Косвенно это признает и сам С.Кургинян. И его признание ясно для каждого человека, умеющего считать до трех, если он подумает над смыслом слов С.Кургиняна:

«Национальным героем демократической смуты был академик Сахаров, а бандиты удовлетворялись ТРЕТЬИМИ (выделено нами) ролями в публичной [170] политике.»

Иначе говоря, “бандиты” — третьи, “интеллектуальная элита” (“Сахаровы”, “Мени”, и “Лихачевы”, “Кургиняны”) — вторые, а коварный безнациональный “Никто” [171], создающий систему глобального рабовладения на основе ростовщической монополии на кредит в трансрегиональной банковской системе и откупа авторских прав [172] на произведения интеллекта (интеллектуальная собственность)— первый.

Этот простенький отсчет: три, два, ОДИН и соответствующие этим порядковым номерам факты — пусть опровергают заинтересованные психоаналитики. На наш взгляд, С.Кургинян не ошибся, поставив бандитов на третьи, а не на вторые роли в политической жизни СССР и нынешней России, поскольку эмоционально взвинченная нерешительная, распущенная интеллигенция первые роли играть просто не способна.

Если говорить о распространении информации в нынешней общественной глобальной системе, то вся информация может быть разделена на два класса:

· Информация, распространение которой вводит людей в состояние, в котором коварный “Никто” (а именно: Рокфеллеры, Ротшильды, Валленберги и пр.) способен эксплуатировать и самих людей, и их способности в своекорыстных интересах (либо поддерживает пребывание их в таковом состоянии), безоглядно угнетая жизнь людей и всей биосферы.

· Информация, распространение которой выводит людей из состояния, в котором для узурпаторов внутрисистемной власти возможно употребление людей в своих целях (как окружающих современников, так и потомков) вопреки их жизненным интересам.

Соответственно, если смотреть на глобальную социальную систему с точки зрения коварного “Никто”, то преступность также делится на две сущностно разных категории:

· Посягательство на превышение прежде всего потребительских прав, соответствующих традиционному и/или узаконенному иерархическому уровню в системе, что ущемляет потребительские права иерархически более высоких потребительских групп и узурпаторов внутрисистемной власти и подрывает их “элитарный” потребительский (прежде всего) статус. То есть по существу это все виды конкуренции в эксплуатации “рабочего быдла” с легитимной “элитой” со стороны тех, кому нет места в более высоких легитимных потребительских группах.

· ”Идейный бандитизм”, когда в обществе распространяется информация второго класса, уничтожающая возможности законного и незаконного паразитирования легитимной “элиты” и конкурирующей с нею безыдейной мафии на большинстве.

В современном нам обществе эти две взаимно отрицающие одна другую сущности также неразрывно связаны, как и управление и паразитизм неразрывно связаны в сфере деятельности коварного “Никто”. Связанность друг с другом двух сущностей преступности против системы может показаться вымыслом, но тем не менее это так, если затронуть психологию свободновольного человека, которая весьма отличается от психологии «мыслящего тростника».

Если человек сталкивается с тем, что социальная система употребляет его и любимых им в качестве средства удовлетворения разнообразной похоти чьего то эгоизма, а плодами труда наслаждаются бездельники из законно правящей “элиты”, то сознательными (умышленными) и бессознательными (неумышленными) уровнями своей психической деятельности свободновольный человек противопоставляет себя системе и всем, кто лоялен по отношению к ней.

