— Я же сказал, что помню не все. Предположим, я тебе верю, — тогда после меня могли быть другие.

Это ее окончательно разозлило.

— У меня нет желания сидеть здесь и выслушивать твои оскорбления! — выкрикнула она и, открыв дверь, неожиданно вышла. Кэтрин бросилась в темноту, под ногами трещал гравий…

— Вернись! — закричал он ей вслед.

— Пошел к черту! — выкрикнула откуда-то снизу Кэтрин. Он бросился бежать за ее тенью, обозленный больше ее непоколебимой настойчивостью, чем тем фактом, что ей от него ничего не нужно.

Она почувствовала, как он схватил ее за руку и развернул. — Черт побери, Кэтрин, вернись в машину! — предупредил он.

— И что дальше? — воскликнула она, сжимая кулаки и глядя ему в лицо. — Сидеть и выслушивать, как ты называешь меня проституткой? Я уже слышала это оскорбление от своего отца, но не собираюсь вот так сидеть и выслушивать его от тебя!

— Хорошо, извини, но подумай, что сказал бы мужчина, перед которым выдвигают подобное обвинение?

— Я не могу ответить на твой вопрос, не будучи сама мужчиной. Я думала, что такой жеребец, как ты, должен знать правду, вот и все!

— Я не жеребец!

— Хорошо, сейчас мы квиты.

Они стояли в темноте, не двигаясь. Интересно, был ли он на самом деле таким опытным, каким показался в ту ночь, хотя и не понял, что она — девственница. В свою очередь Клей размышлял над тем, может ли девушка ее лет все еще оставаться девственницей. Ей около двадцати лет… Но в настоящее время двадцать лет — это зрелый возраст для секса. Он снова старался вспомнить ту ночь, как она вела себя, было ли ей больно, сопротивлялась ли. Он знал наверняка: если бы она сопротивлялась или просила прекратить, он бы сделал это. Вино тут ни при чем, он не был насильником!

Отвлекаясь от своих мыслей, он заискивающе сказал:

— Должно быть, ты сделала все правильно. Я никогда не узнаю разницы. Его шокирующее замечание так взбесило Кэтрин, что она потеряла здравый смысл и набросилась на него, ударив его в грудь.

Захваченный врасплох, Клей начал задыхаться, пошатнулся и отступил назад.

— Ох, больно, черт побери!

— О, чудесно! Просто великолепно! Должно быть, я сделала все правильно. Эгоистичный козел! Говоришь мне, что я сделала все правильно, хотя сам не можешь ничего вспомнить!

Потирая ушибленную грудь, он пробормотал: — Господи, ты всегда такая?

— Не знаю. Это со мной впервые. А как обычно реагируют твои беременные подружки?

Клей решил быть осторожней.

— Давай перестанем оскорблять друг друга, о'кей? Давай просто забудем наше сексуальное происшествие и откровенно признаемся, что у нас было свидание, а ночью мы вместе расслабились. Ты говоришь, что была девственницей, но ты не можешь мне этого доказать.

— Это подтвердят даты. Ребенок должен родиться шестого апреля. Это — единственное доказательство, которое у меня есть, что это был ты.

— Извини, если я кажусь глупым, но раз ты утверждаешь, что тебе ничего не нужно от меня, зачем тогда ты пытаешься мне что-то доказать?

— Нет… Я…. по крайней мере, я этого не делала до тех пор, пока ты не спросил, были ли у меня другие мужчины. Это было что-то вроде самозащиты и не более того. — Понимая, что голос начинает звучать все более умоляюще, Кэтрин пробормотала: — Ох, зачем я трачу на тебя свои силы!

Она повернулась и пошла вниз по дороге, а он остался стоять, слушая удаляющиеся звуки ее шагов.

На этот раз он не пошел вслед за ней, а стоял, упершись рукой в бок и думая про себя, что еще ни разу в жизни не встречал женщины, которая бы его так раздражала. Самым обидным было то, что он занимался любовью с такой особой. Он слушал, как стихают звуки ее шагов, думая: «Скатертью дорога, леди». Но в конце концов не выдержал и крикнул:

— Кэтрин, не будь ослицей! Отсюда до моего дома около трех миль, и неизвестно, сколько до твоего. Вернись!

Из благоухающей ночи отозвалось:

— Будь здоров, Клей Форрестер!

