Годами Тинкер считала себя знаменитой. Изобретение и массовое производство ховербайков сделало имя Тинкер широко известным даже до того, как она начала участвовать в гонках. На самом деле, немногие люди знали, что девушка с футболки «Команда Тинкер» была тем самым изобретателем и гонщиком, однако, когда она представлялась, часто следовал уточняющий вопрос.
      Но к приему, который ей устроили в офисе «Рейнольдса, она готова не была.
      Когда Тинкер и ее телохранители вошли, регистратор подняла голову.
      — Чем могу быть… — начала женщина, но затем ее взгляд переместился от Пони к Тинкер, и ее незаконченный вопрос завершился визгом, который заставил поднять глаза уже всех. — О боже! О боже! Это принцесса-фея!
      Тинкер взглянула через плечо назад, надеясь, что сзади будет женщина в белой мантии. Не повезло. — Что, простите?
      — Это вы! — женщина то вскакивала, то садилась, прижав руки ко рту. — Вы Тинкер, принцесса-фея!
      Вперед выскочили другие сотрудники. Одна женщина держала в руке электронный фотоальбом, который она протягивала ей вместе с цифровым маркером. — Вы не могли бы подписать его для меня, вице-королева?
      «Вице-кто?» Тинкер почувствовала, как в ответ на широкие улыбки окружающих ее людей на ее лице тоже возникает улыбка. Заголовок альбома гласил: «Тинкер, новая принцесса-фея». На обложке было фото Тинкер, с короной из цветов, маскирующих ее кое-как обрезанные волосы, вид у нее был шальной и на удивление очаровательный.
      — Какого черта?! — Тинкер выхватила альбом из рук женщины. «Во имя всех богов, когда это было снято? И кем?»
      Большим пальцем она нажала на кнопку пролистывания страниц, и начала бегло просматривать текст и фотографии. На первой полудюжине фотографий был изображен Ветроволк, они были сняты в разное время и в разных местах, выглядел он, как всегда, настоящим мачо. В текстовой части указывались различные титулы Ветроволка — вице-король, глава клана в Западных землях, кузен королевы — и завершал все это «Прекрасный Принц».
      — Ох, заткните мне рот, — она продолжила листать страницы и нашла себя. Это была копия обложки. Когда же было сделана эта фотография? Насколько она помнила, она ни разу не появлялась на людях с короной из цветов на голове. Единственный раз, когда у нее в волосах были цветы, был…
      «О, нет! О, пожалуйста, нет» Она в отчаянии продолжила листать страницы, надеясь, что она ошиблась. Еще два ее портрета и, наконец, то самое фото — она в пеньюаре, том самом, который выглядел, как сливки, разлитые по ее обнаженному телу. О, кто-то за это умрет.
      Тогда, утром следующего дня после возвращения с приема при дворе Королевы, она завтракала во фруктовом саду анклава Маковой Лужайки, который находился во внутреннем дворе. Она была наедине с женщинами- секаша —и с каким-то извращенцем с увеличивающим фотообъективом. Спасибо хоть, что из-за большой дистанции, фотография была двухмерной и имела ограниченные панорамные и масштабные характеристики.
      — Не могли бы вы подписать его, вице-королева? — попросила владелица альбома.
      — Подписать? — Тинкер стукнула альбомом по груди — она не хотела его даже отдавать.
      Женщина протянула ей маркер. — Не могли бы вы подписать его для Дженифер Данхэм?
      Тинкер посмотрела на маркер, гадая, что ей делать. Уж точно ей не следовала спрашивать об этом ее телохранителей — она подозревала, что они вряд ли положительно воспримут вторжение в ее частную жизнь. Не то, чтобы фотография была такой неприличной, но скорее потому, что они не смогли оградить от этого. Ей пришлось повозиться, чтобы переключить электронный альбом обратно на обложку так, чтобы не показать его содержимое своим телохранителям, затем она нацарапала свое имя в углу и вернула альбом.
      — Я здесь по поводу сломанного морозильника, о котором звонила Лейн Шанске, — пришло время переключиться на что-нибудь простое, понятное и такое, что легко можно исправить. Ремонт морозильника был, пожалуй, достаточно муторным проектом, чтобы позволить ей забыть все большие и неразрешимые проблемы. — Вы сказали, что если его починят, она может его использовать.
