Исэ моногатари
ModernLib.Net / Древневосточная литература / Средневековая литература / Исэ моногатари - Чтение
(стр. 3)
"Если б сосна в Анэва на равнине Курихара человеком стала, – сказал бы ей: пойдем со мной, как вещь редкая, в столицу"[17].
Так сказал он, и она в радости все повторяла: «Да он любил меня, любил»[18].
14
В давние времена кавалер в провинции Митиноку познакомился с дочерью одного незначительного человека, и, к его удивлению – она показалась ему совсем не такой, какою быть бы должна.
Поэтому он:
"Гора «Любовных мечтаний!» Ах, если б нашелся путь тайный к тебе... Хотел бы узнать я сердца тайны ее"[19].
Дама была счастлива беспредельно, но... в таком варварском месте, – можно ли было что-либо сделать?[20]
III
15
В давние времена жил человек по имени Ки Арицунэ. При дворе трех микадо последовательно служил он, и счастье по временам ему улыбалось, но потом свет изменился, времена пошли уже не те, и хуже, чем у людей простых, стала жизнь его. Был человек он с изящной душой, с тонким вкусом и не в пример прочим – не имел забот о существовании; был беден он, и все же сердцем оставался таким же, как и раньше, во времена лучшие, – забот о делах житейских не знал он. Жена, с которой сжился он за годы жизни, постепенно стала отходить от него, и, в конце концов монахинею став, к сестре старшей, уже раньше постригшееся, ушла.
Хоть и не были их отношения очень близкими, но все ж теперь, когда ушла она, почувствовал он жалость; однако, беден будучи, не мог сделать всего того, что нужно было[21]. В горе он своему другу, с которым поверяли они друг другу все, так написал: «Так и так... Теперь вот отпускаю ее я – и ничего, безделицы малейшей ей сделать не могу». И в письме:
"Если бы по пальцам подсчитать те годы, что прошли у нас, – все десять повторив четырежды будет".
Друг этот, увидев это все, пожалел его и, отослав все, что нужно, вплоть до одежд ночных, сложил:
"Если даже лет десять раз четырежды прошло с тех пор, сколько ж раз ей приходилось в тебе опору находить?"
Так он сказал, и Арицунэ к радости вдобавок[22]
"Это что? Не та ли, крылатая – с небес одежда? Она, конечно! Тебе же – в одеянье ее преподнесли"[23].
И, не будучи в силах сдержать свою радость, снова:
"Что это – осень? Роса ли? Иль слезы мои льются настолько, что их принимаю я за росу?"
16
В давние времена один, целыми месяцами не подававший вестей о себе, кавалер пришел посмотреть на вишни в цвету, – и хозяин:
«Ненадежные»... имя сложилось о вас, цветы вишни. А вот вы дождались того, кто так редок в году..."
И в ответ кавалер:
"Не приди я сегодня, – завтра б, как снег, опали они... и пусть бы не стаял он, все же – можно ль признать его за цветы?"[24]
IV
17
В давние времена жила дама с сердцем, о себе мнящем высоко. Вблизи жил кавалер. Дама поэтом была, и вот – чтоб его испытать, – ветку сломив хризантемы в полном цвету, тому кавалеру послала.
"Алость и блеск, куда они скрылись? На вид будто белый снег на ветвях, Так что и гнутся они..."
Кавалер же сложил в ответ стихи, как будто бы не понимая:
"Алость и блеск, и поверх их – белый снег, – то, ветку сломившей, – так кажется мне, – не цвет рукавов ли?"[25]
18
В давние времена кавалер, познакомившись с дамой одной, в услужении бывшей у дамы высокой, служившей при дворе, чрез короткое время от нее отдалился. Так как жили они в одном и том же месте, он постоянно был на глазах у дамы; но так как совершенно он не замечал ее существования, дама:
"Что ж – ходишь ты теперь так далеко, как в небе облака? Пусть так, но все же – глазам твоим видна же я".
