Глава 4

Мы хорошо поужинали в маленьком китайском ресторанчике. Он был полон, но никто не смотрел в свои тарелки. Все взгляды были устремлены на Конни, и мой, кстати, тоже.

В этом не было ничего удивительного. Ее платье с глубоким вырезом позволяло видеть столько чарующих деталей, что их просто нельзя было обозреть за короткое время. Я снова подивился ее нежной, шелковистой коже и спросил себя: а могла бы какая-нибудь женщина одеться еще более вольно и не выглядеть при этом совершенно голой?

Мы почти не разговаривали и лишь с улыбкой глядели друг на друга. Я пытался разгадать, что же делает Конни такой привлекательной? И наконец понял это. Она была совершенно искренней и честной и не скрывала своих намерений и желаний. Конни росла вместе с пятью братьями, которые обращались с ней как с мужчиной, и ей это нравилось. К фотосъемкам она относилась просто как к работе и пользовалась своей красотой легко, не делая из нее фетиша.

Когда мы, сытые и довольные, покидали ресторанчик, было уже почти девять часов вечера.

— А куда теперь, малышка?

— Ты бывал когда-нибудь в трущобах, Майк?

— Кое-кто думает, что я оттуда не вылезаю.

— Все эти милашки помешались на них. Вот мы и отправимся в трущобы. Это место зовется Бовери Знаешь?

— Бовери? — удивился я.

— Ты, верно, давно там не был. Там теперь многое изменилось, хотя, конечно, не везде. Один парень с ясной головой додумался превратить старую пивнушку в дорогой бар для туристов. Он сохранил весь антураж, и теперь всякие визитчики ходят туда посмотреть, как живут другие люди.

— Черт возьми, что они в этом находят! Водитель такси заметил мой знак, и машина замерла возле нас. Я назвал адрес.

— Люди всегда ищут что-то новенькое, — объяснила Конни. — И если это новое всем нравится, оно становится модным. Сейчас такой модой стал Бовери.

— А кто в основном туда ходит?

— Черт их знает, Майк. — Конни пожала плечами и придвинулась поближе ко мне. — Я сужу только по слухам. Но там теперь не один такой бар — их не меньше дюжины. И в них толкутся всякие торговцы, дельцы и, конечно, красивые девицы. Кстати, вся эта публика платит за развлечения немалые деньги.

Таксист выбрался наконец из пробки, свернул на тихую улочку и домчал нас до места без остановок. Я протянул ему две бумажки и помог Конни вылезти.

Бовери — улица безликих людей. Молящие голоса из полумрака, и чьи-то шаги у тебя за спиной. Кто-то тянет тебя за рукав и заученно жалобным тоном выпрашивает милостыню, женщины в слишком тесных платьях бросают на тебя выразительные взгляды. Двери пивнушек то и дело распахиваются, открывая чужому взору несчастных, сидящих там перед стаканом виски или над тарелкой супа.

Да, я давно не посещал подобные места. К тротуару подкатило такси, и из него вылезли какой-то тип в смокинге и рыжеволосая девица. Их мгновенно обступили нищие. Девица раздала им немного мелочи, а остатки с размаху кинула на тротуар. Когда оборванцы бросились подбирать монетки, она раскатисто расхохоталась. Ее кавалер тоже нашел это весьма забавным. Он решил проделать тот же фокус с пятидолларовой бумажкой: подбросил ее высоко в воздух и пустил по ветру вдоль улицы.

— Понял, о чем я говорила?

— Да.

Ох, как же мне хотелось переломать ребра этому типу!

Мы последовали за этой парочкой, примерно в пяти футах от них. Судя по говору, парень был со Среднего Запада, а девица тщетно пыталась скрыть бруклинский акцент. Она висела на руке у своего ухажера и бросала на него взгляды, которые ему явно нравились. Этим вечером он наверняка чувствовал себя на коне.

