— Нечего меня так трепать, — резко сказала она. Наш так называемый брак имеет шанс лишь в том случае, Бенедикт, если ты будешь откровенен со мной, ожидая, естественно, от меня того же.
Он тяжело вздохнул, хотя понять, от усталости или от раздражения, она не могла.
— Справедливо будет сказать, что мои родственники были удивлены.
— И счастливы за тебя?
— Я их не спрашивал.
С возрастающим беспокойством она поинтересовалась:
— Почему же?
— Потому что звонок был коротким, связь плохая. В Италии мы проведем неделю, максимум две. Что делает отношение моих родных несущественным.
Хотя он ответил достаточно прямолинейно, она уловила в его словах скрытый подтекст. Жестко сжавшийся рот, нетерпеливые жесты подтверждали ее догадку.
— Они не одобрили, да? — догадалась она. Они не хотят, чтобы ты привез домой жену.
— Какая разница, Кассандра? У них нет выбора, кроме как принять тебя. — Полная отрешенность, с которой он об этом поведал, практически свела на нет те крохи утешительной надежды, которые у нее еще оставались. — Наша с тобой свадьба, как говорят французы, fait accompli [6], и черта с два кто сможет сказать и сделать нечто, меняющее ситуацию. , Ошеломленная, она отвернулась, слепо глядя в расстилающееся за иллюминатором звездное небо. Любой другой муж, везя свою жену знакомиться с родственниками, сказал бы «они будут обожать тебя, так же как я». Но Бенедикт повел себя нестандартно, не сделав даже попытки приукрасить положение дел.
Все закономерно, ведь причиной их брака, как ей неоднократно объяснялось, стала ее злосчастная беременность. Тогда откуда эта внезапная пустота в груди, такое чувство, будто у нее что-то украли?
— В Милане нас встретит вся семья? — спросила Касси, молясь, чтобы этого не было. Девять часов пути, в каких бы комфортабельных условиях путешествие ни совершалось и сколь ни удобна была бы одежда, не красят женщину.
— Нет. Там будут только Бианка и Энрико. Я уже объяснял, с тем местом, где проживает моя семья, прямого воздушного сообщения нет. А Милан почти в тысяче километров от Калабрии. Маме и Франческе нет смысла пускаться в такой дальний путь, если они все равно увидят тебя на следующий день. — Бенедикт зевнул и прикрыл глаза. — Попробуй поспать, Кассандра. У тебя была два трудных дня — вчера перелет из Сан-Франциско в Нью-Йорк, теперь этот! Ты, должно быть, измучилась.
Измучилась? — подумала она, отворачиваясь от него и пытаясь сдержать слезы. Не правильнее ли сказать — лишилась последних иллюзий? Да кто они такие, его драгоценные родственники, которые считают себя вправе осуждать ее, даже не видя?
— Кассандра говорит по-итальянски? — спросила Бианка.
— Два-три слова, не более: ciao, grazie, arrivederci. To, что у всех на слуху. Достаточно, чтобы быть вежливой, но не поддерживать разговор.
— Бенедикт, чем ты думал, когда вез ее сюда сейчас? Ты представляешь, как примет ее моя мать?
Он пожал плечами и продолжал идти. Вечер для марта был удивительно мягким. Тропинки парка загородного дома сестры, находящегося в часе езды от города, манили к прогулкам. Деревья и масса цветов, уже начинающих распускаться, радовали глаз.
— Бианка, позволь мне сегодня расслабиться.
Завтра будет время побеспокоиться относительно матери. Ты прекрасно знаешь, что я справлюсь с ситуацией независимо от ее реакции на мой брак.
— Особо не обольщайся, тем более теперь. Сестра нежно взяла его под руку. — Не хочу сразу обрушивать на тебя скверные новости, но она меняется день ото дня. Боюсь, что по сравнению с твоим предыдущим визитом ее поведение и общая ситуация кардинально ухудшились.
— Не верится, что такое возможно. Работников уже тогда можно было по пальцам пересчитать. Я им всем хорошо заплатил, а по приезде обещал неплохие премии.
