Глава 17

Утром в субботу, в последний день родительских собраний, Робби встал поздно и занялся стиркой своего футбольного свитера — Клэр много лет назад научила его, как это делать. Свитер можно было убрать подальше, «Сенаторы» проиграли свой последний матч и потеряли возможность участвовать в соревнованиях штата. Конец сезона и конец школьной футбольной карьеры. Эта мысль не давала Робби покоя, и он печально бродил по дому.

Наконец в полдень он решил отправиться в школу и немного покачаться. Было тяжело оставаться дома. Челси наказана и не высовывает головы из своей комнаты. Мама не вернется с собраний раньше шести, а папа не появится вообще. Он заходил всего пару раз с тех пор, как переехал к деду, и оба раза мама была с ним так холодна, что он не задержался надолго. Ужасно видеть его измученное лицо каждый раз, как он уезжает из дому. Даже в школе он не такой, как раньше. Не такой веселый. Иногда Робби так злился на мать, что хотел закричать на нее, спросить, какое это имело значение, что папа изменил ей еще до того, как они поженились! Это же было до свадьбы. Так в чем тогда дело? Робби признался себе, что даже он уже привык к тому, что Кент Аренс — его сводный брат. Ребята в школе перестали таращиться на них и не приставали больше с расспросами.

По правде говоря, Аренс оказался нормальным парнем. Он даже с уважением относился к тому, что у них с Робби один отец. Он держался позади и не напирал, просто выполнял то, что требовалось по игре и что говорил тренер Гормэн, и не вмешивал сюда свое личное отношение. Кроме того, тренер не ошибся: Кент был отличным спортсменом. Робби не мог удержаться от того, чтобы не сравнивать их с Кентом физические качества. Без сомнения, они унаследовали это от своего отца, и иногда, когда Робби пасовал мяч Кенту, то ему казалось, что он наблюдает за Томом, хватающим мяч и бегущим с ним. Такие моменты заставляли его горло сжиматься от какого-то чувства, очень похожего на любовь. Иногда по ночам, когда Робби не мог заснуть, он думал о жизни сводного брата и каково ему было расти, не зная отца. Младший Гарднер вспоминал свое детство и представлял, как бы он рассказал о нем Кенту. Может, это хоть чуть-чуть помогло бы Кенту понять — каково иметь такого отца, как Том. А иногда Робби фантазировал, как они с Кентом поступят в один и тот же колледж, и будут вместе играть в футбол, и ходить в одни и те же пиццерии, а по выходным вместе ездить домой. Потом они станут старше, женятся, и у них будут дети — здорово, правда! Их дети станут двоюродными братьями и сестрами! Все эти мысли очень волновали Робби.

Он думал об этом по пути в школу, собираясь сдать свою футбольную форму. Робби спустился в раздевалку, распахнул дверь, которая тут же со скрипом закрылась за ним. В кабинете тренера было темно, а его дверь заперта. Длинные скамейки пустовали. Над головой горела единственная лампочка. Она бросала несколько тусклых лучей сквозь металлическую сетку, и в комнате царил печальный полумрак. Конец сезона, и только навсегда въевшийся сырой запах напоминал о пролитых каплях пота и о том, как они все вместе старались победить. В углу у комнатки тренера стояли три больших пластиковых мешка, на которых косым почерком Гормэна было написано: «Форма», «Наколенники», «Наплечники». Резиновая подошва туфель Робби заскрипела на бетонном полу, когда он подошел и разложил по мешкам свое снаряжение. Он обернулся… и замер.

У противоположного конца скамейки стоял Кент Аренс. Он был так же удивлен и насторожен, как Робби. Оба не знали, что сказать. Робби заговорил первым. — Привет.

— Привет.

— Не знал, что ты здесь.

Кент ткнул пальцем через левое плечо.

— Я был в туалете.

Снова пауза, оба думали, как продолжить разговор.

— Сдаешь форму? — спросил Робби.

— Ага. А ты?

— Тоже.

— Жаль, что сезон кончился.

— Да, мне тоже.

Оба не знали, куда девать, глаза.