      — Она разговоривала со мной, — от толпы отделился мужчина. — Джозеф Воджтович, вы можете звать меня Воджо, меня так многие зовут. Я главный менеджер, — протянув руку для рукопожатия, он, кажется, решил, что грубо нарушил этикет, и поклонился над ее рукой. — Если вы сможете заставить эту штуку работать, мы будем более чем рады дать ей использовать его.
      — Что ж, давайте посмотрим на него. — Тинкер намекнула, что им следует выйти из офиса, подальше от толпы людей, многие из которых уже достали фотоаппараты. — Я хочу посмотреть, достаточно ли он велик, чтобы вместить дерево.
      Таким образом, они смогли покинуть помещение офиса, избежав фотографирования, и вышли в подворотню. Штормовая Песня шла впереди, двигаясь через лабиринт поворотов так, как если бы она здесь работала. Пони замыкал движение, отпугивая любопытный персонал офиса мрачными взглядами.
      — Я слышал о чудовище, которое напало на вас вчера. — Воджо, кажется, не замечал ее секаша,обратив все свое внимание на Тинкер, пока они свернули за угол и сделали короткую пробежку по цементному полу грузовой эстакады. — С вами все в порядке? Говорили, что для вас это был опасный бой.
      «Боги, сначала Лейн, теперь он. Сколько людей слышали о бое у Черепашьего ручья?»
      — Я в порядке.
      — Это хорошо! Это хорошо! Я знал вашего дедушку, Тима Белла. Он имел… — Воджо сделал паузу, чтобы обдумать, как бы вежливей описать ее дедушку, — …сложный характер.
      — Это точно.
      — Вот он, здесь, — он остановился перед огромной дверью, запертой на висячий замок. Вытащив связку ключей, он начал перебирать ее в поисках нужного. — До Включения оно был наш основной склад. После него, он стал таким непредсказуемым, что мы использовали его только при переполнении других складов. Четыре года назад мы вообще потеряли возможность им пользоваться.
      Под Включением он подразумевал тот первый раз, когда Питтсбург попал на Эльфдом. В обычной манере, жители Питтсбурга использовали это слово и для обозначения первого раза, и каждого последующего, после того, как Выключение возвращало Питтсбург на Землю. Сам термин «Выключение» был неверен, поскольку врата никогда полностью не выключались, а только резко снижали мощность; обстоятельство, на которое она рассчитывала, когда собралась их уничтожить. Онимогли остановить резонанс, только полностью отключив орбитальные врата, конструкция которых не позволяла легко это проделать. Несчастная команда, которая обслуживала врата, скорее всего даже не представляла, что происходит, или как это остановить. Тинкер старалась не думать о том, как бедняги пытались спастись, перед тем как врата были разорваны на куски резонансом. Смогли ли они покинуть объект? Были ли на орбите вокруг Земли корабли, которые могли их спасти? Или они тоже переместились в пространство над Эльфдомом, обреченные упасть вместе с огненными обломками ворот?
      «Я — причина смерти разумных существ», — в отчаянии думала она, — «и я даже не знаю, скольких, или к какой расе они принадлежали»
      Ну, будь я проклят. — Воджо отвернулся от двери, мрачно смотря на связку ключей, как будто бы она подвела его. — Ни один из этих ключей не подходит к замку. Думаю, что ключ сняли со связки, когда мы перестали пользоваться этим зданием. Я сейчас вернусь.
      Пони и Штормовая Песня переговаривались шепотом. Тинкер услышала достаточно, чтобы понять, что Штормовая Песня переводила сказанное для Пони. Было ли удобство в виде отсутствия необходимости повторяться достаточной компенсацией за то, что ее секашапонимали всё?
      Легкий звон привлек внимание Тинкер. Через дорогу стояла небольшая молельня бога местной веховой линии, молитвенные колокольчики звенели на легком ветру.