По существу с его точки зрения правящая “элита” — зло, а лояльные к ней люди, которых употребляет как скот законно правящая социальная “элита”, — рабочие ишаки и бараны. Ишачить на “элиту”, утверждающую свои притязания жить в роскоши и неге, — ниже достоинства свободновольного человека. Соответственно при таком взгляде, в обществе, состоящем из “элитарных” законодателей и властей и законопослушных подвластных, просто , а только мерзавцы из правящей “элиты” и принадлежащее им профессионально разнородное быдло: человеческое достоинство выражается вовсе не в профессии и квалификационном уровне, в ней достигнутом. В отношении “элитарных” мерзавцев и смирившегося с “жизнью” в качестве их собственности даже высококвалифицированного в разных профессиях быдла — неуместно соблюдение норм человеческой этики; также неуместно и соблюдение порочных законов, на основании которых угнетается жизнь людей и биосферы. При таком взгляде на систему, свободные люди живут исключительно в преступном против законов системы мире, и именно среди них должны поддерживаться человеческие отношения, основанные на кодексе личной чести и , которые, естественно, не могут и не должны распространяться на (законопослушных и законодателей), остающихся лояльными законам объективно порочной системы из страха лишиться достигнутого приемлемого уровня комфорта и безопасности или бездумной глупости.

Не каждый “честный вор” в состоянии это выразить в терминах социологии, но по существу следование воровскому закону — идеологии “преступного мира” — выражает именно это. Тем не менее противопоставление себя легитимной системе не освобождает человека, взращенного ею, от несомого им культурного наследия системы в самом общем смысле выделенных слов. Жизненные потребности и способы их удовлетворения в каждое историческое время во многом обусловлены культурой, развитой в социальной системе. В наши дни всё производится на основе общественного объединения индивидуального труда: питание — на основе сельскохозяйственного производства и пищевой промышленности; почти все не пищевые потребности в продукции и услугах — на основе технологий и техногенной энергии.

Это обстоятельство открывает перед противопоставившими себя легитимной системе две возможности:

· во-первых, встать на путь взимания дани с системы с применением против неё свойственных её же культуре жизненных навыков;

· во-вторых, встать на путь порождения альтернативной системы внутриобщественных отношений и иной культуры, которая с течением времени вытеснит из жизни прежнюю легитимную систему.

Если взимаемая с системы людьми и продукцией дань полностью “проедается”, то по существу это и есть преступность против законов системы первого вида — безыдейный бандитизм. Если же речь идет о построении альтернативной системы отношений путем распространения в системе информации, подрывающей в ней основы эксплуатации рабочего быдла “элитой” и её хозяевами, то скорость этого процесса во многом зависит от объема инвестиций в него ресурсов. В исторически реальном прошлом и в современных условиях личных и семейных ресурсов в “неэлитарных” группах населения не хватает для конкуренции с легитимной системой в сфере образования молодежи и пропаганды альтернативных идей общественной жизни: все основные ресурсы распределяются под банковским диктатом, а распространение информации и её использование во многом может быть заблокировано скупкой теми же банковскими мафиями авторских прав на основании законов легитимной системы.

Это обстоятельство приводит к тому, что процесс построения альтернативной системы также сопровождается взиманием дани с порочной системы всеми средствами, которые допускает нравственность тех, кто её поддерживает: от установления, вопреки их желанию, налогообложения субъектов, поддерживающих порочную систему, — до вторжения в процесс управления системой через “резервные возможности” человеческого организма и обращение к Высшему промыслу с призывом Божьего прямого подавления порочной системы, проявления чего воспринимаются окружающими в качестве чудес, свойственных “мистике” и магии, которые якобы не существуют по учению материализма [173].

Поскольку нравственность сторонников перехода к альтернативной системе общественных отношений в целом сформирована в ходе их жизни в порочной системе, то лояльным к порочной системе субъектам и хозяевам “системы” приходится прочувствовать на своей шкуре многе из того, что они полагают допустимым по отношению к окружающим и что они оформили в традиции и законы; то есть им приходится столкнуться с незаконным применением всех системных средств: от грубого насилия до виртуозной высшей магии. А становление нравственности, соответствующей нормам жизни альтернативной системы, таким образом реально свершается в процессе “идейного бандитизма” в отношении легитимной системы на основе свойственных ей пороков нравственности.

