46

Я растерянно направился к машине. Очень странно. Но с другой стороны, кто-то, кажется, что-то знает. Проезжая мимо корпуса Хейлмана, я остановился. Ясно, что сейчас совсем не время думать о женщинах. Но так хотелось повидать Элен! Я представил, как забираюсь на третий этаж, открываю дверь лаборатории доктора Тобел и затеваю с Элен Чен остроумный разговор. Правда, что именно ей говорю, я и понятия не имел.

Нет, нельзя. Я доехал до стоянки и достал телефон. Карьера прежде всего. Набрал номер пейджера Тима. Через двадцать минут, как раз когда я выезжал на дорогу, ведущую в Сан-Хосе, вундеркинд-эпидемиолог мне ответил.

– Я нашел эту женщину, Глэдис Томас, – сообщил я.

– И что же?

– Она умерла. Повесилась сегодня утром.

Молчание продолжалось довольно долго.

– Так, – наконец произнес он. – Все это очень странно. Говоришь, повесилась?

– Да. Я видел тело.

Как справедливо заметил Тим, все это действительно казалось странным. Не сам факт самоубийства, а метод. Хотя вообще-то люди вешаются относительно часто, но женщины все-таки предпочитают глотать таблетки.

Тим снова помолчал.

– А ты, хм, встречался с ней… до этого?

– Встречался.

Я рассказал о романе между Глэдис Томас и Дугласом Бьюкененом, о Кейси, втором «я» мистера Бьюкенена, которым он пользовался на Западном побережье.

– Просто очень странно.

– Насколько я могу понять, это означает, что Кейси или Дуглас выступал в двух ипостасях. Причем одну он украл у человека, умершего в Пенсильвании. Одно из двух: или он жил здесь под именем Кейси и уже отсюда ездил на восток, или же оттуда приезжал сюда, называясь этим именем. Но это один и тот же парень, Тим. Это подтверждает фотография.

– А ты знаешь фамилию этого Кейси?

– Нет.

Снова наступило молчание. Потом Тим растерянно проговорил:

– Не знаю, что со всем этим делать.

– Но ведь существует и еще кое-что, о чем ты тоже не будешь знать, что делать.

И я рассказал о смерти, воскресении и новой смерти Дугласа Бьюкенена.

– Об этом я уже слышал, – ответил он. – Утром звонил Джон Майерс. А кстати, когда именно ты узнал об этой двойной смерти?

Я решил соврать:

– Двадцать минут назад.

– Ну ладно. Послушай, ты же не разнюхиваешь за моей спиной, правда? Не пытаешься незримо присутствовать здесь, в Балтиморе?

– Такое мне даже в голову не приходило, – очень естественно ответил я. – Просто позвонил Майерсу – так, чтобы узнать, как дела и не слишком ли он там замучился.

– Ну и правильно. – Я услышал, что машина Тима остановилась и открылась дверь. – Знаешь, мы все-таки склоняемся к версии распространения заболевания вредителями – грызунами или насекомыми. Балтимор ведь портовый город, а потому нет ничего странного в том, что какая-нибудь вредная блоха или крыса убежала с корабля и принесла с собой вирус. Это тем более вероятно, что несколько человек из пансионатов Джефферсона работают в доках. Но… – он громко вздохнул, – но если думать о том, что болтаете вы с Джоном Майерсом…

Тим отвернулся от телефона и заговорил с кем-то другим. Такой важной шишке, разумеется, некогда соблюдать телефонный этикет. Однако он очень быстро вернулся ко мне:

– Последние факты меня просто пугают, Нат. Дело становится чертовски непонятным. Мне все это не нравится. Совсем не нравится. Ведь в убийстве Дугласа Бьюкенена нам до сих пор неизвестно главное… – Он не договорил, словно что-то обдумывая. – Я не полицейский. Вернее, мы не полицейские. В дело изо всех сил рвется ФБР.

– ФБР?