— Насколько я знаю, остались немногие. Остальные ушли. Хуже того, недовольство распространилось и на кухонную прислугу, и на тех, кто содержит в порядке дом. Серджио на этой неделе уволился, а значит, и его жена с дочерью тоже.
Два дня назад ушел Гьюдо. Осталась только Сперанца. Можно лишь догадываться, сколько оскорблений обрушивается на ее бедную голову.
— Что же это такое! — Сперанце было уже за семьдесят. Она пришла в их семью еще до рождения Бенедикта. Он был уверен, что она останется верна им до самой смерти, считая их семью своей. Сваливать на нее работу, ранее выполняемую четверыми, гораздо более молодыми людьми, и нереально и непростительно.
— Что делать! — Бианка удрученно покачала головой. — И как быстро все произошло. Год назад дела шли гладко, все были довольны. А теперь полнейшая разруха. Не представляю, что в октябре будет со сбором бергамота. Если ты не сможешь быстро все уладить, мы потеряем многих клиентов. А с ними — не только существенные деньги, но и репутацию.
— Такого не случится, — пообещал он. — Я все улажу.
— В медовый месяц? Не думаю, что возможно быть и там и там одновременно.
— Справлюсь. Кассандра поймет.
— Она выглядит хрупкой и озабоченной, твоя маленькая жена, и грустной к тому же. А ты.., ты тоже не излучаешь счастья. Разве не правильнее вам сосредоточиться друг на друге, отложив бизнес в сторону?
— Мы оба просто устали. Последняя неделя была чрезвычайно напряженной — и приготовления к свадьбе, и путешествие.
— Но почему так неожиданно?
Он вздохнул, набирая полную грудь воздуха.
— Причина есть. Она беременна.
— Dio! — Охваченная негодованием, Бианка резко вырвала руку и загородила ему дорогу. — Бенедикт, как ты мог…
— Знаю, знаю! Ты от меня не ожидала. Я сам от себя не ожидал. Но дела обстоят именно так, и лучшего выхода я не видел.
— Ты не любишь Кассандру?
— Я привязан к ней. В любом случае она носит моего ребенка.
— Мать знает?
— О ребенке нет. И в ближайшем будущем я не хочу ей об этом говорить. Тебе, Бианка, я доверился. Мы всегда были близки, и я знаю, ты примешь Кассандру безо всяких оговорок.
— Конечно! Она прелестная женщина. Я понимаю, почему ты увлекся ею, и с радостью назову ее своей сестрой. Но Бенедикт… — Она отвернулась. По ее молчанию он понял, что она глубоко уязвлена.
— Я огорчил тебя. — Он виновато улыбнулся. Я пал с пьедестала, представ перед тобой заурядным человеком.
— Нет, не то! Ты мой брат, и я могу многое тебе простить. — Она снова подавила вздох. — Но трудности дома, о которых я тебя предупреждала.., они связаны не только с матерью.
— Ты хочешь сказать, что есть еще что-то? Но хуже просто некуда!
— Боюсь, ты не прав. Тех немногих, кто еще остался работать, постоянно запугивают. Там появились какие-то подонки, повязанные кровными узами с шайками бандитов. Ты понимаешь, о чем я. Мы имеем дело с мафией. Когда был жив отец, такого просто быть не могло, хотя бы потому, что он никого из них не взял бы на работу.
Бенедикт не был трусом, но сообщение сестры его очень встревожило. Угроза от местной мафии, главным доходом которой было похищение членов богатых семей с целью получения за них выкупа, была не их тех, с которыми можно не считаться. Не имевшие ни стыда, ни совести, они скрывались в горах и не подчинялись никому.
— В таком случае положение критическое, сказал он, задаваясь вопросом, сколь разумно было настаивать на поездке сюда Кассандры. — Неразумно ожидать от них поступков, диктуемых общепринятыми нормами морали. Они ни перед чем не остановятся.
