Чувак, выглядевший лет на 35 ("олдарь", по нашим тогдашним понятиям), недавно переехал в Москву из Киева. Обладая классическим, консерваторским музыкальным образованием, профессиональный бас-гитарист, он мечтал сделать в Москве свою банду, и искал людей, желающих играть с ним в метал-группе, а заодно — базу для репетиций. Когда его группа была сформирована, мы также пустили его репетировать к нам. По прошествии нескольких лет Олег стал известен как «Черепах», а его новая, уже панк группа, стала зваться АЗЪ.
      Мы много играли в то время, стараясь заряжаться во все мыслимые и не мыслимые дыры. Оставшиеся в живых сохозяева «Отрыжки» открывали новые места, каждое из которых не могло протянуть и несколько месяцев. В конце концов, было объявлено, что в скором времени эти люди откроют на Соколе стабильное заведение, сделанное по образу европейских рок клубов. Клуб, получивший название "SEXTON FO.Z.D." действительно заработал в скором времени.
      "Секстон" был на самом деле реальным местом, круто сделанным, и очень стильным. Клуб мигом наполнился нужной и очень теплой атмосферой. Они делали по 2–3 разных концерта в выходные и по одному (иногда также по два) концерта в будни. «Секстон» не нуждался ни в рекламе, ни в промо. Нужные люди сами находили дорогу туда, а фэйс-контроль осуществляемый байкером из Night Wolves по кличке Квадрат, обеспечивал спокойствие внутри.
      Мы выступали в Секстоне, играя с группами нашего уровня, иногда — как часть связки Ва-Банкъ — Наив — Четыре Таракана. Фэны, ходившие на такие концерты, принимали нас очень тепло. Люди знали некоторые песни, кое у кого был наш альбом, к тому же мы играли много каверов Pistols и Ramones, а людям это нравилось. Также как и в «Отрыжке», секстоновский зал был отделен от сцены металлической решеткой, и фэны в экстазе прыгали на нее и карабкались наверх. Удивительное зрелище — ты играешь, а прямо перед тобой, в воздухе, в вертикальном положении висит несколько орущих рыл.
      Также концерты шли в подвальчике хошиминовского клуба, и иногда — в некоторых ДК. Лана Ельчанинова делала зимой два мощных феста, один в декабре, Панк-фестиваль "Под елкой"", и второй — 2-го февраля, в день рождения Джонни Роттена из Pistols. И хотя сцена в последнее время весьма укрепилась, стала разнообразной и мощной, тем не менее, публика стала исчезать. Я и сейчас не могу с точностью назвать причины такого оттока людей от андеграундного, клубного рока. Если на концерты в «Отрыжку» людей собирали одной, зачастую рукописной афишей на дверях офиса «Рок-лаборатории» (и было- то это меньше года назад), то теперь приходилось убивать город афишами, и брать билеты на реализацию у организаторов концертов. Я знаю, что такая практика организации клубных мероприятий существует до сих пор, однако очевидно, что сейчас это происходит из-за нежелания некоторых нечистоплотных клубных промоутеров работать, просто делать свое дело. Мы всего два раза участвовали в концертах, где для того, что бы выступить, было необходимо распространять билеты среди своих друзей. Тогда это было насущной необходимостью. В огромной Москве существовал один-единственный рок-клуб, а организация концертов в ДК уже начала стоить огромного бабла. Наступила пора полупустых залов и концертов для 17-ти билетников и 10-ти приглашенных. Фестивали собирали немыслимые разностилистические солянки. Организаторы, не имея возможности чутко реагировать на изменившуюся ситуацию, прогорали и уходили из этого стремного бизнеса. Жизнь почти встала. Выступать в Секстоне каждую неделю было невозможно, и тенденций к улучшению ситуации не наблюдалось.
      Тем временем, Ногу Свело были готовы записывать новый альбом. Парни много работали, парились над аранжировками, потихоньку начинали думать о духовой секции в составе банды. Все песни были суперскими, однако ничего не предвещало столь мощного взлета, который, как оказалось, уготовил им "Хару мамбуру".
