34

По дороге к машине мы с Брук не произнесли ни слова. Я посмотрел на небо: солнце низко повисло над горами, и закат приобрел пурпурный оттенок. В иных обстоятельствах картина оказалась бы необычайно красивой.

Мои калифорнийские мечты прервала Брук:

– Они врут. Обе. Правда?

Я взглянул на нее через капот машины.

– Я считаю именно так.

– Почему?

– Почему я так считаю?

– Да ну тебя, Натаниель. Почему они врут?

Я уселся за руль и включил зажигание.

– Если бы это мне было известно, то уже сегодня вечером я оказался бы в самолете.

В желудке у меня заурчало так громко, что Брук даже удивленно взглянула. Тут до меня дошло, что я ничего не ел, кроме сандвича в самолете.

– Я отвезу тебя в офис, а потом мне нужно будет купить какой-нибудь еды и спокойно все обдумать.

Брук с минуту помолчала, потом неожиданно произнесла:

– Спасибо, но я бы с удовольствием пообедала вместе с тобой.

– А тебе не нужно возвращаться домой, к мужу?

– Нет, – коротко ответила она. Я подумал, что это очень странно и даже интересно, но требовать объяснений не стал. А Брук добавила: – Недалеко от моей работы есть прекрасный японский ресторан.

Какое-то время мы ехали молча, и лишь время от времени Брук давала указания: «Сейчас налево», «В следующем квартале направо» и так далее.

Наконец она заговорила:

– Может быть, он действительно любил именно ее, хотя и спал с другими напропалую. И это, возможно, объясняет и телефон, и то, что с ней-то он как раз не спал.

– По сути, она не говорила, что они не занимались сексом. Но я тоже об этом думаю. Возможно, он спускал пары со всеми этими женщинами в Балтиморе, а сам любил эту скромную девушку в Калифорнии. То есть хотел иметь сразу и одно, и другое. – Я немного подумал. – Должен признаться, это мне совсем не нравится.

– Что именно?

– Да вся эта ложь. И Глэдис, и Розалинды. Какой им смысл врать? Какой смысл врать Розалинде?

– Может быть, в пансионате нельзя иметь подобные отношения. И скажем, Розалинда в курсе дела. В таком случае она не захочет разглашать, так ведь? Просто чтобы спасти собственную шкуру.

– Возможно. Об этом я спрошу завтра.

Даже говоря это, я не сомневался, что на самом деле вопрос вовсе не ограничивается желанием сохранить в секрете любовь, – здесь явно что-то иное. Доказательств у меня никаких не было, но интуиция подсказывала, что я прав.

Брук спросила:

– А почему ты думаешь, что именно Кейси дал ей сотовый?

– Чтобы можно было разговаривать, поддерживать отношения.

– Нет, я не об этом. Почему ты считаешь, что телефон дал Кейси, а не кто-то другой?

– Ну я же сказал: любовь на расстоянии. Кроме того, телефон тут же отключили, едва в дело вмешалась полиция Балтимора. Словно существовал план на случай непредвиденных дополнительных обстоятельств.

– И тебе кажется, Глэдис могла это сделать?

– Не знаю. Но думаю, что Глэдис сказала Розалинде, а та уже сделала все остальное. То, что она знала о существовании телефона, не вызывает сомнений.

– Но зачем было Кейси брать на себя все эти хлопоты, снабжать ее телефоном? Зачем рисковать, посылая Глэдис деньги на оплату разговоров и заставляя все это делать?

– Может быть, за Дугласом следили.

– Кто именно?

Я недоуменно пожал плечами. Брук, не поворачиваясь, смотрела вперед.

– Завтра мы на нее нажмем. Я займусь сама – попробую остаться с ней наедине и…

– Брук…

– И попытаюсь выудить из нее, что к чему. Мне кажется, существует какая-то связь…

– Брук, – повторил я уже резче, – мне вовсе не нужно помогать в расследовании. Спасибо за то, что сегодня поехала со мной, но дело поручено именно мне.

Она нахмурилась и откинулась на спинку сиденья.

– Ты находишься здесь по приглашению департамента здравоохранения штата Калифорния и округа Санта-Клара.

– И что с того?

– Да просто то, что мне здесь делать совсем нечего. В моем ведении пара программ наблюдения за туберкулезом и СПИДом, но они крутятся сами собой. А я вполне могу помочь тебе.

– Это даже не твоя область…

– То есть?

– Ты же эпидемиолог. А это расследование из области специального патогенеза…

– О, пожалуйста, не изображай со мной такое важное официальное лицо.

