ГЛАВА ПЕРВАЯ

Все шло своим чередом. Было странно, что Кэтрин Андерсон не знала о Клее Форрестере ничего, кроме его имени.

Должно быть, он богат, — думала она, беглым взглядом окидывая фойе, которое четко давало понять, насколько состоятельной была семья Форрестеров.

Дальняя сторона богатого фойе переходила в правильной формы гостиную, оформленную в бледно-желтых тонах и оттенках приглушенного золота. Вверху висела огромная хрустальная люстра. Сзади Кэтрин на второй этаж эффектно вздымалась лестница. Девушка видела двойные двери, стол, который, подобно балерине, едва касался паркета своими изогнутыми ножками, и медную лампу, отражающуюся в зеркале в позолоченной раме. Рядом стоял огромных размеров медный кувшин с сухим эвкалиптом, который наполнял комнату прекрасным благоуханием.

От резкого запаха Кэтрин почувствовала тошноту.

Она перевела взгляд на массивные резные дубовые входные двери. Она никогда не видела таких ручек. Они были вырезаны и закручены подобно ручкам прекрасных ножевых изделий. С раздражением Кэтрин подумала, сколько же должны были стоить такие ручки, не говоря уж о вычурной скамейке, на которой ее оставили сидеть. Это была чудесная скамейка из стеганого коричневого бархата — абсурдная расточительность, которую могли себе позволить только богатые люди.

Да, весь вестибюль был произведением искусства и воплощением богатства. В нем все было к месту… за исключением Кэтрин Андерсон.

Девушка была довольно привлекательная: нежная персиковая кожа, грива блестящих волос… Черты ее лица носили поразительное сходство симметричных линий скандинавских предков — прямой нос, красивой формы губы и голубые глаза под дугообразными бровями прекрасного контура.

Но одежда предательски ее выдавала. На ней были широкие брюки цвета вереска и рубашка, которая говорила о давно минувших лучших днях. Одежда была домашнего изготовления и пошита из плохого материала. Ее плащ вытянулся и протерся на кромке и манжетах. Она была обута в коричневые танкетки из кожзаменителя со стертыми каблуками и загнувшимися носками.

Тем не менее привлекательная внешность, свежий цвет лица и манера гордо держаться не производили впечатление человека с дурной репутацией.

Кэтрин понимала, что была похожа на непослушного ребенка, которого в наказание бросили здесь, и что в действительности походило на правду.

Смирившись с ситуацией, она вздохнула и прислонилась головой к стене. Рассеянно Кэтрин думала о том, как люди, подобные Форрестерам, отнесутся к тому, что такая девушка, как она, прислонит свою голову к их изысканным обоям, наверное, они будут возражать, поэтому она дерзко продолжала сидеть, прислонившись головой к стене. Она закрыла глаза, вычеркивая из виду пышное изящество, но она не могла заглушить сердитые голоса, доносившиеся из кабинета: голос ее отца, резкий, осуждающий, и скованные, сердитые ответы мистера Форрестера.

«Почему я здесь?» — думала Кэтрин.

Но она знала ответ: ее шея все еще болела от пальцев отца. И, конечно, нужно было считаться с матерью. Она была тоже здесь вместе с несчастными Форрестерами. Богатые или нет — они ничего не сделали такого, чтобы оставаться с глазу на глаз с таким сумасшедшим, каким был ее отец. Кэтрин не хотела бы, чтобы такое случилось. Она все еще помнила шокированное выражение лиц мистера и миссис Форрестер, когда ее отец вторгся в их пасторальный вечер со своими голыми обвинениями. Поначалу они старались держаться любезно, предложили всем пройти в кабинет и все обговорить. Но через несколько минут они поняли, чем все закончится, когда Герб Андерсон указал пальцем на скамейку и проревел своей дочери:

— Усади свою маленькую задницу прямо здесь, девочка, и не поднимай ее, иначе я выбью из тебя все на свете!

