ГЛАВА СЕДЬМАЯ

С первой минуты, едва Кэтрин вернулась домой с занятий на следующий день, она поняла, что что-то происходит. Девушки хихикали и порхали вокруг нее. Все старались ей помочь, предлагая подняться наверх позаниматься и не волноваться, что нужно накрывать на стол — Викки сделает это вместо нее. Кто-то предложил сделать ей маникюр, а Мари сказала:

— Эй, Кэтрин, как ты посмотришь на то, если я уложу феном твои волосы?

— Я делала это утром, спасибо.

За ее спиной Мари сделала сердитый жест, а потом последовала масса вопросов: пользовалась ли Кэтрин когда-нибудь фиолетовыми тенями и абрикосовыми румянами? Белым карандашом для губ?.. Перед ужином Кэтрин подошла к группе девушек с лукавым выражением на лицах.

— Я поняла, что вы затеяли. Мари все рассказала, не так ли? Но это не свидание, поэтому не нужно его неправильно истолковывать. Да, за мной кое-кто заедет, но я поеду в таком виде, как сейчас. — Кэтрин стояла посредине столовой, одетая в потертые синие джинсы и широкую фланелевую рубашку.

— В этом? — задыхаясь, спросила Мари.

— Да, в этом. И в этом нет ничего плохого.

— Может, и нет, если играть в футбол.

— Почему я должна наряжаться? Я сказала вам, что это не свидание.

— Слова излишни, Кэтрин. — объявила Горвер. — Мы все знаем, что это он!

Мари, бесспорный лидер группы, положила руку на бедро и пропела.

— Не свидание, да? В чем дело, Кэтрин, он старый или немощный, или еще что-нибудь? Разве у него на ногах не растут волосы?

Они все начали смеяться, включая Кэтрин. Кто-то подхватил шутку и начал развивать ее дальше.

— Наверное, у него тело с душком. Или дурно пахнет изо рта. Нет, я знаю! Стригущий лишай! Кому охота наряжаться к парню, если у него стригущий лишай? — Девушки начали окружать Кэтрин, как будто она была майским деревом. — Я знаю, могу поспорить, что он женат…

Но то, что поначалу показалось Кэтрин забавным, теперь начало злить ее. Они были похожи на диких животных, которые кусали ее, образовывая круг, чтобы в итоге напасть.

— Ерунда, он не женат, — сказала Мари. — Здесь, должно быть, что-то другое.

— Значит, священник, человек в сутане. О, стыдно, стыдно, Кэтрин.

— Я думала, что вы — мои друзья! — воскликнула она, сконфуженная и обиженная.

— Мы и есть твои друзья. Единственное, чего мы хотим, чтобы ты разрядилась, как кукла, для своего приятеля.

— Он не является моим приятелем!

— Естественно, он не твой приятель и не будет им, пока ты не сбросишь эти каждодневные тряпки и не накрасишь ногти.

— Я не крашу ногтей для Клея, Форрестера. Он может отправляться к черту и вы тоже вместе с ним! — выкрикнула Кэтрин из центра круга и побежала наверх.

Но ей не позволили убежать, потому что в один миг перед ней, очутилась Мари и встала в дверном проеме.

— Толли не разрешает никому пропускать ужин, так что тебе лучше спуститься вниз. Девушки просто немного пошутили. Они все намного младше тебя, ты это знаешь, но ведешь себя как ребенок, убегая наверх и хмурясь.

Кэтрин бросила иронический взгляд на девушек. — Я спущусь вниз, — холодно сказала она, — но скажи девушкам, пусть перестанут! Никому нет дела до того, как я одеваюсь.

За ужином Кэтрин чувствовала себя неловко, но все остальные держались так, как будто ничего не произошло.

— Передай клубничный джем, — попросила Мари, показывая глазами Викки налево, где сидела Кэтрин, а потом посмотрела на Гровер, которая в это время разносила стаканы с молоком. Протягивая стакан Кэтрин, Гровер неожиданно пролила молоко на колени Кэтрин. Кэтрин отодвинула свой стул назад и молча посмотрела на Гровер.

Голос Мари был гладким, как растаявшее масло:

— Ну, Гровер, почему ты не можешь быть более осторожной?

