Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Повелитель Ночи

ModernLib.Net / Спуриэр Саймон / Повелитель Ночи - Чтение (стр. 2)
Автор: Спуриэр Саймон
Жанр:

 

 


      Псайкер постаралась принять наиболее эффектную позу, неловко сознавая собственную ненужность. Если Каустус и ожидал от нее неких действий, то не подал виду, полностью поглощенный отдачей приказаний.
      — Точка встречи у врат Эпсилон-Шесть через три часа, — рокотал инквизитор — холодный и точный механизм, всевидящий и вооруженный. — Разойтись!
      Мита продолжала удивляться общей слаженности: слуги инквизитора, несмотря на разность судеб и характеров, действовали как на параде, не уступая выправкой штурмовикам Имперской Гвардии. Через несколько минут псайкер обнаружила себя оставшейся наедине с инквизитором. Каустус разглядывал ее, поигрывая медальоном в виде буквы «I» на шее.
      — Дознаватель,— проговорил он,— вы все еще здесь?
      — Милорд. — Мита поискала дипломатичный ответ, но смогла изобрести лишь неуклюжее: — А что мы должны расследовать?
      Она ожидала окрика за дерзость, но его не последовало. Мита представила выражение лица инквизитора под шлемом — кот, наслаждающийся игрой с мышью,
      — Дорогой дознаватель, — проворковал он, — вы все уже знаете.
      — Милорд? — Мита Эшин нахмурилась.
      — Ну, как ты там его описала? Нечто с небес, массивное. Нечто темное.
      — Я… сожалею, милорд, но я не пони…
      — Ты была права. Хотя известия несколько запоздали.
      — Опоздали?
      — Судно. Большое судно разбилось при посадке во льдах два часа назад. Учитывая, что мы уже здесь, будет невежливым не принять участия в расследовании.
      — Но…
      — Нечто не прибудет, дознаватель. Нечто уже прибыло. Ты можешь идти собираться.
      Псайкер двинулась обратно в свои покои, полностью обескураженная, но когда она добралась до темной кельи, мерзкое предчувствие зашевелилось в животе. Воспоминания транса вновь пронеслись в памяти, и Мита вздрогнула, как от боли.
       Нечто упало с небес…
 
      Через линзы ночного видения бинокса, чьи провода и корпус присосались к глазам псайкера, как жадный поцелуй, улей выглядел полыхающей пирамидальной башней.
      Дрожа от холода, несмотря на толстые меха, Мита сравнивала город-мир, недавно оставленный позади, с растаявшим сталагмитом, проглоченным горизонтом. То, что существовали еще более огромные ульи на ближних мирах, не могло умалить величие этого необъятного города, приковавшего к себе ее внимание. Двести миллионов душ, живущих рядом, как термиты, пробуждали в Мите неосознанную дрожь в позвоночнике.
      Большинство жителей этого города никогда не видели неба.
      Улей пронизал пространство шишковатым суставом. Окутанный облаками и блестящим намерзшим льдом, он напоминал перевернутую сосульку, источенную временем и погодой, с выступающими башенками и шпилями. Яростные бури Эквиксуса оставляли глубокие следы на поверхности улья, украшая город с прихотью сумасшедшего архитектора.
      Огромная кроваво-красная молния протянула шипящие зигзаги в вышине, заставив небо загореться сиянием, озарившим пустоши на многие километры вокруг. Неосвещенное лицо планеты, синхронно с орбитальным годом, оставалось всегда темным и холодным. На его фоне фабрики извергали огонь из высоких труб, а погрузочные площадки кутались в туманы ионного свечения. А выше плебейских рабочих уровней огромные окна соревновались множеством огней со звездами в небесах. Через бинокс Миты улей казался картиной противостояния бога-монолита и тьмы, исполненной мазками огня.
      Более яркие картины пси-прикосновений жизни города проплывали в сознании псайкера, словно щупальца анемонов. Двести миллионов душ, двести миллионов свечей псионического света. Такие же яркие и хрупкие.
