Это только на поверхностный взгляд население страны есть то же самое, что и её общество. Как человек не сводится к груде клеток, составляющих его печень, мозг, глаза и ногти, так и общество не сводится к массе составляющих его частных лиц: население обновляется каждые пятьдесят-семьдесят лет — общество живёт века, — если бы общество сводилось к населению, сегодняшняя Россия и Россия пушкинская не имели бы между собой ничего общего. Но общество — это структура, это взаимосвязь органов, клетки которых чрезвычайно дифференцированы в зависимости от выполняемых органами функций, причем функции эти практически не меняются при замене прежних клеток новыми. Взять хотя бы пресловутую «утечку мозгов»: если лучшие физики-теоретики уезжают за границу, это ослабляет творческую силу российского общества, но не меняет его структуры; а вот если по всей России вовсе закрыть кафедры теоретической физики, это уже будет радикальным упрощением самой общественной структуры.

И сколь ни важно в каждой профессии сохранить выдающиеся личности — в долгосрочной перспективе, быть может, еще важнее сохранить порождающую их структуру, одни органы которой занимаются обороной, другие продовольствием, третьи полицейским порядком, четвертые отоплением… И пока мы будем перечислять структурные единицы первой необходимости, боюсь, на них уйдут практически все ресурсы избирательского внимания и понимания. Кажется, Гоббс упустил из виду, что всегда готовы вступить в борьбу между собой не только «физические лица», но также и органы общественной структуры. И в этой борьбе органы хрупкие, сложные, не защищенные физической силой или злободневной важностью своих функций (наука, добывающая абстрактные знания, культура, доставляющая возвышенные переживания, образование, воспроизводящее науку и культуру) непременно проигрывают органам простым, сильным, обеспечивающим повседневное выживание. Поэтому допущение свободной конкуренции приводит к резкой примитивизации общественной структуры: для сохранения её сложности прежде всего и необходим этот специальный орган — государство.

Более того, стратегическая важность каждого общественного слоя заключается прежде всего не в тех услугах и продуктах, которые он производит, а в тех ценностях, которым он поклоняется, — точнее, поклоняется его элита; поэтому сохранение структурной сложности общества есть прежде всего сохранение элит — элиты научной, элиты культурной, элиты крестьянской, военной и так далее. Но разве не очевидно, какие из этих элит больше нуждаются в попечении? Если говорить не об индивидах, а о структурных единицах, об их функциях и ценностях, то окажется, что государство действительно защищает слабых и утонченных от сильных и примитивных, — может быть, именно поэтому Гегель называл государство воплощением нравственной идеи. «…»

Российский революционаризм когда-то и начинался с того, что «страдания народа» — бытовые нужды населения — поставил безоговорочно выше нужд общественной структуры. Страшная месть за это пала и на население, и на структуру, примитивизировавшуюся до уровня серпа и молота (плюс наган).

Надо ли повторять эти ошибки? Если интеллигенция действительно желает быть совестью народа, она должна быть не лоббистом каких-то частных общественных нужд, а представителем нужд общественного целого, — притом что и они непостижимо сложны и трагически противоречивы. Но без сохранения всей этой сложности и противоречивости не уцелеет и сама интеллигенция — не уцелеют ни разум, ни совесть, ни наука, ни культура. Поэтому вопрос «Может ли интеллигенция сотрудничать с властью?» относится к разряду детских: интеллигенция может и обязана по мере возможности использовать власть в своих целях. То есть в интересах общественного целого. А следовательно, прежде всего в интересах хрупкого и сложного».

Может показаться, что это тоже призыв к преображению интеллигенции в общенародное жречество. Однако не надо обольщаться: это вовсе не призыв к преображению интеллигенции в общенародное жречество и построению государства, обеспечивающего общественную безопасность и свободное развитие всякого рождённого до воплощения собой достоинства человека во всей его полноте. Это — всего лишь попытка соорудить мировоззренческий«укрепрайон», опираясь на который, А.Мелихов пытается дать генеральное сражение во имя идеи, а не корысти ради. Сама же нравственная идея, ради которой всё это затеяно, в этой статье им ещё не оглашена.

