— Бен? — Она тронула его за плечо. — Есть какие-нибудь новости?

— Нет.

— Врачи сказали, долго ли?..

— Нет.

— Когда они взяли его в операционную?

— Час назад… Сорок минут. — Он пожал плечами. — Я не смотрел на часы.

— Они знают, что с ним?

— Догадываются.

— И могут помочь? — Ей так хотелось обнять его. Но он замкнулся в своем личном несчастье.

Джулия села рядом на кушетку и попросила: Бен, пожалуйста, расскажи мне. Не отталкивай меня.

Он поднял голову и долго смотрел на нее. Голубые глаза так удивительно контрастировали с его смуглой кожей… Они освещали лицо холодным чистым светом. Казалось, эти глаза всегда способны отличить внешнюю чепуху от действительно важного.

Сейчас он оглядывал жену с непрощающей откровенностью и даже утомлением, которое не имело ничего общего с физической усталостью.

— Прости, Джулия, я не настроен на разговор.

И к тому же чертовски уверен, что, кроме очередного обмена упреками, у нас ничего не получится. Так что окажи любезность нам обоим, поезжай домой.

— Нет. — Она накрыла его ладонь своей, будто хотела удержать от некоего опасного шага. — Нет смысла уходить, потом приходить, этим делу не поможешь. Он и мой ребенок, Бен. Возможно, не по крови. Но во всех других отношениях, которые стоит принимать в расчет. А ты мой муж. Я должна быть с тобой и с ним. Я останусь, нравится это тебе или нет.

— Я могу, Джулия, очень быстро изменить твое отношение к нам двоим. — Он недобро сощурился.

— Как? — от дурного предчувствия по коже забегали мурашки.

— Я снова звонил Мариан. Это первое, что я сделал, когда нашего сына унесли в операционную.

Странно, новость ударила совсем по другому нерву, не по тому, что три часа назад. Неожиданно слова «я звонил Мариан» показались не такими угрожающими, как «нашего сына».

О чьем сыне ты говоришь? — хотелось ей спросить. О твоем и моем или о твоем и Мариан?

— Вижу, вот-вот начнется извержение вулкана. — Он правильно определил ее молчание. Только не направляй лаву в мою сторону. Найди какое-нибудь другое место и сделай это там. Ах да, и еще одно. Не жди, что я приползу и буду умолять о прощении. Ведь я так неделикатно задел твои утонченные чувства. Этого не будет.

Мариан имеет право знать, что наш ребенок болен. Я обязан сообщить ей.

— Не будем ссориться из-за Мариан, — твердо произнесла Джулия. — Сейчас нам надо сосредоточить всю нашу энергию на твоем сыне. Ему нужны наша сила, наша любовь. Потому что, если он умрет… — она сглотнула неожиданный комок в горле, когда нахлынувший страх почти сокрушил ее, — это разрушит наш брак. Тогда, Бен, с нашим браком будет покончено.

— Ребенок для тебя что-то вроде ключа к успеху брака? — В его словах мрачное отвращение было прикрыто ледяным холодом.

— Конечно, нет! — В ужасе от того, что он мог предположить в ней такой откровенный эгоизм, она прикрыла рот ладонью.

— Я так понял твои слова.

— Я вот что имела в виду… — начала она дрожащим голосом, — он часть нас, часть самого сердца нашего брака. Без него пропадет что-то жизненно важное.

— Семейные пары выживают и после таких трагедий. Это известно. Но так бывает, если они держатся вместе.

— Мы уже столько пережили вместе. Люди способны вынести очень много, прежде чем разойтись. Я не хочу, Бен, чтобы мы разошлись.

— Твое поведение в последнюю неделю говорит как раз об обратном.

— Неделя — не так уж много времени, чтобы я сумела приспособиться к переменам, которые свалились на меня. — Она умоляюще коснулась его руки. — Тогда, в день свадьбы, ты просил меня проявить к тебе немного доверия и понимания. И я пыталась это сделать. Разве я прошу многого? Всего лишь проявить ко мне немного терпения.