      Мита отвернулась, не в силах вынести столь яркого зрелища, и сосредоточилась на их маленьком конвое. Четыре транспорта, преобразованные «Саламандры» с широкими гусеницами и вышками прожекторов, неслись по льду с опасно высокой скоростью. В трех ехала свита инквизитора, поблескивая разнообразными плащами, трепещущими на ветру, а в первом — команда местных слуг закона, Префектус Виндиктайр, вперивших прорези своих шлемов в попутчиков и не испытывающих большого восторга по поводу их вмешательства. Официально Префектус являлась независимой организацией под крылом Адептус Арбитрес, но между имперскими офицерами существовал определенный дипломатический компромисс. Мита Эшин догадывалась, что присутствие инквизитора не было инициативой людей из Префектуса, но не представляла того храбреца, который отказался бы от помощи Каустуса.
      Сам инквизитор расположился вместе с ней на замыкающем транспорте, с лицом и сознанием одинаково непроницаемыми. Он давно обучил свиту прикрывать собственный ум от псайкеров — там, где умы оперативников сверкали для Мины яркими маяками, егосияние виделось приглушенным и защищенным.
      Инквизитор стоял со скрещенными на груди руками, не обращая внимания на холод, только шевелящиеся пальцы разрушали иллюзию грозной статуи, задрапированной роскошными тканями. Мина с удивлением осознала: она по-прежнему ничего не знает о хозяине. За то короткое время, что она служила у Каустуса, псайкер смогла разузнать лишь одно: все, что рассказывают о нем легенды, — ошибочно. Инквизитор обладал репутацией, пылающей не тусклее, чем город-улей за их спинами, кроме того, он грамотно ею пользовался. То, что Каустус смог раскрыть великие заговоры и сокрушил пришельческую ересь всюду по всему сегментуму Ультима, она не сомневалась. Но что все деяния, как утверждают мифы, инквизитор совершил с благородством и честью, а то и с героизмом, Мита Эшин сильно сомневалась. Жестокость и героизм редко уживаются вместе.
      Псайкер начала службу экспликатором Инквизиции непосредственно после окончания Схоластиа Псайкана на Эскастел Санктусе. Была отобрана мастерами, считающимися опытными в сопротивлении ереси без применения ритуала Укрепления Души. Церемония требовала младших псайкеров. Мита со смутным отвращением помнила саму процедуру вербовки. Голые и лишенные волос, юные избранники дрожали в глубоких пещерах, слуга скользили между ними, подгоняя и подталкивая. Она помнила позор, смешанный со скрытым облегчением, когда стоящих рядом с ней претендентов одного за другим уводили плоские механизмы, посланные новыми хозяевами. Мита знала, что их распределили среди офисов Муниторума или Администратума, правда, многие шептались, будто других направили непосредственно в Адептус Астартес.
      Никто не рассказал о четвертой возможности.
      Мита Эшин была отобрана Ордо Ксенос, ордосом Священной Императорской Инквизиции, наиболее секретной организацией. Она обнаружила себя частью системы с безграничными полномочиями, преследующей тени по всему Империуму, всегда оставаясь чистой, сильной и святой. Мита оказалась приобщенной к миру паранойи и тайн в двенадцать лет.
      В двадцать пять она оставила мир-крепость Сафа-ур-Инкис, присоединившись к свите инквизитора Петры Лево, будь благословенно ее имя. После чего в течение шести лет получала… удовольствие.
      Она была свидетелем зачистки некронтирских мегалитов на Луне Пастора. Приложила руку к уничтожению Ваагх-Шалказа, когда победила марионеточных шаманов вождя. Взяла верх над магалами-примациями во время восстания генокрадов в Маркандских Проливах. Сожгла разум Демагога Хруддов в Плеанарской кампании. Заслужила ранг дознавателя в тридцать, после суровых испытаний мятежа на Йилире. Удостоилась упоминания в Конгресиум Ксенос за захват поющего меча у эльдарского колдуна.
      Мита занималась различными делами. Она искала — и получала славу, которой так жаждала, а история ее свершений украшала ленты, которые псайкер вплетала в волосы.
