию, в основе которой лежит библейское мировоззрение, обслуживаемое современной западной философией. Так что весь понятийный и терминологический аппарат технократической библейской цивилизации — действительно выражен на английском языке, который есть симбиоз латыни и древнегреческого, на которых и писались первые экземпляры Библии. И если мы пойдём по этому пути, то подменим причину следствием. А где вы можете познакомиться с русским мировоззрением и русской философией? Все наши леонтьевы, соловьевы, бердяевы, федоровы и многие другие лишь пытались на русском языке критиковать или пересказывать западных философов. Получалось, что на языке цивилизации, имя которой объемлюще по отношению ко всем нациям мира, не существует миропонимания, выражающего в определённой лексике её мировоззрение. Насколько я понял, в конце второго тысячелетия, если счёт вести по христианскому летоисчислению, не могло не появиться и появилось русское миропонимание и русская философия, как фундамент грядущей новой цивилизации. Я не знаю, сколько это потребует времени, но несомненно одно — они обязательно породят и новую фундаментальную, и новую прикладную науку, потому что в новой философии впервые правильно ставится главный вопрос: «Для чего быть науке?» В западной философии, обслуживающей библейское мировоззрение, этот вопрос стоял иначе: «Какой быть науке?» В такой постановке вопроса о роли науки в обществе, вопрос о нравственности тех или иных технологий, просто не встаёт. И как только, мистер Холмс, где-то в западной прессе вместо вопроса «Как жить?», вы прочитаете вопрос «Для чего жить?», знайте — вода новой, альтернативной библейской концепции уже делает и на западе своё дело. А поскольку новое мировоззрение и новая философия, его выражающая, существуют на русском языке, то некоторые новые понятия на английском языке просто не выразить, и потому придётся всем в мире осваивать язык грядущей глобальной цивилизации — русский. Этому также будет способствовать и новое информационное состояние, в которое с середины двадцатого столетия вошло всё общество.

Вы, мистер Холмс, должны со мной согласиться, что владей Вы русским языком, то на многие свои вопросы вы нашли бы ответы у себя дома за монитором компьютера на сайте www.mera.com.ru, а не в продолжительной поездке, которая всё же во многом утомительна, хотя и интересна.

— Ваша версия грядущей цивилизации и роли русского языка в ней заслуживает внимания, но я хотел бы понять, в чём смысл нового информационного состояния, о котором слышу впервые.

— О новом информационном состоянии мы много беседовали в прошлом году с русскими. Речь тогда шла о процессе смены логики социального поведения общества в целом. Я не сразу всё понял, пока они не рассказали мне одну суфийскую притчу, которую я тогда записал и перевёл на английский, поскольку, на мой взгляд, она очень красноречиво иллюстрирует информационное состояние общества в начале третьего тысячелетия. Но я думаю, что вы сможете найти и оригинальный текст, поскольку её рассказчик — Идрис Шах — долгое время жил в Англии и писал на английском для западного читателя.

Рассказывая, он перебирал в папке бумаги, пока не нашёл нужную.

— Если вы позволите, то я вам её зачитаю.

— Да, Гриша, пожалуйста.

— Притча называется «Когда меняются воды» и, по моему мнению, она имеет прямое отношение к «Мёртвой воде» — такое название дали русские концепции, альтернативной библейской.

«Однажды Хидр [53], учитель Моисея, обратился к человечеству с предостережением.

— Наступит такой день, — сказал он, — когда вся вода в мире, кроме той, что будет специально собрана, исчезнет. Затем ей на смену появится другая вода, от которой люди будут сходить с ума.

Лишь один человек понял смысл этих слов. Он собрал большой запас воды и спрятала его в надежном месте. Затем он стал поджидать, когда вода изменится.

В предсказанный день иссякли все реки, высохли колодцы, и тот человек, удалившись в убежище, стал пить из своих запасов.

Когда он увидел из своего убежища, что реки возобновили свое течение, то спустился к сынам человеческим. Он обнаружил, что они говорят и думают совсем не так, как прежде, они не помнят ни то, что с ними произошло, ни то, о чем их предостерегали. Когда он попытался с ними заговорить, то понял, что они считают его сумасшедшим и проявляют к нему враждебность либо сострадание, но никак не понимание.

По началу он совсем не притрагивался к новой воде и каждый день возвращался к своим запасам. Однако в конце концов он решил пить отныне новую воду, так как его поведение и мышление, выделявшие его среди остальных, сделали жизнь невыносимо одинокой. Он выпил новой воды и стал таким, как все. Тогда он совсем забыл о запасе иной воды, а окружающие его люди стали смотреть на него как на сумасшедшего, который чудесным образом исцелился от своего безумия».

