Глава 13

В этот день перед тренировкой по футболу в раздевалке пронесся слух: мистер Гарднер разводится. Кент Аренс услышал об этом от парня по имени Брюс Эбернати, который, насколько было известно Кенту, даже не дружил с Робби, так что откуда он знал? Кент подошел к Джефу Мохаузу и спросил, не в курсе ли тот.

— Да, отец Робби ушел из дому.

— Они разводятся?

— Робби не знает. Он говорит, что его мать выгнала отца за то, что он с кем-то путался.

Нет! Кенту хотелось закричать. Нет, только не они! Не эта семья, у которой было все! Когда он немного оправился после такой новости, новая бомба взорвалась у него в голове. А вдруг это все правда, и другая женщина — его мать. Ему стало плохо. Сейчас он понял, что семья Гарднер представлялась ему идеальной: в мире, где детей зачастую воспитывал только один из родителей, где разрушались моральные ценности, существовали эти четверо, которые, несмотря ни на что, держались вместе и любили друг друга. Их семья казалась нерушимой, и хотя Кент завидовал Челси, что у нее такой отец, он никогда не хотел забрать его у нее. А если мама является причиной всей этой ужасной истории, то как он сможет теперь уважать ее?

Потрясенный, наполовину одетый, он опустился на скамейку, пытаясь унять бурю эмоций, бушующую в его душе. В раздевалке было шумно, и, когда общий разговор вдруг стих, Кент поднял глаза и увидел, что вошел Робби. Никто не произнес ни слова, не двинулся с места. Тишина была пугающей, наполненной отголосками тех сплетен, что целый день передавались шепотом от одного к другому.

Гарднер посмотрел на Аренса. Тот вернул взгляд в упор. Потом Робби подошел к своему шкафчику. Но что-то изменилось в его походке. Исчезла твердость шага, уверенность в себе. Друзья по команде молчали, провожая его глазами. В некоторых читалась жалость, в других застыл вопрос. Многие испытывали смущение, а Робби без обычного подшучивания открыл дверцы, повесил пиджак и принялся переодеваться.

Кент подавил в себе желание подойти к нему, положить руку на плечо и сказать: «Мне очень жаль». Ему казалось, что во всем этом есть его вина, хотя умом он совершенно ясно понимал, что его появление на свет от него самого абсолютно никак не зависело. Но он же родился, ведь так? И теперь его мама и мистер Гарднер решили начать все сначала, что воздвигло барьер между родителями Челси и Робби. Конечно, должен быть виновник всего этого.

Игроки продолжали натягивать свитера и хлопать дверцами пока наконец все не вышли на поле. Робби, обычно возглавлявший команду, сейчас задержался. Кент повернулся, чтобы посмотреть на него поверх отполированных скамеек. Робби стоял лицом к шкафчику и, опустив голову, поправлял свитер. Кент подошел поближе… остановился за его спиной, держа шлем в одной руке.

— Эй, Гарднер, — позвал он.

Робби повернулся. Парни застыли друг перед другом, оба в красно-белой форме и носках, со шлемами в руках, оба раздумывающие, как справиться с тем, что навалилось на них в последнее время. Тренер вышел из своего кабинета и уже открыл рот, чтобы приказать им пошевеливаться, но потом передумал и оставил их наедине. Звук его шагов по бетонному полу вскоре затих, и воцарилось молчание, нарушаемое лишь стуком капель из душевых кабинок за кафельной стеной. Парней разделяла только низкая скамья и то, что один из них был законным сыном, а второй — незаконным. Кент думал, что лицо Робби будет выражать презрение. Но оно было просто печальным.

— Я слышал о твоих родителях, — сказал Кент, — мне очень жаль.

— Да. — Робби опустил голову, чтобы скрыть слезы, если они вдруг появятся. Они не появились, но Кент все понял.

Он протянул руку и прикоснулся к плечу сводного брата… единственное, неуверенное прикосновение.

— Это правда, мне на самом деле жаль. — Теплота в его голосе была искренней.

Робби не поднимал головы, уставясь на скамейку. Тогда Кент вышел из раздевалки, чтобы дать сводному брату побыть одному.

Этим вечером Кент возвращался с тренировки, злясь на мать так, как никогда в жизни. Когда он ворвался в дом, она поднималась на второй этаж со стопкой полотенец в руках.

— Мне надо поговорить с тобой, ма! — прокричал Кент.

— Это ты вместо «здравствуй»?

— Что происходит между тобой и мистером Гарднером?

Она остановилась, потом снова пошла, направляясь к шкафу для белья, а сын спешил за ней.