      Наив, записав и выпустив на виниле "Пива для Наива", собирались в европейский тур. Мы же по очереди косили от армии, и подумывали о том, что было бы неплохо заменить гитариста. Воробей перестал прогрессировать в последнее время, и его подача и манера уже не могли адекватно отражать новые петуховские песни. Однако со всем этим можно было смириться или же попытаться исправить. Было одно НО. Пит сильно сдружился с Русланом Ступиным, эти «старый» и «молодой» составили неразлучную парочку. Два гипер талантливых музыканта, им было интересно друг с другом, интереснее, чем с кем-либо еще. Денис к тому моменту стал практиковаться в игре на бас гитаре, заметно прогрессировал день ото дня, и много джэмовал с Русланом у того дома. По всей видимости, именно общаясь со Ступом, Пит начал обламываться от воробьевской игры. Так или иначе, в один момент Денис обозначил проблему, поставив вопрос крайне жестко: — "Мне нечего делать в одной группе с таким гитаристом".
      Мы сделали выбор. Воробью пришлось покинуть группу. Вскоре после этого он ушел в армию (единственный из нас, он даже не пытался откосить), где попал в какие-то полументовские войска, что и определило род его дальнейших занятий.
      После демобилизации Димон начал работать в милиции, и насколько я знаю, продолжает заниматься чем-то подобным по сей день. Я крайне редко вижу его, такие случаи можно пересчитать по пальцам. Я, к сожалению, очень мало знаю о его теперешней жизни.
      Новым гитаристом стал первый же парень, приехавший на прослушивание. У нас были общие друзья, поэтому я сразу же вспомнил о нем. Парня звали тоже Дима, по фамилии Самхарадзе, и он оказался первым музыкантом в Четырех Тараканах, жившем не на Кутузовском. Димон был несколько странным челом, правда, поначалу это было не очень заметно. Например, мы долгое время не знали его настоящей фамилии. Он почему-то шифровал ее от нас, называясь Петровым.
      Он был частью собственной бауманской тусы, на личном, не всегда нам понятном чувстве юмора и несколько чуждых приколах. Все это некоторое время не давало нам достичь полного взаимопонимания в группе. Однако гитаристом Димон был отменным, с мощной металлической подачей и профессиональной школой. Его музыкальные и гитарные пристрастия простирались на весь спектр хэви-музыки, от AC/DC и Cult до Metallica и Anthrax. Он играл четко, ровно, с мощной атакой.
      С первого же дня в группе Дима начал подгонять материал, и наши новые песни приобрели абсолютно другое звучание. Теперь, в основе многих вещей лежала не гармония или кусок мелодии, а гитарный рифф, предложенный им.
      Наш звук приобрел свежую окраску, структура песен изменилась, изменился подход к аранжировкам. Теперь все строилось на риффах. Пит придумывал мелодии, основываясь на них, ритмика так или иначе была к ним привязана. Намного позже, прочитав одну из биографий Metallica, я узнал, что они пользовались тем же принципом сочинения. Теперь, в качестве сопровождения к вокальным линиям использовалась не только игра квинтами, а обыгрыши с множеством обертонов, те же риффы, а иногда даже полные аккорды. Так были придуманы и записаны для демо песни "Farewell Majority", "One World — 2"(мелодия которой через 6 лет стала базой для песни "Военкомат"), "Please, Don't Come" (текст для нее был просто взят из песни "Home Sweet Home". Как видите, мы никогда особо не парились на лирику). Кроме них, для записи того демо были использованы полностью переаранжированные «Freedom» и "Time has Passed", а также кавер-версия песни Ramones "Crummy Stuff" из альбома 86-го года "Animal boy". Из «Freedom» были выброшены на хуй весь глэмовый хлам и акустическое вступление, зато добавлено героическое хард-н-хэви соло. "Time has Passed" приобрела прямой барабанный бит, без всех этих грандж выкрутасов (о Nirvana к весне 93-го забыли почти все, зато слишком многие вспомнили о ней еще через год), и в песне, наконец, все встало на свои места. В 97- ом году это демо вошло в альбом "Краткое содержание предыдущих серий", а пока мы распространяли его как сторону «B» на нашей новой DIY кассете. Мы решили, что весь альбом "Duty Free songs" уже не может в полной мере представлять группу, поэтому выкинули из него часть вещей (преимущественно старый, ленинский стафф), а остатки закатывали на сторону «А». Таким образом, обе стороны нашего продукта начинались с одной и той же вещи, «Freedom», только в разных версиях. Название этот гибрид получил весьма для нас (или о нас) в тот момент «говорящее» — "Drug Free Youth", причем мы по незнанию считали, что расхожая эта фраза переводится как "Наркотики. Свободная молодежь". Магическим образом решился вопрос с добыванием чистых кассет для производства копий. Помогло удивительное происшествие, в котором я принимал непосредственное участие.