Морально-этическое обоснование права на взимание разного рода дани с легитимной порочной системы при построении альтернативной системы на первых порах деятельности тоже не вызывает особых проблем: Поскольку система построена так, что подавляет человеческое достоинство людей в результате чего индивиды в их множестве порождают стадное сумасшествие людей и становятся объектом эксплуатации со стороны над-”элитарных” и “элитарных” групп, узурпировавших внутрисистемную власть, то консультироваться с невольниками стадного сумасшествия свободновольному человеку причин нет. Нынешние невольники не способны ни к чему кроме того, чтобы их употребляли: мы же будем употреблять их с пользой для будущих поколений, подрывая устои порочной системы, а не во вред потомкам, поддерживая систему.

По существу это не означает провозглашения принципа вседозволенности, поскольку именно на принципе вседозволенности по отношению к тем, кто считается иерархически низшим, и построена легитимная система, которой С.Кургинян противопоставляет криминалитет. И прежде всего это относится к Западной демократии, претендующей стать новым мировым порядком. Сказанное предполагает как раз подавление вседозволенности всеми теми возможностями, которые имеются в распоряжении свободновольного человека: но граница между подавлением системной вседозволенности всеми доступными возможностями и творением собственной вседозволенности, превосходящей нормы существующей системы — тонка. И кроме того она определяется в каждом конкретном случае. Это порождает две проблемы:

· столкнувшись с косностью, трусостью, лживостью и продажностью толпы угнетенных, многие из тех, кто начал в качестве борцов с прежними угнетателями, закусив удила, заканчивают как еще более порочные угнетатели, чем их предшественники.

· на каком то этапе своей жизни бывший невольник, очнувшись в качестве свободновольного человека, далеко не сразу, не всегда и не всем способен простить то, что те не относились к нему как к равному себе по достоинству человеку в прошлом, пока он был лоялен по отношению к легитимной системе.

Но кроме того, для некоторой части криминалитета ссылки на “идейный бандитизм” в защиту угнетенных — просто средство для оправдания своей уголовщины в глазах окружающих и создания периферии, на которую можно опереться в безыдейном бандитизме ради наживы. А кроме того, порочная система из поколения в поколение порождает генетически ущербных, которые генетически склонны к тому, чтобы идти в жизни по пути распространения порока и приобщения к безыдейному порочному криминалитету окружающих. Эти тоже пополняют ряды криминалитета, о чем в наши дни широкому читателю в упрощенно вульгарной форме сообщают многочисленные произведения Г.Климова (“Протоколы советских мудрецов”, “Красная каббала”, “Князь мира сего” и др.).

Построение альтернативной системы внутриобщественных отношений людей, которая предопределенно вытеснит из жизни порочную легитимную систему, требует согласованной коллективной деятельности многих людей и их самодисциплины; и прежде всего требует освоения знаний, применение которых в повседневности ставит хозяев легитимной системы в положение невозможности осуществления свойственной им деятельности и стиля жизни.

То есть, это процесс длительный, материальными плодами которого возможно воспользоваться только после окончательного искоренения проявлений в жизни нынешней легитимной порочной системы общественных отношений. Это обстоятельство не удовлетворяет многих, кому не нравится их социальный статус в нынешней легитимной системе. Взимание незаконной дани с легитимной системы и полное проедание дани— это попроще и не требует ничего кроме развитых возможностей подавления сопротивления криминалитету, как системы в целом, так и её субъектов. И этот стиль поведения лежит в основе порождения безыдейной преступности ради наживы самой легитимной системой в качестве её системообразующего фактора в её нормальном, мирном режиме существования.

Тем не менее оба стиля преступного по отношению к системе коварного “Никто” поведения в обозримом историческом прошлом имели место одновременно и переплетались в силу психологических особенностей их происхождения. И хотя преобладала преступность безыдейного бандитизма ради наживы, но и “идейный бандитизм” имел место и не оставался без последствий: именно под его воздействием за две тысячи лет нынешняя система прошла путь от обнаженного рабства на основе грубой физической силы до “явной индивидуальной свободы Западной демократии”, за которой скрывается система финансового ростовщического рабовладения и монопольного доступа к образованию (и особенно к управленчески значимым его видам, какие знания исключены из общеобразовательного курса школы и большинства вузовских курсов [174]).