Тот же самый “Русский журнал” 8 октября 2002 г. опубликовал другую его статью “Кто такие фашисты и как с ними бороться?” В ней А.Мелихов пишет:

«Если 26 сентября вы пропустили телебеседу министра культуры Михаила Швыдкого с Глебом Павловским и Борисом Немцовым о том, что такое фашизм, вы много потеряли. Ибо научного (юридического) определения фашизма нет как нет [26], а так — хоть что-нибудь да услышишь. А то слово «фашист» враждующие политические группировки расточают столь охотно, что оно уже сделалось неопределённым ругательством, вроде слова «мерзавец». Телесобеседники тоже не стремились к академической точности, предпочитая метафоры и частные примеры: так, было отмечено, что милицейская проверка документов по национальному признаку уже содержит в себе семена фашизма. Б.Немцов же резюмировал дискуссию следующим образом. Перефразируя Черчилля («В Англии нет антисемитизма, потому что мы не считаем себя глупее евреев»), лидер СПС объявил, что если мы не будем считать себя глупее евреев, негров, геев, то никакого фашизма не будет.

Но… Многие ли считают себя глупее «негров» и «геев» [27]? Антипатия к ним базируется уж на чём угодно, только не на предполагаемом избытке их ума, — скорее, они делают жизнь более сложной [28], более противоречивой, чем хотелось бы тем, кто желал бы, чтобы жизнь вечно оставалась в когда-то кем-то установленных рамках. Авторитетных рамках. Чтобы по любому спорному вопросу существовало единственно правильное мнение [29].

Психологическая основа фашизма — стремление к простоте; фашизм — это бунт агрессивной простоты против непонятной и ненужной сложности социального бытия. Фашист — совсем не обязательно мерзавец в бытовом понимании этого слова, фашист — это всего лишь простой человек, взявшийся решать политические вопросы непомерной сложности.

Спешу оговориться: выражение «простой человек» в данном случае не означает — «человек необразованный»; «простой человек» в нашем контексте — это человек, твердо придерживающийся какой-то простой модели социального бытия, модели, свободной от противоречий и непредсказуемости, дающей однозначный ответ на все существенные вопросы [30]. Поэтому сапожник, не берущийся решать, каким должен быть мир, человек непростой, профессор же, который обо всем на свете знает, «как надо», — тот проще пареной репы.

В расхожей публицистике фашизмом часто называют все формы агрессивного национализма, но я не думаю, что стоит называть фашистом какого-нибудь английского колонизатора, который покоряет туземцев огнём и мечом и вместе с тем гордится британскими свободами для внутреннего употребления [31]. Более того — истинный фашизм стремится прежде всего «навести порядок» внутри собственного народа, резко упростив его структуру, уничтожив все «паразитическое» [32], «лишнее» — а для простого человека на свете ой как много лишнего… «…»

…суть фашизма не в терроре, не в диктатуре и не в национальной дискриминации — к этим средствам (как временным!) в кризисных ситуациях, случается, прибегают и самые либеральные партии и государства — с той разницей, что они не считают эти средства нормой и отказываются от них по мере ослабления опасности [33]. Суть фашизма в несовместимой с жизнью упрощенности целей, которые он навязывает обществу, в несовместимой с жизнью упрощенности социальной структуры, которая им для этих целей навязывается все тому же многострадальному обществу: простота фашизма неизмеримо хуже воровства демократии [34], но простой человек этого не понимает.

Не случайно фашизм преспокойно является в мир демократическим путем, ибо в роковые минуты простые люди способны образовать сплоченное большинство, но увести себя тем же путем он уже не позволяет. И только когда джинн уже выпущен из бутылки, простой человек начинает соображать, что он натворил. И начинает обращаться в фашиста какого-то иного толка. Ибо, вступая в активную политику, простой человек никем иным быть не может.