— Я терпел, Джулия. Оправдывал тебя. Но ничего хорошего для меня из этого не получилось.

— Прости, если я разочаровала тебя, — натянуто проговорила она, злясь вопреки себе па его неподатливость. — Наверно, если бы я знала заранее, каким будет день нашей свадьбы, я бы постаралась отрепетировать роль, которую ты предназначил мне. К несчастью, ни в одном из учебников этикета для невесты и молодой жены, которые я читала, не рассказывалось, как надо себя вести, когда муж вручает жене неожиданный свадебный подарок. Ребенка, которого ему родила другая женщина…

Джулия так и не узнала, как бы он ответил (или бы вообще не ответил) на ее достаточно ядовитый выпад, потому что в эту минуту в комнату ожидания вышел хирург.

— Миссис и мистер Каррерас? Я доктор Берне.

Я оперировал Майкла. Вы будете счастливы узнать, что он все прекрасно перенес. Как мы и подозревали, у него было врожденное сужение двенадцатиперстной кишки.

Джулия ждала, что Бен будет задавать вопросы, но он словно пребывал в трансе. Тогда включилась она:

— Теперь с ним все в порядке, доктор?

— Осложнения практически исключены. Он полностью выздоровеет. Болезнь зашла довольно далеко, по худшее уже осталось позади.

— Можем мы видеть его?

— Конечно, минуты через две. Но он спит. Судя по вашему виду, вам обоим стоит последовать его примеру.

Хирург провел их через пару вращающихся дверей к большому окну, выходящему в послеоперационную палату. С побелевшими от напряжения костяшками пальцев Бен, упираясь в раму, смотрел через стекло на крохотное, опутанное проводами и трубками тельце. Джулия не была уверена, но ей показалось, что в глазах мужа стояли слезы.

— Он крепкий малый, Бен, как и его папа. Джулия коснулась его руки. — С мальчиком будет все в порядке.

— Должно быть, — проговорил он дрогнувшим голосом.

Она услышала в его голосе глубокую муку. Он посмотрел на нее, и она увидела в глазах мужа неописуемое страдание. Не сказав ни слова, Джулия поднесла к губам его руку и поцеловала.

— Ты как-то спросила, что бы я чувствовал, если бы оказалось, что он не мой сын. Тогда я не знал ответа. Сейчас знаю. Я люблю его. Независимо от уз крови.

Вскоре они уехали, Джулия вела машину. Она молчала, пока они не миновали город. На прямом пустынном шоссе, ведущем в Уайт-Рок, она прибавила скорость.

— Когда ты решил назвать его Майклом? спросила она.

— Когда его принимали в больницу и мне пришлось заполнить уйму разных бумаг.

— Я даже не знала, что ты раздумывал над именами, искал, какое выбрать. — Джулия старалась не показать обиду, которую так и не сумела подавить.

Она надеялась, что они выберут имя вместе.

— Я и не раздумывал до сегодняшнего вечера.

А тут меня будто ударило. Я только говорил, что принимаю его как своего сына. А ничего не сделал, чтобы доказать это. Я ничего ему не дал, даже имени. При всех благих намерениях он оставался всего лишь безликим существом, живущим по моему адресу.

— Ты дал ему дом в истинном смысле слова, Бен, — ласково возразила она. — Ты открыл ему свое сердце. А это гораздо больше, чем просто дать имя. Ты замечательный отец.

— Если я такой замечательный, — Бен заерзал на сиденье, — как я упустил тот факт, что он страдает от чего-то большего, чем просто колики?

— Откуда ты мог знать? Ты новичок в этом деле. Мы оба ничего не знаем.

— Это не оправдание. Мой долг — смотреть за ним. От этого зависит, будет он жить или нет. А я позволил ему дойти до края.

— Перестань проклинать себя, — запротестовала Джулия. — Ты человек, такой же, как и все мы.