Так сказала она, а кавалер в ответ:
"Туда, назад, – все время брожу по небу я... И это оттого, что там, на той горе, где жил я, ветер так силен..."
Так сложил он потому, что у той имелись и другие кавалеры[26].
19
В давние времена кавалер, познакомившись с дамой, жившей в Ямато, стал ее навещать. И вот через некоторое время, – служил он при дворе, – домой вернулся и по дороге – был месяц третий, когда кленовые листы краснеют так красиво, – ветвь сломив, с дороги даме послал сказать:
"Для тебя, о друг милый, рукой моей сломленная ветка и весною даже такою красной стала, как в осень должно ей".
Так послал он ей, и ответ был принесен ему уже по прибытии в столицу.
"Когда же успел бывший пышным цветок так отцвести? В твоей стороне, видно, милый, уже не весна..."[27]
20
В давние времена кавалер и дама были в самых тесных отношениях, и ничего иного у них на сердце не было. И вот почему-то, по пустякам, она, разочаровалась в их союзе и, думая о том, чтоб ей уйти, стихи такие сложив, на месте видном написала:
"Уйду я от тебя, и – «сердце мелкое у ней» – скажут люди... Ведь не знают, каков был наш союз!"
Написала, оставила и ушла.
Кавалер же, увидав эту оставленную ему записку, подумал: «Странно! Ничего не запомню такого, что бы должно остаться на сердце... С чего бы это она?» – и, заплакав горькими слезами, вышел за ворота, чтоб пойти отыскать ее там, где она; вышел, – смотрел сюда, туда смотрел, – но как он ни смотрел, не мог в толк взять того, где может быть она; вернувшись в дом:
"Лишенным смысла стал наш союз! А разве в шутку с тобой в союзе долгом хотел я жить?"
Так сказал он и предался тоскливым думам:
"Любила ль, нет ли она меня, – не знаю... Только образ ее, в повязке драгоценной, все время предо мною..."
Даме этой, – прошло уж много времени с тех пор, – невмоготу что ль стало, только так ему сказать послала:
"Теперь бы только одно лишь мне желанно: чтоб ты не сеял в своем сердце хоть семена травы забвенья!"
А он в ответ:
"Если б я только услышал, что ты хоть траву забвенья сеешь, – тогда б я хоть знал, что любила меня."
И еще, и еще... и вот – ближе, чем раньше, стали друг другу они, и кавалер:
«Забудешь вновь!» – всплывает мысль... В сомненьях сердца сильней, чем прежде, грусть".
А дама в ответ:
"Как в небе чистом облака плывущие бесследно исчезают, так и мой удел – быстротечным станет".
Хоть и сказала так она, но все же вновь соединилась с ним; однако отношения уж близкими быть перестали.
21
В давние времена – любовь одна почему-то прервалась, но все же от дамы – не забывала что ль она – пришли стихи:
"Хоть и горько мне, но все ж тебя забыть я не могу! И ненавижу я, и все ж люблю".
Так сказала она, а кавалер: «Ах, вот как!» – подумав, сложил:
"Свиданий? – Их нет. Все ж одно – наши души: как струи в реке, что островком разделены, за ним – опять одно..."
Хоть так и сказал он, но в ту же ночь отправился и лег с нею на ложе. И, говоря о минувшем, о том, что грядет, кавалер:
"Если бы долгая ночь осенью была длинна, как тысяча долгих ночей, – пусть восемь их будет, и все ж буду ли я насыщен?"
А дама в ответ:
"Пусть долгая ночь осенью и будет длинна, как тысяча долгих ночей, – не останется разве, что нам говорить, когда птички уже запоют?"
И с большей любовью, чем прежде, стал к ней ходить кавалер.