— У тебя с ним интрижка?

— Вот уж нет!

— Тогда почему все в школе говорят, что есть? Почему мистер Гарднер ушел от своей жены?

Моника резко повернулась, забыв о полотенцах.

— Ушел?

— Да! И вся школа об этом сплетничает! Один парень в раздевалке сказал, что жена выставила его, потому что у него есть любовница.

— Ну, если и есть, то это не я.

Кент внимательно посмотрел на мать. Та говорила правду. Он вздохнул и отступил на шаг.

— Фу, ма, мне сразу стало легче на душе.

— Очень рада, что ты мне веришь. Может быть, теперь ты перестанешь орать.

— Извини.

Она складывала полотенца в ящик.

— Значит, ты считаешь, что это правда? Что Том ушел от жены?

— Похоже на то. Я спрашивал Джефа, и он все подтвердил, а уж он-то знает. Они с Робби дружат всю жизнь.

Моника взяла сына под руку и повела его назад в гостиную.

— Похоже, тебя эта история опечалила.

— Ну… да… да, наверное.

— Несмотря на то, что я в ней не замешана? Он с упреком взглянул на мать.

— В настоящем не замешана, — исправилась она.

— Я расстроен, ма. Стоит только взглянуть на Робби Гарднера, и сразу становится ясно, что он совсем убит. Думаю, Челси чувствует себя так же. Она очень любит отца. Она так о нем говорила… ну, ты понимаешь. Дети редко так говорят о родителях. А сегодня в раздевалке я посмотрел на Робби и… — Они дошли до кухни, и Кент опустился на табурет. — Даже не знаю. У него было такое выражение лица — я не мог придумать, что ему сказать.

— И что же ты сказал?

— Что я сожалею.

Моника открыла холодильник и достала фарш и половинку луковицы в полиэтиленовом пакете. Положив все на стол, она подошла к сыну.

— Мне тоже жаль, — произнесла она.

Они оба испытывали сочувствие к семье, которая распадалась, и ощущали какое-то неясное чувство вины. Но прошлое не изменишь. Моника достала сковороду и принялась готовить ужин. Кент безрадостно сидел на краю высокого табурета.

— Ма, — позвал он.

— Что?

— Как бы ты отнеслась к тому, если я… ну, вроде… не знаю… попытался бы подружиться с ним, что ли.

Монике потребовалось время, чтобы обдумать слова сына. Она подошла к раковине, выдвинула доску для резки хлеба и, открыв пакет с фаршем, принялась лепить котлеты.

— Этого я не смогу тебе запретить. — Шлепки ее ладоней заполнили кухню.

— Значит, ты не одобряешь?

— Я этого не сказала.

Но в том старании, с которым она лепила котлеты, он почувствовал, что его вопрос почему-то напугал ее.

— Он мой сводный брат. Сегодня, глядя на него, я об этом впервые задумался. Мой сводный брат. Признайся, ма, от этого обалдеть можно.

Повернувшись спиной, она включила плиту, открыла нижнюю дверцу шкафчика и вынула бутылку с маслом, потом налила немного на сковородку и ничего не ответила.

— Я подумал, а вдруг я смогу чем-нибудь помочь. Не знаю, чем, но ведь это из-за меня они расстаются. Если не из-за тебя, то из-за меня.

Моника ощутила раздражение.

— Ты не несешь за это ответственность, и ты, конечно, ни в чем не виноват, так что если ты вбил себе в голову такую глупость, то выкинь ее поскорее!

— Тогда кто же несет за это ответственность?

— Он! Том!

— Значит, я должен просто стоять и смотреть, как разрушается семья, и ничего не делать?

— Ты сам сказал — чем ты можешь помочь?

— Я могу подружиться с Робби.

— Ты уверен, что он этого хочет? Кент промямлил:

— Нет.

— Тогда поостерегись.

— Чего?

— Чтобы тебя самого не обидели.

— Ма, я уже обижен — как ты этого не понимаешь. Все, что случилось, причиняет мне боль! Я хочу узнать своего отца получше, но если мне придется обходить его детей десятой дорогой всякий раз, когда я захочу с ним встретиться, то, может, вместо этого попытаться подружиться с ними?

Она бросила котлету на сковородку, шипение и пар наполнили кухню. Монике было неимоверно трудно благословить сына на то, чтобы тот обзаводился друзьями во враждебном лагере Тома Гарднера.

— Ты что, боишься, что я перейду на другую сторону, а ма? — Подойдя, Кент ласково положил руку ей на плечо — Плохо ты меня знаешь. Ты моя мама, и это не изменится, даже если я лучше их всех узнаю. Я должен так поступить, понимаешь?