Ты…

— Прекрати, Джулия, пудрить правду сахаром, — перебил он ее и отвернулся. — Мы оба знаем: если бы я не тратил так много времени, пытаясь доставить тебе удовольствие, я бы мог раньше понять, что ему нужно внимание врача.

После этого разящего замечания Бен до конца путешествия не замечал ее присутствия. Даже если бы он открыл дверь и вытолкал ее на дорогу, Джулия не чувствовала бы себя еще более отвергнутой. Она просто перестала для него существовать.

Фелисити, должно быть, слышала, как к дому подъехала машина. Перед отъездом они позвонили ей из больницы, чтобы сообщить хорошие новости. Когда они вошли в дом, пожилая женщина ждала их у подножия лестницы.

Не говоря ни слова, Бен подошел к ней'. Фелисити обняла его. От нее он получил утешение, которое так отчаянно хотела ему дать Джулия. Никогда еще она не видела его таким. Бен прижался подбородком к голове Фелисити, и с его губ слетел долгий, надрывный вздох.

— Все хорошо, мой мальчик. — Старуха поглаживала его волосы. — Это была длинная ночь испытаний, но она кончилась. Малыш, слава богу, будет здоров, мы, надеюсь, тоже. Ложись и спи. Я останусь здесь и приму все звонки, какие поступят.

Джулия снова почувствовала себя лишь посторонним наблюдателем. В глубине души закопошилось застарелое чувство обиды. Но в этот раз она злилась на себя. Какое она имела право критиковать его за то, что он обманул ее доверие?

В том же грехе виновата и она!

Она перед Богом обещала быть поддержкой мужу при всех превратностях судьбы. А что на деле? Чего же удивляться, что, когда ему и вправду понадобился близкий человек, он обратился не к ней… Ведь ее никогда не было рядом в трудные минуты.

Джулия тихонько проскользнула через холл в кухню и встала у окна. Она задумчиво созерцала фонари пристани и прислушивалась к далекому шелесту прибоя. Уже давно пробило полночь. В доме царила гнетущая тишина. И не было в детской малыша, который тщетно пытался убедить двух взрослых людей, что с ним не все в порядке.

Бен прав: груз родительской ответственности оказался им не по силам.

Немного спустя, когда, по ее расчетам, Бен должен был уже уснуть, она поднялась наверх, в спальню хозяев, которую они разделяли всего один раз.

Она не надеялась, что муж будет рад ее появлению.

Но бабушка занимала единственную в доме, кроме. хозяйской, меблированную спальню.

Бена в спальне не оказалось, хотя его одежда висела па спинке стула. Джулия нашла мужа в детской. В пижамных штанах он стоял, уставившись в пустую колыбель. Без маленькой фигурки, прижатой к широкой груди, он выглядел таким потерянным, что Джулия не могла не подойти к нему. Даже если он отвергнет ее, надо дать ему понять, что она здесь, с ним.

Минуту или две она просто стояла рядом. Усталость почти валила Бена с ног. Когда она обняла его за талию, он не воспротивился. Покорный, словно лунатик, он позволил привести себя в собственную комнату и в собственную постель, молча разрешил укрыть себя и выключить лампу. А Джулия пошла в ванную раздеться и почистить зубы.

Когда она вернулась, Бен еще не спал. Джулия осторожно нырнула в постель и легла рядом с ним. Ей до боли хотелось приласкать, поцеловать его. Не в надежде вызвать страсть, а чтобы принять на себя часть его страданий, сделать их своими. Но он создал вокруг себя непроницаемую раковину защиты. И она не рискнула проникнуть сквозь нее.

Сон моментально свалил ее. Она проснулась с первыми лучами солнца. Бен лежал на боку, лицом к ней, приобняв ее одной рукой. Она не знала, намеренно он так протянул руку или это случилось бессознательно, во сне. Как ни хотелось Джулии поменять положение, она сдержалась: ведь тогда он может убрать руку.