— Точно. Мы выросли на рассказах, как бесследно исчезают люди, о вендеттах. С тех пор ничего не изменилось. Я опасаюсь за Франческу, и за мать тоже. — Она крепче сжала его руку. — И за тебя, Бенедикт, боюсь.
— Не стоит, — ответил он. — Я могу позаботиться о себе, так же как и мать с Франческой. Другое дело — Кассандра. Если ситуация в палаццо покажется мне слишком рискованной, я хочу быть уверен, что могу отослать ее к тебе.
— Конечно! Когда только посчитаешь нужным.
— Спасибо тебе. — Он остановился, сжал ее руку. — На тебя всегда можно положиться.
— Мы всегда полагались друг на друга, саго, и оттого, что мы оба теперь женаты, ничего не изменилось. Мы семья. И останемся ею.
Они продолжили путь. Сгущались сумерки, во многих окнах дома зажглись огни. Но, посмотрев вверх, Бенедикт увидел, что окно комнаты, где должна быть Кассандра, остается темным. Может, она уже легла?
Хорошо бы. Он был не способен появиться сейчас перед ней и скрыть свою озабоченность.
Спрятавшись в складке тонких занавесок, Касси смотрела в сад. Днем по нему важно вышагивали павлины, играли дети. Но теперь поднимающаяся луна освещала только две фигуры — ее мужа и его сестры, прогуливающихся взад вперед по тропинке, заканчивающейся под ее окном. Они легко чувствовали себя в обществе друг друга, а про нее совсем забыли.
Не то чтобы его сестра и ее муж плохо ее приняли. Когда они встретились в аэропорте Малпенса, Бианка Константино-Манчини заключила Касси в объятия, расцеловала в обе щеки и сказала с очаровательным акцентом, но тем не менее на прекрасном английском:
— Я счастлива с тобой познакомиться, Кассандра, и очень рада, что мой брат нашел свою половинку. Добро пожаловать в Милан и в нашу семью!
Энрико с таким же энтузиазмом присоединился к приветствиям жены, что должно бы ободрить Кассандру. Так бы и было, если бы Бенедикт не становился час от часу отстраненное, уделяя ей все меньше внимания. Едва попав в резиденцию Манчини, он без единого слова исчез в кабинете Энрико, предоставив жене устраиваться самой.
— Семейный бизнес, — видя огорчение Касси, так скоро оказавшейся брошенной среди незнакомых людей, пыталась утешить ее Бианка. — В этой семье вначале дела, а развлечения откладываются на потом. Так что, сага, пока мужчины роются в документах и решают глобальные проблемы, пойдем знакомиться с моими детьми. Они с нетерпением ждали встречи со своей новой тетей. Ради этого я даже не отправила старшего сегодня в школу.
Болтая так, она провела гостью в большую солнечную комнату в задней части дома. Тут мальчик трудился над моделью самолета, а рядом играла с кукольным домиком девочка. Оба были темноволосыми и красивыми, похожими на мать.
Они прервали свои занятия, вежливо поднявшись, ожидая, что их представят.
— Привет, — робко проговорил мальчик, пожимая Касси руку. — Добро пожаловать в Италию.
— Стефано практиковался в произношении этих фраз с тех пор, как Бенедикт позвонил и сказал, что привезет тебя к нам, — с материнской гордостью сообщила Бианка. — Боюсь, впрочем, что он говорит не совсем правильно.
— Ничего, — ответила Касси, совершенно покоренная улыбкой мальчика. — Его английский куда лучше моего итальянского. К моему стыду.
Девочка, Пиа, не желая отставать от брата, разразилась стремительным потоком итальянских слов, среди которых только «Ciao!» имело для Касси какой-то смысл. Но она поняла, что от нее требуется, когда малышка взяла ее за руку и потащила к кукольному дому. Тщательно отделанный фасад и комнаты, наполненные крохотной мебелью, превращали его в настоящее произведение искусства.
— Подарок Бенедикта, — сказала Бианка. — Он очень заботливый дядя и, уверена, станет не менее внимательным мужем.