      Двигаясь как- то днем по двору, я увидел странную детскую суету у помойки. Вся мелкая туса возилась около черного кожаного «дипломата» с явным намерением его открыть. Я отбил чемодан у братвы и притаранил его к Рубану, где мы совместно его вскрыли. Внутри кейса не нашлось ничего интересного или ценного (по всей видимости, кто-то в нем дотошно покопался до нас), однако мы смогли вычислить предполагаемого владельца. Владелец немыслимо взбодрился от нашего звонка, и забил стрелу. На стреле оказалось, что хозяин предмета какой-то КаГеБешник, которого то ли киданули, то ли просто ограбили. После долгих расспросов о наличии в кейсе в момент его находки тех или иных вещей, дядя отслюнил нам достаточно прайса для закупки целого ящика (250 штук!) кассет российского производства. Рубан сделал новую обложку, в два раза длиннее прежней, и ксерокс заработал с удвоенной силой. Наркотема к тому моменту встала в полный рост. Все последние месяцы мы ежедневно курили хэш, без остановки. Представить себя, вышедшего из дома без «пятки» на кармане уже было невозможно. Курила вся туса, все окружение. У нас был свой дилер, таджик по имени Фарух, который подгонял невиданный по тем временам стафф — «красные» афганские шишки. Его трава была по настоящему убийственной, никто из нас или наших друзей не пробовал до его появления ничего подобного. Помню, когда Фарух впервые раскурил меня ею, со мной случилась натуральная истерика. Я умирал и оживал, задыхался от смеха и холодел от страха, сердце останавливалось и принималось выпрыгивать наружу, от полного обессушивания гортани язык не поворачивался и я был уверен, что уже никогда не смогу разговаривать как все люди. Фаруховская трава, после первой пробы действовала на всех одинаково. Все описанные мною ощущения длились очень долго, так долго, как не держит ни один другой хэш. Около 8-ми часов я пребывал под сильнейшим воздействием каннабиола, терял ориентацию, способность связно разговаривать, координировать движения и контролировать себя. На определенном этапе это состояние даже начинало утомлять, и люди пытались снять нахлобучку традиционными способами "облома кайфа", типа воды и еды, однако хитрые шишки лишь активизировались от этого, и отпускать не желали. Некоторые наши юные подружки, делая первую в их жизни цапку «фаруха», тут же падали без чувств, и нам приходилось, преодолевая немыслимые измены вызывать им «скорые». Когда Фарух, внеся в нашу жизнь такие кардинальные перемены, умотал к себе в Душанбе, все сразу поняли, на какой здоровый крюк он нас подцепил. Весь московский стафф, который мы могли найти, более не торкал. Любая, самая дорогая трава доступная нам не вставляла, и даже не могла пытаться бороться с тем, что открыл нам Фарух. И не только мы подсели. Пока Фарух был здесь, весть о "чуде с Кутузовского" разнеслась по городу, и вот уже около подвала (Фаха не решался запаливать свою хату, поэтому выходил на встречу со страждущими к нашей базе), днем и ночью тусовал народ. Все давыдковские плотно сели на это дело, огромное количество пришлых, едва знакомых нам челов также постоянно ошивалось неподалеку.