Этот общественный прогресс — по существу деградация системы библейского рабовладения именно под воздействием “идейного бандитизма”, а не вследствие нравственного и этического преображения правящей “элиты” и коварного “Никто” в нынешней цивилизации: спесивую самонадеянную “элиту” гораздо проще похоронить, чем образумить. Этот общественный прогресс протекал, если говорить в привычной большинству терминологии диалектического материализма, как смена общественно-экономических формаций, в том числе и в ходе революций, которые хозяевам системы (коварному “Никто”) приходилось взнуздывать по ходу (так было с революциями в России в начале ХХ века), а также в ходе вынужденных инсценировок революций, упреждавших реальные революции (приход фашизма в Германии к власти — наиболее результативная по своим последствиям инсценировка революции со стороны коварного “Никто”; а последние из инсценировок в России — ГКЧП и расстрел Белого Дома).

В отношении фашизма в Германии сказанное здесь признает и сам С.Кургинян:

«Теперь о правом фланге (если бывают революции [175] справа — консервативные революции, то бишь). Здесь преступность и революционность действительно не чураются друг друга. Ярчайший (но почти единственный) пример — немецкий фашизм (ибо Муссолини подавлял бандформирования, а Франко просто вырезал их под корень), Гитлер же с преступностью играл как с элементом творимой им “черной мессы”, хотя и тут преступность не героизировалась. Но ведь сегодня-то уже хорошо известно, что фашизм и эсэсовские “черные мессы” с их соитием преступников и политиков — были не революционностью, а исполнением сложного заказа международных сил на подавление эксплуатируемых масс в Германии, на её растление, на превращение в преступное государство и последующее растаптывание, на обескровливающую войну с СССР и на многое другое.»

Все это так, но С.Кургинян мог бы и в зеркало заглянуть.

Это все, казалось бы не относящееся к теме патриотизма и отношения криминалитета к Родине, необходимо было сказать прежде, чем перейти к комментированию следующих высказываний С.Кургиняна о революциях и криминалитете. С.Кургинян, развенчивая миф о мафии в качестве главного мифа, легшего в основу перестройки и реформ, переходит к анализу революций:

«Пятая сторона происшедшего. Она связана с “лимитом на революцию”. Революция — страшное дело. Но в подавляющем большинстве случаев (и всегда — в случае подлинной революции обездоленных!) революция подчеркнуто демонстрирует чистоту рук тех, кто её делает. Не гуманизм (какой уж там гуманизм у Робеспьера или Сен-Жюста!), а именно аскезу и чистоту рук. Революция держит бандитов на дистанции и в тени (даже если это люди типа Камо). И это не случайно. Не случайна и решающая роль в революционном успехе так называемого этичесого оружия. Противопоставляются всегда гнилая, насквозь коррумпированная власть — и бедная честная, антипреступная оппозиция. Опыт Ганди, опыт ваххабистов, нидерландских гёзов, протестантских революционеров в Англии — ничему не учит? Тогда вспомним хотя бы эпизод французской революции. Комендант неприступной Бастилии встречается с повстанцами и говорит: “Никто не может взять крепость!” Ему отвечают: “Её сдаст ваша нечистая совесть.” Малейшее пятно на репутации тех, кто шел на штурм, дало бы нечистой совести защитников Бастилии карт-бланш на пролитие крови. Таков повод всех полиций мира, подавляющих революции. Это было так всегда, а уж в эпоху телевидения стало тотальным.»

Прежде всего обратим внимание на то, что в рассуждениях о революциях С.Кургинян ссылается исключительно на зарубежный разнородный опыт противостояния властей и оппозиции, хотя у России со времен Степана Тимофеевича Разина есть свой не менее интересный и поучительный опыт. О гезах, английских протестантах, Великой французской революции содержательное представление в России имеют только профессиональные историки. Все остальные содержательного представления не имеют, а напичканы историческими мифами из учебников истории и художественно-развлекательной литературы о соответствующих событиях. По этой причине, предварительно надув щеки для придания себе пущей важности, им можно втереть очки и о гезах, и о протестантах, и о многом другом.