– Я вполне серьезно. Меня прислали на пару дней, чтобы все здесь выяснить и быстренько вернуться на восток. Все равно это тупик. Завтра часам к одиннадцати утра я все закончу.

– А как же насчет телефона и этой тайной любви? Как насчет «я не люблю, когда врут»?

– Ну а что здесь такого? Между ними существовали какие-то отношения. Странные. Действительно интересно, как именно все это могло происходить. Есть телефон, а теперь и сама Глэдис, и ее медсестра врут насчет него. Но я уверен, к событиям в Балтиморе это не имеет никакого отношения.

Брук немного помолчала, обдумывая мои слова, потом заключила:

– Нет, ты вовсе в этом не уверен.

– Уверен. Этого парня – Кейси, или Дугласа, или как угодно его назови – скорее всего убил брат какой-нибудь из изнасилованных девчонок. Он был сексуальным хищником – ты об этом помнишь? И кого-то, скорее всего, сильно обидел.

– И все же ты не считаешь происходящее здесь незначительным. Просто хочешь от меня избавиться.

– Ты права, Брук. И потому, что мы провели вместе с тобой полдюжины ночей, ты читаешь мои мысли и чувства.

Она неожиданно улыбнулась:

– Так и есть.

Больше она ничего не сказала, но продолжала улыбаться.

35

К концу обеда в японском ресторане я начал ощущать полное изнеможение – дали себя знать и съеденная рыба, и выпитое пиво, и самолет, и разница во времени, и неделя страшного недосыпания. Так что Брук удалось окончательно меня уломать. Мы снова принялись обсуждать отношения между Дугласом (или Кейси) и Глэдис Томас.

– Почему она назвала именно Нью-Йорк? – спросила Брук.

– Просто потому, что Нью-Йорк – знаменитый город, а Балтимор нет. Может быть, она лишь его и смогла вспомнить. Может быть, так сказал Дуглас-Кейси. В конце концов сам ведь он из Йорка, Пенсильвания. Она могла и перепутать.

– Мне все это кажется очень странным. А то, что она сказала именно «Нью-Йорк, где разбились самолеты», словно поставило на ее слова печать определенного времени.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду то, что когда она узнала о городе, по крайней мере когда он приобрел для нее значение, Нью-Йорк еще непосредственно связывали с событиями одиннадцатого сентября. То есть это говорит о том, что Дуглас Бьюкенен стал для нее связываться с Нью-Йорком после теракта.

Я допил пиво.

– Между Йорком, Нью-Йорком и «где разбились самолеты» слишком большие расстояния. Судя по всему, он не слишком-то часто здесь показывался. – Я на минуту задумался. – Ситуация, подобная этой, могла бы позволить ему вести две различные жизни.

– Ты сказал, что его родители умерли. Так, может, отсюда и деньги на телефоны и поездки.

– А может быть, это дело полиции. Мы здесь ничего не узнаем. В наши полномочия входит выяснить, спала ли эта девчонка с Кейси или нет. А если спала, то заразилась ли она или сумела избежать этой участи.

Я сделал знак официанту, и через минуту нам принесли счет.

– Где ты остановился? – поинтересовалась Брук.

– Пока не знаю. Думаю, что заеду в мотель недалеко от аэропорта.

– У меня есть свободная комната. Так что добро пожаловать…

– В мотеле будет нормально. И кроме того, что скажет твой муженек?

– Ничего не скажет.

– Ты что, до такой степени его обуздала?

– Чтобы такое было возможно, он должен существовать.

У меня появилось страшное ощущение прямого попадания в глубокую лужу.

– Но он же не умер, надеюсь?

Она рассмеялась:

– Ни в коем случае. Когда я слышала о нем в последний раз, то говорили, что он здорово трахает одну свою студентку-дипломницу. Особенности преподавания в университете, понимаешь ли…

Вот в эту самую минуту на стол опустился счет за обед. Мы одновременно к нему потянулись. Мне удалось схватить его первым. Брук молча на меня посмотрела.

– Ты сказала «трахает», или мне показалось?

– Сказала.

– Лексика свободной женщины.

– Учитесь воспринимать вещи такими, как они есть, доктор Маккормик, – изрекла она, допивая пиво. – Вы оплачиваете обед, а я организую ночлег.

Официант вернулся с кредитным чеком, и я его подписал. Потом дал парню чаевые в двадцать пять процентов счета – спасибо американским налогоплательщикам.