V
2
В давние времена дети двух семейств, проживавших в провинции, играть выходили у колодца. Когда они стали уже взрослыми – и юноша, и девушка, – они оба стесняться друг друга стали[28], но он лишь ее хотел в жены себе, она ж о нем одном лишь помышляла и слушать не желала родителей, за другого ее отдававших. И вот от него, жившего здесь по соседству, пришло к ней:
"У трубы колодца, колодезной трубы – мы меряли свой рост – ты помнишь? Подрос я с той поры, как мы в разлуке".
А она в ответ:
"Чем мерялись с тобою мы, – волосы, в две струи ниспадавшие, у меня уж ниже плеч. И если, милый друг, не ты, то кто ж их приласкает?"
Так переговаривались они, и в конце концов стало по их желанию[29]. Но вот прошли годы, и родителей дамы не стало – и не стало у них опоры в жизни. «Сидеть здесь вместе, – может ли это повести к чему-нибудь?» – подумал кавалер и отправился в провинцию Коти, уезд Такаясу, где и образовалась у него новая связь[30]. Однако прежняя дама провожала его, и виду не подавая, что ей это неприятно, и он, заподозрив: «Не потому ли так оно, что есть у ней любовь другая?» – спрятался в садике перед домом, вид сделав, что в ту Коти отправляется, – и смотрит. Видит он, что дама, тщательно одевшись, в думах:
"Повеет ветер – и встают белые волны на взморье, о, гора Тацута! Не в полночь ли милый один идет через тебя?"
Сложила такую песню, и, ее услышав, он безгранично тронут был и перестал ходить часто в Коти.
И вот редким случаем зашел он в этот Такаясу в видит, что та дама, имевшая сначала вид такой достойной, теперь неряшливо одетая, узлом замотав на затылке волосы свои[31] – отчего лицо казаться длинным стало, – сама собственноручно держит ложку для риса и наполняет ею миску. Увидел это, и стало сердцу его неприятно, – так что и ходить к ней перестал. И потому та дама, глядя в сторону Ямато:
"В твою, о друг милый, сторону я гляжу здесь одна. Гора Икома![32] Вы, облака, не скрывайте ее, хоть лил бы и дождь!"
Так сказала она, и как раз тот, из Ямато – «приду!» ей сказал. Радостно ждала она, но дни шли за днями, и дама:
«Приду» – ты сказал мне... И ночи проходят одна за другой. А я все люблю того, кто столь ненадежен..."
Но хоть и сказала так она, кавалер больше здесь уже не бывал.
23
В давние времена кавалер и дама жили в провинции глухой. Кавалер был должен ко двору на службу отправляться и, о разлуке сожалея, ушел.
Прошел так год, другой и третий – и все не возвращался он, так что дама, ждать его устав, с другим – человеком к ней относившимся весьма заботливо и нежно – сегодня в вечеру быть вместе сговорилась[33], и как раз явился тот кавалер. «Дверь мне открой!» – стучал он, но, не открывая, она, стихи сложив, ему проговорила:
"Сменяющихся лет – уж целых три я жду, и ждать тебя устала... И только в ночь сегодня я ложе новое делю..."
Так ему сказала, а он в ответ:
"Лук «адзуса», лук «ма», лук «цуки», – их много... Ну, что ж... Люби его, как я любил тебя все эти годы"[34].
Сказал он и собрался уходить, но дама:
"Лук «адзуса»... – Натянешь иль нет его, но все же – с начала самого душа моя, как прежде, тебе принадлежит"[35].
Хоть и сказала так, но кавалер ушел обратно. В большом горе дама за ним вслед побежала, но настигнуть не удалось ей, и у ручья с водою чистой ниц она упала. Там на скале кровью, с пальца взятой, она написала:
"Того, кто не любит, кто ушел от меня, удержать я не в силах! Настал, видно, миг, когда жизнь уж исчезнуть должна..."
Написала она, и не стало ее.
VI
24
В давние времена жил кавалер. Той даме, что не говорила ему ни «да», ни «нет» и все же его пленила, послал сказать:
"Пуще, чем утром рукав, когда по полю осенью чрез кусты проберешься, – увлажена моя ночь, что сплю без тебя".