— Ну…

Чтобы подойти к своим шкафчикам, им надо было миновать друг друга, и они постарались остаться каждый со своей стороны скамейки. Потом парни принялись рыться в ящичках, доставать вещи и запихивать их в свои спортивные сумки, и все это, не глядя друг на друга. Громкий стук подсказал Робби, что Кент бросил в мешок свои доспехи, и он отклонился на дюйм, высунувшись из-за дверцы и глядя, как Кент возвращается. Их глаза встретились, и Робби снова спрятался в шкафчике. Тогда Кент подошел и стал за его спиной.

— Можно мне поговорить с тобой кое о чем? Казалось, вся кровь бросилась Робби в лицо, как тогда, когда он впервые поцеловал девушку — то же пугающее, живое, полное страхов и надежд, неистовое желание поскорее приблизить этот момент, боязнь потерять самообладание и стремление преодолеть этот барьер, чтобы можно было начать новую страницу в своей жизни.

— Конечно, — ответил он, стараясь, чтобы голос звучал естественно, и высовывая голову из шкафчика, но все же придерживаясь за открытую дверцу, потому что ощущал дрожь в коленях.

Кент, перекинув ногу через скамейку, уселся верхом.

— Почему ты не садишься? — спросил он.

Робби показалось трудным сидеть лицом к лицу со сводным братом.

— Нет, мне… и здесь хорошо. Что ты хотел сказать? Глядя на него снизу вверх, Кент ответил:

— Я познакомился с нашим дедушкой.

Оттого, что Кент упомянул об их общих корнях, даже таким осторожным образом, у Робби исчезла дрожь в коленях. Он тоже оседлал скамью в шести футах от сводного брата и прямо взглянул тому в глаза.

— Как? — тихо спросил он.

— Твой отец пригласил меня к нему и познакомил нас.

— Когда?

— Пару недель назад. И еще я встретил там нашего дядю Райана и всех его детей.

Они немного помолчали, привыкая к мысли, что имеют общих родственников, и обдумывая идею о том, что и между ними двумя могут возникнуть какие-то отношения. Но каждый боялся предложить это первым. Наконец Робби спросил:

— И как тебе эта встреча?

Кент помотал головой, переживая все заново.

— Я просто обалдел.

Оба парня представили себе всю картину. Робби признался:

— Забавно, как раз по дороге сюда я думал об этом, о моих двоюродных сестрах и брате, и что ты никогда не знал их, и никогда не бывал в гостях у дедушки с бабушкой, как я, и как плохо, что тебе всего этого не хватало.

— Ты думал об этом? Правда? Робби пожал плечами.

— Такие вещи — большая часть детства. Наверное, я не понимал этого до тех пор, пока не подумал, что ты рос без них.

— У меня нет других дедушки с бабушкой. Были, когда я был маленьким, но я их не очень хорошо помню. У меня здесь есть тетя, у нее двое детей, но мы с ними почти незнакомы. Я не думал, когда мы переезжали сюда, что здесь встречусь с дедушкой. Он классный.

— Да, что надо, правда? Иногда он гостит у нас, когда папа с мамой куда-нибудь уезжают вдвоем. То есть… когда раньше уезжали. Теперь они… ну, ты знаешь… то есть они больше не живут вместе.

Последние слова он проговорил упавшим голосом, разглядывая полированное дерево скамейки.

— Наверное, это из-за того, что мы с мамой сюда переехали.

Робби пожал плечами. Указательным пальцем он все водил и водил по золотистой полоске на дереве, пока след от пальца не вырос до размеров указки.

— Не знаю. Мама словно сошла с ума, знаешь? Она выгнала отца, и он переехал к деду, а у Челси поехала крыша, и она стала дружить с какими-то распущенными ребятами, и… я не знаю, с нашей семьей сейчас что-то творится.

— Мне очень жаль.

— Да… ну… это же не твоя вина.

— А мне кажется, что моя.

— Нет… просто… — Робби не смог выразить, что он чувствовал. Он перестал водить пальцем по скамейке и теперь сидел неподвижно, глядя на пятно. Потом посмотрел на сводного брата. — Эй, можно у тебя кое-что спросить?

— Конечно.

— А ты не распсихуешься?

— Не так просто заставить меня распсиховаться.