– Мы разорвали помолвку полгода назад, – сказала Брук.

Я не сразу смог продолжить разговор. Наконец пришел в себя и попытался обороняться:

– Считаю себя невиновным.

– И напрасно. Главная причина неудачи моего брака – именно в тебе.

– О чем это ты?

– Видишь ли, Натаниель, ты оказался настолько прекрасен в постели, что никто другой мне уже попросту не годился. – Она рассмеялась, а я почувствовал, что неумолимо краснею. Надо мной безжалостно насмехались. – Да нет, просто подумай сам: как я могла помышлять о замужестве, если целых пять недель мы с ним находились так далеко друг от друга, а все это время я видела и слышала только тебя. Ведь явно здесь что-то не так.

– А может быть, ты просто нимфоманка.

Ей мое замечание явно не понравилось. Судя по всему, когда речь заходит о расторгнутых помолвках, лучше не сходить с узкой, но протоптанной тропинки. Брук заявила, что ей нужно отлучиться в дамскую комнату, и ретировалась. Насколько я понял, приглашение провести вечер вместе отпало само собой.

Впрочем, когда Брук вернулась, оказалось, что это не так.

– Кровать, правда, не очень мягкая и к тому же полна кошачьей шерсти. Это ничего? Ты не возражаешь?

Вообще-то против кошачьей шерсти я возражал. Но, учитывая все обстоятельства, нельзя было упускать даже небольшого проявления благосклонности Брук Майклз.

36

Мы приехали в квартиру Брук. Это оказалось очень симпатичное двухкомнатное жилище, и, судя по всему, днем здесь было много света. Множество цветущих растений, на стенах несколько гравюр Анселя Адамса, фотографии Брук – на горе, на катере, с аквалангом, в лесу, с огромным рюкзаком. В коридоре на стене на мощных крюках висел дорожный велосипед, а под ним стоял горный.

Брук прослушивала оставленные на ответчике сообщения и что-то записывала в блокнот. Когда она наконец закончила, я показал на велосипеды.

– Вот такую инсталляцию я видел однажды в Музее современного искусства. Она, кажется, называлась «Велосипеды отдыхают». Неужели это можно себе позволить на нашу зарплату?

– У папочки своя нефтяная компания. Он и купил их своей принцессе.

Она улыбнулась, но улыбка быстро сменилась каким-то странным выражением, которое мне почему-то не понравилось.

– Что? Это правда? Твой отец действительно нефтяной король?

– Тим Ланкастер прислал сообщение. Хочет удостовериться, что ты благополучно прибыл.

– И все?

– И велит следить за тобой и сообщать ему, если вдруг появятся какие-нибудь проблемы.

– Итак, Тим нанял доктора Майклз шпионить за мной. Просто блеск! – Я подошел к холодильнику. – А пиво у тебя есть?

– Угощайся, там найдешь.

Я вытащил бутылку.

– Открывалка в ящике справа, – подсказала Брук.

Я открыл бутылку и сделал пару глотков. Потом не сдержался:

– Ты работаешь в эпидемиологическом контроле, мы с Тимом – в отделении специального патогенеза. Он тебе вовсе не начальник.

– Нет, не начальник.

– Так, значит, ты ему ничем не обязана.

– Конечно, не обязана. Но это плохая политика, Натаниель.

– Надеюсь, ты шутишь. Не собираешься же ты на самом деле на меня доносить?

– Нет, не собираюсь. Хотя это ставит меня в неловкое положение.

– Ну почему же? Скажи ему просто, что все идет грандиозно, потрясающе. Сообщи, что мы обнаружили рецепт лекарства от СПИДа, записанный на салфетке. А салфетку нашли под подушкой у Глэдис Томас.

– Не волнуйся, – успокоила меня Брук. Она замолчала, а когда я выпил уже полбутылки пива, продолжила: – Конечно, несколько непорядочно со стороны Тима просить меня последить за тобой.

– А Тим вообще несколько непорядочен. И знаешь, он, наверное, и не человек вовсе. Он филовирус. Потому и делает такие успехи в области специального патогенеза.

Брук рассмеялась.

– Возможно, я просто у него в черном списке.

– Да что ты, не может такого быть. А я-то думала, ты следующий в очереди на пост начальника.

– Да, поистине все мы актеры.

– Как бы там ни было, я тебя прикрою, Натаниель, не волнуйся.

Я постарался проглотить сразу как можно больше пива.

– Не нуждаюсь в прикрытии.

Брук улыбнулась, но промолчала.

