ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

День бранча был похож на свадьбу в июне. Раскинувшийся двор Форрестеров был в полной красоте. За пылающей жаровней на полукруглой террасе открывался чудесный вид. Саму террасу очерчивали аккуратно подстриженные кустарники, а их, в свою очередь, обрамляли чередующиеся группы ноготков и агератума. Контраст фиолетового и золотистого цветов создавал поразительный эффект. Двор тянулся спускающимися террасами к отдаленным краям поместья, где ряд голубых елей образовывал границу. Розалии симметрично пышно цвели и источали чудесный аромат. Стройные клены и липы усеивали траву, бросая широкие брызги тени. Все это было похоже на пасторальную сцену кисти импрессиониста: дамы в тонких платьях расхаживали по террасе и газону, мужчины сидели на парапете террасы — все ели дыни и ягоды.

Кэтрин сидела на траве, когда над ней появилась тень. Она посмотрела вверх, но, ослепленная солнцем, не могла поначалу понять, кто над ней стоит.

— Все сама? — Это был богатый, ленивый голос Джил Мангассон. — Можно к тебе присоединиться?

Кэтрин подняла руку и прикрыла глаза от солнца.

— Конечно, садись.

Садясь на траву, Джил согнула свои холеные ноги и элегантно положила их в сторону — как балерина в «Лебедином озере», — подумала Кэтрин. Джил откинула назад густую гриву и прямо улыбнулась Кэтрин.

— Полагаю, мне следует извиниться за то, что не прислала подарок, когда родился ребенок. Но ты ведь знаешь, как обстоят дела.

— Знаю? — переспросила она, очаровательно улыбнувшись Джил.

Взгляд Джил скользнул по Кэтрин, а потом она лукаво улыбнулась.

— Да… разве нет?

— Я не знаю, к чему ты клонишь.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я. Я ужасно завидую тому, что у вас с Клеем родился ребенок. Не то чтобы мне хотелось иметь ребенка, ты понимаешь, но этот ребенок должен быть моим.

Кэтрин с трудом сдерживала желание ее ударить.

— Должен быть твоим? С твоей стороны выглядит очень неловко говорить такое.

— Неловко, возможно, но мы обе знаем, что это правда. Я проклинаю себя с прошлого сентября, но, наконец, я решила раскрыть свои карты. Я хочу Клея, это так просто.

Гордость заставила Кэтрин ответить:

— Боюсь, он уже занят.

— Возможно, занят, потому что его одурачили. Он рассказывал мне, какие между вами сложились отношения. Почему ты хочешь удержать мужчину, который тебя не любит и которого ты тоже не любишь?

— Вероятно, чтобы дать дочери отца.

— Тебе придется признаться, что это не самая разумная причина.

— Мне не придется ни в чем тебе признаваться, Джил.

— Очень хорошо… Но задай себе вопрос, почему Клей просил меня подождать, пока он сможет разобраться со всей этой неразберихой? — Потом голос Джил стал почти мурлыкающим. — О, я вижу, что это новость для тебя, правда? Ты не знала, что Клей просил меня выйти за него замуж, сразу после того как узнал, что ты ждешь ребенка? Ну, он это сделал. Но моя глупая гордость разбита вдребезги, я была полностью не права в том, что отвергла его. Но сейчас я изменила свое мнение.

— И что он говорит по этому поводу?

— Действия говорят куда лучше слов. Естественно, тебе известно, что он всю зиму провел со мной…

Живот Кэтрин сжался. Она спросила холодно: — Что тебе нужно от меня?

— Я хочу, чтобы ты поступила правильно. Отпусти Клея, пока он не влюбился в свою дочь и не остался по какой-то неразумной причине.

— Он предпочел меня тебе. Это трудно проглотить, правда?

Джил откинула волосы за плечо.

