“Мастер и Маргарита”: гимн демонизму? либо Евангелие беззаветной веры

Одного мгновения достаточно, чтобы ударить Иешуа ножом в спину, крикнув ему: «Иешуа! Я спасаю тебя и ухожу вместе с тобой! Я, Матвей, твой верный и единственный ученик!»

К кому была обращена “молитва” Левия Матвея, если он молился не об избавлении Иешуа от казни (Богу всё возможно), а о том, чтобы «смерть его постигла как можно скорее»? И почему при всём кажущемся при взгляде со стороны безумии Левия Матвея, он думает о «ловкости и точном расчёте при исполнении замысла»?

После этого, Левий оставил процессию, направлявшуюся к месту казни, бегом вернулся в город, в хлебной лавке у городских ворот украл нож, побежал обратно, но опоздал сам убить Иешуа из “лучших”, как ему казалось побуждений. Казнь уже началась, кресты были водружены, на них висели приговорённые к смерти люди. «Когда истёк четвёртый час казни, мучения Левия достигли наивысшей степени, и он впал в ярость», после чего начал изрыгать проклятия, сначала в свой адрес, потом в адрес родителей, потом в адрес того (но веря в этого бога, Левий в жизни, как показывает М.А.Булгаков, не верил никому; а утрачивая самообладание, не верил даже себе):

«— Проклинаю тебя, бог!

Осипшим голосом он кричал о том, что убедился в несправедливости бога и верить ему более не намерен.

— Ты глух! — рычал Левий. — Если бы ты не был глухим, ты услышал бы меня и убил его тут же!

Зажмуриваясь, Левий ждал огня [143], который упадёт на него с неба и поразит его самого. Этого не случилось и, не разжимая век, Левий продолжал выкрикивать язвительные и обидные речи небу. Он кричал о полном своём разочаровании и о том, что существуют другие боги и религии. Да, другой бог не допустил бы того, никогда не допустил бы, чтобы человек, подобный Иешуа, был сжигаем солнцем на столбе (выделено жирным нами при цитировании).

— Я ошибался! — кричал совсем охрипший Левий. — Ты — бог зла! Или твои глаза совсем закрыл дым из курильниц храма, а уши твои перестали что-либо слышать, кроме трубных звуков священников? Ты — не всемогущий бог! Ты — чёрный бог! Проклинаю тебя, бог разбойников, их покровитель и душа!»

В этом эпизоде показано, что Левию до этого момента некий бог был нужен в качестве «всевышнего полицейского», который обязан насаждать в мире «порядок» в том смысле, как его понимает Левий. И он проклинает , точно так же, как обыватель проклинает полицейского, которого не оказалось на месте в момент свершения преступления другими обывателями, которых первый не смеет остановить либо не имеет к тому сил. Но как показывает этот эпизод, в психике Левия есть образы двух богов:

· того, в которого он верит, который предопределил крестную смерть Иешуа и, как воочию видит Левий, довёл Иешуа в потоке событий жизни до неё;

· «другого Бога», которого Левий не знает и, как видно из всего, знать не хочет и которому Левий не верит, хотя убеждён, что «другой Бог не допустил бы того, никогда не допустил бы, чтобы человек, подобный Иешуа, был сжигаем солнцем на столбе».

Спрашивается, который из этих двух богов есть Бог истинный, Творец и Вседержитель, а который — только лишь олицетворение в психике Левия собрания небылиц и злобных наветов, возводимых на Бога, накопившихся в культуре, в которой свершилось его личностное становление?

К рассмотрению этого вопроса мы вернёмся позднее, а пока продолжим рассмотрение дела Левия, как оно показано в романе.

Полезно обратить внимание на то, что во всех эпизодах, относящихся к описанию казни, в которых участвует Левий, он пребывает в крайней степени эмоциональной взвинченности, и чем дальше — тем он более не владеет собой и ведёт себя как одержимый. По существу он и есть одержимый, поскольку когда он владеет собой он, мягко говоря, не склонен к героизму, а тем более к самопожертвованию. Когда он не буйствует, исходя из своей озлобленности на жизнь и на Бога, и не одержим, то он — трус и лжец, каких много.