Поэтому единственно надежная профилактика фашизма — держать простого человека подальше от политики. Разумеется, невозможно создавать для него отдельные телепередачи, издавать отдельные газеты (хотя — почему бы нет?…), но нужно, по крайней мере, самим не звать его на помощь, не будить в нём фашиста — не возбуждать в нём чувства, что без него страна погибнет: ведь именно ради спасения страны, а то и человечества простой человек и творил все свои красно-коричневые кошмары [35]».

Все приведённые выше по публикациям в СМИ конца сентября — начала октября 2002 г. — мнения разных «персон грата» (для каждого из изданий — свои «грата» и нон грата») о политике [36] заставляют вспомнить известную многим притчу о том, как слепцы осматривали слона: один ощупал хвост, другой хобот, третий ноги и т.п., в результате чего, во-первых, каждый из них пришёл к своему мнению (слон похож на верёвку, на свисающего с дерева удава, на колонны и т.п.), а во-вторых, неверие другим, упорствование в ограничении собственного миропонимания исключительно своим знанием, противопоставляемым знанию других, и нежелание подумать об источнике несовпадения во мнениях — в конце концов привело слепцов ко всеобщей ссоре «по поводу истины».

Конечно, интеллектуалы-специалисты, выступая в СМИ, излагают каждый своё узко-профессиональное, и их знания — в каких-то своих аспектах — действительно могут быть разделены непреодолимыми для каждого из них понятийными пропастями. Соответственно в обществе есть потребность в интегрировании всего узко-профессионального и частного во всеобщее, объединяющее бесконфликтно всех [37], однако корпус редакторов-профессионалов и философов, которые по своему профессиональному положению казалось бы обязаны сводить в объемлющее знание мнения частных интеллектуалов-специалистов (т.е. лепить из частных мнений жизненный образ «слона»), — явно не справляются с этой миссией. И это объемлющее знание должно быть таким, чтобы члены одного и того же общества могли бы его освоить и на его основе привести в лад жизнь свою, людей в обществе, взаимоотношения цивилизации с биосферой и т.д.

Однако в России этого не происходит вопреки тому, что в деле преобразования калейдоскопа разрозненных частностей (отчасти достоверных, а отчасти недостоверных или даже злонамеренно ложных) в объединяющую их жизненно состоятельную мозаику нет ничего запредельного ни для интеллектуала-специалиста, ни для так называемого «простого человека».

Но прежде, чем показать процесс построения мозаичных взаимосвязей всех частных мнений, высказанных разными «персонами грата», вспомним ещё одно показательное событие. 12 сентября программа “Культурная революция” была посвящена теме “Никто не хочет знать историю”. Кроме обычного ведущего — министра культуры РФ М.Е.Швыдкого — в ней выступали А.Н.Сахаров (директор Института Российской истории РАН) и кинорежиссёр А.С.Смирнов (снятый им фильм “Белорусский вокзал” известен почти всем; его отец — писатель С.С.Смирнов, исследователь истории обороны Брестской крепости, один из тех, кто работал на то, чтобы пелена забвения не сокрыла прошлое от новых поколений). Кто из них доказывал, что народ не желает знать истинную историю, а кто возражал, — не запомнилось, настолько это было бесцветным, хотя в программе и было указано на разницу между историей как таковой и культовыми историческими мифами, что подразумевает: тему передачи М.Е.Швыдкой заявил двусмысленно и потому некорректно. Как следует понимать её название: Никто не желает знать культовых мифов? либо действительно никто не желает знать реальной истории?

Запомнилось другое: когда встал вопрос о закономерностях течения истории и её познаваемости, ни собеседники, ни ведущий, ни кто-либо из сидевших в зале приглашённых не вспомнил высказывания историка конца XIX — начала ХХ века В.О.Ключевского, «закономерность исторического явления обратно пропорциональна его духовности». Всякий, кто вспомнил бы его в аудитории программы и прокомментировал бы в связи с современностью, — вывел бы дискуссию из порочного круга пустой болтовни [38].