— Понимаю. — Она обняла его так крепко, что он не заметил тяжелого блеска ее глаз. — Конечно, понимаю. Вот почему Том настаивал, чтобы я рассказала тебе о нем. Но я боюсь потерять тебя.

— И не потеряешь! Ну, ма, что ты такое говоришь. С чего ты вдруг потеряешь меня?

Она шмыгнула носом и усмехнулась своей собственной глупости.

— Не знаю. Все так перемешалось — ты и они, ты и я, я и он, ты и он.

Моника повернулась, чтобы снова заняться котлетами, перевернула их и нарезала на сковородку лук. Запах жареного усилился, Кент снова притянул мать к себе.

— Ух, как трудно взрослеть, правда, ма?

Она хмыкнула и, переворачивая лук ножом, ответила:

— Тебе видней.

— Вот что я тебе скажу… — Кент взял нож и принялся переворачивать на сковородке лук. — Чтобы ты ничего не боялась, я буду приходить и рассказывать тебе обо всем. Буду говорить, когда мы виделись с ними и о чем разговаривали. И как нам удается общаться. Тогда ты не будешь считать, что меня уводят от тебя, верно?

— Но я и так надеялась, что ты ничего не будешь от меня скрывать.

— Да, но теперь ты можешь быть уверена в этом.

— Ладно, договорились. Как насчет того, чтобы намазать маслом булочки?

— Хорошо.

— И достать тарелки.

— Хорошо.

— И банку с маринованными огурчиками.

— Да, да, да.

Кент стал помогать ей, Моника наблюдала за сыном, котлеты шипели и лук поджаривался, а она думала, как глупо было с ее стороны испытывать опасения из-за того, что он хотел подружиться с детьми Тома.

Она вырастила хорошего мальчика, который ее не бросит. Она так прекрасно справилась с его воспитанием, что теперь он учит ее тому, что в любви нет победителей и побежденных.

Этим вечером на репетиции Клэр посмотрела на часы, хлопнула в ладоши и прокричала, заглушая бормотание на сцене:

— Так, время десять часов, пора закругляться. Заприте комнату с декорациями! Выучите этот текст и встречаемся завтра вечером!

Рядом с ней отдавал приказания Джон Хэндельмэн:

— Эй, Сэм, ты приготовишь копию сценария со светом и передашь ее Дугу, так?

— Ага! — ответил парень.

— Хорошо. Группа художников, завтра приходите в рабочей одежде. На отделении искусств уже приготовили наброски квартир и мы займемся задником!

Нестройный хор голосов попрощался с учителями, стоящими на сцене. Ребята ушли, и в зале наступила тишина.

— Я выключу свет, — сказал Джон, направляясь к кулисам.

Через секунду прожектора погасли, оставив Клэр в тени. Она прошла за сцену, где горел только слабый свет, отчего между кулисами пролегали темно-серые полосы. Несколько раскладных стульев в беспорядке стояли у деревянного ящика для декораций, жакет Клэр был брошен на сиденье одного из них. Она устало потянулась за матерчатой сумкой, в которую стала складывать сценарий, свои заметки, образцы тканей и учебник по театральному костюму. Со вздохом выпрямившись, она натянула жакет.

— Устала?

Клэр повернулась. Рядом стоял Джон, тоже надевавший пиджак.

— До смерти.

— Мы сегодня много чего сделали.

— Да, переделали уйму работы.

Она взяла сумку, и Джон коснулся ее руки.

— Клэр, — проговорил он, — мы можем минутку побеседовать?

Она оставила сумку на сиденье.

— Конечно.

— Сегодня по школе носятся самые разные слухи. Чтобы не раздумывать, правда это или нет, я решил спросить у тебя. Так правда?

— Может, ты вначале скажешь мне, что слышал, Джон?

— Что вы с Томом расстались.

— Это правда.

— Навсегда?

— Еще не знаю.

— И говорят, что у него была любовница.

— Когда-то была. Он утверждает, что сейчас нет.

— Как ты ко всему этому относишься?

— Я обижена. Я запуталась и разозлилась. Не знаю, верить ему или нет.

Он вгляделся в ее лицо. Оно напоминало трагическую маску, с темными ямами глазниц в тусклом, падающем издалека, свете.

— Знаешь, вы повергли в шок всю школу.

— Да, наверное.

— Все говорят, что никогда бы не подумали, что такое может случиться с тобой и Томом.

— Я тоже так считала.

— Тебе не хочется никому поплакаться?

Подхватив сумку, она направилась к выходу. Джон шел рядом.