      Боги веховых линий были воплощениями бога магии, Auhoya, бога хаоса и изобилия. Тинкер никогда не понимала до конца, каким образом он может быть одновременно и множеством богов и одним единственным, но узнала, что в том, что касается богов, не следует стремиться понять, как можно это делать в отношении науки. Боги просто были. Auhoya всегда изображался с охотничьим рогом и обоюдоострым мечом. Она предполагала, что это в определенном смысле отображало двойственную природу магии, которая, во многом сродни науке, использовалась и для созидания и для разрушения.
      Она хлопнула в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание богов, низко поклонилась и добавила серебряный дайм к той куче, которая уже была набросана на молельню
      — Помогите мне все исправить, — прошептала она, добавив второй дайм. — Помогите мне никогда не устраивать такой бардак снова.
      — Тинкер зе доми, — сказал кто-то позади, используя официальную форму ее титула.
      Она развернулась и обнаружила стоявшего позади нее Дерека Мейнарда, руководителя ЗМА. Если Ветроволк являлся принцем Западных земель, то директор Мейнард был принцем Питтсбурга. Естественно, проявлялось и сходство в их внешнем виде, поскольку Мейнард напоминал эльфа и ростом и элегантностью. Он заплетал свои светлые волосы в длинную косу, носил цветной шелковый плащ и высокие начищенные сапоги. Она обратила внимание, что хотя его одежда была в основном белой, все контрастные вещи — серьги, жилет, плащ — были голубого цвета клана Ветра.
      — Мейнард? Вы последний, которого я ожидала здесь встретить. Неужели у ЗМА закончилось мороженое?
      — Я здесь, чтобы увидеть вас. — Мейнард изящно поклонился, приведя ее в замешательство. Годами ЗМА внушало ей ужас, а сейчас директор относился к ней как к принцессе.
      — Меня? — к ее раздражению, слово вышло больше похожим на писк. Очевидно, кто-то еще не избавился от своего страха.
      — Я слышал, что на вас напали вчера…
      — Черт, неужели весь Питтсбург знает об этом?
      — Может быть. Это попало в газеты. Как вы себя чувствуете?
      — Очень хочу, чтобы люди перестали об этом спрашивать.
      — Приношу извинения, — он окинул ее критическим взглядом, обратив внимание на шелковое платье, черный кожаный ремень с кобурой, и сияющие сапоги для верховой езды. — Я рад, что с вами все в порядке.
      — Вы разыскивали меня только для того, чтобы узнать, как я себя чувствую?
      — Да, — он махнул рукой в сторону молельни. — Вы изменили вероисповедание после того, как Ветроволк сделал вас эльфом?
      — Я выросла в этой религии, — ответила она. — Мой дедушка был атеистом, или агностиком, в зависимости от настроения. Тулу часто сидела со мной как нянька, когда я была маленькой; она считала, что если за мной не присматривают человеческие боги, пусть меня защищают эльфийские.
      — А кто-нибудь учил вас основам человеческой религии?
      — Дедушка научил нас обмениваться подарками на Рождество, а Лейн зажигает свечи на Ханукку.
      — Лейн Шанске? Я так понимаю, она иудейка.
      — По крови, хотя и не совсем по вере. Это выглядит как какое-то сверхъестественное принуждение, что она сопротивляется, говоря, что не будет проводить ритуал Ханукки, как будто не хочет верить, но в последнюю минуту она достает свечи и зажигает их.
      Мейнард кивнул, как если бы не считал поведение Лейн ненормальным. — Я понимаю.
      — А я — нет. Если попытаться поговорить с ней о боге иудеев, то первую минуту она говорит, что ее бог — это единственный истинный бог, а в следующую — начинает утверждать, что с научной точки зрения ее история о сотворении мира невозможна. Это выглядит так, что она хочет, чтобы я знала суть ее религии, но не хочет, чтобы я верила, поскольку она сама неверующая — хотя на самом деле она верит.
      — Вещи, о которых вам говорили в детстве — ваш страх, ваша религия, ваши предрассудкт — становятся настолько независимыми от вас, когда становитесь взрослыми, что от них очень трудно избавиться. Иногда вы даже не осознаете присутствие подобных вещей до момента истины, и после этого их внезапно становится так же трудно не заметить, как третью руку, и столь же трудно — избавиться от них.