На следующее утро, когда Бен спустился вниз, Фелисити уже накрывала стол на троих. Запах приготовленного кофе смешивался с горьковато-сладким ароматом свежевыжатого апельсинового сока.

— Сколько сейчас времени? — надтреснутым голосом проговорил Бен. — Боже, я должен был позвонить в больницу!

— Я уже позвонила, дорогой. — Фелисити деловито взбивала в миске яйца. — Майкл поправляется. Его перевели в обычную палату. Ты можешь поехать и увидеть его в любое время. Но сестра сказала, что, если ты подождешь до одиннадцати, им будет легче сделать все процедуры, какие надо. Кстати, я готовлю омлет. С чем бы ты хотел?

Сыр, лук или грибы?

Прошлой ночью он не мог проглотить ни крошки. А при ярком бодрящем свете нового утра, когда его сын пошел на поправку, Бен вдруг почувствовал зверский голод.

— Я выбираю все три варианта.

— Хорошо, — она улыбнулась, — ты получишь все три.

Какая элегантная, грациозная женщина!

— Фелисити, как тебе удается так блестяще выглядеть ранним утром? — удивился Бен. — Вчера ты вроде бы не собиралась ночевать у пас, а сегодня ты здесь, и к тому же в прекрасной форме. Теперь я понимаю, откуда у Джулии такое чувство стиля. Он налил себе чашку кофе и, стараясь казаться беззаботным, спросил:

— Кстати, о Джулии, где она?

Или она не потрудилась сказать тебе?

— Джулия в саду, подрезает розовые кусты.

Почему бы тебе не взять свой кофе, кофе для нее, не пойти в сад и не провести это утро вместе?

Бен не был уверен, что сейчас ему хочется ее увидеть. Вчера он многое понял. Все попытки помочь ей принять его прошлое и двигаться дальше тщетны. Печальная, но простая правда. Хотя Джулия из сочувствия и заботилась о Майкле, вторую часть истории она принять не смогла.

— Знаешь, иногда необходимо прояснить ситуацию, — заметила Фелисити, словно почувствовав его колебания.

— Наверное, ты права. — Бен пожал плечами и налил кофе в маленькую чашечку. — Пожелай мне удачи, Фелисити.

Он нашел Джулию в конце сада. Розовые кусты, усыпанные желтыми цветами, ползли вверх, буйно обвиваясь вокруг поддерживающей их решетки, Она увидела приближающегося Бена и замерла, встревоженно наблюдая за ним.

— Расслабься, Джулия. Я не собираюсь тебя укусить.

Впрочем, она выглядела такой аппетитной!

Волосы стянуты белым плиссированным шарфом. Кожа загорела ровно настолько, чтобы казаться совершенно медовой. Рот нежный, розовый, совершенный… Боже, как тут можно говорить о разрыве!

— Наверно, ты слышала, что Майкл выкарабкался окончательно. — Он протянул ей кофе.

Она кивнула и закусила губу.

— Да. Я очень рада. Будто груз свалился.

— Не похоже, что ты рада. И лицо вытянутое.

В чем дело, Джулия?

— Я знаю, Майкл выздоровеет. Боюсь, что наш брак не выздоровеет. — Она уставилась на дамскую сумку, висевшую у нее на руке.

Ее слова определенно спасли его. Ему не придется начинать первым.

— Боюсь, что ты права, — мрачно проговорил он.

В ответ раздался звук, похожий на подавленный стон. У него заныло сердце.

— Не надо, — проговорил Бен, изо всех сил сопротивляясь желанию подойти и обнять ее. Она нуждалась в утешении. Но он не мог дать его. Во всяком случае, не сейчас.

— Я надеялась, что мы справимся с этим…

До того, как они поженились, он никогда не видел ее плачущей. А после свадьбы ему казалось, что она только и делала, что плакала. Хотя на этот раз все выглядело по-другому. Никаких рыданий, взрывов отчаяния или разочарования.