— Подружка, тебе не удалось меня одурачить сфабрикованной свадьбой. Ты разговариваешь сейчас с Джил. Я присутствовала на вашей свадьбе, и нет никаких сомнений в том, что Клей целовал меня более страстно, чем жених, как принято, должен целовать других женщин… — Джил сделала паузу, добиваясь драматического эффекта, потом закончила: — И он сказал, что по-прежнему любит меня. Странно, когда мужчина говорит такое в свою первую брачную ночь, не правда ли?

К Кэтрин вернулись воспоминания того вечера, но она спрятала свое огорчение под маской безразличия. Она повернулась и увидела, что Клей сидит на террасе, занятый разговором с отцом Джил.

Джил продолжала:

— У меня нет ни тени сомнения в том, что, если эта… ошибка, — пауза Джил, казалось, еще больше подчеркнула это слово, — не произошла бы между вами, я бы с Клеем прямо сейчас готовилась к нашей свадьбе. Всегда было без слов понятно, что мы с Клеем в конечном итоге поженимся. Мы были близки с тех пор, как наши матери купали нас голыми вместе в наших маленьких пластиковых бассейнах. В октябре, когда он просил меня выйти за него замуж, он признал, что ты для него не больше, чем трагическая ошибка. Почему бы тебе не сделать ему одолжение и не удалиться со сцены?

Было ясно, что Джил Мангассон привыкла получать, что захочет, любыми способами — будь они честные или грязные. Она вела себя нагло и грубо. В ее отношении не было просьбы, только бесстыдная самоуверенность.

О, она была такой же холодной, как томатное заливное Инеллы на тарелке с толченым льдом. Но Кэтрин не нравилось томатное заливное.

— Ты много берешь на себя, Джил. — Теперь Кэтрин тоже говорила ледяным тоном.

— Я ничего на себя не беру. Я знаю, потому что Клей мне все рассказал. Я знаю, что ты вышвырнула его из собственной кровати; ты потворствовала тому, чтобы он жил своей собственной жизнью — чтобы у него оставались старые друзья, старые занятия. Теперь ребенок родился, у девочки есть имя, Клей в течение ее жизни отвечает за нее в материальном плане. Ты получила от него то, чего хотела, так почему ты его не отпускаешь?

Кэтрин поднялась, отряхнула юбку, многозначительно подняла руку и помахала Клею. Он помахал ей в ответ. Не глядя на Джил, она сказала:

— Он большой мальчик. Если он хочет, чтобы его освободили, разве он не может сам попросить?

Кэтрин направилась к террасе, но, перед тем как она смогла удалиться, Джил бросила последний выстрел и на сей раз попала в цель:

— Как ты думаешь, где он был, пока ты находилась в больнице?

Кэтрин охватили безумные мысли, детские в своей мстительности. Жаль, что томатное заливное Инеллы не приготовлено из крови Джил. Ей хотелось побрить голову Джил, прокатить ее голой в ядовитом плюще, посыпать ее шоколад слабительным. Эти мысли не казались Кэтрин наивными. Она чувствовала себя оскорбленной и униженной. Ей хотелось отомстить, и она не знала, каким способом это сделать.

А Клей?! Ей хотелось взять горсть семечек из дыни и стрелять в него, как из артиллерийского орудия. Ей хотелось перевернуть горячие жаровни, привлечь внимание каждого, рассказать всем, какой он лжец и распутник! Как он мог! Не было ничего плохого в том, что он продолжал интимные отношения с Джил, но мысль о том, что он делился с ней сокровенной правдой об их супружеской жизни, ранила глубже, чем Кэтрин могла только себе представить. Мучительные воспоминания вернулись теперь отчетливее, чем когда бы то ни было: канун Нового года — Клей, целующий Джил, и его мизинец под тонкой полоской платья; ночь, когда он вовсе не пришел домой, а она приготовила ему ужин и ждала; но хуже всего — четыре ночи, пока она лежала в роддоме.

Прошло несколько дней после бранча.