Гровер поставила на стол поднос со стаканами, схватила несколько салфеток и начала делать вид, что вытирает мокрые джинсы Кэтрин. За столом послышалось хихиканье, когда Кэтрин с силой вырвала салфетки из рук Гровер и ледяным тоном произнесла:

— Все в порядке. Забудь об этом.

Но когда она наклонилась вперед, чтобы пододвинуть стул к столу, чья-то рука появилась слева, держа печенье, намазанное джемом. Липкие ягоды попали на левый висок Кэтрин, испачкали волосы, ухо и бровь.

— О Господи, что я наделала! — невинно сказала Викки. Кэтрин подскочила, не контролируя себя от злости.

— Что это за садизм?! Что я вам сделала, что вы так меня ненавидите?

Тогда Мари, их лидер, встала из-за стола, приятно улыбнулась, подошла к Кэтрин и обняла ее.

— Мы только хотим помочь.

Кэтрин стояла в объятиях Мари, стараясь сохранить свою злость.

— Да, у вас странный способ проявлять свою любовь и желание помочь.

Как раз в этот миг Мари отпрянула назад, наигранно развела руками и сделала глубокий вдох — Кэтрин почувствовала что-то теплое и отвратительное на своей спине.

— Сейчас я доказала это — вылила подливу на твою башку, Кэтрин. — Потом, хитро подмигнув своим сообщницам, Мари предложила: — Сейчас мы посмотрим, как можно все исправить, верно, девочки? — И, поставив руки на бедра, она оценивающе посмотрела на Кэтрин снизу вверх.

Ошарашенная, Кэтрин поняла, что таится за их сумасшедшими действиями, только когда за столом засияли улыбки. Поднимаясь наверх, каждая из них что-нибудь предлагала.

Тебе действительно следует вымыть волосы. У меня есть земляничный шампунь.

— Я могу тебе одолжить крем.

— Я еще не стирала. Если ты оставишь свой свитер и рубашку в холле, я постираю их вместе со своими вещами.

— У меня есть великолепное мыло. Я оставила его в ванной. Мари провела пальцем по виску Кэтрин и слизала с него джем.

— Класс! После всего, я полагаю, нам придется сделать тебе новую прическу.

— Ради Бога, уведите ее наверх и сделайте что-нибудь с этим джемом, Мари!

Мари подмигнула Кэтрин и протянула свою маленькую руку. Кэтрин почувствовала, как в горле застрял комок. Это было новое, любопытное ощущение, ощущение, которому стоит поучиться и стоит доверять. Не успела она решить, как справиться с этим чувством, как ее окружили девушки.

В течение следующего часа Кэтрин много раз поднимала глаза и смотрела на отражение Мари в зеркале. Она была благодарна девушкам за заботу.

— Мари, ты сумасшедшая, — смеялась Кэтрин, — ты немного сумасшедшая. Это даже не свидание.

— К тому времени как мы закончим, это будет свидание, — невозмутимо отвечала Мари.

От слоя косметики, которая появилась на лице Кэтрин, Клеопатра бы устыдилась. Чувствуя благодарность, но упираясь, Кэтрин все же приняла педикюр, маникюр, прическу, драгоценности и даже кружевное нижнее белье. Все это предлагалось из самых благих намерений. Когда она надевала юбку, Мари стояла на кровати и застегивала на шее Кэтрин золотую цепочку.

— Эй, когда ты подрастешь, Мари?

— Разве вы не заметили? — Она погладила свой живот. — Я расту каждый день, только не вверх, а вширь. — Раздался смех, потом постепенно смолк.

Кэтрин стояла среди них и выглядела невероятно красивой.

— Иди и взгляни, — быстро сказала Мари, подталкивая Кэтрин в спину.

