Утро следующего дня выдалось на редкость пасмурным, и Эрик, который провел бессонную ночь, поглядывал на небо с едва скрываемым раздражением.
      – Милорд, – окликнул его Томас, и Эрик, очнувшись, вздрогнул. Мальчик протянул ему кубок и, укутав плечи хозяина теплым одеялом, продолжал собирать вещи.
      Жофре потянулся, погладил широкую мускулистую грудь, лишенную признаков какой-либо растительности, и уселся возле Эрика. Забрав кубок из рук брата, он отхлебнул половину и вернул его обратно, но тот, казалось, ничего не заметил.
      Жофре удивленно поднял глаза и понимающе усмехнулся. Неподвижный взгляд брата был устремлен на полотнище, скрывавшее вход в шатер, где спала леди Марго.
      – Не иначе как ты всю ночь грезил о любви прекрасной леди? – с невинным видом протянул Жофре.
      Не ответив ни слова, Эрик молча глотнул эля. Не мог же он признаться в том, что мысли о Марго, а особенно ее письмо не давали ему сомкнуть глаз всю ночь.
      – Она сказала, что любит меня.
      – Так, – удовлетворенно отозвался Жофре. – Я ведь тебе говорил, помнишь?
      – Да.
      Жофре снова потянулся всем своим могучим телом и широко зевнул.
      – Ну что ж, братец, клянусь Богом, ты просто счастливчик! Такой очаровательной девушки, как Марго ле Брюн, в целом свете не найти, можешь мне поверить! Лопни мои глаза, да ведь Жанни де Шомперр, в которую я когда-то был влюблен по уши, и в подметки ей не годится, а когда-то мне казалось, красивее ее и на свете нет! Да никакую другую женщину я с тех пор не любил так, как ее!
      – Да и она так тебя любила, – Эрик хмыкнул, – что не постеснялась огреть по голове тяжеленным подсвечником! Да если бы в ту самую ночь, когда тебе взбрело в голову отправиться к ней в спальню, я не следовал за тобой по пятам, она, глядишь, забила бы тебя до смерти! И была бы права, клянусь честью! Кровь Христова! Не женщина, а тигрица!
      – М-м… – задумчиво промурлыкал Жофре. – По крайней мере из-за нее я не лишался сна, как ты из-за своей прекрасной дамы! Даже под Шрусбери накануне битвы ты спал как младенец. А сейчас я уже готов был придушить тебя, братец!
      Эрик только вздохнул.
      – Лучше бы ты это сделал. Никогда в жизни я не чувствовал себя более несчастным.
      Припав губами к кубку, он долго пил, а потом снова задумался. Взгляд его по-прежнему был прикован к пологу шатра, где спала Марго.
      Вот откуда-то выскользнул Джейс, менестрель из Рида, и направился к шатру Марго, деликатно, словно породистый пес, переступая через грязь, которую копыта лошадей превратили в жидкое месиво. На лице его застыла брезгливая гримаса, словно одна мысль о том, что брызги грязи останутся на его мягких кожаных сапожках, была ему невыносима. Со смешанным чувством зависти и смутного недовольства Эрик наблюдал, как трубадур произнес несколько слов, а потом, по-видимому, получив разрешение войти, откинул полог и скользнул внутрь.
      – Понять не могу, что он за диковинное создание, – пробурчал Эрик, – ни мужчина, ни мальчишка. То ведет себя будто зрелый человек, а то вдруг – будто неоперившийся юнец, у которого молоко на губах не обсохло.
      Жофре опять зевнул.
      – А может, он и то и другое, братец. Вчера, когда жизнь его госпожи была в его руках, казалось, храбрее его нет человека на земле. А когда ты вечером на глазах у всех стал волочиться за той же самой леди, он потешал весь лагерь своими шутками и прибаутками до глубокой ночи.
      – А я еще ломал голову, почему ты не выскочил, по своему обыкновению, словно чертик из коробочки! – проворчал Эрик. – Вчера вечером, когда я искал леди Марго, с испугу кричал так, что слышно меня было не иначе как по всей Англии. А уж ты-то никогда глухим не был.