Вдруг открылась передняя дверь. В дом ворвался поток пахнущего листьями осеннего воздуха, и вместе с ним вошел мужчина. Казалось, что художник-оформитель специально разрабатывал его одежду, чтобы она гармонировала с фойе. Это был гобелен земных тонов: брюки серого цвета из мягкой шерсти европейского покроя, прекрасно отутюженные, легкие кожаные туфли; спортивный жакет цвета приглушенной ржавчины, смотревшийся на его широких плечах, как мягкая карамель на мороженом, и почти такого же цвета свитер из овечьей шерсти, из-под расстегнутого белоснежного воротника блестела плоская золотая цепочка. Казалось, даже природа работала в создании гаммы цветов: его кожа еще сохраняла летний темный загар, а в волосах оставался блеск красного золота.

Он что-то насвистывал и не подозревал о присутствии Кэтрин, которая сидела, наполовину закрытая эвкалиптом. Она плотнее прижалась спиной к стене, пользуясь своей редкой маскировкой, и наблюдала, как он подошел к столу и стал просматривать что-то, вероятно, почту, продолжая тихо насвистывать. Она уловила в зеркале отображение его классически красивого лица: прямой нос, длинные щеки, правильной формы брови. Должно быть, их отливали в бронзе — настолько безупречными и ровными были их линии. А его рот — ах, он был слишком совершенным, слишком подвижным, слишком незабвенным, чтобы быть не чем иным, как кровью и плотью.

Не подозревая об ее присутствии, он небрежно перекинул из одной руки в другую модное спортивного типа пальто и, шагая через две ступеньки, направился наверх.

Кэтрин обмякла.

Но она снова вся напряглась, когда распахнулась дверь кабинета и внутри, на фоне книжных полок, она увидела мистера Форрестера. Его серые глаза грозно смотрели из-под густых бровей, а по желвакам на щеках нетрудно было догадаться, что он зол.

Он быстро посмотрел на нее и обратился к сыну.

— Клей! — Непоколебимый тон заставил молодого человека остановиться на лестнице.

— Сэр?

Кэтрин помнила этот голос, хотя официальность обращения удивила ее. Она не привыкла слышать, чтобы отцов называли «сэрами».

— Думаю, тебе лучше пройти в кабинет. — Мистер Форрестер вернулся в кабинет, оставив дверь открытой.

При других обстоятельствах Кэтрин, вероятно, было бы жаль Клея Форрестера. Перестав насвистывать, Клей начал спускаться вниз.

Девушка замерла, стараясь справиться с паникой, которая охватила ее. «Пусть он меня не увидит! — думала она. — Пусть он пройдет мимо и не обернется!» Хотя здравый смысл подсказывал ей, что ей не удастся все равно от него скрыться. Раньше или позднее он узнает, что она здесь.

Молодой человек снова появился возле колонны винтовой лестницы. Остановившись, он застегнул на все пуговицы жакет. Этот жест говорил многое об его взаимоотношениях с отцом.

Она чувствовала, как сердце стучит в горле, дыхание стало прерывистым, и от смущения ее щеки залились румянцем. Он подошел к зеркалу, поправил воротник и волосы. На какой-то момент он показался Кэтрин совсем беззащитным, абсолютно не подозревая о том, что на него смотрят, не зная об ее присутствии и о том, что ждет его в кабинете. Но она напомнила себе, что он был не просто богатым, он был выродком и заслуживал того, что должно произойти.

Неожиданно он увидел в зеркале ее отражение. Клей резко повернулся и посмотрел на нее.

— О, привет, — поздоровался он — Я не знал, что ты здесь прячешься.

Кэтрин почувствовала, с какой ужасной силой бьется ее сердце, но продолжала сохранять внешнее спокойствие и в ответ на его приветствие безмолвно кивнула, широко раскрыв глаза. Она думала, что больше никогда не взглянет на него, и сейчас не была готова к этому.

— Извини, — вежливо добавил он, как, вероятно, обращается к клиентам, которые ожидают здесь, чтобы решить свои дела с его отцом. Затем он повернулся и направился к кабинету. Из кабинета послышался приказ отца:

— Закрой дверь, Клей!

Кэтрин закрыла глаза.

«Он меня не помнит». От такого признания ей вдруг, непонятно почему, захотелось плакать, хотя она понимала — в этом не было никакого смысла.