      Она жила полной жизнью.
      И за неделю до тридцать первого дня рождения ее хозяйка погибла — глупо, бессмысленно, в подлой перестрелке на Эрасуле Девять.
      Все изменилось. В одну секунду Мита Эшин стала никем. И когда все запросы и приказы были отданы, она обнаружила себя подчиненной новому хозяину и переброшенной в другую часть Вселенной.
      Смотря вперед, в мельтешащий снег, где расположилась огромная фигура нового хозяина, Мита задавалась вопросом: как долго — если такой срок вообще есть — ей придется забираться на высоту прежнего положения? Попробовав на вкус мысли окружающих, в чьих умах роились желания выделитьсяи вознестись на самый верх, она с мрачной уверенностью поняла, что путь не будет легким.
      Место крушения было таким же пустынным и хаотическим, как и в трансе псайкера. Ужасно увидеть машину всесокрушающей мощи, космический корабль, в таком разрушенном и жалком виде. Снег уже засыпал высокие башни и командные мостики, виднеющиеся искореженные палубы напоминали кости мертвеца, выступавшие из реки.
      И все же это была могущественная вещь, в каждой древней колонне и пластине чувствовалась великая печаль и горечь. Мита провела пальцем по матовой переборке, оглянувшись на остальных членов свиты, однако если те и разделили ее почтительную дрожь, то ничем себя не выдали. Хотя поиск велся со странной осторожностью, слуги инквизитора напоминали грабителей, вторгшихся в мавзолей.
      Виндикторы обменялись лишь несколькими словами со своими незваными помощниками, неуклюже прокладывая путь по снегу к дыре в борту корабля, обшаривая пространство мощными лучами света. Инквизиторская свита, наоборот, споро втягивалась через зияющие трещины с трех направлений, будто личинки, вгрызающиеся в гнилую плоть. Время от времени на коротких волнах вокс-передатчиков раздавались сухие доклады-комментарии. Каустус неторопливо расхаживал неподалеку от судна, слушая доклады и позволяя миньонам разнюхивать от его имени.
      Мита в нерешительности переминалась позади, не зная, стоит ли взять на себя ответственность и присоединиться к поиску. Что делать: ожидать команды или зарабатывать авторитет? Произведет ли на него большее впечатление инициатива или лояльность и полное повиновение? Без знания особенностей характера Каустуса любое действие может привести к провалу… или полному успеху. Не способная проникнуть в мысли инквизитора и прочитать выражение его лица, Мита никак не могла найти нужное решение.
      — Есть ли выжившие? — внезапно спросил он, сведя пальцы вместе.
      — Милорд?
      Инквизитор выдохнул, и пар окутал дыхательные отверстия маски.
      — Дознаватель, я не люблю, когда на мой вопрос отвечают вопросом.
      — Но, милорд, я…
      — В Ордо меня уверяли, что твои навыки окажутся неоценимыми. Ты полагаешь, они ошибались? — Каустус говорил медленно и снисходительно, а Мита изо всех сил пыталась сдержать волну ярости.
      — Нет, милорд, но…
      — Прекрасно. Тогда пришло время показать мне твои способности, не так ли?
      Она попробовала достойно ответить, но, как всегда, все придуманные варианты имели недостатки. Вздохнув, Мита кивнула, признавая поражение:
      — Да…
      — Итак, есть ли выжившие в катастрофе?
      Вынуждая себя успокоиться, Мита закрыла глаза, не позволяя себе смотреть через окуляры бинокса. Распахнув сознание, приказала ему просачиваться сквозь броню космического корабля, как кислота сквозь камень. Псайкеру немедленно стали известны тайны судна, она узнала его древнее название, полетела все дальше, через пустые помещения, наполненные загадочным пьянящим ароматом, и…
      Она прекратила кричать, лишь когда подскочивший инквизитор отвесил ей сильную оплеуху.