Он выругался, сел в машину и с такой силой повернул ключ, что тот чуть не сломался в замке зажигания. Включились фары, и «корветт» начал спускаться с холма, догоняя Кэтрин, которая гордо продолжала идти. Машина проехала мимо нее, разбрызгивая грязь и гравий.

Проехав немного вперед, машина остановилась. Из неe вышел Клей, облокотился о дверь и стал ждать. Когда она поравнялась с ним, он вытянул руку и остановил ее.

— Садись в машину, маленькая Злючка, — приказал он. — Я не оставлю тебя здесь ночью, хочу я этого или нет!

При свете фар машины было видно ее сердитое лицо, она выпятила нижнюю губу и нахмурила брови.

— Должно быть, я с ума сошла, когда пришла в твой дом. Мне следовало бы знать, что из этого ничего хорошего не выйдет.

— Тогда зачем ты пришла? — настаивал он, слегка придерживая ее за плечо и стоя на таком расстоянии от нее, что она не смогла бы снова ударить его кулаком.

— Потому что я не думала, что твои родители должны быть объектом внимания моего старика. Я думала, что если пойду вместе с ним, то уберегу их от неприятностей, которых они не заслуживают.

— Ты думаешь, что я в это поверю?

— Меня не волнует, во что ты веришь, Клей Форрестер! Отпусти меня, черт побери! — Она резко высвободилась и продолжила, не в силах сдерживать слова: — Ты достаточно получил от моего старика. Пройдет немного времени, и ты узнаешь, как он действует. Он подлый, мстительный, ленивый и конченный алкоголик. Он не остановится ни перед чем, чтобы получить свое от тебя и твоих родителей. Мне кажется, что он вел себя, как буйно помешанный, когда вломился в ваш дом и взбудоражил твою семью.

— И что он надеется из этого извлечь?

Кэтрин немного помолчала и решила, что ничего не теряет, если будет откровенной.

— Деньги.

Она могла сказать, что он удивился, потому что смотрел на нее изучающе при тусклом свете машины, а потом воскликнул:

— Ты допускаешь такое?

— Конечно. Только дурак не увидит, что он из себя представляет. Он носом чует деньги, которых у него никогда не было в достаточном количестве, запах денег пробуждает в нем жадные инстинкты. Он рассчитывает воспользоваться ситуацией и облегчить себе жизнь. Я не тешу себя мыслью о том, что он печется о моей репутации. Он может говорить все что угодно о потере невинности его маленькой дочери и ее исковерканном будущем. Но в действительности он беспокоится только о своем будущем. Он хочет набивать перьями свою кровать до тех пор, пока она не станет такой же мягкой, как ваши. В действительности я не думаю, что он хоть чуть-чуть верит, что сможет заставить тебя на мне жениться. Я даже не думаю, что он этого хочет. Он лучше получит твои деньги и для этого приложит максимум усилий. Я предупреждаю тебя: он — опасный человек. Видишь ли, он верит, что наступил его звездный час…

— А в твою голову не приходила ни одна из подобных мыслей?

— В июле я не знала, что ты богат. Как я могла унюхать деньги?

— Твоя сестра, Бобби, познакомила нас. Она — подруга Стью, а он — мой старый приятель. Отсюда следует вывод, что…

Кэтрин замахала руками.

— Да, конечно! Сначала я увлеклась мыслью о твоих деньгах, потом познакомилась с тобой в тот ПРЕКРАСНЫЙ вечер для того, чтобы забеременеть, затем соблазнила тебя и после всего натравила своего отца. — Она насмешливо фыркнула: — Не обольщайся, Форрестер! Тебя это может удивить, но не каждая девушка, узнав, что беременна, хочет выйти замуж. В июле я сделала ошибку, но это не значит, что я собираюсь совершить еще одну, заставляя тебя на себе жениться.

— Если ты невиновна, скажи мне, как твой отец узнал, к кому идти. Кто-то ему показал на меня.

— Я не ПОКАЗЫВАЛА!

— Тогда почему он выбрал именно меня?

Она вдруг замолчала, обошла машину кругом и сказала:

— Теперь я уверена, что попаду домой. — И села в машину.

Он тоже сел в машину, оставляя одну ногу на гравии для того, чтобы свет оставался включенным, пока он ее допрашивал.

— Не увиливай, — требовательно сказал он. — Почему?

— Я не НАЗЫВАЛА ему твоего имени. Я отказывалась ему что-либо говорить!

— Я тебе не верю. Тогда как он догадался? — Клей видел, что она волнуется, закусив нижнюю губу, стараясь на него не смотреть.