Они свернули в самый задрипанный бар на этой улице. Вонь ощущалась уже на улице, а из зала доносились хриплые и грубые вопли. Ну и публика там толкалась! Разбитые морды, вышибленные зубы, трясущиеся руки... А говорили они так, что даже у меня уши вяли. Две старые проститутки драли друг друга за редкие волосы из-за парня у стойки, который едва держался на ногах.

Впрочем, были и другие. Еще хуже. Они веселились. Зрители, богатые туристы, получавшие наслаждение при виде человеческих страданий. Меня это так взбесило, что я едва мог говорить. Официант провел нас в заднюю комнату, но и там хватало всякого сброда — и первых и вторых. И те и другие с пользой проводили время, читая надписи на стенах и слушая истории, рассказываемые противоположной стороной. Секрет этого предприятия нетрудно было разгадать. Бедняков и нищих привлекала сюда дешевая выпивка, которую им подавали за счет заведения, потому что богатые туристы, которые, зажав нос, потягивали то же виски, платили за него втридорога. В общем, это было даже забавно.

Конни с улыбкой приветствовала двух-трех знакомых девушек. Одна из них подошла к нашему столу. Ее звали Кэт, и она пришла сюда с компанией.

— Ты ведь тут в первый раз, Конни? — спросила Кэт.

— Да, и надеюсь, в последний, — с чувством ответила моя спутница. — Какая здесь вонь... Смех Кэт походил на звон колокольчика.

— Мы тоже здесь долго не пробудем. Моим мальчикам деньги оттягивают карманы. Надо помочь парням избавиться от лишней тяжести, так что мы двинем в ресторан. Может, и вы с нами?

Конни взглянула на меня. Я едва заметно кивнул, и она ответила:

— Ладно, Кэт. Мы с вами.

— Вот и чудненько. Садитесь за наш стол, я вас познакомлю со всей компанией. Они хотят увидеть тут такие штучки, которых не увидишь больше нигде... И такие дома... где, ну, ты сама знаешь... — И она хихикнула.

Конни недовольно поморщилась. Мы проследовали за Кэт к ее столику. Если б со мной не было Конни, они вполне могли бы принять меня за еще одного экзотического персонажа. Только через несколько минут эти толстяки вышли из ступора. Их звали Джозеф, Эндрю, Хомер, Мартин и Раймонд — о фамилиях они умолчали. Руки их были холеными, бриллианты крупными, смех громким, бумажники пухлыми, а девушки — прекрасными. У всех, кроме Хомера. С ним была секретарша: не такая красивая, как остальные девицы, но готовая выполнить любое его желание. Мне она понравилась больше всех. И Конни тоже. Обменявшись рукопожатиями, — такими крепкими, что у меня заболела рука, — мы уселись за стол и выпили по несколько рюмок. После этого Эндрю заявил, что ему хочется поехать еще куда-нибудь. Мы поднялись. Мартин дал официанту такие чаевые, что он проводил нас до дверей.

Конни не знала, куда идти, поэтому мы просто присоединились к остальным. Дорогу показывали девушки. Дважды нам пришлось обходить пьяных, валявшихся посреди тротуара, а один раз отступить на обочину, чтобы не оказаться замешанными в уличную драку. Я не помнил себя от злости, и Конни сочувственно потерлась щекой о мое плечо.

Ресторан “Бовери” расположился в одном из переулков. Это был невзрачный дом с окнами, наполовину заколоченными досками, и засиженной мухами вывеской. Казалось, что здание давно всеми покинуто и понемногу разваливается. Но внешнее впечатление оказалось обманчивым.

В первую очередь нас удивил запах. Никакой вони. Там пахло так, как и должно пахнуть в приличных барах. Столы и стойки, казалось, специально старались принять обшарпанный вид. Фальшивыми мне показались и типы, сидевшие за ними. Но провинциалы, наверное, этого не замечали.