Кэтрин подавила свой гнев, хотя он лежал на кончике языка и, как желчь, в любую минуту был готов вылиться наружу. Все эти дни он знал, что она кипела и скоро взорвется. Он не знал одного: чем это было вызвано.

Он только стоял возле детской кроватки и наблюдал, как Мелисса спит. Неожиданно Кэтрин прошипела за его спиной:

— Что ты делаешь! Уйди от нее!

Он начал высовывать руки из карманов, повернулся к ней, удивленный ее горячностью.

— Я не разбудил ее, — прошептал он.

— Я знаю, о чем ты думаешь, когда стоишь возле нее и все время пялишь на нее глаза. Выбрось это из головы, Клей Форрестер, потому что у тебя это не выйдет! Я буду бороться с тобой до смерти, но не позволю, чтобы ты забрал ее у меня!

Он бросил взгляд на девочку, желая убедиться, что ее не потревожили, а потом пошел в холл.

— Кэтрин, что ты говоришь? Я говорил тебе, что я…

— Ты рассказывал мне о многом, например, о том, что не будешь продолжать своих отношений с Джил Мангассон, но, разумеется, она ввела меня в курс дела! Хорошо: если ты ее хочешь, что тебя сдерживает?

— Что тебе Джил рассказала в воскресенье?

— Достаточно для того, чтобы ты убрался из этого дома. И чем скорее, тем лучше.

— Что она сказала?

— Мне нужно повторять? Ты хочешь ткнуть меня носом в это? Хорошо! — Кэтрин прошла мимо него в спальню, хлопнула рукой по выключателю и направилась к его комоду. Она вышвырнула оттуда одежду, подчеркивая свои действия словами: — Ты спал с ней все это время, пока мне лгал и говорил, что этого не делал, поэтому, почему бы тебе не уйти к ней навсегда? Ты думаешь, никто не заметил, как ты стоял с ней в день нашей свадьбы и на глазах у всех дарил ей французский поцелуй? Ты сказал своей матери, что пошел отдохнуть, когда исчез вместе с Джил в новогоднюю ночь. Ты думаешь, что я совсем тупая, Клей? И почему ты слоняешься здесь, как заблудившаяся собака? Я не собираюсь принимать тебя, кормить, спрашивать, хочешь ли ты жить со мной, потому что я хочу, чтобы этот фарс закончился. Я не хочу, чтобы ты входил сюда и лебезил перед моей дочерью, которую я родила, а ты в это время находился в доме Джил. Я не нуждаюсь в твоих пустых сочувствиях и психоанализах насчет того, что я эмоциональная калека. Мне нужно одно: то обещание, которое ты мне дал. Ты платишь алименты на Мелиссу и оплачиваешь мое обучение в колледже. А я хочу, чтобы тебя здесь не было! Не было! И тогда я преуспею в своей жизни!

Куча одежды беспорядочно ложилась между ними. Воздух казался тяжелым, как будто от ее крика действительно поднялась пыль.

— Это сплошная ложь, Кэтрин.

Кэтрин закрыла глаза, но ее ресницы дрожали. Она подняла обе ладони на Клея.

— Не надо… просто не надо. Не делай ситуацию хуже, чем она уже есть. — Ее голос дрожал.

— Если она сказала, что я с ней сплю, то это — чистая ложь. Я виделся с ней, да, но я говорил тебе, что не буду с ней спать, и не спал.

— О чем мы спорим? Это только то, что мы знаем, и оно продолжается все это время. Ты хочешь, чтобы я ушла, а ты остался? О'кей. — Она становилась упрямой. — О'кей, прекрасно. — Она начала запихивать его одежду обратно в комод. — Прекрасно, я уйду. Я могу спокойно вернуться домой, раз Герб ушел. — Она направилась к своему шкафу и резко выдвинула ящики.