      Слегка сконфузившись, Жофре скорчил гримасу.
      – Ну, в общем-то слышал, признаюсь… только мне было не до тебя. Едва ты вышел из лагеря, как Джейс начал представление, а уж тут любой бы на моем месте, братец, забыл обо всем, клянусь честью! Да что я, мы все столпились вокруг него и не заметили бы, даже если бы небо обрушилось нам на голову!
      – Ничего страшного, парень. Во всяком случае, теперь это уже не важно. – Эрик снова повернулся к палатке Марго, и вновь, как и раньше, гнетущее чувство собственной беспомощности охватило его. – Боже, помоги мне! Жофре, посоветуй, что мне делать.
      – Господи, да о чем это ты, Эрик? – не на шутку удивленный, воскликнул Жофре.
      – Она говорит, что любит меня.
      – И это все?
      – А разве этого мало? И что я вообще должен сказать на это?
      У Жофре вырвался смешок:
      – Что тебе делать? Да жениться на ней, что же еще! А потом постараться не слишком сильно надуваться от гордости перед теми бедолагами, которым в жизни повезло не так, как тебе, вот и все! А ты что думал?
      Эрик, словно не веря, уставился на улыбающееся лицо брата широко раскрытыми от изумления глазами.
      – Перестань валять дурака, Жофре. Ты, наверное, думаешь, я шучу, а мне вовсе не до шуток.
      Лицо Жофре стало серьезным.
      – Я и не думал дразнить тебя, Эрик. И с чего, скажи на милость, ты такой хмурый? Только не вздумай меня уверять, что не любишь леди Марго и не мечтаешь, чтобы в один прекрасный день она стала твоей женой!
      Эрик молчал.
      – Так что же тогда, братец? – совсем сбитый с толку, спросил Жофре. Никогда в жизни ему еще не приходилось видеть Эрика таким подавленным. Сколько он помнил, старший брат всегда был человеком, способным справиться с чем угодно, и никогда не позволял обстоятельствам взять над собой верх. – Только не говори, что все эти сомнения из-за того детского обета в вечной преданности, который ты когда-то дал отцу! – Он расхохотался. – Я, конечно, слышал о мучениках и святых, но, клянусь Богом, Эрик, это уж слишком!
      Похоже, Жофре не сомневался, что брат тоже рассмеется, но вместо этого Эрик поднялся и направился в угол, где стоял сундук с его одеждой. На крышке лежала дешевенькая латунная брошка. Бережно, даже нежно Эрик поднес ее к глазам, пытливо вглядываясь в знакомую вещицу.
      – Эрик, – окликнул его Жофре, сконфуженный и окончательно сбитый с толку странным поведением старшего брата.
      Покачав головой, тот тихо сказал:
      – Это не только из-за клятвы, Жофре. Клянусь честью, хоть я и дорожил этим всю свою жизнь, но сейчас нарушил бы любую клятву, лишь бы Марго стала моей!
      – Ну, раз это не из-за клятвы, – с видимым облегчением сказал Жофре, – тогда я не понимаю, что еще может препятствовать вашему счастью. Слепому видно, что сама леди рада-радешенька выйти за тебя… – Но радость в его глазах отчего-то вдруг померкла.
      Громадная фигура брата изваянием застыла посреди шатра. Мрачно качая головой, Эрик все так же пристально рассматривал брошь.
      Повисла угрюмая тишина, нарушаемая лишь шорохом одежды, с которой молча возился Томас, да звуками просыпающегося лагеря. Жофре не сводил взгляда с широкой спины брата, его понуро опущенных плеч. Когда же смутная догадка, что на самом деле смущает брата, вдруг зародилась в его голове, Жофре вначале даже не поверил себе. Постепенно подозрения его окрепли. Наконец Жофре просто взвился от бешенства.
      – Господи помилуй! – с трудом сдерживая душившую его ярость, прошипел он сквозь зубы.
      Что-то в голосе младшего брата заставило Эрика обернуться.
      – Жофре…
      – И не вздумай еще раз упомянуть о чем-то подобном в моем присутствии!