Конни состроила презрительную гримасу:

— Так вот, значит, каков знаменитый ресторан “Бовери”... Мне много приходилось о нем слышать, но сама я тут в первый раз.

В зале стоял такой шум, что я едва мог расслышать слова Конни. То и дело кто-нибудь из посетителей бара кидался с громкими приветствиями к вновь пришедшим: девицы визжали как свиньи, их жирные ухажеры выдавливали из себя улыбки. Когда очередной взрыв приветствий утихал, посетители сдавали свои пальто и шляпы толстой бабе: на столике рядом с ней стояла железная плошка для чаевых.

Пока Конни здоровалась с несколькими тощими манекенщицами из агентства Антона Липсека, я пробился к стойке. Мне срочно потребовалось что-нибудь выпить. Кроме того, оттуда можно было рассмотреть весь зал. В дальнем его конце располагалась узкая дверь, косо висевшая на одной петле. К ней был прибит отрывной календарь, и как только дверь открывали, его листики вспархивали, словно бабочки.

Порхали они беспрестанно, потому что дверь постоянно открывали и закрывали. И проходили через нее только мужчины в смокингах и дамы в вечерних туалетах.

Конни отыскала меня глазами и направилась в мою сторону.

— Эта первая комната что-то вроде забегаловки, Майк. Мне сказали, что там, за дверью, гораздо лучше.

— Вот и славно, детка. Мне страшно хочется куда-нибудь отсюда уйти.

Я взял ее под руку, и мы тоже вошли в дверь с календарем. Там нас поджидал сюрприз: мы оказались в тесном предбаннике, который был устроен таким образом, что следующую дверь можно было открыть после того, когда закроешь первую.

А эта первая, оказывается, висела вовсе не косо и не на одной петле... Все это было бутафорией. Маленькая каморка заканчивалась другой дверью, ведущей непосредственно в ресторан. Зрелище, представшее нашим глазам, действительно было достойно внимания.

На оборудование бара ушло, наверное, больше сотни тысяч долларов. Такие же суммы, видимо, хранились в бумажниках людей, расположившихся у бара и за столиками. В зале царил полумрак. Горел лишь один прожектор, направленный на обнаженную танцовщицу, демонстрировавшую заключительную часть стриптиза. Само по себе ее обнаженное тело не очень-то возбуждало, но весь процесс последующего одевания был поставлен весьма искусно. Одевшись, она выскользнула из-под луча прожектора и подсела к какому-то лысому старичку, которому очень польстило такое соседство. В честь знакомства он заказал бутылку шампанского.

Теперь мне стало ясно, почему этот ресторан пользовался такой популярностью. Стены сверху донизу были увешаны фотографиями девушек в самых разных позах и на всех стадиях стриптиза. Все фотографии, как следовало из надписей, посвящались человеку по имени Клайд. Мы с Конни выпили, и я скользнул взглядом по фотографиям.

— Ты там есть? — поинтересовался я.

— Может быть. Хочешь посмотреть?

— Нет. Я предпочитаю смотреть на тебя настоящую. Заиграл оркестр Хомер пригласил Конни на танец, оставив мне взамен свою секретаршу, которая сразу же принялась просить меня потанцевать с ней. Мне не слишком этого хотелось, но она меня уговорила. Танцуя, девица все время прижималась ко мне и трогала кончиком языка мое ухо. Хомер явно провел время лучше. К половине двенадцатого в баре уже яблоку негде было упасть. Все шумели так, словно мы находились в палате буйно помешанных. Эндрю опять захотелось чего-нибудь новенького. Одна из девушек поднялась и заговорила с официантом. Тот подошел с ней к столу и о чем-то спросил Эндрю, указывая на нишу в стене, закрытую занавесом.

— Сейчас кое-что начнется, малышка, — проронил я.

— Что? — удивилась Конни.

— Старый трюк. У них есть комната для азартных игр. Потому официант и напустил на себя такую таинственность.