«Ну, — ругала себя Кэтрин, — ты ведь именно этого хотела?» Она собрала в себе весь гнев, пытаясь сдержать слезы. Кэтрин Андерсон никогда не позволяла себе плакать. Лить слезы здесь! Об этом не могло быть и речи. Плачут слабаки. Слабаки и дураки!

Кэтрин Андерсон не была ни слабой, ни дурой. Прямо сейчас обстоятельства могут в корне измениться, и через двадцать четыре часа все будет совсем по-другому.

За дверью кабинета прогремел голос Клея Форрестера: «Кто?!» и Кэтрин открыла глаза.

Дверь кабинета распахнулась, и Кэтрин почувствовала огромную усталость и равнодушие, когда в проходе перед ней предстал Клей Форрестер. Его глаза — такие же серые, как у отца, пронизывали ее насквозь. Его хмурый вид говорил о том, что он не поверил ни единому слову! Положив руки на бедра, он внимательно осмотрел ее с ног до головы, задержав взгляд на животе, отметив про себя, что она держится бесстрастно.

Ей стало не по себе от его дерзкого взгляда — это было как пощечина — и она постаралась отплатить ему тем же: гордо вскинув голову, она пристально разглядывала его нижнюю губу. Кэтрин хорошо помнила его губы, несмотря на то, что видела их всего один раз, и с того момента прошло много времени…

Девушка оставалась неподвижной под его испытующим взглядом.

— Кэтрин? — наконец спросил он. Вопрос прозвучал так холодно, что Кэтрин надеялась увидеть дыхание Клея.

— Привет, Клей, — ответила она ровным голосом, стараясь казаться равнодушной.

Клей Форрестер наблюдал, как она встала, стройная и уверенная. Почти надменная и явно не напуганная… Она вряд ли станет просить!

— Тебе тоже сюда, — только и сказал он. Кэтрин окинула его взглядом, который, как она надеялась, выражал холодность, и прошла в кабинет. Проходя мимо него, она почти физически ощутила враждебность, исходившую от молодого человека.

Кабинет был похож на комнату, которые часто описывают в книгах: горел огонь в камине, на полированных столах стояли наполовину наполненные бокалы, на стене за кожаным креслом висел оригинал написанного маслом пейзажа Терри Рэдлина, мягкий ковер на полу… В этой комнате все говорило о бесконечном уюте. Герб Андерсон точно вычислил, в котором часу все Форрестеры находятся дома. Он так сказал об этом:

— Я достану этих богатых сукиных детей, когда они все будут отсиживаться в своем прекрасном особняке, разодетые в фамильные драгоценности, и тогда посмотрим, кто за это заплатит!

Контраст между родителями Клея и Кэтрин был почти смехотворным. Миссис Форрестер уютно устроилась в кресле возле камина. Она была потрясена, но держалась достойно. Ее одежда была безупречной и современной, волосы со вкусом уложены, и это придавало ее чертам королевский вид. На красивых пальцах сверкали драгоценные камни, над которыми смеялся Герб Андерсон.

В таком же кресле по другую сторону камина, опустив глаза, сидела Ада Андерсон в своем стареньком пальто, которое она на что-то в свое время обменяла. Ее волосы были серыми, фигура коренастой. Единственным украшением на ее руке был тонкий золотой браслет, который за долгие годы тяжелой работы стерся и потерял свою форму.

Мистер Форрестер, в тройке прекрасного покроя, стоял за столом с сафьяновым покрытием. На столе лежало несколько книг в кожаном переплете, которые стоили столько же, сколько вся мебель в гостиной и доме Андерсонов.

И вот ее отец, разодетый в красный нейлоновый жакет с кричащей надписью «Бар Варго» на спине. Кэтрин старалась не смотреть на выпирающий от пива живот, обрюзгшее лицо, на постоянное выражение цинизма, которое как бы говорило, что бессмысленно пытаться из Герба Андерсона что-нибудь выбить.