А может, и нет, подумала Касси, с учетом его теперешнего поведения. Отступив от окна, она задернула занавески. Хотя, конечно, его преданность племяннику и племяннице позволяет надеяться на такое же хорошее отношение к собственному ребенку. Тут у нее сомнений не возникало.
Из разговора мужа и его сестры Кассандра ничего не могла понять и решила, что завтра, в аэропорту, купит итальянский разговорник и будет изучать его во время перелета в Калабрию. Может быть, если она выучит несколько общих фраз типа — «Очень рада с вами познакомиться», «Как поживаете?», «У вас прелестный дом», — то ее свекровь отнесется к ней более благосклонно.
А Бенедикт? Может, ее старания приобщиться к языку и культуре его страны тронут его, заставят снова обращаться с ней так, как в Сан-Франциско? Или теперь, когда он удовлетворил свои амбиции, сломив ее сопротивление, ей навсегда придется смириться с его холодной вежливостью?
Нет, он, несомненно, был внимателен и добр.
Но в какой-то момент между его просьбой выйти за него и ее согласием сексуальное притяжение, существовавшее между ними, ослабло и даже исчезло. Если не считать сдержанного поцелуя в щечку и корректной поддержки под локоть, когда она вылезала из машины или переходила улицу, он не делал никаких попыток дотронуться до нее.
Вначале она предполагала, что это связано с обрушившимися на него заботами, требующими внимания. Она убеждала себя, что, когда они окажутся вдвоем в Италии, он снова станет самим собой и утраченное вернется.
Но ничего не менялось. С каждым часом его отношение становилось все более.., отечески заботливым. Просто невыносимо!
Луна, поднявшаяся выше деревьев, озаряла комнату бледным печальным светом, отчего элегантная мебель утратила теплые цвета дерева, приобрела серые оттенки холодного камня. А она, в свой так называемый медовый месяц, сидела, обложившись подушками посередине мраморно-холодной кровати.
Слишком измученная, чтобы взять книгу и отвлечься хитросплетениями чужих жизней, истосковавшаяся по привычному комфорту собственного дома и друзьям, вся во власти противоречивых эмоций, Касси тупо глядела в полутьму.
Как долго она так сидела, молодая женщина не знала. Дом погрузился в мирную тишину, но она не поняла, сколько после этого прошло времени несколько часов или минут до того, как едва слышно приоткрылась дверь и на пороге возникла высокая фигура Бенедикта, подсвеченная горящим в коридоре ночником.
Он тихо прикрыл дверь и на цыпочках пошел через комнату, явно собираясь уединиться в соседней гардеробной. Она холодно объявила:
— Ты можешь зажечь свет, Бенедикт. Несмотря на твои приказания, я не сплю.
Выронив от неожиданности туфли, которые нес, он негромко вскрикнул и нащупал выключатель прикроватной лампы:
— Тогда какого дьявола ты сидишь в темноте?
Она заслонилась от внезапного яркого света.
Спросила:
— Как это понимать? Я жду, как все нормальные жены в медовый месяц, пока мой муж придет в постель. Или в Италии так не положено?
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Раздевание и размещение костюма в шкафу заняло у него уйму времени.
— Если бы я знал, что ты еще не спишь…
— Что бы ты тогда сделал? — прервала Касси, глядя ему в спину. — Составил бы мне компанию, вместо того, чтобы шептаться со своей сестрой?
Бенедикт повернулся к ней лицом, между бровями пролегла морщинка.
— Я не предполагал, что ты знаешь о нашей прогулке. Ты следила за нами?
— Я вас видела, что не совсем то же самое. И удивлялась, почему ты послал меня спать, а не предложил составить вам компанию.
— Кассандра, — сказал он, встав в ногах кровати и принимая привычный тон «я лучше знаю, что для тебя лучше», который она уже начала ненавидеть, — за обедом ты так плохо себя чувствовала, что мне просто не пришло в голову пригласить тебя пойти с нами.
— Я беременна, Бенедикт, а не неизлечимо больна. И достаточно взрослая, чтобы самой решать, когда мне ложиться спать.