Раздался только один тихий всхлип. Она молчала, а по щекам текли слезы.

— У каждого есть надежды, особенно вначале.

Никто не женится, надеясь разойтись после свадьбы. — Он сделал глоток кофе, засунув свободную руку в карман. Лишь бы только не касаться ее! — Если бы я представлял, что в закромах судьбы приготовлено для нас, я бы с самого начала не просил тебя выйти за меня замуж.

— Это моя вина…

— Нет, — возразил он. — Если тебе обязательно надо кого-нибудь винить, ругай меня. Я просил слишком многого. Ни один мужчина не имеет права устраивать такое своей жене.

— Если я скажу, что для меня худшее уже прошло, изменит ли это твой взгляд на нас? — Она пальцами смахнула слезы со щеки.

— О, дорогая, — пробормотал он, отступая от нее. — Это никогда не кончится, разве ты не понимаешь? — Но я люблю Майкла!

— Нет, не любишь. Ты хочешь любить его. А это не одно и то же.

— Ты не прав. Сомнения в чувствах к мальчику, которые действительно были, растаяли прошлой ночью, когда я увидела его после операции.

Если я раньше этого не знала, теперь знаю точно.

Я бы не сумела любить его больше, даже если бы он был моим родным сыном. Бен, я готова быть его матерью в любом смысле этого слова.

— А как же Мариан? — Бен в упор посмотрел на Джулию. — Ты готова признать, что она всегда будет матерью, родившей его? Что я никогда не смогу полностью изгнать ее из нашей жизни? Более того, я не хочу этого делать, потому что это несправедливо по отношению к Майклу. Можешь ты смириться с вероятностью, что он вырастет и однажды захочет узнать о ней? Можешь ты смириться с фактом, что он никогда не услышит от меня никакой критики в ее адрес или осуждения выбора, который она сделала? Можешь согласиться с тем, что я буду говорить ему, что она хорошая женщина и заслуживает его уважения и благодарности? А если он склонен к нежностям, то и его любви?

— Я…

— Подожди, Джулия. Я не все сказал! — прервал ее Бен. Он твердо решил выяснить все до конца. Устроить проверку, которой он старался избежать. Говорить ей, что Мариан исчезнет навсегда, было бы нечестно. Это все равно что заклеивать протекающую крышу медицинским пластырем. Рано или поздно здание рухнет. — А если Майкл спросит, можно ли ей приехать навестить его? Или можно ли ему поехать и провести время с ней? Как ты к этому отнесешься? Что ты сделаешь, если он поставит ее открытку, поздравляющую его с днем рождения, рядом с той, которую дала ему ты? Или если он повесит ее фотографию в своей спальне? Что, если он решит называть ее мамой? Такие вещи случаются, Джулия. Не она будет вытирать ему нос и целовать, когда он ушибет коленку. Но она всегда будет входить в зону его жизни. Да и твоей тоже. Она часть его. Я никогда не посоветую ему стыдиться этого или отказаться от нее, потому что она не сумела вырастить его сама.

Джулия села на садовую скамейку под забором из роз и уставилась на руки, сложенные на коленях. Она рассматривала их очень долго. Бену казалось, что взрыв неминуем.

Он использовал все оружие из своего арсенала, чтобы дать ей убедительную причину уйти.

Для нее лучше всего начать с нуля с другим человеком. Но какая-то часть его все еще хотела, чтобы она осталась.

Джулия подняла розы, которые нарезала, и поднесла к лицу. Закрыв глаза, она вдыхала нежный аромат, поглаживала бархатистые лепестки, прижатые к щеке.

— Ты просишь у меня развода?

В необъяснимой вспышке проникновения в будущее он вдруг увидел, как она будет выглядеть беременная. Спокойная, мечтательная, невыносимо красивая.

Но она будет носить не твоего ребенка, приятель! Ты слишком плохо распоряжался собой до того, как встретил ее. И не быть тебе отцом ее детей.