Эту новость трудно было назвать хорошей. Я уже представлял заголовки: «ФБР расследует возможность биологического террора».

– Да, именно так. Я изо всех сил стараюсь их сдерживать. Ведь мы считали ситуацию естественной. Но теперь, когда буквально за несколько часов всплыло столько всякого…

– Тим, не смеши. Еще рано. У меня здесь дела продвигаются. А если ты их впустишь, то они смешают все на свете…

– Ты слышал, что я сказал насчет нашей принадлежности к полиции? Это просто не наше дело. Мы занимаемся болезнью, а ребята из ФБР пусть займутся убийством и путаницей с именами.

В трубке было слышно, как рядом с Тимом разговаривают люди, и он понизил голос:

– Послушай, я знаю, что ты на этом зациклился. Понимаю – тебе кажется, будто у тебя изо рта выхватывают лакомый кусок славы – и так каждый раз, когда тебе удается добиться успеха. Но знаешь, Нат, в жизни встречается дерьмо, и это истина. То есть это не в твой адрес…

Верно, подумал я. Это ты о себе, Тим.

– Я имею в виду, как справиться с ситуацией – с политикой и всем прочим – как можно более успешно. – Он помолчал. – А сексом они занимались?

– Кто?

– Да эта девчонка, Глэдис или как ее там, и Дуглас Бьюкенен.

– Она утверждала, что нет.

– Ты ей веришь?

– Да. Судя по всему, она на самом деле была очень в него влюблена.

– Куда там! – Голос его истекал сарказмом. – Любовь с коэффициентом умственного развития, равным семидесяти. Возьми образцы тканей и отправь в лабораторию. Завтра ведь возвращаешься в Атланту?

Мне пришлось отвечать на вопрос, который даже не был вопросом.

– Да, – коротко произнес я.

Лицо мое горело, пот стекал со лба и катился по щеке. Здорово он меня отделал. Я остановился возле департамента здравоохранения, как раз возле знака «Стоянка запрещена». Тут же к машине неторопливо направился охранник. Я показал на приклеенное к ветровому стеклу разрешение, и он прошел мимо.

Сменив тему, я поинтересовался, что новенького произошло в Балтиморе.

– Больше пока никто не заболел. Но и прошло-то всего тридцать шесть часов. – Тим неожиданно закруглился: – Ладно, мне пора. Пресс-конференция на носу. Последний вопрос: ты там еще не довел всех до ручки?

– Нет, Тим.

– А кого-нибудь довел?

– Думаю, пока никого.

– То есть меня не интересует, думаешь ли ты, что уже довел кого-то. Меня интересует, что должен по этому поводу думать я.

Вот сволочь!

– Ну так считай, что все в порядке.

– Это хорошо. Во всяком случае, утешает, что у тебя не слишком много времени. Завтра ты должен быть в Атланте.

Я хотел поблагодарить его за то, что он напомнил мне о времени возвращения в Атланту, о котором я чуть не забыл.

– Хорошо, мне пора. Постарайся удержать аборигенов от восстания.

– Тим, – сказал я, – есть еще кое-что.

Но на линии уже наступила тишина.

– Ты дерьмо, Тим, задница. Ты это знаешь?

Через две минуты позвонила Брук.

– Ты где? – не церемонясь, поинтересовалась она.

– В департаменте здравоохранения. Мне надо…

– Тебе надо срочно приехать сюда. Я сейчас в медэкспертизе.

– Я как раз собирался насчет этого позвонить.

Узнав, как найти медэкспертизу, я спросил:

– А что ты, собственно говоря, там делаешь? Брук, это же совсем не входит…

– Я уже говорила тебе, что работы у меня сейчас немного. Тебе необходимо срочно явиться сюда.

– Что-то произошло?

– Приезжай, – коротко ответила она и отключилась.