— Замечательно! — Он пожал плечами, снял запонки с манжет и медленно стал закатывать рукава до локтя. — Прости мою навязчивую заботливость. В дальнейшем можешь поступать как вздумается.
— Так я и сделаю, — резко сказала она. — Меня интересует, почему ты ведешь себя как мой телохранитель, а не муж. Неделю назад ты никак не мог со мной расстаться. Теперь же так озабочен сохранением дистанции, что я начинаю ощущать себя зачумленной Мери.
Он замер, удивленно глядя на нее. Затем, привалившись к шкафу, расхохотался так сильно, что тот чуть не рухнул на пол.
— Не знаю о такой, — наконец вырвалось у него. — По твоим отзывам, это персонаж, рядом с которым находиться невыносимо.
— Прекрати острить, Бенедикт! Тебе не идет. И довольно трясти шкаф, лучше ответь на поставленный вопрос.
Он выдвинул подбородок и сделал тщетную попытку принять серьезный вид. Но, когда он заговорил, голос дрожал от подавляемого смеха.
— Я пытаюсь, но ты бы видела себя, сага, восседающей среди груды подушек. Словно королева, взирающая с высоты своего трона на непокорного вассала.
К ее ужасу и унижению, слезы брызнули у нее из глаз, потекли по лицу.
— Очень приятно, что хотя бы одному из нас весело.
— Ах, Кассандра! — Одним быстрым движением он опустился на край кровати. — Откуда взялись в твоей голове подобные глупости? Если сегодня вечером тебе хотелось пойти со мной и Бианкой, то надо было так и сказать.
— Мне не хотелось, если честно, — всхлипнула она, зная, что несет чушь, и презирая себя за неуравновешенность. — Я боялась помешать.
— Да что ты. Бианка говорила мне, как ты ей понравилась. — Он взял ее за подбородок, пальцы его были теплыми и нежными. — Может, кто-то другой огорчил тебя?
— Бианка и Энрико очень добры, их дети — просто прелесть, слуги в доме — сама услужливость.
Но посмотрим правде в глаза, Бенедикт. Хотя они ничем себя не выдали, но твоя сестра и ее муж шокированы твоей поспешной женитьбой и явно не понимают, чего ждать дальше. И, если откровенно, видя твое растущее безразличие, я тоже этого не понимаю.
Он отпрянул в изумлении.
— Ты считаешь, что я безразличен к тебе?
— Может, и нет, — тоскливо произнесла она. Может, это опять я лезу к тебе со своими надуманными обидами. Единственное, что мне доподлинно известно, — я в незнакомой стране, среди чужих людей, которым нет до меня никакого дела.
— Мне есть дело, Кассандра.
— Только потому, что я беременна.
— Не только, — он придвинулся, беря ее За руки. Если ты думаешь, что я держу дистанцию, потому что не хочу быть рядом с тобой, то ты удивительно наивна.
— В таком случае иди в постель, — взмолилась она, повисая на нем.
Он замер.
— Не уверен, что понимаю тебя.
— Возможно, я наивна, но провалов в памяти у меня пока не бывает. Я легла одна в день нашей свадьбы, в полночь проснулась, обнаружив, что одна, и на утро снова оказалась в одиночестве.
— Мне не хотелось беспокоить тебя, — сказал он. — У тебя был длинный день, а до того утомительная неделя. Когда я зашел в спальню, то увидел, как крепко ты спишь. И я посчитал, что переночую лучше в кабинете на диване.
— Замечательно, сейчас я не сплю.
— А надо бы. Твой врач был бы недоволен, узнав, как ты пренебрегаешь его указаниями.
— Мой врач был бы не меньше недоволен, узнав, что я постоянно нахожусь в состоянии стресса из-за того, что мой муж мною пренебрегает!