Кэтрин подошла к зеркалу, надеясь увидеть в нем куклу Къюпая. Но она была ошеломлена, когда увидела там удивительно красивую женщину. Ее волосы блестели, зачесанные назад, как будто золотистые пряди растрепались на ветру. Косметика была подобрана со вкусом, щеки казались нежными и слегка впалыми, ее голубые глаза казались еще больше, и в них появился новый блеск. На ее губах отражался свет; казалось, что она только что провела по ним языком, и они остались соблазнительно влажными. Маленькие золотые кольца в ушах подчеркивали ее длинную шею и красивый подбородок, а золотая цепочка на шее притягивала взгляд вниз на открытый ворот мягкой голубой шерстяной кофточки с длинными рукавами. Воротник был поднят сзади, а спереди открыт, и над верхней пуговицей виднелась кожа.

Неосознанно она подняла наманикюренные пальцы и кончиками провела по нежной щеке. Она раньше и не догадывалась, что у нее такая кожа. Ее рассудительные глаза смотрели одобрительно на отражение в зеркале, но в них появилось новое беспокойство.

«Господи, — думала она, — что подумает Клей Форрестер?»

За спиной стояли девушки и молча наблюдали за движениями ее пальцев по коже, за рукой, которая на мгновение задержалась на ее бьющемся сердце, как бы говоря: «Неужели такое может быть?» Из толпы девушек неожиданно вышла пятнадцатилетняя неряшливая шатенка в очках в черепаховой оправе. Увидев ее отражение в зеркале, Кэтрин вздохнула. Ей не хотелось быть их надеждой. Ей не хотелось, чтобы Клей Форрестер подумал, что все это она сделала ради него. Но когда Фрэнси подошла к ней, Кэтрин уже знала, что ей суждено в этот вечер играть роль; которую девушки так отчаянно желали, чтобы она играла.

Фрэнси, которая раньше не обмолвилась ни одним словом с Кэтрин, держала в дрожащей руке флакон духов «Чарли».

— Вот, — сказала она, — я украла его у тебя.

Кэтрин повернулась, чтобы взять флакон, улыбнулась, глядя в глаза девушки, в которых было блеска не больше, чем в воде для мытья посуды.

— У меня есть еще духи. Почему бы тебе не оставить эти у себя?

— Но эти, должно быть, твои самые любимые. Ими пользовались чаще.

Глаза Фрэнси пронизывали ее насквозь. Кэтрин улыбнулась и, взяв флакон, слегка опрыскала себя за ушами и на запястьях. Закончив, она сказал:

— Ты права, Фрэнси, это мои самые любимые духи, но почему бы тебе не положить их на свою тумбочку? А когда они мне понадобятся, я просто войду в твою комнату и возьму их.

— Правда?! — Будь Кэтрин кинозвездой, которая только что спустилась с экрана и предстала перед Фрэнси в крови и плоти, девушка трепетала бы не больше, чем сейчас.

«Смешно, — думала Кэтрин. — Я не Золушка. Я не та, кем они меня представляют». Она вложила в руку Фрэнси флакончик духов.

Мари, которая продолжала стоять на кровати, разрядила обстановку шуткой:

— Мне кажется, это можно назвать беременной тишиной. Так Кэтрин была спасена от слез, а Фрэнси от стыда. Девушки засмеялись и вышли из комнаты. В комнате Кэтрин осталась только Мари. Кэтрин крепко обняла новую подругу.

— Мы похожи на Мати и Джефф, — пошутила Мари.

— Не знаю, что сказать. Я недооценивала вас… Извини.

— Эй. — Мари протянула руку, чтобы поправить локон волос на щеке Кэтрин. — Мы были немного резки… Мы понимаем.

— Я тоже…

— Ты делаешь это ради нас всех, Кэт.

— Я знаю, знаю.

— Просто выслушай его, о'кей?

— Но он приезжает сюда не для того, чтобы просить меня выходить за него замуж. Мы уже…

— Просто выслушай его, вот и все. Дай девушкам возможность надеяться на что-то. Подыграй им, что все это — правда. Обещаешь? Только на один вечер.

— Хорошо, Мари, — согласилась Кэтрин, — ради вас всех. Но что случится с их надеждами, если из этого ничего не получится?

— Кажется, ты не понимаешь, что это впервые для них. Просто дай им возможность о чем-либо поговорить, когда он подойдет к двери. Будь умницей. Пусть они сегодня, вечером немного помечтают.