Кэтрин остановилась рядом с матерью. Она чувствовала, что Клей стоит за ней. Но она предпочла смотреть в лицо его отцу, безусловно, самому важному человеку в этой комнате. Даже его поза за столом была выбрана правильно и означала командное положение. Понимая это, она решила стоять и смотреть прямо ему в лицо. Ее отец мог ругаться и продолжать вести себя, как пьяный матрос, но этот противник представлял куда большую угрозу. Кэтрин чувствовала полное самообладание мужчины и понимала, что сделает грубую ошибку, если в ее лице появится хоть намек на вызов. Этот человек знал, как вести себя с враждебностью и неповиновением, поэтому она тщательно скрывала свои чувства.

— Кажется, мой сын вас не помнит? — Его голос звучал, как кромка первого ноябрьского льда на озере Миннесота: холодный, резкий, тонкий и опасный.

— Нет, — ответила Кэтрин, глядя прямо ему в глаза.

— Ты помнишь ее? — резко спросил он сына, желая услышать подтверждение.

— Нет, — ответил Клей, пробуждая в Кэтрин ярость не оттого, что ей хотелось, чтобы ее вспомнили, а оттого, что это была ложь. Он не мог забыть ее! Кэтрин решила, что у него хватит денег, чтобы сочинить любую ложь, какую пожелает. И все же его ответ терзал ее. Она обернулась и увидела, что он абсолютно спокоен. Кэтрин одарила его таким холодом своих голубых глаз, какой мог состязаться лишь с холодностью взгляда его отца.

«Лжец!» — казалось, кричали ее глаза, а он тем временем надменно рассматривал ее лицо, потом перевел взгляд на ее светлые волосы и смотрел, как они переливаются на фоне огня. Вдруг он вспомнил их блеск.

Он вспомнил ее! Но постарался не показать этого.

— Черт, что все это значит, тайный сговор? — бросил он возмущенно.

— Боюсь, что нет, и ты это знаешь, — ответила Кэтрин, прикидывая в уме, насколько ее хватит, чтобы сохранять напускное спокойствие.

В разговор неожиданно вмешался Герб Андерсон, визжа и тыча пальцем в Клея:

— У тебя нет выбора, любовничек, поэтому не думай…

— Вы находитесь в моем доме, — вмешался мистер Форрестер, — и, если вы хотите, чтобы эта… эта дискуссия продолжалась, сдерживайте себя, пока вы тут! — Нельзя было не заметить, с каким сарказмом он произнес слово «дискуссия», было очевидно, что Герб Андерсон не знает значения этого слова.

— Займитесь делом и заставьте любовничка признаться, или разрешите мне выжать из него правду так, как я это сделал с ней.

Казалось, что-то мерзкое вползло в душу Клея. Он резко посмотрел на девушку, но она оставалась спокойной. Ее взгляд сейчас был устремлен на крышку стола, губы плотно сжаты.

— Вам следует вести себя благоразумно, сэр! В противном случае вам, вашей жене и вашей дочери придется немедленно отсюда убраться! — приказал Форрестер.

Но Андерсон всю свою жизнь ждал подходящего случая, чтобы разбогатеть, и теперь… Господи… он представился! Андерсон повернулся и посмотрел прямо в глаза Клею Форрестеру.

— Давай послушаем, любовничек, — прошипел он. — Давай послушаем о том, что ты никогда раньше даже не видел ее, и я превращу тебя в жалкое месиво! А когда я это сделаю, я возбужу против твоего старика уголовное дело, и он выплатит мне все до последней копейки. Такие богатые ублюдки, как ты, думают, что всегда правы только потому, что у них водятся бабки! Да, но не на сей раз, не на сей раз! — Он помахал пальцем под носом Клея. — На сей раз ты заплатишь за все!

Оскорбленная, Кэтрин знала, что спорить бесполезно. Отец пил весь день и сейчас был в прекрасной кондиции для ссоры. Кэтрин видела, что ссора назревает, но не могла ничего поделать.

— Клей, ты знаешь эту женщину? — зловеще спросил Форрестер, намеренно игнорируя Андерсона.