Гриша закончил чтение. Холмс и Пракаш молчали, погруженные в свои мысли.

— Если вы не против, — прервал их размышления Гриша, — то я мог бы дать и соответствующий комментарий к этой притче.

— Разумеется, — сказал Холмс, — это интересно.

— Это — иносказание, — начал Гриша, — по мнению моих русских друзей — пережило века не случайно. Правда, в вымышленной сказочной реальности некоторые его иногда понимают, как «трансмутацию» природной воды, а не как некой иной «воды», свойственной обществу, которая по некоторым своим качествам в каком-то смысле аналогична воде в жизни планеты Земля в целом. Таким аналогом воды в жизни общества является культура — вся генетически ненаследуемая информация, передаваемая от поколения к поколению в их преемственности. Причем вещественные памятники и объекты культуры — выражение психической культуры (культуры мироощущения, культуры мышления, культуры осмысления происходящего), каждый этап развития которой предшествует каждому этапу развития вещественной культуры, выражающей психическую деятельность людей и господствующий в обществе строй психики.

Суфий древности мог иметь предвидение во «внелексических» субъективных образах о смене качества культуры, и потому имел некое представление в субъективно-образной форме о каждом из типов «вод». Но вряд ли бы его единообразно поняли современники, имевшие субъективно-образное представление только о том типе «воды» (культуры, нравственности и этики), в которой они жили сами, и вряд ли бы они передали это предсказание через века, попробуй он им рассказать всё прямо. Но сказка, как иносказание о чудесном неведомом и непонятном, пережила многие поколения.

Естественно, что с точки зрения человека живущего в одном типе культуры, внезапно оказаться в другом — качественно ином типе культуры — означает выглядеть в ней сумасшедшим и возможно вызвать к себе «враждебность» или сострадание. Само же общество, живущее иной культурой, с точки зрения внезапно в нём оказавшегося также будет выглядеть как психбольница на свободе. Его отношения с обществом войдут в лад, только после того, как он приобщится к новой культуре, и новая «вода» станет основой его «физиологии» в преобразившемся обществе.

— Очень интересная аналогия, Гриша, — заметил Холмс. — Вы, я вижу, неплохо подготовились к новому информационному состоянию, и новая вода стала для вас частью новой культуры.

— Да, мистер Холмс, но на это мне потребовался почти целый год. И скажу больше: это был самый трудный год в моей жизни, так как пришлось переосмыслить всё, что было таким привычным и удобным.

— И как после этого жизнь стала легче?

— Нет, легче не стало, может даже труднее, но намного интереснее, так как цели обрели устойчивость и определённость.

— А почему вы не возвращаетесь в Россию? Там, насколько я понял, теперь у вас есть единомышленники?

— Это для меня сейчас самый сложный вопрос. Да, я хотел бы вернуться в Россию, и никто не смог бы меня удержать здесь. Родители очень ждут. Но у меня появилось несвойственное мне ранее чувство долга, к которому никто меня, кроме моей совести не принуждает. Если бы эту миссию, которую я здесь выполняю, мне поручило государство, то я не смог бы сделать и десятой доли того, что делаю здесь по доброй воле. В России я имел большие деньги и большие возможности в смысле жизненных благ, но не имел душевного равновесия. Три года назад я приехал сюда за тем, чтобы обрести здесь душевный покой, и, как мне показалось поначалу, обрёл его. Но потом со мной началось такое, что словами передать невозможно. Могу лишь провести некую аналогию. Бывало ли с вами такое, мистер Холмс: вы спите, видите прекрасный сон, иногда просыпаетесь, но с одной лишь мыслью — как снова вернуться в этот прекрасный сон. А когда вы не можете этого сделать, то в душе вашей поднимается раздражение. Если с вами такое случалось, то вы поймёте меня. И это моё состояние продолжалось до приезда русских из Петербурга. Да, я проснулся и увидел всё несовершенство окружающей меня жизни. Иногда я жалею о прекрасном сне, в котором пребывал почти два года; иногда во мне поднимается раздражение, но усилием воли я подавляю его и продолжаю делать своё новое дело. У меня появился круг новых друзей, а многие приезжающие сюда русские, возвращаются другими и, как они сами говорят, словно очнувшимися от глубокого сна. И я буду здесь до тех пор, пока не появится кто-то равный мне или лучше меня, способный давать людям пить новую воду. И мне безразлично, какой он будет национальности: тут я полностью согласен с братом Пракаша.

— Я искренне рад за вас, Гриша. И я благодарен вам за то, что вы мне пояснили многие вещи, но есть один вопрос в отношении России, который давно не даёт мне покоя.

— Не уверен, мистер Холмс, смогу ли я вам на него ответить, но ваш искренний интерес к России не вызывает у меня сомнений и потому я готов.