      Они стояли друг против друга, и Томас бросил свои дела, чтобы затаив дыхание следить, чем закончится стычка братьев. Его господин остался стоять где стоял с понуро опущенными плечами, а сэр Жофре, выпрямившись во весь свой рост, замер перед ним и, казалось, целую вечность вглядывался сузившимися глазами в потемневшее лицо брата. Грудь его судорожно вздымалась в отчаянной попытке сдержать душивший его гнев.
      – Если бы я услышал, что кто-то другой сказал это о тебе, – прошептал он наконец, – клянусь тебе, Эрик, я бы убил мерзавца собственными руками!
      Казалось, у сэра Жофре вертелось на языке что-то еще, но вдруг голос его оборвался и глаза подозрительно заблестели. Он бросил последний взгляд на поникшие плечи старшего брата, судорожно сглотнул и быстрыми шагами вышел из шатра, туда, где ярко светило солнце, похоже, так и не заметив, что полуодет и ноги его по-прежнему босы.
 
      – Вы так никогда не сможете добиться его, миледи, – говорил чуть позже Жофре, когда они вместе с Марго ехали верхом. – Мой брат – человек с сильной волей, и притом страшно упрям. Чтобы заставить его передумать, одной ревности недостаточно.
      – Т-только сейчас я н-начинаю понимать, как вы были п-правы, милорд, – созналась Марго, бросив еще один долгий взгляд на Эрика прежде, чем наконец со вздохом отвернуться. – Ваш брат – с-самый упрямый человек, которого я когда-либо знала. Я уж и н-не говорю о леди М-минне – вряд ли т-такое п-поведение достойно порядочной девушки.
      У Жофре вырвался удивленный смешок.
      – В самом деле? А я, признаюсь, и не заметил, что у этой прелестной леди есть недостатки! Ах как жаль, право! Ей-богу жаль! Но попытайтесь представить только, как себя чувствовала бедняжка! С одной стороны, неуклюжие попытки моего упрямого братца приволокнуться, с другой – взгляды вашей светлости, которые метали молнии и от которых волосы чуть ли не дымились у нее на голове! Да несчастная крошка перепугалась до смерти, словно кролик, оказавшийся между двух армий, когда вот-вот начнется битва! Уж вы простите солдату такое сравнение, миледи!
      – Ч-что-то я н-не заметила, чтобы она так уж страдала, особенно, когда сэр Эрик Стэйвлот об-бхаживал ее то так, то этак! – возмущенно фыркнула Марго. – Ч-честно говоря, мне показалось, что она была готова лопнуть от г-гордости! П-проклятая предательница! А еще подруга называется!
      – Ах! – расплываясь в улыбке, заявил Жофре. – Тут уж мне нечего возразить – это любовь! Только влюбленный может сгорать от ревности, когда причин для нее нет и в помине! Бедная леди Минна! Придется мне поломать голову, как уберечь ее, – иначе вы оба со своей любовью попросту сживете ее со свету!
      Марго только упрямо скрестила на груди руки и вызывающе вздернула подбородок, по-прежнему упорно считая Минну виновной во всех смертных грехах.
      Спустя несколько минут она, однако, немного смягчилась и даже отважилась искоса бросить осторожный взгляд на Минну, которая вместе с Эриком ехала всего в нескольких шагах впереди них с Жофре. Они оба смеялись над какой-то шуткой.
      – Н-неужели он и вправду увлечен ею? – жалобно простонала Марго?
      – Да нет, конечно. – Жофре заботливо закутал ее плечи теплым плащом, заметив, что она вся дрожит как осиновый лист. – Уверен, что Эрик любит только вас, миледи, хотя, может быть, и сам еще не понимает этого. И вам вовсе не стоит так ревновать бедную леди Минну. Все дело в том, что этот тупоголовый осел, мой братец, решил оттолкнуть вас, вот и выкидывает одну штуку за другой.