 

Зо Сахаал

      Зо Сахаал высунулся из надежного укрытия и голодными глазами осмотрел металлический хаос вокруг себя. Он освоился в новой среде быстро — хищник везде найдет богатые охотничьи угодья — и не мог не улыбнуться, наслаждаясь темнотой. Эта чересполосица теней в железных джунглях, эта огромная гора, наполненная рукотворными пещерами, — здесь ему не будет равных.
      Не способный бездействовать, пока его сжигает тревога и жажда обрести потерянное, он выскользнул наружу и рванулся по ограждениям, не задевая цепей и провисших, перепутанных кабелей. Поднимаясь вверх по фермам, Сахаал аккуратно отодвигал плотно поставленные контейнеры, молниеносно прыгая между шахтами замерших лифтов. Внезапно издалека донеслись голоса, и охотник замер, изменив рисунок тела под ржавый узор стены. В мире перекрученной и бессистемной архитектуры еще один странный выступ не привлечет внимания. Сахаал не стал убирать когти, каждый мускул охотника дрожал от напряжения, лишь сознание, вынужденное бездействовать, нашло себе развлечение в виде новых порций воспоминаний. Они просачивались в память, как масло в губку, принося картины прошлого, того, как он оказался здесь, бродящий по древнему лабиринту пантерой в ночи.
      Накануне, оставив «Крадущуюся тьму» в бесчисленных километрах позади, охотник наблюдал появление города-улья из-за горизонта. Его нечеловеческий разум не сделал паузы, восхищаясь увиденным зрелищем, не отдал приказ организму остановиться для передышки; ныне главное — не потерять вора.
      Однажды мимо пронеслась фаланга транспортов. Рокот двигателей предупредил его раньше, чем поднятые клубы снега, и Сахаал из осторожности зарылся в сугроб, наблюдая за транспортами через полуприкрытые защитные веки алого цвета. Он задавался вопросом, кого и с какими вопросами пошлют местные власти к месту крушения. В конце концов Сахаал решил не волноваться зря: сейчас главное — не отвлекаться от поисков Короны, а ответы на вопросы он получит и позже.
      Перед самым городом малейшие следы вора исчезли. Сахаал успокоил себя: никуда, кроме этого улья, ублюдку не было смысла направляться.
      А город был просто безбрежный.
      В изменчивых подножиях скал, где камень и лед встречались с массивами стали и феррокрита, Сахаал обнаружил глубокую трещину. Там во тьму уходили огромные ржавые корни колоссального древа, заселенного на каждом уровне людьми или механизмами. Из щели поднимались пары, похожие на дыхание демона, раззявившего беззубый рот — врата в ужасную утробу.
      Выше, где покрытые инеем скалы отращивали первые башни и ярусы, множество погрузочных врат доков и посадочных площадок порадовали эбонитовые глаза охотника. Сто и один способ мигом сменить холод ледяной пустыни на уютную темноту внутри. Но каждый проход закрыт, запечатан, чтобы не пустить внутрь мороз.
      Сахаал рассмотрел собственные возможности. То, что он должен проникнуть в улей, вопросов не вызывало, но откуда начать? Где охотиться на вора? Найти единственный нужный запах среди этой бесконечной массы механизмов и живых существ, казалось почти невозможным…Легче найти песчинку в пустыне или звезду в Галактике!
      Но нет. Охотник не может позволить себе роскошь сомнения. Надо сосредоточиться — его ведет преследование. Он должен быть безжалостным.
      Сахаал скользнул в трещину, как нож между ребрами, и темнота поглотила его. Теперь, когда минул день, потраченный на исследования лабиринта под городом — бесконечной череды коридоров, туннелей и ям, — стал ли он ближе к вожделенному призу?
      Нет.
      В этом подземном царстве не было логики. Ярус громоздился за ярусом, перемежаясь убранными тканями лестничными клетками и шахтами лифтов. Иногда встречались религиозные статуи и кафедры для проповедников. Древние лестницы не вели никуда. Туннели, искривленные и забранные решетками, заполнялись ядовитыми отходами и плавающим пластиковым мусором. Настенные кабели иногда искрили, тянулись многие мили и уходили на верхние уровни города. Рухнувшие проемы иногда восстанавливались, иногда новый ход просто пробивался рядом, водоводы часто оказывались проеденными кислотой, а стволы шахт — заполненными талой водой, в которой копошились слизнеоб-разные создания. Огромные сваи-колонны каждую минуту напоминали о чудовищном весе улья, словно часы, отсчитывающие время до падения небес.