— Многое мне непонятно в истории России: почему так легко в этой стране берутся за всё новое, а потом с такой же лёгкостью это новое отбрасывают, как ненужное заблуждение? Не говорит ли это о легкомыслии русских?

— Удивительное дело, но этот вопрос долгое время волновал и меня. Я не мог его так четко сформулировать, как это сделали вы, но разговор на эту тему был с гостями из Петербурга, и я попробую пересказать их точку зрения на эту проблему. По их мнению, долгое время русская региональная цивилизация исполняла роль системы с положительными обратными связями по отношению к глобальной цивилизации, конечно, если смотреть на процессы в ней с позиций миропонимания региональной цивилизации Запада.

— Это что-то из области кибернетики?

— Нет, мистер Холмс, это из области достаточно общей теории управления. Согласно ей, когда в такую систему попадает сигнал (возмущение) с определённой частотой колебаний, то амплитуда колебаний системы нарастает, и она может даже разрушиться, если не избавится от привнесённого извне возмущения. Если этот же сигнал попадает в систему с отрицательными обратными связями, то амплитуда возмущений падает, система стабилизируется и входит в равновесное состояние.

— Не понимаю, какое может быть сходство у такой системы с Россией.

— Русская цивилизация — социальная система, а роль возмущающего сигнала, поступающего извне, может играть, например, пришедшее из Византии исторически сложившееся христианство, или марксизм, который не только был навязан русскому народу, но в какой-то мере, как и христианство, был поначалу принят определённой частью населения России. А теперь представьте, что и то, и другое не согласуется с тем, что на Руси всегда называлось Божьим промыслом. Вот и получается, что Россия, как система с положительными обратными связями, такое «возмущение», поступившее извне, сначала принимает, потом доводит до абсурда и, в целях самосохранения, выбрасывает.

— И как долго это может продолжаться?

— До тех пор, пока Россия не начнет первой в глобальной цивилизации жить в согласии с Божьим промыслом. Такова её миссия.

— Ну, а как другие цивилизации, Запад, например?

— Если продолжать эту аналогию, — ещё раз обращу внимание: с позиций норм культуры Запада, — то Запад — система с отрицательными обратными связями, и она приспосабливается к тому управляющему сигналу — «возмущению», которое входит в противоречие с Божьим промыслом.

— И какой существует механизм приспособления к неправедному управляющему сигналу?

— А система разделения властей, благодаря которой законодательная, исполнительная и судебная власти изолированы друг от друга, и на этой основе благонамеренные чиновники в каждой из них пытаются пресечь и компенсировать злоупотребления других властей. Это отчасти позволяет уменьшать амплитуду возмущений, порождаемых неправедностью концептуальной власти, а миру всё это предстаёт, как пример стабильной системы.

— И что же в этом плохого, почему Россия не хочет воспользоваться приёмами, уже веками отлаженными на Западе?

— Пытается. В России после августа 1991 года тоже заговорили о разделении властей, но у каждой цивилизации — своя миссия, если речь идёт о Божьем промысле. Всё дело в праведности. В ней все проблемы Русской цивилизации. И потому никакое разделение властей в России невозможно. Более того, всякие попытки копировать в этом отношении Запад, будут только усугублять положение России. Русские издревле называли свою землю Святой Русью. А притязания обязывают точно так же, как и положение. А если кто-то считает, что ни притязания, ни положение его не обязывают, то они его убивают. Поэтому благоденствие в России возможно только, если в ней праведная концептуальная власть, праведная власть идеологическая, законодательная, исполнительная, судебная и… никакого разделения властей, а их взаимопроникновение и поддержка представителями каждой из них деятельности других.

Гриша сжал кулак и показал, что все виды власти должны в России работать, как единое целое, после чего закончил.

— Но если смотреть на невозможность в России осуществить разделение властей по западному образцу с позиций более свободного мировоззрения, нежели господствующее на Западе, то именно Россия является замыкателем отрицательных обратных связей всего человечества. Иначе говоря, то, что при региональном масштабе рассмотрения видится как разрушающие систему положительные обратные связи, в альтернативно объемлющем процессе, т.е. в жизни глобальной цивилизации, предстаёт как отрицательные обратные связи, не позволяющие человечеству в целом прийти к устойчивости неправедного мирового порядка. Такова миссия России. Не знаю, смог ли я ответить, на ваш вопрос, мистер Холмс, но меня такое объяснение удовлетворило.

— Да, в этом что-то есть, — задумчиво произнёс Холмс, и после небольшой паузы продолжал.