— Кэтрин, ты ведешь себя, как ребенок. Перестань! Я не хочу, чтобы ты уходила. Ты думаешь, что я смогу вышвырнуть тебя и Мелиссу?

— О, значит, ты хочешь уйти.

Она возвратилась к комоду и упрямо начала опять его опустошать. Он схватил ее за руку и не очень любезно повернул к себе.

— Ты уже взрослая. Ты можешь вести себя так, как подобает взрослому человеку?

— Я… хочу… чтобы… это… закончилось..! — Она специально делала паузы, придавая значение своим словам. — Я хочу, чтобы твои родители знали правду, чтобы мне не пришлось выслушивать болтовню твоего отца по поводу того, чтобы мы оставили Мелиссу в их доме. Мне надоело, что твоя мать приносит ей платья Полли Флиндерс, каждое из которых стоит сорок долларов. Я чувствую себя виноватой, как Иуда! Я устала от того, что ты стоишь у ее кроватки и разрабатываешь план, как забрать ее у меня! Джил она не нужна. Разве ты этого не понимаешь, Клей? Единственное, кто ей нужен, это ты! А поскольку ты тоже ее хочешь, почему бы нам ни порвать со всей этой чепухой и дать малышке Джил то, что она хочет?

Что-то внутри Кэтрин съежилось от ее грубости, ее уличный язык был похож на язык ее отца, но она не могла остановиться. Она хотела причинить Клею боль, так же, как он причинял ей.

— Я вижу, что Джил тебя действительно обработала. Она мастер говорить слова. Но действительно ли она сказала, что я сплю с ней, или она подразумевала это? У меня нет ни тени сомнения в том, что она сделала меня полностью виновным и потворствующим.

— Ты ей рассказал! — кричала Кэтрин. — Ты ей рассказал, что я вышвырнула тебя из собственной кровати, хотя ты сам выбрал для себя спать на этом диване. Ты купил этот… чертов длинный диван, не я! И ты не имел никакого права рассказывать такие личные вещи о нас!

— Я рассказал ей, что у нас есть проблемы, об остальном, должно быть, она догадалась сама.

— Нетрудно было догадаться, не так ли? Особенно если мужчина спит с одной женщиной, в то время как другая рожает в больнице!

Брови Клея поднялись угрожающе. Он провел рукой по волосам.

— Черт побери эту Джил. — Он повернулся вокруг, умоляюще поднял ладонь. — Кэтрин, это неправда. Я виделся с ней на второй вечер твоего пребывания в больнице. Она ждала меня в машине, когда я пришел домой, и вошла вслед за мной.

— Она была здесь? — Голос Кэтрин перешел на высокий фальцет. — Здесь, в моем доме?

— Она была здесь, но не так, как ты это представляешь. Я сказал, что она вошла следом за мной. Она сказала, что должна со мной поговорить. Мы ничем не занимались.

Но Кэтрин надоело спорить.

— Если ты уходишь, уходи. Если нет, я начну упаковывать свои вещи. Что ты выбираешь?

В то время как она стояла, глядя прямо в лицо Клея и ожидая, когда он сделает первый шаг, какой-то внутренний голос звал, стуча внутри ее живота крошечными кулачками: «Зачем ты это делаешь? Почему ты так ведешь себя по отношению к нему, если любишь его? Почему ты не можешь протянуть руку и попросить начать с тобой все сначала? Что это, боль в его лице? Если ты не выяснишь, он уйдет, а ты останешься и будешь сомневаться. Но тогда будет слишком поздно…» Она стояла перед ним, страстно стремясь к его любви. Она знала, что сейчас снова отталкивает его от себя, потому что любила его так сильно, что сама мысль иметь его по-настоящему — иметь его как мужа, — а потом потерять, в итоге ее уничтожит.