      Помню, я, имея на кармане немного «фаруха», приперся в подвал, когда там репетировали Наив с желанием открыть ребятам глаза на правду этой жизни. В перерыве (минут через 15-ть после того, как они начали играть), мы втроем с Ивановым и Полещуком выкурили небольшую дульку моих шишек. Саша и Миша пробовали «фаруха» впервые, я уже имел четкое представление о том, как будут развиваться события. И хотя Майк по своей наркоманской привычке настаивал на том, что якобы "джойнт маловат", я его не стал слушать и сделал так, как считал нужным. Еще через пять минут Наивы имели в составе пару трупов, которые не могли играть, петь, ходить, разговаривать, а иногда даже дышать. Ступин злился и орал, Майк плакал, Иванов ржал, задыхаясь 20 минут, после чего начал жаловаться на озноб и дрожь в членах. «Фарух» знал свое дело, и делал его насмерть.
      Трава стала для нас обыденностью, мы почти перестали бухать, и тусили во дворе с выпученными глазами круглые сутки. Репы шли своим чередом, особым кайфом для нас тогда было играть накуренными, и вместо того, что бы ебошить рок, мы все чаще и чаще проводили часы в подвале, ковыряя в среднем темпе каждый что-то свое. Примерно в это время Москву накрыла волна так называемой «питерской» кислоты. Выдаваемый дилерами за LSD, препарат на самом деле ни имел с легендарным эйсидом ничего общего. И, тем не менее, условно, все называли это «кислотой», и даже, для пущей убедительности, разведенный в воде порошок высаживался на листы промокательной бумаги, и продавался как «фирменные» дозы LSD. Таким образом «промокашки», или «бумажки» быстро вошли в моду, и даже те, кто принципиально не использовал ничего серьезнее травы, не обламывались от мазы иной раз съесть «кислой». «Кислота», в зависимости от жадности продавца делилась на «польскую» и «питерскую». «Польская» была той же «питерской», только дороже в полтора раза.
      Наша «кислая» в отличии о того, чьим гордым именем она называлась, на самом деле была грязнейшим и вреднейшим химическим соединением под названием «фенциклидин», или PSP. Синтезировалась она кустарным способом в подвалах питерских вузов безвестными химиками любителями, (говорят в ее состав входили даже соединения цианистого калия) и продавалась оптом, расфасованная в граммы. В отличие от героина, эра которого тогда еще не наступила, грамм «кислой» включал в себя от 80 до 100 доз, опять же в зависимости от честности дилера.
      "Кислота" была крайне демократична в употреблении. Высаженную на бумажку ее можно было есть (при желании, предварительно разрезав пополам, и поделившись с другом), в жидком виде она выливалась в бутылку колы, или любого вина, или же просто впрыскивалась в рот. Экстремалы, а также люди уже знакомые с техникой внутривенных инъекций могли колоть препарат. PSP крайне вреден для здоровья, если проводить аналогии с бухлом — PSP это что-то типа самой дешевой, подпольной чеченской водки, к тому же сделанной на основе технического спирта. Говорят, что от единственного употребления «кислой» наступают необратимые мутации генного аппарата. Не знаю, мне сложно проверить. В любом случае, у наших приятелей, серьезно липнувших на этом деле со временем начались проблемы с зубами (я также не избежал подобной участи), волосами, и кожей. Кислая действовала всегда примерно одинаково — минут через сорок после употребления мир наливался цветом, красный становился КРАСНЫМ, а зеленый — ЗЕЛЕНЫМ. Все вокруг становилось немыслимо новогодним, блестящим и искрящимся. Сознание изменялось, но не очень круто, никаких галлюцинаций, или чего-нибудь в этом роде. Тебе могло казаться, что ты можешь находить кайф во всем, от простой асфальтированной дорожки, на которой ты становился готовящемся к взлету пассажирским самолетом, до музыки, которая раскладывалась на сегменты прямо на глазах. Тело становилось невесомым, время растягивалось. Ты никогда не мог сказать, сколько ты уже тусуешь под «кислой», час или четыре. Как и любое не содержащее опий синтетическое средство «кислая» не вызывала физического привыкания, однако, из-за своей сравнительной дешевизны (на бокс «фаруха» менялось четыре "промокашки"), и простоте в употреблении она быстро становилась постоянным фоном, и ощущение праздника проходило через несколько раз. Ее требовалось все больше и больше, дозы росли стремительно, с определенного момента становилось ясно: сколько бы не кинул «кислой» на кишку — тупая, некайфовая, и очень тяжелая химическая нахлобучка — это все, что ты получишь. Так люди подходили, каждый со своей стороны, к первой инъекции. Просто в один день ты слышал от дилера: — " Стафф есть, только очень сильной концентрации. На кишку лить нельзя, больше потеряешь. Давай по вене! Не ссы, я нежно".