47

Пока я ставил машину возле муниципального здания, в котором помещалось отделение судебно-медицинской экспертизы, пробирался через проходную и путался в коридорах и переходах, ведущих в подвал, время шло. Оказывается, что уже больше трех часов. Можно было предположить, что к этому времени патологоанатомы почти закончат вскрытие.

И правда, дело продвинулось далеко. Это я увидел через большое окно, отделявшее административные помещения от самой анатомички. В комнате находились три человека, все в халатах, масках и перчатках. Двое склонились над телом, а третий заглядывал между их плеч. Наблюдатель, в котором я предположил Брук, поскольку фигура выглядела смутно женской, показал мне рукой направо. Я обошел столы, из которых занят был лишь один – за ним сидела секретарша средних лет, на вид едва живая, – и открыл дверь с огромной надписью: «Лаборатория вскрытия». Вошел в небольшой вестибюль, богато оснащенный халатами, перчатками, масками и прочими необходимыми в данном случае вещами, и оделся. На двери, ведущей непосредственно в лабораторию, призывали к бдительности и осторожности сразу несколько табличек.

Брук меня ждала.

– Долго ты пробирался, – заметила она.

– Даже Дедал не смог бы изобрести более запутанный лабиринт.

– Кто-кто?

– Не важно.

Она повела меня в обход двух лабораторных столов из нержавеющей стали. Один был пуст, на втором покоилось накрытое тело. На третьем столе лежала Глэдис Томас. Но она совсем не походила на Глэдис Томас: грудина была открыта, и ее содержимое лежало на столе на расстоянии нескольких футов от самого тела.

Брук представила меня доктору по имени Луис Гонсалес. Он был стажером – второй год проходил переподготовку по судебной медицине. Помощника звали Питер. Казалось, ему здесь очень плохо. После первых же приветствий доктор Гонсалес поинтересовался:

– Так что, это действительно Эбола? Я имею в виду то, что происходит в Балтиморе?

Питер, по локоть в крови, приостановился, ожидая ответа.

Брук посмотрела на меня.

– Нат, я уже сказала им, что это не Эбола.

– Мы просто пытаемся получить всю возможную информацию, – заметил Гонсалес, взвешивая печень и что-то записывая.

Я ответил, что мы не знаем, что именно происходит в Балтиморе, но вряд ли именно это тело заражено… ну, чем бы там ни было.

– Я именно так и сказала, – вставила Брук.

– Своим звонком вы напугали здесь всех до полусмерти. Никто не захотел этим заниматься, кроме нас с Питером.

– Я не хотел, – заметил Питер.

– Ты смелый человек и далеко пойдешь в этой жизни, – ответил доктор Гонсалес.

Брук подошла к столу.

– Доктор Гонсалес, скажите, пожалуйста, доктору Маккормику то, что сказали мне.

Гонсалес помолчал.

– Это неофициально, – наконец предупредил он. – Это просто мое личное мнение, хорошо?

– Разумеется, – заверил я его.

– Итак, – продолжал он, немного отходя от тела, – она скончалась от удушения, это несомненно. Вы видели правую сторону?

– Да.

– А синяк хорошо рассмотрели?

– Нет. Детектив не разрешила мне прикасаться.

Гонсалес начал в прямом смысле слова шарить по телу Глэдис, и мне впервые удалось внимательно его рассмотреть.

Тот, кто утверждает, что смерть приносит успокоение, просто недостаточно видел смерть, и Глэдис Томас это ясно доказывала. Распухшие губы были сжаты и искусаны до такой степени, что казалось, она собирается выплюнуть в нашу сторону сразу несколько ягод малины. Глаза оказались открытыми, словно она была живой, и, по-моему, в них застыл страх. Неровная буква Y соединяла оба плеча с низом живота, и пласты плоти запали внутрь опустошенных грудной и брюшной полостей. Гротескное зрелище.

Гонсалес повернул голову покойной, показывая нам шею.