Кэтрин пыталась унять дрожь, охватившую все тело. Господи! Он считает ее виновной!

— Как? — повторил он, ожидая ответа.

Ее ноздри расширились, она смотрела прямо перед собой, а затем призналась:

— Я веду дневник. — Ее голос стал тише, а ресницы слегка дрожали.

— Ты что делаешь?

— Ты слышал, — ответила она, не отводя взгляда от окна.

— Да, слышал, но не уверен, что правильно понял. Ты имеешь в виду, что он его нашел? — Клей стал понимать, какой ужасной скотиной в действительности был ее отец.

— Оставь меня в покое. Я уже сказала больше, чем хотела.

— На карту многое поставлено. Я должен знать правду, если ребенок действительно мой. Итак, он нашел дневник?

— Не совсем так.

— Что же тогда?

Она вздохнула, закинула голову назад, но продолжала смотреть в окно, отвернувшись от него. Сбоку Клей видел, как тяжело, безропотно опускаются ее ресницы.

— Послушай, к тебе это не имеет никакого отношения, — проговорила она уже спокойно. — Оставь меня в покое. Я совсем не думала вмешивать в это дело своего отца. Я просто хотела, чтобы твои родители не поддавались его требованиям. Вот почему я тоже пришла.

— Не меняй тему разговора, Кэтрин. Он нашел дневник и обнаружил в нем мое имя, так?

Она сглотнула.

— Так, — прошептала она.

— Как он нашел дневник?

— О, ради Бога! Клей, я веду дневник с детства. Отец знал, что он где-то лежит. Он не просто НАШЕЛ его, он перерыл всю мою комнату, пока не нашел доказательства того, в чем меня все время подозревал. Ты хотел правды, ты ее получил.

У Клея неожиданно сжалось сердце. Его голос стал мягче:

— И никто не пытался его остановить?

— Меня в доме не было. Моя мать не попыталась бы его остановить, даже если бы и могла. Она тени собственной боится… Ты не знаешь моего старика. Если ему что-то запало в голову, ничто и никто не сможет его остановить. Он сумасшедший.

Клей поставил ногу в машину и закрыл дверь. Он размышлял над сказанным, сопоставляя данные, потом обнял руль обеими руками. Наконец он повернул голову и посмотрел на нее через плечо.

— Я даже боюсь спрашивать… что там было?

— Все.

Со слабым стоном он опустил лоб на руль.

— О Господи!

— Да, — тихо повторила Кэтрин. — О Господи!

— Полагаю, ту ночь ты запомнила лучше, чем я? — спросил он, сам себе удивляясь.

— Я ничем не отличаюсь от других девчонок. Это было со мной в первый раз. Боюсь, что я была слишком красноречива, описывая свои чувства и события той ночи.

Пауза затянулась, и Кэтрин начала терять спокойствие. Лучше бы он злился, чем выражал трогательное сочувствие.

Клей вздохнул и стал молча смотреть в окно. Долгое, напряженное молчание рождало дерзкие образы, которые проносились у обоих в памяти, пока, наконец, Клей не заставил себя вернуться в настоящее — к угрозам ее отца.

— Итак, ему нужна компенсация.

— Да, но, что бы он ни говорил, чем бы ни угрожал, ты не должен идти на его уступки. Не плати ему ничего! — сказала она с внезапно разгоревшейся страстью.

— Слушай, теперь от меня это не зависит. Он втянул в это дело моего отца, а мой отец… Мой отец — самый честный человек, какого я когда-либо встречал. Либо он заставит меня ему заплатить, или же заплатит сам, каковы бы ни были требования твоего отца.

— Нет! — воскликнула Кэтрин, схватив его за руку. — Ты не должен этого делать!

— Послушай, я тебя не понимаю. Ты потратила целый вечер, убеждая меня, что носишь моего ребенка. А теперь ты умоляешь не платить ничего твоему отцу. Почему?

— Потому что мой отец — мерзавец! — Ее слова были острыми, как нож. Клей видел, как они ранят и саму Кэтрин. — Потому что, сколько я себя помню, я его ненавижу, и последнее, что я хочу, — это убедиться в том, что он не извлечет никакой выгоды благодаря мне. Он много лет ждал, пока такое случится. И вот теперь я чувствую ответственность за происходящее и хочу сорвать его планы.

Неожиданно у Клея сжалось сердце.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что это последнее, что ты хочешь?