— Мне понадобится знать, где ты будешь, чтобы мой адвокат смог вручить документы о разводе, — это было все, что он сказал. Потом он подошел к шкафу и начал собирать вещи. Пока Клей упаковывал вещи, Кэтрин спряталась на кухне, прислушиваясь, как он время от времени выходит к машине. Нервная судорога захлестнула желудок. Живот отвратительно поднимался, поэтому ей пришлось плотно упереться им в край кухонного стола. Она услышала, как Клей вошел в комнату, чтобы в последний раз взглянуть на Мелиссу. В тишине она представляла его, его светловолосую голову, склонившуюся над ее кроваткой, глядя вниз на голову ребенка — тоже светловолосую, — и чувствовала себя больной и разбитой. Она отгоняла слезы, прижимаясь к краю стола так сильно, что ее бедренная кость начала болеть. Ее горло мучительно болело оттого, что ей ужасно хотелось плакать. Ей казалось, что она проглотила теннисный мяч.

Он тихонько подошел к двери кухни. Она стояла там в темноте:

— Все мои вещи не поместятся сразу в машине. Мне придется вернуться за оставшейся частью.

Она кивнула головой, глядя в стену.

— До свиданья, Кэтрин, — мягко сказал он.

Она подняла руку, надеясь, что, стоя спиной, он не узнает, как ей приходится бороться, чтобы не заплакать.

Минуту спустя она услышала, как захлопнулась дверь.

Ему потребовалось два дня, чтобы забрать все свои вещи навсегда. Еще через два дня в ее дверях появился представитель от шерифа и представил ей документы о разводе. Прошла еще неделя, перед тем как позвонила Анжела. Ее голос дрожал, очевидно, новость ее сильно расстроила. Прошло полторы недели, прежде чем Кэтрин набралась смелости, чтобы навестить Аду и всей ей рассказать.

Но прошло меньше часа, как Кэтрин начала по нему скучать.

Последующие дни были самыми пустыми в жизни Кэтрин. Она ловила себя на мысли, что апатично разглядывает любимые вещи Клея в доме. Здесь было так много предметов, которые он очень сильно любил. Этот дом был скорее его, чем ее. Она помнила, какой страх испытывала от его великолепия, когда он в первый раз привез ее сюда. Вина стала ее постоянной подругой. Она ела с ней, спала с ней, расхаживала с ней по комнатам, прекрасно понимая, что это она должна была уйти, а он должен был остаться. И если однажды она боялась уйти, то теперь она боялась оставаться, потому что, казалось, дом отражал голос Клея, его вкусы и всегда, всегда напоминал ей о его отсутствии. Она помнила, сколько радости доставляло ей размещать по комнатам свадебные подарки, вместе ходить в магазин за продуктами, работать в светлой, хорошо оборудованной кухне. Теперь она ее ненавидела. Готовить обед для одного было определенно самым опустошающим видом домашней работы. Даже приготовление кофе утром стало жалкой задачей, потому что это остро напоминало ей о Клее, как он сидел за столом с чашкой кофе в руке и свежей газетой, зачастую поддразнивая ее плохое настроение утром. Она признавалась сейчас, как трудно ей было одной, и удивлялась тому, каким приятным Клею удавалось всегда оставаться, несмотря на ее несносное настроение утром. Теперь ванная была полностью в ее распоряжении, и она принимала ее в любое время, когда хотела. Она скучала по маленьким волоскам щетины, которые привыкла находить в раковине после его бритья, по его зубной щетке, которая влажной лежала рядом с ее щеткой, по запаху туалетной воды, который теперь не наполнял комнату после того, как он ушел. Однажды она сделала себе попкорн, добавила масла, а потом разрыдалась и выбросила его в мусорное ведро.

Рассказать обо всем Аде оказалось тяжелым испытанием. Ада, чья жизнь была болезненно перестроена заново, в этот день выглядела так, как будто Герб снова поднял на нее руку. Казалось, она съежилась, ее плечи согнулись, она вся дрожала.