      Однажды, мы с Рубаном хотели вырубить себе пару «бумажек», но у продавца оказался только сильный раствор. Продавец сам колоть не хотел, Рубан вызвался сделать мне укол. Не знаю, имелся ли у него опыт в действительности или нет, однако, все что он смог сделать, это проткнуть мне толстенную вену насквозь и «вдуть» раствор в мышцу. Алая кровь начала фонтанировать одновременно с наступлением сильнейшего кислотного прихода.
      Весь в кровищи, с не перестающей выбрасывать фонтанчики дырой в руке, я ползал на четвереньках по полу, не находя выхода из комнаты. Мне зачем-то было нужно в ванну, мне казалось, что еще чуть-чуть, и если я не найду ванну, я умру не отходя от кассы. Все эти беспомощные движения сопровождались удивительными видениями и ощущениями. Ползая по полу, я успел несколько раз слетать в космос с инопланетянами на летающей тарелке и вернуться обратно на Землю. Не могу даже предположить, как долго продолжались мои поиски ванной в полнейшем беспамятстве, в итоге мы уехали с Денисом восвояси, более или менее придя в себя.
      Как-то раз, в канун наступавшего нового, 1993-го года, мы взяли по две «бумажки» в рыло, для "поднятия новогоднего настроения". Запив их бутылкой "Вина искристого "Салют"", мы отправились на вечеринку к Маше-испанке. Я перестал чувствовать что-либо уже через час, завалившись на диван и тупо рассматривая цветные картинки в телевизоре. Параллельно температура моего тела поднялась до какой-то невиданной отметки, типа 39.8, я заболевал жесточайшим гриппом, даже не замечая этого. Тем временем, бодрящийся почему-то Рубан, устроил полуторачасовой файт с одним нашим приятелем, также приглашенным к Маше встречать Новый Год. Драка, воплями и грохотом собравшая под дверями квартиры полдома, прошла для меня абсолютно незамеченной. В итоге Денис, с порванной верхней губой, был отправлен в травмпункт, откуда вернулся только под утро.
      "Кислая" мощно вошла в нашу жизнь, и стала общим местом. В то время она стала наиболее доступным и распространенным синтетическим средством в Москве. Ею дилерствовали все кому не лень, в любом клубе, рокешном или дэнсинговом, можно было купить «бумажку» без проблем. В тусовых местах стала все чаще и чаще появляться странная девица, на «готик» имидже, вся в черном, на черных волосах, и ногтях, с черной кожаной сумкой. Девочка быстро стала популярным дилером, брать кислую у нее было ко всему прочему еще и эстетически приятно. Она раскрывала свою знаменитую сумку, доставала из нее черное портмоне, из него — целый разлинованный лист «промокашек». Блестящими маникюрными ножницами отрезала дозняк, и мило улыбаясь, вкладывала его тебе в рот. Сама!!! Иногда, немного поразмыслив, она отрезала ее чуть-чуть, в качестве бесплатного бонуса.