      А люди… Сбившиеся в гетто вокруг последних ресурсов, бездомные, бесполезные и потерянные, поделенные между маленькими империями бандитов, они бродили во тьме, питаясь грибами и жуками. Их давно уже никто не называл людьми, они стали грязными животными. Крысами.
      Весь первый день, скользя под городом, как призрак, Сахаал чувствовал глубокое отвращение. Если такова награда за преданность Императору, он правильно выбрал свою сторону.
 
      Охотник вернулся к настоящему, сосредоточившись на «шлеп-шлеп-шлеп» приближающейся добычи, и разжал правую руку. В ножнах руки зашевелился кроваво-красный набор его вторых пальцев, острых когтей, подчиняющихся малейшему импульсу мышц «первого набора». Еще один подарок от хозяина, великодушие которого являлось столь же непредсказуемо ярким, как и капризы. Сахаал принял этот дар с той же благодарностью, что и болтер, но пользовался с гораздо большей охотой, обнаружив в когтях оружие достойной точности и чистоты.
      Сахаал называл их Унгуис Раптус — Когти Хищника, решив так же назвать и свою роту. Еще до Великой Войны его Хищники по праву заслужили устрашающую репутацию, неся скорую смерть с небес, сначала –во имя Императора, а потом — лишь Сахаала.
      Если хозяин и знал, как были сконструированы когти, то никогда не раскрывал тайны. Теперь лезвия стали неотъемлемой частью Сахаала, вроде языка или глаз.
      Или ненависти.
      Двое мужчин вышли из туннеля неподалеку от охотника. Их куртки поблескивали нашитыми защитными пластинами, они тихо переговаривались и шагали осторожной походкой проведших всю жизнь в подулье. В этих древних пещерах чувство опасности впитывалось с молоком матери.
      Но сейчас ничем не смогло помочь.
      Первый человек оказался мертв, прежде чем его мозг зафиксировал угрозу, — два лезвия вылетели из тьмы, пройдя сквозь глаза прямиком в череп. Сахаал стряхнул с руки труп, как стряхивают снег с лопаты, и поманил к себе второго.
      Медленно. Тихо.
      В голове охотника зазвучал шелестящий, как песок, ледяной голос хозяина, читающий лекцию-молитву своему Легиону: «Покажите им, на что вы способны… Украдите их надежду, как тень крадет свет… Тогда покажитесь сани… Инструмент никогда не меняется, дети мои… Оружие всегда одно и то же… Страх. Самое сильное оружие — страх…»
      В коридоре, залитом кровью упавшего товарища, второй человек рассмотрел лицо кошмара и запоздало, задыхаясь, закричал.
      — У меня есть вопросы, — сказал Сахаал, оказываясь рядом.
      Конечно, человек ничего не знал. Ни первый, ни второй. К концу второго дня их стало двенадцать — семеро мужчин, четыре женщины, один ребенок. Что не прекращало поражать Сахаала, так это их различные реакции.
      Некоторые — большинство — с самого начала кричали. Когда он оказывался рядом и клацал челюстями, громко шипя, то работал как художник над полотном трепета. Он создавал рисунок страха легкими гуаше-выми тенями липкого ужаса, и оба сердца охотника разрывались от восторга справедливости его работы. А они запрокидывали свои небольшие головы и главным образом только кричали.
      Но тем не менее некоторые молчали. Смотрели на него с немым страхом животного, таращили глаза, вылезающие из орбит, дергали губами, меняли цвет лица. Таких он хватал когтями и уносил вниз, в секретное убежище, где к ним мог вернуться голос. И тогда уж точно начинались крики.
      А затем охотник мог задавать вопросы.