— Мама, пожалуйста, не надо так реагировать. Это не конец света.

— Но, Кэти, ты хочешь пойти и развестись с таким человеком, как Клей? Почему, он… он… — но, не найдя более подходящего слова, она сказала неубедительно: — …такой идеальный.

— Нет, мама, он не идеальный, как и я тоже.

— Но ваша свадьба, дом, который Клей тебе дал, все, что ты хотела…

— Мама, пожалуйста, пойми. Была ошибка в том, что мы поженились, начнем с этого.

— Но Мелисса его… — Ада поднесла дрожащие пальцы к губам и прошептала: — О, она его дочь, не так ли?

— Да, мама, она его дочь.

— Ну, конечно, его, — сделала вывод Ада. — У нее подбородок и нос Клея. Но если Мелисса его дочь, почему он ушел?

— Мы пытались жить вместе ради блага Мелиссы, но у нас не получилось. Ты лучше остальных должна понять, что я не хотела оставаться с ним, потому что он меня не любил.

— Нет-нет, я полагаю, тебе не хотелось этого. Но, дорогая, мое сердце разрывается на куски, когда подумаю, что ты сама, бросила такую золотую жизнь. Я была так счастлива видеть, что ты хорошо устроилась. У тебя было все, чего у меня никогда не было. Все, о чем я мечтала, что будет у моей маленькой девочки. А я думала, что куплю себе слегка подержанную машину и приеду к вам. — Потом, не меняя безнадежного выражения лица, Ада заплакала. Она плакала тихо, сидя в потрепанном кресле гостиной, которое она недавно застелила новым покрывалом. Слезы катились по ее щекам, а она была слишком усталой и опустошенной, чтобы поднять руку и смахнуть их.

— Мама, ты можешь купить себе небольшую машину и приезжать сюда, чтобы навестить Мелиссу. Я не выхожу из этой ситуации, потеряв полностью все. У меня есть Мелисса, разве не так? И Клей собирается заплатить за мое обучение, поэтому осенью я возвращаюсь в колледж.

— Ты предпочла это замужеству с ним? — печально спросила Ада.

— Мама, вопрос не в этом. Дело в том, что мы с Клеем разводимся, и нам придется с этим смириться. Если быть честным самим с собой, ты признаешь, что в любом случае я не подхожу к его кругу.

— Почему, я думала, подходишь. Анжела, казалось, любит тебя и…

— Мама, пожалуйста. — Кэтрин поднесла руку ко лбу и отвернулась. При мысли об Анжеле ей становилось так же больно, как и при мысли о ее сыне.

— О'кей, дорогая, извини. Просто все произошло так неожиданно, потребуется некоторое время, чтобы к этому привыкнуть. Я чувствовала себя так хорошо оттого, что у тебя надежная жизнь впереди.

С того момента, когда бы Кэтрин не приезжала к матери, она построянно говорила о разводе, о том, что Кэтрин старалась выбросить из головы. Не имело значения, сколько раз Кэтрин подчеркивала преимущественные стороны развода, Ада отказывалась рассматривать их.

В конце июля Кэтрин без предупреждения посетил отец Клея. Открыв дверь и увидев на пороге Клейборна, Кэтрин тотчас почувствовала, как опухло ее горло. Он был потрясающе красив. Она знала, что однажды Клей будет очень похож на него. Она скучала по Клею, а при виде его отца Кэтрин охватила волна горько-сладкой радости.

— Привет, Кэтрин, можно мне войти?

— З-здравствуйте. Да, конечно.

Наступила неловкая пауза, во время которой они оценивали друг друга. И каждый видел боль. Потом Клейборн сделал движение, быстро обнял ее и поцеловал в щеку. Она закрыла глаза, пытаясь справиться с переполняющим чувством нежности, отгоняя любовь, которую она испытывала к этому человеку, потому что он был отцом Клея, дедушкой Мелиссы. В его руках она вдруг почувствовала себя защищенной и в безопасности.