— Ты шутишь?

— Сейчас сама убедишься.

Все поднялись и направились к нише. Я вспомнил про Честера Вилера и спросил себя а не шел ли и мой друг по этому же пути? Он просил прислать пять тысяч долларов. Зачем? Чтобы играть или выплатить проигрыш? В рулетку можно продуть целое состояние. Может быть, поэтому он и убил себя. Из-за несчастных пяти тысяч? Но ему вовсе не обязательно было расплачиваться с долгами. Ресторан бы закрыли — стоило только сообщить об этом в полицию, — и он мог бы ни о чем не заботиться.

Одна из девушек обернулась и крикнула:

— О, Клайд! Хэлло, Клайд!

Сухопарый парень в смокинге холодно улыбнулся ей, продолжая обходить столики. По моим губам невольно скользнула презрительная усмешка. Я сказал Конни, чтобы она шла вперед вместе с остальными, а сам небрежной походкой направился к Клайду.

— Надо же, да ведь это Динки, мой старый дружище! — обрадовался я.

Он в этот момент склонился к одному из столиков, но я сразу заметил, что при звуке моего голоса у него напряглись все мышцы. С показным спокойствием Клайд закончил здороваться с посетителями. Свет в зале погас, вспыхнул прожектор, и на танцплощадку выпорхнула следующая исполнительница стриптиза. Я закурил.

Тогда Клайд повернулся наконец ко мне и уставился на меня жабьими глазками.

— Что ты здесь делаешь, ищейка?

— Я собирался спросить о том же.

— Ты и так пробыл тут слишком долго, а теперь убирайся!

И он продолжил свой кейс среди столиков, приветствуя гостей словом или улыбкой. Когда он подошел к стойке, бармен поставил перед ним бутылку, чтобы он налил себе выпивку. Я нагло выпустил ему в морду струю дыма.

— А у вас здесь очень мило, — заявил я. Его глаза пылали ненавистью.

— Ты не слышал, что я сказал?

— Слышал, но, к сожалению, ты путаешь меня со своими подчиненными, пляшущими под твою дудку.

— Что тебе тут нужно? Я затянулся поглубже:

— Ничего, просто я с детства любопытен. Это, конечно, ужасный недостаток, но я с этим ничего не могу поделать. В последний раз мы виделись в зале суда. Тебя привезли туда в коляске, чтобы допросить. В твоей ноге была пуля, всаженная лично мной. Припоминаешь? Ты клялся тогда, что за рулем машины, в которой укатил убийца, сидел не ты. Но моя пуля в твоей ноге доказала, что ты лжешь, и ты отправился за решетку.

Он не ответил.

— Ты далеко пошел, — заметил я. — Сидеть за баранкой — это теперь не для тебя. А как насчет убийства? Динки чуть приподнял верхнюю губу:

— Газеты писали, что у тебя нет больше оружия, Хаммер. Это кончится для тебя плохо. Уйди с дороги.

Он хотел допить свой бокал, но я толкнул его под локоть, и выпивка выплеснулась ему в лицо. Он позеленел от злости.

— Смотри на вещи проще, Динки. И не попадайся полиции. А я посмотрю, что здесь и как, и уйду.

Я направился в другой конец зала и, обернувшись, заметил, что Динки Вильяме, называвшийся теперь Клайдом, схватил трубку внутреннего телефона. Я обогнул танцплощадку и потратил какое-то время на то, чтобы отыскать в полутьме штору. Она скрывала запертую дверь. Я постучал и увидел в глазке два глаза и нос, обезображенный шрамом Сперва я подумал, что меня не пустят, но в следующее мгновение услышал, как отодвигается засов.