Она ушла, а я, несмотря на усталость, плюхнулся за стоящий в комнате компьютер и проверил почту. Сообщение от Тима. Он спрашивает, как обстоят дела. После звонка Брук ему вовсе не обязательно узнавать подробности от меня самого, а потому его письмо я сразу уничтожил, даже и не собираясь отвечать. Наверное, это тоже плохая политика, зато она греет мою душу.

Немного пошарив по Интернету, я просмотрел газеты узнать, что они пишут о вспышке болезни в Балтиморе. Оказалось, что ничего особенного. Бейсбольный сезон близился к концу, в Иерусалиме взрыв только что убил двенадцать человек, так что заболевшие умственно отсталые заняли всего лишь несколько строчек. И это само по себе было вовсе не плохо.

Как-то совершенно случайно я зашел в телефонный справочник, набрал имя Элен Чен и тот город на севере Калифорнии, в котором она могла жить. Ладно, не случайно. На самом деле я думал об этом весь день. Но никакого ответа на свой запрос я не получил. А потому отправился на веб-сайт университета и нажал ярлычок «Поиск людей».

Ввел в графу ее имя и – эврика! – получил ответ: адрес в студенческом городке и номера телефонов – домашнего и университетского.

Нет, не нужна мне эта информация. А если говорить точнее, не нужны те чувства, которые она всколыхнула в душе.

Я вышел из сайта и выключил компьютер, даже не выписав телефонные номера. Но я их запомнил. В отличие от Брук Майклз я не обладаю фотографической памятью, особенно если речь идет о чем-то полезном и нужном. Но вот что касается телефонов бывших подружек, которые приносят лишь переживания, – здесь я истинный ас.

Мой сотовый торчал здесь же, на столе, рядом с компьютером, и тянущийся от него зарядный шнур очень напоминал орудие пытки. Уже было больше одиннадцати по местному времени, а по восточному – и вообще два часа ночи, так что я имел полное право упасть от усталости и уснуть. И это обязательно случилось бы, если бы в моей голове не крутились бесконечно десять цифр, стирая напрочь все остальное.

Я взял телефон и, пытаясь ни о чем не думать, набрал номер. Примерно на третьем гудке я четко осознал полное безумие своего поступка. А когда такой знакомый женский голос произнес простое «алло», я уже не сомневался в собственном сумасшествии. И быстро отключил телефон.

Лег на тот самый жесткий диван, о котором предупреждала Брук, и начал гонять в уме это «алло». Когда она говорила мне это в последний раз? Когда я слышал ее голос?

Конечно, подобное занятие нельзя назвать самым продуктивным использованием времени. Следовало тщательно обдумать все аспекты дела Дугласа-Кейси и выработать стратегию дальнейших действий и тактику завтрашнего разговора с Глэдис Томас и Розалиндой Лопес. Но я так устал, мне было так одиноко и больно. Поэтому одного лишь короткого слова оказалось достаточно, чтобы успокоиться и заснуть. Алло, алло, алло…

37

Я проснулся на заре, истекая слезами и соплями. Кошачья шерсть сделала свое черное дело. А сам враг уютно устроился на моих штанах, которые я оставил на полу. Я злобно шикнул, и негодное создание юркнуло в приоткрытую дверь.

Нечего и говорить, что спал я очень плохо. Вот только что тому причиной – кот или мысли об Элен, – утверждать не возьмусь. К счастью, кот сбежал, а Элен казалась далекой точкой в пространстве.

Я поднял брюки, тщательно стряхнул с них возможные следы кошачьего возлежания и надел. Потом решил сделать несколько звонков. Оказалось, что квартира Брук расположена таким хитрым образом (причем не где-нибудь, а в Кремниевой долине), что сотовый работал только возле компьютера. Даже отодвинувшись футов на пять, я уже терял связь. Джона Майерса пришлось набирать вторично.

– Извините, Джон, – попросил я, услышав его снова.

– Вы с сотового?

– Да.

– Эти аппараты плохо работают в час пик. Слушайте, а что это у вас с голосом? Такое чувство, что подхватили страшную простуду.

– Наверное, связь плохая. Ну, слушайте, судя по всему, наш приятель под именем Кейси общался здесь с подружкой.

– Звучит правдоподобно.

– Правдоподобно?

– Потом объясню. Давайте пока дальше.

Я рассказал, что узнал.

– Так что у него связи, причем серьезные, с Калифорнией. И это объясняет плакаты команд из Сан-Франциско в его комнате.