Если же говорить о кристальной честности и моральной безупречности сторонников революций и сторонников сохранения исторически сложившихся форм государственности, то здесь также не все столь просто и определенно, как это помнится по учебнику истории и фильмам советской эпохи. Мы обратимся к опыту революций в России.

А.Спиридович (жандармский генерал) оставил воспоминания “Записки жандарма” (Москва, “Художественная литература”, 1991 г.; репринтное воспроизведение издания 1930 г., Москва, “Пролетарий”). Из них встает образ С.В.Зубатова, как широко и глубоко образованного, умнейшего и дальновидного человека, который гораздо глубже С.Кургиняна предвидел, что «революция — это страшное дело», и всеми силами пытался совершить общественно необходимые социальные преобразования и ликвидировать непримиримость в конфликте между трудом и капиталом. По описанию Спиридовича, лично знавшего Зубатова, он был человек кристальной честности и определенных убеждений, а не продажный карьерист или интриган — мастер крупномасштабных политических провокаций. И эту характеристику он подтвердил своей смертью: узнав об отречении Николая II, Зубатов застрелился, предпочитая смерть эмиграции или жизни под властью своих врагов.

Причем, по словам А.Спиридовича, никого из кристальных революционеров не принуждали к сотрудничеству, шантажом, пытками и запугиванием, а переубеждали, обращаясь к их разуму, показывая им их ошибки и невежество во многих вопросах; или же сами революционеры оказывались настолько продажны, что сами предлагали сотрудничество и жандармский корпус одним отказывал, а желание других удовлетворял.

Но и кроме такого общепонятного Иудина греха у всякой революции есть информация, которую она скрывает, и которая поважнее чем связи с бандитами. В связи с этим обратимся к примерам из революционного опыта России. После февраля 1917 г., известный впоследствии лидер рабочей оппозиции Шляпников вернулся в революционный Петроград. Партийная касса была пустовата. Просить денег на деятельность партии у рабочих партия не смела, поскольку миф об общенародной поддержке её деятельности до 1917 года появился после 1917 года. А кроме того и капитал всегда стремится платить наемному персоналу минимум, по какой причине рабочие не могли сэкономить, тем более в условиях военной разрухи, на поддержку партийной кассы. Поэтому РСДРП вынуждена была заниматься отмывкой иных денег, для чего на заводах организовывались сберегательные, страховые и больничные кассы, где и отмывались средства партии. Источники поступлений были разные: среди всего прочего Шляпников сообщает, что, будучи до того в эмиграции США, он передал тамошним еврейским кругам некоторую информацию о погромах в России. В обмен на неё ему было дано письмо, по предъявлении которого в Петрограде скромному библиотекарю бывшей императорской публичной библиотеки А.И.Браудо [176] (жившему на одно жалованье?) Шляпникову был выдан рублевый эквивалент нескольких тысяч долларов (для сопоставления: в 1912 г. радист “Титаника” — редкая в те годы и относительно высокооплачиваемая профессия — имел зарплату в 20 долларов в месяц и должен был бы копить более десяти лет, чтобы иметь такую сумму; и особый вопрос, захотел бы он её отдать на помощь революционной “рабочей” партии).

Еще ранее, ТОЛЬКО в 1905 г., только еврейский бунд, получил иностранной помощи, ставшей известной, на сумму в 7 миллионов рублей по тогдашнему золотому курсу, т.е. большую, чем строительная стоимость символа революции — крейсера “Аврора” (обошелся казне в 6,3 миллиона рублей, строился семь лет, а тут за год — 7 миллионов). Эти примеры, почерпнутые из разных источников, показывают, что коварный “Никто”, по известным ему причинам, и с известными ему целями, на протяжении десятилетий оказывал через банковские и масонские структуры финансовую поддержку, сопоставимую с военным бюджетом великих держав, всем силам, которые делали революции в России.