– Мы взяли, наверное, тысячу образцов тканей головы и шеи, но давайте посмотрим… – Доктор взял шланг с распылителем и сполоснул тот участок, который хотел нам показать. – Все необходимые образцы мы взяли сегодня утром. Это все отправилось в лабораторию, и результаты появятся только через несколько дней.

Гонсалес явно не торопился. Вокруг трахеи плоть оказалась вскрытой, и он медленно пробирался сквозь слои тканей, раздвигая мышцы, так что они свешивались вниз, на грудь, словно детский слюнявчик.

– Вы видели ее повешенной, так ведь?

– Да.

– А петлю видели?

– Видел.

– Тогда наверняка заметили, что узел выглядел не лучшим образом. Этому удивляться нечего – сейчас уже никто не знает, как завязать хороший узел. Особенно такая жертва, как… – Он не договорил. – То есть я хочу сказать, что она умерла вовсе не от перелома шейных позвонков. Она задохнулась.

– Я тоже так решил.

– Но посмотрите вот на это. Видите? – Гонсалес аккуратно привел в порядок шею и провел пальцем по линии кровоподтека. – Здесь два ряда следов.

Он показал на странную, напоминавшую зловещее ожерелье полосу на шее. Над ней шел еще один синяк, бледнее.

Он загибался вверх. Внимательно присмотревшись, можно было заметить разницу.

– Так что же? – спросил я.

– Если исходить из повреждений сонной артерии и подъязычной кости, то можно сказать, что ее погубил вот этот, нижний след. Не верхний кровоподтек. Видите? Сонная артерия не сожмется до спазма так высоко.

Я взглянул на разложенные на столе органы. Мысленно вернулся в курсы анатомии и патологии и попытался вспомнить разницу между сонной артерией в нормальном состоянии и в состоянии конвульсии. Вспомнить не смог. Но тем не менее ответил:

– Да, понимаю.

Гонсалес продолжал лекцию:

– Ну так вот. Наша жертва завязала не самый крепкий узел. Но, как мне кажется, вряд ли она спрыгнула со стула, выяснив, что веревка завязана недостаточно качественно, поправила ее и повторила попытку.

– Что вы имеете в виду?

– Ее убило то, что оставило на шее вот этот нижний след. До меня начало кое-что доходить.

– Продолжайте, доктор.

Гонсалес явно вошел во вкус:

– Каким-то образом веревка затянулась в горизонтальном положении и вызвала значительную часть повреждений. Это именно нижний след. А уже после нижнего следа, который ее и убил, вторая веревка оставила вот этот, верхний, след. Видите, кровоподтек здесь совсем не такой сильный и словно сливается с нижним синяком? Когда это произошло, она уже была мертва. Конечно, надо внимательно посмотреть фотографии места преступления, но я и так почти уверен, что веревка, на которой она висела, придется точно на верхнюю отметку.

– А это означает, что ее убили, натянув веревку горизонтально, – наконец сообразил я.

– Именно так. Конечно, остается шанс, что она повесилась сама. Но в таком случае ей пришлось бы слишком далеко отклониться от стула, чтобы след на шее получился настолько горизонтальным.

– Давайте попробуем говорить откровенно: все выглядит так, словно кто-то стоял за ее спиной и тянул веревку горизонтально, и именно это ее и убило. Вы это хотите сказать? – заключил я.

Гонсалес отступил на шаг в сторону и поднял руки, словно сдаваясь.

– Упаси Господи. Я же не полицейский. И вовсе не утверждаю, что изрекаю истину. Просто говорю то, что мне кажется.

– И я тоже не полицейский. И прошу вас высказать свое мнение.

Наступило долгое молчание. Наконец Брук не выдержала:

– Луис, вы ведь мне уже говорили…

– Но вы – это всего лишь один человек. Сказал вам, потом скажу ему, а потом мне позвонит босс и спросит, какого черта я делаю все эти выводы.

Он вздохнул:

– Ну хорошо. Впрочем, еще раз подчеркиваю, что говорю неофициально.