Действительно, если «духовность» (во всех смыслах этого слова) неизменна, то история повторяется как постановка одной и той же пьесы, хотя декорации и актёры, играющие одних и тех же персонажей, меняются если не год от года, то век от века, а очередной режиссёр-постановщик придаёт каждому спектаклю некоторое своеобразие. В этой связи обратим внимание и на то, что А.Шубин пользуется термином «исторические персонажи», а не «исторические личности»: разница в том, что персонажи — продукт художественного вымысла, а личности — часть реальности. Поэтому, хотя попадание двух Боингов в небоскрёбы Нью-Йорка 11.09.2002 г. выглядит не совсем так, как нападение ВМС Японии на Перл-Харбор 07.12.1941 г., но если отряхнуть шелуху, суть — одна и та же: подстава своих под бой для того, чтобы изменить политический курс под благовидным предлогом «наших бьют!».

Но приведённый афоризм В.О.Ключевского справедлив и по отношению научно-исследовательской деятельности: чем ниже духовность — тем больше компиляции [39] из источников фактических данных и перепева на свой лад ранее написанных работ других авторов. При этом компиляция и перепев ориентируются на удовлетворение требований и ожиданий властей предержащих, и тем меньше открывается нового знания, вопреки тому, что истина — сама по себе власть, на что указал ещё Христос [40] и какое мнение высказал М.Фуко в цитированном ранее интервью, вследствие чего истина, а тем более Правда-Истина способна ниспровергнуть любые земные власти.

Вопреки этой господствующей практике компиляции и перепева, история — действительно наука точная, как и всякая другая наука. Но точность во всякой науке обладает своеобразием: если в арифметике это количество знаков, с которыми ведутся вычисления, то во всех других науках точность каждой из них — определённость смысла каждого термина при его употреблении, что и позволяет однозначно соотносить научно-теоретические описания (некий текст) и реальное или возможное течение процессов в жизни, относимых к компетенции той или иной отрасли науки вообще.

Что касается истории, то всякий исторический процесс (если не мелочиться в перечислении набора базовых понятий) может быть описан:

· с точностью до “толпы” и “личности” — вождя, гения, великого и мудрого или низкого и подлого, в зависимости от того, с позиций какой концепции организации жизни общества смотреть;

· с точностью до церковного ордена или политической партии;

· с точностью до глобального заговора многих поколений римских пап, российских императоров, коммунизма, фашизма, анархизма, гомосексуализма и т.д.;

· с точностью до мондиализма и других разновидностей “жидомасонского” заговора, объемлющего все ранее упомянутые и не упомянутые глобальные “заговоры”;

· с точностью до осатаневшего надиудейского знахарства (“жречества”), наследующего во власти жречеству древнего Египта, и деятельности не подчинившихся ему национальных жречеств (иными словами, с точностью до концепций организации жизни национальных обществ и человечества, выражаемых тем или иным жречеством или знахарством);

· с точностью до отношений земного человечества с иными цивилизациями, иерархией сатаны и Царствием Бога — Творца и Вседержителя (Промыслом Божиим).

Соответственно, выбирая осознанно или бессознательно стандарт точности описания событий прошлого, историк тем самым предопределяет результат своей научной деятельности:

Минимальный стандарт точности в истории — хронологически достоверная регистрация фактов, не претендующая на выявление каких бы то ни было причинно-следственных связей между ними — как в прошлом, так и между прошлым и многовариантно возможным — потому управляемым на основе предсказуемости — будущим.

В пределах этого стандарта точности отечественные историки — профессионалы-повествователи [41] — работали весь ХХ век и работают в настоящее время. Так из их писаний можно узнать, что 07.11 (25.10) 1917 г. произошло некое событие, в котором приняли участие Ленин, Троцкий, Сталин, некоторые другие исторические личности и безымянные массы, которое повлияло на дальнейшее течение всей мировой истории, по крайней мере в ХХ веке. А вот всё остальное в их писаниях — концептуально не определённые, «идеологизированные» или «неидеологизированные» оценки исторических личностей, безликих масс и результатов и тенденций. При соблюдении подчинённости этому стандарту точности историкам важно не переругаться в пределах своей корпорации до такой степени, что она распадётся, что неизбежно испортит отношения со спонсорами.