То, что реквизировал Камо — крохи на этом фоне, не говоря уж о том, что употребить эти деньги на революцию не удалось, поскольку серии и номера захваченных купюр были известны властям и Россия уведомила остальные страны о необходимости арестовывать тех, кто будет предъявлять их к обмену. Л.Б.Красин попытался организовать перенумерацию, но не удалось достичь необходимого качества: при первой же попытке обмена в Стокгольме предъявители захваченных в Тифлисе купюр были арестованы и переданы России. После этого Ленин, согласился и принял ультиматум всей остальной международной социалистической общественности о том, что захваченные в Тифлисе деньги будут уничтожены партией, дабы не пятнать светлые идеи социализма бандитизмом, и они были сожжены на той же даче под Петербургом, где и происходила их перенумерация. Этичность и моральность поддержки революции международными банковскими структурами, в основе которых лежал не бандитизм, а еще более гнусное ростовщичество, мировой социалистической общественностью не обсуждалась: это вождями, знавшими тайные источники пополнения партийных касс, считалось вполне нормальным и этически безупречным, было партийной тайной и потому не пятнало светлых идей социализма, в отличие от бросающегося в глаза и шумного силового бандитизма.

Если обратиться к истории Великой французской революции, то её исподнее — не чище: надо читать не только школьные учебники “за”, но и литературу тех, кто “против”. С.Кургинян в общем-то должен был это знать и сказать сам, а не выставлять в качестве примера этической безупречности революционных вождей прошлого и повстанцев. Другое дело, что непреклонная оппозиция побеждает, если она по провозглашаемым ею идеалам выше чем жизненная практика режима. После захвата власти бывшая оппозиция имеет некоторое время, в течение которого ей предоставляется возможность перестроить свои нравственность и этику повседневного властвования в соответствии с ранее провозглашенными ею же идеалами. Если такового нравственного и этического преображения не происходит, то новый режим порождает своей злонравной этикой новую оппозицию, которая, если не труслива и обладает настойчивостью, то приходит к власти теми же нравственно обусловленными методами и на тех же условиях.

Тем более уж совсем некстати вспомнил С.Кургинян телевидение: реально это средство программирования мнения бездумной доверчивой толпы, а не один из видов средств массовой информации. Монтажный стол и компьютерная графика, на основе кинодокументалистики позволяют показать всякую заказную ложь и представить обществу в качестве истинного заказанный спектр мнений.

Профессиональный редактор — это специалист по высказыванию заказного или ожидаемого мнения чужими словами и видеорядом реальных фактов, пропущенных через сито.

Сказанное о телевидении относится и к прессе, но пресса обладает своей спецификой изложения заказного мнения чужими словами. Верить телевидению и его обвинениям и провозглашаемым им “истинам” могут только безнадежно слабоумные.

Характерно и то, что С.Кургинян обошел молчанием и деятельность И.В.Сталина, поскольку она не вписывается в создаваемый им миф о преступности и политике, которым он пытается заместить развенчиваемый им миф Шмелева и Бондаренко. В адрес Сталина каких только обвинений не звучало: и он готовил тифлисскую экспроприацию Камо; и с охранкой он сотрудничал; и в тюрьмах общество уголовников предпочитал обществу политических; и стал палачом ленинской гвардии кристально честных революционеров; а в одних воспоминаниях о ГУЛАГе приведена даже характеристика Сталина одним из воров в законе “Йоська корявый [177] — пахан крепкий!”; и единение якобы преступного государства и мафии нашло отражение в блатной песне: «Советская малина собралась на совет, советская малина врагу сказала нет. Поймали того супчика, забрали чемодан, забрали деньги-франки и жемчуга стакан. Потом его отдали частям НКВД. С тех пор его по тюрьмам я не встречал нигде.»