Горящие глаза Бенедикта встретились с ее глазами. Его трудно было причислить к нерешительным людям, но в данный момент она увидела на его лице отражение раздирающих его противоречий и внутренне дрогнула, размышляя, что бы это значило. Не находит ли он ее отвратительной, с отяжелевшей грудью, слегка раздавшейся талией, с бесконечными приступами тошноты? Или раскаялся в поспешности, с которой связал себя узами брака и теперь тщетно ищет возможность дать обратный ход?
Как бы там ни было, но он пожал плечами и удалился в гардеробную. Немного погодя хлопнула дверь ванной и послышался шум льющейся воды. Когда через пятнадцать минут он снова появился в спальне, она погасила ночник у кровати и лежала, натянув на себя легкое одеяло, во власти предвкушения и боязни.
Лунный свет, просачивающийся сквозь занавески, освещал его силуэт. Не говоря ни слова, он улегся на спину около нее, закинув руки за голову. На прикроватной тумбочке часы отсчитывали время.., тик.., тик.., тик.
Их разделяли какие-то дюймы, но с тем же ус-. пехом это могла быть бездна. Просто невыносимо. Прошептав его имя, она повернулась на бок и положила руку ему на грудь. Его кожа была холодной на ощупь.
Он оставался неподвижен под ее прикосновениями.
Голосом, полным мольбы, она сказала:
— Бенедикт, мне так одиноко!
— Ты не одна, Кассандра, я с тобой.
— Тогда обними меня. Согрей меня.
Бенедикт шевельнулся, просунул жесткую, словно одеревеневшую руку ей под голову, обнял за плечи. Она придвинулась к нему, уткнулась в шею, с наслаждением вдыхая его запах.
Он мгновенно отодвинулся.
— Прекрати! — велел сквозь зубы.
— Почему? — спросила она. — Ты не хочешь меня?
— Так сильно, что челюсти сводит, — ответил он. — Но я не имею права. Не сейчас. Искушай меня, как хочешь, Кассандра, но я не стану делать ничего, что может угрожать твоей беременности.
— Но мы можем трогать друг друга, верно? — Ее пальцы забегали по его груди, рисуя на ней беспорядочные фигуры. — Ласкать друг друга. Можем целоваться.
— Я тебя поцеловал, — сказал он. — Поцеловал, когда пожелал спокойной ночи.
— Не так, как раньше. Так, словно не можешь насытиться мною. — Оно приподнялась на локте и нависла над ним. — Ничего похожего на вот такое, — и опустилась, прижавшись своим ртом к его, проводя языком по его нижней губе.
Он грубо вырвался и выругался. Во всяком случае, ей так показалось, судя по сдержанной ярости его тона, хотя слова и остались непонятными.
— Ты слишком далеко заходишь, Кассандра! хрипло проговорил он. — Довольно того, что мы женаты!
— Мне не довольно, — ответила она, обнадеженная сбившимся ритмом его дыхания.
— Неужели ты считаешь меня животным, не способным контролировать свои плотские инстинкты?
Касси провела рукой по его животу, оттянула его трусы и дотронулась кончиками пальцев до пушистого островка, спрятанного под тканью.
— Нет, сказала она, — улыбаясь высокопарности его слов, явно противоречащих отклику тела. — Я считаю, ты заслуживаешь большего, чем лежать в постели с женой, не умеющей удовлетворить тебя.
— Кассандра, я тебя умоляю…
Он вцепился руками в ее волосы.
Стонал и дрожал.
Изгибался ей навстречу.
Проклинал ее. Запрещал, угрожал.
Боролся так, как может бороться только человек из стали — пока не лишился последних сил, пока терпеть уже не стало мочи.
И наконец сдался…
— И стоило залезать под холодный душ перед тем, как присоединиться к тебе в постели, — хмуро проговорил он, когда сердце его успокоилось настолько, что он смог снова говорить. — Надеюсь, ты удовлетворена тем, что наделала.
Она подняла голову, глядя на него. В лунном свете его глаза сверкали, на коже выступил пот.
— О да, Бенедикт, — сказала она послушно, так, как и должна говорить хорошая жена. — А ты?
Он снова выругался, теми же словами, что и раньше, но звучали они теперь гораздо более мелодично. Словно любовная песня.