Иногда, без видимых оснований, вдруг ощущаешь нависшую над тобой опасность Тогда человек ни с того ни с сего инстинктивно отпрыгивает и тем самым избегает удара по затылку. На сей раз я вовремя вскинул руку, и удар пришелся по ней. Вскрикнув, я отскочил в сторону, упал на пол и, перевернувшись на спину, увидел страшную физиономию дебила, занесшего дубинку для повторного удара, но он соображал слишком медленно, и я успел вскочить на ноги и сбросить ботинки. В тот же миг дубинка со свистом разрезала воздух. Этот орангутанг промахнулся. Мне нельзя было промахиваться, и я ударил его ботинком. Он мгновенно переломился надвое, не в силах даже закричать Из его пасти вырвалось лишь невнятное хлюпанье. Дубинка с глухим стуком упала на пол, а детина, скорчившись в три погибели, прижал руки к низу живота. Я выждал подходящий момент и нанес ему удар в зубы, сделавший его на какое-то время трупом. Подняв дубинку, я взвесил ее в руке. Да, ничего не скажешь, такой можно проломить голову в два счета.

Она оказалась слишком длинной, чтобы уместиться в кармане. Поэтому я сунул ее в пустую кобуру, висевшую под мышкой.

Комнатка, в которой я очутился, была очередным предбанником. В нем стоял старый стул, и звукоизоляция тоже была что надо. Ради шутки я посадил на стул бездыханного гангстера. Голова его свисала так, что крови не было видно, и со стороны казалось, что он просто уснул. Потом я запер на замок переднюю дверь и толкнул противоположную. Оказалось, она была открыта. После полумрака меня ослепил яркий свет, и я даже не заметил, как ко мне подбежала Конни.

— Куда ты исчез, Майк? — Она взяла меня под руку.

— У меня здесь тоже нашлись друзья, — небрежно проговорил я.

— Вот как? Кто же?

— Ты все равно никого из них не знаешь. В этот момент Конни заметила ссадины и кровь у меня на руке и побледнела.

— Что случилось, Майк?

— А-а-а, пустяки, — улыбнулся я.

Она еще что-то спрашивала, но я не слушал ее. Я разглядывал игорный зал.

Да, это действительно было золотое дно. Сквозь гул голосов доносилось жужжание рулетки и стук катящихся шариков. Здесь же располагались столы для игры в кости, фараона, баккара, крапа и других подобных развлечений. Сам зал был отделан под салун Дикого Запада. Вдоль одной из стен тянулась длинная стойка красного дерева, на ней можно было заметить следы пуль. Если б когда-нибудь мне захотелось красивой жизни, то следовало прийти именно сюда. Красота здесь была тщательно выверенной и профессиональной. Красота специально подобранного макияжа и нарядов, словно взятых на время из костюмерной варьете. И красота эта почему-то безумно утомляла и раздражала. Она была насквозь фальшивой.

— Как-то не верится в это во все, да? — улыбнулась Конни.

Мягко сказано.

— А что их всех сюда так тянет?

— Я же тебе говорила, Майк. Все на этом помешались. А потом пройдет немного времени и “Бовери” всем приестся.

— И они переберутся куда-нибудь еще.

— Ага. Сейчас здесь вроде как клуб, где они заводят знакомства, милуются, а когда выпадает случай — делают друг другу пакости.

— И все это в “Бовери”. Пат много бы дал за это. Впрочем, возможно, я смогу рассказать ему и кое-что поинтереснее.

Я еще раз оглядел зал. Красиво! Но от этой красоты веяло скукой. Лысые затылки и толстые животы сильно портили картину. Я заметил Хомера и Эндрю в толпе у игорного стола. Хомер, видимо, выиграл: его девица засовывала деньги в сумку, а те, что не поместились, завернула в носовой платок. Мы с Конни обошли весь зал и устроились в углу, где можно было одновременно и пить, и следить за всем происходящим. Официант в ковбойском наряде принес нам виски и крекеры и сказал, что это за счет заведения.

— Что ты об этом думаешь, Майк? — спросила Конни, когда он ушел.