Мари было интересно, сколько мужчин могут отвергнуть такую красивую женщину, какой была Кэтрин. Будучи сама невысокой, она восхищалась ростом Кэтрин. Будучи темноволосой, она восхищалась светлыми волосами Кэтрин. Будучи взбалмошной, она восхищалась ее сдержанностью. Будучи круглолицей, она восхищалась элегантным продолговатым лицом Кэтрин. У Кэтрин было все, чего не было у Мари. Возможно, поэтому их так сильно тянуло друг к другу.

— Эй, Кэт, — сказала Мари, — ты выглядишь потрясающе!

— Нет, ты просто хочешь, чтобы я была такой.

— Наверное, этот парень тоже ничего, раз у него была такая девушка как ты.

Но как раз в этот момент кто-то крикнул снизу:

— Эй, какая у него машина?

Зная, что ее ответ вызовет изумление, она все же была вынуждена ответить:

— Серебристый «корветт».

Мари выглядела так, как будто проглотила речного рака.

— Что?!

— Ты расслышала правильно.

— И ты отвергаешь его! И выглядишь еще такой обиженной.

«Я не выгляжу обиженной! — подумала Кэтрин. — Я не выгляжу!»

Снизу послышался свист, завывания, девический визг.

— Вперед, Клеопатра, твой автобус прибыл!

Стоя на верхних ступеньках лестницы, Кэтрин дотронулась до живота — в нем была дрожь от боли ожидания. Она чувствовала, как поднимается кровь и обжигает ей щеки.

Это безумие, — говорила она себе. — Девушки вбивали себе в головы странные фантазии и легкомысленное ребяческое волнение. Поэтому твои ногти покрыты светло-коричневым лаком, волосы уложены в великолепную прическу, сама ты напудрена и надушена. Но все это делала не ты, ты ничего не делала, потому что серебристый «корветт» приехал за тобой, а за рулем машины сидит Клей Форрестер. Итак, Кэтрин Андерсон, дыши нормально и не строй из себя большего козла отпущения, чем ты покажешься ему, когда он войдет в эту дверь и увидит тебя!

Вдруг суматоха прекратилась внизу. Потом послышался звук разбегающихся в разные стороны шагов, и наступила неловкая тишина! Кто-то подошел к магнитофону и включил его, когда позвонили в дверь.

Стоя наверху, Кэтрин вдруг ощутила дрожь в нижней части паха и проклинала молча девушек за то что они с ней сделали. Внизу она услышала его голос и закрыла глаза, пытаясь успокоиться.

— Кэтрин Андерсон здесь?

Кэтрин вдруг захотелось стать улиткой и спрятаться в своей раковине. Голос Викки, абсолютно невинный и в то же время совершенно фальшивый, четко доносился снизу:

— Одну минуту, я сейчас посмотрю.

«Посмотрю? — подумала Кэтрин, закатывая глаза. — О Господи!»

— Кэтрин?! — позвала Викки. Мари прошептала за ее спиной:

— Серебристый «корветт», а? — и подтолкнула вперед.

Она спускалась на высоких каблуках с лестницы, и их щелканье, как оружейные выстрелы, звенело в ушах. В панике она подумала, что ей следовало бы в последний миг смыть макияж и, стереть блестящую помаду. «Черт тебя побери, черт побери, черт побери! Что я делаю?!»

Самого последнего идиота нельзя было обмануть той явной тишиной, которая воцарилась в доме. Театральные позы, вытянувшиеся тела, стратегически расположенные таким образом, чтобы каждая девушка могла видеть холл со своего пункта наблюдения в гостиной. Все взгляды устремились на Клея Форрестера. Он стоял у колоннады, как будто для демонстрации и продажи.

Возможно, все не было бы так плохо, если бы он не одевался так изысканно. На нем был европейского фасона серый костюм. В этом костюме он был похож на рекламную картинку дорогих канадских виски. Кэтрин посмотрела на верхнюю часть его темно-красного галстука; он был так безукоризненно завязан на узел, что топорщился на шее, как жесткая петля только что повесившегося человека. Бледно-голубой воротничок сжимал его шею прямо под кадыком, откуда открывался золотистый загар.

— Привет, — поздоровался он, стараясь говорить как можно раскованнее. Он заметил перемену в ее внешности, и от этого у него было такое ощущение, как будто ее отец-бандит только что залепил ему в живот.