— Иди сюда, — велел он, привлекая ее к себе. И выслушай меня. Между мужем и женой такого быть не должно. Когда все наслаждение достается лишь одному.
— Тот, кто выдумывал это правило, мало смыслит в жизни.
— Тем не менее в Италии оно действует.
На нее навалилась теплая и расслабляющая усталость.
— Тогда перестань быть таким итальянцем, пропела она. — Просто скажи «спасибо» и прими как факт, что иногда, даря мужчине наслаждение, женщина получает свою награду от его удовольствия.
С улыбкой он пробормотал:
— Grazie, сага!
Касси считала, что хорошо подготовилась к встрече со своей свекровью. За полтора часа перелета из Милана в Калабрию она выучила «Buono giomo, Signora Constantino. Lieto di conosceria» что, согласно разговорнику, означало «Здравствуйте, миссис Константине. Рада вас видеть».
Ко времени приземления самолета она была уверена, что при удобном случае сможет достаточно бегло произнести это приветствие.
С тем же успехом она могла изучать китайский!
Для начала, сорок километров от аэродрома до фамильного особняка Бенедикта представляли собой узкую, вьющуюся среди скал дорогу, проходившую порой в сантиметре от пропасти. Этого было достаточно, чтобы напугать ее до дрожи в коленях. Уже не говоря о том, что ехали они не в консервативном семейном седане, а в «Lamborghini Diablo», предназначенном для высоких скоростей. Именно за эту особенность машины, как быстро убедилась Касси, вжавшись в спинку сиденья, Бенедикт и приобрел ее. Он гнал так, словно участвовал в гонках.
Несмотря ни на что, они проделали путь без каких-либо происшествий. И практически не разговаривали. Хотя его поведение стало немного теплее, он явно был озабочен предстоящей встречей с семьей. Почему, Касси поняла почти сразу по прибытии.
Не в пример легкой и изящной резиденции Бианки палаццо Константине оказалось целым комплексом сооружений в готическом стиле. Толстые стены, узкие окна, напоминающие бойницы. Проехав через ворота, охраняемые электронным устройством, они оказались в обширном, запущенном саду, спускающемся к морю. Фасад здания был настолько мрачным, что Касси подумала — он больше напоминает средневековую темницу, а не жилое здание.
Проехав сквозь арку, они остановились во внутреннем дворике, окруженном со всех сторон тяжелыми каменными стенами. Никто не появился, чтобы их встретить. Бенедикт, похоже, не находил в этом ничего странного.
— Багажом я займусь попозже, — пояснил он, вводя ее в громадный, отделанный камнем холл. — Сначала оглядимся.
Снаружи вовсю сияло солнце, но его тепло не просачивалось внутрь. Не было тепла и в грудном контральто женщины, появившейся на массивной центральной лестнице, нависающей над залом.
Хотя говорила она на своем родном языке, неудовольствие в ее голосе было настолько явным, что мороз пробежал у Касси по коже.
Бенедикт отнесся к такой встрече совершенно спокойно. Подтолкнув Касси вперед, он произнес по-английски:
— Мама, я привез мою жену познакомиться с тобой. Она не говорит по-итальянски. Поэтому и мы в ее присутствии не будем. Кассандра, позволь представить тебе мою мать, Эльвиру.
Прежде чем Касси смогла собраться с духом произнести свою маленькую речь, Эльвира Константине шагнула ближе, окинула ее с ног до головы презрительным взглядом и обернулась к Бенедикту.
— Итак, Ie mio figlio [7], это и есть женщина, о которой ты говорил по телефону.
Эльвира была в черном элегантном платье, несомненно, от лучших итальянских поставщиков.
Ногти покрыты лаком, на пальцах обеих рук украшенные драгоценными камнями кольца. В ушах — золотые обручи, а волосы, величественная иссиня-черная копна без единой ниточки серебра, удачно оттеняли гладкую оливковую кожу и подчеркивали аристократизм черт.
В юности она, несомненно, была красавицей, и сейчас еще оставалась очень красивой женщиной.