И это разительное отличие в поведении Левия и Иешуа — выражение того, что веруют они разным богам; что к моменту описываемых событий Левий ещё весьма далёк от той веры, которою веровал Иешуа, и от той религии, в которой Иешуа жил.

Сцены беседы Левия с Пилатом, к которому он был доставлен после погребения тел казнённых, ярко показывают, что Иешуа вовсе не по ошибке назвал Левия всего лишь «спутником».

«Пришедший человек, лет под сорок, был чёрен, оборван, покрыт засохшей грязью, смотрел по-волчьи, исподлобья (это и всё дальнейшее в действиях Левия разительно контрастирует с поведением Иешуа перед Пилатом: наше замечание при цитировании). Словом, он был очень непригляден и скорее всего походил на городского нищего, каких много толчётся на террасах храма или на базарах шумного и грязного Нижнего Города.

Молчание продолжалось долго, и нарушено оно было странным поведением приведённого к Пилату. Он изменился в лице, шатнулся и, если бы не ухватился грязной рукой за край стола, упал бы.

— Что с тобой? — спросил Пилат.

— Ничего, — ответил Левий Матвей и сделал такое движение, как будто что-то проглотил. Тощая, голая, грязная шея его взбухла и опять опала.

— Что с тобою, отвечай, — повторил Пилат.

— Я устал, — ответил Левий и мрачно поглядел в пол [144].

— Сядь, — молвил Пилат и указал на кресло.

Левий недоверчиво поглядел (Иешуа глядел доброжелательно даже после болезненного для него общения с Марком Крысобоем: наше замечание при цитировании) на прокуратора, двинулся к креслу, испуганно покосился на золотые ручки и сел не в кресло, а рядом с ним, на пол.

— Объясни, почему не сел в кресло? — спросил Пилат.

— Я грязный, я его запачкаю, — сказал Левий, глядя в землю.

Зачем же лгать? — спросил тихо Пилат, — ты ведь не ел целый день, а может быть, и больше. Ну, хорошо, не ешь. Я призвал тебя, чтобы ты показал мне нож, который был у тебя.

— Солдаты отняли его у меня, когда вводили сюда, — ответил Левий и добавил мрачно: — Вы мне его верните, мне его надо отдать хозяину, я его украл.

— Зачем?

— Чтобы верёвки перерезать, — ответил Левий».

Кроме того, что Левий по-прежнему озлоблен на весь белый свет, он непрестанно трусит и непрестанно лжёт: если первые его лживые заявления ещё как-то можно списать на формальное соблюдение норм этикета простолюдином перед аристократом и оккупантом, то последняя — прямая ложь, вследствие того, что он боится ответственности по римскому закону, если заявит о своём намерении убить Иешуа с целью воспрепятствовать осуществлению законной казни. Между тем мудрость земная состоит не в том, чтобы вовремя прибегнуть ко «лжи во спасение»: такой лжи в Жизни не бывает. Соответственно и слова Иешуа естественны для состоявшегося человека: “Правду говорить легко и приятно”.

Мудрость земная для человека состоит в том, чтобы ни при каких обстоятельствах не лгать и не делать неправды (осознанной лжи), а найти ту правду, которую должно сказать и сделать; и найти в себе силы, чтобы в любых обстоятельствах начать творить правду. Если человек не способен вести себя так во всех без исключения обстоятельствах, то он объективно делает не то дело, о приверженности к которому заявляет открыто, а какое-то другое.

Всякая ложь — дань Сатане и прямой путь к одержимости, ибо Бог оставляет в области Своего попущения тех, кто осознанно лжёт, поддерживает заблуждения и вводит в заблуждение других. Людям дано чувствовать это.

Потом Марк Крысобой принёс нож, Пилат осмотрел его и продолжил:

— Насчёт ножа не беспокойся, нож вернут в лавку. А теперь мне нужно второе — покажи хартию, которую ты носишь с собою, и где записаны слова Иешуа (выделено нами при цитировании: после того, как Левий бросил свою работу сборщиком податей, он считал главным делом своей жизни записывать произнесённое Иешуа).