«О Господи, — думал Клей Форрестер. — Боже правый!»

— Привет, — сказала она в ответ, пытаясь сделать слова такими же холодными, как огуречный бутерброд. Но они получились вялыми, как будто получили ожог от ее горячего лица.

«У нее другие глаза, — думал он, — и волосы, а наряд достоин того, чтобы его снимали в рекламе путешествий в „Нью-Йоркере“.

Он снова посмотрел ей в лицо и увидел, что оно залито румянцем. Залито румянцем!

Кэтрин видела, как двигался кадык Клея, как будто в горле застряла рыбная косточка, и он пытался ее протолкнуть. Она смело смотрела ему в лицо, прекрасно зная, что ее собственное лицо сейчас ярко-красного цвета, молча предупреждая его не выдать никакого намека на удивление или одобрение. Но было поздно. Он тоже покраснел до воротничка. Нужно отдать должное, он держался безупречно, как придворный, и только бросил один взгляд на ее живот, а потом мельком посмотрел на разинувшие рты лица в гостиной.

— У тебя есть пальто?

«О Господи, — подумала Кэтрин, — на дворе октябрь, а я оставляю пальто наверху!»

— Я забыла его наверху…

Из всех присутствующих девушек, Мари, наконец, поступила правильно. Почти галопом она неуклюже спустилась вниз, неся пальто.

— Вот оно. — И без тени смущения она протянула свою руку Клею. — Привет, я — Мари. Не задерживай ее допоздна, ладно?

— Привет. Я — Клей, и не буду ее задерживать. — В первый раз за все время он улыбнулся и крепко пожал ей руку.

«Прыгающий Джегошафар! — подумала Мари. — Он выглядит так хорошо, что его можно съесть! А эти улыбки… Взгляните на эту улыбку!»

Кэтрин протянула руку перед, чтобы взять пальто, но Мари отдала его Клею. Он знал, что нужно делать. Кэтрин с благодарностью смотрела на дверь, когда он набрасывал пальто ей на плечи.

— Желаю приятно провести время, — сказала Мари.

— Спокойной ночи, — пожелала всем Кэтрин. Как будто в детском саду, они все хором ответили:

— Спокойной ночи.

Желая раствориться в воздухе, Кэтрин потянулась к дверной ручке, но рука Клея опередила ее, продемонстрировав его галантность перед девушками. Кэтрин шагнула в блаженно-прохладный октябрьский вечер, который приятным облегчением касался ее пылающей кожи. И все это время за своей спиной Клей и Кэтрин чувствовали взгляды, устремленные на них из окон дома.

Клей шел за ней к машине и чувствовал приятный запах духов, который исходил от нее, слышал стук высоких каблуков, при тусклом свете от веранды видел искусно уложенные волосы. И, не собираясь делать этого, он обошел машину и открыл для нее дверь. Он ощущал на себе любопытные взгляды, его мысли наполовину были заняты ими, наполовину длинными ногами Кэтрин, пока она садилась в машину.

В салоне машины не было слышно хора головокружительных вздохов.

Атмосфера в машине была такой напряженной, что, когда Клей повернул ключ зажигания, шум мотора был приятен. Кэтрин старалась не смотреть на него — что-то в этом мужчине, в его машине, в том, что он делал, когда садился в нее, заводил ее, касаясь приборов, как устраивался на сиденье, как образовывались складки на плечах его пальто, когда он поправлял зеркало, обезоруживало. В нем было слишком много мужественности для утешения. Она старалась смотреть прямо перед собой.

— Куда ты хочешь поехать?

Наконец она посмотрела на него.

— Послушай, извини меня за то, что там было. Они… ну, они…

— Все в порядке. Куда ты хочешь поехать?

— Нет, не в порядке. Я не хочу, чтобы у тебя сложилось неверное впечатление.

— Мне кажется, у окон все еще есть глаза. — Он ждал и, казалось, чувствовал себя нормально теперь, когда его руки покоились на знакомом руле. В его тоне теперь чувствовались веселые нотки.