Она выдавила из себя сардоническую улыбку.

— О, не беспокойтесь, мистер Форрестер, не нужно даже на минуту думать, что из-за всего этого я покончу жизнь самоубийством. Как бы то ни было, это вряд ли его остановит.

— Тогда что?

— Будет достаточно, если ты откажешь ему в выплате денег. Ты его не знаешь и не можешь понять, о чем я говорю. Каждый раз, как он… — Кэтрин резко замолчала, ее охватила ненависть к отцу, возвращая к воспоминаниям, которыми она не хотела делиться.

Клей потер переносицу, пытаясь не вникать в ее прошлое более подробно, чем ему было нужно. Но мстительность, которую она проявляла, плохое обращение отца, оскорбительный тон и обвинения, которые он незаслуженно бросал в ее адрес, составляли классический портрет психически ненормального человека. Но было бы ошибкой, если бы он проникся сочувствием к этой женщине. И хотя Клей старался больше не копаться в ее прошлом, то, что ему уже было известно, мучило его в темной тишине. «Все это лишнее», — думал он. Клей почувствовал, как у него разболелась голова. Он опять схватился за руль.

— Сколько тебе лет? — поинтересовался он.

— Какое это имеет значение?

— Сколько лет?! — повторил он, на сей раз с большей силой в голосе.

— Девятнадцать.

Он испустил звук, в котором сочетался смех и возмущение. — Девятнадцать лет, и она понятия не имеет, что нужно предохраняться, — сказал он в потолок.

— Я! — взвизгнула Кэтрин. Ее окутал внезапный гнев — она кричала: — Почему ты этого не делал? У тебя есть богатая практика в таких делах!

— Я ничего не планировал на ту ночь, — все еще возмущенно сказал он.

— Да, я тоже не планировала!

— Если у девушки есть здравый смысл, она не пойдет искать сексуальных приключений, не подготовившись заранее.

— Я не искала секса!

— Ха! Девственница в девятнадцать лет — и не ищет секса!

— Ты, самонадеянный ублюдок, думаешь… — начала она, но Клей ее перебил.

— Самонадеянность тут ни при чем, — приблизившись к ее лицу, сказал он. — Ты не должна делать это наобум, без средств контрацепции!

— Почему?! — закричала Кэтрин. — Почему я? Потому, что я женщина? Почему не ты? А как насчет того, чтобы думать наперед, если ты такой опытный жеребец?

— Ты во второй раз обозвала меня жеребцом, леди, а мне это не нравится!

— А ты во второй раз обозвал меня леди, и мне тоже это не нравится, не говоря о том, каким тоном ты это сказал!

— Мы уходим от темы разговора, а темой была твоя небрежность.

— Мне кажется, что сам предмет разговора был небрежностью.

— Обычно женщина предохраняется. Естественно, я полагаю…

— Обычно! — каркнула она, всплеснув руками. — И он называет меня случайной!

— Ни на минуту…

Но на этот раз она перебила его:

— Я говорила тебе, это было со мной в первый раз. Я даже не знаю, как пользоваться средствами контрацепции!

— Не говори мне этого! Сейчас не Англия Викторианской эпохи! Все, что тебе нужно было сделать, это открыть телефонную книгу и посмотреть, как и где можно это узнать. Или ты не слышала, что женщины созревают? Большинство из них доказывают это, когда проявляют хоть немного разума во время их первого полового акта. Если бы ты сделала то же самое, мы бы не оказались в такой неразберихе.

— Что толку от всех этих слов? Я сказала тебе, что это случилось, вот и все.

— Это ясно, как Божий день! Просто мне повезло, что мне попалась невежественная девчонка, которая даже не знает, что такое контроль рождаемости.

— Послушайте, мистер Форрестер, я не намерена сидеть здесь и выслушивать ваши наставления! Ты в равной степени виновен, как и я, только ты осуждаешь меня, потому что это легче, чем обвинить себя. Плохо, что мне приходится терпеть твои осуждения и не защищать себя от того, что ты называешь меня невежественной! Знаешь, нас было двое!

— Хорошо, хорошо, расслабься. Может, я был с тобой слишком резок, но всего, что случилось, можно было легко избежать…

— Ну, этого не произошло. Это — факт жизни, который нам придется признать.

— Разумные слова, — прошептал он.

— Послушай, отвези меня домой. Не возражаешь? Я устала и не хочу больше сидеть здесь и спорить.

— Хорошо, а как насчет ребенка — что ты собираешься с ним делать?