Левий с ненавистью поглядел на Пилата и улыбнулся столь недоброй улыбкой, что лицо его обезобразилось совершенно.

— Всё хотите отнять? И последнее, что имею? — спросил он.

— Я не сказал тебе — отдай, — ответил Пилат, — я сказал — покажи.

Левий порылся за пазухой и вынул свиток пергамента. (…)… Пилат морщился, и склоняясь к самому пергаменту, водил пальцем по строчкам. Ему удалось всё-таки разобрать, что записанное представляет собой несвязную цепь каких-то изречений, каких-то дат, хозяйственных заметок и поэтических отрывков (беспорядочность записей показывает, что и к «делу всей жизни», Левий относился кое-как, спустя рукава: наше замечание при цитировании). Кое-что Пилат прочёл: «Смерти нет… Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты…»

Гримасничая от напряжения, Пилат щурился, читал: «Мы увидим чистую реку воды жизни… Человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл…»

Тут Пилат вздрогнул. В последних строчках пергамента он разобрал слова: «…бoльшего порока… трусость».

Пилат свернул пергамент и резким движением подал его Левию. Возьми, — сказал он и, помолчав, прибавил: — Ты, как я вижу, книжный человек, и незачем тебе, одинокому, ходить в нищей одежде без пристанища. У меня в Кесарии есть большая библиотека, я очень богат и хочу взять тебя на службу. Ты будешь разбирать и хранить папирусы, будешь сыт и одет.

Левий встал и ответил:

— Нет, я не хочу.

— Почему? — темнея лицом, спросил прокуратор, — я тебе неприятен, ты меня боишься?

Та же плохая улыбка исказила лицо Левия, и он сказал:

— Нет, потому что ты будешь меня бояться. Тебе не очень-то легко будет смотреть мне в глаза после того, как ты его убил».

Последние строчки текста Левия задели Пилата за живое, и, откликаясь на их правду, чтобы хоть отчасти восполнить потерю, часть вины за которую лежала на нём по его трусости, Пилат предложил Левию условия, в которых тот мог бы запечатлеть в писании всё, что услышал от Иешуа. Но Левий горделиво отказался и при этом солгал снова. Он хотел войти в историю как один-единственный верный ученик Иешуа, что однозначно ясно из его мечтаний о том, как он убил бы Иешуа, упреждая мучительную казнь, если бы у него своевременно оказался нож. Левий знал, что Пилат и Иешуа разговаривали, но не знал, что именно сказал Иешуа Пилату, и как Пилат воспринял сказанное и переданное ему в обоюдно понятом их взаимном молчании [145]; он по своему личному опыту знал, что слова и умолчания Иешуа производят на людей неизгладимое впечатление, и видел, что Пилату уже не безразлично то учение, что нёс Иешуа. А поскольку Левий писал и не только то, что говорил Иешуа, и знал об этом хотя бы на бессознательных уровнях своей психики, то прими он предложение Пилата стать его книгохранителем — он не смог бы впредь бесконтрольно вкладывать своё понимание жизни в уста ушедшего в мир иной Иешуа: Пилат бы был ему как минимум укором, а как максимум — мог бы и воспрепятствовать его графоманстсву от имени Иешуа.

Левий боялся Пилата не как римского наместника — в этом качестве он ему сдерзил, пообещав зарезать Иуду, но и то сдерзил только после того, как понял, что находится в безопасности, что Пилат его отпускает. Предложение стать книгохранителем Пилата Левий отверг потому, что боялся Пилата в качестве возможного истинного последователя Иешуа.

Во что бы то ни стало желая войти в историю в качестве единственного, преданнейшего и вернейшего ученика Иешуа, Левий воспользовался поводом неблаговидной причастности Пилата к судьбе Иешуа и, чтобы выглядеть лучше, чем был на самом деле, отвергнув предложение Пилата, приписал тому напраслиной страхи в отношении себя самого.

Для Пилата это тоже был не лёгкий разговор:

«— Молчи — ответил Пилат, — возьми денег.