– Ясно, – отозвался Майерс.

– Надо проверить, сколько денег оставили ему родители. Что ни говори, а парень имел комнату в «Балтиморском рае», да еще летал сюда, в Калифорнию, к девушке. Чтобы вести двойную жизнь, нужны деньги.

– Так он ездил к ней туда? Когда именно?

– Точно не знаю, – ответил я. – Хотя подозреваю, что вовсе не был здесь чужаком. Медсестра в пансионате, где живет Глэдис Томас, ни за что не хотела признаться, но я уверен, что она узнала его на фотографии.

Я подождал, думая, что Майерс как-нибудь на это прореагирует, однако он молчал. Поэтому я спросил:

– Так что же вы собирались мне сказать?

– Вчера беседовали с Джефферсоном. Ну и сволочь же он! Ему вполне можно предъявлять обвинение – хотите верьте, хотите нет. И его страшно волновало, где вы сейчас находитесь.

– Почему?

– Не знаю. Может быть, просто хотел удостовериться, что вы убрались отсюда, из Балтимора. Очень уж вы его раздражаете.

– Ну да, как импетиго.

– Что-что?

– Ничего, просто так. Глупая шутка. Ну и что же, вы сказали ему, где я?

– Конечно.

– И как, он запрыгал от радости?

– Вовсе нет. Продолжал раздражаться. Мы пытались выяснить, почему мистер Бьюкенен жил, словно король, а он ответил, что ничего об этом не знает. Показал нам документы, по которым парня принимали в пансионат, и прочую ерунду, которая совсем не делает погоды.

– Так когда же он поступил?

– В 1997 году. Сразу после смерти матери.

– Значит, вы так ничего и не узнали? Я вам сообщаю такую потрясающую информацию, а вы мне взамен только это?

– Я думал, вы доктор, а вы хотите поиграть в детектива? Топтать чужую территорию?

– Хочу вытоптать эпидемию – до основания.

Он хмыкнул:

– Не порвите штанишки в колючках. Кстати, почему вы не спрашиваете, за что именно можно посадить Джефферсона?

– Ну, например, за мошенничество.

– Отлично. Мы узнали, что он делает что-то нехорошее. И что же с того?

– Скажем, Джефферсон получал деньги за умершего пациента. Ведь, кажется, ваш приятель Дуглас умер.

– Знаю. Я ведь видел его труп, помните?

– Даже дважды.

Мы несколько секунд молчали. Майерс заговорил первым:

– У меня в Пенсильвании есть знакомый полицейский. Ведь покойный оттуда, не так ли? Ну вот, я попросил его кое-что выяснить. Он и выяснил. Вот что конкретно: Дуглас Бьюкенен скончался в октябре 1998 года. Причина смерти – закупорка сердечной артерии.

Голова моя пошла кругом. Слова детектива Майерса как-то не отпечатывались в мозгу.

– То есть вы хотите сказать, что Дуглас Бьюкенен – или кто он там такой, кого мы считали Дугласом Бьюкененом…

– …оказался вовсе не им. Точно, именно так. Похоже, ваш друг Кейси присвоил себе чужое имя.

– Причем где-то в 1998 году.

– Похоже на то.

Теперь я уже начал соображать, пытаясь сложить отдельные кусочки мозаики.

– Здесь несколько вариантов, – наконец заметил я.

– Верно, – поддержал Майерс.

Мне показалось, что сам он уже обдумал эти варианты, но не хотел отнимать у меня шанс самому сделать собственное открытие.

– Кейси мог явиться с востока, назваться Дугласом Бьюкененом, а потом приехать сюда, в Калифорнию, и встретить Глэдис Томас.

– Или они могли познакомиться здесь, на Восточном побережье, – вставил Майерс.

– Могли, но вряд ли это случилось именно так. Она говорила, что он уехал. Так и сказала – «уехал». Поэтому, скорее всего, он здесь какое-то время жил. Тогда уже можно говорить, что он уехал.

– Возможно.

– Или же он мог жить в Калифорнии, встретиться с Глэдис, закрутить роман, а потом отправиться на восток.

Майерс молчал.

– О!.. – почти закричал я. – А может быть, все случилось совсем иначе.

– Ну так говорите, – тут же прореагировал Майерс, и я услышал, что он засмеялся.

– В любом случае у нас есть кое-какая предварительная информация, которая показывает, что Кейси уехал на восток только год назад.

– В таком случае получается белое пятно. Документы доктора Джефферсона утверждают, что он здесь с 1997 года.