      По слухам, девочка была из богемно-поэтической тусни. Через несколько лет СМИ стали раскручивать дело одной известной поэтессы Алины Витухновской, которую ФСБ приняло с наркотой. Был громкий скандал, за девицу вписался "Союз писателей", "Международный ПЕН клуб", другие авторитетные общественные организации. Поэтесса достаточно долгое время провела в тюрьме, но позже была оправдана. Пару раз показанное по ТВ лицо безвинно осужденной служительницы муз напомнило мне нашего черного ангела. Хотя, конечно же, невозможно быть уверенным на сто процентов в чем-либо, что касается того времени. Всю весну и лето 93-го мы жрали «кислую» без остановки, курили хэш, закидывались грибами, и кошмарным галлюциногенным крымским растением датура. Пара наших подружек натурально сошли с ума (одна из них, красавица Юля, решила соскочить с катушек прямо на моих глазах), и лечились в психиатрических клиниках по несколько лет. Мы ходили по стремной грани, отделявшей тинэйджеров-экспериментаторов от пропащих винтовых торчков, каковых к тому моменту наблюдалось немало.
      Наша музыкальная деятельность переживала некоторый спад. Мы по прежнему много играли в «Секстоне», и нескольких новых клубах, таких как "Не бей копытом" на Шаболовке и «Бункер» на Трифоновской, однако наркотуман все больше и больше мешал нам сфокусироваться на репетициях и сочинении.
      Когда я слышу от людей малоопытных в «этом» деле, или же читаю в жизнеописаниях рок-звезд о том, как наркотики расширяют сознание и помогают в творчестве, я просто смеюсь. Да, охуенно помогают. Проебывать репы, просиживая часы под дверью дилера. С насквозь проканнабиоленным мозгом тупить на репах, и забывать на концертах какой куплет исполняемой уже три года песни ты играешь. Вырубаться, передознувшись прямо перед сетом, и подставлять остальных — вот в чем они на самом деле помогают. И это еще не героин!
      Как бы то ни было, в начале лета 93-го мы получили предложение от Ва-Банка отыграть разогревом на презентации их альбома "Так надо" в Горбухе. Концерт обещал быть мощным и громким мероприятием. Ва-Банкъ входили в свою "учитесь плавать" стадию популярности, и были очень и очень любимы среди панк- и альтернативно ориентированной молодежи. Кроме нас, разогревать их должна была еще одна группа, недавно выпустившая на фирме ФИЛИ винил. Группа играл жесточайший, деструктивно-депрессивный железногитарный нойз-хардкор, и называлась, вы не поверите: "Нож для Фрау Мюллер"!
      В день концерта парни из Ва-Банка сообщили нам грустную новость. Организаторы (наш будущий выпускающий лейбл!) посчитали необходимым пристроить в мероприятие какую-то свою группу (тухлую каверовую блюз-банду, абсолютно выпадавшую из контекста). Таким образом, нам места не осталось. Но в любом случае, мы были приглашены на концерт как "особо важные зрители", поэтому, погрузившись в троллейбус № 39, поехали на Горбуху. Троллейбус был забит до отказа панкотой, также едущей на концерт, панки пели песни и веселились. И вдруг, (мы не поверили своим ушам!) следующей песней, которую затянула кодла, оказалась… наша «Крыса»! Ебать рот! Так мы, что, "группа, любимая массами"?
      Этот эпизод стал на самом деле первым свидетельством того, что люди знают нас и наши вещи, причем ставят нас в один ряд с другими группами — признанными звездами жанра. Несмотря на частые выступления, где мы встречались публикой тепло, мы все равно не питали особых иллюзий в отношении себя. Мы были глубочайшим андеграундом, не смотря на доступный и демократичный стиль нашей музыки, каким был и остается поп-панк.
      У нас не было ни одного «выпущенного» альбома, который можно было бы купить в любом пластиночном магазине. Наши песни не проигрывали даже специализированные радиопрограммы, кроме только-только открывшейся тогда скляровской "Учитесь плавать" на радио «Максимум». В клубах нас воспринимали, как может быть и приятный, но все равно необязательный довесок к концертам Наива или Ногу Свело. А тут вдруг песня! А мы, между тем, едем на концерт, из которого двумя часами ранее были подло выкинуты. Все это оставляло странный осадок, смесь обиды и гордости.