Когда они сели в гостиной, Клейборн просто заявил:

— Мы с Анжелой совершенно разбиты новостью.

— Мне очень жаль.

Кэтрин было легче не смотреть в глаза тестя, но она не могла оторвать от него взгляда, потому что его глаза так напоминали глаза Клея.

— Я ждал, надеясь, что Клей одумается и вернется сюда, но, когда мы поняли, что он этого не сделает, мы с Анжелой решили, что должны узнать, как у тебя дела.

— Прекрасно, просто прекрасно. Как видите, у меня есть все, что нужно. Клей… и вы… позаботились об этом.

Он подался вперед, садясь на край кресла, сцепил ладони и, казалось изучал их.

— Кэтрин, боюсь, что должен просить у тебя прощения. Я допустил ошибку.

— Пожалуйста, мистер Форрестер, если вы собираетесь рассказать мне о том ультиматуме, который вы поставили перед Клеем, то я знаю о нем все. Поверьте мне, мы виноваты не меньше вас. Мы должны были знать, а не думать, что женитьба автоматически разрешит все проблемы. И мы так же нечестно вели себя по отношению к вам.

— Он рассказал нам о договоре, который вы заключили.

— О… — Кэтрин подняла брови.

— Не нужно так винить себя. Мы все не кристально чистые, разве не так?

— Я хотела рассказать вам давно, но не могла…

— Анжела и я предполагали, что у вас все не так благополучно, как казалось. — Он поднялся, подошел к скользящей двери и выглянул точно так, как это часто делал Клей, — Видишь ли, я приезжал сюда один раз, когда вы с Клеем уже жили здесь. — Он посмотрел на нее через плечо. — Было кое-что, что заставило нас с Анжелой задуматься. Нас обижал тот факт, что вы никогда нас не приглашали, и мы однажды приехали…

— Нет… о нет. — Кэтрин подошла к нему и коснулась локтя. — О Господи, какой прок в этих встречных обвинениях? Я думала, будет лучше, если я не влюблюсь в вас тоже. Я имею в виду данную ситуацию, зная, что мы с Клеем скоро расстанемся.

— Тоже? — в надежде повторил он. Ей следовало бы помнить, что он был юристом и замечал всякие ошибки в речи.

— Вы знаете, что я имею в виду. Вы и Анжела были так добры к нам, вы не заслуживаете того, чтобы вам причиняли боль.

Он вздохнул, отвернулся и посмотрел в окно на летний газон, где весенний дождик разбрызгивал капли на зелень между домами. Это был теплый, ленивый день.

— Я богатый человек, — размышлял он. — Все это принадлежит мне. Но в настоящий момент при мысли о состоянии получаешь совсем мало радости.

— Пожалуйста, — умоляла Кэтрин, — не вините себя.

— Я думал, что куплю Клея, тебя и Мелиссу, но я ошибся.

— Я не буду отрицать вашего права видеться с Мелиссой. Я не смогла бы этого сделать.

— Как она? — При мысли о Мелиссе на его лице появился первый след радости.

— У нее растет второй подбородок, но она здорова и очень счастлива. Я никогда не думала, что ребенок может быть таким славным. Сейчас она спит, но скоро должна проснуться. Если хотите, я могу ее разбудить.

Ответом Клейборна послужила снова улыбка. Кэтрин пошла будить Мелиссу, потом вынесла ее и показала дедушке. Он вытащил из кармана маленькую игрушку для прорезывающихся зубов и, когда отдавал ее, его улыбка была гораздо шире, чем улыбка внучки.

— Послушай, Кэтрин, если ей что-то понадобится или что-то понадобится тебе… Ты должна пообещать, что сообщишь нам. Это понятно?

— Вы уже и так сделали для меня гораздо больше, чем следовало. Кроме того, Клей регулярно присылает нам деньги. — Потом она внимательно посмотрела на голову Мелиссы, погладила по слегка волнистым пушистым волосам и спросила: — Как он?