А играющая в любовь дама – в ответ:
"Не знаешь ты, что я – та бухта, на которой нет морской травы... Рыбак же неотступно до изнеможенья бродит..."[36]
25
В давние времена кавалер – в ответ человеку, который высказал ему свое сожаление в том, что он не смог добиться любви дамы, проживавшей в округе пятой улицы столицы, – сказал:
"Совсем нежданно – в рукаве моем волненье, как в гавани большой... когда туда приходит корабль китайский"[37].
26
В давние времена кавалер, придя к даме на одну только ночь, потом уж больше не приходил, отчего родитель дамы, рассердившись, схватил бамбуковую плетенку у умывальника и в гневе отшвырнул ее; дама же, увидев в воде лоханки лицо в слезах, так сложила:
"Нет боле никого, кто б так страдал, как я, – считала я, а вот – здесь под водой еще..."
Так сложила она, – и тот, не приходивший к ней кавалер, услышав это:
"То – я там был, что виднелся тебе в водоеме...[38] И даже лягушки на дне под водою плачут со мной в один голос".
27
В давние времена играющая любовью дама ушла от кавалера, отчего тот, в унынии:
"Почему же вдруг так стало трудно мне с тобой встречаться? Ведь клялись мы с тобой – ни капли не пролить!"[39]
28
В давние времена приглашенный на праздник цветов к дамам придворным, служившим у матери принца наследного, бывший офицером конвоя – кавалер так сложил:
"Вздыхаю всегда по цветам, не успев ими насытиться вдосталь... Но никогда еще не было так, как в этот вечер сегодня!"
29
В давние времена кавалер той даме, с которой был он едва знаком:
"Наши встречи с тобою кажутся мне единым лишь мигом, но жестокость твоя для меня бесконечна."
30
В давние времена кавалер во дворце проходил мимо покоев одной придворной дамы, и та имела, что ли, против него чего-либо, но только молвила: «Хорошо, хорошо! Вот посмотрим, что станет с листвой травы»[40].
И кавалер:
"Если кто клясть станет того, в ком нет вины, – на нем самом «забвенья» – как говорят – «трава» взрастет!"
31
В давние времена кавалер той даме, с которой был близок, год спустя так сказал:
"Ах, если б вновь с пряжей клубок тот минувшего нам намотать! Если б ушедшее вновь нынешним стало!"
Сказал он так, но она не почувствовала, видно, ничего, что ли...[41]
32
В давние времена кавалер навещал одну даму, что проживала в провинции Цу, уезде Убара. Показалось той даме, что он, на этот раз вернувшись к себе домой, уж более как будто к ней прийти не думает, и вот она – ему укоры, – он же:
"С камышей прибрежных идет, все заполняя, прилив – сильней, сильней... Любовь к тебе, друг милый, все так же возрастает!"
А она в ответ:
"Мысли сердца, сокрытого, как в бухте тайной, узнаю как я? Веслом, пожалуй, – тем, чем двигают ладью..."
Слова эти принадлежали человеку, живущему в деревне, и что ж – хороши ли, иль плохи они?
33
В давние времена кавалер даме жестокой:
"Сказать тебе – не в силах, а не сказать – в волненьи я терзаюсь сам... Да, время наступило, когда душа лишь плачет!"
Вероятно, сказано им это после долгих дум.
34
В давние времена кавалер той даме, с которой связь порвалась не по причинам сердца:
"Краткий миг свиданья мы вместе завязали узлом крепким... И пусть в разлуке мы, – потом ведь встретимся с тобою!"
35
В давние времена кавалер даме в ответ на слова: «ты, верно, забыл уж» –
"По тесной лощине до самой вершины вьется лиана... «Конец» – говоришь ты, а я – и не думаю вовсе!"[42]
36
В давние времена кавалер познакомился с дамой, любовью игравшей. Не уверен, что ли, в ней был он, – но только:
"Если ты не со мной, – не развязывай нижней шнуровки, хоть и будь ты вьюнком, – цветочком, не ждущим вечерних теней..."