— Не знаю, крошка. Я пытаюсь понять, мог ли мой друг оказаться здесь.

— Разве он не мужчина?

— Черт его знает, может, ты и права. Кто откажется пойти поразвлечься с красивой девушкой? Он был один, никто за ним не присматривал. Работал целый день, а потом решил немного расслабиться. Очень похоже на правду. И я думаю, что если кто-то и уговорил его пойти сюда, то этому кому-то не пришлось прикладывать слишком больших усилий.

Я прикурил и взял бокал. Сделав большой глоток и затянувшись, я скользнул взглядом по залу. Как раз в это время толпа расступилась, пропуская официанта, и я увидел, что у стойки сидит Джун. Она заразительно смеялась над какой-то шуткой Антона Липсека, расположившегося с ней рядом.

— Извини меня, дорогая...

— Она очень красива, Майк, правда? Я покраснел, наверное, первый раз с тех пор, как перестал носить короткие штанишки.

— Она какая-то другая. Рядом с ней женщины кажутся какими-то пичужками.

— Я тоже?

— Я не видел ее раздетой. И пока оно так, для меня самая прекрасная женщина на свете — это ты.

— Не лги, Майк. — Конни посмотрела на меня с насмешкой.

Я встал и улыбнулся ей:

— Если тебе так уж хочется знать мое мнение, то, по-моему, она самая прекрасная женщина из тех, кого я встречал когда-либо в жизни. Я увидел ее здесь на расстоянии пятидесяти футов и сразу сделался сам не свой. А разговаривая с ней, я совершенно теряюсь. Если она прикажет мне выпрыгнуть из окна, я это сделаю. И тем не менее я ее не люблю. Не знаю что, но что-то отталкивает меня от нее, сколь бы диким это тебе ни показалось.

Конни протянула руку и взяла сигарету из моей пачки. Когда я подносил ей огонек, она сказала:

— Я запомню твои слова, Майк. Ну, теперь можешь идти. Только не застревай надолго.

Я ласково погладил ее по руке и направился через зал, туда, где сидела божественная королева. Заметив меня, она мило улыбнулась, и сердце мое — хотел я этого или нет — забилось чаще. Она протянула мне руку:

— Хэлло, Майк. Что вы здесь делаете?

Джун усадила меня на высокий табурет на своем Олимпе, и многие мужчины в баре обратили ко мне заинтересованные взгляды.

— После посещения вашего офиса меня потянуло развлечься.

Антон хихикнул и дернул бородкой: он понял намек.

— Это что-то чисто телесное, по-моему, — улыбнулась Джун и смерила взглядом толпу. — Здесь не так много настоящих мужчин. Вы привлекаете внимание.

То же можно было сказать и о ней. Наряд ее по здешним меркам казался очень строгим, но он удивительно ей шел. Закрытое черное шелковое платье с длинными рукавами только подчеркивало прекрасную линию плеч, тонкую талию и высокую грудь, чуть вздымавшуюся при каждом вздохе.

— Выпьете со мной?

Я кивнул. Ее мелодичный голос вывел меня из оцепенения. Бармен поставил передо мной бокал. Антон выпил вместе с нами, потом извинился и прошел к столу, где играли в рулетку. Я повернулся на своем табурете к стойке, надеясь, что и она поступит так же, и не ошибся: в зеркале, испещренном царапинами от пуль, я увидел ее улыбающееся лицо.

— Мне кое-что удалось для вас выяснить, Майк, но не хочется пока этого рассказывать. Ведь тогда вы не придете ко мне в бюро.

Одна из царапин на зеркале мне мешала, и я чуть повернул голову, чтобы лучше видеть Джун.

— Вам удалось найти ту девушку?

— Да.

Все мои внутренности словно сплелись в один клубок, но я не подавал виду.

— Ну и?..