      Не смотря на новые жизненные интересы, свежие песни все равно появлялись. К уже имевшимся "Farewell Majority", и "Please, Don't Come" добавились "Welcome to the Party", "I left it once" и "Remember when". С текстами нам снова помогла Аня Сенкевич. К концу лета мы были готовы думать о новой записи, однако звезды встали так, что альбом с этими песнями нам было суждено записать только через два года. Денис Петухов, чьи занятия на бас-гитаре сделали его за короткий срок весьма сносным инструменталистом, получил предложение от группы Наив заменить уезжавшего на ПМЖ в Штаты Кочеткова.
      Новость прозвучала (простите за избитое сравнение) действительно как гром средь бела дня. Все шло слишком охуенно, для того, что бы продолжаться долго.
      Петухов хотел в Наив, хотел в группу объективно лучшую и более успешную, хотел туда, где иногда случаются европейские туры, выходят круглые виниловые пластинки, снимаются клипы, а фэны в зале требуют не "Anarchy in the U.K.", а «Танки-Панки» или "На улице холодно". Примерно так Денис и объяснил нам свой шаг. "Каждый из вас, чуваки, на моем месте поступил бы точно так же", таков был его резон. Нам было все и так ясно, можно было и не объяснять. Другое дело — позиция наивовских парней. Басист в панк-ансамбль — не слишком редкая птица, даже для Москвы 93-го года. Не надо было особенно рвать жопу, что бы подыскать себе правильного парня в группу. Даже если это было не просто сделать, все равно, разве это повод для того, чтобы вот так вот запросто, взять и обезглавить другой бэнд? Хотя в любом случае, отъезд человека на ПМЖ — процесс долгий, обычно о таких планах становится известно примерно за год. И если внезапный интерес Пита именно к бас-гитаре рассматривать с этой позиции — что ж, тогда, наверное, гнать на чуваков без мазы. Денис пытался смягчить наш шок обещаниями оставаться в группе, и лупить на два фронта столько времени, сколько понадобиться. Но, учитывая частоту выступлений совместных с Наивом, в эту перспективу верилось с трудом. Это как? Чувак сначала выходит на сцену и поет в одной группе (типа фронтмэн, все дела), а потом вешает на себя инструмент и в составе следующей банды он уже басист?
      Некрасиво как-то. Кроме всего прочего, мы прекрасно отдавали себе отчет в том, что количество времени, которое потребуется Питу для полноценного участия в Наиве, будет постоянно расти, и на нас его просто будет не хватать. И самое главное: мы были отдельной группой, самостоятельной и оригинальной. Становиться сторонним проектом одного из Наива — это ни хуя не круто, пацаны и девчонки, ни хуя не круто.
      Став наивовским бас-гитаристом, Пит продержался в группе до середины 1998 года, записав с парнями два альбома. Когда в 1998-ом Олег Нестеров начал искать музыкантов для проекта Маша и Медведи, Денис оказался тем самым чуваком, которого пригласили в новую группу играть на басу. Недолгое время, сочетая игру в двух ансамблях, Пит покинул Наив. После распада Маши и Медведей его можно было видеть в группе Николая Носкова. Насколько я знаю, сейчас он выступает и записывается в составе Бутч, а также участвует в группе 8-я Марта.
      Итак, в расстроенных чувствах, подавленные и «обезглавленные», пребывая на постоянных наркотических мутках и интоксикациях, мы начали вялые поиски нового певца. Мы честно (как бы нам это не было в лом) ездили к московским магазинам музыкальных инструментов, где расклеивали объявы о поиске музыканта. Такой способ поисков людей в группу (если только вы не уводите человека из другой банды) тогда был единственно возможным. Как вы думаете, многие в Москве осенью 93-го могли откликнуться на объявление с примерно таким текстом: "В группу требуется УМЕЮЩИЙ ПЕТЬ вокалист. Стиль — американизированный, мелодичный панк, в духе Ramones, New York Dolls, Billy Idol, Iggy Pop. Также необходимо знать творчество Sex Pistols, Clash, Dead Kennedys. Тексты на русском и английском. НЕ СОВОК! Есть своя база, репертуар, записанный альбом. Звонить — Дима …, Денис…"? Как бы привлекательно не выглядело это объявление для потенциальных певцов сейчас, тогда это был дохлый номер. Мы отслушали четверых или пятерых человек, и чувствовали в себе способность убить шестого, если бы таковой нашелся.