— Куда-нибудь… Мне все равно. Я думала, что мы просто поедем куда-нибудь, остановим машину и поговорим… Как это было в прошлый раз…

Машина тронулась с места, и она почувствовала на себе быстрый оценивающий взгляд. Ей опять захотелось умереть. Она могла слышать, как он думает: «вышла прокатиться, однако».

— Ты пьешь? — спросил он, переводя взгляд на дорогу.

Она резко посмотрела на него, вспоминая прошлое лето и то вино.

— Я могу пить, а могу и не пить. В большинстве случаев я не пью.

Он вспомнил о ее отце и подумал, что знает, почему она не пьет.

— Я знаю одно тихое местечко. Там музыку не включают до девяти часов. В это время там обычно мало народу, и мы можем выпить и спокойно поговорить, о'кей?

— Прекрасно, — согласилась она.

Он выехал на Вашингтон-авеню и направил машину через Миссисипи в центр города. Чтобы как-то сгладить неловкую тишину, он, не отрывая глаз от дороги, протянул руку, нашел кассету и вставил ее в магнитофон. Это была такого же сорта музыка, как и в прошлый раз, на ее вкус, слишком пульсирующая, с недостатком утонченности и мелодичности. «Просто набор звуков», — пренебрежительно думала она. Она опять наклонилась вперед и уменьшила громкость.

— Тебе не нравится диско?

— Нет.

— Значит, ты никогда не пробовала под нее танцевать?

— Нет. Если бы я когда-нибудь занималась танцами, так это был бы балет. Но у меня не было возможности брать уроки. Люди говорят, что я была бы хорошей балериной. — Она понимала, что говорит всякую ерунду, чтобы скрыть нервозность.

Он тоже это почувствовал и просто ответил:

— Вероятно, они были правы. — Он обратил внимание, что верхушка ее волос достает до его бровей.

Она хотела рассказать ему, что виски и пиво отца впитывали все свободные деньги, которые могли быть потрачены на уроки балета, но это было слишком личным. Она хотела любой ценой избежать того, чтобы копаться в личностях.

— Те девушки все беременные? — спросил он.

— Да.

Они остановились на красный свет светофора. Неземная бледность покрывала лицо Клея, когда он посмотрел на нее.

— Но они все такие молодые.

— Я самая старшая из них.

Она видела его изумление и вдруг заговорила так быстро, как будто это был спор и ей хотелось его выиграть.

— Послушай, они не верят, что это — не свидание. Они хотят, чтобы это было свидание. Они так сильно этого хотят, что все сделали для меня: и прическу, и маникюр, и все остальное. Мы ужинали и… — И она рассказала всю историю о том, как они испортили ее одежду, а потом нарядили ее, как высшую жрицу. — И я не смогла заставить их понять, что они ошибаются, — закончила Кэтрин. — Это было ужасно… и замечательно… и трогательно.

«Вот оно что!» — подумал Клей.

— Не думай об этом, о'кей? Я понимаю.

— Нет! Нет! Я думаю. Я не думаю, что ты можешь понять! Они делают меня своим… своим агентом! — Она подняла беспомощно ладони вверх и рассказала историю о Френси, и о флакончике с духами, и о том, как ее заставили надушиться ими.

— Поэтому ты превосходно пахнешь и тебе это не нравится?

— Не будь смешным. Ты знаешь, что я хочу сказать. Что я могла сделать, кроме того как воспользоваться духами, когда на меня смотрела огромными глазами девушка, страдающая клептоманией, и умоляла сделать хоть что-нибудь в ее жизни?

— Ты правильно поступила.

— Я сделала то, что должна была сделать. Но я хочу, чтобы ты знал, что это — не моих рук дело. Когда ты приехал, я хотела умереть. Я боялась, что ты подумаешь, что я… против тебя что-то замышляю.

Они въехали на парковочную площадку, где неоновая табличка гласила, что это место называется «Миллион». Клей выключил мотор, повернулся к ней и сказал:

— Хорошо, я сознаюсь, что какое-то время я чувствовал себя там не в своей тарелке, но, чтобы их труды не пропали даром, ты можешь сказать им, что, по моему мнению, сегодня ты выглядишь сногсшибательно.