– О! – заметил я. – Что касается неофициального, то я здесь – король. В сфере криминального расследования я – самое неофициальное звено. Всего лишь скромный государственный служащий, который пытается не дать людям заболеть.

Гонсалес снова подошел к телу.

– Ладно. Я считаю, что тот, кто это сделал, не самым лучшим образом скрыл следы удушения.

– Значит, вы все-таки приходите к выводу, что ее убили?

– Если бы у меня хватило наглости, я сказал бы именно это. Но повторяю еще раз – сделано не лучшим образом. Выровнять следы, соединив их, было бы не так уж и трудно. А здесь этого не сделали. – Он взглянул на меня. – Тот, кто это делал, не слишком-то старался.

– Или не рассчитывал, что мы все это выясним, – добавил я.

48

Я заполнил бланки «Федерал экспресс», подготовил герметичные контейнеры для отправки в Центр контроля образцов тканей различных органов Глэдис Томас и вышел из здания судебно-медицинской экспертизы. Оказавшись на улице, я позвонил детективу Уокер и спросил, как идет расследование смерти.

– Мы продвинулись, – ответила она.

– А подробности вы мне сообщить не можете?

– Доктор Маккормик, отделение полиции Сан-Хосе знает свое дело.

– И больше вы ничего не можете мне сказать?

Наверное, мой вопрос прозвучал слишком резко.

Она помолчала, а потом сказала:

– У меня есть к вам вопрос, доктор. На что конкретно распространяется ваша юрисдикция?

Вопрос оказался нелегким. Меня пригласил департамент здравоохранения города Сан-Хосе. А вот полицейское управление города Сан-Хосе меня вовсе и не приглашало. И если кто-то не видит никакого смысла в моем медицинском поприще, то ни один приведенный юридический аргумент не сработает. Но просящий не выбирает.

– Я же вам объяснял, – начал я, – что Глэдис Томас имеет отношение к вспышке инфекционного заболевания, произошедшей в городе Балтимор, штат Мэриленд. – Даже произнося это, я ощущал, насколько неубедительно звучат мои слова. – Ее убийство…

– Убийство? Так что же, мы уже называем это убийством? А вам не кажется странным и даже смешным, что мы, полиция, занимаемся подобными делами изо дня в день и все же пока пришли лишь к тому, чтобы назвать это подозрительной смертью. Что именно заставило вас прийти к выводу, что это убийство?

Я не видел смысла вовлекать в дело доктора Луиса Гонсалеса, а потому ответил:

– Да просто я кое-что расследую, детектив.

– О расследовании мы позаботимся и сами. У меня есть номер вашего телефона, и как только я узнаю что-нибудь существенное для вашего дела, то сразу с вами свяжусь.

– Завтра я улетаю в Атланту.

– Без вас в Сан-Хосе станет очень скучно.

– Не сомневаюсь. Послушайте, а можно попросить вас позвонить мне сразу, как только что-нибудь выясните? Что бы вы ни думали, детектив, но все-таки…

– У меня есть ваш номер, – повторила она и повесила трубку.

Я спросил себя, специально ли она так грубо со мной разговаривает.

Когда я приехал в «Санта-Ану», уже наступило время обеда. Сквозь открытые окна на крыльцо долетал запах чего-то вкусного. Я позвонил.

Дверь открыла не Розалинда Лопес, а другая сотрудница. Выглядела она несколько официально, поэтому я назвал себя и сказал, что должен побеседовать со всеми обитателями пансионата.

– Полицейские уже всех опрашивали, – попыталась выпроводить меня сотрудница.

– Знаю. Но дело в том, что я не полицейский. Я врач.

Пришлось показать удостоверение и завернуть какую-то расплывчатую фразу насчет федерального правительства и его интересов. Как бы там ни было, но все вместе сработало.

Служащая проводила меня в столовую, где вокруг стола за обедом сидели семь женщин. Ели в тишине, что было неудивительно, учитывая пустующее место – словно отсутствующий зуб. Трудно сказать, зачем поставили прибор. Наверное, таким образом поминали ушедшую.