— Странная у меня получилась поездка. Вроде бы собрал много интересных фактов, но необходимо время, чтобы их осмыслить и привести в систему. Я понял, пожалуй, главное: русские действительно смотрят на мир как-то иначе и потому к решению многих проблем подходят совсем не так, как на Западе. Интересно и то, что во всех странах я получал копии петербургской газеты «Час пик», которая, насколько я понял, не является газетой федерального уровня. Чтобы это значило, Гриша?

— Этого, мистер Холмс, я вам объяснить не могу, но могу предложить ещё один «Час пик», который возможно вас заинтересует.

С этими словами Гриша достал из своей папки копию 4-й страницы газеты «Час пик» от 2-го июня 1999 года, № 21 (73) с большой статьёй на целую полосу. Холмса заинтересовала не сама статья, а фотоснимки или, скорее всего снимки-коллажи, в которых на панораму Петербурга была наложена панорама Нью-Йорка, а вернее той части Манхеттена, над которой ещё возвышались невредимые башни-близнецы.

— Гриша, переведите, пожалуйста, название статьи, — попросил Холмс.

— «О вреде и пользе мифологии», — перевёл Гриша.

— А фамилия автора?

— Жуков, Константин.

— Насколько я знаю историю второй мировой войны, маршал Жуков повернул войну в Сталинграде и взял Берлин?

— Да, мистер Холмс, Георгий Константинович Жуков, русский маршал, после того, как наши соотечественники оплевали Сталина, олицетворяет собой перелом во всём ходе войны: разгром гитлеровцев под Москвой, разгром немецких фашистов под Сталинградом, и как итог — он принял безоговорочную капитуляцию третьего рейха под Берлином в Потсдаме и он командовал парадом Победы. Всё это — правда, но далеко не вся правда. Есть силы, которым в России необходим посмертный культ мифологизированной таким образом личности маршала Жукова. Пока в этот и многие другие мифы люди верят, то им не осознать скрываемую за такого рода мифами более значимую правду о революциях в России об эпохе первой половины ХХ века в целом. А вот это уже не миф, а суровая реальность нашего времени.

— Странно, но о сути мифологии, её «вреде и пользе» мы много говорили с одним русским графом в Лихтенштейне две недели назад. Тогда речь шла о другой мировой войне — информационной. Потом под Мадридом я беседовал с русскими и испанцами об эгрегориальных и матричных войнах, идущих на земле со времён Атлантиды. В Египте я узнал о совершенно необычной стороне деятельности русского поэта Пушкина, которого некоторые в России считают наследником фараона Эхнатона и его последователя Моисея. И вот уже в Индии я узнаю о том, «как меняются воды». Если вы, Гриша, не возражаете, то я взял бы с собой копию газеты и текст притчи, с которой вы нас любезно ознакомили.

— Да, конечно, мистер Холмс, всё это я приготовил специально для вас. Сейчас как раз в ашраме время обеда. Давайте сходим в столовую, и вам уже пора собираться.

Они вышли из блока «WEST», где их разместили, и по дороге в столовую увидели небольшую группу паломников, стоящих под навесом от солнца.

— Чего они ждут? — спросил Холмс.

— Привезли свежие кокосовые орехи, если желаете, то перед обедом можно попробовать — прекрасно утоляет жажду.

Холмс согласился больше из любопытства. Они встали в очередь, и он мог наблюдать, как смуглый и босой индиец доставал из груды кокосов орех, одним точным ударом большого кривого ножа отсекал верхушку и подавал орех паломнику. Тот брал его двумя руками, вставлял в отверстие пластмассовую трубочку и медленно вытягивал содержимое. На вкус это была кисловатая, прохладная, чуть терпкая жидкость.

После вегетарианского обеда в столовой ашрама Холмс и Пракаш тепло простились с провожавшим их Гришей и на местном такси, напоминающем разбитый шарабан, покатили по знакомой дороге в аэропорт. В самолёте на 155 мест оказалось не более двух десятков пассажиров. По внешнему виду и манере разговора это были очень состоятельные американцы. Удивительное дело, но вели себя они очень сдержанно и производили впечатление членов какой-то секты. Холмс пристроился у иллюминатора и, занятый своими мыслями, смотрел на удаляющуюся взлётную полосу аэропорта и разбитую на правильные квадраты зелень холмов.

По возвращении в Бомбей он почти не выходил из номера. Пракаш звонил дважды, предлагая прогулку по Бомбею: на побережье, в музей Ганди, местный ашрам Саи Бабы, но Холмс каждый раз вежливо отказывался, ссылаясь на усталость и занятость. И он действительно был очень занят — весь день просидел за ноут-буком. Он старался восстановить по свежим впечатлениям все детали прошедших двух дней, поскольку точно знал: то, что сейчас видится мелким и незначительным, через неделю, месяц, год может оказаться чрезвычайно важным для расследования, в которое он втянулся.