      Одна из женщин, введенная в заблуждение, упала на колени и начала молиться. Другие бормотали унылые литании Императору. Возмущенный ее благочестием, Сахаал отрезал пальцы женщины один за другим, наслаждаясь изменением ее поведения. Святые глупцы, как оказалось, могли кричать не менее громко, чем петь.
      Один из мужчин пробовал бороться с ним. Недолго.
      Ребенок… тот лишь звал мать. Он вопил, когда Сахаал наклонялся, пытаясь установить зрительный контакт, а затем слезы высохли и маленькая рука потянулась поиграть с яркими лезвиями. Сахаалу показалось, что невинность имела мало шансов выжить в подулье. (Лезвия лязгнули, терпение охотника закончилось.)
      Теперь стало можно поразмышлять над полученными ответами. Он мог прятаться здесь, в глубинных развалинах, очень долго, наблюдать и смешивать все новые и изысканные цвета ужаса.
      Но всегда, всегдатакое отвлечение внимания смирялось ненавистью, сосредоточенной яростью и пронизывающим чувством провала задания. Что, спрашивал он себя, прояснилось после его убийственных набегов? Помогли ли описания и наводящие вопросы? Нет. Никто не знает о Короне Нокс.
      Сахаал с огромным трудом вырезал спираль электу на коже каждой жертвы, но никто не опознал ее. Охотник описывал косматые шубы воров, вытаращенные глаза, даже неизвестное слово «ТЕQO», намалеванное на борту транспорта. Опять мимо. Он не сомневался в искренности жертв — даже когда их разум улетучивался, никто не изменил показаний.
      Сахаал ничего не смог разузнать о Короне, зато сделал менее приятное открытие. С самого пробуждения в этом ночном мире что-то грызло его, не давая покоя. Когда охотник взял двенадцатую жертву, бородатого человека с медным обручем на голове, закутанного в обноски, любопытство пересилило. Сахаал стиснул зубы и, осторожно проткнув руку жертвы когтем, задал вопрос, так часто его мучивший:
      — Какой сейчас год?
      Несмотря на боль и ужас, лицо человека впервые с момента нападения выразило комическую гримасу.
      — Ч-что?!
      — Год! — проревел охотник так, что заколыхались воды подземного озера, к которому он принес человека. Сахаал приблизил когти к паху жертвы, не собираясь пока выполнять угрозу, но он должен был узнать истину. — Назови год, червь!
      — Девять-восемь-шесть! — завопил бородатый, не сводя взгляда с лезвий. — Девять-восемь-шесть!
      Сахаал взвыл, осознавая неприятную информацию. Шесть пропущенных столетий! Это больше, чем он рассчитывал. Внутри «Крадущейся тьмы» охотник был решительно не способен оценить время, идущее в варпе по-другому. Шестьсот лет… От захлестнувшего его приступа ярости Сахаал начал сжимать когти, намереваясь отыграться на пленнике. Но тут мерзкая запоздалая мысль возникла в голове, заставив охотника перейти на плебейский низкий готик — язык, так любимый обитателями подулья.
      — Сейчас тридцать второе тысячелетие? Отвечай мне!
      Губы человека на миг дрогнули, глаза расширились.
      — Что?
      Когти шевельнулись.
      — Нет! Нет! С-сорок первое! — Слова рванулись как лавина, шумная и неостановимая. — Сорок первое тысячелетие, год девять-восемь-шесть! Сорок первое! Клянусь кровью Императора, сорок первое!
      Все перевернулось в разуме Сахаала. Он убил человека быстро, слишком растерянный, чтобы смаковать момент, и вернулся на старый завод, который превратил в убежище.
      Охотник бродил во тьме и размышлял, потом, подчиняясь вспышке ярости, разнес вдребезги древнюю кладку полуразрушенного здания. Когда пелена бешенства отступила, Сахаал сорвал с плеча защитную пластину и начал медленно, точно резать собственную незащищенную плоть.
      Успокоиться не получалось.
      Прошло сто столетий.