Не успел Клей ответить, как Герб Андерсон приблизился к дочери и прошипел ей в лицо:

— Скажи ему, девочка… скажи ему, что от этого парня ты забеременела! — Непроизвольно Кэтрин отшатнулась от отца, от которого исходил неприятный запах спиртного, но он подался вперед, схватил ее за щеки и заскрежетал: — Ты скажешь ему, если хочешь, чтобы тебе было хорошо.

Клей встал между ними.

— Подождите минутку! Уберите от нее свои руки! Она уже указала на меня пальцем, иначе вас бы здесь не было. — Потом более спокойным тоном он добавил: — Я сказал, что не знаю ее, но я ее помню.

Кэтрин метнула на него предупреждающий взгляд. По правде говоря, чего Кэтрин не хотела от Клея Форрестера, так это благородного самопожертвования.

— Вот! Видите! — Андерсон сделал такое движение, как будто он бросил на стол козырную карту. По лицу миссис Форрестер прошла гримаса боли. Губы мистера Форрестера открылись — это был первый знак поражения.

— Ты признаешь, что ребенок этой женщины твой? — не веря, воскликнул Клейборн Форрестер.

— Ничего подобного я не признаю. Я только сказал, что встречался с ней.

— Когда? — настаивал Клейборн.

— Этим летом.

— Этим летом… В каком месяце?

— Думаю, это было в июле.

— Подумай хорошенько.

— В июле.

Герб Андерсон торжествовал.

— В июле какого числа? — настойчиво спрашивал Клейборн, несмотря на растущий страх от приближающегося бедствия.

— Четвертого июля.

— А что произошло четвертого июля?

Кэтрин затаила дыхание. Видя замешательство Клея, она чувствовала себя теперь очень неловко.

— У нас было свидание.

В комнате воцарилась церковная тишина. Кэтрин понимала, что каждый сейчас отсчитывает с того времени два с половиной месяца.

Подбородок Клейборна стал твердым, он выдвинул вперед челюсть.

— И?

Клей молчал, глядя на Кэтрин, было слышно только шипение огня в камине.

— Я отказываюсь отвечать на остальные вопросы, пока не поговорю с Кэтрин с глазу на глаз, — наконец сказал он, безмерно удивив ее.

— Ты, Клей Форрестер, ответишь на мои вопросы здесь и сейчас! — взорвался отец, в бешенстве стукнув кулаком по крышке стола. — У тебя была или не была связь с этой женщиной четвертого июля?

— При всем уважении к тебе, отец, это не твое дело, — ответил Клей, с трудом контролируя себя.

Миссис Форрестер прижала дрожащую руку к губам, взглядом умоляя сына все отрицать.

— Ты говоришь, что это не мое дело, в то время как этот человек грозится предъявить на тебя иск по поводу отцовства и тем самым погубить твою и мою репутацию в этом городе?

— Ты меня учил, что человек сам себе создает репутацию. Насколько мне известно, нет причин для беспокойства.

— Клей, единственное, чего я хочу, так это узнать правду. Если ответ будет отрицательный, тогда, ради Бога, перестань защищать девушку и скажи «нет». Если это правда, признайся и давайте покончим с этим.

— Я отказываюсь отвечать до тех пор, пока мы не поговорим с ней наедине. Мы оба были лишены такой возможности. После того как я поговорю с ней, я дам тебе свой ответ. — Он жестом приказал Кэтрин следовать за ним, но она была настолько ошеломлена, что не могла сойти с места. Это был новый, неожиданный поворот событий!

— Сейчас, сынок, подожди минутку, — прошептал Герб Андерсон. — Ты ведь не собираешься перескочить через меня и оставить в дураках, не сказав, чем все это закончится! Я на сто процентов знаю, какую игру ты ведешь! Ты выведешь ее отсюда, сунешь ей каких-то жалких пару сотен баксов, закрыв тем самым ей рот, и решишь проблему, а?

— Пошли. — Клей попытался пройти мимо Андерсона.

— Я сказал — стоять! — Андерсон уперся короткими и толстыми пальцами в грудь Клея.

— Уйди с дороги. — Жесткие ноты в голосе Клея заставили Андерсона отступить. Клей направился к двери, грубо приглашая Кэтрин последовать за ним. — Тебе лучше пойти со мной, если ты хочешь, чтобы тебе было хорошо.