В ответ она:
"Ту шнуровку, что вдвоем завязали мы, одна я, вплоть до встречи с тобой, и не сумею, видно, развязать!"
37
В давние времена Ки Арицунэ, куда-то уехав, не возвращался долго, и вдруг ему:
"Из-за тебя я привык к думам тоскливым. Не это ли люди, что в мире живут, «любовь» называют?"
И Арицунэ в ответ:
"Из-за меня, говоришь?.. Из-за того, кто и сам столь неопытен, что у людей спросить должен: что ж такое любовь?"
38
В давние времена жил микадо – микадо Сэйин по прозванию. Августейшую дочь его звали Такаико. Принцесса эта скончалась, и в ночь похорон кавалер, живший рядом со дворцом, взглянуть собираясь на них, с дамой вместе – в ее экипаж усевшись – сюда подъехал. Долго он пробыл, а похоронная процессия все не выходила. Вздыхая, готов был он уже прекратить ожидание, и здесь, в этот миг, известный повсюду как любовный игрец, Минамото Итару, который явился также сюда посмотреть и, экипаж кавалера приняв за дамский, к нему приблизился и всячески старался игру начать, – в миг этот Итару, светлячка поймав, его бросил к ним в экипаж.
Сидевшая там дама, опасаясь, как бы при свете светлячка ее не увидали, его потушила. А сидевший с ней кавалер:
"Процессия выйдет – и всё на свете этом для принцессы окончится: ведь свет погас... Ты слушай плач: неужли годы уж все для ней прошли?"
А Итару в ответ:
"Да, в самом деле, слышу, как жалобно рыдают... Но то, что свет погас – вот этого уж я не знаю, право"[43].
Так он ответил. Для стихотворения первого в свете любовного игреца это было поистине обыкновенно.
VII
39
В давние времена юноша один влюбился в женщину, дурного ничего собой не представлявшую. Родитель деспот был у него и, опасаясь, что их любовь придет к завершению своему, эту женщину собрался изгнать из дома[44]. Решил он так, но все же пока еще не изгонял. А тот ведь сыном был, – влияния не имел еще и остановить его не мог. Дама также – как звания низкого – сил не имела для борьбы.
И вот за это время любовь их становилась все сильней, сильней...
Как вдруг родитель эту женщину изгнал из дома. Кавалер кровавые лил слезы, но помешать не мог.
Увели ее, и дама тем, кто шел назад[45 ] –
"Если он спросит: доколе вы проводили меня, – до «реки» неустанных в разлуке «слез» – вы ответьте ему!"
А кавалер – в слезах весь – так сложил:
"Если отвращенье, – кому же будет трудно расстаться с кем-нибудь? Для меня же пуще печаль теперь, чем раньше..."
Так сложил он и впал в беспамятство, – родитель же не знал, что делать. Решал он, полагая, что дело здесь в простом; он думал, что таким оно быть не могло, но так как тот на самом деле чувств лишился, в смятении, стал давать различные обеты.
Сегодня в сумерки лишился чувств тот, и на другой лишь только день, в час пса, наконец, в себя пришел.
В старину вот как любили молодые люди, а нынешние старцы – как раз так, что ль, поступают?
40
В давние времена жили две дамы – родные сестры. Одна имела мужа из звания низкого, и бедного, другая – благородного, и с состоянием. Вот та, что имела мужа незнатного, в последних числах декабря[46], одежды вымыв верхние, сама сушить их на шесте развешивала. Желание большое было у ней, но непривычна к столь низкому труду она была и, платье надевая на шест сушить, в плечах его порвала. Не зная, что делать, только плакала и плакала она.[47]
И вот тот благородный кавалер, услышав это и сочувствием сильным к ней проникшись, послал ей то, что бросилось в глаза в миг тот первым – прекрасную одежду особ шестого ранга[48] и при этом –
"Когда фиалок цвет густой темнеет, на поле всем вдали, растений разных глазу – не отличить!"[49]
Смысл здесь, по-видимому, тот же, что и в стихотворении: «На равнине Мусаси»[50].