      — Вы говорите так, как будто вам пришлось через это пройти.
      — Было несколько случаев, когда все, что мне оставалось делать, это целовать грязь и молиться.
      Штормовая Песня слегка усмехнулась, напомнив Тинкер, что у их разговора есть слушатели. Вслед за этим она вспомнила, что Мейнард являлся второй наиболее важной личностью в Питтсбурге после Ветроволка — и он искал с ней встречи.
      — Вряд ли вы пришли сюда, чтобы спросить о моем вероисповедании.
      — В каком-то смысле — именно за этим, — сказал Мейнард. — Вы понимаете, что договор с эльфами, касающийся статуса Питтсбурга, сейчас лишился юридической силы?
      — Нет. Почему это должно произойти?
      — Основополагающим принципом договора является то, что Питтсбург — это земной город, который только временно пребывает на Эльфдоме. Каждая статья договора пронизана идеей, что люди имеют возможность вернуться на Землю.
      — Дерьмо! Ладно, я понятия об этом не имела, — она мрачно смотрела на него, мечтая не быть такой усталой. Наверняка этот разговор должен иметь какую-то цель, но она не видела связи. Какое отношение религия должна иметь к договору?
      — Малышка, — Штормовая Песня достала упаковку «Джусифрута» и предложила одну пластинку Тинкер. — Он хочет знать, насколько ты являешься человеком, после того, как все окружающие имели возможность ебать тебе мозги последние несколько месяцев. Ему нужна твоя помощь, но он не знает, может ли тебе доверять.
      «Ох». Тинкер взяла жевательную резинку, чтобы дать себе время обдумать сказанное.
      — Как всегда — коротко и доступно, Штормовая Песня. — Мейнард тоже взял пластинку.
      — Именно за это вы меня и любите. — Штормовая Песня отступила назад, завершая разговор и вновь превращаясь в эльфа.
      Последний раз, когда Тинкер разговаривала с Мейнардом, был, как она припомнила, перед тем, как ее вызвали к королеве. Тогда она предупредила его об Они. Медленно разворачивая обертку, она пыталась вспомнить, видела ли она Мейнарда после этого. Нет, Онипохитили ее как раз тогда, когда она направлялась к нему. Да уж, она могла понять, почему он опасался того, что она была в каком-либо смысле «испорчена».
      Напрашивался вопрос о том, каких к дьяволу действий он ожидал от нее в вопросе заключения нового договора. Как предприниматель, она считала все правила, установленные старым договором, трудными, озадачивающими, вводящими в заблуждение, ставящими в тупик… любой другой термин, означающий «запутанный».
      — Слушайте, я могу помочь в делах, связанных с автомобильной свалкой, гонками на ховербайках, и современной физикой, — она вздохнула и положила резинку в рот. На мгновение ее отвлек вкус — не «Джусифрут», который она помнила, а что-то похожее — только в сотню раз лучше. Ощущение было похожим на удар. «Ух ты». Она осмотрела яркую желтую упаковку от жевательной резинки, которую держала в руке. Ах да, она же теперь эльф и ее ощущения вкуса изменились.
      Мейнард, нахмурившись, ждал, когда она закончит мысль.
      — Ээ… — О чем это она? Ах да, сферы ее компетентности. — Но я обнаружила, что я очень мало знаю о чем-либо еще.
      — Вы — домиВетроволка.
      — И это делает меня экспертом — в чем? Я не достаточно хорошо вас знаю, чтобы обсуждать мою сексуальную жизнь, а если честно, единственное место, где я часто вижу моего мужа — это постель.
      — Нравится вам это или нет, зе доми, но это делает вас фигурой на поле Питтсбурга. Где живут шестьдесят тысяч людей, которые нуждаются в вас.
      — Ну ладно, я на их стороне. Ура, ура, ура! Но я все еще понятия не имею, как помочь. Блядь, я пыталась помочь эльфам, и посмотрите на бардак, который я устроила. Большего беспорядка, чем Черепаший ручей, вы сделать не сумеете.
      — Многие эльфы считают это беспроигрышной ситуацией. Если бы вы еще и навсегда вернули Питтсбург обратно на Землю, это было бы идеально.