      Жофре предпочел не упоминать о том, что его старший брат давным-давно овладел таинственным искусством очаровывать женские сердца, еще мальчиком заметив, что его гигантский рост и суровые черты лица скорее способны внушить страх, чем нежные чувства. А поняв это, стал настоящим сердцеедом, и умение внушить любовь стало для него чем-то вроде страсти к охоте, так что теперь Эрик порой незаметно для себя пускал свои чары в ход.
      – Но п-почему? – упорствовала Марго. – Если он влюблен, для чего он хочет оттолкнуть м-меня? Ах, я так люблю его! Н-неужели он н-не понимает, что ранит м-меня в самое сердце? Сегодня утром он не п-потрудился даже поздороваться, а теперь стелется перед М-минной, как перед королевой!
      Жофре со вздохом покачал головой.
      – Хотелось бы мне самому это понять, миледи! Я ведь уже говорил, что мой братец порой ведет себя на редкость глупо, хотя сам он скорее умрет, чем признается в этом. Это еще более глупо, потому что он крепко любит вас, миледи, и при этом хочет уберечь от того зла, которое может причинить его любовь. Вам, вероятно, не известна печальная история его появления на свет…
      – Я все знаю. Он сам сказал мне прошлой ночью, что скорее всего является плодом незаконной любви и что родители бросили его. К сожалению, эта несчастная история заставляет его страдать, но, право же, какое это имеет значение для нас обоих?
      Марго осеклась, почувствовав, как руки ее будущего деверя вдруг порывисто сжали ее, а горячие губы в порыве благодарности прижались к щеке. Он пылко расцеловал ее.
      – Вы самая добрая и прекрасная леди, Марго ле Брюн, знаете ли вы это? Надеюсь, этот безмозглый осел в конце концов поймет, какое ему привалило счастье! И вы совершенно правы! Тайна его рождения ничего не значит, поверьте мне. Хотелось бы мне только, чтобы и он так думал!
      Марго бросила на него изумленный взгляд:
      – А почему это так его волнует?
      Жофре чуть поколебался, потом украдкой обернулся и склонился к уху Марго:
      – Когда Эрик и я были еще малышами лет семи, я считал, что лучше моего старшего брата нет человека на земле. Я обожал его, боготворил так, как может только младший брат, бегал за ним как собачонка. Словом, был у него в полном подчинении. Даже ночью я порой не мог уснуть, пока не пробирался украдкой в его комнату, чтобы незаметно юркнуть к нему в постель. Каждое утро матушка точно знала, где меня искать. – При этом воспоминании он лукаво усмехнулся. – Вы, должно быть, подумали, что он терпеть не мог такого докучливого приставалу, ведь правда? А вот и не угадали! Он всегда был на редкость терпелив и добр, по-настоящему добр ко мне! Ему и семи еще не было, но Эрик уже ростом был с юношу, а я – чуть ли не по пояс ему. На один его шаг приходилось три моих, и я всегда боялся, что потеряю его из виду, когда мы куда-то шли вместе. – Голос Жофре стал глуше, в глазах появился мягкий блеск. Взгляд, обратившись в далекое прошлое, стал задумчивым, словно он пытался вновь увидеть то, что было много лет назад. – Вы не поверите, миледи, но он всегда ждал меня! Больше того, заметив, что я за ним не поспеваю, Эрик старался замедлить шаг, даже когда спешил, то и дело оборачиваясь, чтобы убедиться, что я не отстал. Ему и в голову не приходило смеяться надо мной или попытаться отделаться от меня, нет. – Жофре на мгновение растроганно замолчал, потом откашлялся и снова продолжал: – В нашей семье всегда без слов признавали, что Эрик – самый лучший из всех нас. Конечно, может, на первый взгляд это и не очень-то хорошо, просто Эрик… он такой сильный и в то же время невероятно добрый, всегда такой уверенный в себе. Да, наверное, именно поэтому. Он всегда, насколько я помню, был уверен в себе… во всех нас. Наши родители любили нас одинаково сильно и никогда не выделяли кого-то, но с моей стороны было бы глупо не признать, что они всегда уважали Эрика за его характер. Конечно, не подумайте, что я делаю из него божество! Нет, у него полно недостатков, да вы и сами уже успели убедиться, какой у него упрямый нрав. Еще малышом он порой выводил из себя отца, – Жофре весело хихикнул, – да и сейчас еще выводит! – Но смех его перешел во вздох. – Конечно, уже не так, как прежде, когда был маленьким. Но в тот день, когда Эрик узнал тайну своего рождения, он изменился. Все изменилось.