Клейборн наблюдал за рукой Кэтрин на светловолосой головке Мелиссы.

— Я не знаю. В эти дни мы редко с ним видимся. — Потом их глаза встретились поверх головы малышки. В глазах Клейборна была глубокая боль.

— Не видитесь?

— Нет. Вскоре после того как он сдал экзамен и получил разрешение на ведение судебной практики, он начал работать в юридическом отделе «Дженерал Миллз».

— А разве он не живет с вами?

Клейборн занялся игрушкой, стараясь, чтобы девочка удержала ее в своей пухлой ручке. — Нет, не живет. Он…

— Не нужно смущаться. Мне кажется, я знаю, где он живет. С Джил, так? Но это в действительности то место, где он всегда должен был быть.

— Я думал, ты знаешь, Кэтрин. Я не предполагал, что сообщу тебе эту новость…

Она легко засмеялась, встала и направилась на кухню, сказав:

— О, ради Бога! Теперь он может делать все, что ему нравится.

Но когда Клейборн ушел, Кэтрин долго стояла, уставившись в окно, глядя на газоны пустыми глазами, видя Клея с Джил в призматических цветах, что в большом количестве были на улице. Не думая, она прижала Мелиссу к себе крепче, чем следовало бы, потом поцеловала с большей силой, чем нужно, от чего ребенок начал плакать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

В то лето Мелисса была для Кэтрин самой большой радостью. Любовь, которую Кэтрин было так трудно проявить по отношению к другим людям, с готовностью и щедро отдавалась ребенку. Простое прикосновение к Мелиссе, казалось, могло излечить поврежденный дух Кэтрин и возвратить ее к жизни. Иногда она плюхалась на свою сторону кровати, увлекая Мелиссу с собой, подносила к губам пять пальчиков ее ног и рассказывала ребенку свои затаенные мысли. Мягким, как сладкая вата, голосом она изливала ей свои чувства:

— Ты знаешь, как сильно я любила твоего отца? Я любила его так сильно, что думала, не выживу, когда он ушел. Но у меня есть ты, я тебя люблю тоже, и ты мне помогаешь выжить. В конечном счете, у нас не все так плохо. Твой папа красивый, ты знаешь это? У тебя такие же ноздри и волосы, как у него. Я очень рада, что у тебя не мои прямые волосы. Пока трудно сказать, чей у тебя рот. Как, Мелисса, ты улыбнулась мне? Когда ты научилась это делать? Сделай это опять, давай. Вот так. Когда ты улыбаешься, ты становишься похожей на свою бабушку Анжелу. Она чудесная женщина, и твой дедушка Клейборн тоже замечательный. Ты очень счастливая девочка, что происходишь от таких людей, как они… Они все тебя любят, бабушка Ада тоже. И я тоже счастлива! У меня есть ты, я люблю тебя больше всего. Всегда помни это, помни также, как сильно я тебя хотела… — Ее монолог, обращенный к Мелиссе, прерывался поцелуями и прикосновениями, а девочка лежала и не отрываясь смотрела на мать большими, доверчивыми глазами еще неопределенного цвета.

Наступил день, когда Мелисса впервые дотянулась до лица Кэтрин… Мать узнала такую радость любви, какую никогда раньше не переживала. В отличие от другой любви, которую Кэтрин познала, это была чистая, нетронутая конфликтами любовь. Глаза затянуло поволокой, а сердце наполнилось от потрясенного потока чувств. По мере того как девочка росла и отвечала на любовь Кэтрин, внутри самой Кэтрин росло понимание того, что она обладает качествами, о наличии которых раньше даже не догадывалась: терпением; добротой; непринужденностью смеха; большой материнской любовью; врожденным знанием того, как сделать так, чтобы ребенок чувствовал себя спокойно.