— Да, по-моему, это лучший выход.

Он уже совсем собрался уходить, когда она заговорила.

— А что, — Джулия положила розы на скамейку и подошла к нему, — если я не хочу давать тебе развод? Если я скажу тебе, что уже приняла все пункты, которые ты перечислил?

— Это легко сказать, Джулия, но тяжело вытерпеть.

— Есть что-то и еще более тяжелое. Я соглашусь дать тебе развод, если ты посмотришь мне в глаза и скажешь, что больше не любишь меня.

И это единственная причина, по которой я уйду от тебя.

— Ох, ради бога, Джулия!

— Бог здесь ни при чем. Речь не о нем, а о тебе и обо мне. Итак, Бен, позволь мне знать правду.

— Но я не могу этого сказать! Черт возьми, ты же знаешь, что не могу…

Улыбка засияла на ее лице.

— Тогда о чем мы спорим? — Джулия встала на цыпочки и потерлась губами о его губы.

Этот жест разжег его желание подобно спичке, брошенной в канистру с бензином. Жар ее губ. Гладкий, теплый шелк ее кожи под ладонями. Разве есть у логики хоть один шанс победить страсть? Даже бретельки ее коротенького сарафана, будто поняв сказанное, покорно соскользнули с плеч.

Он повел ее от забора из роз, подальше от дома. В глазах его читалась нежность. Он наслаждался ее очарованием, целовал ее загорелую кожу, гладил длинную гибкую спину.

— Ах!.. — вздохнула она, прижимаясь к нему. Как я люблю, когда ты меня так трогаешь. Я люблю тебя.., каждую частицу тебя.., и здесь.., и здесь.., и здесь.., и…

— Продолжай в таком же духе, и я займусь тобой прямо в саду, — хрипло предупредил он. — У меня выдержка не такая, как обычно.

— И прекрасно, — проворковала она.

Кажется, его кровяное давление поднялось до опасной высоты.

— Вовсе нет, Джулия, — проворчал он неодобрительным тоном ханжи. — Мы оба знаем, что от секса наши проблемы не исчезнут.

— Не уверена, что подпишусь под этой теорией, — задыхаясь, пробормотала она. А пальцы в это время играли с пуговицами его брюк.

Бен чувствовал, что выдержка его на исходе.

Прижав Джулию спиной к стволу ближайшего дерева, он задрал сарафан до пояса и стянул вниз трусики. Он ласкал ее и понимал, что не только он обуреваем неистовым желанием: Джулия вся дрожала от возбуждения…

Они достигли вершины одновременно. Выжатый, точно лимон, Бен соскользнул на траву. Она по-прежнему обвивала его. Пришлось собрать все силы, чтобы вернуться в реальность. Сердце билось тяжело и быстро. Бену показалось, что так оно и вправду может вырваться из груди.

— Ну? — И голос, и вид Джулии говорили об удовлетворенности. — Ты все еще хочешь говорить о разводе?

— Будто ты не знаешь ответа! — воскликнул он. Господи, это игра воображения или я действительно кричал?

— Это не игра воображения, — усмехнулась она. — Бабушка, наверно, слышала тебя. Больше того, полгорода, наверно, слышало. Я уже вижу заголовок в газете: «Страстные вопли молодоженов оглушили туристов!»

— Черт бы меня побрал… И тебя тоже. — Он сокрушенно потер подбородок. — Я бы предпочел на будущей неделе не видеть на первой странице местной газеты фото моей голой задницы. Иначе у тебя начнутся неприятности!

— Это у тебя начнутся неприятности, если придет бабушка и обнаружит нас на месте преступления. — Джулия одарила его довольной, абсолютно женской улыбкой. — Я скажу ей, что это ты научил меня всему, что я знаю.

Он перекатил ее на траву и натянул брюки.

— Вставай, миссис Каррерас, и прими приличный вид, прежде чем мы вернемся в дом. Я не хочу, чтобы ты повредила моей репутации.