Собственно это признаёт и сам А.Шубин в ранее цитированном выступлении:

«Важная часть нашей работы — редактура, поиск ошибок друг за другом, сглаживание идеологизированных оценок [42]. (…) Мировоззренческое различие подходов к предмету не должно мешать общаться. Если моя позиция подкрепляется аргументами и доказательствами, то в данный момент я уверен в том, что из них вытекает, и именно это проповедую. Появляются новые аргументы, новые данные — я готов корректировать точку зрения».

Но сказанное им приводит к вопросу, а готов ли историк отказаться от своего прежнего мировоззрения и выстроить новое, либо он готов только изменить точку зрения в пределах, допускаемых его мировоззрением? Ответ на этот вопрос даёт сам А.Шубин:

«…важной проблемой современного гуманитарного знания является отсутствие системы координат. После того как отечественная историческая наука отбросила монополию марксизма, в ней нет общепринятого представления о закономерностях истории. В связи с этим у части историков существует ощущение, что надо игнорировать макротеории и заниматься только частным знанием. На мой взгляд, это крайность, противоположная марксизму…».

Т.е. под давлением политической конъюнктуры и обстоятельств от марксизма отказались, а выстраиванием какого-то иного мировоззрения и способа миропонимания на его основе не занимаются. Именно по этой причине и существует проблема отсутствия «системы координат» в гуманитарных науках, под сенью которой гуманитарные науки превращаются в легализованный способ паразитизма, поскольку утрачивают не только прямые, но и опосредованные связи с выявлением реальных жизненных проблем и их разрешением [43].

«Система координат» в любой науке — набор упорядоченно взаимосвязанных базовых понятий (определённых по смыслу терминов, однозначно соотносимых с предметной областью науки), на основе которых строится описание реальных жизненных явлений и проектов деятельности на будущее; на её основе работает и логика, к употреблению которой в истории призывал А.Шубин. Если такой «системы координат» нет, — то соответствующая наука не может быть точной, т.е. не может быть наукой и представляет собой наукообразный трёп «по поводу истины», в котором крупицы истины (в исторической науке это — причинно-следственные связи политики прошлой и политики текущей) всё же иногда попадаются в виде исключения из господствующей нормы.

Но если Вы смогли сформировать «систему координат» исторической науки, задавшись набором упорядоченно взаимосвязанных базовых категорий, однозначно соотносимых с реальной жизнью, как это сделали мы выше, то соотносясь с нею, можно увидеть сквозь декорации и сценические эффекты, что в театре обозримой истории человечества большей частью идут одни и те же пьесы с одними и теми же персонажами.

Если Вы прошли этим путём сами или хотя бы проследили этот путь по описаниям, сделанным другими [44], то тем самым Вы уже постигли одну из исторических закономерностей и сможете кое-что даже предвидеть в политической перспективе. И достижение этого рубежа открывает перед Вами новые возможности.

Если то, что предвидится и исполняется, вас устраивает, то у Вас нет причин для того, чтобы воздействовать на течение событий и придать тем самым их течению другую направленность. Но если прогнозы сбываются, и происходящее Вас не устраивает, то Вы оказываетесь перед дилеммой: либо взирать со стороны, молча или произнося пафосные слова, и перетерпеть, если неприятности затронут лично Вас? либо воспрепятствовать осуществлению неприемлемого прогноза? [45]

Но если Вы немного покопаетесь в сценаристике истории, то Вы обнаружите, что в ней развита система многочисленных сценариев, ориентированных именно на то, чтобы запрограммировать Ваше поведение так, чтобы Вы избрали первое — взирать со стороны («моя хата с краю»), возможно заблаговременно удалившись; или перетерпеть («Христос терпел и нам велел»), подставляя шею под ярмо или петлю.