Но теперь лицо ее было искривлено злобой, а изо рта вырывались злые слова по поводу бледной, испуганной девицы, что притащил в дом ее сынок.
— Это моя жена. Ее зовут Кассандра, — отчетливо произнес Бенедикт. Если бы он обратился таким тоном к Касси, она бы здорово испугалась. И я надеюсь, что ты дашь ей возможность почувствовать себя здесь как дома, Эльвира.
— Я не кудесница, — пренебрежительно заявила та. — Калабрия для жителей Калабрии. Чужаки тут не приживаются. Но… — она вздернула плечи, — я попытаюсь.
Ее «попытка» ограничилась наклоном вперед и прикосновением к щеке невестки. Касси едва сдержалась, чтобы не отпрянуть в сторону.
— Итак… — она снова отошла и подвергла Касси очередному пристальному осмотру. — Ты, должно быть, хотела бы привести себя в порядок перед тем, как мы сядем за стол, верно?
Нынешним утром Касси немало потрудилась над своим внешним видом, надев брюки тонкой шерсти, свободную голубую блузку и туфли цвета слоновой кости на высоком каблуке, ничуть не менее элегантные, чем у Эльвиры. Тем не менее она съежилась под немигающим взглядом свекрови, внезапно ощутив себя грязной и зачуханной, и кротко промямлила:
— Спасибо. Вы очень добры. комнаты этажа, или они с Бенедиктом будут жить в роскошной изоляции.
К своему удивлению, она увидела в окно Бенедикта, вытаскивающего багаж из машины, и Эльвиру, стоящую рядом. Энергично жестикулируя, она о чем-то говорила. Быстрые трескучие фразы были неразборчивы, но хриплый голос явственно доносился по трубе, образованной четырьмя соединенными между собой стенами.
Между тем Бенедикт кратко и сердито ответил ей, на секунду прервав поток излияний. Она откачнулась от него, вцепилась обеими руками в безукоризненную прическу и раскинула затем руки в стороны, словно под влиянием нестерпимой боли. Взглянув на нее, Бенедикт снова что-то сказал, на сей раз мягче. Но очевидной привязанности, которую до того наблюдала Касси между ним и его сестрой, здесь не было.
Внезапно Эльвира подняла глаза вверх. Даже сорок футов, разделяющие их, не смогли скрыть ярости, бушующей в ее глазах. Касси отпрянула назад. Не подверженная суевериям, сейчас она затрепетала от предчувствия неминуемой беды.
Ее движение не осталось незамеченным. Губы Эльвиры раздвинулись в улыбке, не предвещающей ничего хорошего.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Бенедикт видел, что с матерью произошла разительная перемена всего за год.
В ней появилась какая-то злоба, распространявшаяся на всех и все, включая и отношение к сыну. Можно было бы объяснить эти изменения горем, потрясшим ее после смерти мужа, если бы с тех пор не прошло уже четыре года.
— Все понял, — подвел он черту под ее бесконечными жалобами, выходя из кабинета в холл и направляясь к чемоданам, так и не поднятым наверх. — Я не потерплю глупостей по отношению к Кассандре. Усвой, пожалуйста, что она моя жена.
— Никогда! — возопила Эльвира, тащась следом. — Ты был предназначен Джованне.
— В твоих мечтах, Эльвира, а не в моих.
Голос матери возвысился до крика.
— Ты не любишь эту американку! Когда ты на нее смотришь, в твоих глазах нет страсти! Ты человек с горячей кровью, а она никогда не поднимется до понимания твоих желаний!
Нет? Учитывая подробности прошлой ночи, такое заявление могло вызвать лишь улыбку.
Приняв его молчание за согласие, Эльвира продолжала:
— Зачем ты связался с такой блеклой и неинтересной женщиной?
Он поколебался, надо ли сообщать ей о беременности, и утвердился в правильности своего первичного намерения отложить новость до более подходящего случая. Они с Кассандрой пробудут здесь недолго. К чему дополнительные трения?