— Да ну? — Робби сощурил глаза с легкой насмешкой. — Вроде того случая, когда ты ворвался к нам в дом?

— А, тогда. Прошу прощения. Я вроде как потерял самообладание.

— Ага, мы заметили.

— Знаю, что не должен был так поступать, но ты бы попробовал оказаться на моем месте, я бы посмотрел на твою реакцию.

— Да уж, пожалуй. Как будто у тебя над ухом выстрелили из пушки, верно?

Впервые в их глазах появилась тень улыбки, и молчание было уже не таким напряженным. Оно продлилось некоторое время, пока Кент не вернулся к теме разговора.

— Так… о чем ты хотел спросить?

— Ну… это трудно сказать.

— Все трудно сказать. Говори.

Робби набрал побольше воздуха для храбрости.

— Хорошо, скажу. Как ты думаешь, мой отец и твоя мать не крутят любовь?

К удивлению Робби, Кент не обиделся. Он сразу и прямо ответил:

— Нет, не думаю. Я бы об этом знал.

— А моя мама считает, что крутят. Поэтому она его и выставила.

— Нет, я честно считаю, что между ними ничего нет.

— А он… ну, не крутится у вас дома?

— Нет. Он был у нас всего однажды, тогда, когда начал подозревать, кто я, и пришел спросить об этом мою мать.

— Значит, ты не считаешь, что они ходят на свидания, или… тайно где-то встречаются?

— Нет. Говоря по правде, моя мама вообще ни с кем не встречается. Все, для чего она живет, — это работа. И я, конечно. Она из тех, кто добивается всего своими силами, а остальное ее не интересует.

— Значит, моя ревнует и выходит из себя попусту?

— Ну, еще же есть я. Она не слишком рада, что я учусь в вашей школе, это я тебе могу сказать.

— Я тоже вначале не был рад, но преодолел себя. Почему она не может?

— Ты преодолел себя?

Робби снова неопределенно дернул плечом.

— Кажется, да. Ты никогда не зазнавался, и к концу сезона мы сработались и на футбольном поле, так что… наверно, я немного повзрослел и попробовал поставить себя на твое место. Я бы тоже захотел узнать, кто мой отец и дед. А кто бы не хотел?

Сейчас они впервые были откровенны друг с другом, и оба представили себе, как в будущем они смогут стать хорошими друзьями, больше чем просто друзьями. Кент попытался высказать то, о чем они оба думали.

— Как ты думаешь, мы сможем когда-нибудь, ну, не знаю, делать что-нибудь вместе? Не совсем как братья, но…

— А ты бы хотел?

— Может быть. — И после паузы: — Да, конечно, хотел бы. Но твоей маме это бы не понравилось.

— Маме бы пришлось к этому привыкнуть.

— И твоей сестре уж, конечно бы, не понравилось.

— Слушай, когда она с тобой только познакомилась, ты ей очень понравился. Не знаю, что произошло, но до этого она считала тебя самым лучшим парнем.

— Я скажу тебе, что произошло. Однажды вечером я ее поцеловал. Вот что.

— Ты ее поцеловал! Кент развел руками.

— Ну я же не знал, что мы родственники! Как я мог такое себе представить! Она мне нравилась. Она хорошенькая, и умная, и дружелюбная. Нам было хорошо вместе, и однажды я провожал ее после матча и поцеловал. Как раз после этого мы узнали, кем друг другу приходимся, и с тех пор, стоит нам встретиться в коридоре, так мы даже посмотреть друг на друга не можем, не то что остановиться и поговорить. Просто разбегаемся в разные стороны, и все. Ну, даже не знаю…

Он мрачно уставился на свое правое колено. Робби сидел с открытым ртом, потом испуганным шепотом повторил:

— Ты ее поцеловал. Боже.

— Да, — повторил Кент, словно сам не мог поверить, что сделал такую глупость.

Через секунду Робби пришел в себя и спросил:

— И это все?

— Что значит «все»? Этого достаточно!

— Ну, если это все, что ты сделал, то это же было просто искреннее заблуждение, верно?

— Конечно, но я с тех пор до смерти боюсь с ней заговорить. Какой же извращенец станет целоваться со своей сестрой?

— Ну перестань, ты не извращенец.