VIII
41
В давние времена кавалер, зная и зная, что дама та играет в любовь, все ж сблизился с нею. И, несмотря ни на что, приятной ему была она. Часто ходил к ней он, и все же беспокоился сильно; однако перестать ходить не в силах был; и так однажды дня два иль три – помехи были – к ней не пошел он; и тут ей так он:
"Даже след мой, след от моих посещений, – все тот же, что был... А чьей уж тропою стал он теперь?"
Так сложил он из подозрений к ней.
42
В давние времена жил принц, принц Кая по имени. Принц этот, пристрастный к дамам, к ним относился у себя при дворе с благосклонностью особой.
Была одна средь них очень красива, и не давала прохода ей молодежь. «У ней – лишь я один!» – так думал один из них; другой же, узнав об этом, письмо ей посылая, модель кукушки изготовил и...
"Селений, в которых поешь ты, кукушка, так много! Сторонюсь от тебя я, хоть и люблю..."
Так сказал он. Дама ж эта, ему желая угодить:
"Кукушка та, лишь о которой сложилось имя так, сегодня утром плачет... Ведь в стольких хижинах от ней так сторонятся люди!"
Время было – месяц май. И кавалер в ответ:
"Во многих хижинах... и все же – кукушке этой верю! Вот если б только голос не смолк ее в селеньи, где я живу..."
43
В давние времена жил кавалер. В провинцию назначенному другу проводы желая устроить, он позвал его к себе. Близким человеком был тот, и кавалер жену свою заставил чарки подносить, а в подарок одежду женскую решил отдать.
И вот кавалер-хозяин, стихи сложив, жене дал прикрепить к одежде той у места поясницы[51]:
"Для тебя, о, уходящий друг, с себя я сняла одежду – скорбь! И без них я даже теперь останусь"[52].
44
В давние времена жил кавалер. Нежно любимая дочь одного человека – как бы перемолвиться хоть словом с этим кавалером – все помышляла. Высказать все это трудно было, верно, ей, и заболела она. Уж при смерти сказала: «Вот, как я думала» – и, услыхав отец про это, весь в слезах кавалеру все передал, и тот в смятении прибежал, но девушка уж умерла. В тоске, унынии захирел он.
Время было – конец июня, были дни жары ужасной. Вечером играла музыка[53], а ночью слегка повеял прохладный ветерок. Светлячки высоко взлетали вверх. И кавалер тот лежал, на них смотря:
"Светляк летающий! Ты доберешься до неба самого, – скажи ты гусям диким там, что здесь осенний ветер веет". "Сумерками дня летнего, который не хочет так темнеть, с тоскою гляжу я, и невольно грустно мне..."
45
В давние времена кавалер имел очень хорошего друга. Думали оба они, что ни на миг друг от друга не отойдут, но уезжал тот в провинцию[54], и с горестью сильной расстались они. Месяцы шли, и в письме, присланном другом: «Как грустно! С тобою не видимся мы; время проходит... уж не забыл ли меня? в отчаяньи ужасном я помышляю... сердца ведь людей в этом мире: с глаз лишь долой – сейчас и забвение».
Так он писал, и в ответ кавалер:
"С глаз долой – говоришь? Так не кажется мне... Ни минуты одной, чтоб забыл я тебя, – облик твой предо мной".
46
В давние времена у кавалера была дама, о которой нежно он помышлял: «Ах, как бы!..», но, однако, дама, про кавалера слыша, что он ветрен, все более бесчувственною становилась и ему сложила:
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
|
|