— Ее зовут Марион Лестер Вероятно, вы пожелаете с ней поговорить. Она живет в “Чедвик-отеле”. Марион была третьей, кого я сегодня расспрашивала, и сразу выложила все, что произошло между ней и этим человеком. Правда, она испугалась, узнав, что случилось.

— Ну и что же она сказала? — Я залпом осушил свой бокал.

— Собственно, ничего. Ваш друг усадил Марион в такси и отвез домой. Там он провел ее в комнату и уложил в постель. И больше ничего... Кажется, он был настоящим джентльменом, Майк.

— Черт возьми — невольно вырвалось у меня. Я стиснул пальцы, но тут же на мою руку ласково легла рука Джун.

— Почему вы так разочарованы, Майк? Ожидали другого?

Ругательства замерли на моих губах.

— Я так и думал Но я не знаю, что делать дальше. И все же большое вам спасибо, Джун.

Она повернулась ко мне, и запах ее духов кружил мне голову. В ее серых глазах можно было утонуть. Сейчас глаза эти смотрели на меня и говорили, говорили, говорили...

— Может быть, вы все-таки зайдете завтра в агентство? Я не мог отказать ей, да и не хотел этого.

— Хорошо, — пробормотал я, еле ворочая языком. И тут ко мне снова вернулось то странное чувство, но хоть убей, я не мог понять, что это было.

Кто-то легко похлопал меня по плечу. Рядом стояла Конни.

— Я соскучилась, Майк... Хэлло, Джун... Я сполз с табурета и вновь посмотрел на богиню. На этот раз мы уже не подавали друг другу руки. Нам было достаточно взглядов.

— Спокойной ночи, Джун.

— Спокойной ночи, Майк.

Антон Липсек вернулся и тоже попрощался с нами.

Я взял Конни под руку и направился с ней к двери. Джозеф, Эндрю, Мартин, Хомер и Раймонд хотели было присоединиться к нам, но по выражению моего лица поняли, что это неуместно. Мой старый приятель все еще не пришел в себя. Но кроме него, в каморке находились еще двое, и я отлично понимал, кого они ждут. Они ждали меня. Одного, долговязого, я отлично помнил, и ему тоже было хорошо известно, кто я такой. Другого я прежде никогда не видел: совсем молодой парень, лет двадцати двух, не больше.

Секунду они колебались, не зная, как избавиться от Конни: в таких вещах свидетелей, разумеется, быть не должно. Мой старый знакомый облизал пересохшие губы и произнес:

— А мы тебя ждали, Хаммер...

Салага попытался напустить на себя важный вид. Он скорчил гримасу, которая должна была выражать презрительную ухмылку, и лениво оттолкнулся от стены.

— Значит, это ты Майк Хаммер? — спросил он. — На вид ты не очень-то крут.

Я небрежно вертел пуговицы на пиджаке. Они, конечно, не могли знать, что в кобуре, явственно выделявшейся под мышкой, спрятана всего лишь дубинка.

— Можно познакомиться ближе, и ты сразу изменишь свое мнение, сосунок.

Ни тот ни другой не сдвинулись с места. Конни легкой походкой прошла вперед и открыла дверь. Я двинулся к выходу, а они боялись даже шевельнуть пальцем. Теперь придется им подыскивать себе другую работу.

В первом зале уже не осталось ни одного свободного местечка. Шоу кончилось, и многочисленные парочки выползли на танцплощадку. Я скользнул по ним глазами, выискивая Клайда, но его нигде не было видно. Когда мы забирали от гардеробщицы вещи, я бросил на барьер десятицентовую монетку. Та даже выругалась от злости, увидев такой щедрый дар. Я отплатил ей той же монетой.

Выражения, которые мы употребляли, не были чем-то необычным в этих местах, поэтому никто не обратил внимания на наши философские изыскания. Лишь двое повернули головы в нашу сторону. Одна из тупых голов принадлежала Клайду. Я указал на каморку, где остались двое наемных убийц.