Левий отрицательно покачал головой, а прокуратор продолжал:

— Ты, я знаю, считаешь себя учеником Иешуа, но я тебе скажу, что ты не усвоил ничего из того, чему он тебя учил. Ибо если б это было так, ты обязательно взял бы у меня что-нибудь. Имей в виду, что он перед смертью сказал, что он никого не винит, — Пилат значительно поднял палец, лицо Пилата дергалось. — И сам он непременно взял бы что-нибудь. Ты жесток, а тот жестоким не был. (…)»

Левию возразить было нечего: правда-истина в этом разговоре осталась за Пилатом, который всё же воспринял нечто значимое для себя из беседы с Иешуа, в которую превратилось разбирательство дела бродячего философа.

В “Мастере и Маргарите” есть ещё одно явление “Левия”, которое вызывает недоумение некоторых комментаторов романа:

«— Ба! — воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего. — Менее всего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный гость?

— Я к тебе, дух зла и повелитель теней, — ответил вошедший, исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.

— Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывший сборщик податей? — заговорил Воланд сурово.

— Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, — ответил дерзко вошедший.

— Но тебе придётся примириться с этим, — возразил Воланд, и усмешка искривила его рот, — не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу в чём она — в твоих интонациях. Ты произнёс свои слова так, как будто ты не признаёшь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твоё добро, если бы не существовало зла (выделено нами при цитировании: ни Воланд, ни “Левий” не видят самодостаточного Добра, которое не нуждается во зле, чтобы проявляться на его фоне), и как бы выглядела земля, если бы с неё исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от животных. Не хочешь ли ты ободрать весь Земной шар, снеся с него все деревья и всё живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? (выделено нами при цитировании: это продолжение темы самодостаточности Добра, и Воланд показывает, что есть злодеи покруче самого Сатаны).

— Я не буду спорить с тобой, старый софист, — ответил Левий Матвей.

— Ты и не можешь со мной спорить по той причине, о которой я уже упомянул: ты глуп, — ответил Воланд и спросил: — Ну, говори кратко, не утомляя меня, зачем появился?

— Он прислал меня.

— Что ж он велел передать тебе, раб?

— Я не раб, — всё более озлобляясь, ответил Левий Матфей, — я его ученик.

— Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, — отозвался Воланд, — но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак…

— Он прочитал сочинение мастера, — заговорил Левий Матвей, — и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужели тебе трудно это сделать, дух зла?

— Мне ничего не трудно сделать, — ответил Воланд, — и тебе это хорошо известно. — Он помолчал и добавил: — А что же вы не берёте его к себе, в свет?

— Он не заслужил света, он заслужил покой, — печальным голосом проговорил Левий.

— Передай, что будет сделано, — ответил Воланд и прибавил, причём глаз его вспыхнул: — И покинь меня немедленно.

— Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из-за него, вы взяли бы тоже, — первый раз моляще (выделено нами при цитировании) обратился Левий к Воланду.

— Без тебя бы мы никак не догадались об этом. Уходи.

Левий Матвей после этого исчез, а Воланд подозвал к себе Азазелло и приказал ему:

— Лети к ним и всё устрой» (гл. 29).

Ранее был приведён пример вздора, который высказывают комментаторы по поводу цитированного:

«В мае 1939 года Булгаков внёс коренные изменения в этот эпизод: перед Воландом появляется Левий Матвей с просьбой (выделено жирным В.Лосевым) Иешуа о том, чтобы сатана «взял с собой мастера и наградил его покоем». Таким образом, Булгаков в более поздней редакции отходит от концепции подчинённости «царства тьмы» «царству света» и делает их, по крайней мере, равноправными» (Виктор Лосев, Комментарии к публикации глав из ранних версий романа в журнале “Слово”, № 8, 1991, стр. 74).

На это можно возразить одно: нам показан не Левий Матвей, во всяком случае не Левий Матвей, пришедший от Иешуа с просьбой к Воланду. Подсказку к пониманию этого эпизода дал сам М.А.Булгаков, и она цитировалась нами ранее в сцене беседы Маргариты с появившимся из психиатрической лечебницы мастером, протекавшей в присутствии Воланда и кота, когда Кот-Бегемот постоянно встревал в беседу и дурачился:

«Кот ввязался и тут:

— А я действительно похож на галлюцинацию. Обратите внимание на мой профиль в лунном свете, — кот полез в лунный столб и хотел что-то ещё говорить, но его попросили замолчать, и он, ответив: — Хорошо, хорошо, готов молчать. Я буду молчаливой галлюцинацией, — замолчал».