А что на выходе деятельности Сталина? — Сверхдержава № 2, обладавшая потенциалом, достаточным для того, чтобы стать Сверхдержавой № 1. И этот потенциал разбазарили и пустили в общественно бесполезный распыл те, кто устранил Сталина, дабы избежать легитимной передачи власти продолжателю дела. Какого дела? — того, которое в речи на параде 7 ноября 1941 года сам Сталин охарактеризовал словами «Наше дело правое! Победа будет за нами». Хотелось бы, чтобы гражданин Кургинян сказал нам, как это будет по-итальянски? — «Наше дело» = «Коза ностра», а как “правое” по-итальянски — следует посмотреть в словаре самим. Это тоже еще одна случайная и ни к чему не обязывающая игра слов в истории?

Или же суть объективно в том, что революции в пользу угнетенных всегда — правое дело. Революций в пользу угнетенных слева не бывает: слева только инсценировки в интересах и коварного “Никто” при его тайном финансировании. В новой истории так было всегда от Маркса, Троцкого и Гитлера до Зюганова включительно.

Уничтожение троцкистов — уничтожение кадрового корпуса революционной инсценировки слева, т.е. уничтожение кадрового корпуса контрреволюции. Это вовсе не преступление против человечества и трудящихся России, — а акт социальной гигиены, хотя и не безупречный, поскольку в нем выразилась объективная нравственность и самодисциплина его участников, а не провозглашаемые ими идеалы.

Если обратиться к истории России то правое дело идейного бандитизма против легитимной порочной системы со времен Степана Тимофеевича Разина ко временам Иосифа Виссарионовича [178] Сталина прошло большой исторический путь. Оно поднялось от невежественной вольницы до строительства государственных структур, по своей архитектуре и целесообразности на столетие примерно обогнавших нравственное и мировоззренческое развитие интеллигенции России-СССР, которую мафия Сталина вынуждена была употребить в качестве кадрового корпуса этой системы революции справа. Сталин преступно взял дань с международного “Никто”, и на захваченные в этой экспроприации средства, отнятые у тружеников “Никто” и его холуями, построил сверхдежаву СССР: именно этого ему и не могут до сих пор простить пустобрехи историки и журналисты, финансируемые из средств “Никто”; а другие просто молчат, как С.Кургинян, в надежде что проблема забудется и “рассосется” сама собой. — Нет, не рассосется, а получит свое решение по Правде.

И не следует думать, что наше правое дело не пойдет дальше. Да, оно будет преступным по отношению к легитимной системе, но оно не будет порочным, поскольку будет очищаться от безыдейного бандитизма, памятуя о поучительном опыте прошлого; будет вовлекать в себя все общественные силы, готовые действовать по вольному разумению, и потому способные принять на себя функции жречества. И потому Наше дело будет очищаться не только от силового и финансового безыдейного бандитизма, но и от информационного бандитизма, которым занимаются многие, считающие себя интеллигентами.

Влад Листьев, в прочем как и большинство других, менее известных, пожал то, что он сам же и посеял: достаточно было посмотреть многие фрагменты посвященного его памяти суточного телемарафона, имевшего место на телевидении после его убийства. Поэтому интеллигенции и журналистам прежде прочих следует прекратить , иначе судьба многих будет печальна не только в жизни, но и по смерти. Народ и его предприятие «Наше дело правое» устали от творимой в печати и на телевидении черной мессы: Кто не прекратит править черную мессу — тот “мистически” сгинет.

Как заметил Жан Поль Бельмондо в одном из фильмов: «Вор — не всегда вор, а дурак — это пожизненно»; или же Лёлик из “Брилиантовой руки”: «Если человек идиот, то это надолго.» Если интеллигенция, якобы пекущаяся о чистоте нравов, предпочитает участь «мыслящего тростника» в порочной системе, а криминалитет более восприимчив к информации о существе происходящего и перспективах и потому способен к своему преображению в новое качество, то антисистемный нелегитимный очищающий фактор способен войти в жизнь через среду криминалитета. Бог не закрывает никому дорогу к покаянию в прошлых злодействах и нравственному и этическому преображению.