 
      Тела двенадцати жертв послужили делу. Сахаал собрал их, порезанных и ужасно выглядящих, развесил высоко под потолком в наиболее часто используемых проходах и выпустил остатки крови на развалины внизу. С его стороны это было не дикостью и не примитивным объявлением границ территории хищника — скорее данью повелителю, его доктрине и воспитанию.
       — Убейте тысячу человек, — эхом отзывался в классе, расположенном на военном корабле «Великая победительница», голос учителя, — не оставляя свидетелей. Чего вы достигли? Кто узнает об этом? Кто будет бояться вас? Кто станет уважать и повиноваться вам?
       Но убейте одного и дайте миру увидеть! Повесьте его повыше, изрезанного как можно страшнее. Пусть истекает кровью. А затем… исчезните.
       И теперь — кто об этом узнает? Каждый. Кто будет бояться? Каждый. Кто станет подчиняться? Любой!
       Люди… У них сильное воображение. Убейте их тысячу—и вас возненавидят. Убейте миллион — и они встанут в очередь, чтобы сразиться с вами. Но стоит лишить жизни единственную жертву, как люди начнут видеть монстров и демонов в каждой тени! Прикончите дюжину, и остальные будут просыпаться с криком по ночам. И они не будут ненавидеть — они будут бояться.
       Это — путь повиновения, дети мои. Люди — лишь примитивные, болтливые животные, эти люди… И нам выгодно, чтобы они такими и оставались…
      На третий день Сахаал полз пыльными ходами ниже уровней используемых коридоров, слушая испуганные разговоры местных жителей, когда мимо него на поиски убийцы проследовало два отряда из Спиткри-ка, вооруженные примитивным оружием.
      Вернувшись в логово, он издалека обнаружил вторжение. Человек был в странном, даже на вкус Сахаала, одеянии из красных и белых сеток. Не в примитивных обносках, а в дорогой, прекрасно скроенной и продуманной одежде, украшенной золотыми и кристаллическими кулонами. Маленькие кабели, закрепленные на рукавах и воротнике петлями, уходили в бледную и опухшую плоть гостя, подобно капиллярам. Удивительным было и лицо — то немногое, что от него осталось, — почти полностью охваченное аугметическими устройствами и ощетинившееся иглами сенсоров. Настоящие глаза отсутствовали, лишь грязные впадины с толстым слоем гноя отмечали их границы. Канал связи змеился по плечам, как непокорные волосы, мягкие линии губ уродовали шрамы, словно рот был некогда запечатан и вновь открыт. Дыхательные трубки, изгибаясь, уходили в гнезда на подбородке и шее, деля лицо пополам. Под кожей рук бугрились части неких биомеханизмов, полуприкрытые широкими рукавами одежд.
      Двигался посетитель рывками, по-птичьи, Сахаал немедленно оценил его как более машину, нежели человека. Охотник бы не показался, позволив легкомысленному дрону пройти дальше, ничего не заметив, если бы не одна деталь. Существо махало листом пергамента, на котором виднелось выведенное чернилами изображение, заставившее Сахаала забыть обо всем, — спираль, рассеченная зигзагом.
      Вор с электу.
      Охотник двинулся вниз к человеку, борясь с волнением и прикидывая план действий. Несмотря на яркую одежду и походку, гость логова выглядел сложнее безмозглого механизма, выполняющего примитивные команды хозяина. Потому Сахаал замер в тени, решив понаблюдать еще некоторое время, дабы исключить любую возможную опасность.
      — Я знаю, ты там. — Голос дрона поразил охотника безжизненностью, как и линзы наблюдающих устройств, глядящих на него, несмотря на темноту. — Я уловил движение до того, как вошел в данное помещение. — Дрон дернул головой. — Твоя скрытность достойна, хет-хет-хет…
      Сахаалу потребовалась секунда, чтоб понять, что механические щелчки являлись аналогом человеческого смеха. Он сжался в тени, понимая: такое поведение едва ли присуще обычному слуге.
      Существо вновь покосилось на него, брови дернулись под металлическими штифтами.
      — Не могу тебя разглядеть четко. — Его губы расплылись в омерзительной улыбке. — Кто ты?