— Это не то, я не напрашиваюсь на комплименты, ты не понял!

— Да, я понял. Но если ты не перестанешь говорить об этом, я буду думать, что ты действительно что-то замышляешь против меня. — Клей уже знал ее жесты и мимику, когда она начинала сердиться. Поэтому он быстро вышел из машины, захлопнул дверцу и подошел, чтобы открыть ей дверь.

И хотя она еле сдерживала свой гнев, она не могла не думать о том, почему он надел этот дорогой костюм.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

«Миллион» взял свое название от ряда освинцованных, выступающих вперед окон, которые выходили на восток на реку. Клей взял Кэтрин за локоть и повел ее к столику в глубокой нише. С трех сторон нишу окружало освинцованное стекло, а за ним — ночь. Здесь можно было поговорить наедине. Клей протянул руку, чтобы взять у нее пальто, но она продолжала оставаться в нем. Она уселась за стол до того, как он успел отодвинуть для нее стул. Он сел напротив, спрашивая:

— Что будешь пить? — Он заметил, что теперь она сама сняла пальто и повесила на спинку стула.

— Что-нибудь легкое.

— Вино? — предложил он. — Белое? — Ее смутило то, что он помнит, какое вино она предпочитает. Но тогда, в самом начале их единственного свидания, они были довольно-таки трезвыми. Он был достаточно трезвым, чтобы запомнить такую вещь.

— Нет. Апельсиновый сок.

Он быстро перевел взгляд на ее живот, а потом посмотрел в ее лицо, но по выражению ничего не мог прочесть.

— Они приветствуют, когда пьют фруктовые соки, — натянуто улыбаясь, сказала она.

Их взгляды встретились. «Он смотрит робко», — подумала Кэтрин и отвернулась в сторону. За окном автомобили прокладывали свой путь через мост Вашингтон-авеню, и свет от их фар отражался на воде кровоточащим золотистым мерцанием. Кэтрин удивилась, что Клей заказал два натуральных апельсиновых сока. Она храбро посмотрела на него, но потом быстро отвела глаза в сторону. Она не могла не думать о том, будет ли ребенок похож на него.

— Я хочу узнать о твоих планах, — начал он, а потом подчеркнуто добавил: — Сначала.

— Сначала? — она посмотрела ему в глаза. — Сначала до чего?

— До того, как я расскажу, почему привез тебя сюда.

— Мои планы очевидны. Я живу в доме для незамужних матерей.

— Не будь глупой, Кэтрин. Не заставляй, чтобы я вытягивал из тебя каждый ответ. Ты знаешь, о чем я спрашиваю. Я хочу знать, что ты собираешься делать с ребенком после его рождения.

Ее лицо застыло.

— О нет, и ты тоже!

— Что ты имеешь в виду, «и ты тоже»?

— Просто в последнее время каждый раз, как я изменяю свои планы, кто-то обязательно поинтересуется, что я собираюсь делать с ребенком.

— Кто еще?

Она хотела сказать, что это не его дело, но знала, что его это касается.

— Миссис Толлефсон, заведующая «Горизонтом». Она говорит, что ее работа заключается в том, чтобы искать детей для бездетных семей…

— Значит, ты думаешь его отдать?

— Я не считаю, что это касается кого-нибудь, кроме меня.

— Имея в виду, что у тебя есть трудности в принятии решения?

— Имея в виду, что я не хочу, чтобы ты был частью этого решения.

— Почему?

— Потому, что ты не есть его часть.

— Я — отец.

— Ты — производитель, — сказала она, пронизывая его острым взглядом, что соответствовало словам. — В этом большая разница.

— Забавно, — сказал он каким-то безразличным голосом. — Мне кажется, в этом нет никакой разницы, когда я думаю об этом.

— Ты говоришь о том, что тебя мучает совесть?

— Этот ребенок — мой. Я не могу так просто от него избавиться, даже если бы хотел.

— Я знала, что это случится, если встречусь с тобой. Вот почему я этого не хотела. Я не хочу, чтобы ты как-то довлел надо мной в вопросе, оставлять ребенка или отдать его. Это — мое право. Кстати, что случилось с мужчиной, который предлагал мне деньги на аборт?