Желательность активизации такого рода сценария невмешательства в неприемлемое в условиях современной России и выразил А.Мелихов в заключительном абзаце своей статьи на темы “борьбы” с фашизмом:

«… единственно надёжная профилактика фашизма — держать простого человека подальше от политики. Разумеется, невозможно создавать для него отдельные телепередачи, издавать отдельные газеты (хотя — почему бы нет?…), но нужно, по крайней мере, самим не звать его на помощь, не будить в нём фашиста — не возбуждать в нём чувства, что без него страна погибнет: ведь именно ради спасения страны, а то и человечества простой человек и творил все свои красно-коричневые кошмары».

Если перевести это на нормальный язык прямого и содержательного повествования, то жизнь «простого человека» должна быть по существу скотской: «сказал хозяин — делай, работай; не сказал — пасись пока в загоне с электрифицированной оградой, чтобы электрошок был стимулом не соваться за пределы отведённого скотам пастбища».

Хотя “антифашист” А.Мелихов не выразил этого в столь прямой форме, но и то, что он выразил, показывает, что он — мракобес. Соотнесите его высказывание с общеизвестным некрасовским «поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан»; или с вообще средневековым «если ты человек, не называй человеком того, кто не заботится о судьбе своего народа» [46], и сразу станет ясно, кто есть «who».

Но то обстоятельство, что А.Мелихов и ему подобные человекообразные высказываются в таком духе, возомнив себя “элитой”, вместо того, чтобы, сидя на цепи, вкалывать в каменоломнях на хозяина, — во многом результат того, что на протяжении многих веков именно то отношение к людям и к жизни, приверженцами которого были А.Н.Некрасов, А.Навои и многие другие, — расширяет и укрепляет свои позиции; а «who» [47] нравственно-мировоззренчески сродни А.Мелихову, вынуждены лукавить, маскируя высокопарными словесами про борьбу с фашизмом свой мировоззренческий «укрепрайон» — рабовладельческий и фашистский по его существу. Поэтому если государственность — выражение нравственной идеи, то когда родственные по духу А.Мелихову люди начинают заниматься государственным строительством, то понятно, что их интересует построение системы эффективного и безопасного для “элиты” рабовладения, и их проблемы в том, что они не знают как это осуществить на практике.

Но если делается иной выбор — оказать воздействие на течение событий так, чтобы неприемлемый прогноз не осуществился, — то встаёт вопрос об управлении течением событий. Более того, даже если этот выбор не делается, то во многих случаях проблематики управления всё равно не избежать. Это видно даже по тексту беседы А.Шубна, который избрал позицию комментатора событий, уклоняющегося от взятия на себя доли ответственности за целеполагание и целесообразное управление глобальным историческим процессом, но готового однако услужить сценаристам глобальной политики:

«В некотором отношении мы даже показали Западу, какие опасности стоят перед системой глобального управления. Процессы, наблюдающиеся сейчас в мировом масштабе, были уже в чем-то смоделированы в такой „полуглобальной“ экономике, как советская. Она охватывала огромные пространства, и коммунистическое руководство стремилось управлять ею из единого центра, как ныне транснациональная элита пытается управлять миром. Были в СССР и ростки альтернативы кризисному развитию, как есть они и в современном мире».

Это означает, что если Вам успешно удастся воспрепятствовать осуществлению одного неприемлемого для Вас прогноза, но вы не имеете определённости в ответе на вопрос: «Что Вы сами намереваетесь осуществить в жизни в качестве альтернативы всему неприемлемому для Вас?» — то тем самым Вы открываете возможность для осуществления какого-то иного проекта, по отношению к которому заблокированный Вами проект был просто помехой и конкурентом. Будет ли этот новый проект для Вас приемлем [48] — это вопрос, ответ на который должен дать прогноз течения событий после устранения возможностей осуществления первого неприемлемого прогноза.