— Это тебя не касается.

Он прикусил губу и быстро спросил, пытаясь не выходить из себя:

— Ты возьмешь деньги на аборт?

На фоне предыдущего молчания ее ответ показался многословным.

— А, тебе бы этого хотелось, так ведь? Тогда твоя совесть будет чиста. Нет, я не возьму деньги на аборт!

До того, как она закончила, он почувствовал себя настоящим негодяем.

— Ладно, ладно, извини, что спросил. — Он еще не мог определенно сказать, расстроил его или обрадовал ее ответ. Он вздохнул. — Ну, а что ты собираешься делать со своим отцом?

— Ты еще раз показал, какой ты чудесный! — Кэтрин знала, что послезавтра главный козырь Герба Андерсона исчезнет, и тогда для его парусной лодки удачи наступит штиль. Но будь она проклята, если расскажет об этом Клею Форрестеру. Пусть он варится в своем собственном соку!

— Я не могу, — почти клялся Клей, — и я вовсе не чудесный, извини, что я назвал тебя невежественной, извини, что назвал тебя случайной, и я совсем не снимаю с себя ответственности, но что, разве мужчина не может выйти из себя?

— Тебя можно было бы оправдать, если бы я чего-то от тебя требовала, но я не делаю этого. Я не приставляю к твоей голове ружье и не заставляю ничего делать. И я не собираюсь пить из твоей запятнанной серебряной ложки, — с сарказмом закончила она.

— И что все это значит?

— Это значит, что, вероятно, мой отец был прав, что обидел тебя, потому что ты богат. Это значит, что я возмущена, что ты думаешь, что можно все смести под ковер, предложив мне деньги на аборт. Если бы ты мне этого не предложил, я бы тебя уважала больше.

— Знаешь, сейчас это разрешено.

— И все равно это убийство.

— По этому поводу бытуют разные мнения.

— И, вероятно, у нас с тобой тоже разные мнения. — Значит, ты собираешься оставить ребенка?

— Это тебя не касается.

— Если это мой ребенок, тогда меня это касается.

— Ошибаешься, — твердо сказала девушка. Это единственное слово четко давало понять, что бесполезно пытаться что-то выведать у нее. Молчание разжигало войну в сознании Клея. Он печально сидел, обхватив руль руками. Наконец он начал говорить. В его словах было много правды:

— Послушай, я не хочу, чтобы малыш жил в одном доме с твоим отцом.

Было слышно, как с куста слетел лист. В тишине прозвучал тихий голос Кэтрин:

— Ну, ну, ну…

Вместо ответа он включил зажигание, нажал на газ и рванул вперед, разгоняя печаль. Размышляя, он ехал, управляя одной рукой и позволяя машине ехать достаточно быстро, но осторожно. Она откинулась назад и молча смотрела на ряды деревьев, которые проносились мимо, освещенные фарами. Она потеряла всякий ориентир, на время не думая ни о чем. Машина замедлила ход, повернула и поехала по улице, на которой он жил.

— Ты думаешь, твои родители все еще здесь?

— Понятия не имею. Такой сумасшедший, как он, может быть.

— Похоже, что они ушли, — сказал он, разворачиваясь и не видя «седана» на дороге.

— Тогда тебе придется меня отвезти, — сказала она, потом добавила, поворачивая лицо к окну: — Извини, что причиняю тебе неудобства.

Он остановился возле знака стоянки и сидел с притворным терпением. Она продолжала упрямо смотреть в окно, тогда он заставил себя спросить:

— Куда ехать?

При свете уличного фонаря она увидела его дерзкую позу: запястье покоилось на руле, плечо слегка касалось двери.

— Ты действительно ничего не помнишь, что произошло той ночью?

— Я помню то, что ХОЧУ помнить, как, впрочем, и ты.

— Правильно, — согласилась она с напускным равнодушием, а потом назвала улицу, на которой жила, и вкратце объяснила, как туда доехать.

Поездка из Эдины в Северный Миннеаполис заняла приблизительно двадцать минут — долгие, неловкие минуты, в течение которых их злость разрослась до скорости машины. Чтобы избежать словесной перепалки, они оба молчали. Был слышен только шум машины, которая прокладывала свой путь по дремлющему городу, и только случайные огни вмешивали свое тусклое свечение в их движущийся мир. В этом ограниченном мире установилась нежданная интимность, как непрошенный гость, чье присутствие вынуждает хозяина и хозяйку быть вежливыми. Молчание усугублялось от страха, ужаса и волнения. Каждому из них хотелось уйти и отделаться от напряжения, которое установилось между ними, хотя обоим казалось, что окончательный разрыв слишком внезапен. Машина почти ползла, когда Клей сделал последний поворот и поехал по улице, где она жила.