      — Некоторым из нас это бы не понравилось, — сказала Штормовая Песня.
      Мейнард взглядом попросил Штормовую Песню помолчать
      — Послушайте, — сказала Тинкер. — Если уж дерьмо попало в вентилятор, я обещаю, что сдвину небо и землю, чтобы защитить население города, но я не «политическое животное». В настоящий момент, я не хочу даже пытаться заниматься чем-то, что не может быть разрешено с помощью обычных математических расчетов.
      Мейнард все еще смотрел на Штормовую Песню, но уже более пристально. Штормовая Песня замерла со странным выражением лица, как будто кто-то ткнул ее коровьим стрекалом.
      — Штормовая Песня? — Тинкер оглядела окружающую местность в поисках опасности.
      — Ты сделаешь это, — пробормотала Штормовая Песня таким тоном, что у Тинкер мороз пробежал по спине.
      — Я сделаю что? — Тинкер стряхнула неприятное ощущение.
      — Сдвинешь небо и землю, чтобы защитить то, что любишь, — прошептала Штормовая Песня.
      — Что, черт побери, это значит? — спросила Тинкер.
      Штормовая Песня моргнула и взглянула на Тинкер. — Приношу извинения, зе доми, — сказала она на Высоком эльфийском, спрятавшись за официальным выражением лица. — Моя способность стихийна, и я не обучена. Я… Я не уверена…
      — Если дело обстоит таким образом, для меня этого достаточно. — Мейнард действовал так, как будто Штормовая Песня сказала что-то более понятное. — Приношу извинения, зе доми, я должен вас покинуть. Nasadae.
      —  Nasadae, — откликнулась озадаченная Тинкер. Что за хуйня сейчас произошла? Мейнард поклонился в знак прощания. Штормовая Песня вернулась в режим секаша. И разговор происходил на английском, так что спрашивать Пони будет бесполезно.
      Воджо вернулся с ключами. — Я вижу, вы нашли причину всех наших проблем, — он показал на молельню, отмечавшую веховую линию. — Как только после первого Включения в окружающую местность просочилась магия, весь объект приобрел странные свойства. Это самая странная вещь, которую я когда-либо видел — включая пробуждение днем раньше.
      — Хм? — у нее возникли трудности с сортировкой ее барахла. Так, это все, я не буду сегодня драться с чудовищами и лягу спать пораньше.
      Воджо неправильно понял ее недоумение.
      — Я жил в Восточном районе совсем рядом с Краем — чуть не остался на Земле вместе с частью города. Мое окно выходило на шоссе I-279. Каждое утро я вставал, пил кофе и оценивал из окна количество машин на дороге. Во время первого Включения, я выглянул, и снаружи не было ничего, кроме деревьев. Я решил, что я, наверное, сплю. Прежде чем выглянуть снова, я сходил и принял холодный душ.
      Тинкер добавила в свой список кроме строчки «надо поспать» еще «принять душ» и «стаканчик на ночь» — если получится достать хоть что-то.
      — Я никогда не осознавал, какой шум раздается с автомагистрали, до того дня, — беспечно продолжал Воджо. — Когда в лесу нет ветра, вокруг стоит абсолютная тишина, как будто весь мир обернули в хлопок. А когда в деревьях дует ветер… этот аромат зелени… я просто обожаю.
      Тинкер готова была поспорить, что Штормовая Песня знает, где найти выпивку и горячую воду.
      — Но с учетом варгов, завров и черных ив, Восточный район был слишком уж уединенным — я жил далеко за общежитием ученых на Холме Обсерватории. Сейчас на этом месте лес железных деревьев. А теперь у меня отличное жилье на горе Вашингтона, оттуда отличный вид на город и намного безопаснее. И, черт побери, с такими ценами на топливо имеет смысл занять склон холма и пустить вниз трамвай.
      — Да, да, — согласилась Тинкер, чтобы заставить его заткнуться, и показала на дверь. — Посмотрим, что у вас есть.
      Воджо отпер висячий замок, вытащил его из петель и открыл дверь.
      До ее трансформации, веховые линии казались почти мистическими — линии силы, текущей, подобно невидимым рекам.