Подобно тряпичной кукле, Кэтрин пошла за Клеем, а ее отец продолжал кричать им вслед:

— Ты слышишь меня?! Не пытайся дать ей денег и отделаться от ребенка! И смотри держи руки подальше от нее, любовничек! Если я услышу от нее хоть одну жалобу, я напущу на тебя закон, не пройдет и ночи!

С пылающим лицом, вся дрожа, Кэтрин последовала за Клеем в фойе. Она предполагала, что он проведет ее в какую-то комнату дома, но он подошел к входной двери, распахнул ее и приказным тоном сказал:

— Давай покатаемся на машине. — Застигнутая врасплох, она стояла, как вкопанная, не имея сил пошевелиться. Поняв это, он обернулся. — Нам нужно поговорить! Черт побери, я не смогу этого сделать, находясь в одном доме со всеми нашими родителями.

Она колебалась, ее глаза расширились от недоверия к нему.

— Я бы лучше осталась здесь или прогулялась где-нибудь недалеко… — Даже огненный цвет ее щек не смягчил Клея. Ее замешательство еще в большей степени сделало его неумолимым.

— У тебя нет выбора, — резко сказал он и повернулся на каблуках. Из кабинета все еще доносился голос Герба Андерсона… Не видя выбора, она, наконец, вышла вслед за Клеем из дома.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Серебряный «корветт» был припаркован за их семейным «седаном» на дороге, имеющей форму подковы. Не говоря ни слова, Клей открыл дверцу и сел в машину. Он сидел, уставившись прямо перед собой, а Кэтрин в это время прикидывала в уме, насколько рискованно ехать с ним в машине. В конце концов, она ничего о нем не знала. Способен ли он на жестокость, когда свернет с этой дороги? Что он с ней сделает, чтобы она не причиняла трудностей в его жизни?

Он обернулся назад и увидел, что она с надеждой смотрит через плечо на входную дверь, как будто из нее в любую минуту могла поступить помощь.

— Поехали, давай во всем разберемся. — Его слова совсем не утешили ее.

— Мне, по правде говоря, не хочется ехать, — заикаясь, произнесла она.

— Только не говори, что ты меня боишься! — воскликнул язвительно Клей и сухо рассмеялся. — Слишком поздно, не правда ли? Не отрывая от нее дерзкого взгляда, он завел мотор. Наконец она сдвинулась с места и, только сидя в машине, поняла, что сделала глупость. Он убьет и ее, и себя! Он вел машину, как маньяк, быстро переключая скорости, несясь вниз по булыжной дороге. За окнами мелькали аккуратно подстриженные кустарники. Он бросал машину из стороны в сторону, резко нажимая на тормоза так, что они скрипели и машина кренилась. С бешеной скоростью он мчался по лабиринтам незнакомых ей дорог. Клей вставил кассету в магнитофон, и в машине зазвучали пульсирующие аккорды рока. Она нагнулась и снизила громкость. Он искоса посмотрел на нее и сильнее нажал на газ. С трудом она устроилась на сиденье и старалась не обращать внимание на его детские выходки.

Он вел машину, управляя одной рукой только для того, чтобы показать, что он это может.

Она сидела, закинув ногу на ногу, демонстрируя свое хладнокровие.

Они то и дело сворачивали за углы, поднимались по петляющим холмам, проезжали мимо странных дорожных указателей, пока Кэтрин окончательно не потеряла ориентир. Он резко свернул вправо, потом — налево, пролетел через ворота, немного попетлял по гравию, пока они не достигли куска поросшей деревьями земли. Фары осветили табличку: ВРЕМЯ СТОЯНКИ с 10.00 до… Остальное Кэтрин не успела разглядеть. На вершине последнего наклона, окруженного со всех сторон деревьями, машина сбавила ход. Так же резко, как и ехал, Клей остановил машину. Ей пришлось схватиться за ручку, чтобы не вылететь через лобовое стекло!

Но она продолжала упрямо молчать и даже не посмотрела на него.