Левий не мог явиться из царства света Правды-Истины, обладая теми нравственно-этическими качествами, которые он продемонстрировал в последнем своём визите к Воланду с якобы просьбой от Иешуа о предоставлении мастеру покоя:

· либо тень Левия [146], преисполненная волей Воланда, прибыла из эгрегора — коллективного духа людей, верующих в писания Левия о делах и учении Иешуа, и подпитываемого энергией верующих, творящего чудеса на этой информационно-энергетической основе;

· либо показанный в этой сцене “Левий”, в отличие от кота, согласившегося изобразить из себя «молчаливую галлюцинацию», — говорящая галлюцинация, наваждение, изображённое Воландом в целях самовозвеличивания себя в глазах своей свиты и Маргариты с мастером, избравших участь стать безвольными тенями, обретяпокой, предложенный им Воландом от имени Иешуа в театрализованном до гротеска явлении говорящей галлюцинации в образе Левия (либо его тени, гальванизированной Воландом)…

Но явилась ли тень Левия, либо Воланд изобразил своею волей говорящую галлюцинацию — не имеет значения: значение имеет то, что к Воланду от Иешуа никто с просьбами не обращался. Царство света Правды-Истины самодостaточно в своих намерениях и делах. А Воланд — «часть той силы, что вечно хочет зла и совершает благо» …по не зависящим от неё обстоятельствам.

Каким был в жизни исторически реальный апостол Матфей? где его письменное наследие? насколько его смысл совпадает со смыслом сказанного исторически реальным Христом? — это вопросы, которые лежат вне сюжетных линий романа-притчи.

Но исторически реальное христианство (а также и иудаизм) таково, что М.А.Булгаков не только был в праве, но и обязан был показать нравственно-этические качества тех, из чьей коллективной деятельности возникали писания, возведённые в ранг «священных».

И он сделал это, сконцентрировав в одном персонаже — Левие Матвее — все те свойства многих и многих писателей и редакторов всех культовых писаний, плоды воображения которых в душах людей затмили праведный образ .

10. Два бога одной Библии

Так называемый синодальный перевод Библии на литературный русский язык был подготовлен к изданию в период с 1816 по 1876 г. и выпущен в свет к празднованию “1000-летия России” [147]. Понятно, что книгу менее чем в 1500 страниц можно перевести с языка на язык и отредактировать быстрее, чем за 60 лет. Но бoльшая часть времени ушла не на перевод, а на келейное согласование синодального канона библейского текста внутри иерархии. И были варианты редакции текста Библии на современном литературном русском языке, не совпадающие с тем, который стал синодальным переводом (один из них, так называемая «Библия Макария», переизданная уже в 1990-е гг. небольшим тиражом для специалистов и коллекционеров). Примерно в то же время на одного из профессоров С.-Петербургской духовной академии поступил донос, что он самостоятельно переводит библейские тексты на русский: как говорится, «факты подтвердились», и он был отстранён от занимаемой должности, поскольку с точки зрения всякой иерархии формирование и уточнение редакции канона «священного писания» не может быть предоставлено общественной инициативе, действующей вне дисциплины сложившейся иерархии.

С той поры текст, известный как синодальный перевод, неоднократно переиздавался и распространяется среди паствы «россиянской» “православной” церковью по благословению сначала её синода, а потом и патриархов. Но это не единственный русскоязычный текст Библии, общедоступный в наше время. Кроме него есть так называемый «канонический» текст Библии, распространяемый в России миссионерами разнородных евангелических (баптисты) и прочих библейских (свидетели Иеговы и др.) церквей. Многие «канонические» издания Библии на русском языке слово в слово повторяют соответствующие места синодального перевода, поскольку производятся на его основе. Однако между всеми без исключения «каноническими» и синодальным переводами есть разночтения не только стилистического характера, но и содержательные.