Иными словами необходима даже не логика и холодная голова, свободные, а не подневольные какой-то идеологической доктрине, как о том пишет А.Шубин, подразумевая мёртвую окаменелость доктрины. Необходима алгоритмика осуществления Вами режима Правды-Истины, если уточнить формулировку Мишеля Фуко приданием ей нравственной определённости согласия с Божиим Промыслом, ибо в нём Правда-Истина. Алгоритмика же осуществления Вами и каждым режима Правды-Истины (как утверждал А.Навои, именно это и является характерным свойством человека) включает в себя как алогритмику порождения и уточнения определённой идеологической доктрины, так и алгоритмику воплощения её в Жизнь в русле Промысла.

Реально в свершившейся истории и текущей политике такого рода алгоритмика обнаруживается всегда, но — при стандарте точности исторической науки и политологии (их разделять — ошибочно), отличном от стандарта точности, в котором работает А.Шубин.

И соответственно «система координат» и некие правила, в каждой науке — свои, обязательно соответствующие объективному течению процессов в Жизни, если это — действительно наука более или менее успешно выявляющая проблемы, ставящая задачи и решающая их практически в жизни общества.

Они и являются тем «режимом истины», который поддерживает не общество в целом, как то объяснял итальянским журналистам Мишель Фуко. «Режим истины» в условиях толпо-“элитаризма” поддерживают правящие слои этого общества или силы, находящиеся вне его, но действующие через внедрённую в общество (или взращённую в нём) свою исполнительную периферию.

Соответственно, если общество исповедует “идеал” холопско-господских отношений между субъектами [49], то для того, чтобы сохранять монополию на власть некой олигархии “господ”, заинтересованные в этом должны культивировать в обществе два «режима истины»: для всех — заведомо ложную «совокупность правил, согласно которым истинное отделяется от ложного»; для олигархической правящей в пределах Божиего попущения [50] мафии — иную, работоспособность которой и обеспечивает монополию на власть.

Именно это соотношение двух «режимов истины» ставит в зависимость от мафиозной олигархии и “элиту”, и покорное “элите” простонародье.

Поэтому, если кто-либо вырабатывает и приводит в действие новый более эффективный «режим истины» (а тем более — «режим» Правды-Истины), нежели господствующий в данном обществе мафиозно-олигархический, т.е. если кто-то опирается на иную совокупность правил, согласно которым он отделяет истинное от ложного и внедряет истину в действие через аппарат власти, то прежние правящие слои неизбежно, автоматически в большей или меньшей степени, утрачивают власть как над этим обществом в целом, так и над процессами в нём самом.

А.Лагуткин в своей статье “Россия без жрецов” тоже не миновал вопроса об управлении. И бедственность нынешнего этапа истории России он прямо связывает с управленческой безграмотностью как «простых людей», так и “элиты”, хотя и делает оговорку «вероятно»: «вероятно современные специалисты не вывели основной закон, который применим для анализа и прогноза функционирования как большой, так и малой системы: нации и человека».

Тем не менее, понимая существо источника кризиса, будучи юристом по специальности, А.Лагуткин однако не пожелал сам развивать и излагать теорию управления, пригодную для преодоления нынешнего кризиса глобальной цивилизации и организации её дальнейшего бескризисного развития. Эту задачу должна по его мнению решить интеллектуальная “элита”.

И хотя необходимость национальной идеи-парадигмы вроде бы все понимали, «но попытки были невнятными. И выстроить парадигму при Ельцине так и не удалось. То ли было некому, но, скорее всего, те, кто должен был это делать, оказались не у дел, не востребованы властью».

Это обстоятельство резко контрастирует с тем, что пишет А.Лагуткин об эпохе сталинизма во фрагменте своей статьи, опущенном нами при цитировании ранее:

«Когда Сталин принял страну, остро стояла проблема выстраивания новой поведенческой программы. Сталин столкнулся с тем, что программу некому выстраивать. Жрецов перебили. Часть интеллектуальной элиты была уничтожена физически, часть бежала, а часть была вывезена из страны принудительно [51].