Тем не менее, ему удалось вывести ее из чертовски наглой позы. Удовлетворенный, он выключил мотор и повернулся к ней. Клей молча изучал ее еле видимый профиль. Он знал, что тем самым вводит ее в неловкое положение, но это доставляло ему удовольствие.

— Ладно, — наконец произнес Клей очень сухо, — какую игру ты играешь?

— Мне бы хотелось, чтобы это была игра. К сожалению, все это — правда.

Он фыркнул.

— В этом я не сомневаюсь. Я хочу узнать, почему ты пытаешься всю вину взвалить на меня.

— Я понимаю, что ты не хотел отвечать в присутствии родителей, но здесь, когда мы остались одни, нет смысла играть в прятки, когда мы оба знаем правду.

— И какая же, черт возьми, это правда?

— Правда в том, что я беременна, а ты — отец будущего ребенка.

— Я — отец! — Он был вне себя, но она предпочитала его крик сумасшедшей езде.

— Ты слегка взбешен, — спокойно сказала она, искоса глядя на него.

— Взбешен — это не то слово! Ты что, правда думаешь, что я поверил в весь этот цирк?!

— Нет, — ответила она. — Я думала, что ты будешь отрицать даже то, что вообще виделся со мной, и на этом все закончится. Каждый бы из нас продолжал жить своей жизнью.

Ее невозмутимость подействовала на Клея.

— Похоже, мне стоило так сделать.

— Я бы пережила, — равнодушно сказала она.

Сбитый с толку, Клей подумал, что она странная — такая спокойная, почти холодная, равнодушная…

— Если ты можешь прожить без меня, скажи, зачем тогда устроила эту сцену?

— Это не я, это мой отец.

— Полагаю, что это была его идея взбудоражить сегодня весь дом?

— Да.

— И ты к этому не имеешь никакого отношения, — с сарказмом добавил он.

Кэтрин не выдержала.

— Перед тем, как ты бросишь еще… еще какое-то обвинение, я хочу, чтобы ты знал, что МНЕ ОТ ТЕБЯ НИЧЕГО НЕ НУЖНО! НИЧЕГО!

— Тогда почему ты здесь и пьешь из меня кровь?

— Твою кровь, мистер Форрестер! — воскликнула она. — Твоя кровь — это последнее, чего я хочу!

Он намеренно проигнорировал это замечание.

— Ты думаешь, я в это поверю после всех обвинений, которые посыпались на меня сегодня вечером?

— Верь во что хочешь, — сказала она, взяв себя в руки, и отвернулась. — Единственное, чего я хочу, это чтобы меня оставили в покое.

— Тогда зачем ты пришла? — Она молчала, тогда Клей снова настойчиво спросил: — Зачем?

Кэтрин упрямо оставалась безмолвной. Она не хотела ни его сочувствия, ни его денег, ни его имени. Она хотела одного: чтобы скорей наступил завтрашний день.

Взбешенный ее упрямым равнодушием, он грубо схватил ее за плечо.

— Послушай, леди, я не…

Она отдернула плечо, пытаясь освободиться. — Меня зовут Кэтрин, — прошипела она.

— Я знаю, как тебя зовут!

— Несмотря на это, ты ведь не сразу вспомнил мое имя?

— И что же это значит?

— Убери руку с моего плеча, мистер Форрестер, ты делаешь мне больно.

Он опустил руку и зло проговорил:

— О, я понял. Леди чувствует себя обиженной, потому что я не узнал ее с первого взгляда, не правда ли?

Она ничего не ответила, но чувствовала, как вся пылает в темноте.

— Я что-то не так сказал? Итак, чего ты хочешь?

— Я повторяю, мне ничего от тебя не нужно, разве что — отвези меня домой.

— Я отвезу тебя домой тогда, когда буду доволен решением проблемы, которая мне угрожает.

— Тогда ты отвезешь меня прямо сейчас. Я тебе ничем не угрожаю.

— Одно твое присутствие в моем доме — это уже угроза. Теперь давай решим, как с тобой расплатиться… если ты действительно беременна.

Ей никогда не приходила в голову мысль, что он в этом сомневается.