— Кото… — Его голос надломился, и он закашлялся. — Который дом?

— Третий справа.

Машина повернула и остановилась у обочины; Клей медленно включил нейтральную скорость, потом выключил какие-то кнопки, оставив только зажженными фары. Она могла уже выходить, но почему-то не сдвинулась с места.

Клей ссутулился над рулем: это движение стало знакомым Кэтрин. Он посмотрел на погруженный в темноту дом, а потом на нее.

— С тобой будет все в порядке? — спросил он.

— Да. А с тобой?

— Господи, не знаю. — Он откинулся назад и закрыл глаза. Кэтрин наблюдала, как двигался его кадык.

— Ну… — Она открыла дверцу машины:

— Ты даже не расскажешь мне о своих планах?

— Нет. Только потому, что они только мои.

— А как твой отец?

— Скоро меня не будет. Я тебе скажу об этом. Я — его козырная карта. И без меня ему будет нечем тебе угрожать.

— Я не думал о себе, когда об этом спрашивал. Я думал о тебе, как ты сейчас войдешь в дом.

— Пожалуйста, не говори об этом.

— Но он…

— И не задавай никаких вопросов, о'кей?

— Сегодня вечером он заставил тебя придти в мой дом, ведь так? — Его голос звучал напряженно.

— Я сказала, не нужно больше вопросов, мистер Форрестер, — сказала она смущенным, вежливым тоном.

— Я чувствую себя ужасно, что отпускаю тебя вот так.

— Ну, не ты один это чувствуешь.

Тусклый свет от приборов бросал тень на их лица, тем не менее, чувствовалась напряженность. Она резко отвернулась от него, потому что не хотела видеть угрызений совести на его лице. Она опустила ногу на тротуар. Клей вытянул руку, чтобы ее остановить. Наступила тишина, когда она почувствовала жар его руки через свое пальто. Медленно, постепенно и неумолимо она высвободила свою руку, отвернулась и наклонилась к двери. Она повернула шею, и при тусклом свете появились три пурпурных следа от пальцев. Клей погладил это место, Кэтрин съежилась и опустила голову.

— Не надо! — прошептала Кэтрин, резко обернулась и посмотрела на него. Ее глаза были огромными, неистовыми и дерзкими.

Клей тихо спросил:

— Это он сделал, да?

Отрицать было бесполезно, а признаться — глупо. Единственное, что она могла сделать, это уйти от ответа.

— Только не надо говорить ничего сентиментального или сочувствующего, — предупредила она. — Сейчас я этого не приму.

— Кэтрин… — Он не знал, что говорить, но больше не мог задерживать ее. Ему не хотелось вмешиваться в ее жизнь, но все же он вмешался. Они оба это знали. Как может она сейчас уйти? Как она будет вынашивать его ребенка, перед которым открывается туманное будущее, если они оба понимают, насколько сильно он вмешался в ее жизнь? — И все же можно мне дать тебе денег? — почти шепотом спросил Клей.

— Нет… спасибо. Я от тебя ничего не хочу, веришь ты этому или нет.

Но теперь он ей верил.

— Ты свяжешься со мной, если передумаешь?

— Нет. — Она подняла локоть, освобождая руку от его пальцев так, что он уже не мог ее держать.

— Удачи, — сказал он, глядя в ее глаза.

— Да, и тебе тоже.

Клей подался вперед, чтобы придержать дверцу, и слегка задел тыльной стороной ладони ее живот. По всему телу Кэтрин пробежали мурашки.

Она быстро вышла из машины.

— Эй, подожди минутку… — Он смотрел на нее с любопытно-грустным выражением в глазах. — А как твоя фамилия, Кэтрин?

От его вопроса ей безумно захотелось плакать, точно так же, как это произошло в вестибюле, когда он ее не узнал.

— Андерсон. Моя фамилия — Андерсон. Такая обычная, что легко забыть.

Потом она повернулась и вбежала в дом.

Когда она ушла, Клей Форрестер опять обнял руль своей дорогой спортивной машины, опустив на него голову с прекрасной прической. Он знал, что, покуда будет жить, никогда не забудет, как ее зовут.