– А в департаменте штата вы проверяли? Чтобы выяснить, с какого времени они перечисляли деньги?

– Конечно, и это дает полное основание для возбуждения дела о мошенничестве. Отчисления непрерывно происходили начиная с 1997 года.

– Значит…

– Значит, Джефферсон получал от органов социального обеспечения деньги за человека, который умер еще в 1998 году, причем за пределами штата. А где-то между октябрем 1998-го и началом нынешнего года появился наш приятель Кейси и занял пустующее место.

Мы помолчали, раздумывая.

Дело в том, что если бы доктор Джефферсон стремился просто к увеличению финансирования, то он попытался бы получить с властей штата деньги и за мертвого Бьюкенена, и за вновь поступившего пациента. Так что дело в данном случае заключалось не только в деньгах. Я заговорил первым:

– Ситуация оказалась бы достаточно удобной в том случае, если бы кому-то нужно было спрятаться.

– Что вы имеете в виду?

– Если Кейси скрывался от кого-то или от чего-то, в таком случае самым простым способом и оказалась бы чужая идентичность, не так ли? Кому удастся что-нибудь выяснить? Ведь и родители Бьюкенена умерли, и сам он умер, причем за пределами штата.

– Правильно мыслите. Так что единственный способ обнаружить подлог – попытаться найти свидетельство о смерти.

– Что вы, скорее всего, и сделали.

– Разумеется. И нам удалось его разыскать, правда, с большим трудом.

Мы снова помолчали, задумавшись об этом новом витке нашего общего дела. Смерть Кейси все меньше походила на простую месть какого-нибудь разгневанного родственника. Явно происходило что-то более значительное.

– Как можно заставить Джефферсона заговорить?

– Я уже заготовил резиновый шланг и винты с накатанной головкой.

– Значит, в Балтиморе действуют именно таким способом?

– Если бы… Парень общается с нами через адвоката. Плохой знак, только вот не знаю, для кого – для него или для нас.

Напоследок я попросил детектива Майерса сохранить информацию о двух смертях Дугласа Бьюкенена в тайне. В мою компетенцию это не входило. Вопрос для полиции, а не для эпидемиолога. Но, тем не менее, я ни на минуту не сомневался, что полицейское расследование вполне может привести нас к выяснению причины заболевания. А еще, совершенно очевидно, я владел ситуацией лучше всех и, следовательно, мог принести наибольшую пользу делу. И уж конечно, совсем не нуждался в том, чтобы Тим Ланкастер совал нос в мою работу.

Сначала Майерс не согласился молчать.

– Я не люблю тормозить поток информации во время расследования, – возразил он. Но в конце концов сдался. – Действуйте быстрее, – такое напутствие я получил напоследок.

– Хорошо, – громко произнес я, стоя посреди комнаты и не выпуская из руки телефон. – Хорошо, хорошо, хорошо.

Правда, кроме свободы от Тима Ланкастера, ничего хорошего не было. Даже вернее было бы сказать, что все как раз обстояло очень плохо. Явно сгущались темные зловещие облака, а вот кто или что стоит за ними, я не знал. Зато знал, что они протянулись через всю страну – от Калифорнии до Мэриленда и еще бог знает куда.

Я сел на стул и задумался. Отвлек меня стук в дверь.

– Да, входи, – отозвался я.

Показалась Брук в просторной футболке, которая служила ей платьем, но не скрывала тренированных мускулистых ног. К сожалению, в ту минуту я так нервничал, что даже не смог в полной мере насладиться зрелищем.

– Как насчет завтрака? – поинтересовалась она.

Я взглянул на часы.

– Мне пора.

– Но ведь еще нет и семи.

– И тем не менее уже поздно. – Я встал. – Мне необходимо поговорить с Глэдис Томас.

Повернувшись, Брук направилась в свою комнату. Но при этом произнесла так, чтоб я мог хорошо ее услышать:

– Нам необходимо с ней поговорить, доктор Маккормик, нам.

38

Мы не сразу поехали в пансионат «Санта-Ана», где жила Глэдис Томас. Я хотел принять душ и смыть кошачий дух и хроническое недосыпание. И правда, после водных процедур я стал больше похож на человека, однако, натягивая чистое белье и грязные брюки, все еще чихал.

Когда я появился перед Брук, она поинтересовалась:

– Надеюсь, у тебя нет аллергии на моего кота?

– На этого негодяя? Ни в коем случае. Скорее всего, у меня аллергия на тебя.