— А ты предлагаешь в качестве утешителя себя?

— Да, мэм. Только себя.

Клэр давно знала, что он увлечен ею, но, тем не менее, была удивлена тем, как быстро он отреагировал. Она слишком долго была замужем, чтобы не ощутить сейчас неловкость.

— Джон, все случилось лишь позавчера. Я даже не знаю, плакать мне или смеяться.

— Ну что ж, ты можешь посмеяться со мною вместе, если тебе этого хочется.

— Спасибо. Я запомню.

У двери он выключил последнюю лампочку и пропустил Клэр вперед. На дворе стояла звездная осенняя ночь, пахло сухой листвой. По дороге к стоянке Клэр старалась держаться от Джона подальше.

— Послушай, — сказал он, — тебе понадобится друг. Я всего лишь предлагаю свои услуги, и ничего больше, ладно?

— Ладно, — успокоение согласилась она.

Он проводил ее до машины, подождал, пока она отперла дверцу и села.

— Спокойной ночи, и спасибо.

— До завтра, — ответил Джон и захлопнул дверцу. Отъезжая, она видела, что он стоит и наблюдает за ней.

Ее сердце колотилось от чего-то, очень напоминающего страх. Джон Хэндельмэн не причинит ей никакого вреда. Почему она так себя ведет? Просто не ожидала, что, признавшись в том, что они с мужем расстались, она немедленно превратится в предмет ухаживаний. Господи помилуй, она не собиралась бегать на свидания! Ей требуется только спокойствие! Как смеет Джон к ней приставать? Дома в комнатах Робби и Челси было пусто и темно. Она бродила по спальне, сердясь, что дети не оставили даже записки. Они вернулись вместе в 22.30.

— Так, вы двое, где были?

— У Эрин, — ответила Челси.

— А я у Джефа.

— Вам положено возвращаться к десяти! Вы что, забыли?

— Ну, а сейчас половина одиннадцатого. Большая разница, — ответила Челси, направляясь к себе.

— Вернитесь-ка сюда, юная леди! Она подошла со страдальческим видом.

— Ну что?

— Ничего не изменилось из-за того, что вашего отца здесь больше нет. В рабочие дни вы должны быть дома в десять, а в постели в одиннадцать. Понятно?

— Чего это нам быть дома, когда никого больше дома нет?

— Потому что вы должны соблюдать правила.

— Без папы мне здесь просто противно.

— Никакой разницы, когда он жил здесь и задерживался в школе на совещаниях.

— Нет, есть разница. Все отвратительно. А ты каждый вечер занята на репетициях, так что я буду сидеть у Эрин.

— Ты обвиняешь меня во всем, так?

— Ну, ты же выгнала его прочь. Робби стоял рядом, ничего не говоря.

— Робби? — Клэр хотела услышать его мнение.

Он переступил с ноги на ногу, чувствуя себя неловко.

— Не понимаю, почему ты не позволила ему остаться, пока вы вместе не разобрались бы во всем. То есть, знаешь, он очень мучается. Посмотрела бы ты на него сегодня.

Клэр подавила желание закричать и приняла неожиданное решение.

— Пойдемте со мной. — Она привела детей в свою спальню и усадила их на кровати, а сама примостилась на комоде у окна. — Робби, ты сказал, что не понимаешь, почему я не позволила ему остаться здесь. Ну что ж, я скажу вам, и скажу все честно, поскольку считаю, что вы уже достаточно взрослые. Мы с вашим отцом еще пока сексуальные существа, и эта часть нашей жизни доставляла мне, то есть нам, большое удовольствие. Когда я узнала, что он был в постели с другой женщиной за неделю до нашей свадьбы, я почувствовала себя преданной. Я и сейчас считаю, что меня предали. Потом выяснилось многое другое, и это заставило меня поверить, что между ним и той женщиной все еще что-то есть. Я не собираюсь вдаваться в подробности, чтобы не настраивать вас против отца. Но для меня существуют сомнения в его верности, и, пока я чувствую это, я не могу жить с ним вместе. Вы, возможно, решите, что это старомодно по нынешним стандартам, но мне все равно. Клятва верности должна соблюдаться, и я не стану женой, которую чередуют с любовницей. А потом есть еще живое доказательство его предательства. Кент Аренс. Я каждый день встречаюсь с ним в классе, и как вы думаете, что я чувствую, когда он приходит на урок? Я каждый раз переживаю все заново. Неужели вы считаете, что я должна простить вашего отца за то, что он поставил вас в такое неловкое положение, и вам приходится посещать ту же школу, что и вашему незаконному сводному брату?