— О, я действительно беременна, в этом нет никакой ошибки!

— О, я не об этом, — многозначительно сказал он. — В этом я не сомневаюсь. Я сильно сомневаюсь, что ребенок мой.

— Ты говоришь, что не помнишь, как четвертого июля спал со мной? — Затем она добавила слащаво-саркастическим тоном: — Ты заметил, что я намеренно не назвала это любовью, как склонны говорить многие дураки?

В темноте не было видно, как он поднял бровь, но темнота не могла скрыть его дерзкого голоса:

— Конечно я помню. И что это доказывает? Мог бы быть десяток других мужчин…

Она ждала этих слов, но не думала, что ее охватит такой гнев. Кэтрин попыталась справиться с ним. Обычно ей это удавалось.

— Как ты смеешь говорить такие вещи, когда прекрасно знаешь, что других не было?

— Вот теперь и ты взбешена. Нужно быть готовой к тому, что в случайных женщинах сомневаются. Как бы там ни было, факт отцовства проверить невозможно.

— Не нужно никакой проверки, если это произошло в первый раз! — задыхаясь, сказала она, удивляясь, почему тратит на него свои нервы. Зажегся свет в салоне машины. Казалось, что Клея Форрестера окатили ледяной водой.

— Что? — воскликнул он, неподдельно ошарашенный.

— Выключи эту чертову штуку, — приказала она и резко отвернулась.

— Хорошо. Посмотри на меня. — Что-то в его голосе переменилось, и теперь стало совсем невозможно смотреть ему в лицо.

За окнами ничего не было видно, но Кэтрин всматривалась в темноту, как будто ища там ответ. Руки Клея неожиданно схватили ее за плечи и с силой развернули. Она отважно посмотрела в его удивленное лицо, пытаясь ненавидеть его изо всех сил, но в сердце ее не было места ненависти.

— Что ты говоришь? — Напряженные серые глаза не позволяли ей отвести взгляда. Она разрывалась на части от желания ничего не рассказывать, и в то же время в ней горело столь же сильное желание все рассказать. Как бы там ни было, а он был отцом ребенка, которого она носила.

Он уставился ей в лицо, желая опровергнуть ее слова, но не смог. Он старался поподробнее вспомнить, что произошло четвертого июля, но в тот вечер они выпили слишком много вина.

— Ты снова делаешь мне больно, — тихо сказала она, и он понял, что до сих пор продолжает сжимать ее плечи.

Он опустил руки, но продолжал внимательно смотреть на нее. У нее было лицо, которое нелегко забыть: правильный узкий нос, нежные щеки, усеянные веснушками, голубые глаза, которые старались не моргать и смотрели на него прямо сквозь длинные песочные ресницы. Губы были крепко сжаты, но он помнил, как они улыбались. Густые светлые волосы доходили до плеч, челка зачесана назад и падала очаровательными завитками на лоб. Волосы завивались вокруг длинной шеи. Она была высокая и стройная. Он предполагал, хотя точно не помнил, что она сложена в его вкусе: длинные ноги, узкие бедра и не очень большие груди.

«Как Джил», — подумал он.

Отрезвленный мыслью о Джил, он снова постарался вспомнить, что произошло между ним и этой женщиной.

— Я… — начала Кэтрин, а потом уже не таким ледяным голосом попросила: — Выключи свет…

— Я думаю, что имею право видеть сейчас твое лицо. У нее не было выбора, и ее продолжали рассматривать, как копию теста детектора лжи. Собрав всю свою волю, она спросила:

— Ты не помнишь, да?

— Не все…

— Ты поражаешь меня! Опытный мужчина сразу узнает девственницу.

— Если ты меня сейчас спрашиваешь, как часто я занимаюсь подобными вещами, так это не твое дело.

— Согласна. Это не мое дело… Но я не спрашивала. Я только защищала себя, у тебя в доме мне совсем не хотелось этого делать. Кажется, это ты спросил, как часто я занимаюсь подобными вещами, и ни одной девушке не понравится, когда ее называют случайной. Я только хотела подчеркнуть, что со мой это было впервые. Я полагала, что ты это знал.