      – Д-должно быть, это было ужасно, – сочувственно пробормотала Марго, кутаясь в плащ.
      – Да, – мрачно кивнул в ответ Жофре.
      Он крепче обхватил ее за талию и неосознанным движением притянул девушку к себе, словно желая согреть, хоть и понимал, что вряд ли это удастся. Для сентября все-таки было слишком холодно, к тому же все эти дни дул пронизывающий ветер. А угрюмое серое небо нависло над головами, грозя в любую минуту разразиться промозглым дождем.
      – Конечно, это было ужасно, что и говорить. Мне было лет восемь, и я тогда даже как следует не понял, что произошло. А по тому, как вели себя родители и старшие братья, вдруг решил, что кому-то пришло в голову забрать у нас Эрика, вот я и вцепился в него мертвой хваткой и принялся кричать как резаный. Боже правый! Что за день! В жизни никогда так не радовался, когда убедился, что Эрик остается с нами! Можно только представить, что тогда пришлось пережить Эрику. После этого дня он как-то сразу изменился. Стал подчеркнуто послушен, никогда и слова поперек не осмеливался сказать, особенно отцу с матерью, а кроме того, вбил в себе в голову, что должен сделать все, чтобы от него в Белхэйвене была польза. Словно доказывал всем, и себе в том числе, что не даром ест свой хлеб. И ни на минуту не забывал о том, что между нами есть разница. Прошли годы, прежде чем он снова стал самим собой. – Жофре снова вздохнул. – А кроме того, есть еще клятва в вечной верности до гроба, которую он дал отцу, когда узнал о своем незаконном происхождении.
      – Клятва? – повторила Марго. – Ч-что еще за клятва?
      – Когда отец с матерью вынуждены были признать, что он приемный, а не родной их сын, Эрик настоял на том, чтобы принести отцу клятву в вечной верности. Конечно, родители поначалу и слышать об этом не хотели, но Эрик уперся и настоял на своем. Уверял, что останется только после того, как ему разрешат принести злополучную клятву… чтобы всей своей жизнью заплатить за то, что для него сделали.
      – Но это же г-глупо!
      – Конечно, – охотно согласился Жофре. – Отец тоже так думал, но Эрик стоял на своем, и отцу наконец пришлось сдаться, просто для того, чтобы в семье воцарился мир. Думаю, только поэтому он и согласился… чтобы прекратить наконец этот поток слез. Впрочем, мне всегда казалось, что ему и в голову не приходило воспринимать ее сколько-нибудь серьезно, но вот Эрик с тех пор вел себя так, будто клятва связала его до самой смерти. Говорю вам, миледи, мой брат давным-давно свыкся с мыслью, что должен прожить свою жизнь в Белхэйвене, посвятив всего себя родителям и забыв о себе. Когда мы сражались при Шрусбери, Эрик заслужил великую славу. Сам король отличил его и предложил ему место при дворе. Нет, вы только представьте – Эрик отказал его величеству, объяснив, что не может покинуть отца, потому что, видите ли, поклялся ему в вечной верности. Вместо этого он попросил, чтобы ко двору поехал наш старший брат Джеймс, который согласился на это, только убедившись, что всем нам не под силу переубедить этого упрямца.
      – О Г-господи! – пробормотала Марго.
      Жофре вдруг рассмеялся:
      – Отец бушевал всю ночь, можете мне поверить! В жизни не помню, чтобы он так разъярился, но ничто не могло заставить Эрика передумать.
      – Д-да уж, упрямства ему н-не занимать, – кивнула Марго. – Н-неужели именно поэтому он и отказывается ж-жениться на мне? Из-за этой клятвы?
      – Ну, не только из-за этого… еще и потому, что он решил никогда не жениться.