      — Я твоя смерть! — рыкнул атакующий Сахаал, которому надоело ждать.
      Существо оказалось тяжелее, чем он ожидал, — количество механических частей превосходило расчеты охотника, но он полетел наземь с восхитительной легкостью. Выскочившие когти с усилием прошли сквозь плоть и кабели, пришпиливая нарушителя покоя к полу. Тело билось под тяжестью охотника, рука почти отсоединилась от плеча, но существо не кричало.
      — Ты скажешь мне все о воре, — сказал Сахаал; вокс-передатчик смешивал его безупречное произношение с шипением рассерженной рептилии. — Смерд со спиралью на коже, кто он? Где он?
      Человек улыбнулся. Пришпиленный полуметровыми когтями к полу, с перерезанными костями и мускулами, покрытый кровью и маслом из разрушенных сервомоторов, он улыбнулся!
      Сахаал потянул лезвия выше.
      — Хет-хет-хет…
      На миг охотник едва не отсек язык странного слуги.
      — Меня зовут Пахвулти, — дернувшись, сказал тот, вращая линзами. — Я думаю, мы станем друзьями.
      Сахаал почти убил его, разъяренный смелостью ублюдка. Он взмахнул второй рукой и рубанул лезвием по лицу человека, рассекая кабеля и кожу, линзу левого глаза и бессильно зашипевшую дыхательную трубку. Еще одно движение и… Но охотник остановился — необходимо погасить вспыхнувший гнев.
      — Где вор?! — проревел он. — Или умрешь от страшной боли!
      — Сильно сомневаюсь, — ответил человек, спокойный до безумия. — По двум причинам. Первая: не думаю, что ты убьешь человека, который знает символ, вырезанный тобой на всех предыдущих жертвах. И вторая… Хет-хет-хет, я не чувствую боли. Я ее рассматриваю лишь как незначительное неудобство, не более того.
      Сахаал едва не закричал. Разве этот глупец не знает, как легко может быть убит? Не знает, к какому воину так дерзко обращается?
      Словно прочитав мысли охотника, оставшийся глаз смерда дернулся, рассматривая броню Сахаала, отмечая каждую деталь огромного тела.
      — Я осмелюсь сказать, нечувствительность к боли тебе знакома, — вновь усмехнулся он. — Космодесант-ники известны своей выносливостью.
      Позже, в месте настолько тихом, что каждое слово возвращалось к уху говорящего тихим эхом, Сахаал спрятал оружие и постарался успокоиться.
      Человек-машина Пахвулти был подвергнут пытке. Со стальными штырями, загнанными в руки между костей, привязанный за шею к разрушенной колонне, он должен был предстать самому себе жалким зрелищем. Вдобавок охотник сорвал с него одежду, порвал и перепутал сверкающие кабели в дюжине мест.
      Увы, это не смогло испортить дрону хорошее настроение или заставить прекратить смеяться.
      — …когда-то… хет-хет-хет… я молился Омниссии, — кудахтал Пахвулти, — но давно прекратил этим заниматься. Только не я. Они пробовали обратить меня, видишь? Сказали, чистота отвергла мою плоть… хет-хет-хет. Отвергла! Но нет, наоборот, я стал сильным и мудрым!
      — Тише, проклятие на твою голову! — Сахаал к настоящему моменту уже издергался.
      — Тебе разве не интересно, космодесантник? Не любопытно, как твой новый друг нашел тебя? Не хочется узнать мою информацию?
      — Еще раз назовешь меня космодесантником, червь, я вырежу тебе язык и задушу им.
      — Хет-хет-хет… ну уж нет… Мой язык ты не тронешь, пока не узнаешь то, что хочешь!
      — Спираль электу! Кто носит ее, назови имя!
      — Хет-хет-хет…
      Через забрало шлема Сахаала послышалось гневное шипение. Он погрузил когти в то немногое, что осталось от живота пленника. Жест отчаяния — человек перед ним демонстрировал полное безразличие к пытке, но шелест рассекаемой плоти хотя бы немного улучшил настроение охотника.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20