— Нет, но я чувствую себя таким дураком. Дело еще в том, что она мне действительно понравилась. Я имею в виду не просто как девушка, а как настоящий друг. Мы разговаривали обо всяких важных вещах, и я думал, как здорово переехать в другой город и сразу найти такого друга. Ты можешь не поверить, но мы говорили и о твоем отце. О нашем отце, так я должен сказать. Я однажды признался Челси, что завидую ей, что у нее такой отец, как мистер Гарднер. Ирония судьбы, правда?

Оба хмыкнули, пытаясь собрать воедино ту мозаику, на которую рассыпалась сейчас их жизнь. Потом Робби сказал:

— Как ты насчет того, чтобы пойти к нам домой? Кент отшатнулся.

— Не-ет. Ни за что.

— Подожди, ты не понял. — Робби принялся его убеждать. — Я должен рассказать тебе кое-что о Челси. Она была просто убита, когда папа переехал, и начала вести себя так, что это меня даже пугает. Она почти не видится больше с Эрин, а вместо нее сдружилась с этой наглой Мэрили, и носит какие-то немыслимые шмотки, и вообще она связалась с полными дегенератами. Вчера вечером, например, смылась на дискотеку с Дрейком Эмерсоном.

— С Дрейком Эмерсоном! Ты имеешь в виду того тупицу, увешанного «молниями»?

— Да, его. И она даже не спросила разрешения, просто сбежала, одевшись весьма смело, и не появлялась до поздней ночи. Да еще и выпивала там. Ма, конечно, рассвирепела. Я слышал крики даже за закрытой дверью. Во всяком случае, как ты думаешь… ох, черт, даже не знаю… наверное, это все глупо, но ты Челси тоже нравился, и может быть, если бы ты пришел и поговорил с ней, сказал, что снова хочешь стать ее другом… может, если мы, все трое, вроде как объединимся, то справимся со всей этой путаницей.

— Если я приду к вам и ваша мама об этом узнает, то мы ничего не исправим. Все станет только еще хуже.

— Она сегодня на собраниях. И не узнает. Не думаю, что Челси ей расскажет. Она вроде как… — Робби не знал, как объяснить свои мысли, поэтому выдохнул воздух и помрачнел. — Ладно, признаюсь. Я боюсь. Она так изменилась с тех пор, как папа с мамой расстались. Думаю, она тоже боится, и у нее это так проявляется. Эй, я совсем не понимаю девчонок, должен тебе сказать. Но я вот еще о чем думал последние пару недель. О нас, обо всех троих — о тебе, обо мне, и Челси — и как все дальше сложится. Ну вот у нас один отец — так? И что, мы теперь до конца жизни будем притворяться, что никем друг другу не приходимся? Или признаем это и решим, что все к лучшему? Я задавал себе такой вопрос. И еще я думал — а как же мы? Почему делается только то, что хочет мама? А как же то, чего хочу я? Или Челси? Или отец? Потому что я уверен — он хочет, чтобы мы снова стали одной семьей, но он чувствует свою вину и страх, и поэтому неправильно себя ведет. И я не знаю, чего хочешь ты, но если ты собираешься узнать нас получше, то, может, начнем сегодня, и с Челси. Что скажешь?

Кент не знал, что ответить. Он сидел, сложив руки на коленях, удивленный тем, что разговор принял такой оборот.

— Ты думаешь, Челси станет со мной разговаривать?

— А почему нет? Если тебя так терзало то, что ты ее поцеловал, то, может, она тоже мучилась из-за этого, и тогда она будет рада все выяснить.

— Ты уверен, что твоя мама не вернется сейчас домой?

— В ближайшие полтора часа — не вернется. Собрания заканчиваются в шесть, а папа очень строго приказывает всем учителям оставаться до самого конца.

— А он сам не явится?

— Не, он остается в школе до закрытия. И кроме того, я же тебе говорил, он теперь редко приходит.

Кент подумал еще пять секунд, а потом перекинул свои длинные ноги через скамейку.

— Пошли.

Парни заперли шкафчики и вместе вышли из раздевалки.

У Кента наконец появилась своя собственная машина. Он приехал вслед за Робби, припарковался в начале дорожки и пошел к дому.