      Люди тотально не секли фишку. О Ramones и сейчас не многие слышали, тогда тем более. Но это не было самой большой проблемой. В конце концов, Самхарадзе, до того как попал к нам, слышал только две панк-песни — "God Save the Queen" в исполнении Anthrax и "Anarchy in the UK", переигранную Megadeth. Мы планировали постепенно подсаживать на наше «правильное» музло человека, который хотя бы теоретически смог бы нам подойти. Мы надеялись на то, что такой все-таки найдется, однако все наши надежды были тщетны. Один знал что-то об Iggy, но петь не мог, как ни пытался. Второй отлично выглядел; хаер, «косая», тяжелые "хакин бутс", но вместо того, что бы выучить к прослушиванию хотя бы пару наших вещей (кассету с демо мы передавали всем «кандидатам» заранее), тут же вытащил толстенную общую тетрадь со "своими песнями". На самом деле это были не песни, а корявые и неумелые тексты к возможным песням, только он почему-то называл этот сборник подросткового подражания Г.О. «песнями». Третий заебись пел, и даже врубался в нашу фишку, вот только она ему была не интересна. Интересно ему было играть метал/индастриал в духе Ministry, и он даже обещал принести на следующую репу специальную примочку для микрофона, искажающую звук. Он называл такую музыку "музыкой будущего", и пребывал в полной уверенности, что через три, максимум пять лет, так заиграют все. Через пять лет все кому не лень заиграли поп-панк, а о Ministry с каждым годом слышно все меньше и меньше. Репы с примочкой на микрофоне не было, больше мы ему не звонили.
      Кроме расклейки объяв, мы также искали чела в тусовке. Рубан мечтал о том, что бы взять певцом нашего приятеля из Давыдково, Леху Архипова по кличке Архип (одну его вещь мы в 97-ом записали на альбоме "Украл? Выпил?! В Тюрьму!!!"). Архип оказался не доступен. Как раз незадолго до этого он уехал в Европу, где протусовался несколько лет. Теперь Архип снова живет в России, и составляет мужскую часть дуэта "Архип и его Алиса". Сучок рассказал о парне, с которым его гитарист Шар записывался еще в конце 80-х в панк-группе «Инфекция». "Отличный чувак, охуенно поет, как раз в вашем стиле. Кроме того, знает и любит Misfits и Ramones. Зовут его Найк, вот только он пропал куда-то в последнее время". Наш несостоявшийся певец, Найк Борзов, как раз проходил тогда службу в армии, и после нашего знакомства в 98-ом очень смеялся, когда я рассказал ему эту историю.
      Мы сыграли с Петуховым еще пару концертов, в «Бункере». Мы также запланировали еще одно выступление там, в октябре, и даже наксерили массу DIY афиш формата А4 (группы тогда не делали этого сами). Однако концерт был отменен из-за комендантского часа, введенного в Москве во время октябрьского путча-2. Еще через месяц, в середине ноября, мы с Сучком отправились в Питер. Там я был задержан ментами на Московском вокзале, имея при себе грамм фенциклидина, и по прошествии трех дней конкретного мозгоебалова препровожден в тюрьму. Тюрьма называлась «Кресты», и является одним из памятников старины екатерининской эпохи. Интересно, почистили ее к 300-летию питерские власти хотя бы снаружи?
      Перед тем как выпасть из жизни почти на полгода, я совершил еще один любопытнейший трип. В поисках «кислой», "которую где-то здесь делают", мы с Сучком облазили всевозможные питерские клоаки, и, в конце концов, попали в место, которое считается альма-матер сегодняшней северной сцены, культовым местом, о котором с теплотой отзываются почти все популярные теперь питерские музыканты, от "Король и Шут" до «Текиладжаззз». Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.