В тишине стук металла о фарфор казался особенно громким.

Я повернулся к сотруднице.

– Если можно, то свою работу я начну с вас.

Женщина пробормотала что-то насчет необходимости показать пример девочкам, и мы удалились в гостиную, причем она аккуратно прикрыла дверь.

Для начала выяснили ее анкетные данные. Имя: Велма Тарп. Родом из Стоктона, но после неполного колледжа приехала сюда в поисках работы. В пансионате около восьми месяцев.

Хватит о ней. Я вытащил из папки фотографию.

– Узнаете этого человека?

– Нет, – коротко и твердо ответила Велма Тарп.

– А что вам известно об отношениях Глэдис с кем-нибудь из мужчин?

– Каких отношениях?

– Романтических, дружеских, любых. Это не имеет значения.

– Ничего, – ответила сотрудница. На секунду задумалась, а потом подтвердила: – Нет, ровным счетом ничего.

Подобным образом разговор продолжался еще минут пятнадцать. Я задавал вопросы в духе заправского полицейского, вроде: не заметили ли вы чего-нибудь прошлым вечером? Ночью? Не было ли каких-нибудь странных телефонных звонков? Но Велма Тарп, словно страус, спрятала голову в песок: ничего не видела, ничего не слышала, ничего не знает. Наконец мне все это надоело и, поблагодарив за сотрудничество, я закончил разговор. Она встала.

– Ах да, еще одна мелочь, – вспомнил я. – В какую смену вы обычно здесь работаете?

– С восьми до восьми, в ночь, – ответила Велма. – И так с воскресенья по пятницу.

– И это нормальная продолжительность рабочего времени? Двенадцать часов?

– Да.

– И все-таки ни вечером, ни ночью вам не удалось услышать ничего странного?

– Нет.

Я взглянул на часы.

– Но сейчас же еще нет восьми. Почему вы уже на работе?

– Столько всего случилось, и Розалинда уволилась…

– Она уволилась?

– Да, сегодня. Вот так, вдруг. Можно сказать, бросила нас в беде.

Это я, разумеется, отметил, еще раз поблагодарил за сотрудничество и попросил пригласить кого-нибудь еще.

Велма вышла, и я услышал, как она говорит что-то, обращаясь по имени: Стэйси. Устраиваясь на диване напротив меня, эта Стэйси уже заливалась слезами. Записав имя и возраст, я поинтересовался, как долго она живет в пансионате. Бедняга не знала. Тогда я вытащил фотографию Дугласа.

– Знаете этого человека?

– Да.

Ура!

– А как его зовут?

– Не знаю. Он был парнем Глэдис.

– Он сюда приходил?

– Иногда.

– А оставался на ночь?

– Нет, – твердо отрезала Стэйси, – этого нам не разрешают.

– А вам неизвестно, как часто Глэдис встречалась с этим мужчиной?

– Иногда.

– А когда он был здесь в последний раз?

– Это было давно.

Десять минут мы мололи воду в ступе. Я придумывал вопросы как можно проще, а Стэйси выдавала односложные ответы.

Потом настал черед следующей девушки и еще одной, последней. Все интервью проходили практически по одному сценарию. Кейси знали все. Некоторые даже по имени, другие лишь внешне, узнали на фотографии. Судя по всему, этот парень крепко держал подружку в руках.

Часы показывали уже начало девятого, в комнате напротив включили телевизор. Некоторые девушки отправились наверх.

Около девяти настала очередь последнего интервью. Эта особа оказалась уже в своей спальне, и Велме пришлось выуживать ее оттуда. Прошло еще минут десять, прежде чем Мэри О'Доннел соблаговолила опустить свои пышные формы на диван. Сложив руки на коленях, уставилась на меня голубыми глазами. Сообщила, что они с Глэдис жили в одной комнате.