В синодальный перевод включены добавления к каноническому тексту на основе перевода древнееврейского текста на греческий в III в. до н.э. 70-ю толковниками (этот перевод называется «Септуагинта»). Вставки из Септуагинты отмечены в синодальном переводе как [текст в квадратных скобках], а текст, добавленный редакторами перевода для связности речи, выделенкурсивом[148]. Кроме того в синодальный перевод включён ряд текстов, которые не входят в библейский канон и почитаются просто «поучительными», но не священными. Это — основные разночтения между канонической редакцией Библии большинства христианских церквей и синодальной редакцией Библии, распространяемой «россиянской» “православной” церковью.

Библейские тексты христианских церквей разделены на две группы: Ветхий (в значении «старый») Завет, описывающий события до первого пришествия Христа; и Новый Завет, описывающий события первого пришествия и начальный период становления христианских церквей в эпоху проповеднической деятельности апостолов. Иудаизм, не признавая Иисуса Христа (Иешуа Ганоцри) обетованным в Ветхом Завете Мессией, не признаёт и священности Нового Завета [149]. Соответственно канонический свод текстов Ветхого Завета христианских церквей это — Библия иудаизма (Танах) в переложении с иврита на другие языки. При этом следует знать, что все переводы хуже оригинала на иврите в том смысле, что в переводах утрачена многозначность понимания одних и тех же текстов вследствие различия корневой базы и грамматики языка оригинала и языков переводов, что исключает единообразие ассоциативного мышления в лексике разных языков. Но главное состоит в том, что:

Разделение книг Ветхого Завета на канонические и неканонические христианскими церквями унаследовано от иудаизма в том виде, в каком оно существовало к моменту событий, лёгших в основу Нового Завета.

Главное же преступление Русской православной церкви перед неким “вселенским” и более определённым эйкуменическим “христианством” состоит в том, что неканонические тексты Ветхого Завета она перетащила из Библии в редакции на мёртвом церковнославянском языке [150], который перестало понимать большинство населения, в синодальный перевод на современный русский язык и тем самым сделала их практически всеобщим достоянием. Правда, сделала она это не по умыслу — злому либо доброму, — а не понимая того, что творит: смысл пропагандируемого ими писания иерархии на Руси всегда понимали как-то не отчётливо.

С другой стороны, это — одно из немногих деяний иерархии, за которое ей можно простить многое из того, что она понатворила на Руси более, чем за 1000 лет своего пребывания здесь.

На Западе, чтобы ознакомиться с неканоническими текстами Ветхого Завета, необходимо приложить целенаправленные усилия к тому, чтобы найти их в библиотеках. А чтобы их найти — прежде того надо знать, что именно искать. А чтобы знать, что искать, надо знать, что они существуют. А кто об этом на Западе знает, те, если и проболтаются, то не будут подогревать к ним интереса, подчиняясь орденской дисциплине систем посвящений.

Соответственно на Западе риск оглашения в широкой аудитории неугодной закулисным заправилам информации сведён к минимуму изъятием из массово издаваемых редакций Библии неканонических ветхозаветных текстов. Кроме того, на Западе почитающие себя христианами считают для себя вполне достаточным Нового Завета, не подозревая того, что если бы канон Ветхого Завета был сформирован по совести, т.е. иначе, то Нового Завета в известном нам виде не было бы.

Теперь обратимся к сопоставлению некоторых текстов, которые признаны в Ветхом Завете каноническими, и текстов, которые не допущены в ветхозаветный канон его хозяевами.

Среди неканонических книг Ветхого Завета есть книга, именуемая “Премудрость Соломона”. Соломон в ней пророчествует об устремлениях помыслов злочестивцев:

«1. Неправо умствующие говорили сами в себе: “коротка и прискорбна наша жизнь, и нет человеку спасения от смерти, и не знают, чтобы кто освободил из ада. 2.Случайно мы рождены и после будем как небывшие; дыхание в ноздрях ваших — дым, и слово — искра в движении нашего сердца. 3.Когда она угаснет, тело обратится в прах, и дух рассеется, как жидкий воздух; 4.и имя наше забудется со временем, и никто не вспомнит о делах наших; и жизнь наша пройдёт, как след облака, и рассеется, как туман, разогнанный лучами солнца и отягчённый теплотою его. 5.Ибо жизнь наша — порождение тени (выделено нами при цитировании: о тенях и их повелителе речь шла ранее), и нет нам возврата от смерти: ибо положена печать, и никто не возвращается. 6.Будем же наслаждаться настоящими благами и спешить пользоваться миром, как юностью; 7.преисполнимся дорогим вином и благовониями, и да не пройдёт мимо нас весенний цвет жизни; 8.увенчаемся цветами роз прежде, нежели они увяли; 9.никто из нас не лишай себя участия в нашем наслаждении; везде оставим следы веселья, ибо эта наша доля и наш жребий. 10.Будем притеснять бедняка праведника, не пощадим вдовы и не постыдимся многолетних седин старца. 11.Сила наша будет законом правды, ибо бессилие оказывается бесполезным (выделено нами при цитировании: Не в силе Бог, а в Правде!) 12.Устроим ковы праведнику, ибо он в тягость нам и противится делам нашим, укоряет нас в грехах против закона (выделено нами при цитировании: Предопределение бытия Божие — наивысший закон) и поносит нас за грехи нашего воспитания; 13.объявляет себя имеющим познание о Боге и называет себя сыном Господа; 14.он перед нами — обличение помыслов наших. 15.Тяжело нам смотреть на него (выделено нами: вспомните Пилата, которому с мигренью было тяжело смотреть на Иешуа), ибо жизнь его не похожа на жизнь других, и отличны пути его: 16.он считает нас мерзостью и удаляется от путей наших, как от нечистот, ублажает кончину праведных и тщеславно называет отцом своим Бога. 17.Увидим, истинны ли слова его, и испытаем, какой будет исход его [151]; 18.ибо если этот праведник есть сын Божий, то Бог защитит его и избавит его от руки врагов. 19.Испытаем его оскорблением и мучением, дабы узнать смирение его и видеть незлобие его; 20.осудим его на бесчестную смерть, ибо, по словам его, о нём попечение будет”» (Премудрость Соломона, гл. 2).

После приведённых слов неправо умствующих злочестивцев Соломон сообщает о последствиях их посягательства на жизнь Христа:

«21.Так они умствовали и ошиблись; ибо злоба их ослепила их, 22.и они не познали таин Божиих (текст выделен нами при цитировании), не ожидали воздаяния за святость и не считали достойными награды душ непорочных. 23.Бог создал человека не для тления и сделал его образом вечного бытия Своего; 24.но завистью диавола вошла в мир смерть, и испытывают её принадлежащие к уделу его» (Премудрость Соломона, гл. 2).

Хотя Соломон прямо употребляет термин «сын Божий», но христианские церкви, их вероучителя не относят это пророчество к первому пришествию Христа. Вследствие этого в орфографии русскоязычной православной Библии в этом фрагменте слова «сын Божий» и соответствующие им местоимения в тексте начаты со строчных, а не с заглавных букв, как то принято делать в Новом Завете. Если же придерживаться тех же орфографических принципов, что и в Новом Завете, то остаётся сделать вывод:

Это пророчество о Христе. Соломон предвещает о Божией тайне от неправо умствующих, посягнувших на казнь Христа.

Это означает, что если исходить из “Премудрости Соломона”, признавая истинным данное Соломону Откровение о грядущем пришествии Мессии, то жизненный путь Христа в первое пришествие и его уход в мир иной следует видеть и понимать совершенно иначе, вопреки всему описанному в Новом Завете, ибо ничто в жизни не опровергает слов пророчества Соломона о первом пришествии Христа и завершении его земного пути в то время. Однако книга “Премудрость Соломона” в канон не допущена, боговдохновенной не признана [152].

Теперь обратимся к канонической книге Ветхого Завета, признаваемой боговдохновенной до такой степени, что её автора, пророка Исаию, даже иногда называют «ветхозаветным евангелистом»:

«1.[Господи!] кто поверил слышанному от нас, и кому открылась мышца Господня? 2.Ибо Он взошёл пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нём ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нём вида, который привлекал бы нас к Нему.